Чёрный жемчуг

«Дра-а-ако-о-о!!!» - Люциус Малфой проснулся с собственным незатихающем воплем в ушах.

Резко сел в постели и автоматически нашарил палочку на прикроватном столике. Влажными от пота пальцами сжал ее рукоять, дезориентированный в пространстве, но уже начавший понимать, что привидевшийся ему ужас был только сном.

Спальню окутывала глубокая темнота. За окном в окантовке раздернутых штор было видно звёздное летнее небо и луна в три четверти.

В стандартные обереги спальни главы рода входили и заглушающие заклятия, и Люциус впервые по-настоящему возблагодарил за это своих предков, строивших и улучшавших поместье, поскольку не знал, кричал он душой или в полный голос.

Драко… Его тёмный ангелочек, любимый и лелеемый сын, единственный наследник… Люциус до сих пор, как наяву, видел его кровь, стекающую по родовому алтарю, его бледные руки, обнявшие пульсирующий чёрно-фиолетовый камень, его лицо под маской струящейся, потом свернувшейся крови, и до этого – измученное, осунувшееся, с тёмными полукружьями под глазами и глубоким, едва поджившим порезом на правой скуле – повзрослевшее лицо, но Люциус не сомневался, что тот, кого он видел во сне, был его сыном. Хотелось немедленно вскочить и бежать в комнаты Драко, чтобы воочию убедиться в том, что он жив, здоров и полностью благополучен. Но… это было глупо, и могло напугать ребёнка.

Надо было успокоиться, взять себя в руки.

Аристократ снова потянулся к прикроватному столику, заставил себя выпустить палочку из судорожно сжатых пальцев и оставить её на столешнице, где она всегда лежала ночами. Нащупал стакан воды и опустошил его в три глотка. Упал обратно на смятые подушки, уставился в сумрак полога кровати над головой, заставляя себя дышать ровно, размерено.

Паника постепенно отступала. Мозг начал анализировать ситуацию.

Люциус был далек от того, чтобы счесть напугавший его сон обычным кошмаром, какие бывают от несварения желудка или негативных эмоций, полученных за день. Всё было слишком ярко, детализировано, реально, как не бывает в обычных дрёмах, порожденных собственным подсознанием человека. Что это было?.. Альтернативная реальность? Предупреждение о возможном будущем? Семейные хроники сохранили ряд историй о предупреждениях, посланных его предкам покровителями рода через сны. Игнорировать такие предупреждения было чревато – не наказанием от высших сил, но благополучием, целостностью и безопасностью рода. Прецеденты таких ошибок уже были. В середине XVIII века тогдашний лорд Малфой проигнорировал настойчивые сны, предвещавшие ему смерть собственную и своих детей в результате предательства его полукровной любовницы – проигнорировал и поплатился: предсказанное во снах осуществилось, и род Малфоев тогда от полного уничтожения спасла то ли случайность, то ли присмотр защитников рода и благоволение самой Магии – младший сын лорда выжил. И сейчас Люциус не должен был повторять ошибку предка.

Нынешний глава рода Малфой никогда не был силён в прорицаниях, не имел к этому искусству ни склонности, ни таланта. Однако одно он знал четко: будущее вариативно, и любое предсказание – это не истина в последней инстанции, а лишь один из вариантов возможного будущего. Для того чтобы предсказанное будущее осуществилось, реальные живые люди должны были принять определённые решения и совершить определённые поступки, встраивая парадигму окружающего их бытия в русло конкретного предсказания. Но люди могли и не делать этого, а могли даже сознательно идти против пророчества, ставя всевозможные препоны на пути его осуществления.

Вот почему Люциус никогда не верил всерьёз в предсказание о Мальчике-который-должен-победить-Тёмного-Лорда. Волдеморт поверил в пророчество и пошёл против него, пытаясь предотвратить нежелательное будущее убийством ребенка. Он не знал всего текста пророчества, он не просчитал вариативность трактовок, он шел путём не холодного разума, а неконтролируемых эмоций – и совершил, в результате, критическую ошибку, приблизив предсказанное будущее, вместо того чтобы пресечь возможность его осуществления. В 80-м Тёмный Лорд был уже полностью безумен. Вспоминать об этом совершенно не хотелось... Впрочем, сейчас Люциусу и было не до того. О Лорде и Поттере он подумает позже, а сейчас ему нужно спасать свой род. Вот только… не эти ли двое ответственны за будущее, в котором Малфой-мэнор лежит в руинах, а последние чистокровные выжигают магию из мира, убивая себя на родовых алтарях?..

Требовалось больше данных для анализа. Сновидение нужно было поместить в думосброс, пока оно не поблекло, и воспоминание о нём не затёрлось. И медлить с этим делом было нельзя. Сон к аристократу не шел, да и если бы даже было иначе, засыпать сейчас не стоило. К утру могли подзабыться важные детали.

Люциус поднялся с кровати, нашел оставленный на спинке кресла шёлковый халат и, закутавшись в него, вышел из спальни, направляясь в кабинет главы рода.

Полчаса спустя, после повторного просмотра сна в бодрствующем состоянии, Люциус Малфой сидел за своим рабочим столом и задумчиво расчерчивал пергамент, готовясь записывать результаты анализа и выводы.

Итак, с чего следовало начать?..

Волдеморт в возможном будущем был мёртв. Сердце слегка кольнуло, но Люциус привычно подавил эмоции. Это было закономерно и предсказуемо. Безумцы не нужны никому – даже своим близким, даже бывшим друзьям и единомышленникам.

Поттер, как был, так и остался марионеткой Дамблдора. Палач с индульгенцией от Света, уверенный в собственной святости, непогрешимости. Взрослый ребёнок, делящий весь мир на чёрное и белое, не замечающий оттенков, без малейших сомнений приравнивающий Свет к Добру, а Тьму к Злу, воспринимающий эти абстрактные понятия именно так – с заглавной буквы, как абсолют, и не понимающий, что в реальной жизни, в сердцах, мыслях и намерениях живых людей никакого абсолюта не бывает – не понимающий, что никто не стремится причинять зло другим, все лишь хотят для себя добра. Зашоренное сознание. Мышление стереотипами. Идеальный солдат идеи «всеобщего блага». Плохо, но не ново и ожидаемо.

Дамблдор… Старик во сне не присутствовал, даже не упоминался. Впрочем, это совсем не значило, что его нужно исключить из расклада. Скорее наоборот.

Предательство крови, предательство магии. Союз грязнокровок и магглов. Крушение Статуса Секретности. Планомерное истребление чистокровных.

Существовала ли какая-нибудь возможность предотвратить подобное будущее?..

Люциус честно не знал. Он, как и его отец, сделал ставку на Тёмного Лорда, но тот подвёл чистокровных, позволив себе скатиться в безумие. Даже если он вернётся, ничего хорошего это магической аристократии не принесёт.

Мужчина отложил перо и закрыл лицо ладонями. Только здесь, в родовом поместье, в своем кабинете, наедине с собой, он мог позволить себе снимать маску хладнокровного высокомерного аристократа, безупречного в каждом взгляде, слове или движении.

Он страшно устал. Безысходная тоска последних лет в июне этого года обратилась отчаяньем.

Почему Магия или покровители рода, или кто-то там ещё послали этот сон, это видение именно ему?.. Он уже исчерпал свою попытку исправить мир к лучшему. Он не справился. Он рискнул – и проиграл.

Дневник был уничтожен.

Люциус откинулся на спинку кресла, выдвинул ящик стола и извлёк из него толстую тетрадь в чёрной кожаной обложке. В центре её зияла дыра с оплавленными краями, словно не от яда василиска, а от какой-то едкой кислоты.

Мужчина медленно, с затаенной нежностью провел пальцами по надписи «Т. М. Риддл», и отдёрнул руку. Тетрадь была пуста. В ней больше не было той искры, что согревала его одиночество, отзывалась на его магию.

Больно. Как же больно!.. Но некого винить, кроме себя.

…Он понял, что именно отдал ему на хранение, доверил Тёмный Лорд, едва только впервые прикоснулся к чёрной тетради, но, конечно же, не показал своего знания. Тайны наследия рода Малфой были неприкосновенны ни для кого – ни для сюзерена, ни для учителя, ни для друга, ни для возлюбленного, ни даже для супруга. Матери рода оставались в неведенье. Только глава рода и наследник, с определённого возраста, знали правду.

Люциус Малфой промолчал о своём знании и только глубоко поклонился своему сюзерену, принимая на хранение часть его души, поблагодарил за оказанное доверие и поклялся защищать предмет, как зеницу ока. А пальцы так приятно покалывало от сконденсированной тёмной магии, казалось, просачивавшейся сквозь кожаную обложку тетради и клубившейся внутри, под переплётом…

…Впервые написать в дневнике Люциус решился только через полтора года после исчезновения Волдеморта.

