Ash-kha

Фантасмагория последних времён

 

Бета: Эльхана

Фэндом: Арда (произведения Дж. Р. Р. Толкиена)

Аннотация: Близится Дагор Дагорат, но людям до этого не больше дела, чем до беллетристических сочинений по мотивам сюжетов предысторических и Первой Эпох. Начинается Дагор Дагорат – незаметно для смертных, и можно ли иметь полную и безусловную убеждённость в том, что пройдёт он именно так, как предсказывал Намо Мандос, и никак иначе?

Персонажи: Мелькор, Саурон, Готмог, Назгулы

Пейринг: Мелькор | Саурон

Жанры: джен; слэш упоминается, намёки на юст

Жанровые особенности: вымышленная религия, философия, психология, мистика, бытописание, экшн, кода, продолжение, нехронологическое (местами) повествование, экспериментальная конструкция произведения

Рейтинг: R

Предупреждения: тёмная идеология, ругань, жестокость, насилие, перевоплощения / реинкарнации, смерть основного персонажа, открытый конец

Размер: макси

 

СОДЕРЖАНИЕ

Эпиграфы
Ковеллит: ᚨ-13-IIIЭ, ᛗ-ЭVI-1
Серпентин: ᚨ-1-ЭС, ᛗ-ЭVI-2
Апофиллит: ᚨ-14-VЭ, ᛗ-ЭVI-3
Аметрин: ᚨ-12-IIЭ, ᛗ-ЭVI-4
Доломит: ᚨ-2-ЭС, ᛗ-ЭVI-5
Гидденит: ᚨ-3-ЭД, ᛗ-ЭVI-6
Сагилит: ᚨ-9-IЭ, ᛗ-ЭVI-7
Хризоберилл: ᚨ-4-ЭД, ᛗ-ЭVI-8
Морганит: ᚨ-5-ЭД, ᛗ-ЭVI-9
Вердит: ᚨ-6-ЭД, ᛗ-ЭVI-10
Актинолит: ᚨ-7-ЭД, ᛗ-ЭVI-11
Иолит: ᚨ-8-IЭ (v. 1), ᛗ-ЭVI-12, ᚨ-8-IЭ (v. 2)
Ортоклаз: ᚨ-10-IЭ, ᛗ-ЭVI-13
Бовенит: ᚨ-11-IЭ, ᛗ-ЭVI-14
Ванадинит: ᚨ-15-VIЭ, ᛗ-ЭVI-15
Корнерупин: ᛗ-ЭVI-16, ᚨ-16-VIЭ
Унакит: ᚨ-17-VIЭ, ᛗ-ЭVI-17
Послесловие
Примечания

 

Давайте выпустим магму из наших сердец и превратим этот мир в такой,
где каждый сможет петь, что захочет!

Сакамото Рёма в 7-й серии аниме
"Рок эпохи Бакумацу" (幕末Rock / Bakumatsu Rock), 2014

 

Илуватар штамповал попсу
И много херни намолол,
А Мелькор папу родного похерил
И тихо напел рок-н-ролл.
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, рок-н-ролл!

Валар припёрлись на юную Арду
И замесили там кал,
А Мелькор не мог уже жить без гитары –
С гитарой он ел и спал.
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, рок-н-ролл!

Орки услышали эти звуки
И поняли: это для нас!
Им нравилось пальцами дергать за струны,
Не открывая глаз – вот так!
Рок-н-ролл, уху-ху, рок-н-ролл!

Когда беспечных и юных эльфов
Первым песням учил Тингол,
В кабаках Тангородрима оркестр
Рвал лифчики под рок-н-ролл.
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, рок-н-ролл!

Нолдор припёрлись в Белерианд,
Хоть их никто и не звал.
К оружию с каменных танцплощадок
Нас рок-н-ролл призвал.
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, рок-н-ролл, вау!

Тангородрим разрушен,
Ангбанд пал,
Но и на руинах звучит рок-н-ролл
И будет звучать как звучал!
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, е!

Ведь Саурон, достойный наследник,
Жить без рока не смог,
В эльфийских кузнях он выковал fuzz
И заиграл hard-rock!
Рок-н-ролл, вау!

Ородруин харкался соплями,
Посылая Валар на fuck,
Орки поймали, аранжировали,
Так родился punk.
Рок-н-ролл, вя-вя-ве-е-е!

Черный ангмарец, достойный мужчина,
Долго на монстрах летал,
Спустился на землю, взял в руки гитару,
И заиграл metal!!!
Рок-н-ролл, death, death, death, aaa!!

Дракон, Балрог и Шелоб,
Тролль и урукхай –
Дедушку Мелькора не забудем.
Эй, менестрель, запевай!
Рок-н-ролл, рок-н-ролл, рок-н-ролл, е!

Мелькор, Ангбанд? Нет, Мелькор – рок-н-ролл!
Мелькор, Ангбанд? Нет! Мелькор – рок, рок, рок-н-ролл!!!

Эльфище "Мелькор рок-н-ролл (Чёрный рок-н-ролл)", 1992 [1]

 

Ковеллит

ᚨ-13-IIIЭ
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

Майрон… Тар-Майрон. Саурон Гортхаур. Тху. Горту. Артано Аулэндил. Аннатар. Зигур [2].

Сильнейший из Майар [3].

Он не был сильнейшим изначально.

Он стал сильнейшим.

Он сам сделал себя таким, но и моя доля в этом процессе была велика. Раньше я бы сказал: "Я сделал его сильнейшим", но сейчас я уже понимаю – это не так. Дело заключалось не в родственном подобии наших душ, а скорее в тех крохах различий, что между нами были. Здесь работал закон подобия. Ищи разницу в схожем и подобия в различном…

Он и искал. Он научился быть сдержанным там, где я взрывался фонтаном эмоций, и наоборот: он научился ярко чувствовать, полноценно переживать те моменты бытия, которые у меня вызывали равнодушную холодность. Он научился балансировать на грани между обособленностью собственной личности и сопричастностью моему Я. Он научился отстаивать передо мной свою самость – он мог это делать там, где все остальные пасовали. Он научился заводить в тупик хитросплетение логических построений, на которых я базировал своё право и силу – он научился сбивать меня толку, когда сам того хотел, когда ему это требовалось, когда дело касалось его самого. Он научился манипулировать мною, но сам не хотел замечать этого. Он продолжал считать меня априори сильнее, а потому не мог зачастую понять… Впрочем, всё это осталось в прошлом, в которое сейчас мне не стоило вглядываться слишком пристально.

Он стал сильнейшим из Майар. Он сравнился силами с Валой [4]… с гипотетическим Валой… или?.. со мной самим?..

А, может быть, даже?..

Да.

Он стал сильнее меня. По крайней мере, ситуационно. Мы поменялись ролями. Когда-то я был нужен ему, и он тянулся ко мне, ожидая поддержки и ласки. Потом мне стал нужен он – по-настоящему стал нужен тогда, когда сам он ощутил, пусть и не осознав этого до конца, что способен существовать без моей опеки… что он способен быть целостным в одиночестве – что ему, на самом деле, не нужен никто… и даже я – не нужен.

Он научился ставить мне условия. Он заставил моё сознание воспринимать его, как фактор непререкаемой ценности, и считаться с ним при принятии каждого решения, при свершении любого поступка.

Здесь родилась его сила.

…Толпе легко, навалившись всем скопом, забить, запинать одиночку, пусть и превосходящего силой каждого конкретного представителя этой толпы. Знатному Элда [5] или Адану [6] вольно унижать, а то и безвинно наказывать своего вассала, ради минутной забавы укладывать в свою постель его жену или дочь. Ратнику-ветерану не зазорно учить уму-разуму зеленого новобранца, и нет особой беды, если он переборщит слегка, он ведь в своем праве. О… примеров может быть масса! Но многого ли стоят подобные победы?

На мой вкус – нет. Ничего они не стоят. Ничего. Они могут быть нормой быта, они могут стать следствием срыва натянутых до предела нервов, но реальным доказательством силы?.. Нет. Никогда.

Истинная сила видна лишь в свободном самопроявлении сущности, стойко выдерживающей удары вышестоящих… или толпы… или равных, настолько ослепленных собственным самолюбованием, что, распевая серенады о величии самопожертвенной любви или дружбы, они не желают поступиться даже крохотной частицей своего "я" – они хотят, чтобы любили и ценили их, но сами… сами они ценить никого, кроме самих себя, не способны, и любить никого не намерены – лишь только играть в любовь, подменяя искренние чувства каноном правильного поведения. Чушь! В общении живых существ не может быть устоявшейся раз и навсегда – правильной – схемы – Замысла!..

Где родилась сила моего Майа?

Там, где он – Младший Айну [7], сотворенный по подобию моему, смог перевернуть с ног на голову вселенную, став центром моего мироздания. Там, где он перестроил систему моих целей и ценностей так, как сам я перенастраивал души других. Там, где он превозмог задачу, непосильную для самого Эру [8]. Илуватар должен был быть сосредоточием моих устремлений, желаний и мыслей, на него одного я должен был оглядываться в своих решениях и начинаниях. Так было задумано самим Отцом у истока творения, так было предпето. И именно таков был душевный стержень всех Светлых Валар. Но не мой... не мой. Отринув Отца, в центр собственного мироздания я поставил себя... даже если бы я захотел иного, альтернатив у меня не было. Но появился мой Майа и постепенно, исподволь, так, что я сам долго не замечал происходящих во мне изменений, вытеснил меня из центра моего самопредставления – вытеснил на периферию. Он стал для меня тем, чем не смог стать Эру...

Он стал идеалом.

Моим личным кумиром.

Всем и каждому нужен идеал – даже Айну. Даже Старшим Айнур. Особенно самому Старшему Айну – ведь дремлющая в бездеятельности мощь, тонущие втуне стремления, неоцененные никем свершения терзают тоской тем сильнее, чем больше их изначально... Невозможно самому быть идеалом для самого себя, тогда не на что ровняться, нет критерия сравнения хорошо-плохо. Саморазвитие невозможно, ведь если ты сам для себя идеал – не к чему тогда стремиться…

…Чем пытался испугать меня Отец, заведя со мной первый со времени Хора прямой диалог? Предательством моего Майа? Тем, что я вовсе не знаю его, а лишь плету иллюзорную сеть самообмана в своем сознании, уверяя себя, что Майрон мне подобен?.. Смешно! Ты думаешь, мне не видна была твоя зависть, Отец – завись твоя к нему и бессильное возмущение твоё: почему он, далеко не первое и далеко не самое совершенное из твоих творений, стал для меня тем, чем не смог стать ты – почему?.. Я видел твою зависть – зависть и ревность.

Я ведь уже понял, Отец, насколько мы с тобой похожи, я понял, что где-то там, в неизмеримой и непознанной Айнур дали ты сам был когда-то тем, кем стал я в созданной тобой микровселенной – бунтовщиком, изгоем, отверженным – непонятым, непринятым, неоцененным. И ты ушел из отторгавшего тебя социума, чтобы сотворить мир, в котором станешь божеством... Правильным ли было твое решение? Я не буду судить об этом: не хочу и не могу.  Если ты сейчас счастлив, Отец, то... что ж, тогда, наверное, твое решение было правильным. Если ты счастлив... Знаешь? Странно... Даже ненависти во мне не осталось к тебе, когда я, наконец, понял тебя... Или решил, что понял?.. Не важно! Закон подобия – проклятый закон подобия! Ты ведь вложил в меня всю ту глубинную, нереализованную, непонятую, непринятую часть своего Я, которую более всего ценил в себе и более всего боялся, оттого что она часто приносила боль и редко дарила награды... Вложил, одушевил, олицетворил – и испугался. Предтечей испуга стала зависть. А что если я буду более успешен, чем был ты сам? Что если мне удастся реализоваться в том, в чем не удалось достичь успеха тебе? Что если я – твое подобие, продолжение, порождение – окажусь сильнее, успешнее тебя, а значит – лучше?.. Этот вопрос ты задал себе, Отец, взглянув на меня впервые? В тебе был так силен страх потери своего статуса неизреченной мудрости и непознаваемой силы, что ты увидел мятеж в моих глазах ещё тогда, когда в них сияли восторг и преклонение перед тобой?

В таком случае... О, в таком случае! Боюсь, Отец, что мне придется лишить себя основной заслуги, которую прежде я мыслил чуть ли не величайшим своим достижением – заслуги бунта против тебя. Похоже, это не я поднялся против довлеющей директивной воли. Похоже, это ты испугался сам себя, заглянув в меня, как в зеркало.

Скажи, Отец, что делали с тобой, чем пытали тебя, если в тебе теперь столько ненависти к своему подобию... своему идеальному подобию... ко мне? Почему тебе так хочется сломать меня?.. Потому что и тебя когда-то ломали?

Цепная реакция.

И зависть.

Та ревнивая себялюбивая ослепляющая зависть "ну, почему он? ну, почему не я?!", которую ты продемонстрировал мне, когда пришел поговорить о Майроне.

О, да!.. Я начинаю кое-что понимать... Похоже, Светлые действительно кое в чем правы, говоря, что мятеж мой – часть твоего Замысла. Тебе приятно видеть, что не ты один такой: непонятый, неоцененный, не принятый, а, Отец?.. Из меня вышел хороший мальчик для битья? Наблюдая за мной, ты получил компенсацию за собственные боль и унижения? Вполне получил? Или тебе всё же в свое время досталось сильнее, чем мне?

Не отвечаешь?.. Как хочешь. Твоё молчание, на мой взгляд, говорит скорее о твоей слабости, чем о силе. Впрочем, тебе ведь нет никакого дела до моего мнения, не так ли?..

Позволю себе улыбнуться: нет, не так. Находясь здесь, в Грани твоего мироздания, в его защитной Стене, отгораживающей Арду [9] от Эа [10], я чувствую твое присутствие примерно так же, как... наверное, примерно так же ощущал Майрон мое Я, объемлющее его собственное. Изнутри, как составляющая часть гигантского целого. Или даже точнее, как он ощущал меня в те моменты, когда я был отстранен от него и закрыт, когда я не давил своей директивой его волю, но все же нить эмпатии между нами сохранялась просто по причине непрерывности взаимосвязи подобного с подобным...

Смешно, до чего же смешно мне сейчас! Многовековой поиск идеала в самом себе затуманил мне разум, и я действительно не видел, не понимал кое-каких вещей, очевидных для моих Светлых братишек и сестренок. Не понимал, что закона подобия не отменить. Не видел, что повторяю твой путь, утишая твою боль от воспоминаний о собственных унижениях видом моих ошибок, неудач, поражений...

Глупо!.. Я был глуп и слеп в своих оценках реальности. В пору было бы возненавидеть себя, раскиснуть, признав, что правы были недоброжелатели и недруги, что даже собственным представлением о силе и достоинстве я не соответствую; в пору было бы разочароваться в себе, потерять веру в себя – а от таких мыслей уже один только шаг до раскаянья, до признания своего полного поражения, до отказа от борьбы… Ведь именно это когда-то случилось с тобой, Отец, ведь именно подобные терзания превратили твою жажду творчества в стремление повелевать, не так ли?.. В пору было бы и мне упасть в слабость отчаянья, если бы не одно "но"...

Мой Майрон. Саурон, Гортхаур, Тху, Горту, Зигур – как прозвали его верные тебе. Артано, Аннатар – как представлялся порой он сам. Тар-Майрон…

Когда ты сам для себя являешься центром мироздания, когда ты сам для себя идеал, когда ты сам для себя кумир, потому что все остальные авторитеты отвергнуты, потерять опору очень просто. Теперь я это знаю. Просто потому, что когда ты действительно слаб, опустошен, унижен, растоптан – неоткуда тебе взять новые силы для сопротивления, борьбы. Но если у тебя есть идеал, вынесенный за пределы Я, удаленный идеал, дистанцированный, в мыслях о нем ты можешь почерпнуть уверенность, обрести решимость, восстановить могущество.

Я упал бы в слабость отчаянья, и ты бы, Отец, достиг полного торжества надо мной, если бы не сам факт существования моего Майа.

Зачем ты создал Майар, Отец? Что они, вообще, такое? Слуги слуг? Зачем?.. Зачем нужна была тебе иерархическая пирамида? Чтобы острее прочувствовать вкус власти? Чтобы сидеть на вершине и наслаждаться копошением мелких козявок под ногами, видя, как они, вполне самодостаточные, мыслящие и чувствующие существа, из сил выбиваются, пытаясь заслужить хоть толику твоего внимания? Их подобострастная возня стала для тебя компенсацией за все ранее пережитые унижения, за свое прежнее одиночество отверженного?.. Конечно. Я даже понимаю тебя. Одиночество непознаваемого в своем величии божества намного приятнее!..

Я критикую тебя, Отец, но есть ли у меня альтернативный замысел мироустройства, спросишь ты?.. Спросил бы, если бы посмел снова заговорить со мной... Есть. Я бы просто творил. Творил и отпускал. И постарался бы сделать так, чтобы о моем существовании творения мои не знали вовсе. Я понял теперь, что по большому счету мне не нужны, да и не были нужны никогда, ни подданные, ни слуги, ни ученики, ни воспитанники – ни, тем более, рабы. Преклонение бывает столь утомительно...

Да, я страдаю твоим же недугом, Отец – болезнью тотального одиночества, непонятности, непризнанности – ты сам заложил в меня этот недуг, и я... увы!.. исполнял твой Замысел, даже не осознавая этого. Да, Отец, я подобен тебе в твоей слабости, но моя сила – она только моя, и в ней ты не имеешь доли. Ты свой недуг исцелил – а исцелил ли?.. – божественностью, мне же нужен лишь равный – не раб, не слуга, не подданный, не ученик, не воспитанник – равный. Тот, кто способен выдержать мой удар. Тот, кто способен ударить в ответ. Тот, кого я смогу уважать.

Чем, в таком случае, мне не угодили собственные братья и сестры? Почему я не вижу их равными себе? Да, потому что ничто и никогда я не мерил материальной мощью – славой Стихии или достоинствами фана [11], а лишь духовной силой. И, исходя из этого критерия оценки, я не могу признать равным себе ни одного и ни одну из Айнур, и даже тебя Отец – не могу. Только моего Майа. Только его одного.

Ты ведь это понял, не так ли? И именно это вызвало твою ревнивую зависть...

Я снова спрашиваю себя: зачем ты сотворил Майар? Как слуг для Валар?.. Или... или не все тут так просто?.. Не были ли они воплощением твоей неудовлетворенной идеализированной мечты о послушном, чутком, восприимчивом друге, о слушателе, вдохновенно смотрящем тебе в рот и считающем любую высказанную тобою блажь проявлением высшей мудрости?.. Недаром ведь ты сказал, что Майар станут нашими учениками... Да, возможно, именно здесь разгадка: ученик – почти равный, и все же не совсем... Ученик – а особенно ученик, сотворенный по образу и подобию своего учителя – это очень удобный друг, очень удобный партнер, идеальный слушатель, который никогда не потребует от тебя заткнуться, не скажет, что ты несешь чушь, не подвергнет твои слова сомнению, и одновременно – не посмеет изливать тебе душу, докучать тебе своими проблемами, до тех пор пока ты не соизволишь дать ему на то позволение, а позволение это можно и вовсе не давать... Вот оно! И я попался в ловушку этой благостной сказки об учительстве-ученичестве так же, как и остальные Валар!..

...Да-а-а, если бы моя самооценка могла сейчас упасть ещё ниже, она бы упала.

Но не упадет. Не упадет, Отец, потому что я знаю: поймавшись на первом этапе, я так или иначе нащупал твою фальшь, выпутался из сетей и начал всплывать со дна на поверхность.

Майа, как ученик, слуга, идеальный слушатель, таблетка от одиночества – это не мой Майрон. Так было когда-то, но... прошло. Я увидел красоту его отличия от меня и так увлекся ею, что разучился постепенно любоваться чертами его подобия мне. И именно это вызвало твою жгучую зависть, не правда ли, Отец? Ведь твоя сокровенная надежда в том, чтобы кто-то также любовался тобой, презрев залог подобия...

...Мне лично кажется невероятно забавным тот факт, что Светлые, так много говоря о самоотверженной любви, оказывается, не понимают её основы. Нет жертвенности в героической демонстрации: "Посмотри-ка, как я хорош – вот что я готов для тебя сделать! Цени! Ты ценишь?.. Эй, ты еще не забыл, что меня нужно ценить?" Самоотречение начинается с готовности признать мысли и чувства другого существа не менее значимыми, чем твои собственные; самоотвержение начитается с желания понять незнакомого и непохожего на тебя другого; самопожертвование начинается с желания слушать и воспринимать, с отказа от собственного стремления быть услышанным и понятым. Самозабвение начинается с готовности отпустить, с отказа от чувства собственности, с боязни причинить боль... Парадокс, но самоотверженная любовь – это любовь сильных. Слабый не может позволить себе поступиться собой. Слабый может лишь упоенно петь дифирамбы самопожертвенной любви, надеясь, что его кто-нибудь так возлюбит. Сильный самоотверженной любви боится потому, что привык делать всё сам, а не ждать милостей от судьбы. Сильный не станет дожидаться, когда полюбят его, он первым сделает шаг навстречу – знает, что сделает, что не сможет иначе – и потому не спешит говорить о любви, не торопит с ней встречу...

Ты слаб, Отец. Вы слабы, братья и сестры мои. Вы хотите, чтобы вас любили. Любили самозабвенно, самоотречено... Но в вас самих нет силы для подобной любви.

Зато такая сила есть в моём Майа. Эту силу он вложил в Кольцо. Оттого-то вы так Кольца и боитесь... вы боитесь творения, которое не способны повторить – творения, превосходящего ваши убогие возможности!.. Рискнуть ради призрачной надежды самой сутью своей, как Стихии Арды, без раздумий, не спрашивая себя "А останется ли во мне хоть что-нибудь живое, чувствующее, или станет фана лишь пустой оболочкой?" – вы способны на подобное?.. Он смог.

И я смог. Смог отпустить моего Майа, поступившись собственными желаниями, освободить его от себя и близкого давления своей воли...

- Ничего ты не смог! – удовлетворения больше, чем насмешки. – Ты в очередной раз навязал ему своё представление о благе. Его желания были прямо противоположны твоим, и Кольцо – доказательство этого. Если бы ты дал ему волю, он был бы сейчас здесь, рядом с тобой.

- О да, Отец, ты без сомнения хотел бы этого!

- По большому счету, мне всё равно. Он так или иначе тут рано или поздно окажется. А к тебе я пришёл лишь для того, чтобы осадить тебя в твоих самовосхвалениях, мой первенец. Ты так забавно изгалялся сейчас, подменяя зло добром, называя чёрное белым, а себялюбие самоотверженной любовью к другому, что мне захотелось всё-таки поставить тебя на место. Ты ничего не знаешь о любви, дитя моё, тем более о любви самоотреченной. Ты не способен посмотреть на себя со стороны, чего уж говорить об окружающем мире и других существах. Ты не способен выйти за пределы своего "я", ты меряешь всё через призму самосознания… так же как и я, не спорю. Но разница между нами в том, что я имею на это право, а ты нет. Имел бы, если бы признал мою волю над своей, как и положено сыну и ученику. Над тобой стоял бы только я, под тобой – все остальные. И тогда твоя воля бы была бы для них благом, сейчас же она для них – зло…

- Повторение пройденного, Отец? – я ощутил усталость.

- Почему бы и нет, раз ты так до сих пор ничего не понял?.. Раз ты так и не осознал до сих пор, что нет в тебе ничего своего, не имеющего начала во мне. Ты ищешь какие-то различия и строишь умозрительные теории, отрицая тот факт, что сам являешься всего лишь бледным моим подобием. Признай это, и тогда, быть может, я смогу, наконец, с облегчением подтвердить тебе, что ты – лучшее моё творение, столь восхитительное подобие моё, что это почти страшно… Вот это и будет не себялюбием, а самоотверженной любовью.

- С чьей стороны?

- С твоей. И с моей. С обеих сторон. С обеих…

- О нет, Отец, это станет пиком твоего самолюбования, а вовсе не самоотречением! Ведь если я полное и абсолютное подобие твоё, и нет во мне ни мыслей, ни желаний таких, которые не имели бы своего начала в тебе, то признание моё будет всего лишь комплиментом, который ты выскажешь себе сам! Невозможно поступиться собой ради самого себя – только ради кого-то другого. Жертвовать собой может лишь отдельная самодостаточная сущность. А если я лишь придаток твоей воли, то ни о каком самоотвержении речи идти не может!..

Стало очень душно – так душно, как будто бы само пространство, окружающее меня, изменило свою структуру, стало густым, вязким, плотным. Удушье сковало меня, когда боль начала одновременно выворачивать на изнанку.

Я знал, что это только первый удар Отца по моим защитам. Сколько их потребуется всего? Не знаю, но рано или поздно он справится, а времени у него в избытке…

- Вот какова основная разница между нами, Отец, – выговорил я через силу, – ты можешь только силой добиться того, что я получил добровольно!

Боль смяла меня.

…Ослепительный свет…

…Хрустальный звон…

…Разряженное пространство…

Боль отступила, а вместе с ней и удушье.

Я удивленно понял, что цел, и что защиты мои стоят на прежнем месте.

- Ты слишком переоцениваешь тень тени, подобие подобия, – я слышу обиду и уязвленную гордость, или это мне только кажется? – Ты уверен, что твой Майа самозабвенно любит тебя, и в этой убежденности черпаешь веру в себя и силы для сопротивления. У тебя даже хватает наглости называть своё ответное чувство к нему любовью! Конечно, раз он любит тебя, то почему бы и тебе его не любить?.. Мне знаком подобный самообман, первенец, и я знаю, как избавить тебя от него. Ты сам придумал себе своего идеального Майа. На самом деле, ты даже близко не знаешь его настоящего. Ты думаешь, что он тебя любит? Ошибаешься. Он любит себя и никого больше. Я докажу тебе это. Вот тогда и посмотрим, останется ли в тебе хоть капля желания поступаться чем-нибудь ради него, останется ли в тебе хоть искорка веры в то, что ты способен на самоотречение!

- Докажешь?

- Да. Мы сыграем с тобой в игру – на доске жизни, и фигурами будут все сотворенные…

- Мы с тобой не в равных условиях, Отец. Я не могу влиять на события в Арде, а ты можешь. Эта игра не будет честной. И ею ты мне ничего не докажешь.

- Игра будет честной, потому что мы будем играть на души, а не на судьбы. И инструмент достижения цели у нас будет общий – твой Саурон. Ведь ты уверен в нем? Или уже боишься?

Я почти испугался… почти. Я не позволил себе усомниться и лишь ответил:

- Прежде, чем соглашаться, я должен знать ставки…

- Что требуется от тебя, ты знаешь.

- Да. Но что я получу в случае выигрыша?

Некоторое время ответа не было. Похоже, он до сих пор не задумывался о такой возможности.

- А что ты хочешь? – спросил, наконец.

Я?.. Я хотел очень многого – почти бесконечный список…

- Я хочу, чтобы ты оставил Арду. Просто ушел куда-нибудь. Может быть, сотворил бы себе новый мир… Но только оставил в покое этот.

Тишина. Недоумение. Зарождающийся смех.

- Этот мир рухнет без поддержки моей воли, первенец! Арда не может существовать без меня. Вот уж не чаял, что ты не понимаешь таких элементарных вещей! Или ты надеешься, что сможешь заменить меня?.. В этом дело?

Хочу ли я заменить Отца?.. Не знаю. В данный конкретный момент – не знаю. Когда-то хотел, мечтал даже… Сейчас – скорее нет, чем да. И тому есть множество причин, обдумывать и, тем более, обсуждать которые сейчас не время.

- Пусть будет в этом, – отрешенно согласился я: проще согласиться с его предположением, чем ввязываться в очередной спор, нарываясь на знакомые нравоучения. – Так ты ставишь свой уход из Арды на розыгрыш?

И тут один единственный раз за все время моего существования я ощутил тепло и нежность моего создателя, обращенные ко мне.

…Почему?!.. именно сейчас… почему?..

- Ты так яро ненавидишь меня, что это почти приятно! Конечно, я принимаю твой вызов. И когда ты проиграешь, когда ты, наконец, поймешь, что не нужен никому, кроме меня, в награду за этот миг я обещаю не быть с тобой жестоким, простить века твоего непослушания и предать их забвению…

И в этот момент я испугался по-настоящему, потому что понял: Отец вовсе не ненавидит меня, как мне казалось от сотворения – нет, он любит меня той собственнической любовью, которой я сам любил на протяжении предначальных и Первой Эпох [12] своего Майа. Он любит во мне своё истинное подобие, и именно поэтому никогда не оставит меня в покое, а будет ломать и подстраивать под себя, пытаясь формированием моей судьбы оправдать свои собственные ошибки.

…Любовь… какая же это мерзость!..

Сделав ставку на любовь, я проиграю – Отец уверен в этом не без причины. Моя уверенность в том, что Майрон любит меня – первая петля капкана, в который я сам поймал себя. Если мой Майа – не моё подобие, я не могу знать его истинных чувств. Если он всё же подобие моё, значит его любовь ко мне – не более чем моё самолюбование. Взгляд в зеркало. Наслаждение собственным отражением.

И чем я, в таком случае, лучше Отца?..

Нет – не бывает любви самозабвенной, самоотверженной, самоотреченной. За всякой жертвой во имя другого стоят лишь себялюбие и корысть.

ᛗ-ЭVI-1

Йоруэрт Кадейрн, коммерсант и политический деятель, тайный глава и открытый спонсор набирающего силу религиозного движения, отбросил на журнальный столик старый номер литературного ежемесячника с только что прочитанной публикаций одной из глав псевдоисторического романа "Залог подобия". Издание попалось мужчине на глаза случайно, в обычном газетном киоске, сегодня во время утренней прогулки по городу. Внимание привлекла знакомая иллюстрация на обложке: Вала Мелькор [13] не в традиционном образе Чёрного Врага, а в романтизированном – таком, который и продвигала посвящённая ему Церковь. Экзарх [14] Кадейрн заплатил приличные деньги художнику, нарисовавшему целую серию подобных картин, но никак не ожидал увидеть одну из них на обложке прошедшего государственную цензуру печатного издания. Естественно, ему захотелось узнать, что за текст данный портрет может иллюстрировать…

Узнал. И всё ещё пребывал в удивлении – даже шоке – от прочитанного.

"Как я мог пропустить появление таких сочинений? – недоумевал Йоруэрт. – Почему мне никто не сообщил об авторе? Мои сочли это несущественным?.. Тогда, значит, это не первое изданное произведение подобного рода… Я отстал от событий, не успеваю за временем? Когда всё успело так измениться? Казалось, ещё недавно светлые фанатики не давали нам прохода – только за одно название нашей церкви грозили погромами и насилием, пытались настроить полицию против нас и требовали отмены закона о свободе вероисповедания – закона, который позволил нашей религии возникнуть… снова. Или точнее: выйти из подполья, в котором она таилась сотни лет. Казалось бы, всё это было в совсем недалёком прошлом – и вот уже на страницах ежемесячника для обывателей печатают то, за что ещё около века назад автора попытались бы сжечь на костре… Поразительно! Кажется, я упустил, не заметил момент перелома в общественном мнении… И что же теперь? Здесь станет легко и свободно проповедовать, как в затемнённом Нуменоре [15]?.. Так. Подробности. Они нужны мне сейчас же!"

Черноволосый мужчина встал с дивана, на котором давеча читал журнал и предавался размышлениям. Быстрым шагом он пересёк просторную комнату, эргономично и богато обставленную, и хорошо освещённую, несмотря на новомодные полупрозрачные окрашенные в цвет пепла жалюзи, прикрывавшие огромные панорамные окна. Подойдя к рабочему столу тёмного дерева, мужчина одной рукой пробудил палантир [16], находившийся в спящем режиме, а пальцем другой ткнул в нужную кнопку селектора.

- Файра, зайди ко мне, – велел он негромко и, ожидая прихода референта, стал просматривать почту.

Молодая женщина приятной наружности в соответствующем дресс-коду деловом наряде появилась в помещении пару минут спустя, бесшумно отворив и притворив за собой дверь.

- Вы звали меня, шеф, – сигнализировала она о своём приходе, остановившись за спиной Йоруэрта Кадейрна.

- Да, – отозвался тот, не оборачиваясь, – посмотри журнал на столике. Мне интересно, знаешь ли ты что-нибудь о романе, который там сейчас издаётся, и его авторе.

Несколько минут царила тишина, только время от времени слышался звук перелистываемых страниц, потом и он исчез, а секретарша вернулась к столу начальника.

- Одиозный писатель, – сообщила она. – Ни одного слова в простоте. Никто не знает точно, во что он верит и за что ратует. Его считают циником, объективистом, реалистом, но не Тёмным… Так смело писать, как сейчас, он стал не сразу. Начинал с вещей попроще – менее психологизированных, менее философских, более приключенческих. Он получил известность на книгах о… – женщина сделала эмоциональную гримасу: – Назгулах [17], шеф.

Экзарх бросил на неё короткий взгляд и уточнил:

- Заслуженно?

- Да. Очень живо написано, исторично и местами даже достоверно.

Вставая из-за стола, мужчина подарил женщине вопросительный взгляд, и в ответ она несколько раз кивнула.

- Реалистичные фантазии, – подтвердила она и словами тоже. – Есть точность в деталях. Такое ощущение, что он был там… стоял рядом, за спинами или в толпе. Невидимым, – задумчиво проговорив последнее слово, Файра тряхнула головой. – Мы все сошлись в этом мнении. А Зииг считает его кем-то вроде своего коллеги – пророком наоборот, видящим прошлое.

Йоруэрт прошёл вглубь комнаты, к стенному бару. Шёлковый палас заглушил звук его шагов.

- Редкая, но не уникальная способность, – отметил он, выбирая напиток. – И что же ещё известно об этом чуде природы? Наверняка ведь вы выясняли, раз все им заинтересовались…

На щеках женщины, всё ещё стоящей в формальной позе доклада, но развернувшейся вслед за мужчиной, вспыхнули пятна смущения.

- Это увлекательное чтение, – призналась она. – Приятно читать тексты, в которых автор симпатизирует Тёмным… И не только симпатизирует, но и понимает нас. Что же касается информации о нём… тут мы ничего особо ценного не выяснили. Очевидно, по крайней мере, что имя, которым он подписывается – это псевдоним. Вы же обратили внимание? Иш Шара, – уронив последние два слова, секретарша выжидательно уставилась на начальника.

Экзарх не сдержал экспрессивного мимического движения.

- Да, сложно было не заметить, – подтвердил он. – "Я – человек" на Чёрном наречии [18]! Он с самого начала так подписывался?

- Насколько мне известно, да, – кивнула Файра. – Очень по-мелькориански, шеф, не правда ли? Хотя судя по содержанию текстов, его нельзя счесть безусловным приверженцем нашей религии… Но первый ник – это ещё что!  Второй гораздо претенциознее!

- Зачем ему второй? – не понял Йоруэрт, возвращавшийся к дивану с бокалом в руке.

- Для сочинений, которые к официальному изданию не допускает цензура. Он публикует их в сети, в одном скандальном блоге. И это, скажу я вам, не для каждого чтение! В основном, разврат неприкрытый, хотя порой встречаются и безобидные тексты, просто нестандартные неоконченные наброски…

- И всё о Назгулах?

- Нет. В основном, об Айнур, – щёки женщины вспыхнули ещё ярче, и она спрятала от мужчины взгляд. – Тёмных. О Мелькоре и… Сауроне, – закончила она шепотом.

Йоруэрт Кадейрн нахмурился.

- Я правильно тебя понял: он пишет гомоэротику?

- Я бы сказала: порнографию в историческом антураже. И нередко так страстно, что в прочитанное даже верится!

Выпалив это, Файра зажмурилась. Несколько минут сохранялось молчание, пока экзарх размышлял.

- Ничего страшного в этом нет, – вынес он, наконец, своё решение. – Это неожиданно, но интересно. Мне непременно нужно будет почитать какой-нибудь из образчиков такого его творчества… И, возвращаясь к первоначальной теме, ты сказала, что эти тексты он пишет под другим псевдонимом?

Женщина приоткрыла сначала один глаз, потом второй, чуть улыбнулась и позволила себе облегчённо выдохнуть. Похоже, бури не предвиделось.

- Да. Шакх Трош.

- И снова Чёрное наречие… Лорд пепла. Ты права, патетично. Почти вычурно. Что ещё?

- А больше ничего, – под неодобрительным взглядом начальства Файра поёжилась и начала оправдываться: – Мы же не знали, шеф, что он вас заинтересует!

- Ну, теперь знаете, так что собирайте информацию по полной программе. Настоящее имя, возраст, образование, происхождение, семейное положение, увлечения, где живёт, с кем спит… Я хочу знать всё.

Отпустив помощницу взмахом руки, экзарх Кадейрн погрузился в глубокую задумчивость, пробормотав негромко вслух – сам себе, но в продолжение диалога:

- Все его страсти, достоинства и недостатки, слабые стороны. Мне нужно будет досконально их изучить, прежде чем придёт время познакомиться с этим индивидом.

 

Серпентин

ᚨ-1-ЭС
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

Огненный дух, старший из моих неправильных Майар, склонился перед моим троном в глубоком поклоне.

…Впрочем, троном это каменное кресло с неровно обтёсанными углами и шероховатыми подлокотниками, можно было назвать лишь условно, сам я его троном не считал и усаживался в него только ради разговора с перебежчиками, которых весьма озадачивала бытовавшая у меня на первых порах манера беседовать о важных, на их взгляд, делах на ходу или за работой, а то и усевшись прямо на каменный или земляной пол одного из многочисленных залов моей крепости – обширных, но напрочь лишенных меблировки, поскольку моя цитадель по сути своей была многоэтажной сетью пещер, сообщавшихся друг с другом запутанными узкими коридорами. И вот этот вот огненный дух, изъявляющий мне сейчас свои верноподданнические чувства, высказал мне однажды в ту пору, когда только-только появился здесь и был ещё нормальным Майа, что если уж у Манвэ Сулимо [19] есть трон в пределах Арды, то негоже истинному Королю Мира пятнать своё величие, уступая самозванцу в таких мелочах. Я только пожал плечами, рассудив, что мне, в общем-то, всё равно, но коли этому шустрому Майа так уж хочется сделать для меня трон, пусть сделает. Так я ему и сказал. Он воспринял моё безразличие, как приказ и прямое руководство к действию; через пару недель трон был готов и установлен в самой большой из пещер наземного уровня. Когда я увидел это творение… Да-а-а! Мне захотелось расхохотаться: куска тёмного гранита столь странной формы я ещё не видел. "И долго ты его ваял?" - осведомился я у своего новоявленного слуги. Он ответил. Я с трудом удерживал в груди рвавшиеся наружу смешки. Чтобы не расхохотаться в голос и не засмущать в конец расстроенного паренька, я молча кивнул, послав ему эмоцию своего одобрения. Раз уж я сам не озаботился наличием трона, не стоило привередничать по поводу подарка. Как не странно, моя похвала ещё сильнее расстроила Майа, и он принялся оправдываться, рассказывая дикую историю о том, как подбирал различные материалы, вроде жемчужного мрамора или малахита, притаскивал в эту залу, а куски камня, и получаса не давая ему уделить работе, куда-то… всасывались. Он описывал сам процесс их исчезновения, как расплавление камня, который вдруг ни с того, ни с сего, даже не нагревшись, начинал растекаться и впитываться в пол пещеры – и вскоре на поверхности не оставалось даже маленького камешка. Слушая эту историю, я хохотал до слез: сколько бесплодных усилий потратил бедный мальчик за эти две недели, а я даже и не заметил их, каждый раз автоматически поглощая собой новую чужеродную песчинку! "И чем же дело кончилось?" - поторопил я понурившегося Майа. "Этот кусок гранита я притащил уже с отчаянья! - признался тот. – А он вдруг почему-то остался…" Я знал "почему" и чуть заметно улыбнулся, погладив необработанный шероховатый камень. Такое же чувство испытываешь, коснувшись кончиками пальцев одной руки кожи другой… "А с отделкой что вышло?" Майа повесил голову еще ниже – так в пол уставился, что мне его лицо перестало быть видно. "Я только форму кресла и смог ему придать, Владыка… А отделка… Пока я второй завиток выбиваю, первый уже исчез. Как будто его и не было!" Я с трудом удержался от нового приступа смеха и шутливо ободрил: "И отлично, что так! Мне ещё только завитушек на спинке трона не хватало!" Когда Майа сказал "завиток", я мгновенно представил себе аляповатую безвкусицу растительного происхождения – цветочек в духе творений Йаванны [20]. Конечно, не все её работы были так уж плохи… но от взгляда на некоторые меня непроизвольно коробит! "Так значит, ты не сердишься, Владыка?" – осмелился, наконец, Майа поднять взгляд. "Сержусь?.. С чего бы? Успокойся и расслабься, малыш, все чудесно!" Он смотрел на меня недоверчиво, но напряжение из его позы постепенно уходило…

Я заставил себя отвлечься мыслями от прошлого и вернуться к действительности.

- Так объясни мне, что делает этот Майа Аулэ [21] на юго-восточном склоне, возле месторождения бериллов?

Я говорил отрывисто, будучи раздраженным больше на самого себя, чем на своего слугу. Я сам заметил незваного гостя слишком поздно, когда от моей цитадели его отделяло не более суток пути, и собственная промашка меня сердила. В первый раз почувствовав его присутствие, я не дал себе труда присмотреться к нему, мимолетно брошенным взглядом приняв его за одного из своих Майар. До сих пор подобных ошибок со мной не случалось. Присутствие любого чужеродного живого существа с током крови в жилах, я ощущал мгновенно, будь то мелкая пташка или забежавшая в мои пределы лань… Не-Я в моих пределах вызывало в фана чувство сродни ноющей боли, и не заметить его было невозможно. Этот же Майа – Майа Аулэ, о чем говорили его одежды – не вызывал своим присутствием боли отторжения, скорее даже наоборот – он настолько стремительно и органично слился с моим Я, словно был здесь всегда – словно здесь было самое ему и место. Даже сейчас, уже зная о его присутствии, я продолжал не видеть его, если не сосредотачивался специально! Это пугало… Ни одного из пригревшихся у меня под крылышком беглецов я не воспринимал сразу так легко и полно. Все они в течение долгих месяцев после своего прихода сюда были для меня чужды и инородны, и я с трудом сдерживался от желания их изгнать, с трудом ждал того момента, когда они вполне прорастут мною, и я смогу сказать про них, что они – часть моего Я. Даже неугомонный демонёнок, маячащий сейчас передо мной – казалось бы, лучший из лучших! – но и он потребовал долгих месяцев работы над ним и над собой, прежде чем я перестал ощущать его, как нечто чуждое, инородное – враждебное!..

- Самоцветы ищет? - предположил неправильный Майа, только что помянутый мной в мыслях.

Мой гнев вырвался вихрем, приложившим нахалёнка о пещерный свод, а затем шмякнувшим его на пол.

Я наблюдал, как он вскарабкивается на ноги, потирая ушибленный хребет и расправляя кожистые крылья, чтобы проверить, не сломано ли чего.

- Да ну?! – я намеренно нагнетал напряжение в голосе.

- Да чего тебе надо, Владыка?! – возмутился старший из моих огненных Майар. – Хочешь, чтобы мы его к тебе привели? Так и скажи! Это мы мигом! А что он тут у нас под боком делает – откуда я знаю? И с чего мне знать, почему ты не почувствовал его приближения загодя!..

История с созданием трона очень многому научила этого конкретного Майа, и он сейчас прекрасно понимал, чем на самом деле вызван мой гнев и на кого он направлен.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы справиться с собой. Весь ворох странностей, связанных с появлением в моих пределах незваного гостя, будил во мне незнакомое волнение, нашептывающее, что мне вовсе не стоит ни видеться, ни разговаривать с этим необычным пришельцем, а лучше приказать просто выпроводить его вон за мои границы и позабыть о нём.

Мне удалось совладать со своей слабостью и ответить:

- Доставь сюда. Я подожду здесь.

Огненный Майа несколько мгновений рассматривал меня с таким неподдельным интересом, что стало понятно: полностью скрыть от него свое волнение мне не удалось – потом коротко поклонился и вышел.

***

Его доставили ближе к вечеру, когда природные узоры чёрного камня пола моего тронного зала перечеркнули косые лучи заходящего солнца, проникшие сквозь находившийся на уровне в два моих полных роста пролом во внешней стене пещеры.

Никто из моих слуг даже не переступил порога – без лишних слов они втолкнули пленника ко мне в залу и тут же оставили нас одних. Я никуда не спешил, а потому позволил себе потратить несколько минут, чтобы внимательно изучить своего не только нежданного, но теперь уже и вынужденного гостя.

Невысокого роста по меркам Майар. Чересчур хрупкий для подмастерья Кузнеца, хотя мышцы его хорошо развиты долгой работой у горна и наковальни. Узкая кость в сочетании с небольшим ростом – пожалуй, именно это создает ложное впечатление хрупкости его фана. Тело гибкое и явно не привыкшее к бездействию – я был уверен, что стоит ему шевельнуться, и он окажется стремителен, порывист в движениях. Если бы на нём не было одежд цветов Аулэ, я бы принял его скорее за Майа Охотника [22] или… Целителя [23], возможно – но только не Кузнеца!

Черты лица прорисованы тонко, ненавязчиво, и могли бы показаться невзрачными и незапоминающимися тем, кто предпочитает яркую, броскую… мужественную красоту. "Мужественную" – да, это именно то слово. Его лицо несколько… бесполо. Пожалуй, чуть резковато для женщины, но для мужчины в расцвете сил – каковой облик предпочел для себя и сам Аулэ, и большинство его Майар – оно слишком… аморфно. Не хватает в нем властности, жёсткости, сознания собственной силы. Только чуть-чуть чересчур тонкие губы нарушают общее впечатление мягкости, остающееся в памяти после взгляда на это лицо.

Внезапно с пугающим холодком под ложечкой я осознал, что оцениваю его фана примерно в тех же выражениях, в которых Варда [24] когда-то критиковала моё. Правда, она говорила не "бесполое", а "детское", но это ведь почти одно и тоже: в детском возрасте между мальчиками и девочками должно быть больше внешнего сходства, чем различий… "Несерьезная, несолидная внешность," – всё это Варда говорила обо мне, а я мог бы сказать о своём теперешнем госте. Что за наваждение! Надо будет взглянуть на себя и этого Майа со стороны, глазами моего старшенького из огненных: действительно ли между нами есть сходство, или мне это только кажется?..

Волосы моего пленника были растрепаны, свежая ссадина на скуле, одежда в беспорядке, левый рукав верхней туники порван от плеча до локтя… Хм, видно, он не сразу ответил согласием на требование своих неправильных собратьев следовать за ними! Немного посопротивлялся, похоже.

Он не был связан, но в этом-то как раз не было ничего странного: достаточно было поставить этого нормального Майа рядом с любым из моих изменённых, чтобы понять, что в противостоянии один на один с любым из них у гостя из Альмарена [25] не было никаких шансов на победу, что уж тут говорить о сопротивлении целому отряду?.. Мои ребята не восприняли пойманного как серьезную угрозу, и уж, конечно, им не пришло в голову, что он может представлять какую-либо опасность для меня. Потому и не связали… Мне вдруг стало интересно, а насколько они оказались правы в поверхностной оценке его сил и способностей?

Я переключил часть своего внимания на нижние ярусы цитадели и сперва со стороны оценил состояние своего воинства. Четверо из дюжины, отправившейся навстречу незваному гостю, предавались врачеванию своих царапин и ссадин. Пятый почти потух, и мой старшенький крайне нервничал, вливая в него собственные силы. Я еле ощутимо потянул свою связку со старшеньким, восстанавливая активность нашего единения. Он был зол, расстроен, но больше всего удивлен жаром сопротивления слабосильного на вид Майа и быстротой его реакции, в считанные мгновения подсказавшей ему наиболее эффективный способ борьбы с огненными демонами.

Я мысленно улыбнулся: личность новоявленного гостя интриговала меня все больше и больше.

Я вернул большую часть своего внимания назад в свое фана и сосредоточил его на пленнике, стоявшем напротив меня. Он был хмур, напряжен, но, кажется, не испуган, хотя смотреть на меня избегал, а только шарил взглядом в пустом пространстве пещеры.

Я ещё потянул паузу, всё также в упор рассматривая его, а потом заговорил:

- Как тебя зовут, Аулэндил?

Он по-прежнему смотрел в какую угодно сторону, только не на меня, и отвечать мне явно не собирался.

Я повторил свой вопрос безмолвно. Он сделал вид, что не замечает меня. Я надавил чуть сильнее, вовсе не имея намерения крушить защитные стены, которыми был окружён его разум, а желая лишь показать, что в случае неуступчивости с его стороны это может быть с легкостью сделано.

Он болезненно поморщился и сказал:

- Майрон.

- К чему мне твое прозвище, - немедленно отозвался я, - если я спрашивал об имени?

Он уставился куда-то в край смутно различимого в полумраке свода пещеры над моей головой и сумрачно отозвался:

- А если я не хочу его называть?

Я секунду подумал и решил, что давить на него сильнее пока не стоит – успеется в случае чего – и, приняв такое решение, покладисто согласился:

- Ладно, как хочешь… Ты знаешь, кто я, и где ты находишься?

Он коротко кивнул, прикрыв при этом движении глаза, чтобы случайно не встретиться со мной взглядом – нет, меня уже определенно начинала забавлять эта его манера изыскания способов, чтобы не смотреть на меня! – потом добавил:

- Они объяснили.

Местоимение "они" в комментариях не нуждалось.

- Почему ты не смотришь на меня? Я кажусь тебе настолько страшным? – внезапно сменил я тему.

Он занервничал. Резко сократились лицевые мышцы, заострились черты лица.

- Нет! То есть… Я не рассмотрел, – голос его прозвучал тихо и хрипло; едва договорив, он поправился: – Я не рассматривал.

- Ну, так рассмотри!

- Мне не интересно.

Его ответ был, на мой вкус, чересчур поспешным. Что-то тут не то…

- А я хочу, чтобы посмотрел на меня.

Я произнес эту фразу негромко, размеренно, с оттенком недоуменной и чуть насмешливой ласки в тоне голоса. Мне было интересно узнать, как он будет реагировать на такую снисходительность.

Его плечи заметно напряглись, а взгляд заметался по стенам зала – без задержки даже в долю секунды между моими словами и его реакцией. У него не было времени, чтобы проанализировать ситуацию, сделать выводы, а значит… Значит, он реагировал на мою истинную эмоцию, на замаскированный тоном подтекст!

Надо же! Этот Майа представлялся для меня всё большей загадкой. Подобной чувствительности к моим тайным желаниям и эмоциям я не встречал ещё ни в ком, кроме моего старшенького, да и тому было свойственно в трех из десяти случаев ошибаться… А ведь он находился рядом со мной не первый век, и мое Я, пустившее корни в его фана, было для него загадкой в меньшей степени, чем для кого-либо еще! Подобные связи с одушевленными индивидами всегда обоюдоостры…

Мой пленник-гость – я так и не решил ещё, кем же считать его – тем временем глубоко вздохнул, предпринимая зримую попытку успокоиться, а потом решительно поднял на меня взгляд.

На дне его зраков плясали искорки каких-то неявных мне эмоций.

Это было… странное чувство. Все мои ощущения твердили мне о том, что он – это Я, что он такая же часть меня, как каменный свод пещеры над головой или ворон, присевший на сталагмит одной из башен моей цитадели, или любой из моих изменённых Майар… Но я-то знал, что разум его закрыт от меня, и что он не может быть моей частью, потому что я вижу его впервые в жизни!..

Он неотрывно смотрел мне прямо в лицо в течение шести ударов сердца, а потом опустил взгляд.

Тишина повисла между нами.

- Ну, так что? – не выдержал я.

- Ты приказал. Я посмотрел, – ответил он как-то слишком покорно.

- И что?

- Что? – он передернул плечами. – Такой же, как остальные. Ничего особенного.

Потрясение было таково, что у меня не нашлось слов для ответной реакции.

Что это было?.. Наглость? Или откровенно высказанная точка зрения?..

Я похож на остальных Валар?.. Что за чепуха! И от них самих, и ото всех перебежчиков из Альмарена я слышал одно и тоже: я другой, не такой, как остальные Айнур, ни на кого больше непохожий, и отличие не столько во внешней составляющей моего фана, сколько во всей совокупности особенностей моей сущности – может быть, недостаточно прекрасной и благостной в рамках канонов красоты, заданных Отцом, но уж точно отличной от других, не похожей ни на кого больше, кроме меня самого!..

Пожалуй, мне стоит оскорбиться.

Я стукнул чуть сильнее в защитный барьер сознания Аулэндила, и по поверхности побежала тонкая трещинка.

Он не смог скрыть болезненную гримасу. Дернулся было вскинуть к голове руки, но сдержал движение. Поднял взгляд где-то на уровень моей груди и спросил, даже не пытаясь скрыть тоскливого непонимания в голосе:

- Что тебе от меня нужно? Хочешь сломать меня? Тебе нужна еще одна заводная игрушка?

И снова вышла заминка с ответом. Этот невзрачный малыш умел ставить вопросы так, что почти выбивал у меня из-под ног почву.

- А разве ты и так не заводная игрушка? – отозвался я чуть погодя. – Марионетка, кукла, орудие. Частично Илуватара, частично Аулэ. Чем хуже быть моей заводной игрушкой, а?

Теперь он надолго замолчал. Я терпеливо ждал, давая ему возможность собраться с мыслями. В принципе, я предвидел, какой получу ответ, и поэтому опешил в очередной раз, услышав вместо пустых и глупых протестов, которыми потчевали меня обычно Светлые, слова:

- Возможно, ты прав. Возможно, я и сейчас всего лишь заводная игрушка, но учитель, по крайней мере, делает вид, что я нечто большее…

Мы зашли в тупик. Я не знал, что можно на сказанное ответить. Уверить, что мне не нужен ещё один инструмент, ещё одно продолжение моей воли, что он был бы ценен для меня как самостоятельная личность, а вовсе не как часть меня? Во-первых, он бы не поверил мне. Во-вторых, я сам пока толком не знал, насколько нужен мне (и нужен ли, вообще) этот странный Майа…

Ладно, вернемся к этому вопросу позже.

- А что ты делал в моих пределах?

Хотя мой вопрос был закономерным, очередная смена темы оказалась для Майа неожиданной, и он непроизвольно почти что вскинул на меня взгляд, но всё-таки удержался на полдороги.

- Руды и камни искал, – ответил он так, как говорят о чём-то совершенно несущественном.

- Это понятно. Но неужели ты не почувствовал, что пересек границу?

Он ощутимо засмущался.

- Прости, но… нет.

Я уже устал изумляться. Оказывается, не только я не ощутил его присутствия, но и он сам не заметил, как влился в поток воли незнакомого ему Старшего Айну. Если первое ещё можно было списать на невнимательность, на рассеянность моего сознания, то второе было делом просто-таки немыслимым. Так легко и естественно он должен был входить только в пределы власти Аулэ, но никак не в мои!..

- Ну, и что же мне делать с тобой, Аулэндил? – этот вопрос я задал в большей степени самому себе, нежели своему собеседнику.

Но он ответил.

- Отпусти меня, – попросил он тихо. – Зачем я тебе? У меня нет никаких особых талантов, и от такого бездарного слуги, как я, тебе не будет никакой пользы…

Любое искажение или утаивание правды, как и ложь, я чуял с полувздоха. Даже из уст подобных мне. Тем более – от Младшего Айну. Я ощутил охотничий азарт, свойственный гончей, почуявшей, что не успевшая протухнуть добыча закопана где-то недалеко.

- И почему же это Аулэ дал такое ответственное самостоятельное задание бесталантному подмастерью… А?

Майрон закусил нижнюю губу с досады.

- Лжец! - рассмеялся я.

- Да нет же, я не лгу! – поспешно и горячо запротестовал он, и второй раз за разговор взглянул мне в глаза, словно намереваясь подобным тактическим маневром убедить меня в свой искренности. – Я действительно полная бездарность во всем, что касается ковки и литья! За что бы не брался, все выходит… примитивно, грубо!

Я жадно поймал выплеснутый им в эмоциональной вспышке образ: фибула из платины, инкрустированная россыпью мелких тёмно-багровых, почти черных гранатов… вместе с эскизом и подбором материалов, он потратил на эту работу почти год… а ему сказали, что эта безделка слишком мрачна и подходит лишь для саванов или траурных одежд ещё не проснувшихся сотворенных – да и то, с натяжкой: на белом металл будет почти незаметен, на чёрном – камни потеряются… его горькое неприятие, сначала горевшее также ярко, как искорки тёмно-багровых камней, а потом сменившееся не менее горьким признанием того факта, что мастер, конечно же, как всегда прав, и работа действительно плоха, и виноват в этом только он сам, и никто больше…

- Но зато я хорошо чувствую залежи металлов и драгоценностей, – продолжал между тем говорить Майа, – практически сразу точно определяю, в каком именно месте их надо извлекать из-под земли, поэтому именно меня и…

- Не примитивно, – оборвал я его. – И не грубо. Просто. Изысканно просто. И камни бы на чёрном не потерялись. Гранат же – не холодный кристалл. У него есть свое собственное тепло, а, значит, и свой собственный свет.

Я говорил то, что думал. Эта фибула прекрасно бы смотрелась у горловины моего плаща, под складками капюшона.

А мальчишка вдруг испугался по-настоящему. Взгляд опустить не посмел, но глаза стали огромными, бездонно чёрными; губу закусил сильно, почти до крови; и ладони, переплетя их между собой, стиснул так, что побелели пальцы.

- Не надо! Пожалуйста, не надо!.. – я скорее прочитал это по его губам, чем услышал.

Мне стало неуютно и немножко совестно. Я не хотел его пугать. Я лишь импульсивно выразил… нет, не жалость – сочувствие его горю. Чувства, испытанные им, когда хулили его творение, в которое были вложены душевный запал, страсть, упорство, бездна сил и времени, оказались мне так знакомы…

- Ну, чего ты испугался? – сейчас мне не требовалось прилагать усилий, чтобы говорить с ним мягко, успокаивающе; меня с головой накрыла волна нежности к этому беззащитному щеночку, по неразумию вляпавшемуся в тот же капкан, что и я сам когда-то. – Проверь свои защиты… Я их даже не трогал. Ты сам мне дал то знание о тебе, которое тебя так испугало.

Ещё несколько мгновений его взгляд оставался остекленевшим, потом мышцы лица расслабились, а по подбородку из прокушенной губы скатилась капелька крови. Он поспешно стер её рукавом.

- Я очень испугался, прости… – теперь он оправдывался. – Лучше развоплоти! Я ведь тебе всё равно не нужен…

- А с чего ты решил, что ты мне не нужен? – спросил я вкрадчиво.

Чем дольше длился наш диалог, тем больше я убеждался в обратном.

- Но как же?.. – он недоуменно глянул из-под ресниц. – Ведь я же говорил тебе…

Я взмахом руки пресек грозившую начаться самоуничижительную тираду.

- Кто-то это уже делал с тобой? Насильно вторгался в твоё сознание?

Он вздрогнул.

- Да…

- И кто же?

- Я не… могу… не хочу… об этом вспоминать.

Я мысленно перебрал варианты. В принципе, это мог сделать любой. Или – любая. Но две кандидатуры у меня были первыми в списке.

- Оромэ?

Он отрицательно качнул головой.

- Ирмо?

Он глянул удивленно и почти сердито тряхнул головой. Похоже, Целитель ему нравился…

- Кто же тогда? Намо [26]? Манвэ? Эстэ [27]? Варда?..

Я был готов перечислить ему весь список, лишь бы добиться ответа, но он даже головой качать перестал, только смотрел всё более недоумённо.

Недоумённо…

Меня резануло ослепительной вспышкой прозрения. Ощущение было вполне физическим на всех уровнях существования фана, так что я даже непроизвольно зажмурился и отшатнулся назад с такой силой, что ощутимо стукнулся головой о спинку своего каменного кресла. Зашипел сквозь зубы и глянул на Майа одним глазом.

Он со всё возрастающим изумлением таращился на меня.

…А я тонул в ощущении такого абсолютного счастья, такой немыслимой, безграничной, запредельной радости, о существовании которых даже не подозревал.

…Я считал, что никому из предназначенных мне Майар не дали воплотиться в Арде, после того как стало окончательно ясно, что я не стану подчиняться воле Отца. Я думал, что их попросту нет в мире, и потому даже не пытался искать их. Но я ошибался: вот оно – зримое доказательство моей ошибки – стоит передо мной. Мой собственный Майа – не чужой перебежчик, которого надо переделывать под себя, а мой собственный Майа! Мой идеальный спутник, лучший из помощников, какого только можно пожелать, моё идеальное подобие, все струны фана которого изначально настроены под меня – для меня!..

Я ни секунды не сомневался в верности своей интуитивной догадки. Все линии сошлись в одну точку, всем странностям нашлось объяснение.

…Кузнецу  не требовалось бы подстраивать под себя своего собственного Майа, только чужого. А откуда было взяться в Арде "ничьим" Майар, если только были они не моими?..

…Потому-то я и пропустил его, потому-то и не ощутил его чужеродности. Её попросту не было!..

…Потому-то он сам вступил в мои границы, даже не заметив присутствия незнакомого Валы. Потому что я не был ему не знаком! Настройку Майар можно сбить, но стержень её всегда остаётся в неприкосновенности…

- Аулэ? – все же проверил я, слегка утишив свои страсти.

Он помялся и нехотя кивнул. Помолчал пару секунд и добавил, как будто сообщая нечто очевидное:

- Когда брал в ученики.

Я потратил пару минут на то, чтобы утишить боль в ушибленном затылке. Я был настолько выбит из колеи, что самоисцеление давалось плохо.

Мой мальчик тем временем перетаптывался на месте, терзая себя очередными надуманными тревогами. Ещё прежде, чем я закончил, он спросил:

- Так теперь ты отпустишь меня? Или развоплотишь?

Мимолетно я восхитился тем, как гладко и с какой легкостью этот маленький Майа вел свою линию в разговоре: словно и не было у меня никаких иных вариантов выбора, кроме двух, им предложенных! За подобные же вот словесные выкрутасы, а вовсе не за банальное пошлое вранье, Варда и наградила меня титулом Отца Лжи. Я усмехнулся.

- Теперь, – я поднял ещё слегка гудевшую голову и цепко ухватил его взгляд, не давая ему ускользнуть в сторону, – я тебя точно никуда не отпущу.

Его глаза расширились, а губы не сдержали удивленного: "О-о-о?" В целом он выглядел, хотя и слегка испуганным, но всё же более уверенным в себе, чем в начале нашей беседы.

Я отпустил его взгляд. В повисшей тишине он ещё потоптался на месте, а потом заявил безо всяких дополнительных игр и вступлений:

- Ну, тогда я, пожалуй, сяду… Если ты не против.

И тут же, не дожидаясь моего ответа, уселся прямо на холодный камень пола, боком, подтянув под себя ноги. Было видно, что поступок его не был нарочитой демонстрацией – он сел так, как ему было привычно и удобно. Под грудной клеткой у меня расползлось такое жаркое тепло, что стало почти больно.

 - Когда ты начнёшь меня изменять? – тихо, но очень спокойно спросил он, как будто смирившись со своей судьбой, зачерпнул откуда-то новые силы. – Ломать мои защиты?

- А, может быть, ты сам уберешь эти стены? – осторожно спросил я.

Он ответил мгновенно:

- Нет.

- Почему?

Он задумался, но ненадолго, потом сердито тряхнул головой и рубанул с неприкрытой агрессией:

- Потому что не хочу!

И вызывающе посмотрел на меня.

А я снова восхитился им – восхитился тем, как стремительно адаптировался он к изменившимся условиям, как быстро изменил свою тактику. Да уж, и в правду – совсем бесталантный!

- Ты мне ещё тут сосульками пошвыряйся! – ответил я на вызов ласковой усмешкой. – Пару сводов обрушь, пару неправильных Майар моих потуши!

- Разрешаешь? – хитро прищурился он, и губы его дрогнули, уже почти готовые сложиться в ответную улыбку.

- Почему нет? – я развел руками. – Только учти, что в порядок потом всё сам приводить будешь…

- Ну вот, и тут тоже самое! – он мгновенно надулся, передразнивая явно Аулэ, пусть и совсем не похоже: – Сделай, подай, принеси! – сердито глянул на меня из-под упавшей на глаза челки: – Ломай уж сразу, мне хоть тошно так не будет, когда придет пора прислуживать новому любимому учителю!

Я фыркнул.

- Надеешься спрятаться за формальным подходом? Не выйдет – не дождешься!

- Это почему же ещё? – очень натурально возмутился он. – Может, я уже осознал всю глупость своего предыдущего поведения и хочу поскорее стать таким же большим и полыхающим, как все твои прочие Майар? Ты ведь не знаешь, что я сейчас думаю, верно?

- Знаю! – рассмеялся я. - Для того чтобы это знать, мне совсем не обязательно подстраивать тебя под себя.

Я хотел сказать кое-что ещё, но он не дал мне, опередив новым вопросом.

- А когда ты, – он начал и тут же замялся, – ну… подстраивать меня под себя будешь?

…Всё-таки он заметно нервничал, и страх свой ему не удавалось полностью скрыть…

- Когда ты мне сам откроешься, – попытался я его успокоить.

Он мне не поверил, однако сверкнул глазами и утвердил:

- Тогда получается, что никогда!

Я не стал спорить с ним, только неопределенно улыбнулся.

***

…Мы сидели в моём тронном зале сутки за сутками: день за ночью и ночь за днем. Я никуда не уходил и его не отпускал тоже. Мы разговаривали или просто молчали, и зачастую именно длительное совместное молчание позволяло мне сделать следующий осторожный шаг к сближению с моим Майа.

Он оказался очень остёр на язык и норовил словесно куснуть меня при каждом удобном случае, как испуганный волчонок, отбившийся от стаи. Своего страха он старался теперь вообще не показывать – только острые зубы. Впрочем, долгое пребывание наедине и в бездействии постепенно на нём сказывалось. Он начинал всё больше мне доверять, выказывал всё меньше напряженности. Пару раз даже назвал меня Мелькором. Потом спросил, как  я отношусь к этому имени. Я ответил, что ровно так, как можно относиться к прозвищу – да, неплохому прозвищу, могло бы быть и хуже, – но только прозвищу, и не более того.

