Psycho
(Saur_Incarnated)
ИСКУШЕНИЕ
Открой глаза, коснись меня,
Ты пахнешь соблазном и медом…
Исчезнет грязь осколков дня,
Ударит в гонг природа.
Крадется ночь, как черный зверь,
Вибрирует в лунном свечении,
Скребется в дверь, стучит в окно,
Ей холодно одной…
Холодно одной…
Лаская ночь, коснись меня,
Имя тебе - искушенье…
Дай мне
Больше, чем просто любовь,
Дай мне
Больше чем страсть,
Что проходит словно боль,
Я сгорю в огне,
Сгорю в тебе – пускай…
Я могу стать пеплом, но…
Ты знаешь все, что надо знать,
Я знаю чуть больше чем надо,
Со мной иди в тот древний край,
Что был библейским садом…
Забудь о тех, кто говорит,
Что быт твой – разврат и паденье.
Пускай твой смех в ночи звучит,
И спелый плод горит…
Дьявольски горит…
Лаская ночь, коснись меня…
Имя тебе – искушенье…
(«Искушенье» Ария)
Хрупкие плечи, нежная бархатистая кожа, водопад рыжих волос оттенка крови, мягких как шелк, ровные элегантные линии, божественно красивое лицо, и горящие адским пламенем глаза. Все это – мое тело, мое красивое неповторимое тело. Я люблю его – и я его ненавижу. Ведь я – его раб, ведь без него я - ничто...
Вы скажете - нет? Глупости. Все моя жизнь связана с этой оберткой, красивой упаковкой для черной души.
Взять хотя бы детство. Оборванец, грязная малолетняя проститутка. Наверное, вам это кажется романтичным – такой себе обаятельный уличный парнишка, бездомный красавец, которому худоба и грязные лохмотья только придают экзотический вид…
К чертям собачим вашу романтику! Улицы – это страх, боль, голод – такой, что ты готов продать лучшего друга за корку хлеба. Нет, это не метафора. Мне-то было полегче, опять-таки тело выручило. И платили больше, и жилось соответственно лучше, и не приходилось драться за клиентов – они и так приходили толпами.
А каково было бы мне, будь я простым пареньком, которому синяки под глазами не придают изысканную загадочность ночного вампира, а окончательно портят грязное скуластое лицо? Когда тебе платят не восемьдесят баксов, а десять, и приходится обслуживать по две дюжины клиентов в день, чтобы выжить? Знали бы вы, сколько девчонок и парней умирало каждую зиму только потому, что у них не было денег на комнату… просто замерзали: в подворотнях, под лестницами, иногда на тротуаре…
прислонившись к столбам – и сначала даже кажется, что ребенок просто устал или ему плохо… нет, поверьте, ему уже хорошо, так хорошо, как не было за все те короткие десять лет его жизни…
Клиенты – здоровые мужики, от которых разит спиртным, такие страшные, что и подойти боязно, а ведь тебе их еще обслуживать, раздеваться перед ними, отдаться в эти ручищи, давать лапать себя – а все потому, что ты еще так мал, и так хочется жить…
И так изо дня в день, пока улица не изуродует тебя окончательно. Ты можешь и не дожить до этого момента, чего уж там: пырнут в подворотне – такие же ребята как ты, чуть менее удачливые шлюхи, для которых твои деньги – еще один день жизни, лишний кусок хлеба, а если повезет – какая-нибудь теплая шмотка, типа куртки, которую практически невозможно стащить на барахолке. Или пьянчуга, алкоголик со стажем, которому ты в пьяном угаре напомнил жену или соседа. Или тупоголовый скин, проникнутый ненавистью ко всему живому, щедро подкрепленной двойной дозой героина. Или копы, отлавливающие беспризорников – тогда вообще пиши пропало. Или подцепишь болезнь – долго ли, при такой жизни? Да и много ли надо ребенку?
Но, возможно, ты все же выживешь – и тогда… запавшие глаза, тусклые, обреченные… торчащие кости… ходячий скелет в рваных тряпках, от которого воняет за милю…
Я видел парня, изрезавшего себе запястье осколком стекла – от безысходности. До сих пор ночью иногда встает из мрака небытия тощая фигура на асфальте, и снег вокруг заляпан кровью… ему было почти двадцать, а он так и не научился выживать.
С тех пор я ненавижу бутылочное стекло – но не только за это. Ребята с нашей улицы ненавидели меня – отбивал клиентуру. Однажды подловили в переулке и чуть не искромсали лицо битой бутылкой. Я тогда сбежал, я бегал быстрее них, потому что чаще ел, а значит и сил было больше. Через год от их банды остался один-единственный на редкость живучий пацаненок лет семи – остальных убила зима.
Я взял его к себе, кормил, работал практически за двоих. Через полтора месяца его забрала болезнь, и я снова остался один, живой среди блеклых теней, когда-то бывших людьми.