К этому времени он уже знал, что ему достался не какой-нибудь, а первый, самый сильный и яркий крестраж сюзерена, помимо этого заключенный не в мертвый артефакт, как чаша Хаффлпафф, которая была у Беллы, или медальон Слизерина, с которым Лорду помогал Регулус, а в псевдоживой.

Дневник Тома Риддла был своего рода думосбросом, дополнительно несущем в себе слепок личности юного Лорда Волдеморта. Искусственная личность, обитавшая в дневнике, была запрограммирована на выполнение определённых действий, таких как, например, ведение диалога с тем, кто писал в тетради. Когда Люциус впервые понял это, он задался вопросом: зачем будущему Лорду потребовалось создавать такой артефакт? Проанализировав рассказы отца о времени учёбы Волдеморта в Хогвартсе, Люциус пришёл к выводу, что дневник первоначально использовался Томом Риддлом именно как думосброс, а затем был зачарован соответствующим образом, чтобы дать его владельцу возможность не только отсматривать свои воспоминания, но и дискутировать с самим собой, их анализируя. Люциусу стало довольно неуютно, когда он понял, насколько одинок и недоверчив к окружающим был его сюзерен, раз он создал такой артефакт, вместо того чтобы пойти и обсудить волнующие события или свои поступки с друзьями, как поступают в таких случаях большинство людей. Это тревожило и слегка пугало. Отец Люциуса, Абрахас Малфой, считался ближайшим другом Тёмного Лорда в течение их школьных лет, но получалось, что и ему Волдеморт не доверял полностью, предпочитая по важным вопросам советоваться с самим собой. Конечно, псевдоживой артефакт нельзя было счесть полноценным советчиком, но он помогал систематизировать мысли, сосредотачиваться на главном, отсеивать шелуху, поскольку обитающая в нём искусственная личность была полностью идентична личности своего создателя и мыслила, также как он. Однако пока Тёмный Лорд не вложил в дневник часть своей души, эту личность нельзя было назвать живой, тетрадь оставалась лишь псевдоживым артефактом – такие встречались порой, но были очень редки, потому что искусство создания их почти забылось.

Всё-таки Лорд был вундеркиндом. И гением. Создав своего искусственного двойника, он не остановился на достигнутом и подарил своему творению настоящую жизнь, вложив в великолепный артефакт часть собственной души. Неважно, какими были его цели, факт оставался фактом – Тёмный Лорд Волдеморт подошел вплотную к раскрытию тайны творения человека, создав живую чувствующую, мыслящую и обладающую собственной волей сущность, способную к саморазвитию. Это было грандиозно. Это было достойно преклонения.

Люциус окунул перо в чернильницу, и первая строчка ровно легла на бумагу.

«Приветствую, мой Лорд.»

Ответа не было с полминуты.

«Взаимно. Представьтесь.»

«Люциус Малфой, лорд Малфой.»

Пауза.

«Потомок Абрахаса?»

«Сын.»

«Какой сейчас год?»

Выяснилось, что сущность, обитающая в дневнике, информационной связи с основной частью души Тёмного Лорда не имела и потому не знала, что произошло со времени, когда Волдеморт последний раз общался с ней. Рассказ Люциуса о магической войне и об исчезновении Лорда шокировал крестраж – эмоции сущности в процессе диалога ощущались тем, кто писал в тетради, почти как свои собственные, но только если крестраж не закрывался окклюментивными щитами, что поначалу он делал довольно часто, но всё реже в дальнейшем, узнавая Люциуса по мере словесного общения и, как подозревал сам Малфой, частично читая его легилименцией. Особенно способствовали сближению пара оговорок Люциуса о том, чего он не хотел вспоминать. На первую крестраж никак не отреагировал, но, видимо, для себя отметил и запомнил на будущее, потому что при появлении второй уточнил с гремучей смесью нежности и ехидства: «И часто ты ночевал у меня под боком?» Люциус тогда не нашелся, что быстро ответить, и тему замяли.

Аристократ испытывал двойственные чувства, общаясь с частью души и слепком личности своего сюзерена. С одной стороны, переписка в чёрной тетради утоляла его тоску, притупляла чувства бессилия и безысходности, терзавшие его с момента гибели Тёмного Лорда. С другой… Это было очень странно. Том Марволо Риддл из дневника не был тем Волдемортом, которого Люциус помнил. Его воззрения, цели и ценности, взгляды на мир, его логика и его магия были теми же, но не было той подавляющей властности, какую помнил аристократ в своем сюзерене, не было столь глубокого знания тёмных искусств, каким обладал Лорд на памяти аристократа, и, конечно, не было не различающего своих и чужих безумия. Том Риддл был несомненным гением, вундеркиндом и истинным слизеринцем, но… не смотря на это, он оставался подростком. Порой властным, порой высокомерным, порой жестоким, а порой покровительственно опекающим, сочувствующим, наставляющим, но все равно недостаточно взрослым, чтобы Люциус уверенно признавал в нём того Волдеморта, которого помнил. Абрахас, наверняка, без колебаний узнал бы своего однокурсника, но Люциусу не хватало того чувства защищенности, которое он испытывал в юности, находясь рядом с Тёмным Лордом, будучи его учеником, хотя он и счастлив был не переживать вновь того страха и неуверенности в завтрашнем дне, которые внушал ему сошедший с ума Волдеморт в последние годы перед своим исчезновением. Тёмный Лорд годился Люциусу в отцы, что всегда немного смущало аристократа, однако сущность в дневнике не воспринималась Малфоем даже как одногодка, скорее как сын или младший брат по возрасту. Это сбивало с толку и слегка раздражало. Крестраж был всё же только частью Волдеморта, а не им самим.

На вторую неделю переписки дневник предложил Люциусу называть его Томом, что сильно удивило аристократа. Он знал, что его сюзерен не любил свое первое простонародное имя, напоминавшее ему об отце-маггле. В лучшие времена он позволял называть себя «Марволо». Впрочем, спорить Люциус не стал: во-первых, из-за своего восприятия возраста крестража, а, во-вторых, в силу привычки – он всегда был предельно тактичен с сюзереном и никогда не лез с навязчивыми вопросами в сферы, которые Волдеморт не хотел обсуждать… возможно, поэтому и знал чуть больше остальных. Тёмный Лорд вообще был не склонен к доверию, но особенно не любил бесцеремонных выскочек, и Люциус им не уподоблялся.

Человек и крестраж часто возвращались к обсуждению недавней истории. Информация о магической войне, противостоянии с министерством и Дамблдором, об ужесточении контроля за практикой тёмных искусств, об убийствах магглов и безумии Волдеморта повергла крестраж в затяжную депрессию. Сначала он был шокирован и не верил, потом выяснял подробности, затем затих на несколько дней и вовсе не отзывался, после чего признался Люциусу, что не понимает, как такое произошло. У него не было в планах разрушать, он хотел строить. Он планировал изменить мир, но революционный путь считал крайним средством, поскольку в его целях значилось восстановление забытых, утраченных, запрещенных традиций, а не провоцирование уничтожения немногих оставшихся. Он не понимал, каким образом его высокие цели и скрупулёзно учтённые задачи, его идеальное планирование могли так видоизмениться. В отличие от чистокровных магов он хорошо знал магглов, их культуру и опасность, которую они представляли для магического мира. Он сознавал, что привлекать внимание магглов нельзя, а чем как не провокацией агрессии можно было считать нападения Пожирателей Смерти на магглов и магглорождённых? Обливейторы не могли успеть всегда и везде, спецслужбы магглов не дремали, и угроза разоблачения для магов в 70-х годах ХХ века стала намного более реальной, чем была до начала магической войны. И это стало результатом его собственных действий, решений и приказов?.. Он не понимал, что могло толкнуть его на это, что могло заставить поступать вразрез не только с собственными целями, но и со сформированными еще в детстве представлениями о мире. Крестраж был в ужасе, и Люциус ничем не мог ему помочь. Он тоже не знал, что стало причиной изменения курса Лорда.

Он только предполагал. Безумие. Он только намекал. Крестражи. У него была маленькая, крохотная надежда, что сущность из дневника, юная, нетронутая сумасшествием, его услышит – в отличие от сюзерена, не захотевшего прислушиваться к осторожным намёкам, которые Люциус позволил себе когда-то – лишь однажды.