На тринадцатые сутки он позволил прикоснуться к себе, а не ускользнул, как все разы до этого, в сторону.

На пятнадцатые сутки он признался, что сильно замерз, и не стал отказываться, когда я предложил ему пересесть поближе ко мне.

На восемнадцатые сутки любопытство моего старшенького победило его же благоразумие, он не выдержал ожидания, отыскал предлог для срочного доклада (этим предлогом оказался обрушившийся ни с того, ни с сего – сам же он его, наверняка, и обрушил, пользуясь тем, что я сейчас в избранную им часть цитадели не смотрю – свод одного из подземных залов, который самим Майар почему-то ну ни в какую починить не удавалось!) и сунулся в тронный зал, чтобы хоть краем глаза глянуть, чего это я тут столько времени с пленником делаю.

Недавно полонённого пришельца он застал в недвусмысленной позе, явно указывающей на то, что уж кем-кем, а пленником тот теперь точно уже не является.

Майрон сидел на верхней ступеньке моего трона, привалившись спиной к моим ногам и откинув мне на колени голову. К моменту появления старшенького мы уже несколько часов к ряду провели в полном молчании. Майа витал в каких-то грезах, а я неспешно перебирал его волосы, занятый своими мыслями.

От старшенького, застывшего в дверях чуть ли не с открытым ртом, вдруг полыхнуло такой ревностью, что мгновенно очнувшийся Майрон даже не отшатнулся, а скорее уж отпрыгнул от меня.

Меня это взбесило.

Я рванул старшенького с места в самый центр зала с такой силой, что он еле устоял на ногах.

- Чего тебе здесь надо?!

Он забормотал что-то про обрушившийся свод, по ходу своей речи начиная понимать, что предлог оказался всё-таки слабоват, потом, так и не договорив, опрометью выбежал вон, не став дожидаться того момента, когда я окончательно выйду из себя. Я всё же хлестнул его разум вдогонку своей яростью – не слишком сильно, скорее, для острастки и чтобы разрядить бушевавшей в душе гнев. Послышался отдаленный вопль.

Майрон сжался.

Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, призывая спокойствие. Потом позвал:

- Ну, куда ты отполз? Возвращайся.

Майа смотрел на входной проём пещеры.

- Вот и со мной ты скоро будешь обращаться так же, – тихо произнес он. – Как только сломаешь…

- Я-не-собираюсь-тебя-ломать!

…Всё-таки гнев ещё не утих, он стоял возле самого порога сознания, грозя вновь захлестнуть его…

- Иди сюда! – вышло резко, грубо даже.

Майрон сжался ещё сильнее и поджал под себя ноги. Отрицательно мотнул головой.

Ох, старшенький!.. Бешенство накрыло меня с головой: семнадцать дней и восемнадцать ночей – и всё насмарку!

***

Не выходя из тронного зала и почти не двигаясь со своих мест друг напротив друга, мы провели почти два месяца. Я начинал отчаиваться. Прогресса не было. Напротив, начался откат. Майрон снова начал избегать любых физических контактов и то через слово спрашивал, когда же я, наконец, начну строить его под себя, то замыкался в угрюмом молчании.

Я больше не мог позволить себе тратить время на нерезультативное бездействие.

***

Следующие полгода я виделся с Майроном лишь время от времени, посвящая большую часть суток собственным своим заботам. Я дал ему полную свободу передвижения в пределах моих границ, но приставил к наблюдению за ним старшенького – пусть искупает свой промах. Впрочем, мой правильный (как оказалось, во всех отношениях) Майа так ни разу и не попытался сбежать: то ли понимал, что поймаем, то ли по каким-то иным, неочевидным для меня причинам.

***

Наступила весна. Серый снег клочьями лежал в низинах, а ветры за моими пределами стали особенно промозглыми, какими бывают они, когда в воздухе скапливается слишком много влаги.

Я вызвал его в тронный зал с рассветом, и теперь он стоял передо мной, как и почти год назад, такой же невысокий, худенький – и всё же в чем-то неуловимо изменившийся: пожалуй, черты его лица стали более определенными, исчезла иллюзия то ли женственности, то ли детскости, а в глазах как будто навечно застыла угрюмая решимость.

Мы молчали. Нам давно уже нечего было сказать друг другу. Собственно, все ключевые темы разговора мы исчерпали в те первые восемнадцать дней.

- Я отпускаю тебя, – мне было настолько тяжело произнести эти слова, что даже выговорив их, я так до конца и не смог поверить, что они уже сказаны.

В первое мгновение он не понял. Я следил за тем, как расслаблялось его лицо, пока он осознавал услышанное. В глазах блеснула радость, хотя на дне их ещё оставалась крупица сомнения.

…Вот теперь он стал точь-в-точь таким, как при нашей первой встрече. Мне стало грустно. Мой настоящий Майа. Какая насмешка судьбы!..

- Так я могу уйти? – неуверенность, несвойственная ему робость в голосе.

- Иди, – я взмахнул рукой в сторону арки входа.

И он ушел. Быстрым шагом. Ни разу не сбившись с ритма. И ни разу не оглянувшись назад.

Я был уверен, что он не вернется.

ᛗ-ЭVI-2

Скрытый внутренний – компьютерный – режим работы палантира был для Йоруэрта Кадейрна более привычен, но за минувшее десятилетие консервативная привычка начала сдавать свои позиции. Следовало признать, что скрытый режим больше подходил для работы: деловой переписки, ведения документации, использования различных программ. Для просмотра же киноматериалов и видеоигр идеален оказался не режим 2D (вывод изображения плоской картинкой на подходящий экран или стену), а новейший 3D (объёмная проекция, возникающая непосредственно над излучателем). Мужчина предпочитал компьютерный функционал, а остальной использовал лишь изредка, для сугубо прикладных целей. Сейчас был именно такой случай: палантир в 2D-режиме выполнял функцию дальновизора.

Интервью с популярным писателем Ишем Шарой в самом разгаре. Судя по поступающему изображению, от природы этот человек обладает довольно заурядной, даже невзрачной внешностью, но умело преподносит себя. Поза, пластика, одежда и лёгкий грим… А также выверенная уместность и глубина интонаций, вероятно, возникшая как результат тренировок, дополненных то ли превосходной интуицией, то ли отточенной внимательностью. Умело подаваемый образ метросексуала, в котором внимательный взгляд всё же может заметить некую излишнюю наигранность. Впрочем, эта капелька фальши весьма мала, и моложавая ухоженная ведущая ток-шоу в экстравагантном платье от модного модельера теряется на фоне своего гостя, хотя сама, вероятнее всего, не подозревает об этом.

- Древнейшая из религий говорит нам, что Майар были созданы как помощники Валар, – произносит она. – В различных канонических и апокрифических текстах встречается восприятие их и как слуг, и как учеников. Какова в этом вопросе ваша позиция?

- Одно не противоречит другому, – с тонкой улыбкой, промелькнувшей по губам и быстро исчезнувшей, отвечает мужчина. – Надо понимать, что современное понятие ученика сильно отличается от того, что бытовало на заре времён и ещё долго после этого. Кто такой ученик ремесленника серединных эпох [28]? Это почти бесправный приживала своего мастера; слуга, чей труд не оплачивался, поскольку считалось, что им как раз он платит за своё обучение. Если говорить без экивоков: положение почти рабское. И только от доброй воли учителя-хозяина зависело насколько благополучна будет жизнь ученика-слуги, сколько у него будет личной свободы, позволят ли ему стать успешным… Потому и само слово "мастер" многозначно: это не только искусник и наставник в своем ремесле, но и хозяин, господин. А хозяин может быть нетерпим и жесток…

Зритель, отрешённо крутящий сейчас в руках пульт дальновизора, искренне озадачен. Заинтересовавший его человек выглядит молодо, но ведёт себя несоответствующе возрасту. Вероятно, юный вид – это обманка, созданная при помощи грима, освещения и прочих ухищрений обслуживающих дальновиденье специалистов. Да и стиль речи писателя, смысл его слов слишком тяжеловесны для юноши…

- Именно это, по вашему мнению, стало причиной появления валараукар [29]? – почти перебивает журналистка интервьюируемого в момент возникшей в его речи паузы. – Вы предполагаете, что часть Майар бежали к Мелькору из-за недобросовестности своих Валар, от их жестокого обращения?

Светловолосый мужчина на экране протестующе взмахивает – почти всплёскивает – руками, рассмеявшись в ответ.

- Это слишком категоричное суждение! – отвечает он экспрессивно. – У меня нет оснований для подобных предположений.

- Но вы всё же предполагаете? – настаивает ведущая.

- Но… – пауза, и обаятельная, чуть лукавая улыбка, призванная очаровывать зрителей, – да. Ограничение возможности самореализации – это, на мой взгляд, уже достаточная причина, чтобы счесть мастера жестоким и недобросовестным. В потенциале ученик должен всегда иметь возможность превзойти своего учителя… Впрочем, этот тезис вывели уже мы, люди, и не в последнюю очередь он связан с нашей смертностью, со сменяемостью поколений. Айнур же существуют в бескрайней неизменности. Илуватар назначил их на определённые места и подвижка с этих мест не только не поощряется – она попросту не предполагается. В их культуре не заложена возможность личностного и статусного роста, в их обществе не предусмотрена возможность смены места в иерархии. И прежде чем вы спросите меня о стремлении Майар совершенствоваться в ремёслах своих Валар, я сразу отвечу: у стремления к совершенству не может быть ни границ, ни верхней планки. Светлым Майар же не позволено творить что-либо непонятное или не соответствующее вкусу их хозяев, и также не позволено превосходить своих Валар в мастерстве – да даже подниматься ровно до их уровня! Позволено только стоять ниже, восхищаться и почтительно внимать учительской мудрости!..

Возмущение оживляет лицо Иша Шары, ненадолго делая его сияющее красивым. Йоруэрт Кадейрн даже засматривается невольно.

- А Моргот, значит, освободитель? – спрашивает женщина, очевидно пытаясь сохранить и подпитать накал дискуссии. – Единственный Вала, знающий цену личной свободе, и потому не ограничивающий её у других?.. Иш, вы рассуждаете, как мелькорианец!

Искристое сияние затухает почти мгновенно – так, словно внутренний огонь мужчины внезапно залили водой. Интонации смягчаются, взгляд перестаёт сверкать, черты лица расслабляются, и внешность, в целом, из выразительной, приковывающий взгляд, превращается в обычную, посредственную, незапоминающуюся.

- Я не настолько решительно и кардинально отвергаю старые каноны, как мелькорианцы. Не спешу менять местами чёрное и белое, но полагаю всё же, что в глазах Майар у Мелькора было одно несомненное преимущество перед другими Валар: в своих пределах, – писатель на мгновение запинается, мило улыбается и поясняет: – я имею ввиду: в пределах своего "Я" как Стихии, Могущества Арды, – и продолжает: – в своих пределах он оставлял Майар полную и абсолютную свободу, позволяя им делать всё, что заблагорассудится.

- А разве другие Валар поступали иначе?

- Вспомните об учениках ремесленников средних эпох. Мы с этого начали. Много ли у них было свободы?.. Есть разница между "пределами" и "границами" или "рамками". В обществе сошедших на Арду Айнур – и, кстати, я полагаю, что рано или поздно сошли все, без исключения – так вот, в их обществе, как и в любом другом, быстро сформировались и начали довлеть над индивидами законы, нормы, правила – в общем, всевозможные ограничения…

"Слишком глубоко копает. Слишком многое понимает из того, о чём другие даже не задумываются, – экзарху Кадейрну и нравится, и не нравится одновременно то, что он видит и слышит сейчас. – Этот человек был бы опасен, если бы не находился на нашей стороне идеологически… как бы он от этого не отрекался."

- А разве это плохо? – снова не даёт договорить мужчине ведущая.

- Смотря, когда, где и в сравнении с чем, – отвечает тот, не показывая раздражения такой бесцеремонностью; только на лице его появляется столь солнечная улыбка, что кажется, будто она обжигает даже опосредованно, на расстоянии. – Для сущностей, мечтавших творить бесконтрольно – плохо.

- Но бесконтрольное творчество может быть опасно… – подаёт очередную реплику женщина.

- Как и любое действие свободной воли, – на этот раз интервьюируемый перебивает сам и убирает улыбку. – Отодвиньте в сторону догмы веры, в которой большинство наших современников воспитаны с детства, и просто попытайтесь поставить себя на место Майар. Вам бы понравилось ограничение вашей свободы, оправдываемое только опасностью совершения ошибки, то есть фактически недоверием к вашему уму и способностям?.. Такое отношение может потерпеть к себе только ребёнок или юный человек в период взросления. Но что если вы точно знаете, что впереди у вас вечность, и отношение к вам никогда не изменится? Что если вы поймёте, что запрещённое сейчас так и останется для вас запретным навсегда? Что если осознаете, что как бы вы не учились и не трудились, как бы не познавали мир и не росли над собой, ваши права и обязанности останутся неизменными? Радовала бы вас такая будущность, или вам бы захотелось изменить её?

- Возможно, вы правы, – уступает ведущая, действительно ли согласившаяся с аргументацией или решившая, что пора закругляться, разворачивая тему под другим углом. – А Саурон?

- Что Саурон?

Йоруэрт, внимательно наблюдающий за мимикой сочинителя, улавливает вероятность того, что переспрашивает человек не потому что не понял вопроса, а из мелкой мстительной вредности. Это забавно. Настороженность тает, и почему-то становится легче на душе.

- Саурон был прельщён тем же, что и Майар, ставшие балрогами? – уточняет свой вопрос женщина.

Иш Шара пожимает плечами.

- Кто же может знать это точно, кроме него самого? Возможно, да. А быть может, у него были и какие-то другие… или дополнительные причины сменить сторону…

- Например, такие, как описаны вами?

- Например, такие. Главное, на мой взгляд, касательно этой ситуации стоит понять следующее:  ни один Вала и ни одна Валиэ не сюсюкал над своими Майар и не носился с ними так, как современные школьные учителя со своими учениками. И выбор Младшие Айнур делали не между строгим или снисходительным наставником, а между добрым и злым хозяином…

- И здесь вы придерживаетесь позиции Церкви Мелькора? – снова перебивает ведущая. – Полагаете, что Моргот был добрым хозяином, а прочие Валар – злыми?

- Как я уже говорил, я не сужу столь радикально, – качает головой писатель и складывает на груди руки. – Добро и зло – понятия относительные, как, думаю, вам известно? Мы можем только предполагать, насколько малы или велики были доли зла и добра, вреда и блага, которые Майар получали от своих Валар. Думаю, в каждом случае ситуация была индивидуальной. Но полагаю, что доля добра (или блага, если хотите), даваемая Мелькором мятежным Майар, перевешивала долю зла (или вреда, если пожелаете), – мужчина размыкает руки и отпускает ладони на колени, возвращаясь к прежней открытой позе, в которой просидел большую часть интервью. – Многое познаётся в сравнении. Я не говорю, что Мелькор был добр; я говорю, что своим Майар он давал многие блага.

- Да вы казуист! – не сдерживает то ли восхищенного, то ли возмущенного возгласа ведущая.

Господин Иш Шара чуть прищуривает глаза и отзывается с коротким смешком:

- Это оскорбление? Или комплимент с перчинкой?.. Вам понравились мои аргументы? Или вы пытаетесь снова убедить моих читателей, что я тайно играю за Тёмных?

- А вы продолжаете настаивать, что полностью беспристрастны, что вы – не мелькорианец?

- Безусловно, нет!

Пикировка людей в дальновизоре оттеняет коробящей легкомысленностью серьёзность обсуждаемой ими темы, но Йоруэрту Кадейрну всё же хочется досмотреть передачу до конца. Входящий видеозвонок нарушает его планы, заставляя отвлечься на компьютерный режим палантира.

 

Апофиллит

ᚨ-14-VЭ
{"Ветер с востока": отрывок, опубликованный в блоге}

Жалюзи были приоткрыты слегка – градусов на тридцать по отношению к плоскости пола. Закатное солнце разлиновало ламинат полосатой тенью между шкафами-колоннами, у фасада кухонного гарнитура со столешницей, отделанной под серый мрамор. Смуглая большеглазая женщина, топтавшаяся тут, пытаясь засунуть в микроволновую печь круглый пирог нестандартного размера, была недовольна уровнем освещённости помещения.

…Гхаш всегда говорила, что гондорцы Пятой Эпохи ввели, как обязательный пункт в Свод правил архитектурной застройки на территории Королевства приказ прорубать окна в каменных домах только на запад, на зло лично ей. Конечно, принимать жалобы Третьей на веру было абсурдным: хотя бы потому что Назгулы вернулись в Средиземье [30] всего каких-то восемь лет назад, а постоянно редактируемый и дописываемый Свод правил существовал к этому времени уже почти столетие, и пункт об окнах значился в его основном тексте…

- Только такие долбанутые святоши-чистоплюи, как дунаданчики недорезанные, могли придумать способ сократить и без того-то недолгие сумерки почти в половину! – взвыла Гхаш, складывая чуть ли не пополам злосчастный полуфабрикат.

Микроволновка закрываться не хотела.

- Ну, вот, опять она разоралась, – флегматично отметил Кхамул, прихлебывая горячий чай из керамической чашки с аляповатыми цветочными узорами по внешней стороне стенок.

- Как не крути, а она права, – возразил Гуртанг, сидевший слева от Второго Кольценосца на длинном и узком кухонном диванчике. – Вечер короче кажется, оттого что солнце почитай часов до одиннадцати вечера светит!

…Хильмор неоднократно удивлялся на новый образ Восьмого Назгула. По сравнению с тем, что помнил "принц", Гуртанг стал спокойнее и выдержаннее. Он реже теперь срывался на крик и чаще пытался осмыслить ситуацию, перед тем как начинать крушить всё вокруг и раскалывать черепа. Похоже, что жизненный опыт, воспитание и образование, приобретённые им в последних жизнях, несколько облагородили буйную натуру берсерка…

Лингул, пристроившийся с гитарой на подоконнике второго, не зашторенного окна, печально взглянул сначала на одного собрата, потом на другого, поднялся со своего места и, подойдя к Гхаш, легонько потеснил её плечом.

- Уйди уж, сестрица! Совсем еду загубишь…

Женщина послушалась: отошла, продолжая что-то сердито бормотать себе под нос, но при этом с интересом косясь на менестреля. Тот на разделочной доске аккуратно разрезал пополам замороженный съестной продукт, после чего без особого труда поместил его в устройство для нагревания и выставил время приготовления. Гхаш, не имевшая намерений в дальнейшем греть странную современную пищу магией, подумала, что продемонстрированную технику обращения с полуфабрикатами следует запомнить и взять на вооружение.

ᛗ-ЭVI-3

Приветственно раскланяться и пожать руки при знакомстве девятерым иерархам тёмной религии – уже почти век узаконенной Церкви Мелькора. Восемь мужчин и одна женщина.

Впрочем, женщина, возможно, не иерарх: она – личный помощник экзарха и его секретарь как дельца, занимающегося разнообразной коммерческой деятельностью. Файра Гах. "Гхаш, – усмехается гость мысленно. – Третья."

Остальные тоже узнаваемы.

"Что ж, поиграем! – внутренне смеётся визитёр. – Они уверены, что знают, кого пригласили в дом, поэтому как бы я не эпатировал их, без труда найдут объяснения моим словам. И им даже оправдываться не нужно, ведь они же тёмные иерархи, и потому имеют полное право ассоциировать себя с Назгулами!"

- Освобождённая Смерть – такое прозвание превосходно подошло бы лорду Моргулу, Королю-Чародею, – улыбается гость Дишу Мату'урзу. – Немёртвый Воин, Второй – не слишком складно, но однозначно указывает на лорда Кхамула, – переводит он взгляд на Намата Огх-Ширка. – Змей-Ученик? Неочевидная аллюзия, подразумевающая одновременно мудрость и коварство… Плюс акцент на ученическом статусе. Полагаю, лорд Лингул? – спрашивает он Дага Душруга. – Благодарный?.. Нет, скорее, благодарящий, а то и сладкоречивый, пожалуй, Пятый Призрак. Лорд Мор-Ромэн, – кивает он Йагду Гу'ул-Краку. – Дух Волка. Лорд Хильмор, несомненно, – с пытливым интересом в глазах он рассматривает Мана Варгурза. – В Видящем Седьмом мне следует признать лорда Галворна, не так ли? – он делает шаг к Зиигу Уду. – Тёмная Тень? Совершенно безличностно и уже поэтому узнаваемо… Лорд Гуртанг, – окидывает он фигуру Бурзума Бургу'ула взглядом. – И, наконец, Девятый – "носитель" пропущено – священной клятвы. Громоздкая, но звучная в оригинале конструкция, лорд Хелеворн, - встречается он глазами с Крисом Тагр-Кару'угдом. – Для меня честь – знакомство со всеми присутствующими, – он поворачивается к женщине. – Я готов следовать за вами, леди Гшах.

Ни она, ни восьмеро мужчин никак не демонстрируют своего отношения к только что озвученным параллелям переводов их имён и фамилий с личностями Назгулов.

Файра Гах приглашает посетителя подняться на один пролет по широкой лестнице с резными перилами, к старинной лифтовой кабине с сетчатыми дверями, сопровождает его при подъёме на верхний этаж и, проводив до столовой, удаляется.

Оставшиеся внизу мужчины молчат ещё с минуту после ухода визитёра и его сопровождающей.

- Он невероятен, – не выдерживает первым Зииг Уду. – Аж зависть берёт… Вот бы мне такую чёткость видения!

- Я бы подумал, что он мошенничает, - поджимает губы Йагд Гу'ул-Крак, – если бы обман в подобном деле в принципе был возможен.

Намат Огх-Ширк, Даг Душруг и Ман Варгурз молча переглядываются. Бурзум Бургу'ул разминает ладони. Крис Тагр-Кару'угд качает головой в сомнении.

- Шеф оценит меру его возможной полезности, – подводит итог безмолвной беседе Диш Мату'урз.

***

Просторная комната в высотном доме – уютная, несмотря на оформление, выдержанное в холодных серых и серебряных тонах. Широкое окно с распахнутой в вечернюю синь рамой. Художественный наборный паркет, обитые тканью стены, шторы с бахромой в старинном стиле. Квадратный стол тёмного дерева на витых ножках в центре помещёния и при нём два комплектных стула. Тонкий фарфор, хрустальные бокалы, столовое серебро.

Идрис Серен, более известный под псевдонимами Иш Шара и Шакх Трош. Автор многочисленных беллетристических новелл, которым его поклонники уже дали пышное название "альтернативная история". Возраст – 39 лет, но выглядит от силы на 25 – возможно, благодаря молодёжному имиджу. Рост чуть выше среднего. Серые глаза. Черты лица распространённого типажа – симпатичные, но невыразительные. Неровная стрижка "перьями". Волосы до плеч, осветлённые почти до белизны, оживлены тремя цветными прядями: красной и синей – по бокам, фиолетовой – сзади, от макушки. Первоначальный цвет волос – светло-русый, судя по школьным фотографиям. Одет по последней моде – выразительно, почти вызывающе, а на лице даже есть следы косметики – на губах и немного вокруг глаз. Яркая подача заурядной внешности. Одного взгляда на этого человека достаточно, чтобы понять: богема.

Йоруэрт Кадейрн. Предприниматель из отдалённой страны со сложно произносимым названием, лежащей за харадской пустыней. Основной спонсор Церкви Мелькора, носящий титул экзарха, являющийся далеко не просто почётным, что в определённых кругах ни для кого не является тайной. Точный возраст неизвестен. Предположительно, что-то между 40 и 50. Выглядит лет на десять моложе. Короткостриженый брюнет с резкими, выразительными, даже эффектными чертами лица. Словно ожившая иллюстрация идеализированных представлений о мужской красоте. Бледная кожа, очень тёмные глаза. Одет в деловом стиле – неброско, выдержанно, элегантно. Именно о таком денежном мешке мечтает любая охотница за мужем, но обычно не встречает в действительности.

Двое уже обменялись первыми приветствиями, представились и теперь разглядывают друг друга, не скрывая взаимного интереса.

Йоруэрт Кадейрн, как принимающая сторона, первым нарушает затянувшуюся паузу, жестом приглашая гостя пройти к столу, накрытому в центре небольшой уютной гостиной. Идрис Серен, отдав глубокий церемонный кивок, проходит и садится на предложенное место.

Последовав за приглашённым, хозяин сам разливает вино по бокалам и тоже садится. Начало обеда проходит в молчании и периодическом обмене стандартными для ситуации, ничего не значащими репликами. Однако после второй перемены блюд оба, не сговариваясь, решают сделать необязательную, но возможную по правилам этикета передышку.

- Курите? – спрашивает экзарх Кадейрн, отходя к открытому окну, через которое в комнату врываются вместе с лёгким летним ветром звуки ночного Минас-Тирита [31], и присаживаясь на широкий подоконник.

Писатель кивает и идёт вслед за ним. Ненадолго высовывается наружу, разглядывая огни столицы.

- Не табак, – отвечает он. – Травки, – повернувшись лицом к хозяину дома, видит его вопросительно приподнятые брови и поясняет: – О, ничего незаконного, уверяю вас! Обычные безобидные травки. Специи, можно сказать. Продаются в любом магазине восточных товаров.

Извлекает из кармана брюк пачку сигарет и садится на подоконник с другого края. Оба мужчины закуривают каждый своё и некоторое время дымят в молчании, поглядывая то за окно на яркую иллюминацию центральных районов главного мегаполиса Гондора, то друг на друга.

Блондин не выдерживает первым:

- Итак, господин Кадейрн? Я очень польщён вашим приглашением, но до сих пор не понимаю его причины.

Брюнет неторопливо тушит сигарету в пепельнице, стоящей в центе подоконника, между двумя собеседниками.

- Думаю, понимаете, – говорит он негромко. – Ведь вы же знаете, кто я?

Какое-то неуловимое выражение мелькает на лице Идриса Серена и почти сразу исчезает.

- М-м-м, не совсем, – тянет он с ответом и по сути, и по форме. – Вы что-то вроде… мецената и первосвященника новой религии – в одном лице… Не так ли?

Экзарх Кадейрн, не сдерживаясь, хмыкает.

- Это… очень грубое определение, – отвечает он с холодной, не затрагивающей глаза, улыбкой и уточняет: – Но… да, можно и так сказать. Только вы забыли уточнить: тёмной религии. Вы ведь не могли не слышать о ней… Мелькорианство. Насколько мне известно, ваши родители были её приверженцами.

Сочинитель небылиц прячет взгляд, хотя ни смущённым, ни испуганным не выглядит.

- Дети далеко не всегда верят в то же, во что и родители, – говорит он после паузы, пару раз куснув губы. – Я отошел от мелькорианства ещё в юности, поэтому если вы хотите устыдить меня тем, что я пишу богохульства, святотатства, ересь и… Что там ещё?

- Если захочу? – подтолкнул замолчавшего собеседника продолжать коммерсант.

- То у вас ничего не выйдет! – закончил фразу Серен, сопроводив её дерзким взглядом.

- Почему же? – поинтересовался Кадейрн и щелкнул зажигалкой, закуривая новую сигарету.

Писатель тряхнул головой в отрицании – то ли отказываясь отвечать, то ли удивляясь вопросу. Встал, похлопал себя по карманам, ища пачку, нашёл, достал и закурил снова тоже.

- Я понимаю, что мои тексты вам не нравятся, – после всех совершённых действий всё-таки начал отвечать он. – Я понимаю, что именно вам в них не нравится. Это очевидно. Ведь я пишу, что мне вздумается, про объект вашего культа, про почитаемое вами существо…

- Высшую сущность, – поправил брюнет. – Айну, Валу.

- Да, я знаю, – кивнул блондин с мимолётной улыбкой, в которой была толика чего-то похожего на иронию. – Но согласитесь, если законы нашей страны дают мне право не поклоняться Светлым Валар, то я не обязан почитать и Тёмного!

Йоруэрт Кадейрн внезапно широко улыбнулся.

- А я ни в чём вас и не обвиняю, - сказал он, в очередной раз стряхивая пепел, – и ничего не собираюсь от вас требовать. Напротив. Мне понравился ваш текст…

Идрис Серен сделал большие глаза и перебил, очевидно, не удержавшись:

- Какой именно?

- О пари Мелькора с Илуватаром. Он попался мне в литературном журнале…

- А, этот! – светловолосый человек закивал. – Это из моего нового романа "Залог подобия". Он сейчас в процессе написания… Издатель настоял на традиционном формате поглавных публикаций, хотя я бы предпочёл, чтобы к читателям попадали не такие вот почти черновики, а готовое произведение в целостности. Впрочем, перед книжной публикацией у меня, конечно, будет ещё возможность всё вычитать, проверить последовательность и привести всё, что нужно, в порядок.

Черноволосый мужчина выслушал эту тираду без особого интереса и вернулся к интересующей его теме:

- Прочитанный текст мне понравился. Конечно, он весьма далёк от постулатов мелькорианства, но, в целом…

- Работает на вас? – закончил Серен с лукавством в мимике и интонации.

Кадейрну пришлось сделать усилие над собой, чтобы подавить поднявшуюся в душе волну раздражения на то, что его перебили (пусть и верной догадкой), и даже не показать своей непроизвольной реакции собеседнику.

- Да, – подтвердил он и всё-таки не сдержал вполне негатива: – Хотя вашим текстам отчетливо не хватает пиетета по отношению к божеству. Вы осмеливаетесь писать от лица Чёрного Валы, Властелина Тьмы… Ваша наглость просто потрясает!

Идрис поспешил продемонстрировать смущение, перед этим, правда, пожав плечами.

- Это ничем не хуже того, что я делал раньше, – сказал он. – Вы просто, видимо, ещё не успели оценить уровня моего нахальства в описании интимных вопросов, касающихся Тёмных Айнур… Ох, лучше я вас сам об этом предупрежу, чтобы смягчить возможный шок! Не читайте. Прошу вас, не читайте такие мои работы, если они вам попадутся. Ваши религиозные чувства наверняка будут ими оскорблены! Что же касается нынешнего романа, причина проста. Предысторические Эпохи и Первая – сложная тема, а при написании от первого лица мне проще сродниться с персонажем…

Йоруэрт помотал головой, словно отказываясь поверить в услышанное, и даже сделал руками какой-то несдержанный резкий и широкий жест.

- Персонажем! – то ли с искренним, то ли с наигранным возмущением воскликнул он.

- Ну, да, – подтвердил его собеседник. – У меня нет пиетета к культовым фигурам вашей религии. Понимаю, что это может вас расстраивать, но, простите, менять свою позицию не собираюсь. Это для вас Мелькор – божество, а для меня – просто персонаж, – писатель затушил докуренную сигарету. – Может быть, историческое лицо, а, может быть, и просто выдумка религиозных фанатиков.

- Даже так? – приподнял брови экзарх. – Не верите в его существование?

Блондин издал досадливый звук, тряхнул головой, пятернёй зарылся в волосы, скрывая лицо.

- Верю, конечно, – ответил он как-то стеснённо. – Простите! Это всё мой дух противоречия… Порой он просто неукротим.

- Учитывая насколько "в характере", как говорится, вы умудряетесь описывать Мелькора, в это я поверить могу.

Серен не стал уточнять, что и откуда его собеседник знает о характере Властелина Тьмы. В конце концов, фраза  была откровенно провокационной. А о бытующей в мелькорианстве традиции медитаций, направленных на видение прошлого, не знал только глухой.

- Чего вы хотите от меня? – спросил сочинитель вместо этого, убрав ладонь от волос, лица и сложив обе руки на коленях с сумрачно-настороженным видом.

- Сотрудничества, – немедленно отозвался экзарх Кадейрн.

- Как мы уже выяснили, своим творчеством я и так в некотором роде работаю на вашу идеологию…

- А меня не устаивает это "в некотором роде", – не затрагивающая глаза жёсткая улыбка брюнета казалась почти пугающей. – Работайте на меня прямо и непосредственно.

Блондин тяжело вздохнул, перевёл взгляд за окно, поднял лицо к небу, к звёздам.

- Хотите стать моим цензором, да? – спросил он с настоящей или искусственной, но не нарочитой усталостью в голосе. – Извините меня. Я уважаю вас, экзарх, ваше дело и… всё такое, но никак не могу согласиться.

Ответ писателя не только не расстроил коммерсанта, но, кажется, даже не удивил.

- Почему? – спросил он только.

- Это стало бы предательством своего творчества – предательством самого себя, - пояснил Серен, неотрывно глядя на звёзды. – Пусть в моих книгах фантазии, но я пишу их так, как вижу, а не так, как кто-то мне указал.

- А что вам мешает работать по указке?.. – ещё раньше, чем собеседник открыл рот для ответа, Йоруэрт Кадейрн остановил его жестом открытой ладони. – Стойте, догадаюсь. Тот же дух противоречия?

- В числе прочего, – кивнул светловолосый мужчина.

Черноволосый откинул голову к камню оконного простенка и тоже перевёл взгляд наружу помещения, в густую темень летней ночи.

- Значит "нет"?

- Нет.

- Я способен щедро платить…

- Не сомневаюсь в этом. И всё же откажусь. Нынешних гонораров и процентов от изданий мне на жизнь вполне хватает.

- Я уже понял, что богатство не является для вас приоритетом, – на этот раз улыбка затронула глаза экзарха Кадейрна, хотя он не смотрел на собеседника, и тот не мог заметить такого изменения отношения к себе. – Нематериальными благами вас тоже не соблазнишь, похоже… Так что же нужно, чтобы заставить вас передумать?

Писатель пожал плечами.

- Не могу сказать, поскольку сомневаюсь, что такой стимул есть. Для меня самоценна свобода творчества.

Возникла долгая пауза, но в ней не было настороженности, напряженности, дискомфорта, которых можно было бы ожидать в молчании людей, не пришедших к согласию друг с другом. Двое просто смотрели в ночь, думая каждый о своём, и тишина, повисшая в комнате, была спокойной, мирной, уравновешенной.

- Жаль, – переведя взгляд обратно на собеседника, нарушил, наконец, паузу Йоруэрт Кадейрн и сразу пояснил свою реплику: – Не "жаль, что так сложилось", а "жаль, что вы отказываетесь", но у меня вызывает уважение, даже восхищение ваше решение…

В ответ на такую откровенную лесть Идрис Серен оторвался от созерцания звездного неба, приподнял брови и чуть повёл головой.

- Не стоит, – отверг он похвалу. – В эгоизме нет ничего особенного.

- Могу я, по крайней мере, попросить вас, чтобы вы извещали меня о ваших новых публикациях? – попросил коммерсант и уточнил: – Обо всех. Без исключения.

- Раз вы – мой читатель, это возможно, – кивнул гость. – Обременительно, но осуществимо. Учитывая, кто вы, – тут по губам блондина скользнула легчайшая, почти неуловимая улыбка, – я могу сделать для вас исключение.

- Будьте любезны, – чуть склонил голову экзарх Кадейрн.

- Обещаю! – сочинитель вернул полупоклон. – Это всё? Расходимся?

Прямолинейные вопросы прозвучали на грани нарушения этикета, но хозяин дома оказался благодарен визитёру за них. В воздухе между собеседниками висело что-то недосказанное.

- Уйдёте без десерта?.. В таком случае, я хотел бы ещё раз встретиться с вами.

Объективной необходимости в этом не было, но брюнет бросил посыл, а блондин его принял.

- Почту за честь.

 

Аметрин

ᚨ-12-IIЭ
{"Залог подобия": пролог, издано}

Пребывание за Гранью – за Илюрамбар [32], Стенами Мира Илуватара…

"Моргота Валар вышвырнули через Врата Ночи за Стены Мира, в Безвременное Ничто. У Врат навечно поставлен страж, а в просторах небес несет дозор Эарендил Мореход…"

Я слышал мысли тех Перворожденных, что писали хронику прошедших лет, минувшей эпохи – моей эпохи – и судили о том, каково будет для меня последующее за казнью, протяженное в бесконечности наказание. Ведомые ненавистью ко мне, они надеялись, предвкушали, фантазировали… какой нескончаемой пыткой станет для меня изгнание из Арды!..

Возможно, оно бы и стало… если бы я был не самим собой, а кем-то иным. Если бы мне было бы, о чем жалеть, я истязал бы себя сожалениями. Если бы я не считал беспочвенные надежды пустой тратой времени, я бы предавался мечтам о мести… бесплодным, неосуществимым мечтам. Тоже своего рода пытка. Если бы у меня были хоть какие-то сомнения в том, что все творения мои и все мои подданные, которых Светлые смогут отыскать, до которых смогут дотянуться, будут уничтожены после моего изгнания, я бы, наверное, мучительно переживал смерть каждого из своих слуг и обращение в тлен каждого из своих творений… Но я заранее знал, что именно так все и будет происходить, и потому, не дожидаясь, когда от меня начнут откромсывать по кусочку, сам разом обрубил все связи и с творениями моими, и со служившими мне сотворенными. Их боль перестала быть моей болью.

Если бы я оставил себе хоть один источник для переживаний, я захлебнулся бы в собственных эмоциях – в пустоте не нашлось бы повода от них отвлечься. Но я не оставил. Почти не оставил…

Это "почти" было настолько мало, что долгое время я сам не подозревал о его существовании и пребывал в полном безэмоциональном равнодушии ко всему и вся – даже к себе самому, ибо не осталось во мне ничего, о чем стоило бы беспокоиться. Пустотный дух, парящий в пустоте – пожалуй, это будет самое точное определение того, что я из себя представлял в первые века изгнания за Грань.

За Грань… Насколько же неточно это выражение! Не "за" Грань, а "в" Грань было бы сказать вернее. Я находился вовсе не за пределами сотворенного Эру мира, я находился внутри скорлупы, отгораживающей Арду от внешней Вселенной – внутри защитных стен, которыми папочка Илуватар отгородил свое Я, вмещавшее его собственное обиталище и Арду, и Валинор, и всех Айнур, и всех сотворенных, от не-Я бескрайнего космоса. Промежуточное состояние: не здесь и не там. Я застрял, точнее: меня поместили – между. С одной стороны, я, можно сказать, даже добился своего – Отец перестал считать меня частью своего Я, но с другой стороны – и отпускать в свободный полёт он меня не был намерен,  держал при себе – то ли просто так, то ли про запас, на всякий случай: а вдруг пригожусь ещё для чего-нибудь. Если раньше я был для него частью его Я, то теперь он говорил "моё", утверждая своё право собственности на меня, но не желая при этом иметь со мной ничего общего…

Первое, что по настоящему замучило меня и пробудило эмоции – это бездействие. Я стал искать хоть какие-то способы разнообразить свое теперешнее существование.

Вскоре я обнаружил, что изнутри Грани, изнутри защитных отцовских стен, я способен наблюдать существование Арды с нового для себя ракурса – со стороны, не включено, но, в тоже время, безо всяких препон: мне стали доступны мысли и чувства любого из сотворенных, не нужно было прилагать никаких усилий, чтобы дотянуться до их разумов и душ, и хотя я не видел пока никакого способа влиять на принимаемые ими решения и совершаемые поступки, я мог через них следить за течением времен.

Я только лишь наблюдал, не имея возможности что-либо сделать, как-либо вмешаться… Это было интересно лишь поначалу. Потом стало скучно. За скукой пришло раздражение.

Я тщетно пытался погасить возвращающиеся ко мне эмоции. Я знал, что если позволю себе чувствовать, надежды тех, кто ожидал, что заключение в этом месте станет для меня наказанием, сбудутся. Я знал – но ничего не мог с собой поделать. Все попытки мои вернуться в состояние безэмоционального сна духа были тщетны.

В последней попытке удержать контроль над самим собой я выбрал из всего вороха вызывающих эмоции стимулов один – настолько сильный, что надо было лишь немного постараться, чтобы сделать его доминирующим. Если уж придется истязать самого себя воспоминаниями, сожалениями, бесплодными желаниями и надеждами, то пусть хотя бы мелодия этой пытки будет задана мной – пусть она будет выбрана мною осознанно, сознательно!

И есть только одна мелодия достойная стать аккомпанементом моего бессилия и одиночества – мой Майа.

Майрон. Тот, кого я спас. Тот, кто отомстит за моё поражение, даже если не будет ставить перед собой такой цели. Тот, кто заменит меня. Тот, кто будет осуществлять мою волю в Арде, не смотря на то, что сам я изгнан. Тот, кто превратит победу Светлых надо мной в их поражение. Превратит… рано или поздно. Он часть меня, отпущенная на свободу, но не отвергнутая. Он, как самостоятельная сущность, не идентичен мне, а только подобен, но те различия, что есть между нами, делают наше сходство только сильнее. А если он будет стремиться стать непохожим на меня… что ж, чем старательнее он будет искать различия между нами, тем больше найдет подобий; чем сильнее он станет культивировать в себе отличные от меня черты, тем ярче будут проявлять себя черты его подобия мне.

Мой Майа… Я и прежде мог размышлять о нём часами, сутками. Ещё с предначальных эпох меня занимало, как может он быть настолько подобным мне и одновременно настолько иным…

Да, с этой темы я не собьюсь. Она всегда вызывала у меня столь сильные эмоции, что для переживаний по какому-либо другому поводу просто не оставалось места. Не будет его и теперь. Я сохраню если и не полный контроль над собой, то, по крайней мере, подобие контроля.

Итак, тема выбрана, и я не должен отвлекаться на посторонние мысли.

…Сколько прошло времени в воспоминаниях и размышлениях, прежде чем я впервые спросил себя: "А почему я вообще с такой легкостью выбрал эту тему?" Какой минул срок в подборе вариантов ответа на этот вопрос, прежде чем всплыло слово "любовь"?.. Я позволял своим мыслям течь свободно и никуда себя не торопил, скорее даже притормаживал, заставляя себя пристально задумываться о мелких деталях и несущественных частностях, так как знал, что даже выбранной темы не хватит на вечность… Или сколько там оставалось до обещанного сотворенным Дагор Дагорат [33]?.. Мне некуда было спешить, и я не следил за временем…

"Чем была моя привязанность к Майрону? – спрашивал я себя. – Любовью?" Возникало ли на всем протяжении моего существования у меня чувство, более напоминающее любовь, чем то тепло, та нежность, что я испытывал к моему Майа?

Мои враги скажут, что я не способен любить ничто и никого, кроме себя самого, но… только тот, кто не знает, что любовь и ненависть – это стороны одной монеты, может считать, что я, будучи способным ненавидеть, не был способен любить. А мнение глупцов меня не интересует.

Пойдем по порядку.

Любил ли я Арду? Враги мои скажут "вожделел", но можно ли вожделеть себя самого? Возможно ли вожделеть горную гряду, опоясывавшую кольцом мою первую твердыню? Ведь она была такой же неотъемлемой частью меня, как мышцы фана. Можно ли вожделеть открытый зёв вулкана и чёрный каменистый склон с прожилками трещин, набухающих лавой?.. Или ледяной неукротимый поток горной реки, низвергающийся водопадом с высокого скального уступа и обдающий брызгами всё пространство маленькой низины, до которой можно добраться лишь сверху, либо пешком через узкую – не больше пяти ладоней в ширину – расщелину? Мог ли я вожделеть глаз или ухо собственного фана? Абсурдно! В пределах Арды никогда не было моих земель, был Я… Я сам, раскинувшийся грядами гор, лесами, холмами и равнинными долинами на многие дни пешего пути. Они сказали: я вожделел, ну что ж… если вожделение – это стремление к целостности, то – да, я вожделел. Я не видел разумных причин тогда – и не вижу их сейчас – к тому, чтобы территориально и метафизически дробить свою сущность и, вырывая куски из целого, отдавать их братьям и сёстрам, убеждая их, что и они тоже при деле!.. Я был ветром, шлифовавшим камни Утумно [34], я был подземными реками, текущими глубоко под его фундаментом. Таким я создавал этот край – цельным. И почему же я должен был отдавать ветры – Манвэ, а воды – Ульмо [35]? Тогда скалы следовало бы отдать Аулэ, а скудную растительность их склонов – Йаванне, и далее, далее… Рвать себя на составные части, благодушно отказываться от аспектов себя, потому только что Отец-де так решил?! С таким же успехом я мог бы отрезать все пальцы на руках и ногах своего фана и раздать братишкам и сестренкам: "Держите-держите, мне ничего не жалко, раз папочка так хочет!"

Ха! С первых мгновений воплощения в Арде я почувствовал, насколько Отец ослабил и подчинил своей воле истинные силы Айнур, заставив нас выражать себя лишь в строго заданных его волей рамках! Точнее – заставив их. Я не принял этой ущербности сразу. Мне было жалко своих братьев и сестер, и какое-то время я даже пытался, чувствуя на себе долг старшего, объяснить им, какое насилие они совершают сами над собой, подчиняясь воле Отца и становясь лишь функциями, придатками законов существования Арды… Эти попытки мои были ошибкой, я понял это достаточно быстро; остальные Валар не желали быть самостоятельными творцами, они хотели остаться в рамках той доли, которую назначил им Единый – хотели быть лишь исполнителями, ремесленниками. Не знаю, что пугало их, что мешало попробовать творить самостоятельно – не понимаю. Зато понимаю, что глупо было надеться на их поддержку и приятие – ведь никто из них не взял мою сторону во время Первого Хора… Отсюда идет и осознание причины их ненависти ко мне: они могли творить мир только в связке и по заданному Отцом плану; они видели, что мне для того, чтобы творить жизнеспособное целое, не нужны ни они сами, ни Эру – и они боялись… Чего? Думаю, всего и сразу. Того, что я заберу слишком много власти, и они останутся не у дел… Или того, что МЕНЯ станет слишком много, и Отец отзовет их, решив, что и одного Валы для Арды достаточно… Ну, сам-то я никогда в подобный исход не верил, ведь Эру только назвал нас своими детьми, на самом же деле он сотворил себе слуг – и ничто большее. Ребёнок в перспективе может встать наравне со своим родителем, слуге же это не будет позволено никогда. Разве можно считать любящим отца, который не радуется способностям и ширящимся умениям своего дитяти, а растущую силу его воспринимает, прежде всего, как угрозу своей власти?.. Я спрашивал об этом братьев и сестёр не раз и не два, но они всегда находили способы оправдать своего бога… Потому что кто для них Эру, если не бог?.. Отец? Лишь по названию. Истинно родительского внимания и теплоты они получали от него не больше, чем я. Хозяин их судеб и жизней? Несомненно – но не только. Совсем не обязательно преклоняться перед тем, кому ты служишь. А они преклоняются – искренне, самозабвенно. Для них Эру столь же непознаваем, велик и благ, как сами они – для Элдар… Нет, даже более, ведь Элдар в Валиноре всё-таки жили бок о бок с Айнур и не раз говорили с ними, а живое общение и взгляд глаза в глаза убивает часть загадочности богов, притупляет страх перед ними, делает их более понятными, более приземленными – и отбивает охоту поклоняться слепо. Сами же Валар Илуватара почти не помнят: не больше, чем струны лютни помнят того кустаря, чьи руки свили их и натянули на гриф – ощущения, даже не образы. Чего же удивляться, что Отец для них – непознаваемая сила и непререкаемая истина в последней инстанции? Я и не удивляюсь. Уже перестал удивляться, хотя, впервые поняв, насколько чётче и полнее я помню Единого, чем все они вместе взятые, был до крайности поражен. Наверное, всё дело в том, что у меня было время присмотреться к нему и к окружающему миру, пока он творил остальных… В любом случае, для меня Эру – отец, пусть и плохой отец, но все же отец, а для остальных он – Бог, и здесь мы никогда не сойдемся. Я лишь отстаивал свою самостоятельность перед родителем, они же видели во мне угрозу власти своего Творца…

Так вожделел ли я Арду в свою единоличную власть? Я не присваивал того, что было создано другими – я создавал своё. И сверх себя самого, мне ничего не было нужно. Любил ли я Арду? Да, ибо невозможно не любить самого себя, а меня в Арде было больше, чем пожелали признать перед сотворенными мои дорогие родичи! Оттого-то и затонул Белерианд [36]…

Получается выяснение того, способен ли я на любовь, сводится к вопросу, а любил ли я когда-нибудь самого себя?.. Любил ли? Только что сам себе ответил "да", но на самом деле… Не знаю. Действительно, не знаю. И да, и нет зараз – не было в моём отношении к себе никакой золотой середины. Я мог радоваться какому-то своему решению или поступку, благодаря ему гордиться собой – и одновременно ненавидеть себя за то, что делаю. Это не раскаянье, это не сожаление – это всего лишь признание двойственности собственной натуры, которую я не мог и по-прежнему не могу отменить. Как бы не стремился я уйти из-под воли Отца, часть моих устремлений, неосознанных надежд и желаний он контролировал всегда – просто потому что сотворил меня, заложил основы моей сущности. И именно поэтому я всегда смотрел на самого себя двумя парами глаз – сразу с двух точек зрения: с позиции моей собственной, независимой от Отца и взращенной помимо его воли личности, и глазами моих братьев и сестёр, оставшихся в его воле. Я смотрел на самого себя параллельно глазами Восставшего-в-Могуществе и глазами того Айну, Короля Арды, каким я мог бы быть, если бы не противоречил Эру; и первая из двух этих сторон моей личности любит себя, вторая же – ненавидит. С какой бы радостью я избавился от этой второй свой половины, в моих же собственных глазах превращавшей в прах многое из достигнутого мной!.. Я всегда стремился к совершенству в себе самом, а… "светлая" – хм! – сторона моя мне в этом упорно мешала…

Сколько же веков прошло с тех пор, как я начал размышлять об этом?..

…Едва я в первый раз задумался о двойственности собственной натуры, как почти сразу появился он – мой долгожданный спутник, мой Майа, лучшая часть меня – совершенный я. Он был подобен мне во всех моих достоинствах, но чужд моих недостатков. Недостатки у него были свои… Но даже их долгое время я принимал за достоинства. Он был тогда для меня идеалом, которого я не мог достичь в самом себе, и я любил его и гордился им со всей страстью своей "тёмной" половины…

А любил ли я остальных своих Майар, своих подданных, своих воинов и слуг?.. Конечно, я любил их – как любят детали уютного и комфортного настоящего, и… как ещё одну часть самого себя.  Хм!.. Задумываясь об этом сейчас, я нахожу, что, возможно, именно так любит папа Эру оставшихся в его воле Валар…

…Эта мысль мне не нравиться. Хватить её думать!..

Любил ли я орков? Их называют моими творениями… Сам я не сказал бы так. Я не творил их, я лишь вывел на поверхность сознания тех первых эльфов, с фэар [37] которых экспериментировал, глубинную суть их разума, истинное предназначение их рода – и оставил его на поверхности открытым и оголенным от прикрас. Бедная раса! Я мог бы пожалеть Элдар, если бы не испытывал к ним такого отвращения. Они были созданы, как раса охотников за головами, надзирателей, тюремщиков и палачей для всех идущих следом. Стальной кулак в шёлковой перчатке опасен тем, что до последнего мгновения, пока не окажешься в его хватке, будешь считать, что тебя собираются гладить, а не бить. А, возможно, кулаку даже и бить не придется. Шёлковая перчатка ведь чем хороша? Если она добротно сшита и на руке сидит идеально, приукрашивая достоинства и скрывая недостатки, то и одного движения ладонью может хватить для завороженного красотой перчатки зрителя, чтобы он кинулся выполнять приказ со всех ног, надеясь даже не на то, что в награду ему позволят облобызать восхитительную перчатку – о загадочной гипотетически прекрасной руке, таящейся под нею, он даже не помышляет – а на то лишь, что ему позволят ещё раз эту перчатку увидеть, или даже – о, величайшее счастье – прикоснуться к ней кончиками пальцев!.. Элдар явились, как эта пресловутая перчатка на руке Единого, и я мгновенно вспомнил возникшее у меня неприятное ощущение, когда ещё только пелось об эльфах. Я понял, что те, кто придут следом (а я с интересом ждал их и именно на них возлагал некоторые свои надежды), прельстятся шёлковой перчаткой, не заметив за ней хозяйского кулака. Они пройдут мимо меня  и потянутся, словно стадо, за Элдар, чьими музыкальными голосами с ними будут говорить Отец и мои братишки-сестрёнки, чья красота покажется им достаточно земной, чтобы подражать им, но всё же слишком нездешней для плотского вожделения – за эльфами, чьё рабское сознание, не мыслящее себе иной доли, превыше служения у слуг, покажется пришедшим следом мудростью и величием духа, обремененного священным долгом и заботами о благе травинок и букашек. Мне нечего было противопоставить этой новой силе, которая одним своим существованием отбирала у меня моих будущих подданных, учеников и воспитанников! Я не умел притворяться, я не знал, что сделать мне, чтобы предстать перед людьми более привлекательным, чем толпы Элдар. Я был самим собой, и понимал уже тогда, что буду внушать смертным страх – ужас, приемлемый при мыслях о далеком божестве, но я-то хотел жить бок о бок с ними!.. Итак, что же такое орки?.. Плод моей бессильной ярости, очередной вызов Отцу: "Смотри – вот, что такое твои Перворождённые, и я это знаю!" Я не творил их. Я лишь оголил суть их фэар, избавив её от наносной, пусть и блестящей, шелухи… Любил ли я их? Да, за все века было среди них несколько экземпляров, к которым я почти привязался. Но любил ли я их в целом, как народ, как расу? Нет. Ведь я не любил эльфов.

Тогда, возможно, я любил свои истинные творения – драконов, к примеру?.. Ещё бы было мне их не любить! Как можно забыть нежный взгляд жёлтых глаз моего первого огнедышащего змея [38], когда он тыкался мне носом в лицо, дыша ощутимым жаром!.. Они боготворили меня, и я любил их в ответ безответственной любовью, не требующей ничего, кроме взаимной ласки. Ну, и корма, конечно! С моей стороны. Даже высокоразумные зверюшки, чтобы жить, должны что-то кушать… Хотя бы время от времени.

Итак, суммируя, я не могу согласиться, что мне вовсе незнакома любовь, сколько бы не твердили это мои враги.

Впрочем, любовь самоотверженная, которой Валар и сотворенные вслед за ними, присвоили ранг абсолютного блага, действительно на протяжении веков была мне чужда, пока однажды… Как поздно наступило это "однажды"!

Нет, жертвенная любовь – не благо, она лишь финал сильной привязанности, возникающая, как вспышка, в то страшное мгновение, когда рушится окружающий мир, и приходится выбирать из двух зол меньшее. Это чудовищный момент осознания, что собственная судьба заботит тебя намного меньше, чем судьба другого – это миг безумия в понимании того, насколько мелок ты в своих глазах, раз твоё собственное будущее кажется тебе ничтожным, незначительным в сравнении с жизнью, будущностью другого…

Я пережил этот миг осознания, после которого так многое хочется сказать, так многое нужно успеть сделать. Но на все эти – воистину вожделенные! – слова и действия уже нет времени. Есть лишь мгновения, чтобы отодрать от себя кусок собственного Я – мгновения на то, чтобы признать, что этот Майа – мой Майа – не Я, не моя правая рука, не продолжение моей воли, а отдельная самодостаточная сущность, которая… как оказалось… ценнее для меня своей собственной.

…Два быстрых шага вниз, по ступенькам трона – я обхватываю его за плечи и сильно встряхиваю так, что голова его запрокидывается назад, а мои глаза невольно сталкиваются с его почти неподвижным тоскливым взглядом. Я вижу в уголках его глаз бессильные слезы, ещё не успевшие пролиться, и понимаю, что он находится сейчас в состоянии, которое у сотворенных я назвал бы полуобморочным. "Майрон, волчонок! – я стараюсь смягчить интонацию насколько могу, но плохо контролирую фана, и в голосе моём мне самому слышится наждачный скрежет. – Ну, что же это такое?.. Зачем ты сопротивляешься самому разумному решению? Почему заставляешь меня убеждать тебя в его правильности?" Он молчит; ни одна черточка не дрогнула на лице, и по-прежнему застывший взгляд. Но я чувствую, как разум его с отчаянием бьется в стены моего разума, стремясь проникнуть за них и слиться с моим. Ему не нравится, что я называю его сейчас ласкательным прозвищем, он хочет слышать своё истинное имя и зовет меня мысленно – истинным моим. Но я не раскрою ему свой разум сейчас, он может увидеть там слишком многое – то, чего ему не стоит знать… "Майрон, возьми же себя в руки! – я снова встряхиваю его, чувствуя себя так, словно у меня в руках не фана Младшего Айну, а тряпичная кукла. – У меня нет сейчас времени с тобой разбираться! Вот победим, после этого сколько хочешь раскисай, и я, может быть, даже тебя утешу!.. Ну, Майрон, хватит уже! У меня есть для тебя новый приказ…" Ещё не договорив, я уже понимаю: не получилось. Он знает, зачем я отозвал его с передовой, понимает, почему я приказал ему вернуться в Ангбанд [39]. Решимость оставляет меня. Пульсирующая боль нарастает в висках – упрямцу почти удалось проломить мои стены. Он всегда был способным учеником, а уж сейчас, когда он использует свою отчаянную нужду поговорить со мной искренне, как таран, мне вдвойне сложней справляться с его напором. "Волчонок…" – начинаю я неуверенно, но он вдруг свойственным ему гибким движением дикого хищника восстанавливает равновесие тела, вцепляется мне пальцами в предплечья и рывком притягивает меня ближе к себе. "Нет, Индомори [40]! И даже не начинай!" Он говорит хриплым шепотом, сквозь плотно сжатые зубы, и тон его почти угрожающий. Я уверен, что он ненавидит меня в эту минуту, ненавидит за одну только надежду на то, что на моё предложение он может ответить согласием. Я устало прикрываю глаза, даже не пытаясь освободиться из его цепкой, болезненной хватки… и опускаю стены сознания. Один раз окликнуть по имени… Он ощутимо вздрагивает и с облегчением бросается мне навстречу, стремясь к тому состоянию полного единения, когда между нами нет вопросов, сомнений, недосказанности, непонимания… Расставленную ловушку он разглядел, лишь когда уже влетел в неё на полном ходу. На этот раз наше единение не было обоюдным и равноправным, он был доверчиво открыт, и я без труда смял его волю своей. Я даже сделал это нарочито явно и болезненно для него, чтобы он навсегда запомнил, как это было. Я знаю, что связь Тёмного Валы и его Майа должна прерваться здесь и сейчас. Я хочу, чтобы он меня ненавидел!.. Нет, не хочу… но считаю, что так будет лучше. Пальцы, до боли стиснувшие мои предплечья, разжимаются, и тело Майа начинает соскальзывать к моим ногам. Я успеваю подхватить его на руки. Осталось сделать совсем немногое: последний караван беженцев выходит сегодня, и с ним двести панцирников цитадели – их верности я могу доверить благополучие их собственного командира; когда мой Майрон придет в себя, поворачивать назад будет уже слишком поздно…

Так любил ли я своего Майа больше, чем себя самого?.. Я говорю: да, чтобы не возражал на это весь сонм моих недоброжелателей. Я любил его больше, чем самого себя.  Ведь самого себя я любил не так уж сильно.

ᛗ-ЭVI-4

Вторая встреча Йоруэрта Кадейрна с Ишем Шаром прошла на территории храма и служб Церкви Мелькора, куда писатель был приглашён заблаговременно.

Светловолосый мужчина сегодня был одет скромнее обычного, в консервативном  стиле, в тёмных оттенках, да и вёл себя тише, сдержаннее, скованнее. Когда экзарх Кадейрн проводил его по храму, он осматривался вокруг без особого интереса, а от некоторых сюжетных барельефов даже поспешно отводил взгляд. Если бы Йоруэрт не изучил уже досконально биографию этого человека, решил бы, что он испытывает неприятие на грани с испугом. Однако прочтение досье сделало своё дело – уберегло от заблуждений. Хотя из-за этого же поведение Идриса Серена вызывало интерес.

- Вам неуютно здесь? – мягко спросил брюнет, подводя блондина к алтарю.

Тот поднял взгляд, обозрев параболические арки, теряющиеся в тёмной вышине колонны, чёткую геометрию купели и жертвенника. На лице его читалось сочетание грусти, горечи и беспокойства. Экзарху не понравилось, что, несмотря на одухотворённое состояние гостя, все эмоции, которые он испытывал здесь, были негативными.

Время служб ещё не подошло, и в храме было пусто и тихо.

- Мне… тревожно, – признался писатель тогда, когда казалось уже, что он не собирается отвечать. – Чувствую себя как в ловушке, хотя объективных причин для этого нет, – он некоторое время помолчал, рассматривая орнаменты алтаря, потом прямо глянул на пригласившего его сюда мужчину. – Мне в детстве приходилось проводить здесь много времени – помимо своей воли. Конечно, ваша вера в немалой степени сформировала моё мировоззрение, хотя я и смог, перейдя во взрослую жизнь, отринуть её, но… Вы подобрали правильное определение. Мне неуютно здесь. Возможно, только из-за моих воспоминаний, и всё же… Может быть, уйдём отсюда?

- Как пожелаете, – кивнул экзарх и по досконально известному ему проходу в лабиринте молельных мест повёл гостя на выход.

Двое миновали мощённый булыжником широкий двор, прошли мимо спуска к подземным коммуникациям, гаража и конюшен, а затем, войдя в здание пагоды, поднялись на пятый этаж – в контору экзарха. Здесь всё было обставлено и декорировано в унифицированном деловом стиле, однако в задней за кабинетом комнате располагался малый переговорный зал, дизайн интерьера которого был более неформальным. Атмосфера между мужчинами, бывшая слегка напряжённой в храме, к моменту прихода сюда уже разрядилась.

- Какие напитки предпочтёте употребить? – спросил Йоруэрт Кадейрн, усаживаясь в своё обычное кресло.

Идрис Серен озвучил свой выбор, располагаясь за пару мест от хозяина офиса – не слишком близко.

Вызванная по селектору Файра Гах приняла заказ, вышла, вскоре вернулась с напитками и закусками и снова ушла. За время её отсутствия мужчины обменялись всего несколькими формальными фразами. Оба словно, не сговариваясь, ожидали времени, когда смогут начать беседу так, чтобы не быть вскоре прерванными.

- Я прочитал пролог "Залога подобия", – сообщил Йоруэрт, едва за секретаршей второй раз закрылась дверь.

- И? – поднял на него взгляд Идрис, отвлекшись от процесса помешивания чая.

- Любовь, серьёзно? – экзарх Кадейрн, установив локти на стол, сцепил между собой пальцы рук и положил на них подбородок. - Любовь Чёрного Валы к Чёрному Майа?

- А что такого? – не понял (или сделал вид, что не понял) писатель.

Взгляд брюнета ушёл в сторону, обежал комнату, прежде чем он произнес ответ:

- Даже для вас это вызывающе смело…

- Вам просто ещё не попадались самые разнузданные из моих работ! – горячо уверил блондин, но тут же, вроде как, смутился и спрятал взгляд, отхлебнув из чашки.

- Возможно. И всё-таки, – не дал сбить себя с мысли Йоруэрт. – Вы уверены, что хотите подавать тему взаимоотношений Тёмных Айнур именно так, именно с этого ракурса?

Идрис с мягкой, но отнюдь не извиняющейся усмешкой отсалютовал собеседнику чашкой.

- Я уже делаю это. И… да, я уверен!

- Что ж…

Коммерсант расцепил руки и, насыпав сахар в свою чашку, взял её в руки вместе с блюдцем, начиная размешивание. Откинулся на спинку кресла.

- Меня это шокирует, – признался он после паузы.

- Не вас одного, – настороженно глянув в ответ, мотнул головой сочинитель.

- Да, вот только в отличие от большинства ваших читателей, для меня реакция на ваши работы – не праздный момент. Я должен определиться с отношением к вашей трактовке событий, чтобы знать, что отвечать прихожанам, если вдруг они поднимут этот вопрос…

Серен сделал невинное выражение лица и принялся уделять повышенное внимание своему напитку.

Кадейрн вздохнул. В принципе, всё итак было ясно. Безмолвный ответ собеседника намекал, что сомнения и принятие решения в данном вопросе – сугубо личное дело экзарха, в которое он не хочет и не будет вмешиваться. В общем-то, это было справедливо.

- Вы верите в то, что пишите? – развернул вопрос иной стороной Йоруэрт.

Подаренный ему в ответ взгляд собеседника был неожиданно серьёзным и острым, даже оценивающим.

- Я верю не во всё, что пишу, – ответил Идрис после паузы, ушедшей на изучение мимики оппонента, впрочем, почти отсутствующей. – То, что выложено в блоге – в основном, безделки, откровенные фантазии, а то и просто полный бред. В них я не верю. Я знаю, что это ложь. Но что касается "Залога подобия"… Тут другое дело. Я… наверное, я излишне сентиментален – ругайте меня за это, но я действительно уверен в том, что Мелькор любил Саурона.

- Прямо так "любил"? – переспросил экзарх с напряжённым, несколько смятённым выражением лица. – Может, стоило не вносить в оценку чувств Тёмного Валы столь по-человечески высокого эмоционального накала? Может быть, следовало писать не "любил", а "ценил" или "был привязан"?

- Возможно, – протянул писатель, чуть нахмурив брови, но тут же помотал головой и отозвался вслух с бескомпромиссным отрицанием: – Нет! Я так не вижу. Я вижу не так. То есть… Я пишу так, как вижу – так, как ситуации представляются мне, и не могу этого изменить.

"Предвечная Тьма, ну, конечно, это "я вижу"! – мысленно возвёл глаза к потолку главный идеолог мелькорианства. – Неоспоримый, железобетонный аргумент всех смотрящих в прошлое. О-хо-хо…"

- А Саурон? – спросил он вслух, практически повторив вопрос, заданный не так давно ведущей ток-шоу по сходному поводу.

И получил идентичный ответ:

- Что Саурон?

Пришлось пояснять:

- Вы сказали, что уверены в том, что Мелькор любил Саурона. Вот я и спрашиваю: а что с Сауроном? В чём вы уверены насчёт него?

Идрис Серен, казалось, несколько смутился: изобразил какую-то гримасу на лице, передвинул по столу отставленную чашку, схватил конфету из коробки, повертел её в руках, потом положил на стол перед собой.

- Так что же? – поторопил Йоруэрт Кадейрн, пронаблюдав за этим представлением.