Но даже эти обреченные полутрупы отчаянно хотят жить, и они начинают
извращаться, соглашаться в постели на такое, от чего любая собака сбежит вкусты. Я знал таких. Я был бы одним из них, если бы не смазливое личико. Один попался садистам. Его засекли плетью; умер там же в номере, от боли и потери крови. Вынесли труп в чемодане. Выкинули на помойку. Другого пустили по кругу два десятка пьяных мужиков. Получил свою штуку баксов. Скончался через день от внутреннего кровотечения. Деньги украли днем раньше, когда он в бреду не мог пошевелиться и вряд ли осознавал, что происходит вокруг. А украли такие же, как он сам. Они тоже хотели есть…
А меня спасла красота.
И глаза… Да если бы ни они, кто знает, может я уже был бы мертв, или стал бы убийцей, мафиози – другие на улицах не приживаются. А еще вероятнее, что кто-нибудь из крутых забрал бы к себе в бордель экзотическую рыжеволосую подстилку, и пользовался по мере необходимости. Менялся бы с друзьями, как шулер картами…
Без умопомрачительной внешности я – никто. Скажете, что многие любят меня за душу? Да?! Да они хоть видели ее, душу-то?!
Росомаха? У него от природы доминантная натура, привыкшая подчинять своей воле. А что подчиняется лучше невообразимо послушного тела, такого, что дух захватывает, и люди оборачиваются на улице? Тела, такого податливого и хрупкого, что с ним можно делать что угодно, а если вдруг что-то пойдет не так, виноватым будет Гамбит. Орлеанская шлюха, или как там меня за глаза называют иксмены…
Шельма? Увольте, она лишь тешит свое самолюбие. По принципу: раз уж не могу прикоснуться, так хоть буду выглядеть как все. Ведь если за тобой бегает лучший парень на континенте, а ты воротишь нос – разве это не сладкое чувство – бросить его к своим ногам и наблюдать, как он возится в грязи? Какое ей дело до Реми как человека, а не мальчика с ярлыком «секс-символ»?
Кто еще? Злыдень? Возможно… с ним я до сих пор не уверен. Хотелось бы ошибаться, но все чаще лезет в голову мысль, что он не жаждал любить меня – он жаждал просто любить, вообще. Чувствовать. Заполнить пустоту под сердцем с помощью моей эмпатии. Ему было необходимо это, а не я. А еще он хотел ласк. Да, а что вы думали, если он знаменитый ученый, так желания тела у него отсутствуют? Если да, так вы его в постели не видели, не знаете, что мы вытворяли ночи напролет так, что автор «Камасутры» крутился в гробу. И все же иногда мне кажется, что он не использовал меня для наслаждения, что это было больше чем перепих по обоюдному согласию. Хотя, возможно, в его сознании просто намертво связался образ Гамбита и неземного блаженства.
А, теперь вы припоминаете мне Беллу Донну? Что ж, и здесь любви не было.
Романтика, «Ромео и Джульета», вся это подростковая муть. Мы бегали друг к другу на свидания, осторожно, тихо, чтобы никто не знал – а ведь нас официально собирались венчать. Вывод? Правильно. Ей было все равно, кто я, что скрывается в этих странных глазах. Тайна любви и сказочно красивый Ромео, страдающий по ней. Что еще нужно девчонке?
Ну вот, теперь вы еще Кандру припомнили. Уж мы-то с ней использовали друг друга в хвост и в гриву: и она меня – со всеми этими Гильдиями, и я ее – с эликсиром жизни. Из серии: кто кого облапошит, и кто кому поверит.
Тело. Все эти дни, месяцы, годы оно правило моей жизнью. И всюду разочарование.
Иногда больше. Иногда меньше. Иногда так часто спасавшая меня внешность швыряла меня с головой в дерьмо.
Крид. Мародеры. Иногда на земле, иногда в грязном подвале, но всегда – боль, страх, унижение… да, унижение хуже всего. Боль можно стерпеть, в бою раны болят сильнее, но когда тебя раздевают, кладут на бетонные плиты и пользуются тобой как новой игрушкой, и твои стоны только еще больше заводят сволочей… Если бы не мое тело, они просто прикончили бы меня, а так… изнасилуют, бросят – и живи дальше. До следующего раза.
Иногда я чувствую себя шлюхой. Проституткой до мозга костей, такой, что дает всем и каждому, бесплатно, с улыбкой, в любое время, в любом месте… можно еще сказать «в любое место», но тут выбор невелик. Однако им хватает…
Подхожу к зеркалу в ванной. В руке бритва, электрический свет отражается на лезвии. Медленно поднимаю к лицу, провожу по щеке – тупым краем. Щекотно. Холодок бежит по позвоночнику. Вот сейчас возьму и испорчу, резану, и не будет больше очаровашки Реми, и узнаю наконец, кто любит тело, а кто – душу.
Поворачиваю лезвие острым краем… какое искушение… надо только начать, дальше само пойдет… чуть-чуть надавливаю, еще немного… Давай, Гамбит, сделай это! Еще чуть-чуть… появляется капля крови… ну же, или так боишься узнать правду?! Металлический звон. Бритва падает в раковину. Не могу. Не могу. Да, я боюсь правды. Боюсь, что если я это сделаю, то потеряю все… а разве мне еще есть что терять?… ведь все равно любят лишь обертку, смазливую мордашку, которую я так боюсь изуродовать!
И все равно не могу. Я – раб своего тела. Раб на века. Аминь.