Надежда была глупым чувством, это следовало знать. Частица души не прислушалась к словам Малфоя, также как не слушала его основная сущность. Да и на самом деле, довольно наивно было пытаться убедить крестраж в том, что его существование являлось вредом для Тёмного Лорда – Люциус это признавал, хотя и сделал попытку – осторожную попытку с формулировками в косвенном, иносказательном стиле. Может быть, именно в выбранной форме подачи предположений и заключалась основная проблема непонимания… однако при диалогах с артефактом на тему некромантии, слово «крестраж» маг так ни разу написать и не решился. Несмотря на вполне дружескую болтовню с дневником, мнение Люциуса Малфоя для юного Тома Риддла не было авторитетом, как и для Тёмного Лорда ранее. Идею возможного вреда от некромантских ритуалов по поиску бессмертия он отвергал с убежденной агрессивностью, и Люциус закрыл эту тему. Да, ему было немного обидно, немного горько, что он опять не смог доказать свою правоту в вопросе, который знал не хуже всяких Тёмных Лордов, но, с другой стороны, тайна наследия Малфоев не позволяла ему открыть, откуда у него эти знания. И он опять промолчал, позволил завершить диалог о возможных причинах безумия Волдеморта предположением, что здесь не обошлось без происков Дамблдора.

Депрессия крестража отягощалась бездействием. У него было множество желаний и намерений, но не было никакой возможности для их реализации. Физически он был просто тетрадкой – бумагой в кожаном переплете, и всё его стремления найти ответы, исправить совершенные ошибки, выработать новый курс и начать действовать в соответствие с ним были бессильны и бесплодны. И лишь летом после первого курса Драко в Хогвартсе, после пересказов Люциуса со слов сына и частично по информации из других источников того, что случилось в школе – после повествования об одержимом духом Тёмного Лорда учителе ЗОТИ, о философском камне и об очередном «подвиге» Поттера, крестраж не выдержал.

«Найди способ доставить меня в Хогвартс на следующий учебный год.»

«Зачем? – не понял Люциус. – Это опасно для тебя, Том.»

«Немного. Но я буду осторожен и завершу свою работу, до того как старик что-нибудь заподозрит.»

«Какую работу?»

«……………………»

«???»

«Не уверен, что стоит раскрывать тебе это, но раз выбора у меня нет... – смешок, который Люциус ощущает в своем сознании немного искусственный, но и всё же в чём-то нервный. – Я способен воплотиться, воссоздать своё тело с помощью чар, использовав магию и жизненную силу человека, который пишет в дневнике.»

Перо выпало из пальцев светловолосого аристократа. Он застыл, с ужасом глядя на дневник. Его господин… учитель был несомненным гением, но восхищение и ростки восторженной надежды всё-таки не заглушали страха за себя, чувства самосохранения.

«Люциус?.. - почерк был чуть менее аккуратным, чем обычно. – Люциус! – буквы почти угловатые. – Люц, я не совсем он, ты же понимаешь? Даже если тебе кажется, что он воспользовался бы первым подвернувшимся шансом, то я вполне способен себя контролировать, чтобы не причинить вред тебе. Люциус!!.. Мордредовы яйца, ты мне не веришь?!»

Маг подобрал перо и заставил себя ответить:

«Я не знаю, чему верить. Ты – это он. Он – это ты.»

«Не сейчас, - открытый канал эмоций затопило тепло. – Не с тобой. Я привязан очень не ко многим людям, Люциус, и привязанность лишь к некоторым для меня самоценна. Если он забыл Абрахаса, если он не помнит тебя, то я не совершу этой ошибки. Помоги мне стать доминирующей частью сущности, и я исправлю то, что он натворил. Я получу тело, и тогда он сольётся со мной, потому что у него не будет другого выбора. Какого сюзерена ты хочешь: того, кто не посягает на искристую Тьму твоей магии и помнит твои заслуги, или того, у кого совершенная красота Малфоев вызывает лишь похоть, не препятствующую при этом произнесению второго Непростительного? Подумай! Может быть, я – его младшее «я», и не настолько силен, знающ и умудрён жизненным опытом, как он, каким ты его помнишь, но я ценю тебя и уважаю, в отличие от него. Я не питался твоей магией, хотя мог бы это сделать, и ты бы даже не заметил оттока, пока не стало бы слишком поздно. Но я умею ценить подарки судьбы, даже если он забыл, как это делается. У меня нет ни нужды, ни малейшего желания причинять вред своим союзникам, единомышленникам. Тем более, главному из них. Тем более, сыну моего дорогого Абри. Тому, кто стоял по правую руку от меня… него все годы войны. Тому, кто был непререкаемо верен. Тому, кто сумел не только спастись сам, но и защитить часть своих товарищей в тяжелые годы с восхитительной, поистине змеиной изворотливостью… Будь последователен до конца. Ты верил ему, когда принимал Метку! Ты сам говорил, что он потерял себя в последние годы перед падением. Но в чём бы ни была причина его безумия, я ещё этим не затронут. Я смогу исправить его ошибки. Я смогу начать нашу борьбу сначала, написать историю Лорда Волдеморта с чистого листа. Что тебе сейчас мешает довериться мне?»

Это были только красивые слова – слизеринец Малфой прекрасно понимал это. Он сам умел убеждать так или почти так – где не хватало душевного жара или природной харизмы, он полагался на навык ведения переговоров и логику аргументов.

Люциус покрутил перо в пальцах и неуверенно вывел:

«Зачем тебе в школу, Том?»

В ответном послании он впервые прочел историю о василиске – монстре из Тайной Комнаты Салазара Слизерина. Смерть грязнокровок? Наследие Малфоев не видело в этом ни вреда, ни блага. Смерти безвинных детей? В мировосприятии Люциуса с ранних лет было заложено понимание, как опасны дети врагов, а наследие, вообще, считало смерть естественным и недостойным нервотрепки явлением. И Люциус Малфой поддался искушению обещаний крестража Тёмного Лорда, хотя слизеринец в нём и пытался искать отходные пути для отказа, вплоть до того момента, как было дано обещание.

А потом… понеслось! Подбросить дневник девчонке Уизли не составило никакого труда. Гораздо большей проблемой стала невозможность самому писать в дневнике – почти забытые волны удушающей тоски накрыли Люциуса ещё в конце лета, перед вторым учебным годом Драко. Без Тома, с которым он переписывался почти… Моргана, почти десять лет!.. жизнь стала тусклой, скучной, обыденной. В сером тумане вернувшейся и норовящей захлестнуть с головой тоски единственными яркими искорками вспыхивали письма от Драко. Тайная Комната была открыта. Василиск привольно ползал по Хогвартсу. Надо было лишь набраться терпения, подождать, дать Тому время, чтобы накопить силы для воплощения. И Люциус ждал, привычно выполняя обязанности главы дома, мужа и отца, мецената, благотворителя, политического деятеля – ждал, считая дни до обговоренной даты. Он сделал всё, чтобы удалить Дамблдора из школы в заранее обговоренный летний день. Он ждал вестей о триумфе своего господина…

…Несмотря на тренированную психику, хорошее здоровье и крепкую душевную организацию, он оказался на грани обморока, когда увидел знакомую тетрадь в обложке из чёрной кожи с огромной дырой в самом центре. Даже не артефакт уже больше - просто мертвая вещь. Захотелось завыть в голос, рука сама потянулась к палочке… Он взял себя в руки. Конечно. Как всегда. Ведь он же был Малфоем. Он выслушал обвинения, обменялся еще несколькими фразами с Дамблдором и Поттером, не следя за речью, потому что наследие кипело в крови, требуя их немедленной смерти. Он вышел из кабинета директора Хогвартса и с неторопливой неспешностью, положенной чистокровному аристократу, направился к зоне аппарации.

А потом началось безумие. (Анализируя позже, вечером, ситуацию Люциус заподозрил, что именно так и сходят с ума – когда даже не желание, а нужда, жизненная необходимость входят в конфликт с возможностью достижения цели.)

…Бесценный артефакт в потном грязном носке. Сорвать, отбросить эту мерзость! Коснуться пальцами знакомой чёрной кожи переплёта… и не ощутить родного кокона тёмной магии внутри. Говорить какие-то слова, не осознавая их смысла… и ненавидеть… ненавидеть этого тупого щенка, грязнокровное отродье, посмевшее… посмевшего… Задыхаться от удушающей ярости… и горя, которого нельзя показать.

…Безумен не только ты, но и весь окружающий мир…

Дурной эльф хватает отброшенный носок в полёте… Повод.

- Ты отнял у меня слугу, мальчишка! Авада!.. [2]

Грохот в Эфире. Удар магии в грудь. Короткий полёт. Врезаются в спину углы ступеней лестницы – один раз, другой, третий… Вскочить, несмотря на боль, ни о чём не заботясь, отдавшись бешенству… И отступить, потому что в последний миг всё же прояснился разум.

…Час спустя, добравшись до дома, Люциус испытывал благодарность к своему сумасшедшему мятежному эльфу. Если бы не его атака, лорд Малфой договорил бы смертельное проклятие. И готовился бы уже в Азкабане к поцелую с дементором...