Блондин тяжело вздохнул и, наконец, ответил признанием:

- Почти ни в чём не уверен. Я Саурона очень плохо чувствую… то есть почти не вижу… в смысле, не вижу глубинно, а наблюдаю только со стороны. Поэтому мне приходится делать приблизительные выводы из ситуационных картинок – мизансцен, если можно так выразиться.

Мимолётная улыбка промелькнула по лицу экзарха. Ему хотелось слегка съехидничать сейчас по поводу не идеальности мистического видения прошлого у собеседника, но он решил, что может позволить себе быть милостивым и обойдётся без демонстраций мстительности.

- А Мелькора вы чувствуете хорошо? – уточнил он вместо этого и не стал ждать ответа: – Более чем хорошо, как я понимаю, поскольку позволяете себе писать от его лица.

Это был уже не вопрос; обстановка внезапно накалилась, и на лицо сочинителя скользнуло тревожное выражение, а коммерсант продолжил наступать:

- Что вас расстроило в храме, когда мы стояли у алтаря? Это были воспоминания? Реальные воспоминания, а не видения прошлого, не так ли?

Идрис отклонился назад, прикрыл рукой горло и сглотнул с некоторым усилием.

- Вы, – прошептал он, – слишком настойчивы…

- Ваши родители принадлежали к нашей Церкви, насколько мне известно. Значит, в детстве вы наверняка должны были бывать в храме, участвовать в обрядах…

Не отнимая левой руки от горла, светловолосый мужчина сделал останавливающий жест правой рукой.

- Не давите, – попросил немного хрипло, но уже в голос, – я расскажу. Да, принадлежали. Да, бывал, участвовал. Я и не скрывал этого! И – да, всё так, как вы и предположили: первые видения пришли ко мне в детстве, в храме; да, они вызывали страх и отторжение, поэтому я отошел от мелькорианства, став старше… Но видения не исчезали. Взрослея, я начал переосмысливать их…

- Вы – наш, – с неожиданной теплотой, почти лаской в голосе произнёс Йоруэрт и наклонился к собеседнику через стол, протягивая ему руку открытой ладонью. – Вы всегда были нашим. Вы никогда не переставали нашим быть. Признайте это и позвольте нам… мне помочь вам.

Идрис издал странный звук – что-то среднее между стоном и смешком.

- И как мы скатились в эту тему?! – вопросил он в пространство и уставился с непонятным выражением лица на протягиваемую ему ладонь. – Добиваетесь своего не мытьём, так катаньем, господин Кадейрн?.. Хорошо, ладно! Только… если я соглашусь… прошу: не связывайте крылья моёму творческому полёту своими канонами, догмами, правилами, идёт?

- По рукам, – продолжая доброжелательно улыбаться, ответил тёмноволосый мужчина. – Мы знаем, насколько ранима натура человека искусства и насколько хрупким бывает вдохновение… Я обещаю: мы вас неволить не будем – ни в творчестве, ни в быту.

- И зачем я вам сдался? – с ноткой тоски в голосе отозвался писатель, вкладывая свою руку в ладонь экзарха.

Двусмысленность фразы повисла в воздухе послевкусием этого договора.

 

Доломит

ᚨ-2-ЭС
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

Он вернулся шесть лет спустя.

Как и в первый раз, я не почувствовал заранее его приближения. Просто возвратившись однажды в свою цитадель после почти двухнедельного отсутствия, я столкнулся возле ведущей вверх лестницы первого наземного этажа со старшеньким. На его смуглой широкоскулой физиономии, обрамленной огненного цвета шевелюрой, было выражение озабоченности.

Я не задал вопроса, зачем он тут меня поджидает, только бросил вопросительный взгляд.

- Майа Аулэндил вернулся, – сообщил старшенький с таким букетом противоречивых интонаций в голосе, что сразу становилось ясно: он сам не знает, как к этому событию относиться. – Уже почитай дней пять тебя ждет наверху, Владыка.

Я не стал скрывать изумления – шире открылись глаза, взлетели вверх брови. Однако удивление, и только оно одно, было эмоционально ярко, весь остальной букет переживаний вяло плескался где-то на краю сознания. Радости не было: давно уже отгорел во мне восторг понимания, что у меня есть свой собственный Майа, поблекла и горечь разочарования от его ухода. Сейчас меня больше занимал вопрос, какую такую выгоду можно будет извлечь из этого неожиданного возвращения.

Старшенький смотрел на меня пристально, пытливо, жадно, словно хотел понять, о чём же я думаю. На самом деле, для того чтобы понять мои чувства, ему достаточно было всего лишь покрепче ухватиться за свой конец нашей с ним связи, но духовное соединение это он чувствовал слабо, и хотя, конечно, знал о его существовании, находить его не умел (только иногда нащупывал интуитивно), а потому принужден был обходиться догадками.

Что-то особенное он всё-таки, видимо, высмотрел в моих глазах, потому что неожиданно разглядывание прекратил и буркнул куда-то в сторону:

- Не завидую я этому парню.

Мне стало интересно: что же он там такое в моих глазах увидел, какие из увиденного сделал выводы?..

- Почему же это?

- Ты отказа не умеешь прощать, Владыка.

Я обдумал его ответ.

Не умею?.. Пожалуй, да. Я склонен воспринимать любой отказ, как личное оскорбление… Но ведь большинство отказов возникают, как следствие эмоциональной оценки совокупных качеств личности, а потому, по сути своей, оскорблениями и являются! Так что не вижу никаких причин, почему я должен их прощать.

А злости во мне сейчас нет: только холодное удивление и память о той буре эмоций, которую шесть лет назад вызывал у меня Майа Аулэндил – злости нет… так что старшенькому не стоит так уж беспокоиться о судьбе нашего бывшего пленника.

Я уже поднимался по лестнице, когда услышал произнесенное в спину:

- Ты имеешь свойство вспыхивать в долю мгновения, Владыка.

Ну, надо же – новость сообщил!

…А всё-таки странно, куда это успела деться вся давешняя ревность старшенького? Теперь огненный дух явно беспокоился за пришельца. Когда это они успели так сойтись? В те месяцы, когда старшенький его караулил? Или за последние пять дней, пока меня здесь не было? Надо будет не забыть разобраться позднее, что там за каша в голове у старшенького заварилась…

***

Он сидел на уступе стенного пролома несущей стены, свесив ноги наружу и глядя вниз. Услышал мои шаги, глянул через плечо и тут же извернулся по диаметру, спрыгнул внутрь зала, по-кошачьи пружинисто приземлился на обе ноги, выпрямился, отряхнул одежду.

…Носил он по-прежнему цвета Аулэ…

Я прошел глубь пещеры, сел в каменное кресло. Он подошел ближе, встал напротив меня.

Мы оба молчали. Я не собирался начинать диалог первым. Сидел, сцепив ладони на животе, переплетя пальцы, и рассматривал его.

Возвратившийся Майа в большей степени напоминал мне того вечно хмурого и испуганного, но от этого не становящегося менее упрямым пленника, который провёл в моей цитадели долгий год, чем того легкого, открытого, прямо-таки лучащегося светом юнца, каким он казался, когда появился здесь впервые, и каким снова выглядел он, уходя отсюда шесть лет назад. Казалось, что последние проведенные на Альмарене годы тяжело дались ему: заострившиеся скулы и решительно поджатые губы придавали его лицу несколько хищное выражение, глаза он теперь постоянно держал чуть прищуренными, как у зверя в засаде – раньше за ним такого не наблюдалось…

- Я пришел к твоему трону, великий Вала, чтобы искать милости и защиты, – он так низко поклонился, что кончики длинных прядей его волос подмели пол.

Он произнес фразу спокойно и чётко, ровным голосом. Похоже, что заранее обдумывал, как и что будет говорить.

- Прими меня на службу, Владыка. Мне нет больше места в благословенных землях.

Сказал, замолчал и стал ждать моего ответа.

Я немного помучил его – потянул паузу. Потом всё-таки заговорил, благо меня самого начинало грызть любопытство.

- И что же у тебя там с Кузнецом приключилось?

Он поднял на меня глаза, посмотрел прямо.

- Никакого большого скандала. Просто накопилось по мелочам…

- Да? – усомнился я.

- Да.

- И поэтому теперь для тебя нет на Альмарене места?

- Меня никто не гнал, – признал он. – И, конечно, они думают, что я вернусь. Я просто выпросил у мастера ещё одно задание и пришел… сюда. К тебе. Меня не гнали, мне самому там… – он подыскивал слово: – тошно. Плохо.

- А у меня хорошо?

Он помялся.

- Тоже не феерия… но – лучше.

Я подался вперед, стиснув руками подлокотники кресла.

- И ты думаешь, я в это поверю?! – в модуляциях моего голоса пульсировал гнев, а все согласные в произнесенных словах прозвучали, как шипяще-свистящие звуки.

В его глазах плеснулись понимание и испуг.

- Я не шпион… Клянусь, я пришел сам, меня не посылали шпионить! Клянусь в этом!

- Чем – клянешься?!

…Ну, чем он может поклясться? Нет у него ничего такого, что я мог бы принять, как залог клятвы…

- Своим истинным именем! – выкрикнул он.

Вот это было уже интересно!

Я спрятал наигранный гнев, откинулся на спинку кресла и доброжелательно улыбнулся парню.

- Но я же его не знаю…

В ответ он мысленно выбросил слово – не мне конкретно, а в пространство, по широкому спектру.

Я недовольно поморщился.

- Ну, и зачем надо было так делать? – спросил я. – Нужно было сообщить своё имя только мне, а не мне и всем моим улучшенным Майар в округе!

Он пожал плечами. Мысленно назвал моего старшенького его истинным именем, а вслух добавил:

- Он и так знает.

Я мысленно ахнул. Ну, старшенький, попляшешь ты у меня!.. Впрочем, сразу вслед за возмущением вспомнилось, что тот не мог знать о моём интересе к истинному имени Майа Аулэндила. Я же об этом не говорил огненным духам…

- Мы с ним давно знакомы, – пояснил между тем мой гость. - В Альмарене мы… можно сказать, дружили. Пока он к тебе не ушел.

А вот и разгадка, почему старшенький так за пришельца волнуется!.. Но подробнее заняться тем, что творится у старшенького в голове всё-таки стоит, а то что-то слишком много тайн, скрытых от меня, у него обнаруживается – пусть и ненамеренных тайн.

Я понял, что молчу слишком долго. А этот непостоянный Майа, не смотря на кажущуюся обретённой за последние годы твёрдость характера, всё сильнее нервничает.

- Хорошо. Возможно, я приму тебя на службу.

Он выжидающе смотрел на меня.

- Ты знаешь, что для этого нужно.

Он сглотнул, быстро кивнул, зажмурился, потом стронулся с места, где стоял, подошел к моему трону, поднялся по ступенькам, опустился у моих ног на колени, запрокинул голову, подняв ко мне лицо, казавшееся сейчас даже не бледным, а пепельно-серым, и застыл так.

В принципе, я не собирался с ним церемониться, хотя и излишней боли не хотел причинять. А ещё меня продолжал мучить один невысказанный до сих пор вопрос…

- Ты по-прежнему не хочешь их сам убрать?

- Я не могу.

Тот самый вопрос. То самое подозрение.

- Не умеешь?

- А что, должен был бы уметь?

- Как все.

Он на мгновение прикрыл глаза, губы его горько исказились. Прошептал:

- Я подозревал, что меня намеренно не научили…

"Скорее разучили," – отметил я про себя. Ставить и убирать защитные стены в своем сознании для всех Айнур так же естественно, как разговаривать мысленно, на истинном своём языке. Майрона лишили этой способности… видимо, только за то, что он был моим Майа, а значит потенциально опасным – лишили в профилактических целях.

Я разозлился.

Забери Внешняя Тьма всех моих добреньких-умненьких братишек и сестрёнок! Бедный мальчик!.. Не удивительно, что он такой дёрганный… Странно, как он вообще с ума не сошел – его же фактически лишили возможности нормально общаться с себе подобными!

Мне совсем расхотелось делать ему больно. Но выбора особого не было…

Я обхватил его голову ладонями, положил указательные пальцы ему на виски и стал тихонько поглаживать. В принципе, для успешности самого процесса физический контакт с Майа был мне совсем не нужен, но мне хотелось держать его, когда я начну. Я не знал, что с ним будет происходить в процессе, и мне не хотелось никаких головокружительных скачков и прочих безумств, чреватых для фана.

…Старшенький, например, так кричал и бился, что расшиб себе голову о каменный пол. А ведь с ним проблемы слома защит не вставало, он снял их сам, добровольно – и дело было только в подстройке…

Я нашел духовные стены Майрона и слегка стукнул по ним для пробы. Он напрягся. Я стукнул посильнее – и ещё раз, и ещё. Тело Майа начала бить мелкая дрожь. Я заставил себя отвлечься от его самочувствия и внимательно осмотрел стену.

Создавалось такое впечатление, что за последние шесть лет она стала значительно плотнее  и толще. Я помянул Аулэ недобрым словом.

Ударил снова, где-то в треть всей своей силы.

Тело Майа сотрясла судорога, и я услышал сдавленный стон.

Сфокусировал зрение на парне. Он уже прокусил нижнюю губу – по подбородку и шее за воротник стекала тонкая струйка крови. А я ведь только начал; что дальше-то будет?..

Я оторвал правую ладонь от его лица и быстро залечил маленькую ранку: все равно Майрон сейчас сделать это сам был неспособен. Вернул руку на место.

- Не кусай губы, – сказал я ему. – Кричи. Ничего постыдного в этом нет, и никто здесь тебя за это упрекать не станет.

Я не был уверен, что он меня слышит. Глаза его были абсолютно пустыми.

Я только вздохнул и вернулся к делу.

…Теоретически, можно было расколоть защиту одним ударом. Правда, я не был уверен, что даже всей моей силы хватит на то, чтобы единомоментно сломать стену такой толщины. Похоже, её укрепляли веками… Но предположим, что хватит. Тогда вырисовывается вторая проблема: болевой шок от мгновенного уничтожения духовного щита может оказаться настолько силен, что попросту развоплотит Майрона. Естественно, такого финала я не желал. Придется дробить потихоньку…

Он очень плохо переносил процесс. Гораздо хуже тех двух пленников, которых мне прежде приходилось ломать. Может быть, сам факт того, что он пошел на эту пытку добровольно, делал для него процесс более мучительным… Или дело было в специфике его защит, выстроенных не только – даже скорее: не столько – им самим, сколько внедренных в него другими. Аулэ, несомненно… А, может, и кем-нибудь ещё дополнительно… Варда, звездочка наша незабвенная, например, вполне могла захотеть поучаствовать в таком высокоморальном деле!..

Майрон бился и кричал, кричал и бился. Подозреваю, что он давно уже перестал осознавать окружающую его реальность. Пару раз попытался вырваться, и теперь я держал его за плечи. Он уронил голову мне на колени и время от времени принимался терзать зубами мою мантию – тонкая ткань поддавалась и трещала, распуская волокна. Один раз он вгрызся зубами во внешнюю часть моего левого бедра; я тихо взвыл, но велел себе не отвлекаться: главное – довести дело до конца, а ногой можно будет заняться и потом, ничего с ней страшного не сделается…

На четвертом часу работы он потерял сознание.

Теоретически считается, что нам, воплощенным Стихиям, такие немощи не положены, но на практике всё выходит немного иначе – я давно знал, что обмороки у Айнур (во всяком случае, у Младших) бывают.

Я привел в порядок свою ногу, поднял неподвижное тело Майа с холодного пола, усадил себе на колени и стал ждать. Обморок – естественная защита организма от боли. Если у парня совсем не осталось сил, пусть немного отдохнет.

Он очнулся четверть часа спустя. Завозился у меня на коленях, сориентировался, понял, где находиться, но слезть порываться не стал, даже отстраниться не попытался – наоборот, привалился к моему плечу, взглянул на меня искоса и спросил:

- Уже всё? Ты сломал её?

Мне не хотелось его расстраивать.

- А сам разве не чувствуешь?

Он покопался в себе, обреченно вздохнул.

- А я-то понадеялся, что уже всё, – сказал сдавленным шепотом.

- Она не трескается, – признался я с невольной нотой извинения: – Приходится долбить.

Он прижался ко мне плотнее. Я почувствовал тепло его лба возле своей шеи.

- Это, наверное, от вьюнков Йаванны, – вздохнул он. – После того как я последний раз её чертоги навещал, моя стенка вся вьюнками обросла… Такая красивая стала…

- Они что, все к ней руку приложили?! – на меня накатила и принялась душить бессильная ярость. – Никто своей доли не упустил?!

- К чему приложили? – не понял он.

- К твоей стене!.. – я заставил себя дышать ровнее, а голос – звучать спокойнее: – К построению твоих защит. Ты же от окружающего мира монолитом, толщиной с гору, отгорожен! И твоего в этой горе – почти ничего!.. То есть защиту-то ты сам, конечно, поставил, но укрепляли и наращивали её другие… – тут мне в голову пришел ещё один вопрос: – А ту, первую твою стенку, насколько долго её Аулэ ломал?

- Совсем быстро: просто стукнул один раз и разбил, – Майрон на мгновение задумался, вспоминая, потом предположил: – По-моёму, она совсем тоненькая была… По сравнению с нынешней. Так мне сейчас кажется…

- А если быстро, то чего же ты со мной боялся? Ты же и боли, наверное, тогда толком ощутить не успел?

- Не успел, – согласился Майа. – Просто вспышка: раз и нету!.. – помолчал и пояснил: – Я не из-за неё боялся, а из-за того что дальше будет… Ну, когда ты перестраивать меня под себя начнешь…

У него задрожали губы, но он быстро прижал к ним ладонь тыльной стороной, часто-часто заморгал, несколько раз втянул в себя через нос воздух, потом руку убрал, и лицо его снова было спокойным.

Здесь бы я мог его успокоить, рассказав о своих предположениях. А предполагал я, что после того как будет сломана защитная стена разума, всё пойдет быстро и легко – потому что подстраивать ничего не придется, надо будет только удалить контролеры Кузнеца. Но я промолчал, потому что не хотел обнадеживать Майа: пусть лучше ждет худшего и готовится к нему, чем расхолодит себя надеждами, которые ещё могут оказаться ложными.

- И сколько же Аулэ тебя под себя подстраивал?

Лицо Майрона оставалось спокойным, но взгляд он всё-таки отвел, и голос его был сдавленным, когда он ответил:

- Почти восемь месяцев.

Сколько?!.. На мой взгляд, это было весьма и весьма слишком – в среднем для такого дела достаточно пары недель, с некоторыми удается обойтись и парой суток. Но… месяцы?!

Я покачал головой, выдавая Майа своё удивление его ответом.

…Возможно, конечно, дело было в том, что у Аулэ не было такого опыта  в подстройке под себя чужих Майар, какой есть у меня, и потому ему потребовалось так много времени. Я со своим первым изменяемым Майа тоже больше месяца возился. Но всё-таки месяц – это не восемь! Восемь… слишком долго! Подстройка под себя чьего-либо разума и душевной организации – это, как не крути, насилие, даже если получено добровольное согласие… Что там Аулэ столько времени с моим Майроном делал?.. Нашпиговывал его сознание своими якорьками и флажками "Опасность!" так, что ни одной свободной от своей воли зоны в целеполагании, ценностях, желаниях, чувствах, строе мыслей ему не оставил?.. У меня возникли нехорошие подозрения, что следующий этап работы, после слома защит, может оказаться не таким уж и простым, как я думал…

- А сколько тебе времени понадобиться?

Я вздрогнул от этого вопроса – уж очень в тон он попал моим мыслям.

- Пока не знаю, – ответил я осторожно.

Он как-то сразу отдалился от меня, даже отстраниться попытался, но я не дал.

- И зачем только мне всё это надо? – тоскливо прошептал он. – Развоплотил бы меня хоть кто-нибудь!.. И мне бы легче стало, и вам бы не пришлось возиться…

Меня расстроило, что этими словами он поставил меня в ряд с остальными Валар, но ещё больше взволновало его упорное желание расстаться со своим фана.

- Эй! – я взял его за подбородок, поднял к себе его лицо, и заставил его посмотреть мне в глаза. – Ты хочешь ухода за Грань, потому что считаешь, что никому не нужен? – я не стал дожидаться ответа; я и так его знал. – Это глупость, малыш, я сам через это прошел. Поверь мне, за Гранью ты нужен будешь кому-либо ещё меньше, чем тут… А здесь… ты необходим мне, Майрон!

Я всегда с трудом признаваться даже самому себе, что мне кто-либо, кроме меня самого, может быть нужен, что уж тут говорить об откровенности перед другими. Но мой Майа не был для меня чужим, он был моей потерянной частицей, которую требовалось вернуть во что бы то не стало…

Он почувствовал искренность моих слов.

- Я понимаю, – сказал он, – и, наверное… верю. Верю даже, что зачем-то там могу тебе пригодиться! Хотя так и не понимаю – зачем… Ты со мной такой заботливый, – он не удержал недоумённой улыбки и покачал головой, – значит, я действительно зачем-то тебе нужен… - он помолчал, занятый какими-то новыми мыслями, потом поежился и закончил: – Доломай её, пожалуйста, побыстрее!

Он хотел слезть с моих колен и вернуться в прежнюю позу у моих ног, но я удержал его.

- Не надо. А-то ещё опять кусаться начнешь!..

- Я кусался? – его глаза широко распахнулись.

- Ещё как!

Я указал на лохмотья, в которые у бедер превратилась моя мантия.

Он смущенно хихикнул.

- Я не хотел…

- Я знаю.

Я уже заново тщательно изучал защиты его духа и разума.

М-да! До конца работы было ещё далеко – пока я справился хорошо если с третью…

Внезапно я вспомнил, что Майа говорил про вьюнки Йаванны, и меня посетила интересная мысль.

- Послушай, Майрон, а ты сам со своей стенкой что-нибудь сделать можешь? Не убрать, а именно сделать?

Он кивнул.

- Да. Перекрасить, например, её могу, если старый вид мне совсем надоедает… Она же у меня постоянно в сознании маячит! Я слышал от собратьев, что они своих защит почти никогда не замечают… Но сам я её почти всегда вижу – раздражает!

…Потому и видит, что она слишком толстая. Потому и видит, что она не своя. Потому и видит, что ему больше смотреть некуда – она же его от мира отрезала, оставив ему лишь примитивный физиологический набор ощущений!..

- А из какого камня она сделана?

Я спросил осторожно, тщательно контролируя тон, чтобы не выдать ему, насколько это важно.

- Сейчас? Базальтовая, – и предваряя мой следующий вопрос: – А пару месяцев назад мраморная была. Такой светло-серый с темными прожилками мрамор… Мне нравилось!

…Естественно, на самом деле его стена вовсе не была сделана из базальта. Конечно, по большому счету его астрально-ментальные защиты даже не были стеной, просто в его сознании они принимали определенный вид и конкретную форму. Слово "стена" всего лишь являлось привычным, широко используемым обозначением этого духовного явления.

Мне нужно было, чтобы Майрон сам захотел впустить меня под свои защиты. Может быть, он не мог их полностью убрать сам. Но помочь мне – надавить на стенку с внутренней стороны – он мог. По меньшей мере...

- А ты можешь сделать её ледяной?

- Ум-м-м?..

- Представь, что она сделана не из базальта, а изо льда, – терпеливо пояснил я. – Никогда не видел прозрачных напластований льда? Это очень красиво.

- Видел, – ответил он рассеянно и надолго погрузился в отрешенное молчание.

Небо в стенном проёме, который можно было бы назвать окном, стало густо-синим и его усыпали звезды.

…Меня всегда занимал вопрос, а как мои братишки и сестрёнки собираются объяснять сотворенным наличие звёзд и рассказывать, что же они такое?.. Мне нравились звезды: особенно в самую тёмную ночную пору. Россыпь ярких искорок на безлунном непроглядно чёрном небесном своде… Иные миры…

- Ну вот, я всё сделал, – Майрон пошевелился. – Она почему-то на этот раз очень плохо поддавалась…

Я мог предположить "почему", но не стал делать этого вслух.

- Что теперь? – спросил он деловито, явно надеясь, что я придумал какое-то менее болезненное для него решение проблемы.

- А теперь я её попробую растопить. Просто приложу к ней руку, но ладонь будет очень-очень горячей…

Он смотрел вглубь себя, представляя описанную мною картину, и улыбался.

Я бросил взгляд на его защиты. Они по-прежнему стояли, но истончились очень сильно и больше всего сейчас напоминали не стены, а мелкое-мелкое решето. Полагаясь только на интуицию и воображение, не помня толком, как это делается, мой замечательный Майа умудрился настолько ослабить, расшатать не им укрепленные щиты своего "я", что можно было только диву даваться!

- Не больно? – спросил я так, как будто уже начал делать то, о чем говорил, но на самом деле даже не помышляя снова касаться стен его духа.

- Нет, – пробормотал он невнятно. – Тепло…

Я наблюдал за тем, как оплавляются его защиты, и сравнил бы то, что с ними происходило, с воздействием вовсе не огня, а какой-то особо едкой кислоты. Мой Майа так стремился вырваться наружу из своего кокона, что действовал грубо, напролом, сам себе причиняя ненужную боль, но почти не обращая на неё внимания, потому что из своего предыдущего опыта вывел, что так оно и должно быть. И так бы оно и было, если бы стену продолжал ломать я – самому же ему не было никакой нужды причинять себе боль. Но я не стал указывать ему на это: он сам не понимал, что и как делал, и моя несвоевременная подсказка могла всё испортить. Следовало подождать. Когда я уберу все выставленные в его сознании блокираторы, к нему сами собой вернуться все естественные знания и умения Айнур…

Я не стал отвлекать Майрона. Я просто крепко обнял его и стал поглаживать по коленям, стараясь своим теплом унять дрожь его фана.

Стояла безлунная густо-черная ночь – такая, как я люблю, когда последняя его защита была сметена, дрожь тела начала утихать, и он расслабился. Угрелся у меня в объятиях, и я молчал, давая ему отдохнуть.

Прошло некоторое время, прежде чем он пошевелился и спросил:

- Ты закончил, да?

- Ты закончил, – поправил я ласково.

- А? – он сел прямо и заглянул мне в глаза.

- Ты закончил, – повторил я. – Ты всё-таки убрал её. Сам.

- Но… каким образом?!

- Я обманул тебя, – с этими словами я позволил скользнуть на лицо лукавой улыбке. – Сказал тебе, что буду делать, а сам ничего не делал. Ты уничтожил стену самостоятельно: просто захотел, чтобы её не было, поверил в то, что она начинает исчезать… И верил до тех пор, пока она действительно не исчезла.

- Ты… обманул меня?

- А разве тебя не учили, что хитростей Отца Лжи следует опасаться больше даже, чем его силы? – спросил я, крайне довольный собой.

Разум моего Майа был теперь открыт для меня, но я пока не пробовал к нему прикоснуться.

- Учили, – прошептал он, и его губы медленно, как будто бы помимо воли, начали расползаться в улыбке, но на полпути она всё-таки погасла. – Теперь, когда стен нет, ты… да?

Я всё-таки не смог удержаться от того, чтобы не успокоить его:

- Ничего не бойся. И – главное: оставайся в неподвижности. Пусть твой разум будет бездеятелен. Постарайся ни о чем не думать. Понял?

Он кивнул.

- С учителем, – тут же поправился: – теперь я, наверное, должен говорить просто "Аулэ"?.. так вот, с ним это тоже был первый этап.

Я надеялся, что ничего большего, сверх этого "первого этапа", и не потребуется.

- Хорошо.

И я в первый раз коснулся сознания своего Майа.

…Якорьки контроля Кузнеца оказалось удалить очень легко, гораздо легче, чем в случаях с теми Майар, из сознания которых требовалось убирать контролеры их истинных хозяев. Душа Майрона мне ничуть не противилась, она охотно признавала, что и блокирующие, и побуждающие якоря воли Аулэ здесь инородны, а я – свой. Мне – можно. Можно и удалять то, что я считаю лишним, и добавлять то, что я полезным сочту. Вот только добавлять ничего не требовалось. Сложно было представить сознание, более чем это, похожее на моё собственное. Невозможно было отыскать душу, чьи струны были бы точнее созвучны моей.

Заблокированы, в основном, были агрессивные и импульсивные наклонности натуры моего Майа. Все творческие способности его находились под тотальным контролем. Здесь я справился быстро.

Гораздо больше сложностей мне доставили ожидаемые флажочки с сигналом "Опасность!" Ими всё пространство разума Майрона было утыкано так, что пустого места буквально видно не было, и, образно выражаясь, у меня от них рябило в глазах. Причем флажки были привязаны не просто к стимулу-реакции, а к сложной, длинной и разветвленной цепочке символов, на разных этапах прохождения которой Майа должен был испытывать различной силы испуг, страх или форменный ужас.

Распутывая одну особо хитро свитую цепочку, я вдруг обнаружил, что она имеет прямое отношение ко мне… Нет, само наличие такой цепочки меня не удивило. Конечно же, она должна была здесь быть. Меня насмешила её структура. Первым стимулом в цепочке стояло моё вербальное прозвище, долженствующее вызывать у Майа непроизвольный испуг. Кое-кому следовало бы помнить, что хотя к самому слову "Мелькор" я относился скорее положительно, чем отрицательно, сам я себя так никогда не называл, поскольку не считал, что Восставший-в-Могуществе – это и есть суть моей натуры. Одним же из ключевых звеньев цепочки был образ меня самого, говорящего про себя "Мелькор" – представляющегося то есть. Этот стимул должен был провоцировать парализующий ужас вкупе с выжигающей все остальные мысли ненавистью. Видимо, это звено было заложено именно на тот случай, если Майрон попадет ко мне в плен. Кое-кому следовало бы помнить, что я всегда предпочитал мысленный контакт и истинные имена устной беседе и прозвищам. Но… раз не помнили – тем лучше для меня! А даже если и помнили, было понятно, почему они построили цепочку именно так: учитывая особенности ещё недавно существовавшей в сознании Майа стенки, стимульный ряд невозможно было выстроить на элементах безмолвного общения – только на речевых компонентах…

С особым наслаждением я размотал эту цепочку и выжег её подчистую.

Работая, я не следил за временем. Вернув внимание в свое фана, обнаружил, что снаружи уже светает.

Майрон сидел, привалившись к моему плечу, сложив на коленях руки и прикрыв глаза. Я шевельнул правой рукой, поддерживавшей его под спину. Он тут же встрепенулся, открыл глаза и сел ровнее.

- Ты прервался отдохнуть? – спросил он напряженно. – Мне было совсем не больно…

- Я уже закончил.

Он не поверил. Только всё смотрел, смотрел и смотрел на меня, словно пытаясь понять, зачем я лгу.

- А меня зовут Мелькор, – сообщил я ему весело.

- Я знаю, – недоумённо отозвался он.

- И тебе ни чуточки не страшно?

Он пожал плечами.

- А раньше обо мне кто-нибудь при тебе упоминал? Называл меня Мелькором?

- Да, конечно, – подтвердил он.

- И страшно не было?

Он припомнил:

- Было… Иногда даже очень страшно – так, что хотелось заткнуть уши, убежать и забиться в какую-нибудь норку… А когда твои Майар за мной пришли и тебя упомянули, мне стало совсем чуточку страшно, но зато такая злость накатила, какой я в себе и не подозревал…

Я утвердительно кивал, выслушивая эти признания.

- Правильно. А хуже всего тебе бы стало, если бы я, как вот сейчас, сказал тебе, что меня зовут Мелькором… Это был не твой страх и не твоя ярость, Майрон, это руководила тобой воля твоего прежнего хозяина. Теперь его власти над тобой нет. Сейчас ты свободен, как в первые минуты после своего воплощения в Арде.

- Свободен от его воли? – он нахмурился. – А как же быть с твоей?

- И от моей тоже, – отозвался я, не особенно-то погрешив против истины: мне не было нужды навязывать ему свою волю, он и так был пронизан ею с самого своего сотворения. – Я нечего не перестраивал в тебе под себя, я просто убрал то, что было внедрено Аулэ.

Он все ещё не мог поверить и успокоиться.

- Значит, ты сделаешь это позже… Когда?

- Я не буду в тебе ничего менять. Ты меня устраиваешь таким, каков ты есть.

Он не мог мне поверить, хотя и очень хотел.

- Почему? – спросил он требовательно.

- Потому что ты мой Майа, – честно ответил я: все равно ведь я собирался рано или поздно ему об этом сказать – так почему бы не сейчас?

- Ну, да. Я стану… или уже стал?.. твоим Майа…

- Нет, – остановил я его. – Ты не понял. Ты не станешь моим Майа, ты и есть, и всегда был моим Майа.

Шок. Его глаза широко распахнулись, лицевые мышцы свело. Дрожь пробежала по телу.

- Я говорю правду, – мягко настоял я.

Дрожь усилилась до крупной вибрации, сотрясающей тело. Казалось, что он того и гляди разрыдается.

- Правду?.. В самом деле, правду? – забормотал он потеряно. – Я все эти годы, все эти столетия, хотел знать, почему я был ничей… А теперь ты мне говоришь, что я твой Майа?.. Почему я тогда не узнал тебя сразу?!.. Почему ты меня не искал?!

- Ты узнал меня, просто не понял этого, – я начал осторожно поглаживать его по спине. – А не искал я тебя потому, что не знал, что в Арду всё-таки впустили моих Майар.

Дрожь прекратилась также быстро, как началась.

- Есть другие? – спросил он резко.

Скорость его реакции меня просто потрясала! За считанные мгновения он успел не только обдумать и принять тот факт, что он – мой Майа, но ещё и сделать выводы из моего предположения, что он не один такой.

- А ты как думаешь? – вернул я ему вопрос.

- Да… Есть. Думаю, есть. У меня даже сохранились какие-то смутные воспоминания и ещё найдётся пара предположений, кто это может быть… Ты попытаешься вернуть их себе?

В его голосе прозвучал намек на ревность.

- А тебе не хочется этого?

- Нет! – он развернулся ко мне всем корпусом, вцепился взглядом в моё лицо, и в глазах его мерцала новая, незнакомая мне по всему предыдущему общению с ним, алчность. – Я хочу быть единственным. К тому же… если это те, о ком я думаю… им на Альмарене хорошо. С ними никогда не было столько проблем, сколько со мной. Подозреваю, что они отлично подстроились под своих новых Валар… Так ты будешь пытаться?

Надо будет посмотреть, о ком он думает. Интересно, всё-таки!

- Ещё не знаю.

Он закусил губу и принялся терзать её зубами.

- Прекрати! – велел я. – Не слишком ли много собственничества с места в карьер?

Я был почти уверен, что в ответ на прямой приказ он снова взбрыкнет – и ошибся.

Он перестал кусать губы, сердито тряхнул головой и признался:

- Не понимаю, что со мной такое. Меня просто захлестывают эмоции. Я почти не могу их контролировать… Никогда такого раньше не было!

- Было. В самом начале. Ты просто плохо помнишь… Похоже, у тебя мой неистовый темперамент. И мои перепады настроения.

- Да?.. Ну, может быть, – согласился он неуверенно. – Ты считаешь, что это хорошо?

Я усмехнулся.

- Совсем неплохо! Если ты будешь помнить, что мои желания – на первом месте.

- Конечно, буду, – послушно согласился он и добавил, словно пробуя сочетание слов на вкус: – мой Вала.

Мне понравилось, как нежно, трепетно он это произнес. Мне захотелось большего.

- Назови меня по имени.

- А?.. Мелькор.

- Да нет! Истинным именем.

- Но… я его не знаю.

Конечно же! И кто тут не замечает очевидного, спрашивается?.. С чего я взял, что ему должны были сообщить моё имя? Скорее уж наоборот – его должны были всеми силами ограждать от этого знания. Услышал бы – вспомнил бы наверняка время Хора, а, значит, и меня вспомнил бы…

Я произнес в его сознании своё имя. Он повторил его, адресуя мне, так же трепетно и нежно, как сказал вслух "мой Вала". Я спеленал его в ответ ласковым теплом и, тоже назвав по имени, сообщил ему, что он чудо, и я очень рад, что он, наконец, со мной. Для первого раза этого было достаточно, и я разорвал контакт – не полностью, конечно, ниточка связи оставалась. Теперь она уже никуда не денется и будет между нами всегда, чтобы не случилось.

Я взглянул на Майрона глазами. Его фана счастливо жмурилось.

Почувствовав моё внимание, он открыл глаза. И мне вдруг стало неуютно: даже во взгляде старшенького – вернейшего из моих Майар – я никогда не видел столько любви.

Я попытался замять этот эпизод.

- Ну, хватит радостей. Давай, слазь с меня! Иди отдохни, погуляй по окрестностям, осмотри крепость… Тут кое-что переменилось за время твоего отсутствия. Пообщайся со старым другом. А-то он всё боялся, что я тут тебя начну о стены швырять!

- О-о-о? А ты швыряешь его об стены?

- Периодически, – усмехнулся я. – Это я только сегодня такой добрый. Смотри, не нарывайся!

- Постараюсь, – уголок его рта дрогнул в намеке на улыбку.

Принял моё предупреждение за шутку… А зря. Старшенький тоже вначале имел привычку при каждом удобном случае проверять, насколько малого повода мне достаточно будет для того, чтобы взбеситься. Надеюсь, он вразумит Майрона…

Майа спрыгнул с моих коленей, спустился по ступенькам трона, оглянулся через плечо.

- Иди, иди, – подтвердил я. – Приходи завтра с рассветом. Мы посмотрим, насколько восстановилось твое умение ставить и опускать защиты.

Он кивнул и направился к выходу из зала, но на полдороги остановился, зашарил по своей одежде, что-то выискивая, а потом вернулся ко мне.

- Вот, – он протянул ко мне руку с раскрытой ладонью. – Я хотел сразу отдать, но забыл. Ты сказал, что тебе бы она понравилась…

На его ладони лежала узкая платиновая фибула с мелкими вкраплениями темно-багровых гранатов между остроконечными литыми листиками узора.

Я взял её. Она мне действительно нравилась.

Я наклонился к моему Майа, подтянул его поближе к себе, мгновение поколебался – Майрон казался мне юным мальчиком, но на самом деле он, как и я сам, ребёнком никогда не был, – наклонился ещё ниже и поцеловал его не в лоб, как намеревался сначала, а в губы.

- Это очень хороший подарок, – сказал я затем.

Он улыбнулся мне немного смущенно, но не скрывая своей радости от моей похвалы.

ᛗ-ЭVI-5

Очередной разговор экзарха Йоруэрта Кадейрна с писателем Ишем Шаром происходил на загородной верховой прогулке. Приглашая сочинителя на это мероприятие, коммерсант равно опасался получить отказ и испортить себе удовольствие от променада партнёрством с неопытным наездником, ради которого придётся сдерживать бег коня, однако ошибся. Идрис Серен держался в седле свободно и уверенно, что не могло не вызывать удивления в современном жителе урбанизированного мегаполиса.

- Ваши родители исповедовали мелькорианство, – задумчиво произнёс Йоруэрт, переводя жеребца на шаг после отличной скачки и направляя его на главную подъездную аллею внешнего городского парка. – Полагаю, это их воззрениям вы косвенно обязаны своими навыками верховой езды?

- Никогда не задумывался об этом, – отозвался Идрис, придерживая своего коня и умело подстраивая его шаг под скорость движения едущего рядом собеседника. – Наверное. Во всяком случае, конный клуб, как и музыкальная школа, входили в обязательный репертуар занятий моего детства.

- А что туда входило ещё?

Блондин мученически вздохнул и с недоверчивой полуулыбкой воззрился на брюнета.

- Вы действительно хотите это знать?

Нет, на самом деле экзарх этого не хотел – тем более что знал и так: догмы Церкви Мелькора за последние века существенно не менялись, и тёмные адепты неизменно пытались вырастить из своих детей людей идеальных во всех отношениях. Нет, мужчина просто задал светский вопрос, пролагая дорожку к действительно интересующей его теме.

- Пожалуй, нет, – отозвался он, бросив на спутника быстрый взгляд, и, придав голосу интонационную мягкость, спросил: - У вас было не самое весёлое детство, я полагаю?

Банальный вопрос, к тому же напрашивающийся по ситуации, но Серен отреагировал странно: сначала глаза его слегка расширились непроизвольно, а черты лица на мгновение застыли, словно в недоумении, потом они расслабились не с выражением даже, а скорее с маской безмятежного спокойствия.

- Не знаю, – ответил писатель вслух, и хотя его мимическая реакция вызывала сомнения, голос звучал вполне искренне: – По-моёму, это было очень содержательное, информативное детство.

Экзарх не стал подавлять рвавшийся наружу смешок, хотя и прикрыл слегка рот ладонью в тёмно-серой перчатке из тонкой кожи.

- Что такое? – среагировал на звук его спутник, чуть нахмурился: – Вам смешно?

- Мне кажется забавной оригинальность ваших оценок, – прокомментировал своё поведение Йоруэрт. – Для большинства детей развлеченья важнее учёбы, а большинство взрослых не способно, оглянувшись назад, отстраненно оценить реалии своего детства…

Идрис фыркнул со смесью смущения и лёгкого недовольства:

- И здесь я отличился, выходит?

- Вас это расстраивает?

- Ничуть. Просто не люблю, когда моя инаковость оказывается чересчур заметна…

- Опасаетесь последствий?

- Полагаю, что никто, кроме вас, господин экзарх, не смог бы догадаться об этом с первой попытки, – рассмеялся блондин, устремляясь взглядом вперед, к повороту аллеи. – Да, такая осторожность тоже выпестована во мне с детства. Отец говорил, что никогда нельзя знать, под какой личиной может скрываться светлый фанатик…

- Зовите меня по имени, – внезапно попытался сократить дистанцию брюнет.

Блондин глянул в ответ чуть удивлённо, кивнул и после небольшой паузы высказал ответную любезность:

- И вы меня тоже, пожалуйста.

Отдохнувшие лошади давно уже рвались вперёд, и, позволив им, наконец, увеличить скорость, двое мужчин некоторое время ехали молча бок о бок рысью. Когда же экзарх решил задать вопрос, ему пришлось для этого повысить голос:

- А как вы предпочитаете, чтобы я вас звал: по паспортному имени или по псевдониму? Если второе, то по какому из двух?

Наездники, не сговариваясь, замедлили бег коней.

Солнце поднялось уже так высоко, что тени у пирамидальных деревьев аллеи почти исчезли. Приближалась дневная жара.

- Зависит от ситуации, – ответил писатель. – Там, где меня знают как автора, лучше звать меня Ишем Шаром. На официальных мероприятиях можно и по имени. Я его особо не афиширую, но и не скрываю. Что же касается ника Шакх Трош… Это уж для совсем неформальных тусовок. Вряд или мы когда-нибудь с вами на таких пересечёмся… Впрочем, выбирайте сами. Меня устроит любое обращение.

От последней фразы отчётливо веяло ложью, а учитывая её двусмысленность, вранье можно было счесть несомненным. Сочинитель, вообще, любил сыпать двусмысленностями, как успел заметить коммерсант.

- Учту, – и не подумав намекнуть о своих выводах, экзарх скосил глаза на задумавшегося спутника. – Давно хотел спросить… Понятно, что псевдонимы вы выбрали для себя сами, а ваше имя? Оно ведь вам досталось от родителей?

Идрис, теребивший уздечку своего коня и даже слегка покусывавший губы в каких-то размышлениях, вернулся в действительность, сел ровнее в седле и поднял взгляд от своих рук к небу.

- Да, – подтвердил он. – Не самое распространённое, верно? Но могло быть и хуже… Значительно хуже!

- Это как? – поинтересовался Йоруэрт.

- Мельхиор, – сообщил блондин негромко.

Брюнет присвиснул.

- Да, – признал он, – это не просто смело, а почти провокационно. Причём не только для светлых, но и для наших ортодоксов.

Солнце, стремящееся к зениту, слепило светловолосого мужчину, вызывая цветные круги перед глазами. Он снял перчатки, заткнул их за пояс, потёр сначала один глаз, потом другой. Прогулка слишком затянулась. Так можно было и теплового удара дождаться! Его спутник очевидно совершенно не тревожился об этом.

- Мой отец был кузнецом-ювелиром, а мельхиор являлся его любимым сплавом, – пояснил писатель. – Во всяком случае, он так всегда заявлял. Что же касается родового имени… Предки моего отца носили фамилию "Сайран", насколько я знаю. Она указывала на их принадлежность к ремесленникам, мастеровым. В период введения в Гондоре свободы вероисповедания, на волне всеобщей радости, прадед моего отца решил сменить фамилию с "Сайран" на "Серен". А теперь представьте, как бы это звучало: Мельхиор Серен, – человек произнёс имя со смесью возмущения и ужаса, а потом прикрыл глаза ладонью, демонстрируя крайнюю степени смущения. – Жуть!

- Ну, положим, звучит-то это совсем неплохо, – возразил Йоруэрт, – хотя я понимаю, о чём вы. "Серен"… – он на мгновение задумался, припоминая. – Это ведь, кажется, означает "звезда" на одном из местных наречий?

- Да, – Идрис так долго не отрывал руки от лица, что ещё немного, и его застенчивость стала бы казаться нарочитой, но тут он ладонь всё-таки убрал, пару раз моргнул, повернулся к спутнику, заглянул ему в глаза и извиняюще улыбнулся. – Простите, просто одна мысль о такой возможности меня очень нервирует. Но к счастью, мать спасла меня от перспективы жить с подобным именем – вразумила отца. Во всяком случае, мне так говорили…

- "Идрис"… – черноволосый мужчина в раздумьях провёл ладонью по передней луке седла. – "Горячий властитель", "пылкий принц", или что-то в этом роде? – и получив подтверждающий кивок: – Соглашусь, это звучит намного более беззаботно. Но… – он нахмурился и ещё немного подумал: – Если соединить имя с фамилией, то может получиться не менее ёмкое и опасное словосочетание – "властелин пылающей звезды". Как-то так, верно?

Глаза светловолосого мужчины расширились, словно он впервые задумался о такой возможности. Удивление с долей испуга выглядело достоверно, но всё-таки Кадейрн не поверил ему. Писатель, постоянно работающий со словами, изучающий тончайшие их оттенки, просто не мог не проанализировать своего имени! Скорее всего, он сделал это многократно и со всех возможных сторон. Так зачем же сейчас эта ложь?.. Потребовалось с полминуты, чтобы сообразить наиболее вероятный вариант.

- Не волнуйтесь, – Йоруэрт придал своему голосу максимально мягкую интонацию, – нам бы и в голову не пришло вменять в вину человеку имя, данное ему родителями.

- Это… ценно для меня, – признал Идрис. – Мне достаточно и своих дел, чтобы отвечать ещё за чужие. Честно говоря, идя к вам на первую встречу, я немного… побаивался. В конце концов, учитывая мои имена и то, что я пишу, удивительно, что ваша организация не обратила на меня внимания раньше…

- Честно говоря, – в тон ему отозвался экзарх, – если бы мы обращали внимание на все подобные подтексты, случайные смысловые совпадения или созвучия, у нас не было бы ни минуты покоя, – он подбадривающее усмехнулся: – Вы же, я думаю, знаете и сами, как человеческая натура падка на божественное или то, что считается таковым? Все и каждый хотят приобщиться к священной славе и бессмертию через любую мелочь. А уж имя-то мелочью точно не является! Мы знаем, что большинству совпадений нет смысла придавать особенного значения. Например, вы замечали, что у вас есть кое-что общее и с Чёрным Майа?

- Вы о созвучии? – сразу понял писатель.

- Да, обе фамилии вашего рода – и прежняя, и нынешняя – созвучны худшему из его прозвищ…

- Ну, почему же худшему? Все основные клички, если я ничего не путаю, примерно одинаковы по смыслу: ужасный, отвратительный, ненавидимый и тому подобное…

За диалогом мужчины закончили прогулочный маршрут и добрались до конюшен. Спешившись и передав лошадей конюхам, они сговорились встретиться вскоре здесь же в парке и закончить разговор, после чего разошлись по отведённым им помещениям, чтобы отдохнуть, перекусить и освежиться.

Встретившись три четверти часа спустя на боковой тенистой аллее, превосходно скрытой от безжалостного летнего солнца деревьями с раскидистыми кронами, двое нашли уютную старинную скамейку с выгнутой спинкой, отлично подходящую для того чтобы расположиться на ней с удобством.

- Я вот тут подумал в перерыве, – с лукавством глянул на спутника Идрис, едва мужчины уселись, - а ведь и с вашим собственным именем, Йоруэрт, всё не так просто, как может показаться на первый взгляд!

- В самом деле? – взметнул одну бровь Кадейрн. – Тогда давайте посмотрим, как вы расшифруете его. Окажите мне такую любезность, Идрис.

- Непременно, – ответил Серен. – Так, посмотрим… И в имени, и в фамилии у вас есть корни, имеющие общее значение, несмотря на разное звучание – господин, властелин, повелитель. Вторая часть имени подразумевает красоту, а вторая часть фамилии – битву. Таким образом, если отбросить задвоение сходных понятий, мы получим "красивый господин битв", – выражение лица писателя стало откровенно проказливым: – Это почти как "прекрасный повелитель воинов"!

Черноволосый мужчина, не сдерживая эмоций, рассмеялся.

- Вы великолепны, друг мой, – одобрительно улыбаясь, сказал он чуть погодя. – До сих пор никто не замечал этого.

- Люди невнимательны, – пожал плечами писатель. – А… позволено мне будет узнать, результат это случайности или намерения?

- Псевдоним ли это или всё-таки имя?

- Согласитесь, довольно… впечатляюще то, что главу мелькорианской церкви зовут одним из титулов Саурона. Слегка замаскированным, но дополненным говорящим эпитетом и вполне узнаваемым. Это что-то должно значить!

- Вынужден вас разочаровать. Ничего это не значит, – покачал головой экзарх. – Ничего, кроме того что мои родители, как и ваши, были мелькорианцами. Фамилия "Кадейрн" и её вариации, на самом деле, не такая уж редкая в тех краях, где я родился. Но только мелькорианцы усматривали в ней указание на Тёмного Майа. Конечно, им хотелось его закрепить. В отличие от вашей семьи, у меня особо истовствовала мать: первоначально она хотела назвать меня "Дэлит" – прелестный, но это имя считалось женским, и отец не позволил; "Дэл" звучало слишком коротко, невнушительно, и тогда она выбрала "Дэлуин"…

- "Чистый прелестник"? – вмешался, почти перебил Идрис, подавшись вперед и в бок, ближе к собеседнику. – Серьёзно? Это была такая попытка аллюзии к "Майрону" или "Тар-Майрону" нуменорских  времён?.. Сочувствую вам!

Йоруэрт на втором вопросе поднял глаза к небу, частично видимому в просветах древесных крон, и благодарно кивнул на восклицании, а потом продолжил:

- Да, полагаю так. К счастью, вторая часть имени "Дэлуин" означает не только чистоту, но и белизну, белоснежность.

- Что, конечно, никак не ассоциируется с образом Саурона, – покивал сочинитель.

Квэнта [41] экзарха была давно тщательно и основательно продумана, чтобы ни у кого, нигде и никогда не вызывать даже малейших сомнений в своей достоверности.

- Да, – подтвердил он в соответствии с нею. – И тогда они выбрали имя, которое я и ношу. Слегка громоздкое, но близкое к желаемому по смыслу.

- Ну, зачем же вы его ругаете? Весьма звучное, красивое имя! – не согласился Идрис. – И образ Саурона они на вас всё-таки в некоторой степени наложить сумели. Мало того, что вы внешне похожи на Чёрного Майа, ваше имя и ваша должность создают цельный образ.

- А каким вы его видите? – заинтересовался Йоруэрт и то ли поправился, то ли уточнил: – Представляете?

- Красивым, – грустно и немного отрешенно улыбнулся блондин, словно в противовес своим ранее высказанным заявлениям ускользая взглядом то ли куда-то вдаль, то ли внутрь себя. – Очень красивым. Ярким, запоминающимся. Внешность, которую увидев один раз, уже не забудешь. И всё же вы немного похожи на него – как я его представляю. Вот только… раковины ушей видятся мне поизящнее, вытянутые, чуть заостренные к верху… глаза – слегка приподняты к вискам, в отличие от ваших… телосложение поизящнее, более тонкая кость. В общем, изначальный облик Саурона видится мне более юным, безвозрастным, эльфоподобным.

- Эльфоподобным? – хмыкнул молча выслушавший описание мужчина. – Вы делаете это заключение так, как будто бы видели, как выглядят эльфы…

- Извините, – продемонстрировал смущённую улыбку Идрис. – Фантазия писателя! Нет, я, конечно, рассматривал фрески в храмах, картины Четвёртой Эпохи и прочие культурные образчики, где облик эльфов более-менее достоверно сохранён, но когда я пишу, я вижу цельные образы, сформировавшиеся в моём сознании… Как-то так.

- И вы думаете?.. – поощрил развивать мысль дальше Йоруэрт.

- Я думаю, что Тёмные Айнур слегка изменяли свой облик, подстраивая свои фана под внешний вид наиболее многочисленных сотворённых. В Первую Эпохи это были эльфы, позднее – люди.

- То есть вы полагаете, что Чёрный Майа корректировал свой облик под людей?

- Не только под людей. И не только Тёмный Майа, но и Тёмный Вала – они оба. Я как раз обдумываю эпизод периода Берена и Лутиэн [42]. Именно там эту тему нужно будет хорошенько обыграть… Образно, притягательно… Пожалуй, даже страстно?..

Голос Идриса Серена по мере произнесения последних фраз постепенно падал до шёпота, пока совсем не затих. Взгляд человека снова устремился в какие-то неведомые дали и потерялся там, пока подушечками пальцев левой руки он автоматически поглаживал губы.

Какая-то птичка начала выводить трели в кустах за скамейкой. Набежавшее облачко скрыло солнце, и лёгкая прохлада аллеи стала неуютной тотчас. Духота, ощутимая даже в тени, начала казаться предгрозовой.

- Порой ваше виденье меня пугает, друг мой, – произнёс Йоруэрт Кадейрн, не особо рассчитывая быть услышанным, и почти сразу отметил мысленно, что, кажется, заразился от писателя склонностью к высказыванию двусмысленностей.

 

Гидденит

ᚨ-3-ЭД
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

- Что это, Валатано [43]?!

Майа стоял на пороге моего тронного зала, и, широко распахнув глаза, смотрел на пятерых уруков [44], копошившихся на полу, у ступеней моего трона. В данный момент трое, пуская в ход резцовые клыки и когти рук, дрались на полу за внушительный кусок сырого мяса, несколько минут назад притащенный сюда по моёму приказу старшеньким. Четвертый, уже изрядно покалеченный в драке, пытался отползти подальше от места схватки, под защиту ближайшего сталактита. Пятый – вообще-то, пятая – едой не интересовалась, но за дракой сладила жадным взглядом иного рода, изредка царапая соски своих огромных грудей и негромко возбужденно порыкивая.

- Кто они такие?..

- Эти? – я невинно улыбнулся. - Это эльфы, мой Майрон.

Осторожно обогнув свалку и перешагнув через кровавый след на полу, Майа добрался до меня, привычно взгромоздился на подлокотник трона – закинув ногу на ногу,  боком прижавшись ко мне и опершись левым локтем на мое правое плечо, чтобы не свалиться, и только тогда вопросил:

- Это – Перворожденные? А… тебе не кажется, что с ними что-то не так?

Я весело фыркнул.

- Да нет, с ними в гораздо большей степени всё так, чем с теми, что сейчас на лугах у Куйвиэнена [45] пасутся!

- Уф! – облегченно выдохнул Майрон. – А я уж было решил, что мне память о предпетом изменяет!.. Ты ведь этих немного… улучшил, да? В этом дело?

Я легонько пихнул его ладонью в бок – для того чтобы свалиться с подлокотника, ему бы этого хватило, но он удержал равновесие, обхватив меня рукой за плечи. Я повел плечами, сбрасывая его руку.

- Не веришь, что именно улучшил? – осведомился я, подпустив в тон толику сердитой строгости.

- Не-а, не верю! – рассмеялся он. - По-моёму, ты просто развлекался, Валатано.

Конечно, развлекался! Но дело было не только в этом…

- Не совсем, – сказал я ему. – В подвалах есть ещё пара штук неизмененных пленников. Иди, сходи посмотри. Потом мне скажешь, что о них думаешь.

Он послушно спрыгнул с подлокотника и направился к выходу из зала, так же старательно обогнув дерущихся, как и в первый раз.

…Вернулся он спустя четверть часа, задумчивый и серьёзный. Из схватки к этому времени успел выбыть ещё один урук. Майрон присел на корточки невдалеке от двух оставшихся противников и некоторое время с интересом наблюдал за ними. Потом поднялся на ноги и подошел ко мне.

- Получается, что это действительно Перворожденные, – задумчиво проговорил он, снова устроившись на подлокотнике каменного кресла. – Сравнив одних с другими, я понял, что строй фэа и роа един и у тех, и у других, только вот по-разному… поляризован, что ли?

- Все правильно, – подбадривающее кивнул я ему.

- Но почему?.. Что ты с ними сделал?

Я объяснил ему. Он внимательно выслушал, а, дослушав, улыбнулся с толикой застенчивости и сказал:

- Знаешь, Владыка, пока ты рассказывал, я понял, как их можно будет использовать. Они ведь агрессивны, как всякие хищники?

- Верно, – кивнул я.

- И размножаются быстро?

- Плодиться будут, как кролики. Со скоростью неимоверной. В противовес медленной торжественности любови Квэнди [46].

- Но если их оставить без контроля, они нам тут всё загадят, сожрут всю живность, которая есть в округе, а потом начнут друг на друга кидаться, так?

Я улыбнулся и кивнул ему: именно по высказанной сейчас Майроном причине я и позвал его сюда. Вот только желания моего умницы Майа и на этот раз опередили мой прямой приказ.

- Из них выйдут отличные воины! – с энтузиазмом воскликнул он, а потом просяще заглянул мне в глаза и, ластясь, протянул: – Можно я создам для тебя армию, мой Вала?

Ему давно хотелось чего-то подобного. Неутихающая конкуренция со старшеньким звала его к свершениям. Старшенький с давних пор был главой всех моих изменённых Майар, и у меня не было никаких причин отбирать у него эту власть, а больше командовать в моих пределах было некем. Таким образом, Майрон оказался не у дел. Старшенькому он не подчинялся, но при этом и у него самого никого не было в подчинении. Я знал не только благодаря нашей связи, но и с его собственных слов, насколько такое положение вещей его расстраивает – однажды он уж высказался определенно: он хочет быть единственным, а если уж не единственным, то первым и лучшим. Его устремления были мне понятны и знакомы, и сейчас я, наконец, был готов дать ему то, чего он так жаждал.

- А ты уверен, что с ними справишься?

Майрон понял, что согласие получено, и глаза его залучились обожанием, но игру он поддержал так, словно я и вправду устраивал ему тут какую-то проверку или испытание. Демонстрировать и доказывать мне свои таланты, дай  ему только волю, он мог сутками напролет.

Он спрыгнул на пол и быстрым решительным шагом направился к урукам. Подошел, несильно пнул ногой два сцепившихся тела, заставив их перекатиться чуть в сторону, и носком сапога отшвырнул к дальней стене пещеры обнаружившийся после этого переката извалянный в пыли кусок мяса. Ввинтился в сознания одновременно обоих дерущихся приказом прекратить драку и встать на ноги. На какое-то мгновение мне даже показалось, что уруки его послушаются: во всяком случае, бой они прервали и отползли друг от друга… но уже в следующее мгновение оба ринулись на него. Одного он отбросил ударом в морду с одновременным посылом в его сознание такого огненного заряда боли, что я даже на мгновение смутился: мне никогда не приходило в голову использовать боль, как основной компонент ментального посыла, а не как дополнительный. С воем, обхватив лапами голову, урук покатился по полу.  Второй, тем временем, будучи уже сбитым с ног, вцепился Майрону зубами в колено. Тот ухватил его за сальные космы, отодрал от себя, невзирая на собственную боль, и вздернул вверх, держа от себя на расстоянии вытянутой руки.

- Я вождь! – рявкнул он с прессингом такой силы, какую сложно было заподозрить в хрупком невысоком Майа.

Больше всего сейчас Майрон напоминал матерого волка, вожака стаи. Я наслаждался, наблюдая за ним.

В желтых глазах урука возник испуг, и вскоре в мыслях его ничего, кроме страха, не осталось. Майрон выпустил его и брезгливо вытер руку о штаны. Урук шлепнулся на пол и торопливо отполз в сторону.

Мой Майа, больше не заботясь об уруках, повернулся ко мне и взглянул выжидающе.

- Неплохо, – одобрил я. – Но что, если их будет больше?

- Я справлюсь, Валатано, – склонил он голову.

Я не сомневался, что он справится.

ᛗ-ЭVI-6

- Айт, Айтан, Адин, Адэн, Адайн, Эйден, Хэдин?.. – бормотал себе под нос светловолосый мужчина, закладывая крутой вираж вокруг столбов, отмечавших последний поворот перед финишем. – Нет! Что за затык?! Это непрофессионально – писать столько страниц со значимым персонажем второго плана, не давая ему имени, а обходясь только определением!.. Аодх, Аодхан, Аодхаган?.. Тьфу ты, пропасть! "Огненный", надо же! Ничего лучше придумать не можешь? Уподобляешься Светлым в составлении прозвищ?.. Иэгэн, Кеган, Киган? Конлей?.. И в голову ничего другого не приходит!

Руки, лежащие на рычагах управления машиной, уверенно совершали привычные действия, хотя человек был расстроен и раздражён.

Иш Шара предпочитал ещё не вошедшие в обиход обывателей летающие кары проверенным десятками лет ездящим. Впрочем, это вовсе не означало, что он хотел или собирался когда-нибудь приобрести такую машину. Ему достаточно было раза два в неделю, в свободные от работы часы, участвовать в гонках с другими любителями и опробовать фигуры высшего пилотажа на стадионе, построенном ещё в Пятую Эпоху для лётных потех и соревнований.

"Мёртвая петля" или "бочка"? – спросил себя блондин, ощущая, что не дополучил сегодня адреналина, но и задаваясь вопросом о реакции своего инструктора на запрещённый выкрутас. – Ох, пусть будет "колокол"!"

Идрис Серен скорректировал настройки авиакара и перевёл машину в вертикальный набор высоты, загадывая – или точнее: мысленно отдавая себе приказ – найти ответ на давно мучающий вопрос в те мгновения, когда летательный аппарат начнёт проваливаться вниз. Раньше такое иногда помогало…

Максимально погасив скорость и затем, когда кар ухнул к земле, мужчина ждал озарения – очистки нерешенной до сих пор задачи от эмоциональной шелухи.

И осознание пришло – инсайтом, как и ожидалось: "Хорошо, когда можно обращаться по изначальным именам, мысленно. Плохо, что нельзя произнести вслух и записать эти обращения."

Это и был ответ. Тот ответ, который Шакх Трош всегда знал, но предпочитал игнорировать последнее время.

Специальное имя для Готмога [47] придумывать не то, что не требовалось – не нужно было. Оно всегда было у главы балрогов – валараукар, как называли их в древности Светлые. И оно никуда не девалось из информационного поля Арды, из-за того что его нельзя было озвучить или зафиксировать письменно.

"Старшенький – это старшенький, – мысленно вздохнул писатель, начиная посадку. – И только так."

 

Сагилит

ᚨ-9-IЭ
{"Залог подобия": черновой набросок}

Боль ослепила меня, почти парализовала внезапным ударом слепяще-белой и сразу затем пустотно-бесцветной остроты. Я наблюдал за взятием города издалека, глазами синей драконицы, когда это случилось. Рефлекторно потянулся к Майрону, но ещё раньше, чем наши сознания вошли в контакт, и я увидел поле боя его глазами, я обнаружил отсутствие такой важной, ставшей привычной настолько, что я давно уже перестал даже изредка поглядывать на неё со стороны, части моего Я, что, казалось, она была неотъемлема от меня с самого мига воплощения в Арде…

"Старшенький!" – задохнулся я.

Майрон, хотя наши сознания уже слились, меня не услышал. Его разум рвала собственная боль потери, и хотя источник наших страданий был общий, мой Майа никогда не был так далек от меня, как в этот момент…

Я видел, как его мысленный посыл указал оставшимся без предводителя балрогам цель – убийцу их лидера, хотя их вмешательство уже запоздало. Я слышал, как его гневный призыв пожаром разросся в мыслях драконов, побуждая атаковать – догнать, испепелить, съесть. Я чувствовал, как его поощряемый вялым воспоминанием о стратегическом плане, тактических нюансах сражения и непозволительности ошибок разум кнутом прогулялся по орочьему резерву, ещё не вступавшему в бой, и бросил его на прикрытие правого фланга армии, наступавшей по выжженному драконами и подчищенному балрогами пути. Я наблюдал, как мой Майа сам, приказав следовать за собой лишь горстке избранных воинов, выходит из схватки, продолжающейся на подступах по дворцу, и устремляется через площадь в поиске Элда, вызвавшего его неуправляемую и неудержимую ярость. Имя убийцы барабанным боем звучало в мозгу Майрона.

Эктелион.

Майрон опоздал – мстить уже было некому. Но пусть сам эльф умер легко и быстро, последовав за тем, кого убил, это не отменит случившегося.

Я запомню. Не забуду и не прощу. И Элдар умоются уже не слезами, а кровью в отмщение за смерть того, кого они называли Готмогом!

…Старшенький…

Камень подлокотников трона крошился под моими пальцами.

ᛗ-ЭVI-7

Йоруэрт Кадейрн ценил неспешные прогулки по вечернему городу и совершал их для моциона и уединённых размышлений нередко – всегда, когда предоставлялась возможность. На этот раз ноги занесли его в малознакомую часть Минас-Тирита. Тусклая вывеска без одной буквы сообщала "От Утумно до Лугбурза [48]". Экзарх чуть слышно хмыкнул над этим… знаком судьбы?

А знак, похоже, действительно имел место быть – пусть и неизвестно кем дарованный, но определённо ценный. Едва переступив порог небольшого полутёмного помещёния, оформленного в тускло-зелёных и коричневых тонах, мужчина понял это. Пресловутый сочинитель идеологически верных, но тревожащих душу былей и небылиц Иш Шара сидел за стойкой бара, установив на неё локти и зарывшись пальцами в волосы. Вид у него был потерянный, трогательно-беззащитный. Перед ним стоял почти пустой стакан для больших порций крепкого алкоголя.