Шаг обратно из воспоминаний в настоящее. Люциус Малфой отнял ладонь от кожи мертвого артефакта и заставил себя убрать бесполезный предмет, некогда бывший вместилищем осколка души его сюзерена, в стол.

Надо было решать, что делать дальше. Надо было определять свою позицию в грядущем раскладе сил.

Возможность принять сторону Дамблдора Люциус даже не рассматривал, не только в силу личного неприятия и идеологических противоречий, но и потому что видел: это тупиковый путь. Путь, который приведёт к краху – к осуществлению возможного будущего, явленного сном. Отвратительного старика нельзя было назвать злодеем в обывательском понимании слова, но… его можно было назвать самовлюблённым, эгоцентричным идиотом! Верил ли он в возможность мирного сосуществования с магглами, обманывал ли себя в ханжеском лицемерии – это было не важно. Существенным было лишь то, что он не понимал природы различия магов и магглов – не понимал, что даже воспитанный людьми в любви и заботе тигрёнок может задрать своего хозяина. А ведь он предлагал даже не опёку, а равенство… Немыслимый бред! Старика было не переубедить, даже если бы захотелось, слишком глубоко он был убеждён в собственной безгрешной праведности, диктовавшей ему мнимое знание «всеобщего блага». Возможно, Дамблдор сам был марионеткой, ведомой силами, враждебными наследию Малфоев… Не важно. Каковы бы не были его истинные мотивы, Альбус Дамблдор последовательно и планомерно уничтожал исконные традиции магов, год за годом своими гуманистическими реформами всё больше приближая миг раскрытия магглами волшебного мира – и его полного уничтожения.

Сделать ставку на Поттера?.. Люциус всесторонне обдумал эту идею. Кое в чём она была не плоха. Очистить разум мальчишки от шелухи дамблдоровской пропаганды, дать ему дом, достаток и семью в лице пусть и дальних, но любящих родственников, а потом вложить в него свои принципы, ценности, цели в купе с традициями чистокровных семей. Превратить оружие светлых магов в знамя тёмных… Это была интересная задумка. И она могла сработать, хотя, конечно, по-хорошему, начать осуществлять её нужно было на года три-четыре раньше… Люциуса в этом пути смущали только две вещи. Первая – сюзерен. Тёмный Лорд рано или поздно вернётся, и воевать против него… Люциус просто не мог, как бы четко он не сознавал различие между тем человеком, что позволял называть себя «Марволо», и Тёмным Лордом конца 70-х годов. Вторая причина была иррациональной, почти глупой, но переступить через неё было очень трудно. Ему просто не нравился Поттер. Мальчик явно был впервые воплощённым – впервые живущим после приобретения монадой нового уровня. Он был чистой книгой, в которой, казалось бы, можно было написать свою историю – любую историю, но вот беда: пролог был для редактирования недоступен. Чрево магглорождённой, кровь отступившегося от Тьмы чистокровного мага, воспитание у магглов, целый обоз комплексов, страстей и страхов – нет, всё это ещё можно было преодолеть, подправить на нынешнем этапе, взявшись за корректировку мальчика прямо сейчас, но… не хотелось, не было на это ни эмоциональных сил, ни искреннего желания. В конце концов, Поттер сам или посредством матери, но всё же был убийцей его сюзерена!.. Люциус не являлся приверженцем концепции, что личность человека формирует его наследие. Он ставил воспитание во главу угла, однако и значимость генетических корреляций, будучи чистокровным магом, не мог отрицать. Осознавая в себе предвзятость по отношению к Гарри Поттеру, глава рода Малфой даже поднял старинные книги по истории сторонних родов, но это никак не помогло, поскольку парадигма развития (или, скорее, увядания) рода Поттер его совсем не порадовала. Люциусу показалась, что род этот стоит в полшага от позорного титула «предателей крови», и только милостью Магии на них ещё не был навешен этот ярлык. Подробное изучение родословных, правда, принесло неожиданное открытие. Поттеры, оказывается, были потомками Певереллов. Тёмный род, но Тьма его была чужда наследию Люциуса. В правду сказать, хранители рода даже слегка раздраженно рыкнули при упоминании потомственных некромантов, и нынешний глава рода Малфой был с ними полностью согласен. Выскочки, безо всяких достойных причин возведенные магическим сообществом в ранг полубогов, раздражали. Даже на пути пробуждения тёмного наследия Поттер был бесперспективен.

И оставался только Лорд. Только Тёмный Лорд. Волдеморт – надежда и проклятие волшебного мира второй половины ХХ века. Это было страшно и бессмысленно. Это было восхитительно до сладкой истомы.

Люциус вспоминал Тома, и его рука невольно тянулась вновь открыть ящик стола и извлечь мёртвый артефакт, но мужчина останавливал себя усилием воли, поглаживал столешницу, устремлял невидящий взгляд во тьму кабинета, где давно уже прогорел камин, и не было зажжено ни одного светильника.

Он должен был признаться хотя бы себе, хотя бы наедине с собой, что боится – безумно боится, что Тёмный Лорд вернётся таким же, каким и ушёл; боится услышать в ответ на «Возлюбленный учитель мой!» (горький смешок – да, когда-то он умел ещё искренне произносить такие высокопарные фразы) – «На колени!» или хуже того: «Круцио!»; боится не выдержать, сломаться – в ту или иную сторону: предать его или стать лишь покорной, не мыслящей, не рассуждающей, не выносящей оценочных суждений подстилкой, которой нужно лишь удовольствие.

Дрожь сотрясла тело, и Люциус обнял себя руками за плечи.

…Он может сбежать. Забыть про предостережение хранителей рода, убедив себя, что это всего лишь сон. Забрать семью и скрыться… В Канаду, Россию, Африку, Новую Зеландию – куда угодно, но… это не поможет. Когда Тёмный Лорд вернётся, он разыщет всех беглецов, всех предателей. Люциус в этом не сомневался. Океан не преграда для Тёмной Метки. И даже если Лорд не станет активно искать обычных Пожирателей, отступившихся от него за годы отсутствия, он не простит отступничества Малфоям, вообще, и Люциусу, в частности. Даже в безумии своём в последние годы перед исчезновением Волдеморт сохранял ранжирование Внутреннего Круга по степени доверия к его членам, а ближе Люциуса к нему не стоял никто. Больше доверия – больше ответственности. Предательство слуги можно если не простить, то забыть, хотя бы на время, когда есть более важные, более осязаемые цели, но предательство… близкого человека (Люциус на самом деле не знал, кем он является для Волдеморта, однако помнил слова отца: «Никогда не пытайся проверить, насколько далеко простирается чувство собственности Тёмного Лорда. Ещё в школе, на втором курсе, он почти уничтожил мальчишку, который осмеливался претендовать на моё внимание и назойливо докучал мне. Своё Лорд не отдаёт никому.») – предательство близкого человека невозможно отодвинуть в сознании, как несущественную мелочь, рана будет кровоточить, пока её не исцелят или не прижгут раскалённым железом. На этом пути спасения не было…

Момент слабости прошел, страхи и сомнения канули в Лете. Лорд Малфой не стыдился их – в конце концов, он даже в детстве не был бесстрашным гриффиндорцем, без раздумий бросавшимся грудью защищать абстрактные идеалы или прописные истины. Он был увертливой и осторожной змеёй, и этим гордился.

…Не к месту (или всё же?) вспомнилась кастовая система Индии. Нет, всё-таки с отбором по факультетам, с идеей делить малолетних детей по чертам ещё не сформированного характера Основатели сильно сглупили. Хогвартс в древности готовил брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр. Сознательно ли произошло это разделение или случайно, лорд Малфой не знал, но четко понимал, что отбор по факультетам в Хогвартсе был той редкой – в общем списке – традицией, которую следовало изжить. Исключение, подтверждающее правило. Духовность и универсализм знаний брахманов-равенкловцев нигде не был применим в современном мире (разве что Отдел Тайн порой интересовался выпускниками этого факультета), вайшьев-слизеринцы века назад отошли от культа денег, из нуворишей превратившись в аристократию, и лишь в своей политике сохранили торговые методы, кшатрии-гриффиндорцы захлёбывались в собственной агрессии, которой не находили достойного выхода, а шурдры-хаффлпаффцы… были ли они когда-нибудь воистину слугами?.. Люциус мимолётно улыбнулся, вспомнив Долохова и русскую поговорку «Без труда не вытащишь и рыбки из пруда». Не считая самой примитивности деления детей по века назад отмершим кастам, глупостью была попытка оценить предрасположенность одиннадцатилетнего дитяти, не подростка даже – ребёнка, ещё не сформировавшего собственное мнение и оценивающего мир в категориях, вложенных в него родителями, воспитателями. Это была… больная тема. В 18 лет сменив отца на посту одного из попечителей Хогвартса, Люциус еще с наивностью юности надеялся, что ему удастся взорвать порочную устоявшуюся систему распределения по факультетам, но… он был не первым, кто сломал зубы о глухую стену непонимания. Обывателям не нужны были подобные перемены, и Свет их в этом поддерживал…

Цель была определена. Задача – намечена. Медлить после принятия решения Люциус Малфой не собирался. Возможно, это была его последняя игра, и она должна была стать идеальной.

 

Лишь язычки пламени фиолетовых свечей разгоняли мрак ритуального зала Малфой-мэнора, но ореол их света был совсем небольшим, и глубокие тени поглощали линии стен и углов, порождая иллюзию бескрайней тьмы.

Люциус Малфой читал уже пятый катерн, взывая к хранителям и наставникам рода. Кровь размеренно капала на пол с его взрезанных вдоль вен, по правилам ритуала, запястий.

Любимое дитя древней Тьмы и забытой Магии, глава благословенного Изначальной Тьмой рода он просил сейчас не за себя и не за члена своей семьи, как все его предшественники до этого – он просил за того, у кого не было имени, поскольку от исконного своего он отрёкся, а выбранное новое не было одобрено ни Силами, ни Властями, ни Стихиями.

Почти беззвучно кровь капала на каменный пол и впитывалась, направляя выжатую квинтэссенцию жизни к родовому камню, проросшему в фундамент поместья.

Он не склонял колен. Он был горд, как и положено истинному сыну Тьмы. Он и просил – и требовал. Он знал, что ему могут отказать, но не допускал сомнений. Он сообщал свою нужду тем, кто посредством крови усиливал магию его рода – тем, кто сходил когда-то во плоти к низшим существам. Он открыл свой разум, он позволял читать свою память и спрашивал лишь «За что?», «Почему?», не позволяя исправить его вопрос на «Зачем?» Да и не было лазейки к такой поправке, потому что в том, что видели тёмные боги в сознании своего жреца, не было их воли, их решения и повеления.

Шепот в сознании, за пределами разума.

Мальчик был наш…

И искал ответы…

Сломан…

Испорчен…

Потерян…

Прекрасен, как первые дети Затмений…

В своей ярости…

Стойкости…

Непримиримости…

Обманут, обманут!..

Изменён, искажен врагом…

В клетке, в цепях, но рвётся!..

Смешной – недоверчивый…

Милый!..

Безумный, не помнящий себя…

Потерянный, потерянный…

Верный неверующий…

Меч Тьмы дала я ему...

Не для его рук меч Заката...

Меч Восхода он может только заслужить…

Глава рода Малфой длил ритуал, пока ему хватало сил – и крови. В момент, когда сознание застлала тьма, язык перестал слушаться, а ноги подкосились, он расслышал на грани сознания шёпот: «Отдохни, дитя наших детей. Мы займёмся отмоленным избранником.»

Где-то над миром

Он парил над одним из мелких селений Албании, в очередной раз выискивая временное тело. Магглы не подходили, он выжигал их слишком быстро. Ему нужен был человек с магической искрой, пусть даже грязнокровка.

Внезапно незнакомая, чужеродная, но всё же невраждебная по подсказке интуиции сила спеленала его и вздёрнула вверх, к сияющему радужными всполохами небосводу.

Он провал ткань бытия и задохнулся от ужаса, что сейчас раствориться – задохнулся, хотя и не было у него легких.

- Смешной! – констатировал женский голос. – Так давно уже мертв, и до сих пор не пересекал границу Эфира… О! Я поражена, но не хочу тебя смущать… Просто устраивайся.

Он огляделся вокруг. Небо. И перистые облака. Это было абсурдно. Как в сказках священников, которыми его принудительно пичкали в детстве. Он оглядел себя… Тело было человеческим, без признаков пробужденного наследия Основателя. Он чувствовал себя и выглядел даже не на одиннадцать, а на семь – девять от силы – лет.

- То-о-ом, - напевно протянул женский голосок, пространство напротив сгустилось, задрожало грозовыми искрами, а потом из неоткуда материализовалась рельефная фигурка девочки-подростка в сильно декольтированном и чересчур коротком платье, - просто сядь на облако. Оно тебя не уронит!

Он промолчал, но послушался. Он знал, что у него немало недостатков, что ему далеко до того совершенства, каким он хотел бы быть, но… он никогда не был глуп. По воле вульгарной девчонки он пересек запретную границу. Призраки растворялись, проходя радужную грань небес. Он не был привидением, однако должен был раствориться тоже. За радужной гранью царило ничто.

- В самом деле? – насмешливо осведомилась девочка, разместившись на пушистом облаке прямо напротив него в весьма непристойной позе. – Ничто – это что? – немного подождала и со снисходительной улыбкой попыталась подсказать: - Антиматерия? Или просто серое, аморфное нечто без цвета, вкуса и запаха?

Он не ответил. Он… на самом деле, он не знал. Помнился лишь всепоглощающий детский ужас перед небытием, а звук падающих и разрывающихся где-то неподалёку бомб, казалось, до сих пор звучал в ушах.

Девочка с пару минут подождала ответа, внимательно рассматривая его, потом раздраженно фыркнула.

- Ты скучны-и-и-й! Ты уже мертв. Чего ты боишься? Новых знаний?.. Это так не похоже на тебя! – она игриво подмигнула, взбив завиток облака под головой, словно подушку. – Или того, что через завесу немертвых тебя не достигнет зов одного из твоих крестражей?

Он невольно дернулся. Об этом никто не должен был – не мог знать!

- А я знаю!

Он проверил свои окклюментивные щиты.

- Нет, - вздохнула девочка показательно грустно, - ты определённо зануда! Открой глаза! Расшорь сознание! – она подпрыгнула на облаке, как на батуте. – Физический мир, который ты знал, это всего лишь крохотная часть большего – верхушка айсберга!.. Ну, если этот айсберг перевернуть… Ну, да не важно. Главное – в другом! Главное в том, что ты утонул в своих страхах, Том, и потому невольно стал марионеткой своего врага. Ну, честно признайся, тебе самому-то это нравится?

- О чём ты говоришь? – подал он, наконец, голос, когда любопытство пересилило осторожность.

- О тебе, Том, - она вдруг стала улыбаться мягко, неагрессивно, почти нежно. – Мы не виним тебя, и ты сам не должен себя винить. Выросшие в семье дети мыслят так, как научили их родители. Кто-то в подростковом возрасте идет на конфликт с семьей и вырабатывает собственные идеалы, а кто-то принимает идеалы семьи… или под них прогибается. Но сироты, такие как ты, не имеют семьи и ищут хотя бы одного единственного взрослого, который был бы заинтересован в них. Тебе просто очень не повезло, Том. Тот первый, что пришел к тебе на исходе детства, был твоим врагом… точнее, стал твоим врагом, едва увидел тебя. Наверняка, ты и сам не понимал, чего хотел, но ты искал внимания единственного заинтересовавшегося тобой взрослого. И непроизвольно прогнулся, подстроился под его чаянья, как всегда делают дети. Но дети, растущие в семье, знают не только сильные стороны своих родителей, но и их недостатки, а потому способны оценить неправоту родителей и выступить против неё, формируя собственное восприятие мира. Ты же не знал ничего о своём единственном взрослом, кроме того что он не доволен тобой. Дети растут, ориентируясь в самовосприятии на то, что им сказали родители или другие значимые взрослые. И если ребёнка значимый взрослый называет злом, ребёнок в это верит. Потому что не может не соответствовать ожиданиям. Ты не виноват, Том. Никто в возрасте одиннадцати лет не смог бы противостоять внушению значимого взрослого. Тебе сказали, что ты – зло, и ты поверил. Тебе сказали, что ты – зло, и ты начал осуществлять заложенную в тебя программу. Ты ищешь ответа, почему всё не так, как тебе бы хотелось?.. Не ищи его, просто сумей увидеть. Ответ в двух шагах. Ты не был злом, Том, ты даже не был тёмным магом, когда Альбус Дамблдор пришел к тебе в приют. Ты был просто маленьким мальчиком, одарённым магией, который научился выживать в жестоких условиях, несмотря на свою инаковость. Ты не был злом, но стал им по приказу единственного значимого для тебя взрослого – Альбуса Дамблдора. Ты построил свою жизнь так, чтобы соответствовать его ожиданиям. Ты не становился Тёмным Лордом, Том. Ты не выбирал этот путь. Альбус Дамблдор сделал Тома Марволо Риддла Тем-Кого-Нельзя-Называть – Волдемортом. Просто пойми, как ты всю свою жизнь был несвободен…

С последним словом девочка истаяла в воздухе, и это было только к лучшему, потому что его начала колотить дрожь.