Подойдя к стойке, коммерсант сделал заказ и подсел слева к знакомому.

- Мои приветствия, – проговорил он негромко.

Писатель вздрогнул, убрал руки, взглянул на соседа, пару раз моргнул, будто не узнавая, потом кивнул, показав, что узнал всё-таки.

- И мои вам, – и отвернулся обратно, а затем и вовсе уткнулся взглядом в свой бокал.

Выглядел он мрачным и неготовым к общению.

Некоторое время двое пили в молчании. Брюнет искал повод для расспросов, блондин же, кажется, забыл о существовании соседа.

Наконец, экзарх решил, не ища обходных, пойти кратчайшим путём.

- Что у вас случилось, Идрис? – спросил он.

- Я только что убил Готмога, – ответил Серен почти сразу, но каким-то задушенным голосом и сделал быстрый большой глоток из своего стакана.

- Что?! – черноволосый мужчина не сдержал возгласа и даже слегка отшатнулся, но сразу опомнился и резко досадливо тряхнул головой, сердясь на самого себя; потребовал: - Поясните!

- А? – перевёл на него затуманенный взгляд светловолосый и после небольшой паузы, ушедшей на осмысление реакции собеседника, пояснил: – Я только что описал смерть Готмога.

Брюнет припомнил последовательность уже опубликованных кусков "Залога подобия".

- А разве ещё не рано? – осведомился он.

- Рано, – подтвердил и словом, и кивком блондин и звучно, почти со всхлипом, втянул в себя воздух: – Такое всегда рано!

- Главный балрог погиб во время атаки на Гондолин [49], в Первую Эпоху, – осторожно напомнил Йоруэрт, внимательно оглядывая соседа по барной стойке и пытаясь понять, насколько сильно тот пьян. – А вы ещё пишите про Эпоху Древ, и, следовательно…

- Слушай, давай без формальностей? – воспользовавшись вращательной функцией табурета, развернулся всем корпусом к коммерсанту писатель. – Уже не первый раз так беседуем… Почти друзья, верно?

Скупая улыбка тронула уголок губ экзарха Кадейрна.

- Конечно, друзья, – кивнул он и сделал знак бармену обновить им напитки. – Так что там с Готмогом?

Только что, казалось, воспарявший духом Серен погрустнел, сник и отвернулся.

- Я, бывает что, непоследовательно пишу, – ответил он после длительной паузы. – Для публикации, конечно, эпизоды в хронологическую последовательность выстраиваю, но пишу часто не по порядку. Так что, простите… э-э-э, то есть прости, Йоруэрт, я тут заливаю алкоголем смерть Готмога. Хотя кусочек-то, на самом деле, написался маленький… и слабенький, плоскенький и кривенький, – пока брюнет искал подходящую к случаю реакцию в себе, пытался подобрать слова, блондин продолжил: – Лучше бы вообще никто из Тёмных не умирал, не развоплощался и не погибал как-то иначе… Вот если бы я такое писал, это действительно была бы альтернативная история! Жаль – никому ненужная.

Сочинитель одним глотком допил остатки жидкости из своего стакана и тут же принял из рук бармена новый, отдав своему соседу по стойке благодарный кивок. Похоже, опьянел он пока не существенно, хотя и предпринимал усилия к тому, чтобы забыться в алкоголе.

- Мне – нужная, – возразил экзарх, – нам – нужная.

- "Нам" – это кому? – бросил на него взгляд, прищурившись, собеседник и, не дожидаясь ответа, предположил: – Тебе, вам – это Церкви Мелькора, правильно?

- А тебя в этом что-то смущает?

- Нет, ничего. Только какая вам будет польза от пустых фантазий, очевидно далёких от действительности?

- Если люди поверят в них, они усомнятся в правде победителей, начнут спрашивать себя не только: "А всё ли, о чём нам рассказывает официальная история, истинно?", но и "А не было бы лучше ли, если бы победили Тёмные? Как бы мы жили? Может, и неплохо? Может, даже лучше, чем сейчас?" Это то, что нам нужно. Так что польза будет. Такая же, как от нынешних твоих работ, а, может быть, даже и большая. Поэтому пиши, – Йоруэрт осторожно накрыл ладонью предплечье Идриса, подбадривающее сжал, – пиши то, что тебе хочется. Уж вреда от этого точно не будет!

Взгляды писателя, бросаемые им на говорившего в течение этой речи, были благодарными, немного смущенными и даже почти застенчивыми.

- Спасибо, – сказал он, когда экзарх замолчал. – Для меня ценно твоё одобрение. Я попытаюсь написать что-то такое, если дело пойдёт… Если вдохновение будет, – и еле слышно, в сторону: – И время.

У брюнета превосходный слух. Нахмурившись, он тут же переспросил:

- В смысле?.. Что за нехватка времени? Почему?

- Не обращай внимания. Просто мои тараканы!

Блондин улыбнулся, но как-то скованно, потом начинал хихикать, прикрывая рот ладонью, но его веселье не выглядело искренним. Наблюдая это странное поведение, экзарх Кадейрн спросил себя, а стоит ли давить сейчас, пытаясь выяснить, в чём проблема, поразмышлял о тонкой душевной организации творческих людей и решил, в результате, оставить Серена самостоятельно разбираться со своими фантомными насекомыми. Гиперопёка – один из вариантов ограничения свободы, и сочинитель может взбрыкнуть, если заботу о нём проявлять слишком часто и явно.

Приняв решение, Йоруэрт убрал ладонь с руки Идриса и даже чуть откатился назад вдоль стойки на своём табурете, чтобы дать соседу больше пространства. И получил ещё одну благодарную (на этот раз искренне) улыбку в ответ.

 

Хризоберилл

ᚨ-4-ЭД
{"Залог подобия": чистовой отрывок}

Серую пыль вулканического плато прибило дождем к земле. Получилась грязь. Много грязи, что нисколько не заботило моего Майа, боровшегося, катаясь по земле, с парой матерых волков. Рядом, восторженно повизгивая, скакала самочка, из-за которой, похоже, и завязалась эта заварушка.

Я вышел из-за уступа скалы, за которым стоял уже пару минут,  и остановился шагах в четырех от схватки.

Первого волка, постоянно метившего ему зубами в горло, Майрон отодрал от себя и, слегка придушив, отшвырнул в сторону. Второй был крайне вёртким и целить предпочитал в конечности – Майрону пришлось погоняться за ним – правда, их схватка в большей степени напоминала игру, чем настоящий бой. Наконец, волчара был изловлен, и Майа, навалившись сверху, прижал его к земле всем своим весом. Волк жалобно заскулил, прося пощады, и был немедленно отпущен. Тяжело дыша, Майрон перекатился на спину и раскинул руки. Волчица тут же подошла к нему и принялась вылизывать его лицо.

- Которая по счету будет? – спросил я негромко.

Он оттолкнул от себя самку и мгновенно оказался на ногах.

- Валатано?.. Я не почувствовал, как ты пришел…

Потому и не почувствовал, что я этого не хотел.

- Так которая? – повторил я вопрос.

- Я делаю что-то плохое? – немедленно напрягся он.

- Да нет, – я отошел к линии горной гряды и сел, прислонившись спиной к чёрным уступам застывшей лавы. – У фана, как и у роа, есть свои потребности. Только зачем ты перекидываешься? Почему именно волчицы?

- А кто ещё? – он вытер лицо и отжал от жидкой грязи волосы, потом тоже сел – как всегда, напротив. - Орчихи, что ли?

- Ну, если не эстетствовать… – протянул я. – Красота ведь – понятие относительное, сильно зависящее от точки зрения… от предубежденности, если хочешь, того, кто смотрит…

Майа глянул на меня насторожено, проверяя, уж не смеюсь ли я над ним. Сердито тряхнул головой.

- Нет уж!

- Тогда эльфийку укради. Стадо в дюжины три голов недавно мимо моих границ пробегало. Дней за пять их догонишь…

- Я не хочу эльфийку, – ответил он решительно.

- Почему?

- Потому что они… мерзкие.

- А почему они мерзкие?

- Потому что они тебе не нравятся.

Да… Можно было и не спрашивать. Мой Майа редко давал себе труд разграничивать, где заканчиваются его собственные восприятия и начинаются мои.

- А разве есть такая граница?

Пока я расслабился, нахальный мальчишка уже умудрился потянуть за свой конец нашей связи, прошмыгнуть мимо моих защит и начать подслушивать мои мысли! Я так до сих пор и не смог понять, каким образом ему удаются подобные фокусы… Видимо, дело было в том, что он в большей степени, чем все мои прочие Майар, был частью моего Я; возможно, для него вообще не существовало моих стен, до тех пор пока я не закрывался конкретно от него.

Я несильно толкнул его порывом ветра в грудь, и он растянулся в грязи.

Когда он снова сел и принялся заново вытирать лицо и отжимать волосы, я погрозил ему пальцем.

- Не нахальничай!

- Ну, Владыка, – тут же бросив свое занятие, заканючил он, – если я не буду время от времени проверять, что ты думаешь, я же постоянно буду ошибаться! И ты будешь недоволен! И тебе придется меня наказать! А я не хочу, чтобы ты меня наказывал! И ты не хочешь меня наказывать! Я же знаю!..

- Майрон, – сказал я строго, с трудом удерживая смех, – не уводи разговор от темы.

Он насупился.

- Ты не хочешь, чтобы я общался с волчицами?.. Ну, хорошо! Я больше не буду.

- Да не в этом дело, – бросил я досадливо.

- А в чём? – спросил он, и тут же без перехода: – А ты сам кого используешь?

Я мог бы сказать ему, что когда твоё Я больше, чем фана, физиологические потребности притупляются: в конце концов, вся живность в моих территориальных пределах была частью меня самого, и мне ничего не стоило переключить своё сознание на какую-нибудь совокупляющуюся парочку зябликов или горных котов, чтобы дать удовлетворение своему фана. Но я не стал ему этого говорить. Просто молчал и смотрел на него.

Он по привычке, как всегда, будучи в сильной задумчивости, принялся кусать губы.

- Но ведь не может быть такого, чтобы в Замысле у тебя не было пары! – не выдержал он некоторое время спустя. – Я понимаю, что для Майар Эру пар не задумывал, тут мы сами вольны выбирать, но для Валар-то?..

- Варда, – ответил я коротко.

- Да?.. Я не знал. Слушай, а кто тогда должен был быть с Манвэ?

Он задал интересный вопрос, ответа на который я не знал.

- Возможно, Йаванна.

- А сходится! – согласился он. – Тогда бы и Ниенна [50] не была одинокой! Только Ульмо, всё равно, остаётся без пары…

Вот уж что меня мало заботило!

- Ну, да, ему, наверное, своих Майар хватает… Женщин, в смысле, из своих… Майар, – продолжил рассуждать парень вслух и вдруг осекся.

Поднял на меня глаза.

Понял, наконец!

- Такое возможно?

Я не уставал удивляться на Майрона! Его беспокоило только то, осуществимо ли моё желание на практике, и вовсе не волновала сама странность такого намерения.

- Давай попробуем.

И я поманил его к себе рукой.

ᛗ-ЭVI-8

Не считая вымерших драконов, изо всех представителей животного мира Идрис Серен больше всего любил кошачьих: диких и домашних, больших и маленьких, котов и кошек. Он не мог сказать, что не любит собак (или каких-нибудь других зверей) – нет, он просто был к ним равнодушен. И это вероятно являлось отражением его глубинного взаимопонимания с кошачьими, подсознательной идентификации себя с ними – следствием индивидуализма, свободолюбия, самодостаточности – вольной натуры, в целом. Такими были большинство кошатников…

Таким был Мелькор. А вот Саурон – нет.

"Вот тебе и "совершенное подобие"! Никогда раньше не задумывался об этом, но Майрон ведь по натуре собачник… Конечно, "волчатник", скорее, если бы существовало такое слово… И всё же стоит задуматься над этим, и акцентуация становится очевидна. Он экстравертирован, ценит власть и социальную реализацию. Ему нужно окружение – ему нужна стая: подчинённые и тот, кому будет подчиняться он сам. Иерархия – неотъемлемая часть его видения мира. В нём даже есть боязнь одиночества – не тотальная, но всё же она присутствует…"

Мысли человека текли медленно и размеренно.

День перевалил за полдень, и в комнате стало жарко от лучей солнца, бьющих в окно. Идрис отложил писчую ручку, которую зачем-то вертел в руках и, дотянувшись до шпингалетов, распахнул левую створку рамы. Высокий звук плача сразу привлёк его внимание к земле.

Под окном, в луже, сидел пятнистый котёнок и жалобно протяжно мяукал, дрожа всем своим худеньким маленьким тельцем.

Вторая створка была срочно открыта, и мужчина выпрыгнул на тротуар. Подхватил котёнка одной рукой, прижал к груди, несмотря на то что тот был мокрым и грязным.

- Глупыш! – прошептал Серен укоризненно. – Что же ты в луже сидишь? Неужели вылезти не можешь? Или… так самоубиться пытаешься?

Собственное предположение удивило и озадачило писателя, однако заставило застыть только на несколько секунд. Перегнувшись через подоконник, он посадил котёнка на свой стол, потом, подтянувшись на руках, сам влез обратно в квартиру через окно.

Не переставая истошно мяукать, маленький зверь обнюхивал бумаги, но хвостик его уже встал торчком, показывая понимание того, что жизнь налаживается.

- Ты у нас кто? – бросил короткий взгляд Идрис. – Мальчик. Что ж… Значит, будешь Тевильдо [51] – по крайней мере, пока находишься у меня. В других местах, конечно, такое имя тебе удачи не принесёт…

Призванная на лицо ироничная улыбка была предназначена, прежде всего, для того чтобы распрощаться с невольно заглянувшей в душу грустью. Снова подхватив замолчавшего, наконец, котёнка, блондин направился в ванную комнату, чтобы искупать найдёныша в тёплой воде и хорошенько вытереть. Потом следовало подумать о его кормлении… Или не стоило настолько приручать? День-два, неделя – от силы, и случайного питомца придётся отнести в приют для бездомных животных.

"Я хотел бы тебя оставить, малыш, – подумал светловолосый мужчина, поглаживая котёнка между пушистыми ушками и жадно вслушиваясь в тихий стрёкот мурчания, – очень хотел бы! Но… не стоит. Это было бы жестоко по отношению к тебе."

 

Морганит

ᚨ-5-ЭД
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

…Земля побурела от орочей крови.

Мы проигрывали бой. Я знал, что так будет, с самого начала. Дело было не в численности подготовленной Майроном армии (здесь-то мы как раз превосходили противника), а в качестве бойцов с той и с другой стороны. Орки не много стоили против Айнур.

Моих собственных Майар было слишком мало, и они были слишком измотаны затяжными боями, начавшимися у самых моих границ, и они тоже гибли – развоплощались. Майрон был уже дважды ранен, и у него не находилось времени, чтобы нормально исцелиться. Когда его одежда в третий раз намокла от крови, я хлестнул старшенького мысленным приказом: уходите и прячьтесь. Тот без труда подхватил на руки начавшего оседать на землю с упором на воткнутый в землю меч Майрона, чьи пальцы побелели на рукояти клинка, и, распахнув крылья, взмыл в воздух.

Через пару минут я остался один в окружении десятков врагов, при поддержке только горстки выживших орков. Бой прекратился.

Раздвинув передние ряды Майар, вперед вышел незнакомый мне Вала. Он был просто огромен, что в высоту, что в обхвате. Почти на голову выше меня. Очень непривычно. И цвет волос… настолько ярко-золотой, что его уже можно называть рыжим. Узнаваемый оттенок – сам по себе напоминание, хотя я избавился от такого давным-давно.

Вместо того чтобы сказать мыслями или вслух что-нибудь внятное или хотя бы представиться, рыжий, уставившись на меня, громоподобно захохотал.

Я отыскал взглядом в толпе глаза Варды и, скривив губы, чтобы по максимуму продемонстрировать своё презрение к буйному представителю Светлых Валар, осведомился: это что, её новый муж? Она оттолкнула меня мысленно, пообещав, что я скоро пожалею о своих словах.

За спиной рыжего замаячил Манвэ.

- Ты сам пойдешь или тебя заставлять надо? – осведомился он дружелюбным тоном.

Сам я идти никуда не собирался. О чем незамедлительно и сообщил узурпатору – безмолвно, конечно. Разговаривать с ними вслух при таком скоплении Майар я не был намерен.

- Значит, поединок, – заключил Манвэ и тут же скрылся в толпе.

Я перевел взгляд на рыжего. Вероятно, он и есть поединщик. Тот подтвердил моё предположение хохотом. Я оценил его габариты. Да… Шансов у меня практически никаких. Если только…

Я ткнулся в его сознание, пытаясь прощупать.

Ого – вот это стеночка!  Такое впечатление, что кроме неё самой, там больше ничего и нет! Пустое дело даже пытаться…

Я разозлился.

Ладно! Они добились-таки своего: придется раскромсать самого себя, разрушить собственное творение – но меня они не получат! В моих пределах сами леса, горы и магма земных недр, воды и воздух, каждая живая тварюшка будут защищать меня!..

Я уже начал отсекать куски своего Я, создавая из них щит и молот, когда внезапно вокруг меня и рыжего захлопнулась сияющая невидимым глазу светом сфера, и отсекла меня от МЕНЯ. Шквальная боль от мгновенного разрыва привычных связей бросила меня на колени. Я задыхался, перед глазами плыли цветные круги.

- Только фана, – заявил стоявший надо мной рыжий с явной насмешкой.

Я заставил себя подняться, выпрямиться, уже зная, что проиграл. И уже начиная понимать, что такое этот рыжий...

Привет от папочки. Оружие, заточенное специально против меня.

…Поединок не затянулся. И всё же мне удалось продержаться дольше, чем я предполагал. Рыжий оказался довольно-таки неповоротливым – по моим меркам. В поединке на мечах он явно мне проигрывал в скорости реакции, а вот когда мечи сломались, и он пошел в рукопашную… Мне очень недолго удавалось от него ускользать; когда же он меня, наконец, поймал, наши руки переплелись, и он начал давить мне на плечи, пригибая к земле, у меня сразу затрещали кости.

Он без труда пригнул меня на колени и торжествующе осведомился:

- Сдаёшься?

- Нет, – отозвался я.

Впрочем, его мой ответ не интересовал. Он повернулся к своим, торжествующе потрясая кулаками в воздухе  и хохоча.

А я хоть смог нормально вздохнуть, когда он перестал мне давить на плечи.

Когда я оторвал взгляд от хвойных иголок, устилавших влажную землю, и попытался подняться на ноги, рядом раздался голос Аулэ:

- Руки дай.

Он стоял рядом со мной и держал безразмерную уродливую цепь с кандалами. Конец цепи волочился за ним по земле.

Я всё-таки поднялся. Мне было очень холодно. Увидев цепь,  я впервые с момента начала войны позволил себе задаться вопросом: а что они собираются со мной делать?

- До чего ты докатился, Кузнец, – упрек ли, или подначка, но я сам чувствовал, что получилось вяло.

- Руки дай! – повторил он резче.

Я мотнул головой и отвернулся от него. В спину мне сразу уперлись штук шесть или семь майарских копий. Аулэ сам взял мою правую руку и сомкнул на её запястье наручник. Краем глаза я видел, что его Майар уже раздувают мехи походной кузни.

***

Мне с трудом удалось разлепить веки. Часами, днями лежать без движения и не о чем не думать – или, по крайней мере, стараться ни о чем не думать – по-моёму, это состояние очень похоже на сон.

Надо мной стоит рыжий поединщик. Приставленные ко мне охранники-Майар исчезли из каюты.

Я сажусь на кровати. Звякает цепь.

Левый наручник сильно натирает руку. Я попытался было хоть немножко сместить его острый край с уже растертого до крови места. Не получилось.

- Ну, и чего тебе от меня надо? – осведомляюсь спокойно.

В ответ немедленно получаю по зубам. Дважды. И правой приложил, и левую не обидел.

Просто великолепно!.. Нет, я даже его понимаю: хочется ревностному ратоборцу душу отвести, а я тут под рукой – почему не воспользоваться случаем?.. Или это ещё один приветик от папочки Эру?.. Без разницы.

Сплевываю на пол накопившуюся во рту кровь.

Ну, совсем замечательно! Будет мне теперь, чем заняться: три зуба буду заново выращивать.

- Как тебя зовут? – с трудом спрашиваю разбитыми в кровь губами.

- Тулкас [52], – ухмыляется рыжий.

Тулкас так Тулкас – и знать не хочу его истинного имени!

Устало прикрываю глаза.

- Ещё бить будешь?.. Ну, так давай, бей! Хоть какое-то развлечение…

- Испугался? – спрашивает он с издёвкой.

Не дождешься!

Молчу.

Он ещё какое-то время стоит надо мной, шумно сопя, потом, громко топая, уходит. Хлопает дверь каюты. Чуть погодя – ещё раз. Слышу чье-то испуганное восклицание и открываю глаза.

Майар вернулись. Тот, что испуганно вскликнул, уже вытирает кровь на полу. Другой, худенький, белокурый, хмурится и мнётся на месте, потом, на что-то решившись, выскальзывает из каюты.

А вот это, без шуток – хорошо. Очень удачно получилось, что сегодня меня охраняют именно Майар Ниенны. Блондинчик уже побежал докладывать. Сколько сейчас на палубе крику и лозунгов "да не уподобимся мы Врагу" будет… о-го-го! Но можно будет понадеяться, что рыжий ко мне больше не заявится…

Интересно, этим глупым Майар придет или не придет в голову, что нужно принести мне воды для умывания?

ᛗ-ЭVI-9

Йоруэрт Кадейрн закрыл журнал и, отложив его на столик, откинулся на спинку дивана, уставившись в потолок.

Непроизвольно в памяти всплыли некоторые словесные картины из просмотренных по диагонали постов Шакха Троша на тему, аналогичную только что прочитанному тексту. Война Стихий [53], поединок с Тулкасом, заковывание Ангайнор [54], доставка в Валинор [55]… В "Залоге подобия" всё было выдержано как надо – спокойно и достойно. Возможно, немного чересчур эгоистично, но умные люди знают, что они и сами эгоисты, и поймут такого Мелькора, а в глазах просветлённых фанатиков Тёмный Вала и без того Моргот, и этого ничто не изменит. Так что в "Залоге" всё, в целом, было в порядке – упрекнуть Иша Шара было не в чем. А вот в блоге сходные сцены знаменовали собой начало беззастенчивого непотребного бреда о разнообразном (в том числе, и сексуальном) насилии – бреда, в который экзарх Церкви Мелькора не смог бы поверить никогда! И не потому что не допускал подобных предположений, а потому что не хотел задумываться об этом сколько-нибудь долго – не желал предоставлять такой возможности ни малейшей вероятности.

Помнится, в одну из встреч с автором он с искренним недоумением спросил Идриса Серена: "Зачем ты это пишешь? И не говори, что ради скандальной славы – я всё равно в это не поверю." Писатель ответил со вздохом: "Для того же для чего и всё остальное. Просто охватываю этими текстами совсем иной, отличный от основного, контингент читателей. Подумай, друг мой: это же самая лучшая пропаганда! Гораздо лучше официально изданной, если честно. Не качеством лучше, конечно, а производимым эффектом. Люди ведь не знают чувства более возвышенного, чем любовь, и наслаждения сильнейшего, чем секс. Или во всяком случае, они декларируют, что это так, и верят в это сами… Вот я и играю на их убеждённости, удовлетворяя их желания. Любящие Айнур – это хорошо. Но с точки зрения обывателя Айнур, занимающиеся сексом, а то и трахающиеся с элементами насилия – это ещё лучше. Непогрешимые боги давно надоели смертным. Современным людям, в большинстве своём, они не нужны. Но мифы, на которых воспитаны поколения, никуда не делись… Мои работы популярны, потому что я разворачиваю древний эпос новым ракурсом. То, что прежде порождало трепет, теперь вызывает другие чувства – обычные, простые и понятные, человеческие. И нет больше нужды искать заоблачных мотивов, если боги ведут себя как смертные. А то, что люди понимают, чему сопереживают – того они не боятся. Далее же, привыкнув сочувствовать книжному герою, эмоционально сроднившись с ним, они начинают защищать и оправдывать его в прочих ситуациях. Так ли страшны Тёмный Вала и его Майа, если они подвержены тем же страстям, что твой сосед или ты сам? Нет, с точки зрения обывателя понятность, приземлённость божества во многих поступках его оправдывает. И в этом залог победы Тьмы над Светом, как бы смешно это не звучало. Для моего читателя эльфийские Валар далеки, непонятны да и неинтересны, потому что к людям не благоволят. А вот тёмные силы имеют вполне понятные смертным желания и мотивы, стремятся ко вполне обозримым целям да ещё и не отличаются непорочной святостью, и не заставляют других её блюсти. Так с кем людям больше по дороге?"

В целом, аргументация была хороша, и экзарх её согласно принял от собеседника в том разговоре. Но сейчас он испытывал серьёзные опасения, что следующий номер журнала заставит читателей "Залога подобия" задаться вопросом: "А так ли святы Светлые Валар, если способны насильничать, пользуясь своей властью и безнаказанностью?" Это нервировало, почти пугало.

"Насколько далеко Идрис готов зайти в своей пропаганде? – Йоруэрт встал с дивана и прошёлся по комнате. – Сумеет ли он обойтись консервативными методами? Хватит ли ему чувства меры? Сможет ли он не перегнуть палку? Судя по блогу, нет! Где грань между Ишем Шаром и Шакхом Трошем? И есть ли она, вообще – эта грань?"

Блог Шакха Троша содержал нелепую ахинею. В конце концов, даже у медиумов, по-настоящему умеющих видеть прошлое, порой случались галлюцинации. И чем сильнее такие провидцы были погружены в контекст, тем выше была вероятность появления ложных видений. Это было не ново. Это было закономерно. Тем более что и сам сочинитель не отрицал, что большинство постов блога – это просто его эротические фантазии с участием любимых персонажей, и ничто большее.

"Остаётся только надеяться на сочетание его врождённого ума и приобретённой мудрости, – черноволосый мужчина нашел на письменной столе свою пачку сигарет и щёлкнул зажигалкой. – Пока что он меня ничем не разочаровывал, хотя и был несколько раз в шаге от этого. Нужно просто довериться и подождать…"

Доверять Йоруэрт Кадейрн не очень-то умел, но понимал, что ждать всё же придётся. Он никак не мог полностью прогнать из своей головы прочитанные описания событий пленения Мелькора в Войне Стихий и последующего Века Оков Тёмного Валы – описания, как кажущиеся довольно достоверными, так и откровенно бредовые. И в первом, и во втором случае было мучительно думать о том, что случилось давным-давно, и чего нельзя было изменить… ни сейчас, ни тогда. Однако хотелось (так хотелось!) исправить – или хотя бы узнать – детали: хрупкие, но раняще острые осколки прошлых событий, так многое необратимо изменивших в мире, но достоверно неизвестных никому… почти никому.

 

Вердит

ᚨ-6-ЭД
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

Резные деревянные ставни распахнуты. На окнах в верхних покоях чертогов Намо нет ни витражей, ни стекол, так что утренний ветерок, вместе с солнечными лучами беспрепятственно прошмыгнул в комнату. Вот интересно, это Манвэ через него подглядывает, или просто случайность? Вообще-то, ночь была безветренной…

Труполюбец вторые сутки склоняет меня к покаянию. Длинными речами склоняет, потому что, как выяснилось, никто из моих братишек и сестрёнок не хочет касаться своим сознанием моего. Мне уже давно стало скучно, и я его не слушаю. Мягкое кресло, утреннее солнышко, весенний теплый ветерок – в целом, всё пока не так уж плохо.

- Мелькор! – окликает меня Намо и укоряет: – Ты меня не слушаешь!

Заметил всё-таки… Ну, лучше поздно, чем никогда!

Я перевожу взгляд с зацветающей за окном вишни на его лицо. Он не скрывает того, что расстроен.

- А зачем мне тебя слушать? – спрашиваю. – Братец, перестань же ты вещать уже эту тягомотину! Я же тебе сразу сказал, что ни о чём не сожалею. И каяться не буду.

Он всё сильнее хмурится. Говорит:

- Мелькор, ты чего-то не понимаешь, кажется. Отказа с твоей стороны мы не примем. И если ты не согласишься добровольно, нам придется найти способы тебя заставить.

- Даже так? Палачом решил заделаться, Намо Мандос?

- Да оставь ты, наконец, свое ёрничанье! – он стукнул кулаком по столу, стоявшему между нами.

После этой его вспышки на некоторое время повисла напряженная тишина. За окном чирикали птички.

- Подумай ещё раз, Мелькор, – заговорил труполюбец снова, уже спокойно. – Тулкас только того и ждёт, чтобы повторить тот  визит, что был на корабле, и продолжить начатое. Он – Гнев Илуватара, и, между нами говоря, если ты не успел заметить, он не совсем… обычный Айну.

"Не совсем полноценный Айну" – я бы так сказал.

Я возвел глаза к потоку и бросил:

- Я успел заметить.

- Так чего ты тогда добиваешься? – ухватился за мой ответ Намо. – Хочешь, чтобы мы тебя ему отдали?!

Нет, этого я определенно не хотел.

- Ну, ладно, хорошо, – я опустил голову и уставился на свои закованные руки. – Во-первых, что я получу за то, что покаюсь?

- Ты ещё торгуешься!

Он осуждающе покачал головой.

- Что? – повторил я.

- Пара-тройка столетий у меня в Мандосе.

- А если не покаюсь?..

- Тулкас. Пока не покаешься. Потом – всё равно Мандос.

М-да… Небогатый выбор.

- Ладно, я понял. И в чём ты мне предлагаешь каяться? Давай по пунктам.

Он облегченно вздохнул и откинулся на спинку своего кресла.

- Орки.

…А список-то он начал, похоже, с конца…

- Орки? Чем вам не нравятся орки? – удивление я разыграл вполне натурально. – Такой очаровательный народец! Прямые, искренние, ни капли притворства! А что лицом не вышли, извини, был не внимателен, не успел заметить, что их роа так перекосило…

Труполюбец терпеливо меня выслушал и констатировал:

- Значит, признаешь, что орки – это эльфы, искажённые тобой?

- Не искажённые, а улучшенные, – возразил я.

- На Суде ты скажешь "искажённые". И будешь не нахваливать их, а сожалеть. Так?

Я покусал губы, мимолетно удивился, когда это я успел подхватить у Майрона такую дурную привычку, сравнил перспективу отречься от орков с перспективой новой встречи с Тулкасом и согласился:

- Ладно, теоретически я могу это сказать. Не вижу никаких причин, почему бы мне не использовать вражеские термины в своей речи.

- Вот и используй, – кивнул Намо. – Далее… Никаких иных миров – никаких миров вообще, кроме Арды, не существует.

Я взглянул на него.

- А сам-то ты в это веришь, сторож Илюрамбар?

- Верю, – спокойно отозвался он.

- Ну… тогда ладно! Не существует.

От того, что скажу я, что их нет, эти миры никуда не денутся.

- Врал?

- Не врал, но, так уж и быть, скажу, что врал. Репутации Отца Лжи ложь повредить не может!

- Как же с тобой тяжело, – вздохнул Намо. – Далее… Мужеложство – твоё искажение?

Вот этого я не ожидал!..

- Ну, вы даёте… Нашли, что записать в искажения!

- Этого не было в Замысле, – напомнил труполюбец.

- А-а-а… Ну, тогда да, конечно!

- Твоё?

- Моё, моё.

- Раскаиваешься?

Ещё чего! С моим Майроном не сравнится ни одна Валиэ…

- Какая тебе разница? У тебя же, вроде, жена есть?

- Мелькор!

- Ладно-ладно, раскаиваюсь.

- Хорошо. Далее… Ты нанес непоправимый вред Арде.

- Я?! – на этот раз я возмутился искренне: всё-таки, сколько бы я не ёрничал, как бы не пытался свести всё к шуткам, этот список обвинений брал меня за живое.

- Ты изменял ландшафты, создавал не предусмотренных в Замысле животных, птиц, рыб, насекомых, растения?

- Это – да.

- Раскаиваешься?

- Скажу, что раскаиваюсь, – мне вдруг стало непереносимо тошно и захотелось поскорее закончить эту комедию отречений.

- Ты разрушал и присваивал себе наши творения?

- Бездарнейшие из ваших игрушек ломал с удовольствием, потому как – гадость! – я снова завелся. – А остальные не трогал, и ты это прекрасно знаешь. Что же касается того, кто и что себе присваивал, то это вопрос спорный. Из вашего личного я не забрал себе ничего, только из отцовского, а значит – общего.

- Играешься словами, – покачал головой Намо.

А чего, собственно говоря, я хотел?.. Моё мнение здесь никого не интересовало. Кулаки рыжего гиганта снова замаячили перед моим внутренним взором.

- Ладно, скажу, как вы хотите, – нехотя согласился я.

- Раскаиваешься?

- Скажу, что раскаиваюсь.

- Ты соблазнил, развратил и увлек за собой многих наших Майар. Так?

- Они все приходили ко мне сами.

- Это не существенно. Раскаиваешься?

Я просто кивнул. Желания уточнять, что не раскаиваюсь, а только скажу, что раскаиваюсь, никакого не было. Думаю, Намо и без того понимал, что означает мой кивок.

- Ты нарушил Замысел Единого Творца и исказил многие его и наши творения. Ты нанес непоправимый вред Арде, – вывел труполюбец изо всего, сказанного ранее.

- Пусть будет так, - согласился я устало.

- Ты раскаиваешься в своем мятеже против воли Единого?

Я оледенел. До боли стиснул переплетенные вместе пальцы обоих ладоней. Я попытался образумить самого себя. Раз и ещё раз, и снова… "Слова ведь стоят так мало," – уверял я себя, но всё было бесполезно. Доводы "против" однозначно перевешивали доводы "за".

- Нет.

- Подумай ещё раз, – встревожился Намо.

- Я уже подумал. Нет, – я нашел последнюю лазейку и попытался предложить компромисс: - Может, выкинете этот пункт? Всё остальное я скажу так, как вам хочется.

Труполюбец отрицательно покачал головой.

- Это главный пункт. Его невозможно выбросить.

Я отвернулся от него и стал смотреть в стену.

- Мелькор… Я повторю вопрос.

- Не надо. Я не изменю решения.

Намо оттолкнул кресло и взвился на ноги.

- К Тулкасу хочешь?! – заорал он.

- Мне уже всё равно.

***

Каменные плиты пола подо мной были мокрыми от крови.

…Похоже, ребро всё-таки сломано, и кость торчит наружу…

Я предпринял очередную попытку потерять сознание. До сих пор все старания были безуспешными, но я был уверен, что рано или поздно мне удастся – если получается у Майар, то и у меня должно – должно, наконец! – получиться!.. Ничего сложного тут нет… Я уже понял сам принцип…

- Мелькор.

Тихий голос. Почти шепот. Намо.

…А, значит, рыжий уже ушёл…

- Только одно слово, Мелькор, и всё закончится. Только одно "да"…

…Чтобы потерять сознание нужен процесс прямо противоположный привычному расширению своего Я веером, раскидыванию его шатра во все стороны, на максимальное расстояние, на которое только можно дотянуться…

Я старательно, последовательно сворачиваю своё Я в возможно малую сферу, осторожно втягиваю в неё хвостики всех эмпативных и директивных связей, которых осталось так мало, которые и без моих усилий так непрочны… заставляю сферу сжиматься всё сильнее и сильнее – она должна стать настолько маленькой, чтобы моё фана обманулось, решив, что оно теперь – всего лишь пустая оболочка…

Я слышу тихий шелест одежд, и труполюбец опускается рядом со мной на колени. Я чувствую прикосновение его пальцев к своей шее, но не открываю глаз. Он щупает пульс, потом убирает руку.

- Мелькор, одумайся, хватит уже мучить себя и нас… Одно простое "да". Один лишь слог. Один лишь выдох. Я обещаю тебе, что простого "да" будет достаточно, и никто не потребует от тебя большего…

…Связь с этим назойливым голосом тоже надо оборвать и втянуть внутрь сферы, иначе потерять сознание так и не удастся…

Я чувствую, как его узкая ладонь проскальзывает мне под спину, и вскоре боль медленно начинает отступать.

- У тебя же уже сил не хватает самого себя исцелять! Почему ты не хочешь прекратить всё это?

…Хочу, очень хочу, но только не так, как им мечтается…

Всё – сфера моего Я стала совсем крохотной, еле заметной песчинкой в океане сознания. Теперь надо только ни о чём не думать, и сознание само свернется внутрь себя, закукливая сферу…

- Мелькор! Не молчи. Хватит уже меня игнорировать… Я могу ведь и перестать исцелять твоё фана, ты этого хочешь добиться?..

Милосердная беззвездная Тьма – ни звука, ни движения – поглощает меня без остатка. Меня больше нет, есть только Тьма.

***

Снова та же самая комната, и то же окно с резными деревянными ставнями. За окном вишня в цвету… Неужели, по-прежнему, весна – всё та же весна?.. Нет, хотя в состоянии закукленной воли я плохо созвал окружающую меня реальность, но всё-таки не настолько, чтобы полностью потерять чувство времени. С нашего предыдущего разговора с труплюбцем в этой комнате прошли месяцы, а не дни.

Я впервые за долгое время при солнечном свете смотрю на собственные руки, сложенные на коленях, и понимаю, что выгляжу сейчас, наверное, своей же собственной тенью. Кандальный браслет на левом запястье когда-то натирал кожу, а сейчас сидит довольно свободно – даже повертеть его можно…

Намо, расположившийся по другую сторону стола, шевелится в своём кресле.

- Суд завтра, – негромко произносит он.

- Я скажу "нет", – мне тяжело даются эти слова; кажется, я уже почти разучился разговаривать вслух.

- Я этого не слышал. Точнее слышал от тебя, что ты скажешь "да".

И остальные поймаются на такую простую уловку?.. Что-то мне слабо верится.

- Почему?..

Он отводит взгляд.

- Потому что надо уже как-то заканчивать эту затянувшуюся нервотрепку! – отзывается сердито. – Эльфы нервничают, Майар недоумевают, а с тобой… итак все понятно, хоть "нет", хоть "да" говори! Может, хоть в Мандосе у меня одумаешься… – он негромко хмыкает. – Хотя это вряд ли! После Тулкаса-то…

В дверях комнаты появляются двое Майар в сиреневых одеждах. Пришли меня увести. Намо останавливает их и выпроваживает парой взмахов руки.

Когда за ними закрывается дверь, труполюбец наклоняется ближе ко мне, опершись руками о стол.

- Мелькор.

- Что?

Я не испытываю никакого желания смотреть на него. Глаза побаливают на свету после долгого нахождения в полном мраке, и их легче держать полуприкрытыми.

- Как ты это сделал?

- Что сделал?

- Обморок.

Я всё-таки поднимаю на него взгляд, и губы мои чуть вздрагивают в бледном подобии былой усмешки.

- Тебе этот способ не понравится. И вряд ли тебе представится случай его проверить на практике…

- Но ты расскажешь? – настаивает он.

Я пожимаю плечами в ответ.

- Почему бы и нет?..

ᛗ-ЭVI-10

Бой с монстрячим боссом был провален дважды, и теперь команда топталась у входа в финальную локацию, не решаясь сделать третью попытку заполучить награду за прохождение длительной и непростой закопушки. Танк-людоящер [56] уже минут пять как разорялся в чате игры на тему того, что самый слабый из уронщиков должен уйти сам – добровольно освободить место для попытки призыва более сильного. Идрис Серен ещё минуты три назад перестал читать сообщения и, чтобы отвлечься от происходящего, начал копаться в инвентаре персонажа. Конечно, ситуация его нервировала, но он старательно тренировал выдержку и не собирался сдавать свои позиции. В прежние времена его персонажа-мага нередко выгоняли из группы, насмехаясь над ним за слабый урон. Маги в этой игре, вообще, были не особо сильными классом – больше контрольщиками, чем уронщиками, хотя формально и относились к последним. А персонаж Идриса плюс ко всему был ещё и безгильдейским, то есть стандартных союзных бонусов не имел… Впрочем, те времена уже довольно давно закончились, и мужчина был неприятно поражён, опять оказавшись в почти позабытой ситуации. Что он, безгильдейский маг, пусть и великолепно развитый и экипированный, может противопоставить двум ворам – представителям класса, являющегося бесспорным лидером по наносимому урону?.. Ничего. Очевидно то, что подразумевает танк: добровольно уйти должен маг.

Танк казался Идрису смутно знакомым… Пару дней назад кто-то похожий развалил прохождение этого же подземелья, ещё на первом этаже оскорбив целительницу заявлением, что "с такой лечилкой мы далеко не уйдём". Жрица дальнейших унизительных высказываний в свой адрес ждать не стала и самоустранилась из команды, а никакой другой персонаж её класса на призыв так и не откликнулся. Тот ли сейчас был людоящер или другой, точно Серен определить не мог, так как ник баламута не запомнил. Но подозрения, что на этот раз смуту сеет тот же самый игрок, не утихали.

Пять минут прошло, шесть. Дело почему-то не двигалось с места. Серен взглянул на чат. Там танк всё продолжал свои уговоры, но никто не откликался. Это было странно… Вообще, было престранно, что идрисовского мага ещё принудительно не выкинули голосованием. Мужчина решил осмотреть остальных членов команды. Целитель был приличного рейтинга, а вот воры оказались малютками – причём по цифрам почти одинаковыми. Становилось понятно, в чём заморочка. Так-так… А что же с возмутителем спокойствия?

Рейтинг танка оказался немногим выше допустимого минимума. Идрис Серен пару раз хлопнул глазами на это зрелище и обругал себя за инертность мышления. Оказывается, его маг был самым сильным персонажем в этой команде! Это ему, а не танку нужно было брать на себя лидерство. Следовало спросить: "А, может, нам не элитные уронщики, а более крепкий танк нужен? Чтобы внимание нормально отвлекал и все удары держал? Может, и мы бы тогда бы меньше падали и чаще (а, значит, и лучше) били?" Нет, выразиться, конечно, нужно было ёмче – короче и грубее, подпустив игрового сленга.

Скорее всего, играющий людоящером мутил воду, потому что боялся именно такого вывода, таких комментариев – то есть того, что именно он будет сочтён слабым звеном и изгнан.

"Вот тормоз!" – обругал себя Идрис и собрался уже активизироваться в чате, как один из воров всё-таки не выдержал давления и сбежал. Пикировка с танком потеряла смысл. Пришедший по призыву подмоги рубильник оказался рейтингом ещё ниже ушедшего вора – представителем самой низкой планки. Серен выдал значки смеха в чате. Жрец неожиданно ответил одиночным смайлом. Это немного подняло настроение. Ведь хотя на поверхности мужчина и смеялся над ситуацией, на самом деле, эта была скорее ирония над самим собой. Ответ целителя показал, что его понимают. Действительно: они, двое высокорейтинговых персонажей, позволили рулить малышу – и получили в результате то, что заслужили своей халатностью.

Конечно же, в новом составе очередной заход на босса оказался неудачным. Подозревая, вероятно, что сейчас-то уж ему могут словесно вломить объединёнными силами, танк выдал язвительную прощальную фразу и поспешно скрылся. В любом случае, продолжать попытки захода на босса смысла уже не было.

"Вот мне наглядное напоминание того, что никогда нельзя пускать происходящее на самотёк, если желаешь добиться хорошего результата, – подумал Идрис, дожидаясь загрузки главной локации, а потом заново заявляя персонажа на формирование команды в легендарную закопушку. – Я позволил себе слабость, проявил невнимательность, поддался на какой-то момент комплексу неполноценности… и вот итог! Делай выводы, дорогой… Делай выводы – и не расслабляйся."

Конечно, онлайн-игры были жвачкой, но жвачкой полезной, в тех случаях когда требовалось отвлечься от монотонной работы, сбросить напряжение. Идрис давно привык переключаться на них, когда мелодия письма переставала течь легко и свободно, когда аккорды точных формулировок становилось сложно из себя извлекать. Впрочем, говорить "на них" значило преувеличивать. С некоторых пор Серен выбрал одну сетевую игру – фэнтезийную, боевую, приключенческую, с ролевыми элементами – и играл только в неё. Ему было достаточно. Существовали исторические игры, посвящённые Войне Колец и даже Войне Гнева, но это для Идриса было чересчур. Он предпочитал непривязанное к окружающей действительности фэнтези или научную фантастику. Ведь ему нужно было отвлечься, а не рефлексировать, не увязать в болоте разнообразных трактовок исторических событий… Кстати сказать, в основном, неприятных.

Писателю не по вкусу было проигрывать в компьютерных играх веховые битвы Белерианда и Средиземья. И дело было не только в том, что ходить в них можно было лишь за "хороших" – за Светлых, но и в том, что подобное моделирование прошлого сбивало его с настроя письма, мешало спокойно и чётко проводить в текстах свою линию, зароняло в ум лишние мысли, звало спорить – сражаться даже – с посторонними мнениями. Всё это было ненужным, отвлекающим от главного. Кроме того, о поддержании позитивного настроя тоже не следовало забывать, а трактовки сценаристов исторических игр в большинстве своём расстраивали.

"Человеческий разум искажает смысл вещёй," – когда-то Идрис услышал эту несомненно правильную фразу от кого-то философствующего… он сам уже не помнил от кого, а вот фраза порой вспоминалась. Как сейчас. Она звучала как звонок будильника, она была напоминанием.

"Современные люди научились спрессовывать множество дел так, чтобы они помещались в короткие промежутки времени, а то и делались одновременно. Зачатки этого спецумения были в смертных изначально? Или они сами постепенно за века выработали его как эволюционную особенность расы? – размышлял Иш Шара, перейдя на кухню и занявшись там варкой кофе. – Полагаю, люди всегда были суетливыми торопыгами, но с приходом технического прогресса ритм их жизни всё больше стал ускоряться. Преодолев один рубеж скорости, они тут же начинали стремиться к новому – возможно, даже не осознавая этого. В современности торопыжничество уже приблизилось к грани абсурда. Особенно это заметно в активных боевых играх. Что такое секунда в быту – в период работы или отдыха, занятия повседневными делами, сна, еды, бесед и прочих дел оффлайн? Незначительный момент времени. Что такое секунда в боевой онлайн-игре? Это значимый промежуток времени, которым измеряют периоды восстановления умений и заклинаний, действия артефактов, сроки истечения квестов и многое другое. Секунда! Нет, есть, конечно, всякие "милли", "микро", "нано" и так далее секунды, но человеческим сознанием-то они не отслеживаются, а являются просто абстракциями, научными терминами!.. Вот и получается, что в современности люди уже достигли своего предельного ускорения – или стоят буквально в шаге-полушаге от этого. Хм! Мне даже интересно, что произойдёт, когда абсолютный предел скорости окажется достигнут… Если он, конечно, есть – такой предел… Да нет, конечно, есть. Должен быть! Физиология роа имеет ограничения – и скоростные в числе прочих. Другое дело, что может произойти с человеком, когда такой предел будет достигнут? Что станет с его телом?.. А с душой?.. – кофе был готов, и появилась возможность неторопливо смаковать его. – Стремление людей жить всё быстрее, быстрее и быстрее сами они объясняют сейчас прогрессивизмом и наличием кучи гаджетов, заполонивших собой наш быт до отказа. Но так ли это? В прежние века ускорение смертные развивали медленнее, и всё же ускорялись… Хотя, наверное, они всё-таки не замечали этого сами. Как не замечают, не понимают и сейчас, что скрытая суть их гонки – это стремление к смерти, боязнь на встречу с ней опоздать… Чего стоит одна только привычка празднично отмечать приход каждого нового года, продвигающего от юности к старению! Смешно… Выжимают из себя все силы, чтобы добраться до финишной черты – и одновременно боятся этого финиша больше чего-либо другого. Спешат жить – как будто бы наслаждаясь благами жизни, но на самом деле упоённо истощая, изнуряя себя, всячески приближая время своей смерти… И ценно здесь лишь то, что этому можно научиться на чужом опыте."

Задумчивая с оттенком иронии улыбка блуждала по губам светловолосого мужчины, пока он мыл чашку и возвращался в комнату – к палантиру.

 

Актинолит

ᚨ-7-ЭД
{"Залог подобия": чистовик}

Недавно я с радостью отмечал, что не потерял ещё чувство времени, но теперь я хотел бы его лишиться.

Тишина длится и длится. Минуты тянутся бесконечно долго. Часы кажутся днями, дни – неделями…

Если бы я и в самом деле чувствовал какое-то там раскаяние, думаю, мне было бы легче переносить одиночество и вынужденное бездействие. Самобичевание – неплохой способ занять свои мысли, ничем не хуже других… в чём-то даже лучше, пожалуй. Самообвинения без труда можно растянуть, замкнуть на самих себя, и тогда им не будет конца в протяженности вечности: одно будут тянуть за собой другое, второе потянет третье, третье – четвертое и далее, далее, без конца, и так до тех пор, пока не замкнется круг, и последнее обвинение не пробудит к жизни первое… Определенно, если бы во мне было раскаяние, мне было бы, чем занять свои мысли.

Но раскаяния не было, и скука – непередаваемая, неразделимая тоска была почти единственным испытываемым мною чувством, но это настроение не пробуждало дум – скорее уж, душило их в зародыше…

Я ничего не планировал, ни пытался обдумать в деталях свою будущую месть – такие размышления, конечно, заняли бы на долгое время мои мысли, но когда-нибудь план был бы разработан окончательно и полно, в мельчайших деталях, и на душе стало бы только тоскливее из-за невозможности немедленно взяться за его осуществление – это во-первых… А во-вторых, разработанный в заточении план мести был бы весьма далёк от реальности и едва ли применим на практике. Мир менялся каждые сутки, проведенные мною в темноте, тишине и бездействии.

Пробудились гномы, о которых мне когда-то докладывал Майрон. Я знал, что миновал назначенный Отцом для творений Аулэ период ограничения, а потом и Намо, изредка навещавший меня, подтвердил это. Эльфы пришли в Валинор, прилично размножившись за время пути. Недоставало лишь людей… Почему время шло, а они всё не появлялись? Не знаю. В предпетом не было точного указания сроков, а те немногие Айнур, кого мне доводилось видеть в своём заключении, о людях не говорили – даже не вспоминали. Похоже было, что смертными интересовался один лишь я, да и мой интерес был совершенно праздным при отсутствии возможности как-либо влиять на окружающую действительность.

Я предполагал, что сама конечность жизни смертных должна будет ускорить темп жизни всей Арды – то, что сейчас вершится столетиями, начнёт укладываться в годы. "Может, и хорошо, что люди не приходят, пока я отсутствую в Средиземье?" – спрашивал я себя. – Я мог бы что-то пропустить, не успеть за новшествами…" Я осознавал, что и без того даже отдаленно не могу представить, насколько изменится мир за время моего пребывания в Мандосе. Бессмысленно было строить планы, которые почти наверняка оказались бы неосуществимыми. Единственная мысль о мести, которую я позволял себе – это напоминание самому себе, что я должен буду, непременно должен буду отомстить.

Почти все связи моего фана с моим Я Стихии были разорваны: надорваны ещё моим поединком с Тулкасом и окончательно отсечены обмороком – безответственной закукленностью сознания внутрь самого себя, непозволительной для Старшего Айну – непозволительной не потому, что кто-то там (Эру, например) так сказал, а потому, что воля Валы, замкнувшаяся только пределами своего фана, исчезала из Арды. Теоретически я знал, что когда придет время, когда представится возможность, я смогу восстановить разорванные связи. Мои творения узнают меня и не станут противиться… Но это будет в отдаленном, едва различимом из тюрьмы будущем – сейчас же моя сущность ограничивалась пределами моего фана, и даже на своего собственного Майа, оставшегося где-то там, за морем, я не мог сказать: Я…

Я знал, что Майрон не развоплощен и не взят в плен, как и старшенький, но это знание служило слабым утешением. Что сделает с моими Майар время, проведенное вдали от меня – время полной свободы воли? Останутся ли они верны мне не только на словах, но и в самом строе своего духа?.. Я не знал. Я не хотел слишком пристально об этом задумываться.

Измены Майрона я боялся меньше, чем отступничества моих переделанных Майар – хотя она и была возможна… ведь прибившиеся когда-то к моему трону перебежчики из Альмарена сумели отринуть волю своих собственных Валар и добровольно перейти под мою. Значит, и у Майрона была возможность отвергнуть стержень своей сущности – своё подобие мне, и начать перестраивать свою личность, руководствуясь лишь своими собственными желаниями и воззрениями… А у него были и желания, и воззрения, отличные от моих – я это знал даже слишком хорошо. К тому же он был столь широко одарен, столь талантлив… Иногда мне казалось, что этот Майа, горевший неугасимым пламенем стремления к совершенству во всем, способен будет когда-нибудь сравниться по силе с Валой… гипотетическим Валой… а, может, и не гипотетическим… возможно, он был способен сравниться по силе со мной самим. До того чтобы превзойти Аулэ, ему оставалось ни так уж много – это я знал точно.

…Мой Майа – оторванная от меня частичка моего Я…

Здесь, в подземельях Мандоса, я не думал о нем, как об ученике, как о воспитаннике. Не как слуга он был мне нужен здесь. Мне необходима была его доверчивая открытость мне, обожающая влюбленность его глаз, его нерассуждающее послушание, проистекающее не из покорности духа – вот уж чем-чем, а покорностью Майрон был обделен, – а единственно из общности нашего душевного строя, из совершенного его подобия мне. Мне нужен был яростный огонь его души, позволивший бы вновь ярко вспыхнуть моему собственному пламени, от которого сейчас, казалось, остались лишь тлеющие уголья… Даже ласка его хрупкого фана требовалась мне – не в первую очередь, но и не в последнюю. Он нужен был мне весь – как залог возвращения моих власти и силы, как доказательство того, что я ещё существую.

Но его здесь не было… А год неспешно тянулся за годом, и годы складывались в столетия.

***

Солнечный свет по-прежнему болезненно резал глаза, хотя пошел уже четвертый год, как я был отпущен из Мандоса. Из казематов Мандоса – да, но о том, чтобы покинуть Валинор, не могло быть и речи – об этом прямо сообщил Намо, пока Аулэ размыкал кандалы. Впрочем, я и сам пока не спешил уходить.

В последние лет пятьдесят заточения навязчивые мысли о моих Майар (и особенно – о Майроне) стали причинять мне столько боли, что я почти уверил себя в их измене и теперь не спешил к ним возвращаться. Я боялся, что подозрения мои подтвердятся. Такова была одна из причин, не единственная – и не главная.

Второй причиной было мое собственное состояние: три сотни лет, проведенных в заключении, ослабили не только мое фана, но и мои силы Айну. Как не хотелось мне этого признавать перед самим собой, но это было правдой. Сейчас обычная Валиэ была сильнее меня, что уж говорить об Аратар [57]. Я не мог вернуться в Арду… таким! Мне нужно было хотя бы частично восстановить силы, и для этой цели Валинор был ничем не хуже любого другого места. С определенной точки зрения он даже подходил идеально: поскольку формально я считался раскаявшимся, понесшим наказание за свои преступления и больше ничем незапятнанным, мои братья и сёстры были вынуждены оказывать мне, по крайней мере, внешнее уважение и не могли отказать в моих вежливых просьбах.

В дневные часы я мог прийти в кузницу Аулэ и попроситься вместе с ним поработать у горна. Он, конечно же, испытывал раздражение и неудобство, но приемлемого предлога для отказа на глазах кучки темноволосых Элдар, ходивших за ним по пятам, найти не мог. И мы работали с ним рядом, бок о бок, как на самой заре времен, хотя он и ощетинивался каждый раз, когда его взгляд случайно падал на следы от Ангайнор на моих запястьях. А вечерами я мог уговорить Оромэ взять меня с собой на соколиную охоту или на псовую травлю лис. Охотник не пытался скрывать, что не доверяет мне, и во время первых таких совместных выездок чуть что окрысивался на меня, предупреждая, что, хотя он, конечно, не Тулкас, но намять мне бока сумеет. Я только доброжелательно улыбался в ответ на это, и Оромэ сникал. Спустя какое-то время у нас с ним установилось шаткое равновесие: мы предпочитали не вспоминать, кто я такой, и обсуждать только детали охоты, достоинства лошадей и псов, качество добычи.

Ночную пору я предпочитал проводить в Лориэне, и Ирмо, поначалу недовольный моими приходами, постепенно оттаял и стал расспрашивать о таких тонкостях работы с фэар, к которым сам ещё не успел подступиться. Речь шла, конечно же, об орках, но ни один из нас предпочитал об этом не упоминать… К Йаванне я нашел подход рассказом о некоторых сотворенных мною зверюшках, которых она при всём своём на то желании не могла счесть чудовищами.

К чувствам каждого из Светлых Валар я сумел протоптать дорожку. Даже Варда перестала от меня шарахаться, хотя и продолжала фыркать каждый раз при встрече и с места без разгону начинала читать нотации. Манвэ, так вообще, робкими намеками, плохо замаскированными за приказным тоном, при каждом разговоре пытался выпытать у  меня, что же я конкретно помню об Отце. Я нашел подход ко всем братьям и сёстрам. Исключением оставались Тулкас (к нему я старался даже не приближаться, для разговоров с Нэссой выбирая время её уединения) и… Скорбящая. С последней мы столкнулись только раз, я поймал взгляд её серых глаз, и в моём ответном взгляде был насмешливый вопрос; на какой-то момент мне даже показалось, что она сейчас заговорит со мной на нашем истинном наречии, но она сдержалась, вызывающе вздернула вверх свой острый подбородок и удалилась, демонстрируя презрение ко мне и своё достоинство.

Все мои братишки и сёстренки, так и не пожелавшие стать настоящими творцами, были узкоспециализированными ремесленниками, а потому, чтобы полностью восстановить свою былую мощь, мне требовались умения их всех. Работая рядом с каждым из них по отдельности, беседуя с ними, я постепенно, по частям восстанавливал свои былые возможности.

Время шло, и всё явственнее выступала передо мной на первый план главная причина, по которой я остался в Валиноре, а не попытался сразу совершить побег… Месть.

Мои враги расслабились, поверили в то, что я больше не опасен. Всё в меньшей степени они ограничивали мою свободу, всё в большей степени доверяли мне… Время для отмщения пришло.

Я знал, чего хочу: во-первых, отомстить им всем вместе – совокупно; во-вторых, реализовать отдельные, личностно окрашенные, претензии к Аулэ и Ниенне.

С вопросом о том, как достигнуть первой из поставленных целей, у меня сложностей не возникло. Древа. [58] Очередные безвкусные игрушки, не менее уродливые и нефункциональные, чем предшествовавшие им Столпы Света. Вопрос был только в средствах… Мериться силами со всеми родственничками скопом прямо в Круге Судеб я, естественно, не собирался. Знал, что подобная попытка закончится для меня плачевно. Значит, следовало отыскать окольный путь. Унголиант [59] – большая ошибка моих первых творческих поисков – припомнилась мне почти сразу, и, таким образом, ответ был найден. Пусть хоть раз аппетиты ненасытной тварюшки послужат на благо моим планам!..

С личной местью дело обстояло сложнее. Из-за Скорбящей мне пришлось придумать новое общественное понятие, которое когда-нибудь несомненно войдёт в обиход, пусть и не под моим авторством – двойная мораль. Нет, я не думал, что она поймёт, за что я мщу ей, даже если удастся ткнуть её в это носом – нет, я давно уже понял, что мой образ и понятие милосердия существуют для неё в совершенно разных плоскостях… Но я мог подарить ей возмездие за несправедливость, и это было сделать несложно. Я заставлю её реветь в три ручья по тем, кто был ей действительно дорог – по Элдар. Здесь всё ясно. Но Аулэ?.. Что делать с ним?

Ответ пришел ко мне сам собой однажды, во время совместной с Кузнецом работы. Конечно! Вот же они – орудия моей мести – прямо у меня перед носом! Род темноволосых эльфов, ходивших за Аулэ по пятам и жадно смотревших ему в рот, ловя каждое слово. Нолдор, кажется?.. Далеко не все Светлые Валар были окружены таким восторженным вниманием Перворожденных, как Аулэ, и Кузнец гордился собой по праву. Он посмел когда-то присвоить себе моего Майа – ну, что ж, в ответ я лишу его столь любимых им учеников! Только вот на этом пути следовало быть очень осторожным…

Нельзя было в открытую стягивать к себе внимание эльфов, это могло бы вызвать преждевременную ревность Аулэ и пробудить в нём утихшую было подозрительность. Изо всех Нолдор следовало выбрать кого-то одного, и на нем сосредоточить свои усилия…

Я сидел на траве и в глубокой задумчивости жевал стебель сорванного колоска, когда на меня упала чья-то тень.

- Меня прислал господин мой Аулэ со словами к тебе, господин, что всё готово, и ты можешь, если хочешь, присоединиться к нему у наковальни, – проговорил быстро и с легким недовольством в голосе, оттого что именно ему приходится быть посыльным, смутно знакомый мне голос.

Я посмотрел на говорившего.

Да, этот Элда был мне знаком – я уже пару раз обращал на него внимание, когда посещал Кузнеца. Старший сын короля Нолдор. Куруфинвэ Феанаро.

***

"Ещё! – с вытягивающей остатки сил плотоядностью пульсировал в моём сознании мысленный посыл Унголиант. – Хочу ещё!"

Вот ведь, результат юной неумеренности в средствах! Творение, восставшее против своего творца.  Сейчас я даже понял отчасти, как мог испугаться Отец, поняв, что породил того, кто способен его превзойти свой мощью… Конечно, Прядильщица Тьмы не была полностью моим созданием, но какое-то время являлась такой же частью моего Я как прочие пришедшие ко мне Майар. Была ли она изначально несколько иной, чем остальные Младшие Айнур, изменилась ли за счёт своей ненасытности, или ослабление разумной части, перекос сущности в сторону животной натуры стал результатом моих экспериментов с её фана? То есть моей ошибкой?.. Не знаю точно, но давно подспудно опасался этого, и потому со всеми пришедшими позже неё Майар работал тоньше и чётче, вдумчивее, осторожнее и аккуратнее.

Ещё только увидев Унголиант после долгого перерыва, я усомнился, а стоит ли с ней связываться? За века, минувшие с нашей последней встречи, она успела настолько разъесться, что размеры её теперь были попросту гигантскими – даже на мой взгляд. Моё фана по сравнению с ней казалось маленьким, не больше кошки на фоне эльфа. Но особого выбора у меня не было: план уже действовал, и если не реализовать его сегодня, то иной возможности отомстить мне может и не представиться… Так что я позвал её за собой. И она пошла, прельщенная обещанием обильной и сытной пищи…

И вот теперь пришла мне пора пожалеть об этом.

"Назад! – стегнул я её мысленным запретом. – Ты уже съела всё, что было! Ты сыта. И довольна."

Внушение не помогло.

"Хочу ещё! Ещё!" – вопила она в моём сознании, продолжая наступать на меня. Мне оставалось только пятиться, чтобы не оказаться придавленным этой тушей, и пытаться лихорадочно найти выход.

Улучшая Унголиант, я сделал её невосприимчивой к большинству возможностей Айнур. Она должна была стать воплощением моего гнева – она могла бы быть для меня тем, чем для Отца стал Тулкас. Как и рыжий, она обладала не только полным иммунитетом к стихиям, но ещё и умением отсекать Айнур от источников их силы. Ну, и как я мог с ней бороться? Надо было думать, что творил! Хотя теперь винить себя в этом уже поздно…

"Отдай мне их! Они сладенько светятся!" – не умолкала она.

Ну, конечно… камни. Ненасытная тварюга ведь сочла Древа "очень вкусненькими"! Мне следовало сообразить ещё тогда, что как только иной пищи рядом не останется, ей захочется сожрать сильмариллы [60]… Надо было отделаться от неё раньше, чем она проголодалась, и возвращаться в Белерианд одному!.. Впрочем, что теперь себя корить – надо как-то выкручиваться.

Поганые камешки уже прожгли перчатки и взялись за кожу ладоней. Я отключил болевые рецепторы левой руки, в которой держал их, но это отвлекло существенную часть моего внимания от Унголиант.

В принципе, можно было  скормить ей камни…

Я обдумал такой вариант, продолжая отступать и уворачиваясь от её гигантских мохнатых лап, норовивших если не поймать меня, то сбить с ног.

Нет! Сильмариллы уже сослужили мне часть своей службы, но могли пригодиться и в будущем. Не стоило уничтожать их без существенной на то причины. А аппетиты моей взбунтовавшейся Майэ причина недостаточная… Нет, я сказал, недостаточная!..

Она плюнула в меня Ночной Сетью – ах, каким удачным изобретением мне казалась когда-то эта её специфическая паутина!.. Я увернулся. Следующую порцию сжег в полете, но капли слюны Унголиант попали мне на кожу, парализуя мышцы. Я умудрился ещё пару раз ускользнуть из-под её лап, прежде чем онемение фана стало полным, и я упал.

Успел ещё подумать: как глупо!.. Быть съеденным своей собственной тварюшкой, быть развоплощенным в миг своего торжества – как глупо!..

Земля под лапами паучихи пошла разломами, выплескивая лаву, и из магмы, прямо под её брюхом вырастали огненные бесенята, казавшиеся рядом с Унголиант малюсенькими, но, тем не менее, бесстрашно ринувшимися в атаку на неё. Старшенький с распахнутыми в полете крыльями, свечой устремился вверх и вонзил в мягкое, незащищенное хитиновой бронёй, подбрюшье меч, одновременно захлестнув огненным бичом одну из мохнатых лап. Её вой в моём сознании превратился в болезненный визг, а мои огненные Майар, уже прозванные бескостным языком Элдар "балрогами", продолжали вонзать клинки в её туловище и хлестать её кнутами, сотканными из пламени.

…Она бежала, повизгивая от боли, за Пределы Ночи.

Старшенький приземлился рядом со мной и, тяжело рухнув на колени, принялся ощупывать меня, зовя и в голос, и мысленно:

- Владыка! Владыка, что с тобой?!

Он был и счастлив, и перепуган, а на щеках его, не успевая скатиться, с шипением испарялись слёзы.

"Парализован, – послал я ему мысленно. – Подожди чуть-чуть…"

Моё фана перерабатывало яд Унголиант с того самого мгновения, как он попал на кожу, и уже было близко к тому, чтобы выработать антидот.