Он всегда стремился контролировать себя и не допускать неподкреплённых рассудочными выкладками действий, он обучился окклюменции самостоятельно и в рекордные сроки, едва только узнал об этой науке – и всё, для того только чтобы защитить своё самосознание, остаться самоценной личностью, неконтролируемой никем извне. И всё это было впустую?.. Годы, затраченные на поиски забытой запретной магии?.. Самоистязания в стремлении достичь совершенства?.. Неужели эта девчонка, этот морок, была права, и к тому времени, когда он научился защищать свое «я», делать это было уже поздно?.. Вся его жизнь, все его стремления, вся его борьба – только танец марионетки на верёвочках кукловода?!.. Он – считавший себя Тёмным Лордом от самой Магии, поставивший на колени почти всех аристократов магической Британии и повергший в ужас магглорожденных – он был… ничем?.. пешкой на шахматной доске, разменной фигурой в игре гроссмейстера!

Он задыхался, его била крупная дрожь, хотя и не было у него физического тела.

«Освободись!» - нашептывало окружающее небытие, которого просто не могло существовать в природе.

Он уткнулся лицом в перистое облако и беззвучно заплакал – впервые за… он не помнил сам за сколько… впервые за очень много лет.

Ретроспектива

До отъезда Люциуса в Хогвартс maman часто, шутя, говорила, что её сыночек влюбился в Милорда с первого взгляда. Вероятно, это действительно было так.

Обычно люди не помнят себя в трехлетнем возрасте, разве что какие-то отрывки ситуаций, цветные картинки, фрагменты фраз могут всплывать в памяти. Так было и с Люциусом, за исключением одного эпизода того времени, который помнился в мельчайших деталях.

…Его детская кроватка освещена солнцем, падающим из окна. Он только что проснулся после дневного отдыха. Мать тянется к нему, словно собираясь взять на руки, но голос отца останавливает её: «Отойди, Экаграта [3], дай Мар… Милорду посмотреть на нашего наследника.» Незнакомый запах щекочет ноздри, и мальчик морщится, не зная, нравится тот ему или нет. Сильные руки подхватывают его подмышки, вынимают из кроватки. Серые глаза ребёнка встречаются с тёмными (цвета их против солнца не разглядеть) глазами мужчины, взявшего его на руки. Человек смотрит оценивающе, чуть прищурясь. Намек на улыбку кривит уголок его губ.

- Выражено тёмная аура у такого маленького ребёнка? – говорит мужчина. – Малфои не перестают удивлять меня! Как ты назвал его, Абри?

- Люциус.

- Двусмысленно и однозначно одновременно, - кивает мужчина и на вытянутых руках отстраняет от себя мальчика, который несмело улыбаясь, но, по-прежнему, молча, тянётся к его насыщенно чёрным, блестящим на солнце волосам. – Непоседа, похоже?

- Обычно он спокойный, мой Лорд, и серьезный не по годам, - отзывается мать. – Вы просто ему понравились…

- Вот как? – красиво очертанные губы мужчины всё-таки трогает лёгкая улыбка, и мальчик широко, счастливо улыбается ему в ответ. – Похоже, твоя разумность оценок, Абри, передалась ему с кровью.

- Полагаю, что так, мой Лорд, - довольно соглашается отец.

Мужчина отдает ребёнка матери, и тот сразу недовольно куксится, провожая уходящего из комнаты гостя взглядом. Мальчик уже решил, что запах незнакомого мага нравится ему – он пахнет беззвёздным ночным небом у грани сфер, металлом крови и книжной пылью, а в его сильных руках надёжно и уютно…

…Наследник Малфоев растёт, считая черноволосого мага частью своей семьи. Тот часто гостит в Малфой-мэноре, не уезжая никуда месяцами, и Люциус застает его то в библиотеке, то в тренировочном зале, то в парке, то в лаборатории. Несмотря на то, что большая часть времени мальчика занята образованием под присмотром многочисленных воспитателей и учителей, с черноволосым гостем он сталкивается нередко. И, конечно, тот завтракает, обедает и ужинает с семьей Малфоев. Несмотря на то (или, может быть, наоборот, потому что) гость нравится ребёнку, мальчик застенчив в его присутствии – только наблюдает большими серо-стальными глазами, похожими по цвету на волны северного моря, и молчит.

Люциус очень внимателен к деталям, и он знает, что отец и мать в присутствии посторонних всегда называют черноволосого мага своим Лордом, обращаются к нему, так как должно обращаться к сюзерену; мать и наедине ведёт себя также, а вот отец говорит «Марволо». Мальчик не знает, как обращаться к гостю. Только где-то около полугода спустя, вопрос решается сам собой: когда Люциус как-то вечером без стука врывается в кабинет отца, чтобы сообщить ему о своем первом успехе в трансфигурации, понимает, что тот не один, застывает на месте, бормочет: «Прошу прощения, papa…» - переводит взгляд на черноволосого мага и смущенно замолкает. Тот, видимо, поняв затруднения ребёнка, чуть кривит губы в намеке на усмешку и разрешает: «Можешь звать меня дядей Марволо.» Счастье искрится в серых глазах, придавая им более светлый, чем обычно, оттенок. «Спасибо, дядя Марволо!» Люциус осознаёт, что встань вопрос об обращение к гостю ребром в другой ситуации, в присутствии матери или учителей, он бы получил совсем иную инструкцию – Люциус отлично понимает это, и поэтому никогда, даже без наставлений со стороны взрослых, не злоупотребляет дарованным ему правом. «Дядя Марволо» - в семье, на людях – всегда «мой Лорд». Интимное личное обращение – это семейная тайна, а защищать тайны рода наследника Малфоев научили с пелёнок. Официальное обращение произносить не так приятно, но столь же легко. Мальчик прекрасно чувствует восхитительную гигантскую мощь магии сюзерена, ему нравится окунаться в её поток, нахождение под её куполом не кажется ребёнку гнетущим.

Maman шутит, что сын влюбился с первого взгляда; Люциус не слишком хорошо понимает, о чём она. Конечно, он любит свою семью – отца, мать и дядю Марволо – своего Лорда…

…Наследнику Малфоев исполняется шесть, когда дядя Марволо обращает на него более пристальное, чем раньше, внимание. Теперь это не просто взаимные приветствия и участие в общих вечерних разговорах с семьей, а порой и узкая ладонь, треплющая короткие пряди платинового цвета волос мальчика. Теперь дядя Марволо становится главой наставников. Он редко учит Люциуса сам, но когда у него есть время, проверяет знания мальчика в теории магии или присутствует на тренировках. Люциус не сомневается, что именно по указанию дяди Марволо отец сменил ему учителей нумерологии и чар, а также последовательно трех инструкторов по боевой подготовке. Кажется, Лорд полностью согласен с установкой «Малфой обязан быть лучшим», которую вкладывает Абрахас в своего сына, но при этом поднимает планку достижений для наследника рода даже выше, чем планировал его отец. Лорд ждёт от Люциуса безупречности во всём, и мальчик прикладывает все силы, чтобы соответствовать ожиданиям сюзерена…

…Первый год в Хогвартсе Люциус проводит в постоянной полуосознанной тоске по дому, по родителям и, не в меньшей, а, возможно, даже в большей степени, по дяде Марволо. Школьные уроки кажутся ему скучными и примитивными – по своим знаниям и умениям мальчик ушёл далеко вперед программы первого курса. Впрочем, он не один такой. Подавляющая часть чистокровных студентов Слизерина и две трети учащихся Равенкло за счет домашнего дошкольного обучения существенно опережают своих полукровных и магглорожденных сверстников.

Это несправедливо! Люциус слышал раньше от дяди Марволо, от отца и высокородных гостей, бывавших на приемах в Малфой-мэноре, про пагубную политику директора Хогвартса Альбуса Дамблдора, главы Визенгамота, победителя Тёмного Лорда Гриндельвальда – политику осуждения, ограничения, обесценивания, а то и законодательного запрета исконных магических традиций; политику магглопоклонства, подстройки культуры, обычаев и даже процесса школьного обучения под магглорожденных - Люциус слышал об этом, но не вдумывался, и только сейчас, столкнувшись лично, понял, насколько это ужасно. Люциус знал основы социологии, политологии и других общественных наук, и поэтому уже в одиннадцать лет понимал, что общество, равняющееся в развитии своем не на самых сильных, а на самых слабых своих членов, обречено на деградацию. Это было… противно, возмутительно!

К Йолю, вместо которого в Хогвартсе собирались праздновать какое-то глупое Рождество, Люциус уже ненавидел директора школы – благообразного мага, в рыжей бороде которого проглядывала первая седина. С детства воспитанный среди интриг, кулуарных сплетен, противостояний и договоров, мальчик отчётливо видел лицемерие Альбуса Дамблдора там, где тот говорил о равенстве прав или, например, дружбе между факультетами, а реальные действия директора и его подпевал, напротив, провоцировали эту вражду, а также конфликты между чистокровными и магглорожденными магами, что убеждало Люциуса в правильности как сделанных выводов, так и неприязни к Дамблдору.

Расклеиться окончательно Люциусу не позволяло воспоминание о словах дяди Марволо, сказанных им перед отъездом мальчика в школу: «Я был старостой Слизерина с пятого курса, Люциус, и позднее стал старостой школы. Если бы мы не учились с твоим отцом на одном потоке, старостой, несомненно, стал бы он. Хогвартс – это школа жизни. Теорию и практику магии, которые тебе не додадут там, ты наверстаешь дома с учителями или самостоятельно. Главное, ты должен научиться управлять людьми, должен заложить основы отношений, которые позднее позволят тебе встать над ними.» Даже без директивы своего сюзерена наследник Малфоев постарался бы занять позицию лидера среди сверстников на своем факультете, слова же Лорда дополнительно подстегнули его, побуждая искать похвалы за идеально выполненный приказ. У Люциуса были все предпосылки, чтобы добиться успеха на этом поприще – он был наследником богатейшего рода, чистокровным в столь далеком поколении, что точное исчисление терялось в глубине веков, он был красив необычной, запоминающейся на общем фоне красотой, он был настолько искушен в играх влияния и статуса, насколько в этом вообще может быть искушен ребёнок. К Йолю 1965 года он был уже признанным лидером своего потока, а к летним каникулам сумел распространить свое влияние даже частично на второй, старший курс. Дядя Марволо был им доволен и сказал, что он очень способный ученик, что заставило наследника Малфоев расцвести доверчивым счастьем. Тем же летом Лорд стал ежедневно заниматься с ним, уча беспалочковой магии…

…Весной, незадолго до окончания третьего курса Люциуса, умерла его мать.

Отец находился в душевном раздрае, хотя и умело скрывал это. Абрахас погряз в делах, часть из которых, связных со смертью жены, взвалили на него дополнительную нагрузку, ужесточая и без того плотный график потомственного лорда, владельца предприятий, работника министерства, мецената и общественного деятеля, который не может позволить себе отказаться от светских мероприятий даже на время траура.

Люциус не знал, что будет после похорон, понимал, что у отца нет на него времени и боялся остаться в одиночестве, так как поместье должно было быть закрыто для гостей на период траура. Подросток корил себя, что недостаточно страдает из-за смерти матери, что больше его пугает перспектива расставания с дядей Марволо на год, до следующего лета.

В день, когда Лорд должен был съехать из Малфой-мэнора, Люциус не решался выйти из своих комнат, боясь, что не сможет скрыть эмоции под бесстрастной маской на лице и окклюментивными щитами в разуме.

Когда он сидел за рабочим столом в классной комнате, бездумно в двадцатый раз прочитывая одну и ту же строчку в учебнике фламандского языка, лежавшем перед ним, сдерживая дрожь перекрещенных рук и комкая кружевные манжеты бархатной домашней курточки, дверь распахнулась.

- Люциус, собирайся, - велел знакомый властный голос. – Поедешь со мной.

Он обернулся с неверяще расширившимися глазами, встал со стула… и сам не понял, как влетел в объятия дяди Марволо, уткнулся лицом ему грудь, кожей ощущая прохладную шелковистость ткани его мантии, пряча слезинки, от которых защипало уголки глаз. Мальчик никогда раньше не позволял себе подобного, да и поведение Лорда не поощряло к сокращению дистанции. Но сейчас интуиция подсказала Люциусу: можно, и он послушал её.

В первый миг, когда подросток прижался к нему, Тёмный Лорд напрягся и застыл неподвижно, но потом, глубоко вздохнув, словно приняв какое-то непростое решение, обвил плечи мальчика одной рукой, крепче прижимая к себе, а второй погладил по распущенным, отросшим за учебный год почти до плеч, волосам.

…Это было самое печальное и самое счастливое лето школьной поры Люциуса. Он провел его с дядей Марволо в небольшом коттедже в Суссексе, который Лорд, видимо, арендовал.

Учителя, постоянно жившие в поместье в прошлые годы, здесь стали приходящими. Уроки занимали не больше половины дня и оставляли время для отдыха. Дядя Марволо уделял так много внимания мальчику, как никогда раньше – может быть, в силу необходимости совместного нахождения в замкнутом пространстве намного меньше мэнора, территория которого позволяла не сталкиваться сутками, если специально не искать встречи. Мужчина интересовался успехами Люциуса в учёбе и ситуацией в школе, расспрашивал об умонастроениях учеников и политическом курсе, к которому склоняются их родители. Хвалил мальчика за наблюдательность и давал советы, как удерживать власть на факультете в своих руках. Уделял по несколько часов в день обучению подростка беспалочковой и невербальной магии, дал несколько уроков окклюменции и был доволен результатами. В начале августа он уволил очередного инструктора по боевой магии, обнаружив, что тот тяготеет к тактике круговой обороны и малой подвижности в бою, и до конца лета занимался с Люциусом дуэлингом сам, делом доказывая, что гибкость, стремительность, верткость могут отлично заменить щиты, если выстраивать рисунок боя на постоянной атаке, наступлении, а не уходе в оборону. Люциус впитывал знания, умения, техники, как губка, не капризничал, никогда не показывал своей усталости, а всегда просил больше. Он видел, что его любознательность нравится дяде Марволо.

Это было прекрасное лето. Они даже пару раз полетали вместе. Полётами дядя Марволо не увлекался и вовсе не интересовался квиддичем, если только речь не шла о продвижении Люциуса к должности капитана факультетской команды. Как-то маг сказал, что предпочитает летать без метлы и в ответ на удивление Люциуса показал ему самолевитацию. Конечно же, мальчик был восхищен и просил научить его летать также, на что получил ответ, что базовое заклинание ему и так известно, а для того чтобы левитировать себя, нужны лишь тренировка, сила магии и дисциплинированность мышления. Люциус принял этот ответ, как руководство к действию. К концу лета он уже мог оторваться от земли и воспарить примерно на полметра, чем очень удивил, но и порадовал дядю Марволо.

Раза три в неделю, по вечерам, в главной комнате коттеджа, Лорда навещали гости. Кое-кого из этих людей Люциус знал по светским приемам, на которых ему приходилось раньше бывать с родителями, другие были ему незнакомы. Такие встречи становились единственным временем, когда Лорд приказывал подростку уйти наверх и заняться своими делами. У Люциуса возникало порой искушение попытаться подслушать, о чём беседуют внизу маги, но он всегда останавливал себя. Не анализируя своих ощущений специально на уровне разума, Люциус знал, что ни в коем случае не хочет вызвать недовольство или, тем более, гнев своего сюзерена. Он видел пару раз, как карие глаза Лорда приобретают тёмно-вишневый оттенок и задыхался в эти минуты от силы бешенства, которым пульсировала аура мага. Даже просто находиться вблизи от эпицентра ярости было почти больно, и наследник Малфоев совсем не искал случая, в котором эта ярость могла бы оказаться направленной на него. Поэтому, получив приказ, он уходил в свою комнату и занимался домашними заданиями или читал.

В Косом переулке он побывал в этот год в одиночестве. Ему было приятно, что дядя Марволо и отец считают его достаточно взрослым, чтобы снарядиться к очередному учебному году самостоятельно. Тридцатого августа из Малфой-мэнора были вызваны домовики, которые начали выносить не только все вещи Люциуса, кроме тех, которые он брал с собой в школу, но и вещи дяди Марволо. Увидев это, мальчик позволил себе облегчённо вздохнуть. Не признаваясь даже самому себе в своём страхе, он боялся, что Лорд не вернётся в Малфой-мэнор, что на йольские праздники они не встретятся, что он исчезнет куда-нибудь на много лет, как случилось до рождения Люциуса. Но он возвращался к Малфоям – и это было прекрасно. Он даже доставил мальчика на платформу 9 и 3/4, прежде чем аппарировать в поместье, и Люциус был безмерно горд этим, пусть и прибыли они так рано, что никто из знакомых их не видел, и ушёл Лорд задолго до отправления поезда…

…К пятнадцати годам любовь Люциуса к своему названному дяде приобрела новые оттенки. Здесь были уже не только преклонение перед умом, знаниями и мощью магии, как прежде, но и неосознанное любование физической красотой, которая казалась всё более нечеловеческой. Бледность кожи контрастировала с иссиня-чёрным цветом волос. Оттенок глаз, теперь уже неизменно вишнёвый, завораживал. Аристократически правильные черты лица казались совершенными, а фигура… Люциус просто не знал, с чем можно сравнить ее, кроме гармоничной пропорциональности античных скульптур. А ведь были ещё и неповторимая пластика движений, и глубокий голос с многогранными интонациями, которым можно было заслушаться…

…В шестнадцать Люциус уже четко знал, чего хочет, но не знал, как этого добиться. Желать дядю Марволо – это было почти как вожделеть отца, и юноша год с лишним потратил на самоубеждения, что это всё-таки не одно и тоже. Он снова стал смущаться в присутствии сюзерена, как в раннем детстве, и хотя умел уже хорошо держать лицо, почему-то не сомневался, что Тёмный Лорд о его смущении знает. Застенчивость влюбленности Люциуса отдалила их друг от друга. Наследнику Малфоев стало сложно произносить «дядя Марволо», ведь он почти уже не был ребёнком. «Мой Лорд» произносилось легко, но сердце страдало по отсутствию в этом обращении желанной интимности.