Старшенький обхватил моё правое предплечье своими ладонями, стиснул и так затих. За его спиной начали потихоньку собираться остальные Майар.

Когда, наконец, скованные будто бы льдом мышцы оттаяли, я смог шевельнутся и сесть. Мгновенно ударила жгучая боль в обожженных ладонях, и пришлось заново спешно блокировать болевые рецепторы. Пришедшая общая нечувствительность ладоней мешала, вызывая дополнительную скованность движений и без того ещё не окончательно оправившегося от действия яда фана.

Старшенький смотрел на меня с тревогой, вопрошающе.

- Всё хорошо, – заверил я его. – Теперь всё хорошо.

- Мы ещё издали почувствовали твоё приближение, Владыка, знали, что ты возвратился, но поскольку ты не звал нас, не смели тебя тревожить, – заговорил старшенький, и, так и не задав рвавшегося с его языка "почему", признался: – Мы так ждали тебя!.. Без тебя всё здесь было не так... не так, как надо. Казалось, сама земля пытается отторгнуть нас, и все наши силы уходили только на то, чтобы не раствориться в пламени, которое одно только и принимало нас, как прежде! Мы боялись, что... – он сглотнул, и не стал заканчивать фразу. – В общем, так было до тех пор, пока лет пять назад я не почувствовал, что что-то меняется...

Я обвел взглядом моих изменённых Майар, столпившихся вокруг меня. Моё бессилие было бессилием и для них, возвращение моей силы стало и для них возрождением. Мне не следовало сомневаться в их верности... Нет, не так. Мне не стоило сомневаться в самом себе. Пора было вспоминать, что цельное Я неделимо.

Однако среди сонма знакомых лиц я не видел одного – того лица, которое я должен был бы увидеть первым по возвращении в пределы земель, некогда бывших моими... Стоп! И я снова поправил сам себя: некогда бывших МНОЮ. Пора отвыкать от привычки, приобретенной за века плена – привычки сворачивать и прятать своё сознание, свою волю. Пришло время снова расширить их, восстанавливая и множа свою власть.

Я отцепил от себя руки старшенького, легонько погладив пальцами тыльную сторону его лежавшей сверху ладони – ему  достаточно было этого для счастья – и задал терзавший меня вопрос:

- А где Майрон?

ᛗ-ЭVI-11

Идрис Серен откинулся на спинку кресла и застонал еле слышно. Свет включенной лампы, закреплённой над компьютерным столом, выхватил из вечерних сумерек в чём-то недовольную, в чём-то болезненную гримасу на его лице.

…Наверное, следовало сделать акцент на том, что Мелькор ждал прихода людей и на них возлагал свои надежды, с ними связывал многие из своих планов. Следовало. Но… не хотелось. Если честно, не хотелось это писать. Во-первых, подобной лестью грешило мелькорианство. Во-вторых, антропоцентризм, ставший основной идеологией Средиземья после ухода (и исчезновения) других рас, раздражал – не сильно, но назойливо, как постоянный писк комара над ухом. И в-третьих… писатель, носящий псевдоним Иш Шара, порой попросту ненавидел людей. Или точнее: испытывал к ним презрение и отвращение такой силы, что комплекс этих негативных переживаний можно было счесть ненавистью. И то, что сам он являлся человеком, справиться с отрицательными эмоциями никак не помогало. Скорее, наоборот.

Люди были самовлюбленны и не остановимы в самолюбовании. Ограниченные сознания большинства из них были зашорены от познания мира, придерживались примитивных воззрений, боялись всего нового и были готовы довольствоваться удовлетворением примитивных потребностей. Ни одна другая раса не породила столько кошмаров разума, мерзостей и жестокостей, сколько люди, и при этом они умудрялись пребывать в убеждённости о собственной невинности, постоянно с лёгкостью и быстротой находя тех, кого можно было взамен себя обвинить в своих преступлениях и бедах. Люди пугали сами себя страшными сказками о злых расах, демонах и нежити, приписывая им собственные постыдные страсти, а на самом деле без какой-либо внешней помощи придумывали изуверства, пытки и казни, чтобы опробовать их на практике и увлечённо применять. Люди были стадными животными, не представлявшими своей жизни без одобрения социума и готовыми практически на что угодно, лишь бы внимание и в перспективе одобрение общества заслужить. Люди довели до идеала, отшлифовали принцип коллективного блага, призванного подавлять стремления конкретного индивида. Люди так выстроили структуры своих государств и написали такие законы, что человек ранимый и тонко чувствующий обрекался стать изгоем в среде большинства или повредиться в рассудке. Люди – ограниченные, а то и откровенно тупые, трусливые и агрессивные, завистливые и алчные, похотливые, жадные и скупые, кичливые, беспринципные, подлые и прочее, прочее, прочее. Люди, заполонившие весь мир! Да как можно было их ждать?!..

Нет, стоп! Никакой социопатии. Надо вытолкнуть из разума это безумие, сбросить с себя унылое настроение, изгнать пессимизм.

Люди были отвратительны во многих своих проявлениях, но лучше ли были другие расы? Нет. Для отдельных людей, по крайней мере, были характерны вдумчивость и стремление к поиску ответов, свобода самопроявлений и творчества. Эльфы, гномы и хоббиты были просто колёсиками и шестерёнками в механизме мироздания. Их устраивали такие роли, к иному они и не стремились. Им по душе была однообразная бесконечность, раз и навсегда установленные правила, неизменность привычного быта. Им нравилось быть и ощущать себя частью глобальной системы. А люди… смертные при всех их многочисленных недостатках были иными. Находясь в постоянном движении, они непрерывно менялись. Загорались одними страстями, разочаровывались в других. Совершали злодейства и благородные поступки, переосмысливали их, корректировали восприятие, выстраивали собственное мировоззрение. Были готовы встать против властной директивы, против довлеющей воли – порой из чувства справедливости, а порой всего лишь из желания обособиться. Ни одного человека нельзя было считать бесперспективным априори, потому что, даже погрязнув в глупостях и мерзостях, завязнув в болоте привычки и обыденности, он мог сделать рывок и вынырнуть, освободиться, взлететь. Лабильность и адаптивность были основными особенностями человеческой расы. И это именно люди изменяли мир, меняясь сами.

"На рок-концерт надо сходить," – решил Идрис, рывком подняв себя из-за стола, оттолкнувшись руками от подлокотников кресла.

И тут он сначала ощутил, а потом и заметил крошечного травянисто-зелёного паучка, уверенно бегущего вниз по его голой руке, быстро-быстро перебирая лапками. Невольно возникшее чувство умиления хорошее настроение вернуло мгновенно. Писатель питал давнюю иррациональную слабость к этим членистоногим, несмотря на зачатки предсознательной арахнофобии, с которыми чаще всего успешно справлялся.

Подойдя к окну, мужчина потратил некоторое время на то, чтобы пересадить зелёную кроху на подоконник, подставляя к его краю руку то так, то эдак, и время от времени осторожно дуя на паучка. Наконец, дело было сделано, и в дальнейшем о своем выживании симпатичный малыш должен был позаботиться сам. Идрис Серен же, включив верхний свет в помещении, направился к платяному шкафу, чтобы перетряхнуть одежду и найти подходящий наряд для неформального мероприятия.

 

Иолит

ᚨ-8-IЭ
{"Залог подобия": отрывки из черновика}

Моё внимание привлек трон. Цельнометаллический, и материалом, использованным для его изготовления, стало железо, что уже само по себе было необычно. Он возвышался на пьедестале в девять ступеней, лежавших спереди расходящимися полукружьями, словно рябь на воде. Сидение было обито черным бархатом, но в остальном трон производил впечатление скорее пугающее, чем уютное. Спинка его была не классической треугольной со скругленными боковинами, а практически прямоугольной, чуть расширяющейся кверху, и венчали её острые тонкие зубцы… Присмотревшись внимательнее, я понял, что зубья эти были естественным продолжением растительного узора, вытесненного на спинке, и изображали ветви терновника, оплетенного лозой. Нижняя часть трона и подлокотники были выполнены в совершенно иной манере: здесь тоже было большое количество зубцов, но разбросанных как-то хаотично; также беспорядочно были расположены по всей поверхности скругленные выпуклости и впадины.

Чепуха какая-то! Подобное безумие и путаницу стилей мог породить только горячечный разум...

Я расфокусировал взгляд, затем взглянул на странный предмет мебели снова: на этот раз я не концентрировался на деталях, а смотрел в целом. Трон изображал сгорающий в огне куст терновника. Что мой Майа хотел сказать этой аллегорией?.. Я пребывал в недоумении.

<…>

Перчатка мешала. Я стянул её и отбросил в сторону. Для исследования повреждений и возможного исцеления мне потребуется чувствительность пальцев хотя бы одной руки. Пришлось снять блокировку с рецепторов ладони. Боль от ожога была по-прежнему сильной, но я мог её терпеть.

Снова положил руку Майрону на голову. Мои пальцы стали влажными. Я посмотрел от чего. Кровь?.. Ах, да! Он же, падая, ещё и головой ударился…

- Больно? – спросил я, не особенно надеясь на ответ.

- Заслуженно, – прошептал он.

Его пальцы обвили моё запястье, он потянул мою руку вниз, и через мгновение его губы прижались к тыльной стороне моей ладони.

У меня комок встал в горле.

- Нет, – отозвался я, как можно мягче, – нет, Майрон. Не заслужено… Ты ведь знаешь, что и я иногда ошибаюсь…

Он внезапно рванулся вперед всем корпусом, обвил мои колени и уткнулся в них лицом, и отчаянно закричал моё истинное имя в безмолвной речи, твердя вслух с иступленной страстностью, с восторгом, близким к отчаянью, с горьким неверием, переходящим в узнавание:

- Мой Вала... Владыка... Мелькор... Мэл... Мэл... – и снова по кругу, и снова, и снова.

Сокращение моего валинорского прозвища звучало в его устах столь естественно и интимно, что было понятно: он множество раз за прошедшие века называл меня так мысленно, не смея в тоске своей безрезультатно и безнадежно звать меня настоящим именем.

Я расцепил его руки, присел рядом с ним на корточки и, крепко обняв, прижал к себе, одновременно бережно обволакивая его сознание своим, уверяя, что теперь все хорошо – что теперь всегда всё будет хорошо, и показывая ему ошибочность его самообвинений.

Наконец, он затих. И мы долго пребывали в неподвижности, не меняя положения.

Я не следил за тем, сколько прошло времени. Мне было достаточно того, что мой Майа снова со мной.

Потом он пошевелился, и я отпустил его. Ещё некоторое время он сидел в прежней позе, потупив взгляд, потом несмело поднял на меня глаза и указал рукой назад, за своё плечо.

- Этот трон для тебя… И всё, что вокруг, – он сглотнул, – для тебя. Я не знал, примешь ли ты мой дар… Но ни о чем другом не мог даже думать! Я не хотел, чтобы вернувшись, ты нашел лишь руины…

Я снова притянул его к себе и нашел его губы. Иногда самые простые, безыскусные поступки значат очень многое.

…Когда мы оторвались друг от друга, он заметно повеселел и расслабился. Было ясно, что и само моё возвращение и сопутствующие ему обстоятельства перестают казаться ему злым наваждением, порождением собственной тоски.

- Так, – сказал я весело, стремясь закрепить успех врачевания его фана, – а теперь я хочу посидеть на своём новом троне. Надеюсь, этот гротеск безумия не настолько колючий, как кажется?

Он смущенно хмыкнул и качнул головой.

Мы перебрались на трон. Майрон по своей давешней привычке хотел умаститься на подлокотнике, но я не дал и усадил его себе на колени. Он поджал под себя ноги, устраиваясь поудобнее, откинулся к моему плечу, прижмурился, как довольный котёнок.

Этот новый трон оказался гораздо удобнее моего предыдущего: сидение было мягким и гораздо более широким, что предоставляло определенную свободу позы; откидывая голову, я упирался не в торец спинки, а в её поверхность, что тоже приятно радовало; подлокотники располагались точно там, где надо: не выше, не ниже – в общем, этот трон был сделан явно по моему размеру.

- Тебе нравится? – с легкой тревогой поинтересовался мой Майа.

- Очень, – заверил я его.

Декор трона, правда, продолжал меня слегка смущать, но говорить об этом Майрону не стоило. Безумие его тоски было ещё слишком близко, и не стоило вызывать его на свет слишком пристальным вниманием к её зримому воплощению.

Кстати…

- А почему "Гортхаур"? Прозвище "Майрон" тебя больше не устраивает?

Он снова слегка смутился.

- Синдар обозвали. А мне в тот момент, как услышал, показалось, что они в чем-то правы… К тому времени Майроном я себя уже давно не чувствовал, а вот Гортхауром… вполне.

- Понятно… Ну что ж, – сменил я тон на шутливый, – Гортхаур так Гортхаур! Меня не может не радовать, что у меня такой стра-а-ашный Майа! А я тебя теперь буду звать… м-м-м… Горт? Горту? Горти!

- К-как? – он, прекрасно знавший мою нелюбовь к прозвищам вообще, а уж к сокращенным прозвищам – тем более, уставился на меня во все глаза.

- Горти, – повторил я. – Или Горт. Ну, не лишать же тебя права называть меня Мэлом! У тебя это так чудно выходит!..

Теперь он смутился довольно сильно – видимо, и сам не помнил, что бормотал в смятении встречи.

- Ты… не сердишься? – спросил неуверенно.

- Нет! – рассмеялся я. – Ну, подумай сам, чем, право, одно прозвище может быть хуже другого?.. – и, не дожидаясь ответа, поинтересовался: – А эту манеру сокращать слова ты завёл в ожидании появления смертных, так?

- Пожалуй… Я никогда не задумывался… Наверное, да.

- Ну, что ж, – снова улыбнулся я. – Интересный способ обуславливать будущее. Посмотрим, как он будет работать…

ᛗ-ЭVI-12

"Неужели я начинаю исписываться?.. Нет. Полнейшая чушь, конечно! Просто сбился с ритма. Роа теперь… рядом с ним, надо признать это!.. пылает желаниями, и это нарушает спокойствие фэа. Лучше думать о деле. Я раз за разом утыкаюсь в проблему с именами, и мне уже начинает казаться, что она является наиважнейшей, непреходящей, тотальной… Хм! С другой стороны… Может быть, так и есть, так всегда и было, просто я старался не обращать на это внимания?.."

Светловолосый мужчина встал, подошёл к окну и прижался лбом к прозрачному стеклу. Дилемма была не решаема.

"Реальный диссонанс в структуре мира начался тогда, когда истинные имена были подменены прозвищами? – спросил он себя, глядя в окно, на улицу. – Это произошло случайно или было запланировано? Так или иначе, но все мы следуем не посылам судеб, заложенным в именах сущностей, а искусственным программам, навязанным нам какими-то кличками…"

Слабо пискнул свёрнутый в трей чат, доступ к которому был не у многих знакомых Иша Шара. В частности, у его редактора, но едва ли в первом часу ночи в чате объявился именно он… Интуиция сигнализировала о том, кем может оказаться стучащийся полуночник. И было любопытно, верно ли спонтанное провиденье или ложно.

Идрис открыл чат.

"Как ночь?" – писал пользователь, обозначенный значком багрового ока, весьма позабавившим писателя, когда он увидел его впервые.

"В разгаре", – ответил блондин тотчас, мысленно порадовавшись, что интуиция в этот раз не дала сбоя.

"Насыщенная?" – новый вопрос возник почти сразу.

"Меньше, чем хотелось бы."

"А что так?"

"Можно было бы сказать "застой в творчестве", но это будет неправдой. Точнее: не совсем правдой. Писаться у меня пишется, вот только не то, что надо."

"Пояснишь?"

Идрис со вздохом набрал:

"На романтику меня тянет. Пишется что-то несерьёзное. Мне нужно главу о приходе Мелькора в Ангбанд привести в порядок, но у меня всё время дело стопорится…"

"Из-за чего?"

"Длинная эмоциональная сцена – без обращений. Просто кошмар."

"А в чём проблема с обращениями?" – казалось, Йоруэрт Кадейрн искренне недоумевает.

Серен хмыкнул и поднял глаза к потолку, потом быстро отстучал на клавиатуре:

"Ты это серьёзно спрашиваешь?.. В их неуместности, конечно. И не говори мне про истинные и те, что я использовал раньше! Я описываю изменённую ситуацию…"

"И именам тоже нужно обновление? Согласен, это целесообразно. Но менять ведь действительно не на что, не так ли?"

Идрис некоторое время просидел, не отвечая, раздумывая.

"Так ли, конечно, – ответил он, наконец, после некоторых колебаний. – Но я всё-таки пытался… Тебе это, наверняка, не понравится. Но я попытался поиграть с их стандартными прозвищами."

"Как с ними можно играть?" – на этот раз привкус искреннего удивления экзарха, казалось, можно было ощутить в мировом эфире.

"Я их сокращал, – признался писатель, – до уменьшительно-ласкательных."

Пауза перед появлением ответной строки оказалась длительной.

"И… как это выглядело?" – появилось на экране минуты две спустя.

"Ну, как это могло выглядеть? Горт, Горти, Гор, Сау, Саур…"

"А в ответ?"

"Мэл."

Новая пауза была несколько короче предыдущей.

"Иногда мне кажется, что ты не в себе, Идри."

Светловолосый мужчина заливисто расхохотался, благо собеседник не мог его услышать.

"Только иногда, Йоро? Мне казалось, что ты считаешь меня пребывающим в таком состоянии перманентно!"

"Ты делаешь всё, чтобы меня в этом убедить. Но если серьёзно, то… я не люблю сокращений. Для слов, вообще, и имён, в частности."

"Но моё имя сокращаешь?"

"Потому что тебе это нравится."

"С чего ты взял?.. Впрочем, стоп. Это есть, не буду спорить, чтобы не зацепиться языками в болтовне о чепухе. А знаешь,  почему нравится?"

"Почему?"

"Потому что это атрибут нормальности, адаптивный элемент мимикрии."

"Надеюсь, сам ты понял то, что написал. Потому я – весьма относительно."

"В представлении людей, – Идрис остановился, подумал и добавил уточнение: – людей запада прочно засела идея о том, что одним из признаков доверительных дружеских отношений, а также благополучия в семье являются обращения близких друг к другу не по полным, а по уменьшительно-ласкательным именам.

"Тёмные Айнур – не супруги. И не родитель с ребёнком."

"Может, добавишь ещё и "не друзья" тоже? – Идрис раздражился и забарабанил по клавишам сильнее, хотя бы так выбрасывая спонтанно вскипевшую в душе злость. – Их можно считать семьей по ряду признаков! А, впрочем, не буду пытаться доказывать тебе это. Приведу другой аргумент. Если мои читатели станут воспринимать Мелькора и Саурона как семью – и не просто как семью, а как семью счастливую и гармоничную, разве вам… т. е. нам это будет не на руку?"

"Принимается, – почти сразу пришёл ответ. – Если сможешь убедить их в этом, используй какие захочешь сокращения."

"Проблема в том, что я не уверен, что смогу. Сам же понимаешь… Ласкательные сокращения от оскорбительных прозвищ – это абсурд."

Светловолосый мужчина откинулся на спинку компьютерного кресла и устало потёр глаза. Дав им покой, а себе – короткую передышку, он лишь минуты через полторы снова взглянул на экран.

Там было написано всего одно слово.

"Валатаро [61]."

Сердце ёкнуло.

"Не понял," – быстро набрал он ответ.

Пояснение, вызвавшее на лице блондина нежную и одновременно грустную улыбку, не замедлило последовать:

"От лица Саурона можешь использовать обращение Валатаро."

"Вала-тар… О? По аналогии я Валатано, я так полагаю?"

"Не нравится?"

"Ну… не знаю, честно говоря. Очень формально, жёстко, холодно. Почти официозно. Это совсем не то, чего бы мне хотелось. Скорее, противоположно желаемому…"

"А тебе бы хотелось чего-то альковного?" – кажется, даже в напечатанном виде слова сочились насмешкой.

Идрис Серен глубоко вдохнул и выдохнул, снова на несколько секунд прикрыв глаза.

"Неважно, – напечатал он после этой передышки. – Мало ли чего мне хочется? Романтические бредни всё равно отправляются в блог. А за идею – благодарю! Такое обращение… – мужчина, поколебавшись над формулировкой, набрал: – позволило мне, наконец, увидеть эту сцену. Запишу сейчас же. Думаю, через пару часов получится нормальный эпизод."

"Мне будет любопытно посмотреть, что у тебя выйдет."

Ишу Шару очень хотелось прочувствовать, насколько сильно любопытство собеседника, но фантазия спала, а эмпатия затаилась на пару с интуицией. Приходилось довольствоваться исключительно рациональной оценкой ситуации.

"Хочешь стать его первым читателем?"

"Позволишь?"

"Почему нет? Своей помощью ты определённо заслужил это право. Жди письмо к утру… или даже раньше."

"Благодарю!"

Когда хотел, экзарх Кадейрн мог обнять своим теплом весь мир. Или это только мерещилось тем, кто оказывался под воздействием его обаяния?..

"Да не за что пока. Ну, я прощаюсь…"

"Доброй ночи и успешного творчества!"

Несмотря на то что приходилось довольствоваться лишь надуманными предположениями о чувствах, желаниях и намерениях далёкого собеседника, писатель чувствовал в себе значительно больше энтузиазма к творчеству, чем в начале разговора в чате. Специально или нет, но Йоруэрт Кадейрн подпитал Идриса Серена энергией, вернувшей оптимизм и желание действовать.

ᚨ-8-IЭ
{"Залог подобия": чистовик}

Я стоял у отрога горы на входе в горную долину и смотрел на холодный, мрачноватый, но смотрящийся крайне экзотично замок – то, во что превратилась за время моего отсутствия порубежная крепость, заложенная некогда у самого края моих пределов и павшая в первые дни войны, которую Элдар уже успели наречь Войной Стихий.

Я пришел сюда один, тайно, несмотря на все протесты старшенького, клявшегося, что Майрон прибежит ко мне сам, как только узнает, что я хочу его видеть. Я не сомневался, что, позови я, он бы прибежал, но мне нужно было другое. Я хотел посмотреть сам, со стороны, но своими глазами, чего добился Майрон за века моего отсутствия. Я хотел увидеть и уловить в его сознании первую непроизвольную реакцию на моё возвращение, я хотел убедиться... В чём? Я и сам толком не знал. Ну... по меньшей мере, в том, что он ждал меня и желал моего возвращения.

И вот теперь я стоял и смотрел на сумрачную твердыню, начиная подозревать, что могу оказаться нежеланным гостем в её стенах. Здесь царила воля моего Майа, ею были пропитаны скалы, ею был напоён воздух. Я не ошибся в оценке способностей Майрона: амбиции заставляли его стремиться к власти, изначально присущей лишь Валар – и не только стремиться, но и достигать вершин, большинству Майар недоступных.

Приобретенное умение сворачивать своё сознание, прятать свою волю от чужих глаз, снова пригодилось мне: любой Младший Айну всегда особенным образом чувствовал приближение любого из Старших, а тем более своего собственного Валы или Валиэ. Мне же не нужно было, чтобы Майрону стало раньше времени известно о моём появлении.

Я пешком миновал долину и подошел к железным воротам крепости. Они были широко распахнуты, хотя уже вечерело – впрочем, в этом-то не было для меня ничего неожиданного: оркам свойственна ночная активность, а разрушенный войной и заново отстроенный Майроном форпост был, по словам старшенького, чисто орочьей крепостью… что и обусловило трансформу, выбранную мной ныне для своего фана.

Подходя ближе, я с интересом присматривался к страже, стоявшей у ворот, к отряду, втянувшемуся в стены крепости и к тем отдельным особям, которые перемещались по двору, занятые не просто привычными, а отработанными долгой практикой делами – во всех этих передвижениях чувствовалась четкая система, праздно слоняющихся орков я не заметил, да таких, похоже, и не было. И сами уруки выглядели иначе, чем я помнил их. Те мои первые орки в большей степени были хищными животными, чем разумными существами – первозданный хаос пульсировал в них. Эти же… в первый момент я даже не знал, есть ли аналог, с которым я мог бы сравнить их, но через мгновение понял: эти новые орки своей сосредоточенностью на деле, которым занимались, скрупулезностью действий, отточенностью движений напоминали мне валинорских эльфов в большей степени, чем своих же собственных предков минувшей эпохи. Не шкуры и тканые лохмотья, а нормальная одежда и доспехи поверх: от легких плетеных кольчуг вошедшего в крепость отряда ("Разведчики?" – предположил я в лакуне между другими мыслями) или гибкой сегментарной брони, которую носила большая часть орков, увиденных мной во дворе сквозь проем ворот, до полных пластинчатых доспехов, как те, что были на стражниках. Уруков, живших до Войны в моих пределах, с трудом удавалось вооружить даже дубинами, большинство из них предпочитали собственные когти и клыки любому другому оружию; вооружение же здешних орков, как и броня, было разнообразным и, несомненно, превосходно сделанным – словно в противовес тому, что я помнил!.. Орки, сражавшиеся за меня в первой Войне, были ордой, состоявшей из множества согнанных вместе стай, здесь же я видел… армию – обученную, дисциплинированную, хорошо вооруженную армию. Это зрелище для меня было одновременно и любопытным, и в чём-то… совсем слегка… неуютным – неприятным даже. На подобную упорядоченную систему я насмотрелся в Валиноре вдоволь, и потому не испытывал радости, обнаружив её по возвращении домой.

Когда я приблизился к воротам, один из стражников остановил меня:

- Ты кто? Зачем и откуда?

Гортанная, но четкая речь – слова выговариваются без труда. Ещё одно отличие от первых орков, заменявших половину высказываний нечленораздельным рычанием.

- Посланник от Вождя Огненных Духов с руин Потухшей Горы, – ответил я так, как было подсказано мне старшеньким, когда мы с ним моделировали мой приход сюда, готовя ответы на гипотетические вопросы, могущие возникнуть у тех, кто меня встретит. – К Хозяину Твердыни Южных Рубежей. С письмом.

Оказавшись от стражников-орков в нескольких шагах, я обратил внимание на ряд небольших ошибок, допущенных мной при создании нынешней трансформы моего фана. Да, я выглядел сейчас орком, как это и задумывалось, но за образец для преображения мною был взят тот образ из памяти, который, как оказалось, успел претерпеть существенные изменения за прошедшие века. Оттенок кожи моей трансформы был смуглым с чуть заметным зеленоватым оттенком, скуластые же лица орков, которых я сейчас видел перед собой, отличались землистой бледностью, да и, в целом, их черты были много изящнее и пропорциональнее, чем у их предков. Менее мясистый, хотя и большой рот, клыки покороче, лоб повыше, глаза узнаваемо эльфийской миндалевидной формы – хотя и, по-прежнему, не такие большие, как у Элдар, но всё-таки существенно большие, чем у первых уруков.

Ну, и почему ты не подсказал мне, старшенький, что я совершаю ошибки, трансформируя своё фана?.. Умысла в твоём молчании не было… значит, ты и сам не знал, как изменилась внешность орков из тех племен, что прибрал к рукам Майрон. В чем причина этих изменений? Едва ли одна только строгая упорядоченность быта этой крепости могла настолько сказаться на роа орков… Приток эльфийской крови, быть может? Если так, то это означает, что Майрон поддерживает некоторые связи с Элдар Белерианда… Занятно.

- Он сейчас как раз в своих покоях, – сообщил мне между тем стражник. – Значит, так… идешь прямо – попадешь в цитадель. По главному холлу до конца, потом вверх по левой лестнице. Девятый этаж, и там уже не ошибешься.

"В своих покоях"!.. Ко мне вдруг всем скопом вернулись отодвинутые в дальний уголок разума воспоминания – всё то, что я запрещал себе вспоминать. Стало очень душно в пределах пространства не-Я и захотелось распахнуть купол воли сию же минуту, накрывая им и саму эту крепость, и все близлежащие земли, и дальше, дальше… Но я осадил себя. В Мандосе сходное желание было неосуществимым, и потому безысходным, а здесь и сейчас я знал, что намерение моё реализуемо на практике, и это знание утишало жар страстного стремления к простору – уверенность позволяла мне подождать.

Однако искорку гнева, вспыхнувшую в душе при словах стражника, мне полностью потушить не удалось – я лишь слегка присыпал её пеплом.

Коротко кивнув в подтверждение слов орка-стража, я миновал ворота и быстрым шагом пересек двор, направляясь к главному строению крепости. Меня больше не интересовали ни архитектура замка, ни обстановка нижнего зала башни, который я пересек, войдя внутрь, ни спешащие мимо орки. Я взбежал вверх по лестнице, нигде не замедлившись, и оказался в длинном пустом коридоре, освещённом ярко горевшими факелами. Я быстрым шагом направился вглубь него и, дойдя где-то до его середины, обнаружил по левой стене широкую двустворчатую дверь высотой в два орочьих роста. Возле этих дверей, как и у ворот крепости, стояла пара стражей в тяжелой броне. Я бросил вопросительный взгляд на правого из них, сделав жест в сторону двери. Орк невозмутимо кивнул, уставившись взглядом в противоположную от себя стену.

…Похоже, что стража стояла здесь чисто условно, особой нужды в ней для себя мой Майа не видел. Я уже начал понимать логику его поступков, в первый момент удивившую меня, поскольку не от моего Я было это решение: Майрон ковал дисциплину из увертливой природы свободолюбивых хищников, он дрессировал зверей…

Я толкнул правую створку двери; она легко и бесшумно скользнула на петлях, приотворяясь. Я вошел и закрыл дверь за собой: каким бы не вышел наш разговор с Майроном, свидетели его мне были не нужны.

Одним единственным взглядом я охватил помещение, в котором оказался. Почти пустой зал: лишь стол и резное кресло тёмного дерева в десятке шагов от огромного стрельчатого окна, не застеклённого ни цветным стеклом, ни прозрачным – возможно, в самую непогоду оно закрывается съёмными ставнями или занавешивается тяжёлой промасленной материей, как делали в некоторых из залов моей первой крепости огненные Майар, когда им требовалось накопить и поддержать тепло в помещении, – лишь стол, кресло и ряд стеллажей со свитками и немногочисленными переплетёнными книгами вдоль правой стены, на левой же – гигантский ковер с высоким ворсом, окрашенным в сиреневые, фиолетовые, лиловые и малиновые тона таким образом, что из огненного хаоса краев по мере приближения к центру складывалась четко упорядоченная геометрия узоров. На ковре были крепления для различного оружия, часть из которого находилась на месте, а часть – отсутствовала. Здесь висели мечи – длинные, полуторные и несколько двуручных, – кинжалы различных форм, булавы и моргенштерны, ятаганы и парные топоры, лук, копье, алебарда… я не стал рассматривать долго и пристально. Стены зала были облицованы тёмным, почти чёрным, матовым камнем, а пол и потолок – дымчато-серым, глянцевым, почти зеркальным. Тени, порождаемые закатными сполохами в сумраке неосвещённой залы – тени от движущейся в стремительном течении танца с мечом фигуры наползали к двери по верху и низу, отвлекали внимание, дезориентировали – и в этом зрелище было достаточно от Я, чтобы искра гнева под пеплом запрета, угаснув, перестала тлеть.

Я прошел в центр помещения, довольно просторного по меркам моих сестёр и братьев и грандиозного своими размерами с точки зрения сотворенных. Свернув свою волю в сферу столь малой величины, насколько это возможно было сделать, оставаясь в сознании, я направился к фигуре, упражнявшейся с мечом.

Я уверился, что мое Я спрятано идеально, так как мой Майа заметил меня только спустя несколько мгновений после того, как я приблизился, когда при очередном финте с разворотом он оказался лицом ко мне – и вздрогнул от неожиданности.

- Кто ты? – сорвалось с его губ непроизвольно с отчетливой интонацией раздражения.

Заданный вслух вопрос подразумевал другой, мысленный: "Почему я тебя не почувствовал?!"

Он стоял, опустив меч острием к полу, и его взгляд цепко ощупывал меня, а я слегка рассредоточил взгляд, чтобы случайно не встреться с ним глазами.

На заданный вопрос я не хотел отвечать вслух: не смотря на все ухищрения, он мог узнать мой голос. Я сделал ещё пару шагов вперед, достал из-под плаща и протянул ему свиток, написанный старшеньким по моему приказу. В свитке сообщалось, что я вернулся в Белерианд и сейчас нахожусь на руинах моей старой цитадели, прозванной эльфами Утумно.

- Ты немой? – задал Майрон следующий вопрос, пропустив логическую связку "Почему не отвечаешь?" в своей обычной манере достижения цели наиболее коротким путем, а сейчас его целью, несомненно, было желание понять, почему он не почувствовал моего приближения.

Я не ответил, продолжая стоять напротив него со свитком в протянутой руке.

Мой Майа шагнул вперёд и взял, наконец, письмо, но не уделил ему даже мимолетного внимания, а впился взглядом в мои глаза, ища в них осмысленность, за которую можно было зацепиться в ходе дальнейших исследований, и одновременно стараясь нащупать моё сознание, найти хотя бы намек на наличие чувственной или разумной оформленности движений фэа… нахмурился, не обнаружив ни малейшего признака мыслей, желаний и воли. Я не мог показать ему даже отблеска на внешней грани сферы своего Я – он бы мгновенно узнал этот отблеск, поэтому… пусть немного помучается вопросами без ответов.

Пары минут, пока длилось молчание, мне хватило, чтобы охватить взглядом облик Майрона, отметить и оценить изменения, произошедшие в нём.

…Изменения были, но не очень существенные. В нём прибавилось уверенности в себе, непреклонности и непроизвольной властности, проскальзывавшей в каждом движении. Линия губ из просто упрямой стала жёсткой. Сильно поубавилось мимических движений, черты его лица казались застывшими. Взгляд стал стальным, холодным, лишенным эмоций. Длинные волосы свои он теперь увязывал в воинский хвост. Вот собственно и всё.

Я задумался: а какие, собственно говоря, выводы я могу сделать на основании этих незначительных деталей?.. Что поражение в Войне, моё пленение и долгое одиночество ожесточили его? Ожесточили… Нет, пожалуй. Ожесточенность – это эмоция, а я не находил в нем прежней порывистой эмоциональности; скорее уж казалось, что страстность спонтанных проявлений задавлена в нём, вытеснена куда-то на периферию сущности, доминантой которой стало стремление упорядочивать окружающий его хаос. Это не радовало, хотя я и убеждал себя, что тяга Майрона к организованности и регламентированности окружающего пространства не могла превысить пределов моей собственной, а, значит, и не могла быть противофазой моего Я, каковой была упорядоченность Светлых. Что я мог заключить ещё, руководствуясь изменениями лишь во внешней составляющей его фана? То, что бремя долгожданной власти позволило, наконец, отразиться на телесном плане чертам характера, прежде дремавшим в Майроне подспудно? И первое, и второе предположение были равно возможны. Они даже, если подумать, не являлись взаимоисключающими…

Пауза миновала, и тут Майрон шквальным вихрем ударил вокруг себя, по плоскости, пытаясь нащупать моё сознание. В миг удара я сжал сферу своей воли настолько, что меня даже слегка замутило, но результат окупился – мой Майа её не нашел.

- Однако!.. Ещё и бездушен… Кто-то из нас, похоже, научился-таки поднимать трупы… – задумчиво бросил он в пространство, одновременно пытаясь отыскать на мне следы воздействия знакомых сущностей. – Кто? Жаль, что тебя спрашивать об этом бесполезно!

…Что это ещё за история с оживлением трупов? Какой ерундой маялись Майар в моё отсутствие!..

Я ещё успел подумать об этом, а в следующее мгновение затухшая было искра гнева во мне снова вспыхнула и начала разгораться ярче и жарче.

…Не похоже, чтобы моего драгоценного Майа, которому я дал столь многое, интересовал факт моего возвращения. И не особенно-то он спешит встретиться со мной снова! Он не мог не почувствовать моего возвращения в Белерианд – остальные ведь ощутили его! Восприняли, осознали – и явились сами. Майрон же, как сидел в своей крепости, так и не двинулся с места, несмотря на то что близился к концу лунный цикл, начавшийся в ночь моего возвращения! Он мог не успеть к драке с Унголиант, но уж после этого у него было достаточно времени, чтобы найти меня… Но он даже не попытался сделать это!..

Я не принимал обдуманного, взвешенного решения о прекращении затеянной мной игры, я просто позволил искре гнева вести меня, реализуя стихийный порыв.

В доли секунды, когда я спонтанно начал распахивать купол свой воли, мною был уловлен отголосок намерения Майрона, завершенной мыслеформы: "Вызвать орков. Связать этого странного гонца и срочно заняться им. Исследовать. Бездушен… С этим стоит разобраться!.."

Кокон моего сознания развернулся, сфера моего Я стремительно раскрылась, выпуская наружу щупальца воли. Я действовал и ощущал, насколько медленно – медленно, пусть это и составляет доли мгновений – сущность Майрона сливался с моим Я.

…Для старшенького процесс слияния был мгновенным и органичным, Майрон же… ему было неприятно, и хотя он нисколько не противился, но и встречного движения, естественного в своей спонтанности, не было. Насколько же он от меня отвык!..

Одновременно с раскрытием купола воли я начал трансформировать фана, возвращая себе привычный вид. Этот процесс не мог быть кратким, как случалось со стремительным плетением узора полиморфии животных форм, которым я часто развлекался до Войны, чему мои Майар неоднократно были свидетелями. Трансформация фана в животную форму – полиморфия низшего порядка, и цельность сущности Айну она не затрагивает, а поэтому может быть произведена почти мгновенно, тогда как наделение фана особенностями роа – процесс намного более длительный и трудоёмкий, потому что хотя он и не дробит сущность, но все же временно видоизменяет её. В ходе обратной трансформации требуется аккуратно и кропотливо восстанавливать частично нарушенную вязь рисунка фана – всю паутину мельчайших связей, составляющую структуру сущности Айну на всех уровнях бытия в совокупности. Не мгновенное действие, а протяженный процесс.

Для моего Майа явление моей воли обнаружилось раньше, чем стал заметен эффект трансформации фана. На лице Майрона отразилось изумление, от неожиданности он отступил на шаг. Я ощутил всё: и его радость от моего возвращения, и недоумение по поводу происходящего, и… ужас. Шок, паническое изумление были реакцией на то, как я выглядел. Майрон не пытался осмыслить мой облик, он не искал причин и не задавал вопросов, он просто не понимал.

Через несколько секунд после того, как отшатнулся, Майа сделал шаг ко мне и опустился на одно колено, склоняя голову и протягивая мне свой меч на открытых ладонях.

Я не успел поймать мотивацию, побудившую его к такому поступку. Да и была ли она, вообще? Если и была, то не в верхнем слое его сознания, а ведь с момента раскрытия купола воли прошли мгновения, и моё Я ещё недостаточно полно пронизало его сущность, чтобы я без усилий мог увидеть то, что лежало глубже. А само действие Майрона? Что это был за жест? Что за поза?.. Никогда прежде ничего подобного мне видеть не приходилось.

- Валатаро, ты вернулся… таким? – эта мысль прозвучала настолько громко на всех уровнях его существования, что становилось неважно, была ли она произнесена вслух или только мысленно.

Доля секунды – я не понял, о чём он. Следующее микро-мгновение: "Он решил, что?.. Нет… Невозможно! Да как он смел счесть, что моё фана так изменилось?!.. Как он мог поверить в подобную перемену?!.."

Искра гнева, вспухавшая бутоном костра над пеплом вековых запретов, внешних и  внутренних, разрасталась пожаром всёсжигающей ярости. Я сдержал себя лишь в одном – не дал заполыхать всему пространству под куполом воли, порождая глобальные разрушения на всей территории, которую Я уже успело накрыть. Я свернул спектр, превратив его в конус, и волна моего гнева ударила по тому, кто был его причиной.

Майрон упал, скорее даже – его отбросило на спину. Меч, выпавший из разжавшейся руки, звякнул о каменные плиты пола. Он сильно ударился головой, и, в момент падения, не пожелав сразу выпустить меч из рук, поранил левую ладонь, в которой держал острие клинка.

Вид капель крови на светлом металле мгновенно погасил мою ярость. Я понял, что степень моего гнева была избыточной: слишком долго я не позволял себе (точнее: не мог позволить) проявлять эмоции свободно, неподконтрольно разуму, и вот теперь не соразмерил их силы.

В сознании Майрона я читал, что он считает мой гнев вполне оправданным и видит причину его в том, что он неправильно решил поставленную мною перед ним задачу. Его восприятие моей вспышки укладывалось в странную схему, заполнявшую собой большую часть разума моего Майа – жестко упорядоченную схему военной иерархии, в рамках которой командир не только имел право, но и должен был наказывать за ошибки.

Трансформация фана была завершена. Я подошел к Майрону и склонился над ним, быстрым прикосновением залечил рану на его левой ладони, а затем, подхватив подмышки, поднял его на ноги. Стоял он нетвердо, и я заставил его опереться на себя, обхватил правой рукой его плечи. Он молчал, но в сознании его настойчивой пульсацией бился вопрос: "Где я ошибся?" Несколько шагов до резного деревянного кресла у стола, в которое я заставил сесть моего Майа, а сам отошел к окну.

Прохладную ласку ветра было приятно ощущать на коже, а мелкие капли дождя, начавшего накрапывать снаружи, остудили боль в ладонях, которая пришла вместе с возвращением истиной формы фана. Я молчал, прислушиваясь к наполненной естественными природными звуками тишине наступающей ночи.

Спустя некоторое время я счел, что Майрон уже достаточно оправился, чтобы ответить на мой вопрос.

- Почему ты не пришел?

Я не собирался ничего уточнять, да это было и не нужно. Он и без того прекрасно понимал, о чем я его спрашиваю.

- Не посмел, – краткий ответ дался Майрону с некоторым трудом, он справедливо полагал предложенную мной тему достаточно скользкой, и не испытывал желания говорить по ней – тем более, вслух; я молча ждал продолжения, потому что данный им ответ по сути ответом не был; мой Майа должен был чувствовать, что мне нужны не формальные объяснения, а настоящий ответ, реальная причина его отсутствия, и он почувствовал это. – Не решился тревожить тебя, отвлекать от запланированных дел. Я помню свою задачу, Валатаро, и то, что ты не отменял приказов. Я знал, что должен ждать, пока ты призовешь меня с отчётом о сделанном.

Это была какая-то белиберда – тарабарщина. Что за странные конструкции условностей нагородил Майрон в своём сознании? И это обращение: "Валатаро". Оно раздражало меня – причём не только тем, что заставляло вспоминать Валинор и Манвэ, но, прежде всего, пустым официозом, бездушной формальностью. Не такое обращение вслух я ожидал услышать от своего Майа после веков разлуки!

Я повернулся к нему, встав спиной к окну, и увидел, что он уже не сидит в кресле, а стоит рядом с ним, опираясь рукой о спинку. Мы встретились взглядами.

Майрон был накрыт куполом моей воли, но я отчетливо видел  ту часть его сущности, которая не пожелала слиться с моим Я. Эта часть существовала и раньше, но никогда в прошлом она не была столь заметна. Мой Майа за прошедшие века успел установить свой собственный диалог с миром – без Валы, в обход Валы, минуя Валу, – и в нем не было прежней готовности принимать любые мои решения без раздумий и оценок, а действия – с безусловным восхищением и непременным восторгом.

- Это бессмысленные слова, Майрон, – возразил я услышанному ранее. – На деле же всё просто: все мои Майар пришли приветствовать моё возвращение… Все, кроме тебя. Ты считал, что должен ждать, пока я тебя призову? Но по факту получается, что это ты заставил меня прийти к тебе.

Он выслушал мой упрёк со спокойным лицом, но ему потребовалась почти минута, чтобы осознать его.

- Прости, – произнёс он после истекшей паузы и с очевидным усилием добавил: – Индомори.

Я видел: он извиняется, не потому что осознал и переоценил сделанное, а потому что понял, что я его действиями недоволен. Я поймал в его сознании ещё одну странность, ставшую дополнительной деталью в рисунке мозаики, постепенно складывавшейся изо всего того, что я увидел здесь сегодня: голос Майа звучал ровно и сухо, и в основе этой сухости лежала взращенная его собственным разумом волевая директива "мнения, решения и действия командира сомнению не подлежат" – директива, глушащая его же собственные эмоции, не позволяющая проявлять их открыто. И всё же он использовал, наконец, по отношению ко мне то обращение, которое я хотел услышать! Возможно, нужно было дать ему – и себе – время, чтобы вспомнить, заново узнать друг друга? Или, напротив, моё личное имя – лучшее из прозвищ, произносимых вслух – было его призывом о помощи и знаком готовности к полному слиянию?..

Я хотел знать, что творится на душе и в разуме Майрона. Я мог бы прочитать его – без его согласия и даже достаточно легко, ведь сейчас, когда он снова стал частью моего Я, его защиты для меня были весьма условны. И в соответствии со своим новым мировоззрением такое моё решение он вынужден был бы принять без протестов и жалоб… но от этого оно не перестало бы быть насилием.

Принуждать Майрона я не хотел, но ответы мне требовались. Я позвал его мысленно истинным именем и осторожно потянулся к нему – не навязывая единение, а лишь предлагая. Он чуть шатнулся назад, и глаза его стали бездонно-глубокими, а застывшие черты лица дрогнули словно от какой-то мучительной ноты. Он не посмел отказать мне, не стал закрываться от меня, а сам опустил свои стены. Он не сопротивлялся слиянию, но и не стремился к нему. И вскоре я понял, почему.

Майрон считал себя… проштрафившимся. Это было новое понятие, и я не сразу разобрался в нём. Все эти годы – более трех веков – мой Майа думал, что не справился с возложенной на него ответственностью, не оправдал моего доверия, подвёл меня. Он считал, что ко времени последней битвы Войны Стихий не исчерпал ещё всех своих резервов, что он мог сделать больше в плане построения стратегии и тактики войны, что именно он совершил кучу непоправимых ошибок, из-за которых мы в итоге и проиграли. Он казнил себя даже тем, что не пал на поле боя, развоплотившись, но не отступив – хотя здесь-то уж его вины даже отдаленно не было. Он винил себя в том, что его не было рядом со мной в Валиноре во время Суда, и в том, что он не разделил со мной моего заточения… Вот уж не думаю, что ему бы разделить со мной заключение позволили! За давешний побег из Альмарена его бы наказали иначе… И, наконец – вот он, ответ, вот она, причина его эмоциональной замороженности, сухости: Майрон был уверен, что и я сам считаю его виновным во всём перечисленном, что я никогда больше не захочу видеть его, а если всё-таки и вызову к себе, то лишь для наказания за ошибки.

Если бы Айнур могло поражать безумие, я бы сказал, что мой Майа очень близко подошел к грани сумасшествия. Привязанность ко мне, бескрайняя тоска и самообвинения запутали его мысли настолько, что в них почти уже отсутствовала логика. Осознав это, я устыдился того, что мог сомневаться в Майроне, но одновременно понял и то, что прежнее доверие и лёгкость в общении в одночасье нам не вернуть. На восстановление потребуется время… Пусть терзавшее его чувство вины было надуманным, но он сильно запутался в созданной для самого себя системе подмены понятий, и разматывать этот клубок нужно будет постепенно, последовательно и осторожно.

Я мягко прервал наше единение, отвел взгляд от его лица и отвернулся обратно к окну.

- Я ни в чём тебя не виню, Майрон. Ты не совершил никаких проступков. Ты идеально выполнял мои приказы, и я полностью доволен тобой.

- Благодарю, Валатаро, – его голос прозвучал глухо, всё ещё суховато, но уже без прежней пустотной холодности.

Я без труда подавил лёгкий приступ раздражения на форму, в которую был облечен его ответ – на всю эту… – вытащил образ, плавающий на поверхности его сознания – субординацию! Хотя и понятно было уже, что здесь и сейчас как-то иначе на моё возвращение он реагировать не будет – просто не сможет, мне хотелось иного, и душу покусывала тоска. Мерой реакций Майрона "не буду – не могу" являлась вся совокупность изменений, произошедших с ним в моё отсутствие – та доля его сущности, которая упорно, и в чём-то даже демонстративно, не желала сливаться с моим Я, прорастать им и напитываться, как всегда было прежде. Пусть причиной и были его ошибочные самообвинения, но он обособился от меня сам и пока что не был готов вернуться ко мне обратно. Возможно, не верил до конца, что я готов его принять назад – легко и безусловно…

Майрон отошел от стола и приблизился ко мне на несколько шагов.

- Я отстроил крепость, Валатаро. Я обучил воинов. Они будут безупречно служить тебе…

Не поворачиваясь к нему, я просто кивнул.

- Они должны увидеть тебя. Они должны знать о твоём возвращении. Принести присягу.

В его словах было побуждающее к действию желание, преподносимое мне как вопрос, требующий согласия. В его сознании возникли мыслеобразы впечатляющего действа с орочьим парадом, приходом в крепость огненных Майар… мелькание факелов, стройные ряды орков, четко выполняющих любую команду… формализованные слова – присяга… зал, трон – присяга. Да, наверное, это нужно. Он лучше меня знает тех, кого дрессировал.

Полуобернувшись, я поманил к себе Майа рукой, и когда он приблизился, указал ему на долину, расстилавшуюся под окном.

- Здесь будет новая горная гряда, – протяженным движением я очертил пологую линию на фоне горизонта и её излом, – а здесь, – закончил движение, словно рисуя сорвавшуюся с сосульки каплю, – живое пламя.

 

Ортоклаз

ᚨ-10-IЭ
{"Залог подобия": черновой отрывок}

Мне пришлось несколько присвернуть свою волю, чтобы магия принцессы-полукровки оказалась действенной в моих пределах. Ворожила она крайне топорно – право же, от дочери Майэ можно было, на мой взгляд, ожидать большего! Сон, оглушение, рассеивание внимания – и снова: рассеивание внимания, ментальное оглушение, навеянный сон. Нет, конечно, мои слуги и без того бы её пропустили, им загодя был дан на то приказ, но колдовать я ей не мешал: пусть верит, что всего добилась сама, пусть обманется переоценкой своей силы, пусть и она, и её любовник считают, что совершают великий подвиг, пробиваясь сквозь бесчисленные скопища слуг Врага на пути к сильмариллам – это именно то, что мне требуется.

Майрон, сидя возле меня, чутко присушивался к приближению эльфийки и человека. Сами камни стен цитадели для него, как и для меня, служили глазами и ушами, позволявшими следить за продвижением наших гостей. Умение его расширять свою волю многократно возросло за время единоличного владычества над землями Тол-ин-Гаурхот [62], лежавшими вне пределов моих границ.

- Мне уйти? – спросил он, когда пришельцы уже поднимались по лестнице.

Я отрицательно покачал головой.

…Я не хотел отпускать его от себя. Слишком живо ещё было воспоминание об ужасе, который я испытал, увидев внутренним зрением, как кровь хлещёт из разорванного горла его волчьей трансформы, едва успев прикрыть его щитом своей воли от добивающего вгрызания Хуана [63] – едва успев дать ему секунды для превращения в нетопыря, для бегства. Пока мой Майа летел ко мне, пока, не дотянув до Ангбанда, отлеживался в лесах, я вливал в него силы, ускоряя процессы регенерации, поддерживал метаболизм его фана и все время боялся – боялся, позабыв своё достоинство и самого себя, боялся, как ничего и никогда прежде – боялся, что никогда больше не увижу его глазами фана, что он уйдет от меня, как и старшенький, развоплотится… умрёт. Именно "умрёт" – почему-то мой не помнящий себя разум использовал именно это понятие, применимое лишь к сотворенным. Наверное, впервые на самом себе я ощутил, что же такое всепоглощающий ужас…

Мы ждали в полной тишине. За стенами замка лил дождь, и одни только его звуки и были слышны в тронном зале.

Майрон сидел на ступеньках трона, прислонившись спиной к моим ногам, и моя рука была в его распущенных сейчас волосах, как и когда-то очень давно. Один раз я мысленно предложил ему пересесть как-то иначе, если поза кажется ему слишком интимной для посторонних глаз. Я не сформулировал, но и без того было понятно: недружелюбный взгляд без труда мог признать эту позу приниженной, раболепной. Майрон отказался. Ему тоже не хотелось удаляться от меня – не хотелось даже разрывать контакта фана.

…Они вошли тихо, только чуть слышно скрипнула дверь – распустились что-то слуги, уже петли дверей тронного зала забывают смазывать, пора принимать меры!.. За колоннами пытались маскироваться лишь первый десяток шагов, потом вышли в центр зала и  продолжили подходить к нам открыто, повыше задрав носы в демонстрации своего героического бесстрашия. Я прощупал коридор: так и есть, стражники либо спят, либо пребывают в прострации. Ну, хорошо, с ними дочка Мелиан [64] справилась, но вот интересно, что она со мной-то намерена делать? Неужели тоже усыпить рассчитывает?..

Остановились перед троном. Поклонились даже. Точнее принцессочка изобразила вполне традиционный глубокий реверанс, а вот смертный любовник её даже плечи приопустить себя заставить не смог, только голову склонил – чего уж тут говорить о глубоком поклоне!

Я с легкой улыбкой смотрел на них. И молчал.

Едва распрямившись, Берен, сын Барахира, ненавидящим взглядом вцепился в лицо моего Майа.

- Уже ползаешь у ног хозяина, Саурон? – негромко спросил он сквозь зубы. – Успел  прощение вымолить?

Лутиэн сердито зыркнула на него и, так и не поднявшись из реверанса, сладко проговорила:

- Я пришла петь и танцевать для тебя, великий Вала. Говорят, что среди бессмертных и смертных немного есть дев, сравнимых со мной в этих умениях. Позволишь ли, могущественный Вала, порадовать тебя своим искусством?

Мой Майа не смог скрыть беззвучного смеха и прикрыл лицо ладонью, чтобы насмеяться вдоволь.

У меня же предложение эльфийки вызвало не веселье даже, а легкую оторопь: похоже, она и впрямь считает, что её жалких силенок хватит на то, чтобы околдовать первого Айну!  Конечно, я сам всё подводил к тому, чтобы внушить ей подобную самонадеянность, но… всё-таки не думал, что она столь легко попадется в расставленную ловушку. Раз так – тем лучше, меньше сил придется тратить на представление.

Но всё-таки спешить с согласием не стоило. Для достоверности стоит немножко поглумиться и  попугать орудия моей мести.

- Надо же, эльфийская пташка залетела в наш чертог спеть нам песенку! – в моём голосе превалировали низкие, рычащие ноты, а насмешливо-злой тон фраз чуть-чуть не дотягивал до утрированного. – Скажи-ка мне, Первый-из-Моих-Слуг, желаем ли мы смотреть на жалкие потуги этого убожества?

Майрон унял смех и включился в игру. Скептически осмотрел женщину и ответил мне подобострастно-ревнивым тоном:

- Разве что срезать с неё все эти длиннополые тряпки и разложить её на полу да позвать парочку уруков, Владыка… тогда, пожалуй, от этой девки будет хоть какой-то толк. Визжать, я думаю, она будет вполне музыкально, в любом же другом случае… смотреть не на что!

Человек на протяжении всего высказывания Майа все сильнее багровел. Мне даже стало интересно: сорвётся или нет. Он удержался, только кулаки стиснул.

- Идея с орками не так плоха, – усмехнулся я. – Только зачем же наблюдать, когда можно самому попользоваться?..

Чтобы не придавливать слишком сильно стоявших передо мной сотворенных тяжестью своей воли, я удерживал Я в полусвернутом виде, и это несколько затрудняло процесс трансформации фана. Однако пары минут на всё про всё мне хватило. Со стороны это выглядело так, словно аморфная дымка полностью скрыла мой образ, а когда она рассеялась, на моём месте и в моих одеждах сидел очень большой плотоядно усмехающийся орк. Венец с сильмариллами эстетизма моей новой внешности нисколько не добавлял.

Майрон стремительно извернулся, обхватил мои колени и воззвал с возмущенной мольбой:

- Но, возлюбленный Властелин мой, ты же не станешь, в самом деле, мараться об это мерзкое существо, недостойное даже взгляда твоего, не то что прикосновения?!

Он настолько вошел в роль, что испуг в его голосе звучал вполне искренне.

Когтистой лапой я взял за подбородок его лицо, запрокинул ему голову и, проведя когтем большого пальца по его щеке, несколько мгновений глядел ему в глаза с похотью, смотревшейся – в этом не было никаких сомнений – просто чудовищно на клыкастой орочей морде.

- Нет, мой волчонок, это действительно слишком великая честь для перворождённой мрази… Танцуй! – приказал я Лутиэн.

Она поднялась из реверанса, Берен отошел в сторону, и она начала свой танец. Собственное пение заменяло ей музыку. И пением, и танцем она порождала слабый, дурманящий морок, наползавший также неспешно, как появляется в низинах вечерний туман.

Майрон в соответствии со сценарием разыгрываемого нами спектакля первым закуклил своё сознание до неощутимых для Элдэ глубин и сделал вид, что уснул, устроив голову у меня на коленях. Немного погодя и я изобразил, как всё более у меня тяжелеют веки, откинулся к спинке трона и ещё чуть погодя, наконец, смежил глаза, окончательно спрятав давление своей воли.

Ещё пару минут эльфийка продолжала танцевать, желая закрепить эффект своих чар и увериться, что мы действительно спим. Потом она затихла. Послышались крадущиеся шаги. Рука человека попыталась стащить с меня венец с камнями. Ему это не удалось: проблема была в том, что для черепа моей оркоподобной трансформы венец оказался маловат. Несколько мгновений тишины и неподвижности воздуха, затем рядом со мной возник запах стали. Оружие… Вероятнее всего, кинжал. Неужели этот Адан настолько глуп, что попытается?.. Нет, умненький смертный начал ковырять оправу крайнего с его стороны камня. Хорошо, что у меня под головой спинка трона – так проще не шевелиться. И хорошо, что сильмариллы сидят не в глубоких гнездах внутри металла, а на довольно высоких лапках над ним – быстрее закончит. Негромкий взвизг металла о камень. Давление на лоб усилилось… Всё. Один есть.

На меня пахнуло близким запахом пота. Ну, чего они ещё тут делают, почему не бегут?.. Сталь снова приблизилась… новый взвизг. И ещё раз. М-да… Жадность победила в смертном благоразумие: он ещё один камень хочет! Точнее: оба оставшихся. И что мне, спрашивается, делать?..

Третий взвизг, больше напоминающий скрежет. Похоже, центральный камень сидит в лапках крепче крайнего…

Кинжал соскользнул. Сталь рассекла кожу.

Смертный ублюдок!!!..

Позыв немедленно прервать жалкое существование этого человека был настолько силен, что я чуть было не погубил всё дело, не вовремя "проснувшись". Удалось сдержаться. Я только всхрапнул, легонько пнув при этом Майа, и он начал шевелиться.

- Хватит! Нам больше не надо! – жарким шепотом вырвалось у Лутиэн.

Рука человека исчезла мгновенно: эльфийка тянула его за собой. Раньше, чем Майрон открыл глаза, они бежали из зала.

Как только воры оказались за дверями, я прекратил притворяться спящим. Открыл глаза и первым делом наткнулся на полыхающий бешенством взгляд Майрона, прикованный к моей щеке.

- Я убью их! – пробормотал он невнятно и начал подниматься на ноги, нащупывая рукоять меча.

Поняв, что он бросится сейчас вдогонку за парочкой, я мгновенно скрутил его фана потоками воздуха и не дал сделать ни шагу.

- Нет, Майрон, нет! Это всего лишь царапина!

Он несколько раз безуспешно рванулся в путах, потом затих.

Я прислушался к тому, что сообщала часть моего Я, пронизывавшая камни цитадели.

Беглецы были уже внизу. Надо будет дать им с четверть часа опережения, а потом выслать погоню. Весьма условную погоню. Немножко орков, немножко людей. Может быть, пошлю кого-нибудь из волколаков…

Я распустил путы воздуха.

Освобожденный Майа поднялся и присел на подлокотник трона с внутренней стороны, потеснив мои ноги. Провел ладонью по воздуху, вдоль моей щеки, вдоль кровоточащей царапины.

- Почти там же, где след от когтей Торондора [65] был, – сказал тихо.

- К завтрашнему дню уже исчезнет, – с деланным равнодушием отозвался я, занятый другими мыслями; нога, раненая в том поединке, до сих пор порой побаливала, но это была психосоматика, потому что физически я полностью исцелил её.

Мы помолчали.

- Индомори, – неожиданно начал Майрон, когда я уже почти успел забыть о его присутствии, – а знаешь, меня задела эта наша шуточка насчет того, чтобы попользоваться девицей…

- Задела?

- Угу, – он вдруг решительно перекинул ногу через мои колени и сел на них лицом ко мне. – Ты и в тоже время не ты… Ты такой, каким тебя представляют себе они… Не трансформируй фана обратно хотя бы часик, а?

ᛗ-ЭVI-13

Ещё только поставив точку в последнем предложении, Идрис уже знал, что результатом не вполне доволен.

"Слишком легковесно для "Залога", – подумал он, оттолкнувшись ногой от стены и откатившись немного от стола в кресле с колесиками. – Отправить в блог? Нет, для этого текст недостаточно эротичен, – негромко застонав, писатель запрокинул лицо к потолку и запустил вращение кресла вокруг своей оси. – Придётся перерабатывать получившееся… Но не сейчас. Только не сейчас! Надо отвлечься… Какое сегодня число? Не годовщина осады, случайно? Меня же, вроде, приглашали…"

Взгляд упал на часы, и вращение кресла было резко остановлено.

"О-у, уже опаздываю!"

***

Прожёвывая тарталетку с экзотической начинкой из икры белых рыб и каких-то редких водорослей, Йоруэрт Кадейрн сделал знак официантке, что хочет заменить свой опустевший бокал. Девушка в мгновение ока оказалась рядом с ним, с профессиональной гибкостью проскользнув сквозь толпу приглашённых на ежегодный приём у градоначальника, приуроченный к уже почти мифическому дню снятия осады с Минас-Тирита в Войне Кольца. Подхватывая коньячный фужер с подноса официантки, брюнет заметил знакомую фигуру среди собравшихся.

Иш Шара порхал как птичка между группами гостей, стремясь скрыться от преследующей его стайки журналистов, допущенных на приём. Выглядел он ещё моложе обычного – возможно, из-за слегка испуганного выражения лица. Коммерсант решил поспешить ему на помощь.

Обмен приветствиями, и благодарность блондина – не только на словах, но и в глазах, в улыбке. Репортёры отступили, как Йоруэрт и надеялся, когда он подошёл к объекту их интереса. Он никогда не поощрял внимание прессы, и представители СМИ это знали, поэтому решили оставить объект своей охоты в покое хотя бы временно.

Экзарх Кадейрн испытал приятное, почти позабытое чувство удовлетворённости, оттого что смог предоставить защиту тому, кто был для него важен. Он даже знал, откуда у него появилось это желание защищать Идриса Серена. Тот был полезен как Иш Шара, раздражающ как Шакх Трош и просто приятен как интересный собеседник. Йоруэрт давно зачислил его в "свои" и сделал это почти непроизвольно, автоматически, по методу от противного. Ко всему прочему, этот человек будил в нём определённые желания… Возможно, потому что писал о том, о чём не следовало?..

За банкетный стол они сели рядом. Поздравительные речи, праздничные церемонии – всё это черноволосый мужчина пропускал мимо внимания.

- Идри…

Блондин чуть расширившимися глазами, с весёлой усмешкой на лице, проследил, как рука экзарха Кадейрна в серой лайковой перчатке под столом погладила воздух непосредственно над его коленом.

- Да, моё вдохновение? – прошептал он в ответ с настолько томно-игривой интонацией, что супруга полицмейстера, сидевшая слева, чуть не подавилась и закашлялась.

Тот, кому было адресовано обращение, тоже оказался обескуражен, но только слегка и быстро скрыл это.

- "Моё вдохновение", значит? – пробормотал он себе под нос. – Ладно, это можно обсудить и позже. Ты не собьёшь меня с толку!

- Да я и не пытаюсь, – отозвался, спрятав смешок за глотком из бокала, писатель.

- Ещё как пытаешься! – не согласился коммерсант. – Моё предложение тебя не… увлекает?

- Честно? – Идрис пересел вполоборота к собеседнику и понизил голос настолько, чтобы разговор был не слышен соседке слева. – Совершенно не привлекает.

Несколько мгновений Йоруэрт Кадейрн выглядел растерянным, затем примерно столько же – обиженным, после чего привычное спокойствие вернулось к чертам его лица.

- Много писать об этом и не осуществлять самому? – произнес он с оттенком скептицизма. – Это… недобросовестно. Дискредитирует тебя как правдивого автора, друг мой.

В глазах Идриса Серена заплясали смешинки.

- А кто сказал, что я не осуществлял подобного, друг мой? – ответил он в тон. – Я много чего перепробовал в юности, Йоро. Много с кем. Почти всё неопасное и даже кое-что из экстремального… Это было весело, но постепенно приелось, – серые глаза пытливо заглянули в чёрные, и тон следующих фраз стал предупредительным и серьёзным: – Не обессудь, что отказываю. Я просто решил взять передышку в развлечениях, но могу тебе обещать, что если меня снова потянет на приключения, ты будешь первой кандидатурой, о ком я подумаю...

- Поганец, – с привкусом сожаления и почти не сердито отозвался на сказанное Йоруэрт и уточнил: - "Если" потянет?

- "Когда", – поправился Идрис, но почему-то отвёл глаза.

- Я буду начеку и непременно поймаю тебя на слове.

Брюнет неспешно сблизил свой бокал на тонкой ножке с бокалом блондина. Стекло соприкоснулось с чуть слышным звоном.

- Могу я загладить свою вину, пригласив тебя к себе в гости? – спросил сочинитель, сделав глоток.

- После отказа?

- Демонстрируя доверие. Я давно хотел это сделать. Твоё желание и мой отказ ничего не меняют.

Экзарх Кадейрн покрутил бокал с розовым игристым вином, вращая его ножку в пальцах и задумчиво вглядываясь прозрачную жидкость.

- А если я скажу, что моё предложение было всего лишь проверкой? – спросил он задумчиво.

- Проверкой чего? – Серен слегка нахмурился и отставил свой бокал.

- Сам не знаю! – Йоруэрт сделал глоток вина и откинулся на спинку стула.

Идрис поступил также и стал отвечать, глядя не на собеседника, а прямо перед собой:

- Тогда я скажу тебе, что и мой отказ – это тоже проверка. Если ты будешь настаивать, я уступлю. Но мне бы этого не хотелось. Наши отношения сейчас… чисты, рациональны, обусловлены общими интересами. Не нужно к сходности духовных стремлений добавлять телесное влечение… Это всё испортит. Мне так кажется.

Брюнет молчал почти минуту, рассматривая кружева скатерти, которой был накрыт стол, и поправляя салфетку под своей тарелкой.

- Возможно, – согласился он, наконец. – Хотя сейчас ты нащупал ещё одну особенность, в которой я похож на описываемого тобой Саурона… Всегда хочу получить то, что мне нравится.

Блондин искренне улыбнулся в ответ.

- Я буду твоим, – отозвался он шепотом, – как друг. Договорились? – и, не дожидаясь реакции на свои слова, поспешил сменить тему: – Ну, так что насчёт гостей?

Напряжение ушло из черт лица Йоруэрта Кадейрна, и уголки его губ даже тронул намёк на ответную улыбку.

- Приду, конечно. Спасибо за приглашение.

 

Бовенит

ᚨ-11-IЭ
{"Залог подобия": черновые наброски}

Вся цитадель содрогнулась, когда тело Анкалагона [66] рухнуло на пики Тангородрим [67].

Война Гнева [68]. Бои ещё не закончены, а Светлые уже дали пышное название происходящему. Абсолютно уверены в своей победе. И это неудивительно, учитывая колоссальную разницу сил.

Я мысленно оглянулся назад.

…Бессильная ярость душила меня долгий срок, но предчувствие поражения – обреченность – притупляла даже это ярко пылавшее пламя. Всё во мне было не так: больше холодности нежели огня, больше равнодушия, чем воли к борьбе, больше страха, чем гнева… Страха не за себя, за своего Майа – я потому и не мог никак сосредоточиться на перспективе, которую сулило мне поражение, что думал всё время лишь об одном: что станет с Майроном, если я паду?..

Что поражение сулило лично мне? Новую порцию унижений, какое-то количество боли для фана и – с шансами – очередную необходимость каяться на шутовском Суде. Вот и всё. В этом не было для меня ничего принципиально нового. Да… ещё собственно наказание, которое для меня измыслят. Но что оригинального могли в этом плане придумать мои братишки и сестренки? Выбор у них был не так уж и велик…

Нет, за себя я не боялся – просто принял, как данность, что если уж проиграю, мне будут предстоять несколько веков – а, может, и тысячелетий – тоскливой скуки и почти полного бессилия. Но это всё. А что же ожидало Майрона в случае моего падения?..

Я не обманывал себя: папочка Эру так уж задумал наш мир, что среднее звено любой властной цепочки огребало неприятностей не меньше, а в определенном роде даже больше, чем поверженный лидер, а значит… Элдар и Аданы Трех Племён слишком лично и глубоко ненавидели того, кого называли теперь Сауроном, чтобы удовлетвориться лишь моим падением. Всё-таки я сам, хотя Валой сотворённые меня считать и не желали, во многом оставался для них такой же непознаваемой, неизмеримой, далекой силой, как и остальные Старшие Айнур – даже ненависть феанорингов ко мне носила более формальный, нежели личностный характер. Моего же Майа что эльфы, что люди воспринимали, как своего личного врага: хотя он и был для них существом в достаточной степени загадочным, Майар стояли всё-таки ближе к сотворенным, чем Валар, а от того казались более земными и понятными… Майрон вел в бой мои войска, он проводил допросы пленников и переговоры с парламентерами – ходил между сотворенными если не как равный, то как близкий к ним высший дух. Меня нечасто видели даже мои собственные подданные, если не брать в расчет ближайшего окружения. Майрона же они лицезрели постоянно и говорили с ним: он озвучивал мою волю и насаждал ее, где словами – где действиями, где пряником – где кнутом. В понимании Трёх Племен я был злым божеством, мой Майа же казался им реальным правителем земель Севера. Ненависть, как и любовь – чувство глубоко личностно окрашенное. Сложно ненавидеть абстракцию, а для большинства сотворенных я именно абстракцией и был… Гораздо проще ненавидеть первого и основного исполнителя моей воли; тем более просто, раз известно, что не все его поступки были продиктованы моими приказами, что многие из них – следствие его собственных решений. Абстрактного зла бояться, перед ним благоговеют, ненавидя более себя за свою приниженность и собственный страх, нежели именно это самое абстрактное зло. Элдар называли меня Чёрным Врагом, однако врагом воистину я был лишь для своих братьев и сестёр, для сотворенных же я являлся лишь недружелюбной к ним стихией – не Стихией, а именно так, с маленькой буквы – стихией настолько же опасной, насколько и неотвратимой – стихийным явлением, ровно таким же как град, ураган или внезапный пожар. Истинным же врагом для эльфов и пришедших к ним на поклон Трёх Племен людей с начала нынешней эпохи был мой Майрон – Гортхаур Жестокий, Саурон. Его они ненавидели страстно, ему они жаждали отомстить за все его дела, вкупе с моими, самым земным, чувственным образом. Я не мог этого допустить. Я не мог отдать на растерзание моего драгоценного мальчика, моего чудесного Майа, восхитительно сочетавшего в себе все то, что я любил под небом Арды, и преданного мне настолько, что ни мои промашки, ни длительное отсутствие контроля моей воли над его сущностью не пресекли меру его преданности. Я должен был подстраховаться на случай поражения. Я должен был сохранить уверенность: чтобы не случилось со мной, Майрон останется невредим.

Отозванный моим приказом с линии фронта, он пришел ко мне, не успев толком переодеться, в запыленной, запятнанной чужой кровью одежде, с оружием у пояса – лишь без дорожного плаща и кольчуги.

…Мой Майа никогда не любил надевать на себя много железа, и достаточной защитой для фана зачастую считал одну лишь кольчугу. Правда, кольчугу все же не простую, а мифриловую [69], выкованную для него несколько десятков лет назад группой кхазад-ренегатов [70] из Мории [71]…

- Ты звал меня, Валатаро?

Голос слегка охрипший: сорвал он его что ли? Или не справился с эмоциями, подозревая, зачем я вызвал его именно сегодня, почему оставил свою армию без командующего?

- Да, Майрон. Нам надо кое-что обсудить…

Даже если он не догадывался раньше, даже если не позволял себе прежде поверить – теперь догадка молнией сверкнула в его глазах. Или это блик какого-то внешнего света отразился в зрачках?.. Хотя откуда тут быть бликам: в моём тронном зале, как и почти всегда, темно…

- Нет!.. нет… нет… – шепчет он сухими губами, и взгляд его мечется по углам зала; потом он выкрикивает: – Ни за что!

Безо всякого перехода, как всегда, не давая себе паузы между мыслью и проявлением чувств, он бросается передо мной на колени, и его губы продолжают что-то шептать неслышно ли, бессвязно ли, хотя больше и нет крика.

Стремительно подняться. Пара быстрых шагов, и я обхватываю моего Майа за плечи, вздергиваю его вверх и встряхиваю легонько, пытаясь привести его в чувство. Его голова запрокидывается назад, и мои глаза встречаются с его застывшим, отчаянным взглядом.

Я с удивлением, почти испугом вижу, как в уголках его глаз зарождаются слезы, и понимаю, что разум его и воля от тоски, от презрения к себе, от сознания собственного бессилия сжимается, закукливается всё сильнее. Мой Майа близок к обмороку.

- Майрон!.. Волчонок! – всей мыслимой для меня лаской я наполняю голос, но своё смятение мне не удаётся скрыть. – Ну, что же это такое?.. Зачем ты сопротивляешься самому разумному решению? И почему я должен убеждать тебя в его правильности? Разве не ты выпестовал в моих подданных постулат, что решения командира обсуждению не подлежат?..

Он не отвечает. Ни одна чёрточка не дрогнула на его лице. Взгляд по-прежнему застывший. Я чувствую, как разум его с отчаянием бьется в стены моего разума, стремясь проникнуть за них и слиться с моим. Ему не нравится, что я согласен говорить лишь вслух, и что я называю его только прозвищем, он хочет слышать своё истинное имя и зовет меня мысленно – истинным моим.

Нет, я не собираюсь открывать ему сейчас двери моего сознания: он может слишком многое увидеть там, понять то, чего ему знать не следует.

- Майрон, возьми же себя в руки! – я снова встряхиваю его, испытывая ощущение, будто держу тряпичную куклу. – У меня нет сейчас времени с твоими… тихими бунтами разбираться! Вот победим, после этого сколько хочешь раскисай, я, может быть, тебя даже утешу!..

Он по-прежнему не желает подавать признаков жизни, и это начинает бесить меня.

…Сегодня я свой гнев не сдерживаю – даже не пытаюсь сдержать. Разозлюсь на него – так будет даже проще. Если приложу до потери контроля над фана, это будет лучший вариант!..

И все же я делаю последнюю попытку убедить его словами, не применяя силы. Может быть, я испугался собственного страха, и мой Майа ни о чем не догадывается?..

- Ну, волчонок, хватит уже! У меня есть для тебя новый приказ…

Ещё не договорив, я уже отчётливо понимаю: надежда – глупое чувство. Майрон предполагает, зачем я отозвал его с передовой, догадывается, почему я приказал ему вернуться в Ангбанд. Иначе он бы так не сопротивлялся… Иначе он бы по-другому демонстрировал мне свой характер, своё несогласие.

Решимость оставляет меня. Пульсирующая боль нарастает в висках – Майа почти удалось проломить мои стены. Он всегда был способным учеником, а уж сейчас, когда он использует, как таран, свою отчаянную нужду поговорить со мной искренне, без препон недосказанных фраз, недопонятых слов, мне вдвойне сложно справляться с его напором.

- Майрон… – снова начинаю я, на этот раз неуверенно.

Он не дает мне закончить. Вдруг гибким движением, свойственным хищнику, притворившемуся раненым, чтобы подманить жертву поближе, он восстанавливает равновесие тела, рывком притягивает меня ближе к себе, стиснув пальцами мои предплечья.

- Нет, Индомори! – настолько бескомпромиссно не звучало ещё ни одно его отрицание, обращенное ко мне. – Даже не начинай!..

Хриплый шёпот сквозь крепко сжатые зубы. В тоне голоса предупреждение наравне с угрозой.

Я уверен: он ненавидит меня в эту минуту. Ненавидит за то, что я посмел надеяться, что он на моё предложение согласится.

Я устало прикрываю глаза, даже не пытаясь освободиться из цепкой, болезненной хватки его пальцев, делаю вид, что сдаюсь… и опускаю стены сознания. Один раз окликнуть по имени… Он вздрагивает и тут же с облегчением бросается мне навстречу, стремясь к тому состоянию полного единения, когда между нами нет ни вопросов, ни сомнений, никакой недосказанности, никакого непонимания…

…Расставленную ловушку он увидел, лишь влетев в неё на полном ходу...

На этот раз наше единение не стало обоюдным и равноправным, как бывало уже многие годы. Майрон был доверчиво открыт мне, и я без труда смял его волю своей. Я даже сделал это нарочито и болезненно для него, чтобы он навсегда запомнил этот момент, чтобы ему было, в чём упрекать меня, чтобы лишить его почвы для самообвинений. Наша связь – связь Тёмного Валы и его Майа – должна прерваться здесь и сейчас. Я хочу, чтобы он меня возненавидел!..

Нет, не хочу… но считаю, что должен дать ему повод для ненависти – повод, который подточит его привязанность ко мне – повод, который позволит ему меня забыть, отринуть.

Пальцы, вцепившиеся в мои предплечья, разжимаются, и фана моего Майа соскальзывает к моим ногам. Я подхватываю его на руки.

Осталось довершить начатое: последний караван беженцев из цитадели выходит сегодня, и с ним я отсылаю двести панцирников. Рассудительности этих людей я могу доверить благополучие их собственного командира. Когда Майрон придет в сознание, финальное сражение войны уже завершиться в чью-либо пользу.

…Последний караван ушел утром. Редеет строй защитников моей крепости, и мощь моего Я, разделенного меж камнями, водами, воздухом, растениями и животными этой земли даёт им лишь временную защиту. Я отослал слишком многих умелых воинов, чтобы перевес в искусстве владения оружием не был сейчас на стороне противника.

Чёрное копье Тангородрим пронзило тело сильнейшего из моих драконов. Он умирал, и предсмертные конвульсии его туловища сотрясали стены цитадели.

Я ждал, хотя и не бездействовал. Исход битвы стал ясен ещё около часа назад, но это не значило, что я должен был позволить уничтожить остатки моей армии и пленить меня самого, не оказывая никакого сопротивления. Даже если я не могу победить, моё поражение окупится для Светлых десятками и сотнями жизней!..

***

Где-то в рассуждениях я был неправ – в душах Светлых нашлась частица вполне личной ненависти ко мне. Или то было лишь упоение своей силой? Как же не попробовать втоптать в грязь не просто вышестоящего, а того, кто ещё недавно был недосягаемой силой! Я вполне понимаю такое желание. В конце концов, не впервые приходится его наблюдать… и пожинать его плоды.

Я непроизвольно потер шею.

Корона, ставшая ошейником. Да, сотворенные воспоют это в своих балладах!.. Наверное, я бы смеялся, если бы не было мне так жаль сам венец – творение рук моего Майа, и если бы… Нет, не буду об этом думать! Мучить себя мыслями о том, чего не можешь изменить, значит только ослаблять свои силы.

За пологом походного шатра ночь, и ещё мгновение назад там было тихо. Сейчас же слышатся негромкие голоса. Нет, я не буду прислушиваться. Мне не интересны сплетни рабов Эру и Валар.

…Показательно, как любят Светлые называть моими безвольными рабами мой народ: моих подданных, воспитанников, воинов и слуг – да, слуг, ибо нет в самом факте служения кому-либо ничего зазорного. Многие из тех, кто служил мне, приходили ко мне добровольно, и если в дальнейшем моя воля и господствовала над их собственными, это не значило, что она довлела над всеми их чувствами, мыслями и желаниями ежесекундно. Пронизывать фибрами воли своей всё живое и неживое вокруг себя, насколько достижимо – это суть моя, как Айну, как Валы, как Стихии Арды. Точно так же поступают все братья мои и сестры с той единственной разницей, что они бояться расширить своё Я сверх тех индивидуальных возможностей, которые им назначил Единый, я же распространял свою волю по спектру – в остальном, разницы нет никакой… Тот же, кто любит именовать других рабами, не ища сходства в противоположностях и различия в подобном, клеймит, прежде всего, самого себя, ибо любое оскорбление, идущее от души – это неосознанное самонаименование, это внутренняя суть оскорбителя, которой он более всего остального боится в себе и потому ищет в других. Лишь понятие, прочувствованное вполне и оттого ненавидимое, может стать оскорблением. Сотворенный ли, Айну ли, зовущий кого-то рабом, сам раб в большей степени, чем тот, кого он оскорбил…

Ну вот, и я сам запятнал себя, назвав стражей моих рабами Илуватара и Валар. И я сам, похоже, не столь уж свободен, как хотелось мне всегда верить. Впрочем, о какой свободе может идти речь сейчас?.. Слово "раб" потому и оскорбляет меня, потому и приходит мне в голову использовать его, как оскорбление, что где-то подспудно, в той глубинной части Я, которую даже Айнур не осознают до конца и не умеют контролировать, оно применимо ко мне. Илуватар сотворил нас рабами. Все века Арды я доказывал себе, что свободен, а Отец, братья и сестры мои, само течение жизни стремилось доказать мне, что я – всего лишь взбунтовавшийся раб. И кто оказался прав в итоге? Я снова в цепях, да теперь ещё и в ошейнике… где тут свобода? Добавляет ли Светлым доблести, доброты, благородства, о которых они так любят славословить, победа надо мной? Они скажут "да". Я скажу "нет". А если взглянуть на нашу свару со стороны? Кучка послушных рабов вяжет руки одному непокорному. Грязь!..

Нет. Хватит. Так недолго и сойти с ума. Объективность никому не нужна в этом мире. Увы, она не нужна даже мне самому! Я не хочу быть объективным, справедливым – не той мнимой справедливостью, которую насаждают по воле Единого остальные Валар, а справедливостью истинной, чуждой личных, корыстных мотивов, – я хочу быть свободным и просто творить, просто жить так, как того хочется мне – не по чьей-то указке, просто быть собой, быть Я, независимой сущностью, а не колесиком во вселенском механизме папочки Эру – быть целостным…

Хватит, всё! Замолчи, Айну, чье имя больше не произносится в Арде, Вала, изгнанный из кругов Валар! Ты, бывало, говорил своему Майа, что боль не всегда продуктивна, что излишняя увлеченность страданиями порождает слабость, а теперь повторяешь эту ошибку. Ты – зло, потому что так сказали надсмотрщики, поставленные хозяином вершить судьбы всех остальных его рабов. Так не спорь! Ты – зло, а зло не должно быть ни умным, ни мудрым. Зло должно быть тупым, узколобым, немного хитрым, но не более того. Так покажи им то зло, которое они в тебе видят! Ведь ты уже пробовал делать это раньше, и иногда тебе это даже удавалось…

Зачем? Зачем?! Зачем ломать себя и натягивать на лицо вульгарную низменную маску, если до твоего настоящего Я всё равно никому нет дела? Этим ты ничего не докажешь себе. А им – тем более…

Ну вот, дошел. Уже разум раздробил на две спорящих между собой составляющих. Хватит, Мелькор, хватит. Все!..

Полог шатра отдернулся, внутрь шагнул Эонвэ [72].

- Я тебе, Моргот, твоего лакея привел!

Вот ведь, тоже мой Майа… бывший истинно моим лишь в первые часы после своего воплощения в Арде. Или не был он никогда моим, а был лишь функцией воли, колесиком в механизме?.. Майрон Гортхаур Саурон – Майа моей души, Майа моего сердца и разума. Эонвэ… что за Майа он был бы для меня, если бы всё сложилось иначе? Был бы кем-то вроде старшенького?.. Даже думать противно! Эонвэ – знаменосец Манвэ Сулимо, полководец Короля Мира. А если бы Королем Мира был я?.. Эонвэ был бы тем же, кто и сейчас. Для этого он был создан, для этого был предназначен. Знаменосец и глашатай Короля – кто бы ни был Королем – функция, колесико, и не больше…

…Что он сказал?!..

Вслед за Эонвэ порог перешагнул Майрон.

Я остолбенел. Эмоции вымело подчистую – даже удивления не было. Одно хорошо: страха не было тоже.

…Страх и изумление придут чуть позже, ослепляя, оглушая, лишая остатков сил. Как он здесь оказался? Почему? Что теперь будет? Как мне его спасти?!..

Эонвэ, видно, ожидал от меня более зримого проявления эмоций, чем застывший взгляд и онемение, и хотел полюбоваться моей реакцией, но был разочарован. Некоторое время потоптался на месте, переводя взгляд с меня на моего единственного настоящего Майа и обратно.

- Мы договаривались, - напомнил Майрон негромко.

- А?.. Да, – оказалось, что даже этого золотоволосого наглеца, непередаваемо кичившегося своим статусом, можно чем-то смутить. – Ну, я вас оставлю. До рассвета!

Майрон кивнул, и Эонвэ вышел.

Едва лег на место полог шатра, мой Майа метнулся ко мне, упал рядом со мной на колени, схватил мои закованные руки в свои, вжался в меня всем телом и, глядя глаза в глаза, выдохнул полушёпотом:

- Индомори!..

В этом слове было всё: его тоска по мне и страх за меня, его возмущение моим пренебрежением его желаниями, его отчаяние и радуга самообвинений, горечь поражения, ненависть к нашим врагам и жажда отмщения – и много чего ещё. Даже нотка смирения перед своей будущей судьбой – и та там была.

- Я пришел, чтобы остаться с тобой. Не пытайся прогнать меня, это не удастся. Ты не имел права так поступать со мной!

Я почти собрался разъяснить ему детали моих прав и его обязанностей, но… Я только что рассуждал о свободе… Я, действительно, не имел права так с ним поступать – потому что никогда так не поступал с самим собой, а он был – Предвечная Тьма, по-прежнему, был – МНОЮ.

- Волчонок, как я рад видеть тебя…

Это была правда, хотя радость моя была щедро приправлена едкой горечью.

…Я не хочу, но мне придется снова оттолкнуть его. Мне придется заставить его захотеть уйти. А удастся это сделать только в одном случае: если я порву все связующие нас нити, если я заставлю его испытывать ко мне… нет, не ненависть. Это слишком сильное чувство, побуждающее делать всё наперекор тому, кого ненавидишь. Не ненависть… Отвращение. Да, именно так…

Он уткнулся лицом мне в колени.

Сколько времени мы провели в молчании и неподвижности, просто наслаждаясь близостью друг к другу?.. В последний раз.

- Как ты попал сюда, Майрон? – нарушил я, наконец, молчание.

- Прилетел мышью, – отозвался он, не поднимая головы, – а потом… У меня нашлось, чем заплатить Эонвэ, и он согласился пропустить меня к тебе.

- А обратно-то он тебя выпустит?

Мне не хотелось заострять внимание на том, чем Майрону пришлось заплатить. Некоторые подозрения у меня были… Я не хотел превращать их в уверенность. Это было лишнее знание, оно могло ослабить мою решимость.

- Я не собираюсь обратно.

…Выпустит. Всякому Светлому нужно верить в собственное благородство, иначе он потеряет точку опоры…

- А придётся! Ты мне здесь не нужен.

- Говори, что хочешь, – его равнодушие не было напускным. – Я всё равно не уйду.

На демонстрации ярости по факту его неподчинения сыграть не удастся, это мы уже проходили. Свой страх за него ему показывать нельзя – это только укрепит его в принятом решении. Обещать ему, что я вернусь, и просить ждать меня, готовясь к моему возвращению… Нет. Слишком живо он помнит период своего одиночества, чтобы согласиться на повторение пройденного. Здесь потребуется тонкая игра, достойная титула Отца Лжи…

- Ну, что ж, тогда оставайся, – покладисто согласился я. – Может, оно и к лучшему. В конце концов, рано или поздно пришлось бы возвращать Аулэ заемное орудие. Так почему бы не сейчас?..

Майа всё-таки поднял голову с моих коленей, сел прямо и строго посмотрел на меня.

- Я даже не стану спрашивать, о чем ты говоришь, Индомори. Я не так уж плохо знаю тебя. Ты же на ходу сочиняешь!

…Ай-ай-яй, душа моя! Преувеличиваешь свои возможности. Ты действительно знаешь меня неплохо – но все же не в совершенстве. Вспомни все те разы, когда ты не мог понять моих мотиваций, и тебе приходилось расспрашивать о них. А такое порой бывало…

- Ты действительно хорошо меня изучил, Майрон. И не можешь не понимать, что судьба твоя мне небезразлична. Поэтому… – только паузы, никаких вздохов и прочих эмоциональных проявлений: мой Майа очень чуток к любой фальши, – я хочу, чтобы ты ушел… чтобы не оставался со мной и не попал в Валинор, где ты окажешься лишь отслужившим свой век инструментом. Ты заслуживаешь свободы, волчонок. Теперь, когда всё закончилось, я хочу дать тебе шанс стать самим собой.

Ложью были лишь мелкие вкрапления в сырце правды.

- "Когда всё закончилось"? – переспросил он язвительно.

- Я возвращаюсь туда, где мне и положено быть… Нет, я не буду лгать тебе и говорить, что я туда стремлюсь. Не стремлюсь, не хочу, не желаю, но всё-таки возвращаюсь. А ты… ты выполнил своё предназначение, и больше не нужен. Ты знаешь сам, что дорог мне. Поэтому я хочу дать тебе свободу… Но ты всё сопротивляешься и никак не берешь её!

- Моё предназначение?

- Да. Быть моим помощником, моим полководцем, моим Майа.

- "Быть"?.. Если уж ты рассказываешь мне сказку, Индомори, может быть, изволишь сделать её хотя бы менее туманной?

Я взглянул на него с искренним недовольством.

- Не надоело пытаться меня разозлить, Майрон?.. Да, "быть". Стать и быть до определенного момента. Ты не был сотворен моим Майа…

- Ах, во-о-от оно как! Не смеши меня, Валатано.

- Именно так, Майрон.

- Ну, предположим… И чей же я был? Уж не Тулкаса ли? Очень интересно, как ты будешь увязывать концы с концами!

- Не кривляйся, волчонок. Не Тулкаса, – а, кстати, забавная идея, под неё даже, постаравшись, можно подвести логическую цепочку! – Ты был ничей.

- Я по полу катаюсь от смеха, – мрачно сообщил Майа.

- Что-то не похоже! – усмехнулся я. – Нет, Майрон, действительно ничей. Некоторые Майар были созданы помощниками и спутниками Валар, а некоторые были сотворены лишь для того, чтобы совершить одно определенное дело, возможно, растянутое в веках, но совершить…

- И какое же у меня было дело?

- Предать меня.

Я ударил в самое больное место. Он не поддался – плотно сжал губы и отрезал:

- Бред!

Я покачал головой.

- Нет, Майрон.

- Я предал тебя? Когда?! Как?! Ты сам отрицал всю вину, что я видел за собой!

- Я говорю не о прошлом. Ты предал меня сейчас.

- В чём?!

- Ты отказался выполнить мой приказ уйти и не вмешиваться.

- Ты его даже не отдал!

- Ты знал, что я его отдам, и сделал всё, чтобы его не услышать.

- Чушь! Предательством стало бы его выполнение!

- Наоборот, Майрон. Рано или поздно, так или иначе, но ты должен был предать меня. И ты меня предал.

Он отстранился, заставил себя успокоиться, привёл в порядок дыхание и только после этого, не глядя на меня, заговорил:

- Ты всё запутываешь, Индомори, но я чувствую, что у твоей лжи нет чёткой линии… Ты сам не уверен, что скажешь в следующий момент. Твои намеки дают такую обширную возможность трактовок! В чём ты пытаешься меня убедить? В том, что никакого мятежа с твоей стороны не было, и весь твой конфликт с остальными Валар – Замысел Единого? А я, соответственно, ключик к твоему якобы падению, к прекращению игры в Мятежного Валу? Не сходится, Индомори. Не верю. Или ты пытаешься мне доказать, что ты этакий никем не понятый и неоценённый добрый спаситель, радеющий о благе всех живых существ Арды? А я, получается, бездумное орудие твоих злопыхателей, не выполнившее своей миссии так, как мне было назначено, или точнее выполнившее её халтурно по недоразумению? Опять что-то не увязывается. Раз уж ты решился напоследок врать мне, ври, по крайней мере, стройно и связно! Не нагоняй туману!

Да, всё-таки мой Майа слишком хорошо знает меня, приходится это признать. Он легко просчитывает мои ходы. Но у меня есть ещё один вариант…

- Да нет, Майрон. Все гораздо банальней и проще, чем ты себе напридумывал. Ничьи Майар – это Майар, данные как бы в довесок, – надо посильнее уязвить его чувства. – Ваше предназначение изначально не было прописано вовсе. Его сформировали мы, Валар. Поскольку моим собственным Майар в Арде так воплотиться и не дали, я ещё в самом начале времен попытался захватить ничьих. Успел только… хм, застолбить территорию! И только в одном Майа. В тебе, собственно.

Вот теперь стройно. Он знает, какой я иногда бываю сволочью. Он должен поверить…

- А что тогда переделывал во мне Аулэ? – в его голосе появилась тень сомнения. – Если я не был изначально твоим…

- То и делал. Убирал мои переделки. Добавлял свои. Застолбить-то я тебя успел раньше. А вот забрать к себе не успел…

Майрон не хотел верить, но не находил изъяна в моей логике. Его лицо мучительно исказилось.

- А почему тогда ему понадобилось на это восемь месяцев? Ты говорил, что много времени требуется только для переделки изначально чужого Майа под себя, а не…

- Я помню, что я говорил. Ну, что мне тебе сказать сейчас, волчонок? – пришло время добить, выжать из него остатки недоверия к новой версии его прошлого. – Ты плохо помнил, что происходило в те восемь месяцев, а мне было невыгодно тебе напоминать. Это не был один Аулэ, Майрон. Это были я и Аулэ. Все продолжалось так долго именно потому, что нас было двое, и каждый попеременно строил тебя под себя, убирая влияние другого.

Он накрепко сплёл ладони. По лицу разлилась бледность.

- Не может быть, – вяло возразил он. – А как же моя стена?

- Она появилась позднее, без моего участия. Она действительно оказалась для меня проблемой. Я не мог её так просто убрать. Но уж когда ты её сам расплавил… Дальше сложностей не было, ведь якорьки моей воли действительно уже были в тебе, волчонок. Мне надо было лишь пробудить их напоминанием о себе.

- А как же быть с предназначением, о котором ты только что говорил? – ещё раз попробовал он слабо трепыхнуться в филигранной паутине моего обмана.

- Предназначение быть моим помощником – от меня. Предназначение предать меня – от Аулэ. Он взялся за тебя вторым, и особого выбора, какое предназначение тебе прописывать, у него не было. В тебе остались обе установки… В определенный момент все подстройки, внесенные и мной, и им между собой окончательно перепутались. Мы бросили тобой заниматься, потому что исправить было уже ничего нельзя, можно было сделать только хуже. Тогда же я и расстался окончательно с остальными Валар. А ты остался у Аулэ. Что же касается твоих метаний и внутреннего конфликта альмаренских времен, то был он в тебе из-за той путаницы, которую мы с Аулэ у тебя в целеполагании и ценностных оценках устроили… И если ты присмотришься к самому себе, то поймешь, что не особенно-то ты с тех пор изменился.

До чего же трудно было мне равнодушно, лишь с легким оттенком искренней доверительной грусти произносить всю эту ложь!..

Лицо моего Майа совсем побелело. Даже искры душевного огня не осталось в глазах.

- Ты ведь врёшь, Индомори, - произнес он безынтанационно, мёртвым голосом. – Скажи мне, что ты всё врешь…

- Зачем мне врать тебе?

- Чтобы я ушёл.

Умный мальчик. И упрямый. Стоит на своём до последнего.

- Да, я хочу, что бы ты ушёл. Потому что вижу в тебе потенциал, превышающий твоё предназначение… Предназначения. На самом деле ты ничем не связан со мной, кроме тех сетей, которые мы с Аулэ наплели в твоём сознании. Ты должен мне не больше, чем ему. А ему ты ничего не должен, ведь так?

- Я его ненавижу. Ненавидел все эти годы, боялся и ненавидел.

- Так возненавидь и меня.

- Ты слишком этого хочешь. Это слишком подозрительно. Что-то тут не так… Я не могу найти изъян, но он точно есть.

- Ты просто хочешь так думать. Убеждаешь себя в этом. Вот и всё.

Он вдруг встрепенулся, блеск снова появился в его глазах.

- Но я видел твой разум! Там, во Тьме, в единении наших фана, ты не мог лгать мне!

- Не мог. И не лгал. Ты просто смотрел в целом и не заглядывал в укромные уголки, потому и не заметил правды.

- Тогда, если хочешь убедить меня, покажи мне её сейчас!

- Нет, – осадил я его.

- Почему?

- Не хочу.

Да, мой Майа всё-таки нашел, на чём меня можно подловить…

- Значит, всё это обман… Я так и думал.

Нельзя сдаваться! Ещё одна попытка.

- Нет, Майрон, не обман. Просто, даже если я покажу тебе то, что ты хочешь увидеть, это не убедит тебя. Следующим твоим обвинением в мой адрес станет то, что я создал в своём сознании специально для тебя ложные воспоминания, достоверную иллюзию.

Взгляд его снова потух. Возразить ему было нечего.

<...>

- Но ведь если ты стараешься прогнать меня, значит, пытаешься спасти, – пробормотал он. – А раз пытаешься спасти, то значит любишь. И если так, неважно чей-ничей я был изначально Майа…

- Да не люблю я тебя, Майрон! – взорвался я, чувствуя, как душит меня отчаянье. – Я привязан к тебе – да! И за многое признателен. Но это всё!

- Признателен? – горько переспросил он. – Ты… мне… признателен?

- Да, волчонок. И хватит! Уходи, наконец. Ты был мне хорошим слугой, и я даю тебе награду за службу – правду и свободу.

- Награду, – повторил он безжизненно.

Посидел какое-то время, глядя в пустоту, потом поднялся и, не взглянув на меня, подошел к выходу из шатра, поднял полог и вышел наружу.

Будь я человеком, я, наверное, разрыдался бы – от облегчения.

Мне удалось. Когда я уже и не чаял… Но как же горька была моя победа!

…Я был рад, что вопроса о том, что ждёт меня в Валиноре, мы так и не затронули. Если бы мой Майа заподозрил, что мне грозит нечто большее, чем простое заточение в Мандосе, мне бы, боюсь, так и не удалось заставить его уйти…

ᛗ-ЭVI-14

Это был тихий вечер – по-летнему тёплый, но овеянный токами приближающейся осенней прохлады.

…Не первый вечер, что они провели вместе в квартире Идриса Серена. Первый был почти официальным – конечно, не настолько, как при знакомстве, и все же сопровождаемым всеми необходимыми социальными атрибутами: ужином со светской болтовней и последующими серьёзными разговорами за сигаретами. Представлять коллектив или осматривать обстановку дома здесь не предполагалось за отсутствием первого и ограниченным пространством второго.

Двухкомнатная квартира с кухней и совмещённым санузлом в респектабельном старинном доме в центре Минас-Тирита была обставлена достойно, но без изысков. Большая комната – кабинет, являвшийся одновременно гостиной и столовой – была выдержана в смести чёрного и темно-вишневого тонов. Функционально размещённая техника, уютная мебель, ковры на полу, постеры по стенам. Маленькая комната – спальня, отделанная в восточном стиле со вделанными в стены узкими шкафами, раздвижными дверями и кисеёй прозрачного полога над низким и довольно узким ложем. Помещёние для комфортного сна и ничего больше. Чужих на этой территории явно не приветствовали. Учитывая отсутствие в квартире даже дивана, было очевидно, что хозяин редко приводит гостей: мягкое кресло перед проектором палантира, как и компьютерный стол с вращающимся креслом, он держит для себя, а о том, куда сажать гостей, даже не задумывается.

Впрочем, стулья в этом доме всё же нашлись – на кухне. Ровно два. И столовых приборов, как выяснилось позднее, хватало только на пару.

До первого визита в квартиру писателя экзарху Кадейрну казалось, что он знает об Ише Шаре всё, что только возможно. Увиденное здесь заставило усомниться в том, насколько очевидные сведения об этом человеке соответствуют действительности. "Настоящий интроверт, наслаждающийся своим одиночеством! – поразился Йоруэрт. – Уникум. Большинство таких людей общество ломает, заставляет прогибаться под себя и отвергать личные ценности в угоду коллективным. А он просто замаскировался под экстраверта и живёт себе поживает так, как ему нравится… Молодец!"

Гость не показал хозяину ни удивления, ни тайного одобрения своего в тот первый визит, однако сделал себе пометку на память о потребности стать исключением, подтверждающим правило – о надобности приручить этого дикого кота, о необходимости превратиться для него в того, кого он не просто согласится, а захочет раз за разом впускать в своё логово.

После первого раза Йоруэрт неоднократно без приглашения захаживал в гости к опекаемому им сочинителю, которого вслух уже давно называл другом. Идрис недовольства не выражал, только порой просил подождать, если оказывался занят. И хотя после первого отказа в интимной связи к этой теме двое не возвращались, Кадейрн однажды получил ключ, карту и код от сигнализации квартиры Серена вместе с расплывчатыми пояснениями, что "если уж не экзарху современной Тёмной Темы доверять свою безопасность, то кому же?.."

Сегодня коммерсант тоже пришёл без спроса, испытывая какое-то смутное беспокойство за писателя.

В квартире было темно. Сквозь распахнутые окна все помещения омывал прохладный ветер, колышущий тюль и лёгкие занавески. Еле заметный свет шёл из большой комнаты – вероятно, от периферийных устройств палантира, снабженных подсветкой, так как хозяин дома нередко засиживался допоздна, а то и работал по ночам.

Йоруэрт разулся в коридоре и пошёл на ориентир цветных бликов.

Идрис спал, положив руки на стол, а голову на руки. Правая ладонь его до сих пор лежала на подсвеченной фиолетовым светом клавиатуре, словно он заснул прямо в процессе набора текста. Вид у него был измученный и какой-то несчастный, и если первое было объяснимо утомлением от долгой работы, то источник печали ещё предстояло найти.

Гость не стал включать верхний свет. Он сходил в спальню за пледом и, вернувшись, укрыл им плечи и спину спящего. Среагировавший на его движения палантир засветил экран с текстом. Нескольких попавшихся на глаза строк оказалось достаточно, чтобы понять, что истощило писателя не только физически, но и морально.

Не став подробнее вчитываться, экзарх погасил экран и пошёл закрывать окна. Хмурясь, он заставлял себя думать о том, что Идрис может простыть на таком ветру, а не о прочитанном кусочке написанного эпизода. В такие моменты, как сейчас, существование видящих прошлое казалось ему проклятием, а не благословением. Но думать следовало не об этом, а том, уходить или оставаться, дожидаясь пробуждения хозяина дома, заваривать чай или варить кофе, будить или не будить, и все ли закрывать окна. Йоруэрт Кадейрн отлично знал, о чём сейчас следует думать, а о чём не следует. Жаль, что у него не всегда получалось действовать так, как было необходимо.

 

Ванадинит

ᚨ-15-VIЭ
{"Залог подобия": отрывок из изданного}

- Ты думаешь, что ты выиграл?

- Думаю, что да.

- Ты ошибаешься.

- Меняешь правила игры?.. Что ж, ты, конечно, в силах сделать это, и у меня нет возможности тебе помешать!.. Я даже не удивлен…

- Ещё удивишься. Нет, я не собираюсь изменять правила. Мне это ни к чему. Твоя победа и без того иллюзорна. Что, фактически, ты доказал мне? Что мои творения, подобия от образа моего, способны на самоотверженную любовь? Ну, да, способны. Потому что я способен. И в чем же твоя победа?.. Вот если бы ты сумел доказать мне, что в них, а, ещё лучше, в тебе, есть нечто такое, что не берет своё начало во мне, я признал бы твою победу…

- Как я могу конкретикой доказывать абстракцию?.. Ты всегда можешь сказать постфактум, что душевное движение или поступок, которые я ставил во главу угла, имеют своё начало в тебе.

Смех. Долгий переливчатый смех.

- Пытаешь заманить меня в ловушку?.. Грубо, первенец, очень грубо! Ты хочешь, чтобы я сказал, чего я не смогу сделать сам никогда, ни при каких обстоятельствах?

- Я и так знаю, на что ты не способен.

- Знаешь? – легкий оттенок духоты в отзвуке смешка. – Вот как? И что же?

- Нет уж, скажи сам. Иначе у тебя опять будет возможность для отката с позиций…

- Скажи ты. Если окажешься прав, я подтвержу твоё предположение. Это будет прямым и откровенным признанием, от которого я потом не смогу отступиться… По крайней мере, перед тобой.

…Не слишком удобный расклад – но уже что-то. Рассчитывать на большее мне все равно не приходится…

- Ладно… Больше всего ты боишься изменений, боишься потерять самого себя – такого, какой ты есть.

Снова смех.

- Мне очень сложно потерять самого себя, знаешь ли! Мое Я всеобъемлюще.

- Чем больше Я, тем лишиться его страшнее. Чем шире Я, тем сложнее добровольно пойти на изменение хотя бы единственной малой его части. Так?

Долгие мгновения тишины.

- В общем-то, ты прав. На дробление своей сущности я никогда не пойду и не поступлюсь свободой самопроявлений… Ну, ты вытребовал у меня этот ответ, и что же дальше? Не станешь же ты уверять меня, что ты сам – наиболее близкое моё подобие – способен отречься от привычного представления о самом себе, от цельности своей сущности, от личностных проявлений индивидуальности?

…Как много я рассуждал о цельности, самоценности, самодостаточности моего Я, и вот куда мои рассуждения вылились…

- Раньше бы точно не смог, ты прав, Отец. Но теперь… думаю, что могу.

Становится очень душно.

Похоже, я задел его, и он сердится всё сильнее.

И снова смех. Но нет в нем искреннего веселья.

…Похоже, ты забыл, Отец, я всегда чувствую фальшь? Может быть, это умение и от тебя, а, быть может, оно моё собственное…

- Ты всего лишь хочешь думать, что можешь. Ты так ненавидишь меня, что готов схватиться за единственное оставшееся у тебя оружие! Ты готов уничтожить себя самого, только бы мне не досталась победа?

- Не думаю, что это оружие способно уничтожить меня.

- Лжешь! Ты забыл, сын, что мне насквозь виден обман, замышленный любым из моих творений!

…Я лгал?.. Не знаю. Мне казалось, я говорил правду. Впрочем… возможно, я обманывал сам себя…

- Я не лгал, Отец. Я знаю, во мне есть часть, не имеющая в тебе своего начала. И имя этому различию между нами – стремление к совершенству. Изменение не сможет уничтожить меня, оно только сделает меня сильнее.

- Пытаешься вменить мне в вину тысячелетнюю неизменность? Ты просто не понимаешь, что вверх мне больше некуда расти. Я совершенен.

- Я так не думаю.

- Упрямец!..

И вновь в его незримом прикосновении была толика ласки. Я внутренне сжался.

…Лучше уж он бы бил, чем гладил! Намного менее больно…

- Так ты признаёшь, что я победил? – спросил я резко, надеясь хоть так прекратить издевательство нам над моим духом. – Или играем ещё один кон?

- Играем, – он действительно отстранился: хоть какое-то облегчение. – Но только по новым правилам.

- Всё-таки, по новым? – я не сдержал, да и не сдерживал, язвительности.

- Ты сам навел меня на эту идею и теперь сам будешь за неё отвечать. Ты собрался доказать мне, что готов переступить через своё Я? Ну, что ж, доказывай. Только не опосредованно, а на прямую. Сотворенные – это сотворенные, а ты всё-таки Айну, мой первенец. Если мы продолжим играть так, как прежде, нарушится чистота эксперимента. Я предлагаю вот что: я возвращаю тебя в Арду, но не как Валу…

Сердце сначала подпрыгнуло к горлу, а потом ухнуло в самые пятки.

- А как кого?

- Как смертного. Фэа и роа вместо фана.

То есть он собирается расчленить духовную и физическую составляющие моего фана – первый этап разрушения целостности сущности. Считается, что с того момента, как мы облеклись телами, это стало в принципе невозможно… Впрочем, я не сомневался, что Отец знает, как это сделать.

- Я согласен.

По-моему, он был не слишком удивлен моим ответом.

- Антураж и центр драмы оставим, как в предыдущих раскладах.

- Ты забыл, что мой Майа развоплощён?

- Это не существенно. Улаири уже просачиваются обратно в Средиземье, и если я не буду им мешать, они вскоре смогут вернуть Саурона. А я им мешать не буду.

- То есть он вернется, как Айну?

- Да. И даже с Кольцом. Я же сказал, что декорации останутся прежними.

Я чувствовал, что медленно и верно увязаю в болоте, но всё же ответил.

- Тогда согласен.

- Не спеши соглашаться! Есть несколько условий…

…Я погружался в липкую, плотоядно чавкающую жижу всё глубже…

- Каких?

- Никакой магии.

Это понятно: магия могла бы частично заменить мне силу Стихии, которой я буду лишен. Кроме того, подозреваю, что Отец сам толком не уверен, а не признает ли вдруг мир Валу во мне, даже если я буду находиться в состоянии раздробленной целостности, и хочет свести риск к минимуму.

- Согласен.

- Ты не будешь иметь права никому и никогда сказать, словами или мыслями, кто ты такой. Ты не будешь вправе никому открыть правду о себе, пустив в свой разум. Если каким-нибудь образом кто-нибудь догадается о твоей истиной сущности сам, у тебя будут… сутки, чтобы переубедить его в этом. Не сможешь переубедить, игра прекращается, а ты считаешься проигравшим.

- …согласен.

- Ты не будешь иметь права добиваться никакого сколько-нибудь высокого звания, могущего поднять тебя над общей толпой смертных. Например, рядовым воином быть можно, а вот десятником – уже нельзя. Согласен?

Я начинаю задыхаться, хотя Отец сейчас довольно сильно отстранен от меня, и не давит меня своей волей.

…Мне, вообще, хоть что-нибудь будет можно?!..

- Да.

- Ты не станешь провоцировать сексуального влечения к себе и не будешь являться инициатором сексуальных действий…

…Да, Отец целенаправленно и скрупулезно отсекает все поведенческие проявления, которые в той или иной степени для меня значимы. Ни силы, ни власти, ни славы, ни любви... ни, конечно, имени…

- Второе ещё возможно, но как ты предлагаешь мне осуществлять первое?! – не выдержал я.

- Провокация всегда видна. Прежде всего, это заигрывание. Затем, вкладывание излишнего накала чувств в формальные действия. Например, в дружеский поцелуй в щёку.

- Критерий оценки слишком субъективен, – безнадежно возразил я. – Ты всегда сможешь сказать, что увидел сексуальный подтекст там, где я его не вкладывал.

- Я не буду подтасовывать результаты. Мне это не нужно. Я знаю, что выиграю, но сам процесс игры мне интересен.

- Я должен в это верить?

- А у тебя есть выбор?.. Впрочем, что я говорю? Он у тебя есть. Ты можешь сейчас признать своё поражение.

На последнее предложение я не счел нужным отвечать.

- А если я не справлюсь с реакцией роа? Ты абсолютно уверен, что два насильственно сшитых инородных куска, нормально срастутся?

В ответ я получил усмешку.

- Как творец структуры обоих этих инородных кусков, я, конечно уверен. Вот если бы я заблокировал твою память, да, тогда у тебя возникли бы определенные проблемы с осуществлением контроля над роа, но поскольку ты будешь помнить себя, сложностей не предвидится. Вспомни, что роа организованно намного примитивнее телесной компоненты фана!

Похоже, у меня действительно не оставалось выбора. Он вцепился в этот пункт, и заставить убрать его мне не удастся.

- Ладно, согласен на это условие.

- Очень хорошо. Пойдем далее… Твоё роа не будет ни особенно сильным, ни особенно красивым.

Я этого ждал.

- Согласен.

- Ты не будешь пытаться подчеркнуть его достоинства и скрыть недостатки…

- Согласен!

- А также не будешь подчеркивать детали его сходства с твоим истинным фана – если тебе покажется, что ты обнаружил такие детали…

- Да, не буду!

Похоже, Отец твердо намерен не оставить мне ни крохи моего собственного Я. Что ж, я добровольно пошел на это… Я был уверен, что испытание мне под силу. Только вот не думал, что Отец настолько буквально и с таким знанием дела начнет проводить границу между моими личными представлениями о Я и не-Я.

- Любая работа с металлами, драгоценными камнями и необработанными рудами запрещается.

- Пусть так!

- Не писать.

- Что, это новое нечто, которое ты из меня слепить пытаешься, должно быть ещё и безграмотным?! – бешенство ослепляло меня, я уже ничего не мог с собой поделать.

Единого позабавила моя ярость.

- Да нет, зачем же?.. Не записывать своих мыслей, чужие – можно.

- Ладно! – я убеждал себя, что надо успокоиться, но взять себя в руки так сразу не мог. – Может, ты дальше изложишь одним большим списком, чтобы я мог без детального разбора сказать на всё "согласен"?

- А ты готов сказать "согласен" на всё, даже не пререкаясь со мной?

- Почему бы и нет, учитывая отсутствие выбора?

- Выбор есть всегда. И у тебя он есть.

Опять он за своё! Как же он меня уже этим измучил!..

- Неприемлемый выбор.

- Неприемлемый… да! – снова усмешка. – Понимаешь теперь, почему для Верных был неприемлем поклон в твою сторону или в сторону твоего Майа?

- Ты мне будешь мораль читать или список условий?!

Тишина надвинулась, заклубилась. Он молчал так долго, что я почти уже подумал было, что он ушёл от меня – и не знал радоваться этому или огорчаться.

- Не сочинять стихи и не петь их. Не сочинять музыку и не играть ее. Не рисовать ни художественных эскизов, ни чертежей. Не заниматься лекарством. Не высказывать и не продуцировать иным образом никаких идей, которые не были бы кем-то другим высказаны при тебе за время эксперимента и в поле эксперимента. Не давать волю вспышкам темперамента… На последний пункт даю тебе поблажку в три случая, когда твоей реакции позволительно быть непроизвольной. И пойми, даю я её только потому, что если её не дать, наша игра закончится, толком и не начавшись…

Мне удалось успокоиться, пока я его слушал.

- Это всё?

- Нарушение любого из условий автоматически становится твоим поражением.

Я вынужден был признать:

- Справедливо. Но у меня тоже есть одно условие. Ты сам непосредственно не будешь вмешиваться в судьбы мира до тех пор, пока игра не будет закончена.

- Конечно, - легко согласился он. – Это нарушило бы чистоту эксперимента.

На некоторое время между нами повисло молчание, потом он сказал:

- У тебя ещё есть время передумать. Подумай, зачем ты сам суёшь голову в петлю? Зачем тебе калечить самого себя полностью и, учти, безвозвратно, когда есть возможность сохранить самого себя, пойдя на маленькую уступку?

…Что он под "безвозвратно" имеет в виду?..

- Я не передумаю. Ну, так что, начинаем партию?

- Ты проиграешь, Мелькор, ты проиграешь…

Упоминание моего прозвища – это что, ещё одно средство запугать меня?.. Не выйдет. Я никогда не мог до конца сродниться с именованием Восстающий-в-Могуществе, так что потерять его мне не страшно. Быть может, немножко досадно, уж очень оно стало привычным, но не страшно – это точно.

- Одним поражением больше, одним меньше, какая право мне теперь разница?

Нет ответа.

…Возможно, он действительно не понимает, что есть черта, за которой горечь поражений и сладость побед уравновешиваются – черта, переступив которую уже не видишь особой разницы между победой и поражением.

ᛗ-ЭVI-15

В рекреации нижнего этажа учебного центра Церкви Мелькора во время занятий обычно бывало тихо и безлюдно, но не сегодня. Импровизированный семинар Иша Шара со свободными от дел иерархами, собранными экзархом здесь пару минут назад, начался спонтанно и был в самом разгаре.

- Итак, что такое неологизм, с чем его едят, и почему опасаются? – с серьёзным выражением лица провозгласил писатель, усаживаясь верхом на стул, поставленный в центре помещения.

Пятеро мужчин и одна женщина расположились вокруг него на низких прямоугольных пуфиках, стоящих вдоль стен.

- Наш драгоценный лорд Кадейрн попросил меня прочитать лекцию присутствующим, – блондин всё же не удержал значительного выражение на лице, хихикнул, прикрыл рот ладонью, стрельнул глазами по сторонам, потом убрал руку и обезоруживающе улыбнулся. – Но, честно говоря, я совершенно не представляю себя в роли лектора! Поэтому давайте сделаем так: я быстренько наговорю, что думаю по этому поводу, а потом вы будете задавать вопросы?

Ман Варгурз демонстративно возвёл глаза к потолку. Зииг Уду неодобрительно покачал головой, а Йагд Гу'ул-Крак фыркнул. Остальные сидели молча, не показывая ни согласия, ни отрицания. Одна только Файра Гах извлекла откуда-то маленький блокнотик и, с демонстративной увлечённостью уставившись на писателя, изобразила готовность конспектировать.

- Итак, что такое "неологизм"? – всё-таки сумев придать себе хоть сколько-то внушительный вид (что было довольно сложно при его экстравагантной внешности и неформальном наряде), продолжил Идрис Серен. – Это всего лишь новообразование, то есть слово, ранее не существовавшее в языке. Жизнь течёт, всё вокруг меняется, появляются новые слова. Это закономерно. Так чего же пугаться? Тем не менее, ваши идеологические противники – древнейшая мировая религия, официальная Церковь Единого Творца и Ангелов-Айнур, боятся их как огня. Почему? Всё просто. Неологизмы развенчивают мистическую помпезность, подпитывающую торжественное великолепие мифов о богах и сказаний о героях. Устаревшие обороты речи придают повествованию весомости, порождают ощущение достоверности в умах людей. Напротив, использование современных слов эпичность как будто принижает, а значимость давних событий – обесценивает. Пересказанные современным языком легенды не внушают доверия слушателям или читателям, а уж если речь идёт о делах божественных, и вовсе кажутся пошлыми. Мне неоднократно задавали вопрос: "Как могут Айнур заниматься сексом? Это ведь высшие духовные сущности, удалённые от всего земного!" В самом деле. "А зачем же они тогда оделись плотью в начале времён и разделились на два пола? – спрашиваю я обычно в ответ. – С какой это было сделано целью?" Тут дискуссия может пойти по одному из двух путей: спорящие стороны углубятся в обсуждение гендерных вопросов или останутся на первоначальной теме.

- Каких ещё гендерных вопросов? – вмешался Бурзум Бургу'ул.

Иш Шара приподнял брови.

- Каких ещё… что? – переспросил он, не сразу поняв, что у него уточняют. – А… Половых то есть. Тоже, кстати, неологизм. Если рассуждения идут по этому пути, люди обычно начинают задумываться, являются ли браки Айнур чисто духовными союзами или вполне физическими, вспоминают малоизвестные апокрифы, в которых Майар названы детьми Валар, а также, бывает, доходят до вопроса, каковы были первоначальные сущности Айнур, до их схождения в Арду. Имели ли они изначально пол, или были бесполы, или двуполы? Вот тут разгораются самые жаркие баталии! – блондин усмехнулся и обвел внимательным взглядом заинтересованные лица слушателей. – Но к теме нашего семинара это особого отношения не имеет, так что мы пойдём по другому пути рассуждений. Продолжим разговор о неологизмах и прочих словах, использование которых кажется людям неуместным при упоминании божеств и давних времён. Одно из таких слов "секс". Можно ли это понятие считать неподходящим термином или неологизмом?.. Конечно, нет, ведь все расы, кроме Айнур, как-то размножались на протяжении веков, и даже Айнур вступали в браки.  Значит, секс был. Отрицать это глупо. Только гетеро или гомо тоже?..

- Где есть одно, рано или поздно появится и второе, – негромко заметил Зииг Уду.

- Тем более что стремление к себе подобным первично для психологии живых существ, – поддержал эту реплику Крис Тагр-Кару'угд.

- Согласен, но это тоже относится к гендерной теме, и углубляться мы в неё не будем. Наш разговор – о словах, о названиях, а не о самих явлениях. Итак, мы все с вами согласились, что секс в Арде был всегда… Вот только называли его иначе. Как?

Файра высказалась неуверенно:

- Любовью?

- Отлично, леди Гхаш. Любовью, страстью, вожделением, жаждой обладания, притяжением и ещё десятком слов, возвышенно описывающих смесь физиологических инстинктов с плохо осознаваемыми душевными стремлениями. Используемые названия зачатую могут характеризовать особенности подхода к процессу или явлению, не меняя его сути. Некоторые слова могут иметь в нашем сознании современный циничный окрас, но по сути своей являться синонимами старых привычных выражений. Они могут даже оказаться чище понятий, пришедших из прошлого, ведь они ещё не обременены багажом историй, формирующих шлейф определённых образов…

- Ничего не понял, - нахмурившись, буркнул Бурзум Бургу'ул.

Ман Варгурз, наклонившись, похлопал его по руке и шепнул:

- Ничего, я тебе потом объясню. Не тушуйся.

- Вот хороший пример! – обрадовался услышавший их лектор. – Что значит "тушеваться"? Смущаться и приходить в замешательство по какой-либо причине. Но откуда и почему взялась такая трактовка этого слова? Дело в том, что "тушеваться" это значит "становиться стушёванным", то есть постепенно выцветать, переходя от чёрного или какого-либо другого тёмного цвета к белому или светлому. Неологизм ли это? Несомненно, хотя и не самый новейший. Если мне не изменяет память, слово "тушь" появилось в IV Эпохе вместе с соответствующей краской. Дополнительно можно отметить, что рассматриваемое слово несёт на себе лёгкий негативный оттенок… А это шокирующе для правоверных Светлых, так как предполагает немыслимое для них: то, что осветление, высветление, просветление – это не есть хорошо! И таких слов, на самом деле, немало. Многое изменилось в Средиземье, когда его окончательно покинули все расы, кроме людей, но не все изменения были однозначно плохими, на мой взгляд. В частности, расширившиеся границы свободы воли благотворно повлияли на свободу слова и, в конце концов, привели к свободе вероисповедания…

Зииг Уду расширившимися глазами смотрел на писателя. Файра Гах скорописью конспектировала сказанное им в блокнотике, а Ман Варгурз сидел с чуть приоткрытым ртом – словно остановленный в попытке возразить, окаменённый инсайтом.

Иш Шара смущенно кашлянул.

- Впрочем, я отвлёкся – умчался ни в ту степь, – попенял он на самого себя, – прошу прощения. Вернёмся, к теме. Итак… Что я могу добавить к сказанному? Я полагаю, что следует чётко различать неологизмы, связанные с ранее не существовавшими объектами и явлениями, и неологизмы, являющиеся современным вариантом определений того, чтобы было, есть и будет всегда. Я утверждаю, что использование моим Мелькором терминов, например, современной психологической науки неологизмами не является! Ведь души, их аспекты и особенности были всегда, только люди не имели раньше слов для названия этих структур и элементов, потому что не знали, не размышляли о них. Но это не значит, что этого не делали и Айнур. Напротив. Вспомнив о несомненном превосходстве фана над синтезом фэа и роа, придётся признать, что и духовную, и физическую части себя Айнур знали отлично, раз могли осознанно управлять ими. Были ли у них свои специальные названия для этих деталей и явлений? Наверняка. Но даже если мы узнаем их, нам это ничего толком не даст. Нам всё равно придётся оперировать нашими, человеческими понятиями, подбирая эквиваленты, ассоциации, проводя параллели. Это был бы… перевод с айнурского, если хотите, – задорно улыбнулся Идрис Серен, кружением пальцев и кисти руки изобразив что-то аморфное в воздухе. – Причём обратите внимание: именно с исконного айнурского, а не с мифического валианского, якобы предшествовавшего эльфийским языкам, но почему-то практически не оставившего следов! Но у нас нет даже этого. Нам нечего переводить. Поэтому мы вправе делать вульгарный перенос наших представлений и названий на их, нам неизвестные. Все равно, другого выбора у нас нет. Человек всегда познаёт и оценивает мир, пропуская его через себя, поэтому все его суждения всегда субъективны. Но это эффективно работающий способ столбить новую территорию, выставлять вехи там, где раньше была лишь пустота – и продвигаться дальше, вперед, в неизвестность. Появление новых слов, названий и понятий – это признак развития, эволюции человечества. Без этого никак! И появление неологизмов, в таком случае, неизбежно при описании тем, которые люди в прежние времена не понимали, для которых не имели названий. И тут главное – соблюдать меру, чувствовать язык, мелодию звучания фраз. Неуместные неологизмы всегда отдают фальшью при звучании. Вот вам пример: слову "генетика" немногим больше века, и, тем не менее, наука эта существовала ещё тогда, когда самих людей не было в мире. И если я назову Мелькора первым в Арде генетиком, это будет уместным использованием неологизма, поскольку является правдой. Понимаете?.. Ну, что? Давайте попробуем, – светловолосый мужчина сделал приглашающий жест. – Какие неологизмы, по-вашему, категорически нельзя упоминать, говоря о… например, Первой Эпохе?

- Велосипед, авиакар, пароход, дирижабль, микрофон, квадракоптер, тонометр, альбедометр, гироскутер, компьютер… – начал перечислять Ман Варгурз и сам остановил себя: - А вот дальновизор можно!

- Так, – одобрительно кивнул писатель. – А почему?

- Потому что оригинальные магические Палантиры тоже были дальновизорами, хотя и выполняли несколько иные функции, чем современные массовые технические.

- Хорошо. А теперь кто-нибудь скажет, какие неологизмы (в том числе, и сленговые слова) употреблять можно?

- Винтаж, гламур, смузи, – с ехидной улыбочкой на лице подорвался перечислять Йагд Гу'ул-Крак, – лол, няшность, кек, кисазая, сяб…

- Броманс, фриланс, смайлик, - присоединился Крис Тагр-Кару'угд. – Шипперство, менеджмент, рейтинг…

- Троллинг, – заметил Ман Варгурз и, ещё подумав, добавил: – Френдзона…

- Скимитар, – неуверенно произнёс Бурзум Бургу'ул в момент возникшей паузы.

- Да? – поощрительно обратился к нему заинтересовавшийся блондин. – Почему?

- По сути это то же самое оружие, что и ятаган,  которым веками пользовались орки. Однако само слово появилось в южных областях Средиземья только во Второй Эпохе…

- А не в Четвёртой? – усомнился Идрис Серен.

Странное выражение промелькнуло по лицу иерарха, и он замолчал ответ. Зииг Уду отвлёк внимание ведущего от этой необъяснимой реакции.

- Рофл, хейтер, хайпер, – сказал он.

- Да, всё правильно, – кивнул ему Иш Шара. – Спасибо. Думаю, достаточно. Как все уже поняли, слов, которые можно использовать, гораздо больше, чем тех, которые применять нельзя. Другой вопрос в том, что вставлять в свою речь неологизмы нужно очень аккуратно – дозировано и точно к месту. Будем разбирать, где, когда и какие именно будет уместно использовать неологизмы в ваших рабочих ситуациях?

Писатель обвёл вопросительным взглядом всех присутствующих.

Файра Гах взглянула на наручные часы.

- До конца урока учащихся ещё почти пятнадцать минут, – сообщила она. – Думаю, мы можем потратить это время с пользой.

Иерархи вразнобой, но все согласно закивали.

 

Корнерупин

ᛗ-ЭVI-16

Услышав звучок поступившего на электронную почту сообщения, Йоруэрт Кадейрн приглушил звук палантира в режиме дальновизора и переключился на режим компьютера. Современные машины, совмещавшие в себе функции двух ранее отдельных устройств, как мужчина признал, наконец, были весьма удобны. Дальновизор в режиме 3D-проекции продолжал передавать трансляцию ангмарского [73] рок-фестиваля, тогда как компьютер вывел на настенный экран список входящих писем виртуального почтового ящика.

Новое сообщение пришло с почты небезызвестной одиозной личности.

Шакх Трош никогда не писал экзарху Кадейрну. И не стал бы писать – без серьёзной на то причины. Йоруэрт нахмурился в лёгкой тревоге. Если бы Идрис Серен пожелал встретиться с ним, он мог бы позвонить или написать со своего обычного ящика. Если бы его заботили не личные дела, а деловые вопросы, он бы воспользовался публичной почтой Иша Шара. Но писать со своего неплохо законспирированного тайного адреса… Что случилось?

Черноволосый мужчина быстро щелкнул указателем по письму.

Сообщение открылось:

"Йоро, доброго тебе времени суток!

Во вложении – чистовик эпилога "Залога подобия". Окажи любезность: передай его моему издателю. (Можешь перед этим прочитать, если хочешь. Только никакой цензуры. Помни: я тебе доверяю!)

Почему не сдам рукопись сам и, вообще, пишу тебе с такого ящика? Не для того чтобы тебя скомпрометировать, поверь! ;-) Просто очень спешу… Почти опаздываю. Так получилось, что на сегодняшнее утро у меня назначена встреча, от которой я не могу отказаться. Она очень для меня важна. А я так заработался, что почти забыл о ней, представляешь?"

Дверь распахнулось с шумом, и Йоруэрту Кадейрну пришлось отвлечься от чтения. Даг Дуршуг с перепуганным лицом стоял на пороге и открывал-закрывал рот, явно пытаясь что-то сказать. Файра Гах с побелевшим лицом хватала его за руки, тянула обратно из комнаты, но без уверенности в своей правоте и энтузиазма.

- Что такое? – бросил коммерсант своим подчинённым, раздраженный тем, что его оторвали от странного письма.

Даг всё-таки вырвался от женщины и сразу устремился к столу с палантиром. Схватил пульт и поспешно защёлкал каналами. Почти везде шли новостные передачи о процессе разгона крупного митинга на руинах Барад-Дура. Ничего неожиданного. Всё так, как и должно быть. Хотя… Переключении на третьем экзарх начал тревожится, выхватывая отдельные слова и фразы. Кажется, речь шла не только о столкновениях с полицией, но и подводе войск и даже… применении оружия?

- Какие-то фанатики начали вопить, что наше выступление – преуготовление Дагор Дагорат, – стеснённым голосом произнес менестрель, продолжая искать что-то в дальновизоре. – Полезли вперёд, сломали нам построение, кто-то в толпе ударил кого-то сзади… В общем, началась свалка. А потом… Вот!

Дуршаг очевидно нашёл искомое, потому что перестал перещёлкивать каналы.

…Губы – почти такие же сиреневые, как крашенная прядь у левого виска. Или так только кажется под мечущимся светом цветных прожекторов?.. Глаза закрыты. Алая прядь у правого виска – в цвет пятна, расползающегося по накрывающей тело простыни. Мертвенно белой кажется кожа запястья на фоне манжета рубашки. Рука выскальзывает из-под простыни, безвольно свешивается с носилок, но санитар, идущий рядом, подхватывает её и прячет обратно. Вокруг беснуется толпа, мелькают полицейские мундиры, врачебная форма…

- Даже на фоне продолжающихся беспорядков общественность потрясена случившимся. Правоохранительным органам ещё предстоит разобраться, трагической случайностью или продуманным злодейским преступлением следует считать убийство популярного гондорского писателя исторической прозы Иша Шара, – сообщает голос комментатора, и дальше экзарх Кадейрн уже не слушает.

-Как Диш и Намат допустили это?! – практически рычит он сквозь зубы. – Они ведь знали, как этот парень для нас ценен!

- Да мы даже не подозревали, что он будет там! – пытается оправдаться Душруг и замолкает, встретив яростный взгляд тёмных глаз начальника.

- Значит, вы плохо выполняли свою работу, – отповедь безжалостна, но возразить на неё нечего. – Лично ты – не справился с задачей, Даг. Чего стоят твои осведомители, если мы оказались не предупреждены, не готовы? Превосходное начало Дагор Дагорат, ничего не скажешь! – голос Йоруэрта падает до шепота: – Такого не должно было случится… – И снова взлетает: – Вон! Скройтесь с глаз моих. Оба. Придёте на доклад вместе с Дишем. А до тех пор сделайте что-то полезное, кроме поиска самооправданий!

Двоих буквально выметает за дверь этой волной гнева.

Черноволосый мужчина оборачивается обратно к палантиру. Репортаж продолжается, но речь уже идёт о другом.

Делает шаг к рабочему столу и экрану компьютера, произносит в пространство, почти беззвучно: "Что же ты натворил, Идри?.. Это ведь не случайность? Нет. Если бы не письмо, я мог бы усомниться, а так… нет! Зачем?.. Зачем?!"

Ещё один шаг – и возвращается к чтению. Глаза быстро находят место, где оно было прервано.

"Так получилось, что на сегодняшнее утро у меня назначена встреча, от которой я не могу отказаться. Она очень для меня важна. А я так заработался, что почти забыл о ней, представляешь?

Сделай для меня, пожалуйста, такую малость, ладно? А потом приходи ко мне домой. Там тебя будет ждать сюрприз.

Я всё объясню – от начала и до конца, ничего не скрывая. И как гарантию такого обещания прими вот что: "Изо всех прозвищ, которыми его наградили за века Арды, Саурон ценил единственное – то, что дал ему Тёмный Вала Мелькор." Неплохая фраза, правда? Я так и не нашёл, куда её вставить. И ещё продолжение: "Ценил настолько, что возвращал себе, едва для этого представлялась возможность… Восхитительный. Майрон." Гарантия. Порука. Заклад. Залог… Как пожелаешь.

Больше никаких недосказанностей (и двусмысленностей) с моей стороны, ведь время прощаться пришло.

Помнишь, я обещал тебе, что буду твоим? Я искренне твоим оставался – до последнего удара сердца, о котором заблаговременно настроенный кардиодатчик сообщил моему компьютеру, чтобы активировать отсылку этого письма.

Иди. Иди, мой Майрон. Иди без страха, без колебаний. Всё худшее – уже позади. Опасаться нечего.

Шакх Трош."

В любом учебнике истории было сказано, что "Майрон" – это самонаименование Саурона; прозвище, которое он дал сам себе, и потому любил.

"Не может быть, чтобы человек знал, – даже мысленно протест прозвучал как-то вяло, слабо. – Откуда?.. Опять провиденье наоборот? Не слишком ли часто? Не слишком ли во многом?"

Йоруэрт Кадейрн понимал, что пытается обмануть самого себя, но так хотелось хотя бы ещё ненадолго оттянуть момент осознания окончательности потери и собственной слепоты, отнявшей те недолгие встречи, что могли стать временным обретением – для обоих.

"Или только для меня одного? – спросил он себя с тоскливым недоумением и подспудной обидой. – Может быть, ему воссоединение и не было нужно? Никогда не понимал, когда он искренен, а в чём играет со мной…"

Но тут же вспомнилось это "Майрон" и "мой Майрон". Взгляд на экран – да, слова были на месте. Не исчезли и очевидно не собирались исчезать.

"Даже если это ложь, буду продолжать в неё верить, – обласкав строчки взглядом, подумал мужчина. – Я слишком давно попал в эти сети, чтобы сейчас пытаться выбраться. Его нет… снова. Но он всё-таки был рядом! И у его поступков была какая-то цель… Должна была быть! Он никогда не совершал бессмысленных действий, даже если на посторонний взгляд они казались ненужными, безумными, хаотичными. Я должен разобраться… Спокойно. Последовательно. Что он сделал? Как? И зачем?"

Йоруэрт Кадейрн, экзарх Церкви Мелькора, решительно придвинул к рабочему столу отстоявший стул, сел на него и задал компьютеру задачу открытия в текстовом редакторе вложенного файла из дочитанного письма.

ᚨ-16-VIЭ
{"Залог подобия": чистовик эпилога}

- Ты проиграл, Мелькор.

- Да нет, я выиграл. Меня, как сущность, созданную тобой, как Айну, ты победил, но МЕНЯ, как Силу, как Властелина Тьмы?.. Тебе это не по зубам, Отец. Я останусь в Арде, даже будучи полностью уничтожен. Я обманул тебя: ты считал, что это я играю по твоим правилам, а на самом деле это ты играл по моим. Увлекшись экспериментом, ты упустил свою победу в Дагор Дагорат. Взгляни вниз, на Арду! Мой Майа победит, или, по крайней мере, будет ничья. А что такое ничья, Отец? Это гибель твоего микрокосмоса. Почти наверняка. Я этого, скорее всего, не увижу… Но это для меня и не важно. И в этом – тоже моя победа над тобой, Отец. Мне не важно, что станет со мной лично – со мной, как с сущностью. И в этом суть моей самопожертвенной любви. Я всё-таки оказался на неё способен, не так ли, Отец?

- Да… И поэтому ты проиграл!

- Поэтому я выиграл: и в нашем пари с тобой, и в целом, глобально. Пожертвовать собой для того, чтобы победить – это величайший пик себялюбия. Я не потерял себя в этой жертве – я стал только сильнее.

- Тот, кому ты принес эту жертву, не способен оценить её!

- И это тоже для меня не важно. Возможно, когда-нибудь он оценит, потому что он подобие моё. Возможно, нет, потому что он иной, чем я. Это абсолютно неважно! Потому что залог его подобия мне – это цепь, приковывающая не его ко мне, а меня к нему… Меня к нему – не наоборот, Отец! Пока он существует, я, как Сила, как эгрерор Тьмы в Арде, не могу быть уничтожен, даже если потеряю сущность и олицетворение!

- Тогда я уничтожу его, и вы закончитесь оба!

- Ты сам не веришь в то, что говоришь, Отец! Если ты уничтожишь его, останутся Назгулы. Уничтожишь их, останутся те смертные, для которых он был любимым правителем, а я – богом. Что ж, уничтожь и их! Но родятся новые смертные, которые начнут задавать вопросы и искать ответы в прошлом – и во Тьме, которая сама по себе не исчезнет, даже лишившись всех своих олицетворений! Тебя ждет протяженная бескрайность вечности в войне с самим собой, потому что, борясь со мной, ты сражаешься с собственным отражением, над которым не имеешь власти ровно потому, что жаждешь её иметь! Да, я твое подобие, но я не идентичен тебе, я – следующий этап развития, я – шаг вперед, тот шаг, которого ты сам не смог сделать, и поэтому ты не можешь существовать без меня, а я без тебя – могу!

- Ты не можешь существовать без своего Саурона!

Меня разбирал смех.

…Наверное, это была истерика…

- Да могу я без него существовать, могу! Именно потому и могу, что признал, смог принять, что он не копия моя, а только подобие. Залог подобия не гарантирует идентичности. Он – часть МЕНЯ, как эгрегора Тьмы, но он – не Я, как сущность, личность, индивидуальность, олицетворение, наконец!

- Аватара, - произнес Единый потеряно.

Мне не было знакомо это слово. Уловленный образ чем-то чуть-чуть покоробил. И я ответил честно:

- Я не знаю, что ты имеешь в виду, но…

- Вместилище, - объяснил он, перебивая меня. – Вместилище воли и силы. Вместилище воли и силы бога… Бога.

- Вместилище?.. Нет!.. И… да. Я не могу считать Майрона всего лишь сосудом моей воли и силы, но в определенной степени он им является… Не знаю сам! Так хочется отпустить его, но проклятый залог подобия не дает этого сделать! Он нужен мне, тоска берет от одной мысли до чего же он мне нужен!.. Но я… Моё присутствие ему скорее вредно, чем полезно… иначе не стать окончательной его победе… нашей победе… моей победе! Лучше нам вообще с ним никогда больше олицетворено не пересекаться… Давай уже, сотри из Вселенной мою сущность, Отец, ты ведь и так собирался это сделать!

Передо мной начала формироваться фигура невысокого златоволосого юноши – хрупкого, изящного, почти эфемерного. Отец?.. Это его истинный изначальный облик?.. До чего же первый вид моего фана, оказывается, был похож на него!..

- Я ухожу.

Я не понял.

- Я ухожу из Арды.

Я не поверил.

- Я ухожу.

Почему?!

- Я долго был Богом, но так и не смог Им стать… Зато, – его губы болезненно горько исказились, – я смог Бога создать. Тьма победила. Свет остался в неизменности, потому что не может он быть побежден… Я даже рад такому финалу. Прощай, мой тёмный аватара ненависти и любви. Ты многому научил меня. Взглянув на тебя, я, быть может, посмею вернуться домой и продолжить свой собственный бой. Я слишком долго бежал и прятался… Прощай, истинное пламя Арды.

Образ стал слоиться, дробиться множественными неясными вариациями, а затем медленно растаял, словно облачко, развеянное лёгким ветерком.

 

Унакит

ᚨ-17-VIЭ
{"Залог подобия": чистовик эпилога}

Я не успел ни осмыслить слова Отца, ни осознать вполне, что он действительно ушел, ни насладиться до конца своей победой, когда мироздание вокруг меня начало рушиться. Пространство расслаивалось на подпространства, грозя породить неизбежный взрыв на стыке встречи параллельных плоскостей. Материя рвалась на лоскуты, лоскутья растрепывались в нити, нити расплетались волокнами, волокна рассыпались пылью мельчайших частиц, грозя ядерной вспышкой на пике распада, когда предельно малая частица не сможет быть разделена на новые составляющие. Взаимопроникновение Тьмы и Света стерло цвета. В какофонии звуков не было ни намека на стройную мелодию.

…Не знаю, сам ли я заменил Отца просто по факту того, что был единственной сущностью, находившейся в тот момент на вершине пирамиды, в верхнем слое мироздания, или это он, уходя, передал мне свою власть, но я поймал себя на том, что автоматически, сам не до конца понимая, что и как я делаю, соединяю стыки рассыпающихся стенок карточного домика, отделяю Тьму от Света и Свет от Тьмы, разводя их по полюсам цветового спектра, заглушая гул хаоса собственным голосом, заставляя капель слов стать гравитацией, собирающей предельно малые частицы воедино...

...Я держал руками осколки Грани...

...Я не давал Грани рухнуть, сам не зная зачем...

...Грань – мои оковы. Грань – тюрьма для всех живых существ Арды. Грань – клетка, ограничивающая развитие и Айнур, и сотворенных. Грань – капкан, ловушка, ограничитель свободы...

Зачем я держу её? Я ведь всегда ненавидел стены!

...Грань – стена, защитная стена, отделяющая Я от не-Я, хранящая целостность личности. Грань – ограда, прикрывающая не конкретную индивидуальность, а все сущности и существа Арды.  Грань – кокон мира, её колыбель. Грань – одежда, защищающая плоть Арды от непогоды. Грань – щит от завоевателя, который может прийти извне...

Я не могу отпустить её!

Либо держать, либо отпустить. Либо воссоздать, либо разрушить. Третьего не дано.

...Как же так?..

Или я не Отец Лжи?!

Дверь. Окно. Хотя бы просто щель – лазейка.

Вот он – третий вариант!

Хотя нет, постой... Не торопись! А не было ли такой щели в Илюрамбар изначально? Не её ли караулил Отец, неотлучно сидя на вершине своей пирамиды?.. И не придется ли мне теперь делать тоже самое?.. Не важно, выпускал ли наружу Отец тех, кто хотел выйти – даже если я буду выпускать, мне придется охранять щель от врагов внешних! Я так не смогу... Я так не хочу! Такое самоотречение слишком велико для меня, я не пойду на это!..

Получается, опять нет выхода?..

Посадить караульным кого-то вместо себя? Нет, не вариант. Даже блаженный, сидя веками на троне, найдет рано или поздно способ узурпировать власть, да у меня под рукой и нет никаких блаженных...

Стоп! А нужна ли мне сама эта власть, как таковая?.. Свобода – да, она всегда была мне нужна. А власть?.. В ней я видел только средство достижения свободы. Так, может, отдать её?.. Пусть правят и сторожат те, кому это приносит радость – братья и сёстры мои...

Может быть... но тогда я сам должен буду уйти из Арды, потому что под их властью мне воли не будет...

Но если я выйду наружу, то смогу заделать дверь в Грани с внешней стороны так, чтобы открывалась она только изнутри... смогу заделать – и замаскировать... Риск, конечно, но не столь уж великий. А если гипотетический внешний враг всё-таки обнаружит вход?.. Что ж! В конце концов, всем существам рано или поздно надо взрослеть, а борьба против общего врага ох как сплачивает и мобилизует и Айнур, и сотворенных – кому это знать, как не мне! А если все же они не справятся?.. Я не хочу гибели или порабощения Арды, значит... Значит, придется оставить здесь звоночек – колокольчик, который предупредит меня о происходящем, где бы я ни был, если опасность станет катастрофически велика...

Получается, нет причин отдавать абсолютную власть над Ардой тем, кто никак уж, на мой взгляд, её не заслужил. Тем более что, а так ли хорошо я знаю своих собственных братьев и сестёр? Что если, оказавшись возле двери вовне, они всем скопом ринутся наружу?.. Намо так на это вполне способен... У Ирмо для этого достаточно исследовательского жара,  у Оромэ – азарта... Значит, трое – и это только по моим предположениям. Нет, нельзя их пускать сюда – нельзя! Доберутся сами – тогда другое дело... но только если сами. Пусть хотя бы однажды у них будут равные шансы с сотворенными, не меньше – но и не больше.

Остался один единственный – уже пресловутый – вопрос: как быть с моим Майа?.. И ответ тут мог быть только один: никак. Просто уйти, не трогать, не напоминать о себе. Его цели – не мои цели, а мои цели – не его. Здесь нет знака тождества. И желания, и ценности наши различны. В его любви ко мне слишком много противления, почти так же как в моей ненависти к Отцу было слишком много склонности к нему. Майрону может казаться, что он не может быть без меня, но, на самом деле, он быть со мной не может. До сих пор он всегда выбирал "быть со мной" на словах и "быть без меня" – на деле. Я не стану сковывать его свободу роста. Сейчас, когда сила его сравнялась с силой Валар – в новой Арде, в которой не будет ни Эру Илуватара, ни меня, он сможет быть самим собой – он сможет стать, кем пожелает, и достичь немыслимых прежде высот.

Значит, решение принято? Я ухожу?..

Да.

...Подведённый итог и сделанный вывод уже были движением воли, и оно сращивало трещины рассыпающейся Илюрамбар...

Вот и всё.

Тьма победила.

Свет остался в неизменности, потому что не может он проиграть.

ᛗ-ЭVI-17

Из большой комнаты доносились негромкие голоса, но Йоруэрт Кадейрн даже на миг не позволил себе бессмысленной надежды. Звякнули друг о друга убираемые в карман куртки ключи. Черноволосый мужчина привычно разулся, хотя теперь в этом уже не было нужды. Прошёл вглубь квартиры.

Звучал палантир в режиме дальновизора. В новостях сообщали обо вновь взыгравших в Арноре сепаративных настроениях на волне охватившей Гондор череды смут. Всё шло по плану, но это сейчас не радовало вовсе, хотя и должно бы было.

Йоруэрт подошел к компьютерному столу, пробудил экран. На открытом листе текстового редактора было напечатано крупными буквами: "Переключи палантир в режим просмотра видео. Я оставил запись для тебя. Не торопись. Теперь нам спешить некуда."

Гость сделал, как было написано, отрегулировал громкость, и через пару мгновений уже наблюдал объёмную проекцию этой же самой комнаты и живого Идриса Серена на ней.

- Привет, Майрон, – без предисловий произнес тот. – Все месяцы, что мы общались с тобой в настоящем, мне хотелось сказать это. Но я, конечно же, этого не сделал. И ты, без сомнения, сейчас обижен за это на меня.

Светловолосый мужчина на проекции повозился, удобнее устраиваясь в просторном мягком кресле. Потом поднял взгляд и посмотрел в записывающую камеру так, словно хотел найти за ней глаза того, кто будет просматривать запись.

- С чего бы начать? – проговорил он тише предыдущих фраз, понизив голос. – Наверное, с расстановки точек и апострофов. Майрон, это не подлог и не розыгрыш. Всё именно так, как ты подумал, когда прочитал моё письмо. И раз сейчас ты смотришь эту запись, значит, я добился своей цели, а ты так и не узнал меня – до самого конца, – пауза, вслед за которой озорная улыбка медленно, словно помимо воли вползла на лицо писателя. – Значит, я был успешен! Потому что ты и не должен был узнать меня.

Йоруэрт Кадейрн сделал два шага вперед и оперся рукой о спинку того самого кресла, расположившись в котором хозяин квартиры оставлял своё сообщение не так давно.

- Надеюсь, ты сидишь, волчонок? – продолжая проказливо улыбаться, спросил тот, до кого было уже не дотянуться. – Если нет, садись немедленно. Я собираюсь разразиться таким длинным монологом, что ты устанешь меня слушать.

Черноволосый мужчина с трудом переглотнул и подчинился – сел в используемое фантомом кресло. Это вызвало странное ощущение сопричастности, близости с тем, кто был теперь невыразимо далёк в пространстве и времени.

- Итак, мой восхитительный Майа, как я и написал тебе в письме и повторил сейчас, мои планы осуществлены, и я ушёл из Арды. У тебя, конечно, куча вопросов. Как, почему, зачем? И ещё какие-нибудь… Увы и ах, но дать тебе все ответы в одном слиянии не получится, поэтому придётся объяснять всё по-людски, на словах… К счастью, как ты мог заметить, за последние годы я сильно поднаторел в этом деле.

Брюнет на мгновение прикрыл глаза ладонью, словно чего-то стыдясь, но почти сразу отнял от лица руку и прикипел взглядом обратно к голографической проекции.

- С чего начать?.. – задумался блондин на записи. – Ну, полагаю, с признания того, что частично в "Залоге подобия" описана правда. Впрочем, ты и сам это знаешь – в части общих для нас событий. Я же сейчас говорю о моём, столько веков прославляемом Светлыми, изгнании за границы Арды… За Грань. В Грань, точнее, как я писал в "Залоге". Повторяться не буду. Отмечу только, что это всё-таки в большей степени было заключение, а не изгнание. Ведь изгнание предполагает свободу, пусть и вдали от определённых мест… У меня же свободы не было. Конечно, какое-то время я позволял себе самообманываться надеждами, что всё можно изменить… но не очень долго. Потом необходимость бороться с бесперспективностью такого своего существования и тотальной скукой захватила всю мою сущность без остатка. Я не знаю, что стало бы со мной в бессобытийности, если бы я не нашёл для себя занятие. Сошел бы я с ума? Распался бы на микрочастицы и растворился в Эа? Что-то иное?.. Не знаю и знать не хочу. К счастью, моё упрямство никогда не позволяло мне смиряться с поражениями окончательно, даже если временно я поддавался слабости. Так получилось и тогда. Я понял, что спасти себя могу только я сам. Не думай, это не в упрёк тебе или кому-либо другому… Простая констатация факта. Я вспомнил свои опыты по постижению аспектов людских немощей и подумал, а не может ли это стать для меня спасительной лазейкой к освобождению?.. Да, я как Айну, как Вала вырваться из Грани, уйти в Эа или вернуться в Арду не мог – об этом и Отец, и братишки-сестрёнки с двух сторон хорошо позаботились. Но значило ли это, что я не мог сделать этого вообще?.. Нет. Способ был. Мне нужно было измениться. Требовалось провернуть с самим собой что-то подобное тому, что я научился делать во время заключения в Мандосе. И я стал пробовать. Пробовал и пробовал, множество раз, используя различные варианты – долго; наверное, десятки лет. И всё почти безрезультатно, – говоривший чуть нахмурился и опустил взгляд, помолчал немного о чём-то невысказанном, затем, прогнав мрачность из черт лица, словно духовно встряхнулся и продолжил: – Но в определённый момент я понял, в чём проблема. Я был слишком велик, чтобы пролезть наружу из своей тюрьмы в маленькую щёлку, предназначенную для смертных. Туда даже эльфы не пролезали… Чтобы выйти из кокона Арды, я должен был перестать быть Стихией. Перестать быть собой… – негромкий смех. – Вот тут Единый испугался! Впрочем, я немного забежал вперед, начав описывать последовательность событий, прежде чем объяснил тебе все детали… Немного назидательного занудства, ученик, ты ведь не против?

Как если бы говоривший мог его видеть, Йоруэрт покачал головой – в отрицании то ли формулировки слов, то ли их смысла.

- Думаю, нет, – серые глаза светловолосого мужчины смеялись, а улыбка снова тронула уголки его губ. – И полагаю, ты уже догадался, что на самом деле многое из описанного мной в "Залоге" было гораздо… прозаичнее. Например, никаких пари с Эру у меня не было. Мы просто долго маялись от скуки: я – в своих оковах, он – на своём троне. А потом его стало тянуть приходить поболтать. Гордое молчание я хранил недолго – игнорировать единственные происходящие со мной события (эти беседы) у меня не было ни сил… ни желания, если четно. Кроме того, мне нужно было усыпить его бдительность – не дать ему заметить, что я экспериментирую над собой. Так что мы стали общаться. Сначала ругались – многократно, подолгу, со вкусом. Потом это надоело, да и пыл угас. Дальше разговаривали обо всём подряд… Спорили, в основном, конечно, но бывало что и приходили к общей точке зрения. Так я узнал немало нового для себя о нём, о нашем мире… В частности, о том, что Илюрамбар – это спонтанное порождение отцовского страха, непроизвольно созданное им на заре творения для ограждения своего Я. Кого он боялся?.. Точно не знаю. Каких-то врагов, возможных преследователей из своего родного мира, вероятно. В детали он не вдавался, цельную картину приходилось собирать из разрозненных осколков информации… Но я выяснил, что погони он боялся так сильно, что в Стену Мира вбухал большую часть своих сил, сделав её практически неразрушимой. Когда заметил это, исправлять сделанное было уже поздно: Илюрамбар стала так толста и крепка, что оказалась неподвластна даже его собственным воздействиям… Помнишь защитную стену в своём сознании альмаренских времён? – и не дожидаясь ответа, который и не мог получить: – Конечно, помнишь! А теперь представь, что стеной раз в сто более мощной Илуватар опоясал не ядро своей сущности, а всю её без остатка, включая все возможные самопроявления без исключения. А затем вспомни ещё, что Илюрамбар только называется стеной, а на самом деле является коконом – скорлупой, заключающей в себя все уровни существования Арды… Если осознать всё это, станет кристально ясно, что Единый сам для себя построил тюрьму, в которой сам же себя и запер. По недомыслию или случайно – какая теперь разница? Забавно было обнаружить, что тот, кого я считал здесь главным тюремщиком, оказывается, первый заключённый! Впрочем, тюремщиком от этого он не переставал быть… Ну, да это уже не относящаяся к делу лирика. Само же дело в том, что папочка Грань, Стену, Кокон Мира захотел уничтожить почти сразу вскоре после того как создал, но сделать этого не смог. Илюрамбар была цельной, монолитной, без единой трещинки вовне, без единого просвета… Но было ли это действительно так или только казалось долгое время? Я предполагаю, что второе. В Песне Творения были предусмотрены люди, а они не являлись созданиями Илуватара, хотя и были прозваны его Детьми – он давал им только якоря, оболочки в Арде, не более того. Все творения Единого бессмертны, смертные же – гости, вечные странники между мирами. Не знаю, кто, когда, где и зачем придумал их, но точно не Эру… Поэтому он и не мог управлять временем их появления. Поэтому и не заметил открытие внешнего канала, по которому они пришли… А вошли они в Арду, расколов Стену – создав трещинку, микроскопический разрыв в Грани. Для их душ этой щёлки было достаточно – и на вход, и на выход. Для них – достаточно, но для других – нет.

Блондин на видеозаписи замолчал, поменял позу, сделал глоток из кружки, стоявшей на столике возле его левого локтя.

- И мы возвращаемся к тому, с чего я начал пояснения, – продолжил он после этой паузы. – Ища способ освободиться, я понял, что для того чтобы вырваться из кокона Арды вовне, в Эа, я должен перестать быть Айну… должен стать человеком.

Черноволосый зритель стиснул ладонями подлокотники кресла и прикусил нижнюю губу.

- Зачем я рассказал о своём открытии Эру?.. А почему нет? Я ничего не терял при этом, а увидеть его реакцию было забавно… Знаешь, кусок в "Залоге подобия" про мой диалог с Илуватаром о его страхах основан на реальном споре, хотя содержание и сильно изменено. Папочка агонизировал в своей многовековой неизменности, но перестраиваться боялся, а тут я со своими ор-р-ригинальными идеями! Надо сказать, что свара на эту тему заняла нас на пару десятков лет, пусть и безо всяких пари… Сейчас я думаю, что споря со мной, он убеждал себя в неизбежности принятия самоизменений как единственного способа выйти наружу. Он и хотел воспользоваться найденной мной лазейкой, и боялся этого. Он набирался сил, полемизируя со мной, и однажды сумел преодолеть свой страх. И… что ты думаешь? – Идрис Серен пожал плечами. – Он сбежал. Просто удрал, прервав наш очередной диспут прямо на середине. Напоследок, правда, вывалив на меня целый ворох извинений за прошлое и за то, что он сейчас бросит меня здесь, а также заверений, что он никогда не сомневался, что я – самый лучший, умный, талантливый и замечательный из Айнур, и он только и ждал, когда же я докажу ему это. Кошмар!.. – светловолосый мужчина сделал большие глаза и пошевелился в кресле, пересаживаясь с опорой на правую руку. – Наиболее чудовищным в этой чуши было то, что она, вполне вероятно, была правдива. Единый сам себя посадил в клетку и страшно жалел об этом. А я ему нужен был, для того чтобы клетку разрушить… Для этого он меня и создал. Поэтому он и сделал меня изначально сильнее всех остальных Айнур вместе взятых, поэтому и провоцировал, и выводил из себя, и терзал, и подзуживал, и доводил до белого каления, – смешок. – А я каждый раз его расстраивал: ломал не оболочку, а то, что мне не нравилось внутри неё. Поэтому-то ему так нужна была Война Гнева! Фактически, это была его последняя надежда заставить меня сделать то, что ему требовалось. Прижать к стенке – не фигурально. Не оставить мне выбора. Вернуть меня к себе, поместить в Грань. Заставить ощутить толщину, тяжесть, духоту, пустоту Илюрамбар – свою несвободу, скованность Арды. И, смотри: мерзавец всё-таки добился своего! Пусть не совсем так, как планировал, но цель была достигнута. Да, я не сломал Стену Мира, но мне вдруг удалось подобрать к этой клетке ключик! Конечно, он удивился, но обрадовался. Ему просто потребовалось время, чтобы свыкнуться с самим способом освобождения. Но он свыкся, в конце концов, и как только это произошло, поспешил моим ключом воспользоваться. Так торопился, что никому из своих послушливых детишек ничего не сказал о своих намерениях… А, может, не сказал специально?.. Очень даже возможно, ведь чтобы пролезть в щель, ему нужно было избавиться от эгрегора Света, снять его с себя. И он сделал это, сбросив его на Валар. Благо их много – для каждого нагрузка увеличилась, думаю, почти несущественно. Вот они и не заметили, что восхваляемый Всеотец их оставил, бросил как больше не нужные ему инструменты!.. А мне стало жутко обидно – за это воровство идеи, за его трусость, за то, что он сбежал, не признав моей правоты и оставив в оковах, за себя: за уничтожение моих творений, за эпохи преследований и несвободы, за боль и унижения, за развоплощение, за призрачность надежды на освобождение, за века тоскливой скуки, которые не только прошли, но и ждали меня впереди… И я собрал все свои силы, все оставшиеся у меня возможности управления, чтобы влиять на Средиземье. Постепенно – год от года, век от века, тысячелетие от тысячелетия – у меня всё лучше стало получаться проникать туда, где в какой-либо из форм царствовала Тьма. Я научился проявлять себя не только там, где меня почитали, но и там, где проклинали, где боялись. Было много шагов, которые пришлось сделать, прежде чем я достиг цели. "Какой цели?" – можешь спросить ты. Расколоть остаток своего фана. Оставить более плотные составляющие своей трансцендентальной сущности в Оковах, в Грани, в Пустоте, освободив – отделив ядро, высшую часть духа.

Черноволосый мужчина позволил вырваться из своей груди негромкому вздоху и, зажмурив глаза, запрокинув лицо к потолку, на время превратился из зрителя в слушателя.

- Знаешь, почему я так органично пишу о Назгулах? – продолжал между тем человек на видеопроекции, как будто бы начав другую тему. – Потому что все они в те или иные периоды своей жизни были одержимы мной. В буквальном, а не переносном смысле этого слова. Например, твой Король-Чародей в течение Второй Эпохи чаще прочих оказывался под моим непосредственным контролем. И ты наверняка это замечал, только трактовал неправильно. А, может, просто не хотел понимать, в чём дело… – блондин на полминуты замолчал, задумавшись, потом по лицу его промелькнула какая-то стремительно исчезнувшая эмоция, и он прокомментировал свои же слова, делая предупреждающий жест рукой: – Я не обвиняю тебя, Майрон, не думай! Даже если бы ты догадался о таком вот моём присутствии, чтобы это нам с тобой дало?.. Ничего, уверяю. Одержимость не настолько страшна, как привыкли проповедовать Светлые. Она даёт вовсе не настолько большую власть, как им кажется. У страха глаза велики – касательно одержимости это совершенно точно. На самом же деле, я мог лишь подталкивать одержимых мною сделать то, что они итак хотели, были готовы совершить… Я мог пролагать каналы, русла для их новых желаний, но заставить их волю свернуть на эти пути никак не мог. Только подталкивать. Я не смог бы устами Моргула сообщить тебе о своём незримом присутствии, не смог бы спросить то, что меня интересовало, не смог бы рассказать ничего о себе… Но я мог коснуться тебя его рукой, мог восхвалять тебя его голосом и выбранными им словами, мог при помощи его действий доставить тебе радость. Это было не так уж мало, поэтому порой, для того чтобы быть рядом с тобой, я пользовался его телом. И не только его… – взгляд Идриса Серена ушёл куда-то внутрь себя, и последовавшая за этим пауза стала несколько дольше предыдущих, но, наконец, монолог был возобновлён: – Порой мне казалось, что ещё немного – вот, сейчас, и ты узнаешь меня в их проявлениях! Но нет, наваждение проходило, ты не узнавал. А потом уже я перестал хотеть быть узнанным… Ладно, не будем углубляться.

Привкус крови во рту немного отрезвил сознание Йоруэрта Кадейрна: не было смысла в том, чтобы наносить вред самому себе, терзая зубами губы, словно в наказание за невнимательность. Это не могло вернуть упущенные возможности и исправить ошибки, не замеченные в миг совершения. Нельзя было сдаваться, позволяя эмоциям брать верх над разумом – даже если казалось, что всё потеряно. В этом намерении Тёмный Майа всегда был совершенным подобием своего Валы.

- Назгулы были одними из первых, кого мне стало удаваться полностью брать под контроль. За счёт особенностей их духовных структур, насильно удержанных тобой в Арде, мне было очень удобно тренироваться на них. К сожалению, их гибель, предварявшая твоё второе развоплощение, отбросила меня в прокачке навыка существенно назад… Процесс шёл медленно. Мне на пользу работало только то, что человечество, оставшись в одиночестве, быстро впало в самолюбование – антропоцентризм, а следы моих многочисленных попыток воплотиться в смертном теле стали одним из толчков к появлению идеи о рождении богочеловека… Шестая Эпоха. Как видишь, мне потребовался очень долгий срок, чтобы достичь желаемого. Мне ведь нужно было не только разорвать остаток фана на части, но и суметь закрепить свой дух в человеческом теле… Это было весьма и весьма непросто сделать, но я не буду утомлять тебя подробностями. Главное – мне это всё-таки удалось. Настоящий Идрис Серен умер во время имянаречения в моём храме. Слабое здоровье и невнимательность жрецов, которая в результате оказалась мне на руку. Мой дух смог занять освободившееся тело потенциального адепта. Я смог стать человеком… Почти. Всё-таки связка между духовным куском моего фана и чужим человеческим роа была создана искусственно. Чтобы достичь своей основной цели, мне оставалось это исправить – умерев, как человек. Потребовалось время и материальное обеспечение, чтобы это подготовить… Почему нельзя было дождаться естественной смерти, спросишь ты? Долго будет объяснять все причины в подробностях, но я не мог пускать это дело на самотёк. В первую очередь, потому что испытывал сильные сомнения в том, что для существа, состоящего из двух искусственно сращенных между собой частей, смерть от естественных причин возможна. Дело в том, что даже разорвав фана, я всё ещё опосредовано остаюсь Властелином Тьмы. Физически я уже не Стихия, не Вала, но метафизически связь нынешнего "я" с прошлым остаётся. Она должна будет разорваться в тот момент, когда я умру как человек. И желательно, чтобы это произошло в период волнений и многочисленных смертей – чтобы меня было незаметно в толпе спешащих наружу. Я не уверен на все сто, но есть у меня подозрения, что Намо знает о существовании щели в Илюрамбар и её охраняет. Если он заметит, что под видом смертного наружу пытаюсь выйти я, позволит ли он мне это сделать, не чиня препятствий?.. Не знаю. Сомневаюсь. Если он всё-таки обнаружил, что Отец сбежал, то может и не пропустить – хотя бы из желания получить объяснения. Впрочем, после своей казни и в его родственное расположение ко мне, в котором раньше ему удавалось меня убеждать, я как-то перестал верить… Я не могу рисковать. Так что мне нужно будет обмануть его – остаться для него незамеченным, чтобы, наконец-то, выскользнуть отсюда… Это один нюанс, второй же – в том, что эгрегор Тьмы должен будет кто-то принять на свои плечи, когда я его окончательно сброшу. И я думаю, мы оба знаем, кто это. Не так ли?

Черноволосый мужчина встретил взгляд светловолосого, пристально смотрящего с проекции – как будто бы прямо на него. Пара мгновений иллюзии встречи взглядов, и блондин кивнул, возвращаясь к монологу.

- Вот собственно и всё, – произнес он. – А остальные детали… Они несущественны. Сочинительство – это просто развлечение, что бы я ни говорил тебе по этому проводу прежде. Никакой нужды писать все эти, – смешок, – апокрифы не было. Мне просто хотелось… Чего? Даже не спрашивай! Многого из того, что стало навсегда недоступным. С другой стороны, мне нужно было научиться мыслить по-людски, переосмыслить своё прошлое с позиции смертного. Ностальгия и рефлексия… Как-то это угрюмо, мрачно звучит, верно?.. Ерунда! Я действительно развлекался – наслаждался жизнью, необычной остротой ощущений, собственной хрупкостью, познанием мира с неожиданного угла и прочими многочисленными новшествами. Особенно, когда ты появился. Наша с тобой встреча – бонус, на который я не рассчитывал. Нежданный приз, подарок судьбы, тантьема. Хотел бы я знать, мой Майрон, почему не раз за нашу историю ты становился для меня именно этим?..

Следующая пауза была долгой. Идрис Серен на проекции допивал напиток из кружки.

- Хочешь спросить меня, почему я не описал всё, как было на самом деле, в "Залоге подобия"?.. – наконец, заговорил он снова. – А кто бы в это поверил? Иногда правда выглядит настолько недостоверной, что лучше солгать – приукрасить её немного. Даже если приукрашивать приходится образ врага. Но что поделаешь! Сотворённых практически невозможно убедить в том, что их Творец вовсе не благ, всеведущ и идеален во всем, что он эгоистичен, малодушен и труслив. Это слишком страшное знание для них! – мужчина издал хмык и наморщил нос. – Неприемлемое. Гораздо охотнее они верят в то, что их Создатель – сволочь, но сволочь сильномогучая… И отходчивая, так что у неё всегда можно вымолить прощение. Думаю, ты не хуже меня знаешь все обманки, которыми тешат себя люди. Так что… я просто не стал придумывать велосипед, а пошёл проторенным путём. Но тебе – следует знать правду. Да, и ещё одно… – пауза; лёгкое выражение ушло с лица блондина на записи, сменившись оттенками тревоги и сомнения: – Волчонок? Ты ведь там сейчас не изводишь себя надуманной виной, я надеюсь?.. Учти, что я за тобой никакой вины не вижу. И, вообще, не люблю эти игры во взаимные упрёки, оправдания и извинения, если ты помнишь! Оставь рефлексию Светлым. Тебе же нужно сейчас позаботиться о том, чтобы не проиграть Дагор Дагорат. В конце концов, победу я тебе уже напророчил! – и снова лицо говорившего осветила проказливая улыбка.

Внешность Идриса Серена ничем – совершенно ничем – не походила на облик Чёрного Валы Мелькора. Даже в мимике его не было ничего похожего. И всё же в этой беспечной ребячливости проскальзывали какие-то знакомые ноты.

"Это он, – с тоской думал Йоруэрт Кадейрн, разглядывая знакомое человеческое лицо и ища в нём не позабытые за тысячелетия черты и проявления характера. – Это он, только полностью раскрепощенный, свободный и лёгкий, ничем не обременённый, не ограниченный… Такой прекрасный, что плакать в пору, несмотря на эту убогую серую смертную форму! Впрочем, возможно, не настолько уж и жалкую, если она стала для него шагом к освобождению, ключом от Оков, символом победы?.."

А лицо на видеозаписи между тем словно стало резче под наплывом новых эмоций.

- Эта взращенная тобой Церковь, экзарх Кадейрн, – насмешливый оттенок в голосе блондина жалит, хотя почти невесом и несёт привкус ласковости. – Она… не радует меня. Хотя надо признать: я впечатлён, что ты теперь способен хладнокровно эксплуатировать тему, которая раньше вызывала у тебя только душевную боль. Ты отличаешься, Майрон, от того, каким я тебя помню… Ты сильно изменился, но это было неизбежно за такой огромный период времени. И, – человек на записи коротко вздохнул, на пару мгновений отвёл глаза, прежде чем вернуть взгляд на место и продолжить выдержано, спокойно: – это однозначно к лучшему. Хочу тебя попросить… Мне не нравится этот культ – мелькорианство. И никогда не нравился, начиная с Нуменора. Мне не хотелось, чтобы ты выращивал из него полноценную и, тем более, глобальную религию. Но это уже произошло, поэтому… если тебе так уж нужна церковь моего имени, прошу: не надо делать из меня жертву. Вечно страдающий бог… Мне это неприятно. Пожалуйста, умерь свой пыл, волчонок. Эльфы в историях обо мне перегибали палку в одну сторону, а ты стал делать это в другую. Мне… дискомфортно от этих баек. Запретить их тебе я никак не могу… Тем более что это было бы несправедливо, ведь когда ты станешь Властелином Тьмы, подпитывать они будут уже тебя… Запретить не могу – прошу поэтому: если у тебя сохранились хоть какие-то тёплые чувства ко мне, пожалуйста, не отягчай мой образ шлейфом трагических легенд, мучений, пыток и казней. Мне с лихвой хватило того, что было в действительности. Избавь от большего! И дело не только в том, что я не хочу, чтобы ко мне испытывали жалость… Есть ведь ещё и угроза пролонгирования таких мыслеформ в будущее. Мне это не нужно, ведь человеческое существо, в которое я превращаю себя, будет намного слабее и уязвимее, чем сущность Айну. Измени эти мифы. Или найди другой объект для поклонения своих последователей – только не меня. И по-хорошему… просто забудь меня. Давай друг друга отпустим, ладно?

Напряжение копилось на протяжении выслушивания последних фраз, и тут болезненно-злая гримаса исказили лицо черноволосого мужчины, просматривающего видео.

- Не дождёшься! – прошептал он яростно, сжав зубы.

- Подожди спорить и возражать! – вскинул руку блондин на проекции так, как будто услышал ответ. – Подумай спокойно, и ты поймёшь, что это самое правильное, самое разумное решение. На самом деле, то время, которое мы были вместе, неизмеримо короче проведённого порознь. Столько веков прошло, столько эпох… По большому счету, мы с тобой даже толком не знаем друг друга. Что там было когда-то – какое это значение имеет сейчас? Наше положение, цели и возможности изменились. Нам больше не по дороге, как не грустно это признавать. Так зачем же изводить себя и терзать?.. Это я спрашиваю тебя, потому что я-то вскоре терзаться перестану, вероятнее всего, при перерождении забыв самого себя. Это… пугает, признаю. И всё-таки это лучше, чем провести вечность в бездействии и бессилии. А тебе придётся избавляться от сожалений самому… Увы, как и всегда. Прости, что в очередной раз оставляю тебя со всем этим… Поэтому и прошу: отпусти. Отпусти меня, и тебе самому станет легче. Поверь, я давно не нужен тебе, даже если ты успешно убеждаешь себя в обратном… Пора прощаться, Майрон. Навсегда.

Человек на записи потянулся вперёд, к устройству, не попадавшему в поле обзора, будто намереваясь выключить запись, но какая-то мысль, по-видимому, пришла ему в голову, и он убрал руку, отклонился назад, откинулся обратно на спинку кресла. Слегка тревожно вгляделся в объектив, словно пытаясь прочитать невидимого для себя собеседника.

- Ты же не собираешься совершать безрассудств, радость моя? – спросил он настороженно; помолчал и ответил сам себе: – Нет, конечно, нет. Ты для этого слишком умён, слишком рационален и слишком хорошо научился контролировать свои страсти… Не думай, что я не отметил, каким совершенством ты стал, – мягкий, ласковый смешок, от которого дрогнули уголки губ, – точнее: каким совершенством ты смог сделать себя. Я заметил и оценил. И именно поэтому убеждён, что ты прекрасно справишься с ролью Властелина Тьмы. Возможно, даже лучше меня. Ведь подспудно ты всегда хотел чего-то подобного, не правда ли? Нет, не занять моё место, но доказать свою силу и власть, встать наравне. Плох тот ученик, который не мечтает превзойти своего учителя, – Идрис Серен кивнул каким-то своим мыслям, на пару мгновений твердо сжав губы. – Ты не думай, что я и в правду, как тебе говорил, верю во все свои писательские фантазии о временах, минувших без моего участия. Иш Шара писал неоднократно, что Саурон создал Кольцо Всевластья, чтобы спасти Мелькора, но я сам так никогда не думал. Возможно, среди перечня твоих планов и было освобождение меня из Грани… Но я не в обиде, если не было. В любом случае, сомневаюсь, что достижение меня являлось главной твоей целью все века твоего существования порознь со мной… Полагаю, что своё пресловутое колечко ты делал, мечтая об ответственности большей, чем у тебя имелась от начала, при мне и после моего ухода... И ты заслужил эту ответственность. Ты дождался её, и теперь, надеюсь, сможешь быть счастлив. Власть ведь только тогда приносит удовольствие, когда она желанна… Но ты знаешь это и сам. Главное – представлять, что с этой властью делать. А у тебя были и есть планы, не так ли? Эгрегор Тьмы, который ляжет тебе на плечи, как только я окончательно покину Арду – это, конечно, не всевластие… Но Стихия основополагающая, без которой невозможна жизнь. Все, для кого ты до сих пор, несмотря на всё сделанное, оставался Младшим, больше не смогут смотреть на тебя свысока. Напротив… Как носитель, олицетворение  эгрегора Тьмы ты станешь равен не Старшим Айнур, а Илуватару, – негромкий смешок, и блондин в кресле по-кошачьи прижмуривает глаза. – Забавно было бы посмотреть, как они это примут! Жаль, что не получится… Так, стоп, я сбился с мысли и ушёл в сторону. Значит… Я хотел предостеречь тебя от глупостей, волчонок, – серые глаза резко распахнулись и уставились в объектив так цепко, что единственному зрителю записи на пару мгновений показалось: они поймали и удерживают его взгляд. – Если тебе станет скучно и захочется отправиться в вольное странствие вслед за мной, помни, что мир не может существовать без Тьмы, как бы не хотелось этого некоторым. Я не буду принижать твой ум. Думаю, ты и сам всё отлично понимаешь… Что будет, если Тьма потеряет олицетворение? Даже я этого не знаю точно. Может быть, произойдёт коллапс. А, может быть, ничего страшного и не случится. Возможно, Стихия сама найдёт для себя нового носителя… или носителей. Но даже если это произойдёт, мы не можем знать, как это изменит её эгрегор и реалии мира, от него зависящие… В общем, если тебя потянет на поиски приключений, волчонок, постарайся перед уходом из Арды найти для себя преемника, как это сделал я. Всё-таки этот мир не настолько плох, чтобы уничтожать его просто из… непредусмотрительности, верно? – Идрис Серен сел в кресле прямо и, пристально спокойно глядя в камеру, чуточку отрешённо улыбнулся. – Успехов и удач тебе, мой Майрон. Прощай. Вот теперь действительно всё.

Протянутая рука привычно быстрым движением вспорхнула над шаром, опустилась, и проекция погасла. И в тот же самый миг звонко-гулкая мощь тёмного эгрегора обрушилась на экзарха Кадейрна неиспытанной ранее тяжестью, заставившей физически дрогнуть – пошатнуться, несмотря на то, что он принял этот груз сидя. Фана Майа справилось, оценило вес энергий и связей, перераспределило нагрузку, упорядочило узлы и нити. Незнакомая тяжесть быстро стала казаться естественной, и что-то подсказывало, что немного времени потребуется на то, чтобы она стала привычной. И всё же в фана сохранялся некий диссонанс: несмотря на слаженную идеальную работу духа и тела, разум и сердце ещё не справились со смятением. Хотелось сквернословить, но никак не удавалось подобрать ругательных слов, эквивалентных чувствам по своей сути.

- Завещание, значит, Валатаро? – прошептал Йоруэрт Кадейрн, глядя на погасший несколько мгновений назад палантир. – В лучших людских традициях: официальная передача прав! Нет, она произошла не в тот момент, когда ты умер, а сейчас, когда я дослушал твои слова. Ты знал, что так будет? Планировал это? Чему, вообще, из сказанного тобой я могу верить?!.. Какой же ты… каркалыга, мой замечательный, неповторимый, самый лучший из Валар! Зачем нужно было водить меня за нос?! Почему было не поговорить напоследок? Ты боялся, что я начну тебя отговаривать, попытаюсь остановить? Или даже попробую удержать, не дам уйти?.. И чем ты, в таком случае, лучше сбежавшего Эру?.. Г-гы-ырх! – гнев вырвался из горла приглушенным рыком, но мужчина сдержал себя, вдохнул и выдохнул через силу, нормализуя дыхание. – Я сам виноват, да? Опять не прошёл какой-то придуманный тобой квест, не разгадал какую-то загадку, и в результате оказался недостойным того, чтобы мне открыться? Или ты просто не хотел общаться со мной: отвечать на вопросы, объяснять свои поступки, дискутировать, оправдываться?.. Не удивлюсь, если так. Но как же я сам не догадался?.. Как позволил себя так обмануть?! Искал, ждал, пытался достичь, вернуть тебя веками, а когда ты появился рядом, не узнал тебя… Человек, которым ты стал, нравился мне, увлекал, интриговал меня, но я ни на единое мгновение не допускал мысли, что он может быть тобой. Только ли потому что не подозревал о подобной возможности?.. Точнее: никогда не верил в собственноручно созданный миф о том, что ты можешь вернуться в человеческом обличье. От этого ли? Или оттого что начал забывать тебя? Или даже из-за того что никогда тебя по-настоящему не понимал?.. Как я мог так ошибиться? Как я мог тебя не узнать?!.. Нет, дело не только во мне. Это ведь ты не давал мне ни единого шанса догадаться, напротив – запутывал. В этом весь ты, Валатано! Никогда не спрашиваешь ничьего мнения... Порой я боюсь, что в этом отношении ты, как Единый: ничьим мнением просто не интересуешься! Мы были рядом... столько раз... так близко! И ты даже ни разу не попытался узнать, хотя бы намёками, как я оценю такое твоё решение... Конечно же, ты же знаешь лучше, что мне надо, чего я хочу! Всегда знал! – говоривший стиснул рукой горло, пытаясь вернуть себе самообладание; высказывание рвущихся наружу протестов вслух помогало слабо. – Ненавижу!

Едва только слово сорвалось, он сам остановил себя, испугавшись сказанного.

- Нет… Нет! Это ты хотел бы, чтобы я тебя ненавидел, не так ли? Не-е-ет, Мореори [74]. Не дождёшься. Дважды один и тот же номер со мной не пройдёт. Дважды одним и тем же способом ты меня не обманешь! Я буду действовать, как захочу. Ты надеялся, что я забуду тебя или даже возненавижу?.. Этого не будет. Но и плясать под твою дудку я не стану. Достаточно. "Залог подобия" – надо же было такое придумать! Прекрасно знаешь – всегда знал, что между нами больше различий, чем сходств – как и между вами с Эру. Знал, но придумал дурную теорию и попытался облечь её иллюзорной плотью псевдоисторических баек. Зачем?.. А затем только, чтобы не видеть правды! Пугающей?.. Или просто неприятной – такой, на которую тебе хочется закрывать глаза, и ты делаешь это? Зная тебя, я не удивлюсь, если своё отрицание меня, все свои умолчания и требование отпустить ты считаешь единственно правильным выбором, сделанным ради моего же блага. Мне не нужна твоя опёка, сверхзаботливость! Лучше бы ты дал мне, наконец-то, хотя бы раз позаботиться – о тебе. Защитить тебя, облегчить твои страдания… Предвечная Тьма, да неужели ты и вправду настолько похож на Илуватара, что за своими желаниями не видишь ничьих других?! Вот уж где истинный залог подобия!..

Сделав несколько стремительных шагов (скорее, метаний) из конца в конец комнаты и обратно, черноволосый мужчина упал в кресло, где не так давно сидел мертвый ныне сочинитель, записывая свою прощальную речь.

- Нет, нет, – прошептал Йоруэрт, спрятав лицо в ладонях. – Хотел бы я сказать "прости" за всё, что только что наговорил, но ты ведь не услышишь… Это просто злость. И горечь, наверное. Конечно, я так не думаю. Я просто запутался в этой теме, как и ты сам. Как и Единый, полагаю?.. Ты похож на него, я похож на тебя, и что изо всего этого следует? У всех народов дети похожи на своих родителей – в большей или меньшей степени, но сходство – это не идентичность, и оно не предопределяет жизненных выборов и решений. Пустая тема, при исследовании которой делается очевидный вывод. Зачем ты поднял её?.. Забил ею весь обзор… Стоп. Может, в этом и дело? – мужчина с силой потёр лицо, стимулируя циркуляцию крови, вызывая румянец на собственных бледных щеках. – Пытаешься сбить меня с толку, отвлечь моё внимание от сути? Опять стараешься убедить меня, что недостоин моих сожалений? Пробуешь вызвать во мне… нет, не ненависть, которую смертные считают оборотной стороной любви, а… неприязнь, презрение, а за ними и равнодушие? Снова эти игры?! Ну, конечно! Ты… невозможен. Как и всегда, – облегченный смешок; чуть расслабляются натянутые, словно струны, мышцы напряженного тела. – Оказывается, я успел подзабыть твои издевательские фокусы! Уф… Тогда всё ясно. Более-менее. Насколько вообще можно понимать твою единственную в своём роде логику. Ладно… Даже пытаться не буду постичь непостижимое. Раньше не удавалось, не выйдет и сейчас. Зато я, к счастью, вспомнил, как с твоим произволом можно – и нужно – бороться! Просто стремиться к осуществлению своих целей, достигать их и ставить новые. Это я и буду делать, Мореори, чего бы ты там не ждал от меня. Ты отдал мне власть и силу? Я благодарен. Но теперь не обессудь – распоряжусь ими по своему усмотрению. Конечно, твой уход заставит меня скорректировать свои планы – но не глобально. Под занавес ты ведь умудрился обмануть сам себя, решив, что точно знаешь, для чего именно я создавал Кольцо! А ведь до этого – единственный – понял какую нужду, неутолимую потребность я вложил в него… И эта жажда всё ещё со мной, чтобы ты там себе не думал. И отказываться от неё я не собираюсь. Не для чего. Отпустить тебя, сердце моё? Что ж, если ты действительно хочешь именно этого… Я отпущу… отпущу тебя и даже память о тебе… Но не надейся, что навсегда! Я выиграю Дагор Дагорат, Мореори, не сомневайся в этом. И тогда я сделаю этот мир таким, в какой тебе непременно захочется вернуться! Если же нет, если ты не узнаешь, не сможешь или не захочешь вернуться сам… Тогда я найду преемника и прогуляюсь вслед за тобой. Так или иначе, но когда-нибудь работа, которую ты оставил на меня недоделанной, закончится, и тогда я смогу отдохнуть – смогу выбрать способ, которым буду это делать…

Подойдя к палантиру, Йоруэрт Кадейрн вынул носитель информации из считывающего устройства прибора и положил в карман куртки. На пороге комнаты он остановился, обернулся, окинул взглядом полутёмное помещёние. Всё-таки ему хотелось поставить окончательную точку в этом странном диалоге, состоявшем из двух монологов, обращенных к не слышащему тебя собеседнику.

- Наверное, это будет нескоро, но если ты не вернёшься сам, однажды я воспользуюсь найденной тобой лазейкой наружу, трещиной в Илюрамбар, – произносимые слова звучали как обещание, чего мужчина и хотел. – Я догоню тебя, как бы далеко ты не успел уйти. Я догоню, настигну, достигну тебя однажды… просто для того чтобы сказать тебе… какая же ты ракалия! Навязываться не буду. Но кто знает? Может быть, там, в неизвестном будущем, в изменённых условиях, ты будешь мне рад? А если нет – пусть нет, главное – мне не придётся сожалеть о несделанном. Больше никогда не придётся. Это моё понимание свободы, мой бог, Мореори, Валатано-Валатаро. Это ответственность, которую я хочу и буду нести. Для этого мне нужны сила и власть, и эгрегор Тьмы, и Кольцо в придачу. Ты можешь не ждать меня, но так или иначе, рано или поздно я найду тебя, мой ненаглядный Вала – моё вдохновение, моя вселенная.

Обетование прозвучало не столько как адресованное тому, кто исчез в загадочной протяженности бескрайнего внешнего Космоса, сколько как даваемое самому себе – в утешение и как залог надежды, которая позволит продолжать двигаться вперёд, к старой, пусть и обновлённой, цели.

Тёмный Майа, которого за века называли множеством прозвищ и никогда истинным именем, позволил себе скупую улыбку и вышел в коридор. Минуты две спустя хлопнула дверь, и щелкнула собачка замка.

Небольшая квартира, бывшая, как оказалось, последним местом обитания того, кого тысячелетия назад заклеймили Морготом – Чёрным Врагом всего мира, осталась стоять пустой – покинутой и тихой. С кончика пера писчей ручки старинного типа стекла капля чернил и застыла маленькой лужицей на матово-чёрной поверхности хайтечного стола под палантиром. "Промокашки бывают основательно зависимы от погоды, - подумал кто-то. – Но остались ли в Арде помнящие, что это за штуки такие, и для чего они нужны?.. И, кстати, откуда здесь перья?" Смеркалось. Ветер колыхал занавески, а на небе собирался дождь… [Комментарий на полях: зачеркнуть и вымарать; нет, стоп – только зачеркнуть, но не вымарывать!]

Если душа бессмертна, а Вселенная бесконечна (и их таких множество), то может ли когда-нибудь быть завершено странствие сущности, ищущей нового в стремлении к совершенству? Хотя почему обязательно "завершено"? Приостановлено на время, быть может. Ничто не мешает взять паузу на каком-нибудь веховом рубеже, при достижении значимой промежуточной цели… Или при появлении спутника на маршруте, нескромно навязывающего свою компанию. А нужен ли он будет – этот спутник? Вот в чём вопрос!.. В любом случае, это окажется уже совершенно другая история.

февраль-июль 2006
март 2008
март-апрель 2021

 

---

 

Послесловие: о мозаичных матрёшках

 

Мысль изреченная есть ложь.

Ф. И. Тютчев

 

На этот раз я решила не морочить читателям головы предварительными рассуждениями, а также выкладками, отвлекающими внимание от основного повествования и спойлерящими некоторые сюжетные ходы, и вместо предисловия написать послесловие. Этот текст о том, как сочинялась "Фантасмагория последних времён" (далее: "Фантасмагория", "ФПВ"). Он упорядочивает хронологию событий и авторские размышления. Полагаю, что ценность его для читателей весьма относительна. Я написала его, прежде всего, для себя самой – на память о том, как был реализован пятнадцатилетний 😳 долгострой.

Когда-то в подростковом возрасте, слушая рассказы отца-писателя о том, как Гёте писал "Фауста" на протяжении всей своей жизни, начав в юности и закончив в старости, я пыталась представить себе, как это так. Как можно написать начало произведения, бросить его, а потом вернуться к нему годы спустя? Зачем делать это? Ведь за прошедшие между написанием частей годы изменится мир и представление автора о нём!.. Тогда я не нашла ответа на этот вопрос, но, видимо, он накрепко засел у меня в голове, потому что я вспоминала те свои давние рассуждения в прошлом году, когда решительно, хотя и с некоторым сожалением закрывала тему написания "Глашатая Люцифера". И сейчас они мне вспомнились тоже.

 

Как это было?

На рубеже веков многих представителей неформальной среды тянуло писать свои… апокрифы – тогда ещё апокрифы, не фанфики! – на произведения Джона Рональда Руэла Толкиена [75]. Не обошло это желание и меня. Сначала был написан роман "Кровь за кровь", потом (под влиянием набирающего силу слэша) – гомоэротический цикл "Плен", так и оставшийся незаконченным, и почти сразу вслед за ним, в 2006 году, я начала писать новую работу – "Залог подобия" (далее: "Залог", "ЗП").

Наброски новелл "Плена" оставили у меня чувство неудовлетворённости результатом. А мне хотелось систематизировать свои представления о Мелькоре и Сауроне и написать такую историю первых веков Арды, в которую я сама бы верила! Но вторая попытка оказалась немногим лучше первой: "Залог подобия" медленно, но верно превращался в подобие – хе-хе 👿 – цикла "Плен". Мне это не нравилось, с этим надо было что-то делать, но что именно, я не представляла.

Здесь можно спросить: а чем меня не устраивали уже существовавшие версии, которых было весьма немало? Дело было в том, что в трактовки других авторов я тоже не верила – ни одна из них не соответствовала моему представлению даже на семьдесят процентов, не то что на девяносто-сто! Именно потому меня и тянуло написать своё… Конечно, "Чёрная книга Арды" (далее: "ЧКА") когда-то оказала на меня огромное влияние – как и на многих представителей "потерянного поколения", но ниенновский Мелькор был слишком свят, слишком христианизован для меня – я не могла принять его полностью, органично и безусловно. Не издававшиеся в печати (и потому намного менее известные) работы Тайэрэ кое-чем зацепили меня, но в других местах побудили желание спорить. Книга "По ту сторону рассвета" Ольги Брилёвой, появившаяся, можно сказать, на излёте пика толкиенизма, заинтересовала меня только проработкой темы осанвэ [76], в остальном вызвав глухое раздражение. А впечатления от прочих многочисленных фанфиков (в том числе, и слэшерных) помнятся мне сейчас как… некий сводящий с ума хаос.

Я начинала тонуть в формирующёмся фаноне [77], но сама не понимала, что со мной происходит. Единственное, что я осознавала чётко: "Залог подобия" гибнет прямо по ходу написания – портится, глупеет, опошляется. Немногочисленные читатели, которым я давала черновики, косвенно подтверждали этот вывод. Я читала слишком много чужих произведений по Арде, я увязала в посторонних трактовках событий и образов, но не понимала тогда, что проблема моего творчества именно в этом.

Хотя я и чувствовала, что с текстом всё совсем не здорово, но выправить его никак не могла. Требовалось содействие. Бывший муж (на тот момент ещё текущий) уже на первых абзацах пролога отказался помогать мне с "этой ересью". Впрочем, чего ещё можно было ожидать от правоверного Светлого, феаноринга пусть и второго поколения?.. Пара читателей эпизодов отзывались восторженно, но не давали никаких советов. Атон покритиковал за наличие слэша, помолчал о теме подобия и дельных советов, увы, тоже не дал. И только Диэр, наконец, смогла помочь действенно. Это было в 2008 году, и новых эпизодов в этот период у меня уже писать не получалось, а я только правила порой написанное ранее.

С Диэр мы попытались соавторствовать, попробовав эпизод прихода Мелькора в Ангбанд овеществить ролевым отыгрышем. Она взялась отыгрывать Саурона. Соавторство у нас не заладилось, но довольно слабый текст, уклонявшийся не столько в слэш, сколько во флафф [78], нам совместными усилиями удалось вытащить на новый уровень.

Тогда же возникла идея "матрёшки". Что такое матрёшка? Это разъёмная кукла, внутри которой находятся более мелкие куколки в количестве от трёх и больше. Что за матрёшка может быть в контексте идеи сочинения? Это несколько пластов повествования, вложенных один в другой. В обновлённой версии "Залог подобия" должен был иметь три повествовательных потока: мысли Мелькора, находящегося в Грани, сочинения Мелькора о прошлых событиях, и воспоминания Саурона, являющиеся некой путеводной нитью, позволяющей определять, где правда, а где ложь. Саурона должна была писать Диэр. Когда же соавторство расстроилось, идёя матрёшки тоже оказалась похороненной на годы в глубине моей памяти.

В 2011 году я попыталась снова вернуться к брошенному роману. Почему? Сейчас и не припомню. Попытка оказалась безрезультатной – я сумела только ещё раз вычитать уже имевшиеся тексты и ничего больше. Фанон продолжал довлеть надо мной, и свою линию я не могла не только довести до конца, но и нащупывала её с трудом – и всё ещё корней проблемы не понимала.

Потребовалось ещё 10 лет, чтобы отстраниться, прочистить мысли и начать рассуждать по теме без лишних, мешающих процессу осмысления волнений. Все эти десять лет я никак не соприкасалась с каноном и фаноном, с фэндомом, вообще – не перечитывала книг, не смотрела экранизаций, не читала фанфиков, не рассматривала арта… только песни слушала иногда. Могу ли я на этом основании считать своё информационное поле к моменту написания "Фантасмагории последних времён" полностью очищенным от чужого влияния? Не на 100 %, конечно, но, думаю, всё-таки по большей части это произошло.

В 2018 году у меня вдруг ни с того, ни с сего придумалось нынешнее название [79] и начали мелькать в голове воспоминания о "ЗП", идеи по его доработке. Летом 2020-го я написала новеллу "Мёртвые не возвращаются" по The Elder Scrolls III: Morrowind и из-за некоторой созвучности идей заново придумала уже капитально позабытую матрёшку. А не так давно, в конце 2020 года, на Фикбуке читатель Darth Rebus отметил подарком мою "Кровь за кровь" с комментарием: "За ощущение правдоподобности!" Я удивилась: "Действительно?" И решила свежим взглядом оценить все свои старые работы по Арде. Перечитала и вдруг поняла, что довести до ума брошенный "Залог подобия" не так сложно, как мне казалось раньше – надо лишь создать недостающие куколки матрёшки.

Конечно же, описывать одни и те же события по-разному (от разных персонажей, с разных точек зрения) в одиночку мне по-прежнему было не под силу. Но второй повествовательный поток я могла изменить на просто "здесь и сейчас – от третьего лица"! Вот так дело и сдвинулось с мёртвой точки.

Почти весь март 2021 прошёл под лозунгом: "Ни дня – без строчки!", и в день весеннего равноденствия я дописала последний эпизод. (Символично, пожалуй? 😎) Оставалось только собрать цельную мозаику произведения из разрозненных осколков-отрывков…

Получившаяся уже в "Фантасмагории" матрёшка имеет четыре куколки. Самое первое вложение имеется внутри "ЗП", хотя оно и может быть не заметно из-за рваности эпизодов. Это внутреннее, можно сказать, вложение: Мелькор, находясь в Грани, вспоминает минувшие события. Следующее вложение уже внешнее: Идрис Серен пишет "Залог подобия" и другие сочинения, а Йоруэрт Кадейрн их читает. И на последний слой (поверхностный) есть лишь намёк – символика нашего мира в нумерации глав да предпоследний нетрадиционно отформатированный абзац работы. Первоначально у меня мелькала задумка о создании ещё одного небольшого пласта повествования, но, в конце концов, я решила не утяжелять структуру, и след её остался только в нумерации главок.

Хочу особо подчеркнуть: данная работа – это не произведение 2021 года, нет; это вещь, написанная в 2006 году и доведённая до ума в 2021-м.

 

Об апокрифах и фанфиках

В конце XX века и начале нынешнего такие фундаментальные фанфики как "ЧКА" называли апокрифами по аналогии с христианскими произведениями, не входящими в одобренный церквями канон. Потом в сети было затяжное глобальное побоище, которое я наблюдала лишь отчасти – сражение за право сохранения высокоштильного названия в противовес западной терминологии фанфиков, фэндомов, фанонов, фансервисов и прочего. В том противостоянии я не держала ничьей стороны. Апокрифы – хорошее слово, интеллектуальное, духовно возвышенное, и я, как видите, употребляю его до сих пор. Но апокрифами нельзя называть все без исключения тексты толкиенистов. Это я знаю сейчас – и понимала уже тогда. Ну, не дотягивают большинство фанфиков до статуса апокрифов! Да не все дотягивать и нужно, я думаю. В конце концов, кроме серьёзных произведений, хочется порой и шутливых, и романтичных, и эротичных, и просто бредовых. Мне лично хочется. Полагаю, что и не мне одной. 😏

Впрочем, я отклонилась куда-то в сторону. О чём я хотела сообщить в данном куске послесловия? О том, как я разобралась, что именно мне помешало качественно написать "Залог подобия".

Итак… Обернувшись назад из настоящего на себя прошлую, я поняла, что писать мне мешал формировавшийся в то время фанон. Как и почему? Объяснюсь.

Основная проблема была в огромной тяжести информационного поля толкиенизма рубежа веков – совокупной тяжести канона и фанона. Во многих фэндомах бывает так, что тяжесть канона частично или даже полностью компенсируется фаноном. В фэндоме Арды же такого не было. Напротив, фанон, стержнем которого несомненно была "ЧКА", добавлял канону безысходной трагичности. Это было тяжело даже для светоориентированных толкиенистов, что уж говорить о тёмных! "Безумие! Безумие – дороги в никуда! Срывало крыши и ломало слабых! Звездой Полыни зажжённые сердца – на трассах всех миров, как маяки!" – цитата из песни Дена Назгула, которая напомнила мне о себе, пока я искала оригинальный тест эпиграфа к "Фантасмагории". Невозможность что-либо изменить – вот что, в первую очередь, терзало тёмных толкиенистов рубежа XX-XXI веков. Ведь "Чёрная книга Арды", хоть и давала несколько другой, развёрнутый с иной точки зрения взгляд на мир Толкиена, канону событийно не противоречила. Напротив, скорее, подкрепляла его. А нормальному человеку, воспитанному в соответствии со стандартами общественной морали, не имеющему выраженных психических нарушений или специфических особенностей характера (таких, например, как склонность к мазохизму или садизму), мучительно длительное время мириться с несправедливостью и жестокостью, касающимися значимых для него существ; ему хочется что-то сделать с этим – как-то изменить ситуацию. Так хотелось и нам – на уровне разума, но подсознательно – мы не смели, потому что толкиеновский канон был нашей религией, и даже ересь в его рамках должна была быть дозволенной, приемлемой для большинства (то есть, например, соответствующей "ЧКА" в своей основе). Выходил абсурд: вместо свободы творческого самопроявления мы сами ввели для себя дополнительные ограничения – необходимость соответствия не только канону, но и главенствующей в фаноне линии. Конечно, находились те, кто пытался порушить эту систему… И их было немало. И, как бы это не показалось кому-то странным, наиболее успешны в этом деле оказались слэшеры. Почему я так думаю? А потому что именно слэшерам удалось уйти и от канонного прочтения образов основных персонажей, и от довлевшего на тот момент в фаноне. Правда, созданные ими представления в большинстве своём оказывались весьма приземлёнными, порой даже пошлыми… но колоритности у них было не отнять!

Какое всё это имеет отношение к моему собственному творчеству по Арде? А самое простое – я как и все тёмные толкиенисты, тяжело переживала трагичность канона помноженного на фанон "ЧКА", пыталась бороться с безысходностью и при этом читала, читала, читала сочинения всевозможных авторов – и, сама того не замечая, подпадала под влияние уже этих новых работ.

Информационные поля на рубеже веков стремительно расширялись, скорость и насыщенность медийных потоков постоянно наращивалась, но варясь в этом котле, мы не замечали изменений. Никогда в прежние века умение ранжировать информацию, отбрасывать лишнее, закрываться от ненужного не было так актуально, как стало в современности. Не так далеко в прошлом остались ситуации с дефицитом информации по различным вопросам и необходимость прилагать усилия, чтобы её добывать. Сейчас же информационный голод может быть удовлетворён почти мгновенно, однако правильно и безопасно насыщаться умеют далеко не многие. Бессистемное информационное обжорство приносит больше вреда, чем пользы, как и полифагия обыденная. Прежде всего, поглощение многочисленных чужих точек зрения отучает вырабатывать свою, а медийная всеядность снижает критичность мышления. А как же не быть всеядным, если спам атакует постоянно и буквально со всех сторон? Отстраняться, закрываться, использовать бритву Оккама по возможности. И применима эта "таблетка" не только в быту, но и в творчестве. Я нащупала это лекарство интуитивно – в этом мне повезло, потому что при помощи волевых усилий или самоубеждений бывает сложно отказаться от чего-то значимого, волнующего, ценного, каковым может быть приверженность к определенному фэндому.

Мне порой вспоминается анекдот советских лет, гулявший в московском Литинституте. Папа неоднократно рассказывал его в моём детстве. Всех деталей я, конечно, не помню, но суть примерно такова…

Идет собрание Союза писателей. Рассматривают одно произведение: выслушивают мнения всех присутствующих, спрашивают чукчу. "Не читал," – говорит он. Обсуждают вторую работу, спрашивают чукчу, а он опять: "Не читал!" Разбирают третью – аналогичная история. Ну, тут уже заслуженные писатели не выдерживают и начинают упрекать коллегу за халтурный подход, на что получают ответ: "Чукча – не читатель, чукча – писатель."

Смысл шутки, лежащий на поверхности, очевиден даже ребёнку. Но в последнее время мне начало казаться, что у этого анекдота есть двойное дно. А, может, чукча из этой байки не так уж и глуп? А, может быть, напротив, он мудрее своих знающих "как надо" коллег? Ведь если мы искреннее, с головой погружаемся в чужое творчество, то невольно начинам копировать его – по меньшей мере, в деталях, когда берёмся креативить уже сами… Это происходит неосознанно – также как невольное подражание близким людям, с которыми часто находишься в контакте. Человек живёт в социуме, социум воздействует на него, и неудивительно, что особенно сильны оказываются влияния талантливо сделанных образчиков культуры. Хотя не всякий автор способен проанализировать, выявить и признать собственное подражательство… В современности, для фэндомных авторов это стало и проще, и сложнее.  Проще, потому что чётко разграничивая канон, фанон и всё прочее, легче обнаруживать эпигонство и проводить черту между своим и заимствованным. Сложнее, потому что придумать что-то по-настоящему всесторонне своё, абсолютно новое и оригинальное, практически невозможно. Что остаётся? Пытаться держаться золотой середины, я думаю. Во всяком случае, при написании "ФПВ" я старалась действовать именно так.

Фанфиков сейчас пишется много, и не все они плохи – есть хорошие, интересные, забавные и даже весьма талантливые. Это раньше мы готовы были хвататься за любой апокрифический набросок, стремясь хотя бы так продлить свидание с любимым миром! Теперь вопрос встал иначе: какое из сотен и тысяч таких "свиданий" именно моё? И не испорчу ли я себе воспоминание о значимом произведении, читая все фанфики по нему подряд без разбора?..

Я не хочу сказать, что фэндом плох. Нет, он многообразен и разнопланов, но, как и в любом сообществе, отнюдь не интеллектуалы и высокодуховные личности составляют в нём большинство. Чем уже фэндом, тем большее влияние на фанон имеет его идеологический костяк, чем шире – тем размазанее мнения, нестабильнее точки зрения. Тут уж ничего не поделаешь!

На рубеже веков фэндом Арды был незамутнённо чист, в отличие от других, потому что имел один источник – Дж. Р. Р. Толкиена. Или нам так только казалось? Ведь процессы уже шли… Процессы, позволяющие выпускать новые книги автора через несколько десятков лет после его смерти. Да, есть владелец авторских прав, да, есть исследователи творчества, но если честно, многим ли они отличаются от фанфикописцев?.. На мой взгляд, ничем. Только наличием узаконенного права получать доход от чужого творчества и возможностью сколько угодно вертеть авторские факты так, как им вздумается. Что, в общем-то, происходит давно, повсеместно – во всех популярных фэндомах… Может быть, пришла пора признать, что "Арда" и "толкиенизм" – это давно уже не равные понятия, что этот фэндом тоже стал мультиавторским?.. Это и плохо, и хорошо одновременно. Плохо тем, что канон потерял свою стабильность, потому что завтра те, кому это разрешено, могут заявить, что лживо то, во что мы верим сегодня, а правдой нужно считать совсем другое – и оспорить их заявления никто не сможет, потому что автор мёртв, а первоисточники доступны только им, а не рядовым членам фэндома. Хорошо, потому что чем шире фэндом, тем гибче становится фанон, позволяя искать новые понимания канона и не быть при этом огульно осмеянными ортодоксами. Остаётся только смириться с существующим положением вещей и понадеяться, что наследники Кристофера Толкиена не продадут Арду Диснею, как Лукаc Star Wars, чтобы мы могли полюбоваться на совершенно новый легендариум.

Кстати, что за слово "легендариум"? Ещё недавно это называлось "эпос". Неологизмы, ох-ох-ох… Жизнь, конечно, не стоит на месте, но и экспансивность ардийского фэндома меньше не становится. В чём-то даже наоборот: теперь, когда Интернет, наконец, проник во все элементы нашего быта, эфир забит не только кучами шлаковой информации, но и чужими точками зрения, которые лезут на глаза, навязываются, атакуют со всех сторон. Едва начав писать "Фантасмагорию", я обнаружила, что меня снова начинает захлёстывать перегруженное мнениями информационное поле, норовя смыть моё собственное восприятие Арды подправленным каноном наряду с новейшими изысками фанона. И мне пришлось снова полностью закрыться от поступающей информации – хотя бы до этапа вычитки и проверки…

Потому что этот фэндом тяжёл до сих пор. Может быть, даже стал тяжелее, пополнившись фанатами поверхностными и приземлёнными – теми, кто смотрел только фильмы, но не читал и не собирается читать книг; теми, кому не интересна космогония Арды, а только приключенческие сюжеты. Нельзя сказать, что это совсем уж плохо… Каждому – своё, конечно, но проблема в том, что вливание такой вот "свежей крови" совсем разбалансировало фанон. Хотя, наверное, надо радоваться, сталкиваясь, например, с такими статьями как "Волан-де-Морт плачет в сторонке! 6 истинных Лордов Тьмы"? Это для ревностного католика Толкиена Мелькор был проекцией Люцифера в Арду, для некоторых же наших современников в списке истинных Лордов Тьмы Мелькор стоит на первом месте, а Дьявол – на шестом (последнем)! 😲 (Саурон, кстати, в этом рейтинге занимает почётное второе место.) Вот до чего допулуляризировала киноиндустрия тексты, которые должны были завуалировано проповедовать христианскую идеологию! 😈 Хотя такой бедлам меня и удивляет, порадоваться ему я, наверное, могу… [???]

В одном я уверена точно: то, что я смогла отстраниться от фэндома Арды, дистанцироваться от него и долго находилась вне его влияния, позволило мне, наконец, сформулировать собственные мысли об этом мире, его силах и обитателях – и написать не пустышку, а желаемое концептуальное сочинение.

 

Определение цели

Уже работая над послесловием, по ходу записи всех этих размышлений и выводов в последовательности, я вдруг отчётливо поняла, что же за концепт у меня вышел – для чего я писала эту работу, что мне не давало покоя, пока она оставалась незаконченной, и призывало вернуться к ней… Та самая безысходность. Я не люблю трагических финалов. Даже не так… Я их не приемлю и, где могу, пытаюсь подправить.

Для тёмных толкиенистов концовка канона всегда была печальной, горькой, бедственной… А потом появилась "ЧКА" и взвинтила трагичность на новый уровень. Потому что прировняв персонажа, которого мы уже привычно считали аналогом Люцифера, к Христу, хэппи-энда не смогла нам дать. А в христианстве он есть. (И не это ли одна из причин, по которым многие представители среды, которые стали "тёмными" только благодаря "ЧКА", к настоящему времени в буквальном смысле открестились от своих прежних воззрений, подменив их христианством?..) Религия нашего мира даёт своей пастве утешительную конфетку уверенности, что страдания Христа были не напрасны – что они, во-первых, принесли плодотворные результаты, а, во-вторых, он был за них вознаграждён. Правда это или ложь – вопрос другой, но конфетку мы получаем. А вот у ардийского мелькорианства ни конфетки, ни таблетки нет. Напротив, мы чётко знаем, что Мелькор страдал, страдает и будет страдать, и никто ему помочь не сможет, и никто не в силах ничего изменить, потому что всё заранее предначертано – предсказанием Намо Мандоса, замыслом Эру Илуватара и текстами профессора Толкиена. И именно это знание "ломает слабых" – не просто безысходность, а представление об абсолютном тотальном фатуме, неодолимом человеческими силами. Что делать, как жить, если все начинания бесплодны, а любые попытки что-либо изменить заранее обречены на провал?.. Это ужас, который может лишить человека веры в собственные силы и мотивации достижения вообще. Это и есть та самая "дорога в никуда", о которой поёт Ден Назгул.

Но ведь если суметь отстраниться и взглянуть на ситуацию со стороны, то станет ясно, что весь этот кошмар – порождение наших собственных разумов. Да, ни "Чёрная книга Арды", ни другие более поздние тексты уровня апокрифов не довели дело до конца – создав накал верований почти религиозный, не дали душам последователей положенного умиротворения. Но стоит ли винить за это их авторов? Не думаю. Во-первых, если я ничего не путаю, в той же "ЧКА" был намёк на то, что Мелькор после казни в конце Войны Гнева не просто развоплотился, а вполне-таки умер… Просто намёк этот был таким крохотным, что совершенно нивелировался на фоне канона, обещавшего ему ещё прорву репрессий впереди. Да и радости никакой, конечно же, не приносил – только чуточку облегчения при мысли о том, что от дальнейших страданий Тёмный Вала избавлен. Во-вторых, фанон на то и коллективное явление, чтобы начатое одними другие могли продолжить, довести до ума, усовершенствовать.

И я для себя поняла, что лично мне именно этого и хотелось – сломать безвыходный трагизм канона, дать альтернативный вариант концовки, пролонгировать возможность победы Тьмы и/или освобождения Тёмных Сил Арды из того капкана, в который их загнали. Сначала это было подсознательное желание, потом оно перешло на предсознательный уровень и вот, наконец, стало полностью осознанным. Именно для этого я когда-то начала писать "Залог подобия", именно это реализовала, наконец, в "Фантасмагории последних времён". Возможно, за прошедшие 15 лет кто-то ещё сделал это… Рада, если так, и буду не прочь почитать такие работы. На самом деле, первые робкие попытки мелькали ещё в начале века (во всяком случае, у слэшеров), так что я не удивлюсь, если меня опередили. Ну, а если нет… То я задачу выполнила со своей стороны, чем весьма довольна. 😁

 

О слэше / слеше

Концептуальное сочинение и слэш – как такое, вообще, может быть сочетаемо? Подобные (и более резкие, и более мягкие) реакции я встречала не раз. Отвечала, отвечаю и буду отвечать: может. Почему нет? Гомофобия – это всего лишь шоры, сужающие обзор при восприятии мира, а вовсе не признак высокой нравственности, как нравится полагать многим.

Я не вижу ничего крамольного, кощунственного или оскорбительного в предположении о гомосексуальных отношениях между Тёмными Айнур.

Начнём с того, что мой образ Мелькора всегда был далёк не только от основного толкиеновского, но и от ниенновского. Понятно, что Профессор создал Чёрного Врага как аналог Люцифера, однако это абстракция – просто слова и страх, стоящий за ними. "Чёрная книга Арды" превратила Мелькора в Возлюбившего Мир – в ардийского Иисуса Христа. К моёму же представлению об этом персонаже ближе всего ранняя профессорская версия образа Тёмного Валы – вполне живая и объёмная, та, прототипом для которой был Локи [80].

Теперь насчёт секса. Поскольку мой Мелькор – это вариация Локи, а Локи бисексуален (и это канон 🥰 скандинавской мифологии), то и Мелькор в моём понимании бисексуален тоже. Нужен ли Айнур секс? В своё время мы много на эту тему с разными собеседниками полемизировали… Не смотря на согласие со многими отрицающими такую надобность аргументами, в главном я остаюсь при своём: секс у Айнур есть, и он им нужен. Иначе не было бы ни разделения полов, ни браков в их среде. А раз есть гетероориентированный секс, то может возникнуть и гомоориентированный. Это несомненно. Такое случается даже в природе порой, между животными, как бы гомофобы не пытались это отрицать. Поэтому вероятность сексуальных отношений между Мелькором и Сауроном я не только раньше не отрицала, но и по-прежнему не отрицаю. Другое дело: насколько значимы были такие отношения для них самих? И как они влияли (если, вообще, влияли) на их взаимоотношения в других областях? Это уже вопросы, на которые нет однозначных ответов. Мы можем только предполагать возможности в силу своих желаний и устремлений, ограничений и комплексов…

Иной момент – то, что тему секса нет никакой нужны выпячивать. И это просто потому что для Айнур физическое единение никак не может являться главным, а не по каким другим причинам. Я знаю это сейчас, понимала это и в 2006 году, но тогда у меня не хватало сил сопротивляться информационному полю фэндома, в котором набирал силу слеш… Да я даже не думала о том, что ему нужно зачем-то сопротивляться!

Типичный пример когнитивного диссонанса. Хотя гомоэротическую тему в "Залоге подобия" я не собиралась исключать, но и довлеющей её видеть никак не хотела, поскольку вопросы, занимавшие меня, касались её лишь косвенно. Однако в середине первого десятилетия нынешнего века многие авторы в толкиенистской среде словно сорвались с цепи со слэш-тематикой… Или, скорее, дорвались до запретного. И как одна из начинательниц слэша в России я в этом потоке бултыхалась по инерции – пусть и желая выбраться на бережок и посмотреть на происходящее отстранённо, но не находя в себе для этого сил. А немногочисленные читатели "Залога подобия", вместо того чтобы помочь мне в этом, увы, только препятствовали, ставя в недостаток этой работе само наличие гомосексуальной темы, а не то, как она была реализована. В настоящем, сумев, наконец, посмотреть на проблему отстранённо, я считаю, что главная ошибка "ЗП" была в неправильной подаче слэш-тематики.

Как я уже упоминала выше, "Залог подобия" мне самой престал нравиться по ходу написания, потому что в нём, как и в цикле "Плен", на первый план начал выходить секс. От накопившегося прочитанного стороннего слэша я не могла отрешиться в творчестве и продолжала плыть по течению лежащей в его русле реки… А ведь туда входили не только наши, но и англоязычные работы далеко не лёгкого содержания! Например, у меня до сих пор сохранился незаконченный перевод жутковатого фанфика "Стальная цепь и тень" с пейрингом Мелькор/Маэдрос. (Он спровоцировал задумку ненаписанного рассказика "Пленник Ангбанда" из цикла "Плен", позднее реализовавшегося-таки в "ЗП" не очень удачным, на мой вкус, эпизодом, который в "Фантасмагории" я не стала использовать по причине недовольства как его содержанием, так и качеством.) Конечно, я отторгала эмоционально неприятное, но полностью сделать это мне не удавалось. Чужие трактовки образов Мелькора и Саурона мешались у меня в голове и затмевали, подавляли, отодвигали на задний план мои собственные. В результате, цельных образов никак не получалось – даже в моём сознании, тем более – в сочинениях.

А вот в "Фантасмагории последних времён" мне удалось сделать всё именно так, как я и хотела! Фактически я написала слэш без слэша – или "джен с элементами слэша", если хотите. (При желании можно углядеть оттенок юста [81].) И это именно то, к чему я стремилась. 😊

К слову ещё хочу отметить, что слэш в фэндоме начался вовсе не со спонтанно появившихся на рубеже веков романтических и эротических историй, как может показаться на поверхностный взгляд. На самом деле, он зародился несколько раньше как следствие анализа текстов Профессора, сделанных на их основе выводов и допущений. Например, пока я искала текст эпиграфа, мне попалась на глаза другая (почти мной позабытая) песня того же автора. Не знаю её настоящего названия – у меня она сохранена как "Непотребные нолдорские вопли под стенами Ангбанда". Припевом там служат следующие строки: "Моргот, знай: наша клятва жива до последней нашей могилы! Мы сначала поимеем тебя, а потом сильмариллы!", а завершающий вариант рефрена звучит так: "Мы сначала поимеем тебя… а потом – ещё раз тебя, а потом – тебя и только тебя! Тебя! Тебя! Тебя! Тебя! Тебя!.. И на хрена ж нам сильмариллы?". Я бы сказала, что эта песня – характерный пример шутки, в которой велика доля правды. Пока Мелькор находился в Арде, само его присутствие действовало на всех Светлых, как красная тряпка на быка – они только и делали, что обвиняли его во всевозможных бедах, только и хотели, что донимать, бесславить и оскорблять, притеснять, побеждать, брать в плен, заковывать в цепи, удерживать в заключении или под надзором, преследовать, держать в осаде, вызывать на поединки, наносить травмы и даже увечья, завоёвывать, унижать, судить и казнить. К сожалению, если следовать за такой логикой событий, то получится, что первыми чувственными источниками для гомосексуальных отношений в Арде являются отнюдь не возвышенные чистые любовные переживания, а напротив – эмоции грязные и приземлённые, такие как стремление к самоутверждению за чужой счёт, страх, ненависть и жажда мести. 😭 Поэтому знаете что? Я лично предпочитаю считать, что мужеложство в Средиземье началось с союза Тёмных Айнур. 😍

 

Об именах

Как называть Саурона при написании текстов, в которых он не враг и злодей, которого можно постоянно именовать прозвищами-проклятиями и прозвищами-оскорблениями? Это огромная проблема, над которой не первый год бьётся тёмная часть ардийского фэндома. Вернувшись к "Залогу подобия", занявшись написанием недостающих эпизодов для "Фантасмагории последних времён ", я решила проверить актуальную информацию на эту тему в сети.

Основная Википедия мне сообщила: "В некоторых записках Толкина говорится, что изначальным именем Саурона было Майрон, или "восхитительный", "но он изменил его после подчинения Мелькору. Однако он продолжал называть себя "Майрон" или "Тар-Майрон", "Восхитительный король", вплоть до падения Нуменора". В других Вики (например, здесь) формулировки ещё более бескомпромиссные. 😮

Я озадачилась. "Майрон"? Что это? Откуда?

Как толкиенистка старой закалки, в своё время я прочитала ВСЕ профессорские тексты, которые были изданы или бродили в сети. Но было это давно, и с тех пор наверняка появились какие-то новые (прежде неизвестные или малоизвестные) публикации или – как минимум – переводы. Поэтому, конечно же, я не могла с абсолютной уверенностью утверждать, что современные справочники в статьях о Сауроне нас дезинформируют. Стала разбираться.

Имя "Майрон" вызывает у меня дежавю [82], но чтобы оно мне попадалось в текстах Толкиена, я не помню. Как так может быть? Как я могла его пропустить, если проблема имени Саурона меня всегда очень волновала? Может быть, это действительно новая информация, появившаяся за последние пятнадцать лет… А быть может, это просто фанон изменился и теперь навязывает нам новый канон в той части, где возможны трактовки? 

Я склоняюсь ко второму варианту, потому что… посмотрите, куда ведёт ссылка на Вики, долженствующая подкреплять заявленную точку зрения! На "Парма Эльдаламберон", то есть на исследования творчества Дж. Р. Р. Толкиена, а не на его работы.

В любом случае, даже если в текстах Профессора есть место, где чёрным по белому написано, что Майрон – это настоящее имя Саурона, я в это поверить никак не могу.

Почему?

1. Потому что Толкиен множество раз этого персонажа переименовывал, давал ему дополнительные прозвища, и нет никакой гарантии, что "Майрон" было окончательным, а не временным решением.
2. Потому что не я одна много лет была озабочена вопросом настоящих имен Айнур, вообще, и Саурона, в частности. "ЧКА" первой предложила свои варианты, но они были не единственными. Помнится, например, мне попадалась в сети интересная работа какого-то немецкого толкиениста, который разработал целую систему записи тайных (непроизносимых вслух) имён Стихий Арды. Зачем такие изыскания понадобились бы людям, если простой ответ был рядом?.. Но дело в том, что раньше этого простого ответа у нас как раз-таки и не было!
3. Потому что это абсурдно. Ну, подумайте сами! Почему вдруг какому-то рядовому (на момент Первого Хора) Майа дают имя "восхитительный"? За что и кто ему это имя даёт [83]? Кого и чем он успел восхитить сразу после своего сотворения [84]? А остальные Айнур – они, значит, не восхитительные с ним по сравнению?.. Фигня какая-то.
4. Потому что "Майрон" – это слово из квэнья, а квэнья – это эльфийский язык. Так что же, данная сущность до появления Эльдар в Арде жила безымянной?.. Ау, придумщики нового канона, вы это серьёзно?.. Ха-ха.

Нет, имя "Майрон" мне нравится – и даже намного больше всех остальных кличек Тёмного Майа, но всё-таки принять его я могу только как ещё одно прозвище, не более того. И я, безусловно, спрашиваю себя: "А кто бы мог ему такое прозвание дать?" Для меня лично очевидно, что не Единый Творец; более чем вероятно, что не светлые Валар и Майар. Кто тогда остаётся? Представители тёмной стороны, конечно. И, более чем вероятно, что главный из них – то есть Мелькор. Такое понимание ложится в мою логику событий. Ведь если проклятия и оскорбления можно превращать в имена, то почему нельзя ласковые обращения и интимные словечки?.. Именно поэтому я имя "Майрон" всё-таки использовала и даже всячески обыграла сюжетно.

А что же с именами, фигурирующими во внешней матрёшке "ФПВ"? По большей части их значения разобраны внутри самой работы. А вот об их происхождении скажу отдельно. Первоначально я, как и положено толкиенистке, пыталась сконструировать имена на квэнья и синдарине, но вскоре оставила эту затею. Во-первых, потому что оригинальные прозвища персонажей были родом из этих языков, и это в какой-то мере подразумевало, что иных эпитетов для Тёмных Айнур в них нет. Во-вторых, потому что квэнья и синдарин – языки эльфийские, а эльфы к Шестой Эпохе должны уже были превратиться в почти позабытый миф. Тогда я взялась за Чёрное наречие, и это оказалось плодотворно – но только для Назгулов [85]. Причин для получения ими таких имён можно было придумать множество (от идеологической надобности до каприза Властелина Колец). Но с именами для основных персонажей этот номер не проходил, и орочий говор пришлось отодвинуть в сторону как и эльфийские языки. Тогда я пошла шерстить диалекты кельтской языковой группы, сочтя их наиболее приближенными к гипотетической речи людей Средиземья поздних эпох. Имена бретонские, англосаксонские, ирландские, валлийские… С последними мне повезло больше всего: мне попался хороший словарь, после долгих копаний в котором я нарыла всё, что требовалось.

В результате, в "Фантасмагории" были использованы (или просто упомянуты) следующие имена:

• Идрис, Идрисс, Идрийс – от древне-валлийского iud (принц, властелин) + ris (горячий, пылкий);
• Серен – от валлийского seren – "звезда";
• Йоруэрт, Йорат (уменьшительные: Йоло, Йолин, Йори, Йорус, Йокин, Йоро) – от валлийского ior (господин, властелин) + berth (красивый); иногда воспринимается как валлийская форма английского имени Эдвард;
• Кадеирн, Кедеэрн, Киндеирн, Кадарн, Кадейрн (кельтское, валлийское) – повелитель сражения, господин битвы;
• Дэлуин – от валлийского del (прелестный) + gwyn (белый, чистый);
• Сайран - от валлийского saer (ремесленник, плотник) + уменьшительный суффикс;
• Айт / Айтан (валийское), Адин / Адэн / Адайн / Эйден (английское), Хэдин (валийское), Аодх (кельтское, ирландское), Аодхан и Аодхаган (ирландские), Иэгэн (шотладское), Кеган / Киган (ирландское) – огонь, огненный; Конлей (английское) – очищение огнём.

Теперь осталось только пояснить обращения, используемые Сауроном по отношению к Мелькору во внутренней и внешней матрёшках. Тут всё довольно просто. "Валатаро" мне подарила Диэр в своём отыгрыше Тёмного Майа, а "Валатано" я добавила сама за неимением лучшего. Это конструкции из квэнья, конечно (если вдруг кто не помнит или лень лезть в словарь). Валатаро – практически Валатар, то есть Вала-Король (Valatar). Откуда взялось "о" на конце, не знаю, не спрашивайте: я не такой великой знаток квэнья, чтобы ответить. Слово "тано" использовать мне не хотелось, поскольку для фанона оно является заимствованием из "ЧКА", где в Ах’энн (языке Эльфов Тьмы – Эллери Ахэ) обозначает "учитель" (вернее: "Учитель" с большой буквы, как имя собственное). Однако в каноне "tano" имеет всё-таки немного другое значение. Это мастер, ремесленник, кузнец. Обращаем внимание на последнее определение. (Собственно, это тот же корень, что и в имени "Артано".) Мне представилось, что Саурон мог использовать обращение "Валатано" применительно к Аулэ, а позднее, по инерции, перенести его на Мелькора, поскольку тот в плане своей стихиальной функциональности являлся универсалом. Как-то так. 😌 Обоснуй не идеальный, но, по-моёму, вполне приемлемый.

Какое-то время мне казалось, что я обойдусь этими формальными обращениями, но при сборке матрёшек стало ясно: нет, всё-таки не хватает чего-то более интимного – того, чем можно заменить неуместное сокращение "Мэл". Стукнуло мне в голову словосочетание "душа Тьмы". Дальше оставалось только слово (или слова) собрать. При стремлении к хорошему звучанию особо разгуляться тут, в общем-то, было негде. (Кстати, для конструирования на квэнья я пользовалась интересным словарём, посмотреть который можно здесь.) Так и получились у меня "Индомори" и "Мореори" от mor, more, mori (тьма, темнота, ночь, тёмный, чёрный) и в первом случае – indo (душа, сердце (не в физическом смысле), настроение, расположение духа), а во втором – óre (сердце (не в физическом смысле), душа, характер, дух). Возможно, эти имена составлены не совсем правильно, и, наверняка, можно было соорудить что-то получше, но неожиданное для меня двойное значение "óre" я сочла символичным, и поэтому остановилась на полученном результате. Дело в том, что "óre" переводится также как восход, утренняя заря, восток, возвышение (как процесс), что даёт дополнительную параллель Мелькора с Люцифером. В результате, хорошенько подумав, я решила, что пусть именно "Мореори" будет тем личным, сердечным, доверительным обращением, которое Саурон использует по отношению к Мелькору. При этом Идрис Серен демонстрировать своё знание этого имени не хочет и поэтому заменяет его на близкое по смыслу "Индомори", что неудивительно, учитывая то, что и со временем появления обращения "Майрон" он в своих сочинениях слегка мухлюет.

Вот такая вот получилась у меня закадровая квэнта по именам персонажей! 😄

 

О разных частностях

О произволе правообладателей канона. Теперь, когда канон стал объектом коллективного творчества, толкиенистам стоит крепиться морально – или переставать быть толкиенистами, а становиться… ардийцами, что ли?.. Безопасность – одна из базовых людских потребностей. Человеку важна стабильность, и поэтому мы всегда крепко держимся за каноны любимых миров. Но у миров, чей канон находится в коллективном владении, нет и не может быть стабильности. Особенно, когда главным аргументом для внесения изменений становится получение прибыли. Замечали, как переписывается канон в выдуманных мирах, находящихся в коллективном владении? Вот, например, прямо сейчас идёт переработка одного из канонических элементов Advanced Dungeons & Dragons [86]. Если мы посмотрим классические Вики по Вселенной Планов (или вспомним такие игры как Planescape Torment,  Neverwinter  Nights 1 и 2), то обнаружим, что инкубы и суккубы относятся к демонам танар'ри. В игре же Neverwinter online не так давно то ли по ошибке, то ли из-за мутных коммерческих соображений демонов-куби записали в дьяволы баатизу. Представьте себе: теперь исконные идеологические враги эриннии и суккубы сражаются в Кровавой Войне бок о бок! 😱 И что же дальше будет? Исправят ли разработчики игры свою ошибку? Сильно в этом сомневаюсь. (Во всяком случае, за год они не удосужились это сделать.) Увы и ах, но боюсь, что проще и удобнее правообладателям системы будет потребовать правки канона, чем вносить изменения в коммерческий проект. И, скорее всего, так и будет сделано. А как же быть со всеми теми книгами и играми, в которых сохранится первоначальный вариант канона? А никак. О них просто перестанут упоминать – и постепенно забудут. Как это сейчас происходит со старым каноном Звёздных Войн. У людей ведь очень короткая память, а принципиальность давно не пользуется популярностью. 😡 Так что – готовьтесь! Неизвестно, что могут выкинуть правообладатели канона Арды в будущем. Заявят они, например, что выяснили: Саурон – это и есть настоящее имя Чёрного Майа, поскольку Профессор полагал, что Илуватар во всеблагом всеведенье своём знал изначально о его будущих отвра-а-атительных поступках… (А что? Вполне в духе католицизма постулат.) Заявят они такое, и как их оспоришь? Никто им не указ. Что станем делать тогда? Покорно поддакнем и постараемся забыть исходную квэнту? Или будем сохранять критичность мышления вкупе с верностью первичным данным?.. А если они внесут правку в переиздания основных работ Профессора? А они ведь могут!.. Я, конечно, утрирую, но проблема есть, и со временем она никуда не денется – а, вероятное всего, обострится.

По поводу "Плена". Этот недописанный цикл – на мой собственный взгляд, самая слабая из когда-либо написанных мной вещей (ну, за исключением, разве что, совсем ранних сочинений). Работа недостаточно серьёзная – постоянно скатывающаяся то в искусственность, то в беспечность, по строю образов – чужеродная для меня, написанная во многом через силу и по большей части мне самой не нравящаяся. Зачем же я держу её у себя на сайте и упоминаю здесь? Почему не спрячу? Потому что она стала для меня значимым шагом, ступенью к нынешнему пониманию Арды. "Залог подобия" вырос из цикла "Плен", и при всей разнице в уровне качества они всё-таки сильно переплетены на идейном плане. Сейчас я отношусь к "Плену", как к… первичным результатам сублимации, чистым отходам производства – ни на что путное не годятся, а уничтожать жалко. Есть ли хоть что-то в этой вещи, что мне нравится? Да. Самой сильной её частью я считаю новеллу "Пленники Колец" – возможно, потому что она ближе к "Крови за кровь", чем к остальным составляющим цикла.

О недописанных сюжетах "Залога подобия". Что должен был представлять собой роман, начатый в 2006 году? Как и многих, меня тянуло досконально и последовательно перебрать все сюжеты Арды от начала времён до конца Третей Эпохи – нет, даже дальше: до Дагор Дагорат. Конечно, это была слишком масштабная по сюжетной протяжённости задумка – тут можно не один роман написать, а три или даже тридцать три. А учитывая моё общее тяготение к зарисовочному стилю письма, задуманное тогда, вообще, представляется мне неосуществимым из настоящего… Впрочем, вспомнила я о нереализованных сюжетных ходах не для рефлексии на эту тему, а для того чтобы пояснить последовательность эпизодов этой работы. Хронология в "Залоге подобия" была традиционной, и только пролог, эпилог и две интерлюдии между частями были вынесены как бы вне времени (этакая зачаточная куколка матрёшки). Они происходили в Грани, представляли собой размышления Мелькора и его беседы с Илуватаром. Интермедиями стали два пари. Названиями частей были обозначения периодов времени: прошлое, настоящее и будущее. К прошлому относились события доисторических и Первой Эпох по Войну Гнева включительно. В настоящем должен был быть представлен ряд историй о людях, при помощи судеб которых Илуватар и Мелькор пытаются доказать друг другу каждый своё мнение. Будущее – это время, непосредственно предшествующее Дагор Дагорат: технократическая Шестая Эпоха и неузнаваемый Мелькор-человек в ней. Собственно, задумку третьей части "Залога" можно считать первоидеей-основой внешней куколки "Фантасмагории последних времён". Но это всё планирование, а до реализации руки по большей части не дошли. Кроме пролога, двух интерлюдий и эпилога, более-менее написана была только первая часть, причём, как я уже упоминала выше, стиль и содержание порой вырывались из-под моего контроля, и писалось… что-то странное: местами сахарный слэш (неуместный флафф или мелодраматическая истерия), местами просто пустая нагонка текста. Такие сцены я использовать в "ФПВ" никак не могла. К счастью, подобных кусков было немного, всё же остальное оказалось успешно употребимо, хотя сейчас мне и жаль, что в 2006-м я не написала больше эпизодов по Первой Эпохе. Главное, что хочу отметить: запланированная первоначально в "ЗП" последовательность к "Фантасмагории" потеряла смысл, и поэтому перестала использоваться, а новая местами нехронологична и отмечена нумерацией главок.

О стилистике текстов. За пятнадцать лет мой стиль письма, конечно же, несколько изменился, и это дало возможность подчеркнуть разноплановость двух потоков повествования в произведении. Тексты "Залога подобия" я почти не редактировала (выправляла только ошибки, не трогая стиль), так что они остались практически в таком виде, в каком были изначально написаны. Ещё один эксперимент, можно сказать, пусть и побочный. 🤗

О внешности персонажей. Внешний вид главных героев для меня не принципиален, поскольку они Стихии, способные менять свой облик по желанию, перестраивать своё фана под обстоятельства. Про своё видение облика Саурона я писала немало: в частности, в статье "Саурон и Раилаг: вольное размышление на заданную тему", а также, конечно, в "Крови за кровь". (Описания из "Плена" стоят особняком – они по большей части являются словесной калькой с артов слэшерского содержания, и отвечают моему виденью Саурона лишь отчасти.) Что же касается Мелькора… Предполагаю, что он несколько раз менялся, и если в предначальные времена Первый из Айнур видится мне золотистым блондином, то в исторические – уже брюнетом. Если же говорить о рыжине, то её возможность я не отвергаю. Впервые эту идею мне в голову заронили забавные слэшные работы Мелфа; потом вспомнилось, что Локи нередко рисуют рыжим; затем пришла идея о цвете золота высокой пробы, а этот металл мистики любят ассоциировать со Светом. Если же говорить о внешности данной сущности в позднем варианте, уже непосредственно как Властелина Тьмы, то мне привычен классический фанонный образ, основанный на описаниях из "ЧКА" и некоторых других произведений. В целом, по этой теме особо рассуждать, на мой взгляд, не о чем. Читатели, в любом случае, будут представлять этих персонажей такими, как им больше нравится. Я же на своих трактовках не настаиваю. Саурон у меня в "Фантасмагории" брюнет лишь в силу моей привычки – тяготения к классическому для фанона образу, если можно так сказать. Ну, и ещё для контраста с абсолютно непохожим на самого себя Мелькором. Собственно это и есть главный момент, касающийся внешности основных персонажей, на котором я хочу акцентировать внимание: роа Мелькора-человека абсолютно никак не похоже на фана Валы Мелькора. Ну, да это упомянуто вскользь непосредственно в тексте самой работы… Прочих же персонажей (например, Назгулов) я не описывала не по недосмотру, а намеренно, так же как старалась не углубляться в обрисовку интерьеров, ландшафтов, одежд и техники. Я ставила себе задачу сделать грифельный набросок Средиземья Шестой Эпохи и его обитателей, а не нарисовать масштабное полотно масляными красками в мельчайших подробностях.

Про нестандартные ругательства. Закопавшись в трактовках имён и подборе их по значениям, я вдруг заодно решила проверить и этимологию большинства широко используемых ругательств… И опешила. Не нашлось ни одного подходящего для использования Сауроном в адрес Мелькора в финале! В более раннем эпизоде оказалось более-менее применимо слово "поганец" (читай: язычник), а вот в финале… 😯 Пришлось как-то выкручиваться. После долгих метаний я выбрала два необычных ругательства: одно (каркалыга) с неясным, спорным значением и другое (ракалия) – малоиспользуемое, устаревшее. Может, и ни к чему было так извращаться?.. Но моему Саурону хотелось ругаться, а мне не хотелось, чтобы он обзывал Мелькора неуместными словами. Поэтому вышло так, как вышло! 🤪

О примечаниях. Первоначально я не планировала давать много толковательных примечаний – только ремарки, поскольку добропорядочный (хе-хе) толкиенист должен превосходно знать терминологию. "Фантасмагория последних времён" могла стать редким моим текстом, имеющим минимум внешних, вынесенных за поле повествования, пояснений. Но потом я подумала-подумала и сказала себе: "Нельзя в этом вопросе руководствоваться представлениями о том, что было нормой 15 лет назад. Что знают, а о чём и не догадываются современные представители фэндома, мне не известно. Если они только посмотрели фильмы "Властелин Колец" и "Хоббит", нельзя ждать от них досконального знания имён, названий и событий "Сильмариллиона". Да и канон теперь постоянно дополняется, правится, а человеческая память к тому же обладает свойствами решета…" Суровые толкиенисты-традиционалисты (если такие ещё остались), могут спросить меня тут: "А нужны ли тебе такие читатели?" Но я отвечу: "Да меня даже не толкиенисты устроят!" А почему нет? Я отдаю себе отчёт, что далеко не все потребители моего творчества являются толкиенистами. И некорректно, пожалуй, для автора заставлять своих читателей постоянно пользоваться поисковиком всего лишь для простого понимания того, о чём идёт речь в его работе. Кто такое положение дел долго вытерпит?.. Литература, в конце концов, должна выполнять свою просветительскую (или затемнительскую 😇) функцию, а мне составить краткий словарик не трудно. Но только – краткий, с пояснениями своими словами; за подробной информацией пожалуйте к первоисточникам (или обширным и многочисленным справочным материалам по ним).

Про мелькорианство. Наверное, надо сказать пару слов и про это понятие?.. Нет, я не приравниваю мелькорианство "ФПВ" к христианству, хотя и намекаю, что эти религиозные идеологии могут иметь кое-что общее. Мелькорианство "Фантасмагории" зародилось канонно – в затемнённом Нуменоре, и хотя оно человекоцентрично [87], это вовсе не означает его полного соответствия принципам "Чёрной книги Арды". Конечно же, некоторые аллюзии к "ЧКА" имеются в тексте, но прямых заимствований мне, вроде бы, удалось избежать. Я специально не углубляюсь в эту тему, не пытаюсь в ней навести объектив на резкость. Предполагаю, что поскольку Мелькор представлен в названной в честь него религии как добрый бог, историческая действительность Арды так или иначе, но заставляет в глазах адептов превращать его образ в страдающий, жертвенный, мученический. А вот насколько далеко в этом деле могут зайти гипотетические религиозные идеологи, я даже задумываться не хочу! Просто потому что мне жаль свои нервы.

О Белерианде. Между делом мне вспомнились некоторые последние исследования альтернативных историков и подумалось: а ведь получается, что откопанный Петром I после затопления и отхода воды Петербург находится как раз на территории затонувшего Белерианда – если, проводя аналогию между Ардой и Землёй, наложить карту Средиземья на карту Евразии непосредственно! А если ещё и обратить внимание на архитектурные решения старых питерских зданий, предназначенных для совместного проживания людей и каких-то гигантов, то становится совсем любопытно… Интересно, доступ к каким историческим материалам о планетарной катастрофе имел Толкиен? Что в них содержались за знания, побуждавшие христианина первой трети XX века писать авторские мифы о войнах воплотившихся в физических телах ангельских сущностей и катаклизме, случившемся в результате последней такой конфронтации?.. Хотя может быть, никаких материалов и не было, просто  память о катастрофе была тогда более близка, чем сейчас, и некоторые ещё не забытые темы просто витали в воздухе… Это я так, просто предлагаю  информацию к размышлению.

 

О структуре поглавной разбивки

Хаотичное расположение кусков "Залога подобия" и внешней матрёшки нужно было как-то систематизировать, и сначала я придумала два вида сквозной (специфичной) нумерации эпизодов, а потом привлекла абстракции для объединения внешних и внутренних куколок между собой. Дам пояснения по этим элементам, так как никаких особых тайн тут нет, а напрягать читателей разгадыванием загадок, имеющих к содержанию работы лишь косвенное отношение, не вижу смысла.

Сквозная разметка эпизодов произведена следующим образом:

• для внутренней матрёшки ("ЗП"): Ансуз ᚨ – руна "бог (ас)", она же по некоторым трактовкам – руна Локи –> порядковый номер эпизода –> эпоха Арды (обозначение римскими цифрами и заглавными русскими буквами [88]) –> указание источника + пометка статуса текста в фигурных скобках;
• для внешней матрёшки ("ФПВ"): Манназ ᛗ – руна "человек" –> Шестая Эпоха (обозначение заглавной русской буквой и римской цифрой) –> порядковый номер эпизода.

Кстати, почему Шестая Эпоха, а ни какая-нибудь другая? Причин несколько, но основная – привычка: ещё для третьих Heroes Might & Magic я делала карты именно по 6-й Эпохе. Полагаю, что она достаточно удалена от 3-й, чтобы отличаться от неё кардинально.

Свойства минералов [89], чьи наименования были использованы в качестве названий глав, таковы:

1. Ковеллит – камень позитивных намерений, способствующий выработке оптимистичного взгляда на жизнь, стимулирующий к нахождению конструктивного решения жизненных проблем. Избавляет от уныния.
2. Серпентин (он же: змеевик) – в христианской мифологии это символ коварства, искушения и возможного греха, однако в литотерапии считается камнем, помогающим от головных болей. Также долгое время использовался в качестве противоядия.
3. Апофиллит – камень, могущий помочь сделать важный шаг в жизни, принять ответственное решение и объяснить партнёрам новые идеи. Также, способствуя сохранению ясности сознания, является надёжным проводником во время астральных путешествий.
4. Аметрин – талисман любви, способный объединять противоречивые начала.
5. Доломит – камень, усиливающий способность к оригинальному мышлению. Также может облегчать печали и смягчать горечь одиночества.
6. Гидденит – камень, связывающий тело и дух. Также способствует поднятию самооценки.
7. Сагилит – камень, способный смягчить физическую и душевную боль, поглотить негативные эмоции и гнев, вселить уверенность в собственных силах и чувство внутренней свободы. Также помогает ощущать своё единство со Вселенной, проявлять скрытые таланты и способности.
8. Хризоберилл – по мнению индусов это камень, способствующий пониманию языка птиц и зверей. Также считается, что он помогает мужчинам добиваться успеха в обществе женщин.
9. Морганит – камень, обостряющий ум, помогающий сохранять бодрость духа и восстанавливаться после эмоциональных травм. Также считается полезным в борьбе против врагов и в судебных процессах.
10. Вердит – камень, укрепляющий силу духа и стойкость в тяжёлых испытаниях. В сложных жизненных обстоятельствах помогает находить верное решение.
11. Актинолит – это камень перемен, помогающий выходить из жизненных тупиков, изменять свою жизнь, вступать в новый её период. Также олицетворяет честность, порядочность, храбрость, верность и мудрость.
12. Иолит – камень, устраняющий дисгармонию в межличностных отношениях. Также помогает избавиться от долгов и увеличивает чувство ответственности.
13. Ортоклаз – камень, пробуждающий романтические настроения, развивающий дар поэзии и другие способности к художественному творчеству. Также считается талисманом любви, реагирующим на интенсивность чувств влюблённых.
14. Бовенит – талисман верности. Также считается полезным при медитациях, погружениях в область бессознательного.
15. Ванадинит – камень, улучшающий коммуникативные способности и одновременно привносящий в эмоциональную сферу оптимистические ноты. Помогает достигать намеченных целей.
16. Корнерупин – камень, помогающий научиться жить здесь и сейчас, преодолевать трудности и открывать в себе новые способности наперекор жизненным обстоятельствам.
17. Унакит – камень-балансир, способствующий достижению гармонии между духом и телом, чувствами и разумом. Помогает жить настоящим, не зацикливаясь на прошлом. Также устраняет все психологические барьеры, препятствующие внутреннему росту.

 

Мои благодарности (в хронологическом порядке):

• Saur_Incarnated – за интересную переписку, с которой дело началось;
• Атону – за минимум критики и тактичное молчание в нужный момент;
• Сотару, Дэви – за похвалы и моральную поддержку;
• Диэр – за полезные дискуссии и действенную помощь;
• Darth Rebus – за толчок для нового этапа творчества;
• Эльхане – за подсказку с минералами и помощь в шлифовке… текстов, а не камней 🙃.

Спасибо всем перечисленным! Как там говорится?.. Без вас этой работы не было бы! 😉 Или она была бы совсем другой. 🤔 🙄 🤫

март-апрель 2021

 

---

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Наиболее широко представлена в сети эта песня в исполнении Дена Назгула. Там идёт чуть другая вариация текста. Например, вместо названия "Ангбанд" используется слово "акбар" (т. е. "величайший" на арабском языке), и фраза с ним идёт рефреном. Не знаю, какая из версий текста более правильна. Возможно, они равнозначны. В качестве эпиграфа я попыталась взять исходный авторский вариант, а не более поздний коллективного творчества, хотя последний мне и привычнее. К сожалению, оригинального текста практически нет в сети, поэтому здесь он приведён в собирательном виде: по обнаруженной "ВКонтакте" подтекстовке и восприятию единственного найденного авторского исполнения песни на слух.

[2] Это всё имена (или точнее: клички) сущности, известной нам по "Властелину Колец" как Саурон – но не все они, а только наиболее известные. Переводятся они с выдуманных Дж. Р. Р. Толкиеном языков (в частности, квэнья и синдарина) следующим образом: Майрон – восхитительный, Тар-Майрон – восхитительный король; Саурон – отвратительный, испорченный, извращённый; Гортхаур или Гортаур – внушающий ужас, ненавидимый ужас, ужасное отвращение (Тху/Ту, Горту – ранние варианты этого же прозвища); Аннатар – владыка даров; Аулэндил – любящий Аулэ; Артано – благородный (высокий) кузнец (умелец); Зигур – волшебник. Подробнее об использованных именах персонажей можно почитать в послесловии.

[3] Майа (единственное число мужской род), Майэ (единственное число женский род), Майар (множественное число) – буквально: прекрасный, прекрасная, прекрасные; младшие и наиболее многочисленные из первосущностей Айнур, сотворённых Эру Илуватаром. Аналог Ангелов в мире Арды. Сильнейших из них, вероятно, следует ассоциировать с Архангелами. [Дополнительно, касательно этого слова в единственном числе женском роде: насколько я помню, слово "Майэ" существовало, но в современных справочных материалах я его найти не могу. Не знаю, пересмотренный ли это элемент канона, старая ошибка или что-то другое, но я пишу так, как привыкла. Извините, если знатокам квэнья это не по нраву, но я не могу следить за всеми нововведениями и постоянно крутиться, как флюгер. В конце концов, есть слова "Валиэ" и "Элдэ". Значит, должно быть и "Майэ", правильно?]

[4] Вала (единственное число мужской род), Валиэ (единственное число женский род), Валар (множественное число) – немногочисленные старшие из первосущностей Айнур, сотворённых Эру Илуватаром, отвечающие за отдельные элементы существования, конкретные сферы функционирования Арды. Аналог высших чинов в христианской ангельской иерархии – Престолов, Господств, Начал, Властей и Сил.

[5] Элда (единственное число мужской род), Элдэ (единственное число женский род), Элдар (множественное число) – основное самоназвание эльфов.

[6] Адан / эдайн (единственное число мужской род), аданы (множественное число) – человек, люди; нередко используется в широком смысле – как название расы, однако фактологически это только люди, принявшие сторону Света.

[7] Айну (единственное число), Айнур (множественное число) – первосущности, ангелические духи, созданные Эру Илуватаром прежде всего остального и участвовавшие вместе с ним в творении Арды.

[8] Эру Илуватар переводится как Единый Всеотец или Единый Отец всего сущего. Это, конечно, не имя, а эпитетное обозначение высшего божества, Творца Вселенной (Эа), мира (Арды) и всего прочего, непогрешимого совершенного абсолюта. В общем, практически полного аналога христианского Бога.

[9] Арда – материальный физический мир, сотворённый Эру Илуватаром; планета, аналог Земли.

[10] Эа – Вселенная. Относительно этого понятия имеются разночтения канона и фанона: в каноне Эа – творение Илуватара, и ничего, кроме неё, не существует, в фаноне же на этот счёт бытуют различные точки зрения, в том числе и та, по который Эа – это внешний Космос (внешний – относительно внутреннего ардийского).

[11] Фана – неделимый сплав души и тела у воплощенных Айнур; полностью в совершенстве управляемый психофизиологический инструмент; одежда, которая может быть при необходимости перешита. Переводится с квэнья как покров или одеяние. На самом деле, это малоисследованный термин, и мне не известно точно, что в представлении о нём является каноном, а что фаноном.

[12] Эпохи Арды – предначальные или предысторические (Валианская, Светильников и Древ) и следующие за ними исторические или солнечные (Первая, Вторая, Третья и предположительные дальнейшие). Хронология Эпохи Древ частично пересекается с Первой Эпохой, и события смежного периода могут относить как к одной, так и к другой в разных источниках. Строго говоря, Эпоха Древ закончилась с уничтожением Древ Света и появлением Луны и Солнца. Летоисчисление обнулилось, и началась Первая Эпоха солнечной эры. Здесь также надо отметить, что события до солнечной эры исчислялись в валианских годах, которые были примерно в десять раз (9,582) длиннее солнечных.

[13] Мелькор с квэнья переводится как "Восставший в Мощи" или "Восстающий в Могуществе". Чаще упоминается как Моргот – Чёрный Враг (с синдарина), а также порой как Бауглир – Душитель (с квэнья). Первый и самый сильный из Айнур. Аналог Люцифера. Первоначальным прообразом его является скандинавский бог Локи.

[14] Экзарх (греч.) – зачинатель, руководитель, глава хора.

[15] Нуменор (Нуменорэ, Аталантэ, Эллена etc) – королевство людей Второй Эпохи на огромном острове, расположенном западнее Средиземья. Остров затонул в ходе извержения вулкана в наказание за попытку людей проникнуть в Валинор. Аналог Атлантиды.

[16] Палантиры – магические видящие камни. В контексте: сложная многофункциональная техника, являющаяся аналогом одновременно компьютера и телевизора и получившая своё название просто по аналогии с древними артефактами.

[17] Назгулы, Кольценосцы (Улаири, Призраки Колец) – люди, принявшие от Саурона Кольца Власти и служившие ему.

[18] Чёрное наречие – объединяющий различные диалекты орков язык, придуманный для них Сауроном.

[19] Манвэ Сулимо – Вала, Король Арды, супруг Варды; повелитель воздуха и связанных с ним явлений, а также птиц.

[20] Йаванна – Валиэ, супруга Аулэ; почиталась эльфами как создательница флоры и фауны.

[21] Аулэ – Вала, ремесленник (в первую очередь, кузнец), супруг Йаванны; повелитель тверди, камней и металлов.

[22] Оромэ – Вала, охотник, владыка лесов, супруг вечно юной Ваны.

[23] Ирмо Лориэн – Вала, владыка грёз и видений, супруг целительницы Эстэ.

[24] Варда – Валиэ, супруга Манвэ, Королева Арды; почиталась эльфами как создательница звёзд.

[25] Альмарен – остров, первый дом Валар и Майар в Арде.

[26] Намо Мандос – Вала, судья и владыка мёртвых, супруг ткачихи Вайрэ. Мандосом, соответственно, называются чертоги Намо – царство мёртвых.

[27] Эстэ – Валиэ, целительница, супруга Ирмо.

[28] По аналогии с нашим средневековьем: I, II и III Эпохи.

[29] Валараукар – балроги, огненные демоны; первые Майар, принявшие сторону Мелькора.

[30] Средиземье – основной континент мира Арда. Вероятный аналог Митгарда (Серединной Земли) из скандинавской мифологии.

[31] Минас-Тирит (первоначально: Минас-Анор) – столица Гондора, одного из двух королевств, основанных так называемыми Верными нуменорцами, то есть в период затемнения Нуменора оставшимися на стороне Света, за что им позволено было спастись от катаклизма, уничтожившего всё остальное население острова. Гондор – южное королевство, Арнор – северное.

[32] Илюрамбар – Стены Мира, которыми Арда отгорожена от остального Космоса.

[33] Дагор Дагорат – битва конца времён Арды, после которой (по светлому пророчеству) мир будет переделан заново и полностью очищен от Тьмы. Аналог одновременно Рагнарёка и Армагеддона.

[34] Утумно – первая крепость Мелькора в Арде.

[35] Ульмо – одинокий Вала, повелитель морей и прочих вод.

[36] Белерианд – северо-западный регион континента Средиземье мира Арда, погрузившийся под воду в конце Первой Эпохи.

[37] Фэа (единственное число), фэар (множественное число) – душа, дух у эльфов и людей. Дополняется роа (хроа), то есть телом, которое душа контролирует в лучшей или худшей степени.

[38] Имеется ввиду Глаурунг – первый огнедышащий дракон Мелькора; бескрылый – ползающий, а не летающий; Отец Драконов.

[39] Ангбанд – вторая из цитаделей Мелькора. Первоначально являлась пограничной крепостью, в Первую Эпоху стала основной.

[40] Индомори – буквально: душа Тьмы, настроение Тьмы. Подробнее см. в послесловии, в разделе об именах.

[41] Квэнта / квента (от квэнийского слова "quenta") – рассказ, повесть, история (пример: Qenta Silmarillion / Квэнта Сильмариллион – история сильмариллей). Также в нашем мире, в современности используется как сленговое обозначение обоснования чего-либо (например, квэнтой может называться предыстория игрового персонажа с описанием мотиваций его поступков).

[42] История Берена и Лутиэн – одна из ключевых частей "Сильмариллиона", многократно перерабатывавшаяся автором и широко обыгрываемая в разнообразном фан-творчестве. Пытаться пересказать её в коротком комментарии – дохлый номер. Единственное, что можно по её поводу обозначить кратко – то, что это любовно-героическая драма с весьма сказочным (даже для фэнтези) сюжетом, главными героями которого являются человек Берен, сын Барахира, и эльфийка-полукровка Лутиэн Тинувиэль, дочь короля Тингола и Майэ Мелиан.

[43] Валатано – буквально: Вала-мастер (Вала-учитель или Вала-хозяин). Подробнее см. в послесловии, в разделе об именах.

[44] Уруки – самоназвание орков (изменённых Мелькором эльфов).

[45] Куйвиэнен – озеро, место пробуждения (появления) эльфов.

[46] Квэнди – буквально: говорящие; одно из самоназваний эльфов.

[47] Готмог – один из первых Майар, перешедших на сторону Мелькора, глава балрогов и военачальник Тёмного Валы.

[48] Лугбурз – Барад-Дур на Чёрном наречии; главная крепость Саурона в Средиземье во Вторую и Третью Эпохи, центр Мордора.

[49] Гондолин – один из тайных городов эльфов в Первую Эпоху.

[50] Ниенна – одинокая Валиэ, плакальщица; её стихии – жалость, терпение, горе и надежда.

[51] Тевильдо – гигантский кот, Князь Котов, один из Майар Мелькора. Первоначально в истории Берена и Лутиэн выполнял функцию, позднее отданную Саурону.

[52] Тулкас – Вала, силач, супруг резвой Нэссы; функция – борьба с Мелькором. Вероятно, является аналогом как Тора, так и Архангела Михаила.

[53] Война Стихий – нападение Светлых Валар на Утумно и пленение Мелькора, за которым для него последовали суд и трехсотлетнее заключение в Мандосе. Если вспомнить о том, что по канонической космогонии Солнце ещё не взошло, и длятся валианские годы, которые примерно в 10 раз длиннее солнечных, возникает вопрос: а какой же на самом деле срок продолжался период заключения (Век Оков) Мелькора – триста лет или около трех тысяч?

[54] Ангайнор – специальная цепь, выкованная Аулэ, которая могла сдерживать силы Мелькора.

[55] Валинор – регион континента Аман с центром в городе Валимар; второй дом Светлых Айнур.

[56] Танк – в контексте: сленговое наименование хорошо бронированного и/или тяжело вооружённого класса игровых персонажей. Как правило, это воины со щитами в латных доспехах, но бывают и вариации.

[57] Аратар – самые сильные из Валар: Манвэ, Варда, Аулэ, Йаванна, Намо, Ниенна, Ульмо, Оромэ. Мелькора к Аратар причисляют с экивоками, то есть признают его сильнейшим, но заявляют, что поскольку он восстал против Всеотца, такой титул ему не положен. 👿 & 😈

[58] Древа Света – в соответствии с канонной космогонией Толкиена это мистический способ освещения мира, предшествовавший появлению Солнца. До Древ ту же функцию выполняли некие мистические же Светильники. Я придерживаюсь фанонной традиции, что Солнце всё-таки возникло раньше планеты Арда. А зачем же тогда могли понадобиться Светильники и Древа, и какие на самом деле функции они выполняли? Это вопросы дискуссионные.

[59] Унголиант – чудовище, паучиха; предположительно, Майэ и, в некоторой степени, творение Мелькора.

[60] Сильмариллы – искусственные драгоценные камни, хранящие в себе искры Древ Света; причина (или повод) большинства интриг и войн Первой Эпохи.

[61] Валатаро – от Валатар, что буквально означает Вала-король. Подробнее см. в послесловии об именах.

[62] Тол-ин-Гаурхот – остров оборотней со сторожевой крепостью на нём в 455-465 годы Первой Эпохи, т. е. в тот период, когда ею управлял Саурон. Первоначально остров назывался Тол-Сирион, а крепость – Минас-Тирит.

[63] Хуан – гигантский пёс непонятного происхождения. В истории Берена и Лутиэн выступает как их главный поборник против волколаков и Саурона в облике волка.

[64] Мелиан – Майэ, супруга короля эльфов-синдар Элу Тингола, мать Лутиэн; единственная известная Айну, вступившая в брак с представителем другой расы. Магическое ограждение, называемое Пояс Мелиан, долгое время защищало королевство Синдар Дориат.

[65] Торондор – предводитель гигантских орлов Манвэ. Рассёк когтями лицо Мелькора в конце его поединка с верховным королём эльфов-нолдор Финголфином, в ходе которого Тёмный Вала был ранен восемь раз (в том числе, серьёзно в ногу).

[66] Анкалагон Чёрный – первый и величайший из крылатых драконов Мелькора.

[67] Тангородрим – гора, созданная Мелькором возле Ангбанда.

[68] Война Гнева – нападение валинорского воинства вместе с присоединившимися к нему силами эльфов и людей-эльфопоклонников на земли Мелькора. В результате сражений этой войны область Белерианд погрузилась под воду. Войска Мелькора были побеждёны, а сам он схвачен, скован Ангайнор и собственной короной в качестве ошейника, доставлен в Валинор, где и развоплощён посредством казни. Дух же его был изгнан из Арды, заключён во Внешнюю Тьму – временно, до Дагор Дагорат, когда по пророчеству Намо он должен был вернуться, чтобы быть окончательно поверженным.

[69] Мифрил (митрил) – металл, обладающий необычными, почти магическими свойствами; в частности, он крепче стали и одновременно легче её. По эластичности мифриловые кольчуги сравнивают с ткаными рубашками.

[70] Кхазад – самоназвание гномов на их родном языке.

[71] Мория или Кхазад-дум – гигантский подземный город-государство, возникший в начале Первой Эпохи; величайшее из поседений гномов.

[72] Эонвэ – Майа, знаменосец и глашатай Манвэ; главнокомандующий валинорского воинства в Войне Гнева.

[73] Ангмар – королевство, расположенное восточнее Арнора. Определённый период времени в Третью Эпоху находилось под правлением Моргула, Короля-Чародея, Первого Кольценосца. Соответственно этого Назгула нередко называет ангмарцем.

[74] Мореори – буквально: душа Тьмы, восход Тьмы. Подробнее см. в послесловии, в разделе об именах.

[75] Я не обсуждаю, как фамилию Профессора по-русски писать правильнее: с "е" или без "е". Пишу так, как мне привычнее. Отстаивать правильность такого выбора не собираюсь, но и менять его тоже.

[76] Осанвэ – безмолвная речь; способность к мысленному невербальному общению.

[77] Фанон – это информационное поле, формирующееся из продуктов различного фан-творчества (фанфиков, фанарта и т. д.). Не являясь частью канона (а нередко даже противореча ему) фанон, тем не менее, расширяет границы Вселенной фэндома. Ценность отдельных фаннонных работ может быть приравнена его членами к канону по значимости. Характерный пример – "ЧКА".

[78] Флафф – это жанр фанфиков, описывающий "пушистые", то есть очень мягкие, тёплые отношения между персонажами.

[79] И я очень рада, что записала его тогда, так как именно это название, в результате, и подало мне идеи сюрреалистичных эпизодов внешней матрёшки: Мелькор, зависающий в чате, играющий в онлайн-игры и читающий лекции Назгулам. 🥳

[80] А кем же, интересно, может быть Саурон в этом контексте?.. По-моему, его можно равно ассоциировать с Сигрун, Фенриром, Гармом, Нарви/Нари и Вали – по разным причинам. То есть с женой или сыновьями, имеющими волчью трансформу. Так или иначе, но с каким-то членом семьи, являющимся при этом единомышленником.

[81] Юст (UST от unresolved sexual tension, т. е. неразрешенное сексуальное напряжение) – жанр фанфиков, указывающий на наличие влечения персонажей друг к другу при отсутствии по тем или иным причинам секса или даже романтических отношений между ними.

[82] Возможно, оно попадалось мне в виде "Тар-Майрон", и было не зафиксировано в памяти надолго, но это странно.

[83] Так и представляю себе эту картину: натворил насотворял Эру Айнур; смотрит на Старших, смотрит на Младших, находит Саурона, и говорит: "Так, вот ты – восхитительный. А остальные?.. Нет, остальные – только прекрасные." Или это эльфы сначала решили "О, вот тот Майа самый восхитительный, так и будем его называть на нашем языке.", а потом передумали "Не-е, ну, если он не с нами, то значит никакой он не восхитительный, а отвратительный и ненавистный!" Вторая версия кажется более правдоподобной, но в ней при этом очевидно, что "Майрон" – это такой же эпитет, как и "Саурон", только более ранний. Так или эдак, но видно, что слово это – прозвище, а не истинное имя.

[84] Это даже более абсурдно, чем принятие за настоящее имя "Артано" (переводимого с квэнья как "благородный кузнец" или "великий умелец"). Если помнить, что Майар – это Гении, Ками, меньшие Стихии, т. е. если считать их одушевлёнными функциями определённых мест, дел и явлений, то можно принять за постулат то, что кузнецом-умельцем Саурон не стал, а был сотворён изначально. Хотя определение "великий" (или "благородный") как составная часть имени всё равно вызывают серьёзные сомнения. Разве для того чтобы его получить, не нужно сначала что-то сделать?

[85] Думаю, причины того, почему мной были использованы свои Назгулы (из "Крови за кровь"), а не чьи-либо заимствованные пояснять нет нужды? 🙂

[86] Advanced Dungeons & Dragons (AD&D), Dungeons & Dragons (D&D) – настольная ролевая игра, возникшая в 70-х годах XX века и позднее преобразованная в масштабную площадку различных игр и книг жанра фэнтези. Действие AD&D / D&D происходит в Мультивселенной (Вселенной Планов), включающей в себя множество разнообразных миров.

[87] Тема смертности у Толкиена напрямую связана со Тьмой и фактически приравнена ко греху. Люди смертны, потому что испорчены Мелькором: изначально – его Темой во время Первого Хора и позднее – тем, что приняли его сторону и служили ему. По канону всеобщая благодать наступит тогда, когда после Дагор Дагорат Арда будет полностью переделана, и в ней не останется ни капли Тьмы, смертности, конечности чего бы то ни было. 😰 Канон же делает Мелькора самым человечным из Валар – вплоть до испытывания им чувств и страданий, не знакомых другим Айнур.

[88] Или только буквами в случаях с ЭС (Эпохой Светильников) и ЭД (Эпохой Древ).

[89] Источник – мини-энциклопедия "Лечебные и магические минералы", Вильнюс, 2013.