Люциус мог бы получить в школе сексуальный опыт, ведь и девочки, и мальчики не то что заглядывались, а плясали вокруг него, стремясь обратить на себя внимание богатого чистокровного мага ангелоподобной внешности. Люциус сознавал, насколько он красив, и пользовался преимуществами своей внешности, как учили его отец и дядя Марволо, но никогда не преступал грани. И дело было не только в традициях магической аристократии, побуждавших сохранять телесную чистоту до брака, но и в нежелании позволять прикасаться к себе тем, кого Малфой не считал достойными этого. Люциус был брезглив и даже поцелуи в щёчку от однокурсниц терпел с трудом, через силу, что тут говорить о большем?.. Проблема была в том, что если Люциус считал недостойными себя даже самых симпатичных и абсолютно чистокровных своих ровесников, то одновременно он и считал себя самого недостойным того, с кем близости ему хотелось. Его кумир, его идол всё меньше воспринимался, как родной и близкий дядя Марволо, всё больше был возносим его сознанием на недосягаемую высоту, и он мог только робко любоваться снизу на своего Тёмного Лорда.

Время шло, влюблённость превращалась в страсть, а страсть вскоре стала сродни безумию. От навязчивого желания некуда было спрятаться. И Люциусу стало уже всё равно, в каком свете он выставит себя перед сюзереном, будет ли тот недоволен, рассердится ли или посмеётся, главное – чтобы не отказал, чтобы принял подарок. Единственная надежда на благополучный исход была в ценности самого дара – девственность чистокровного наследника древнего рода, первенца, считалась почти бесценной; тот, кто брал её, в одночасье получал силу защит и благословений, равную многочисленным ритуалам, поскольку Магия, не знавшая человеческих условностей, считала первый секс заключением брака и благословляла союз. И если магия мелких родов приносила лишь незначительные бонусы, то в первом соитии наследника такого могущественного и древнего рода, каким были Малфои, его партнёр получал от магии дары, которые могли не только подпитать, но и увеличить собственную мощь мага. Тёмный Лорд всегда ценил силу, и это дарило Люциусу надежду, что его дар не будет отвергнут…

…Летом, перед началом седьмого курса, на балу в Блэк-хаусе Люциус ушёл ненадолго из бальной залы в малую гостиную, чтобы поприветствовать давно сговоренную ему невесту – Нарциссу Блэк, учившуюся на Слизерине на год младше него. Возвращаясь, он еще из полумрака коридора увидел высокую фигуру темноволосого мужчины, с лёгкой, почти неуловимой снисходительностью беседовавшего с группой высокородных лордов и леди. Как и всегда, где бы тот не появлялся, его тут же окружал цвет английской магической аристократии. Юноша почувствовал, как ритм сердца сбился в груди. «Сегодня, сейчас!» - подстегнул он себя мысленно. Нужно просто подойти, поприветствовать, взглянуть в глаза, сняв верхние щиты сознания – этого будет достаточно. Волдеморт – непревзойдённый легилимент; он прочтёт в сознании наследника Малфоев то, что тот не осмеливается высказать вслух.

Люциус резко прерывисто втянул в себя воздух и сделал шаг к дверям бальной залы.

Внезапно чьи-то пальцы крепко схватили его за правый локоть и потянули обратно, в темноту коридора. Юноша бросил взгляд через плечо, глаза его удивлённо расширились.

- Отец? – высказал своё недоумение Люциус. – Ты же не собирался сегодня присутствовать…

- Шёпот Тьмы подсказал мне, что следует это сделать, - с какой-то горькой усмешкой отозвался лорд Абрахас Малфой. – Только предупреждение, сын, прежде чем ты прыгнешь в пропасть. Подумай, чего ты в точности хочешь. Стать его любовником будет не так уж и сложно. Для тебя. Он почти что асексуален, не склонен тратить время и энергию на поиски телесных развлечений, но тело всё-таки порой напоминает о своих потребностях, и поэтому он возьмёт то, что ему будет предложено. Нет, не любым предложено, но Малфоем – точно. Но это будет только секс, а не то, к чему стремится твоя юная романтичная натура. Ты не станешь ни наперсником, ни другом. И, тем более, ты никогда не сможешь стать ему равным партнёром… Потому что партнёры ему не нужны. Потому что он убедил себя, что ему нет равных. Ты этого хочешь, сын мой?

- Я знаю, чего хочу, - Люциус попытался освободить локоть. – Пусти, отец.

- Я не буду говорить тебе, что ты отведешь часть силы из рода, если благословение Магии прольется не на твою супругу. Я знаю, что тебя это не остановит, также как не остановило когда-то меня. Попытайся понять другое… Даже если он примет твой дар, ты навсегда останешься для него ребёнком, которого он видел ещё в колыбели, - Абрахас крепче сжал пальцы, так что захват стал причинять боль. – Ты навсегда останешься для него сыном его первого любовника…

Юноша вздрогнул и всем корпусом развернулся к отцу, неверяще ощупывая его лицо взглядом, заглядывая в глаза в поисках желаемого опровержения последних слов.

Губы Абрахаса тронула грустная улыбка, и он покачал головой в отрицании.

- Нет, Люциус, это не просто слова, призванные удержать тебя от ошибки. Мы легли с ним впервые ещё на шестом курсе и оставались любовниками до конца школы. Даже он прошел когда-то пору подросткового буйства гормонов, но гордость Наследника Слизерина не позволяла ему обращать внимание на абы кого. Я очень удачно находился у него под рукой и к тому же, как и ты сейчас, первоначально надеялся привязать его к себе сексом. Это не получилось, хотя, конечно, то, что для близости он выбрал именно меня, было знаком… определённого, чуть большего, чем по отношению к остальным нашим сокурсникам, доверия. Но не обольщайся, это никогда не было тем доверием, которое возникает между возлюбленными, партнёрами, супругами. Его толика доверия была всего лишь признанием того, что я по всем параметрам лучший в его окружении, и поэтому, в отличие от остальных, достоин удовлетворять его похоть. Малфои должны быть лучшими во всём – так я воспитывал тебя, сын. Но наше совершенство – это порой палка о двух концах. Тёмный Лорд не всегда имел лучшее в своей жизни… впрочем, подробностей об этом тебе лучше не знать… но он всегда выбирает лучшее из прочих равных, когда есть такая возможность. Он не ищет целенаправленно сексуальных развлечений, но если Малфой ему предложит себя, он примет предложение, потому что однажды уже оценил длинный перечень возможных сексуальных партнёров и решил, что Малфой для этих целей – лучший выбор. Ты хочешь закрепить в его сознании этот выбор, становясь его любовником вслед за мной? Ты хочешь превратить место в постели Тёмного Лорда в наследуемое по крови? А что если твой сын не захочет такой повинности?

Глаза юноши вспыхнули возмущением.

- Ничего такого я не планировал! Я могу сам…

- Стой, Люциус! Не говори, не подумав. У тебя есть гарантии, что твой сын не влюбится в него, как ты влюбился сейчас? У тебя есть гарантии, что он не предложит себя так, как сейчас хочешь предложить себя ты? У тебя есть уверенность, что если такое произойдёт, Тёмный Лорд откажется?.. Подумай! Выбирая между Малфоем и кем-то ещё в своей постели, он наверняка выберет Малфоя. Но выбирая между двумя Малфоями, более старого или более молодого он предпочтёт?

- Но ведь ты сам сказал, что даже меня он будет воспринимать, как ребёнка, - возразил Люциус. – Что же тогда говорить о моем гипотетическом сыне? Тебе кажется, что Лорд склонен к педофилии?

Глава рода Малфой устало прикрыл глаза и, наконец, выпустил локоть наследника.

- При чём тут педофилия, Люциус? Ты слушаешь меня, но не слышишь. Не даёшь себе даже толики труда задуматься над моими словами. Когда ты будешь в моём возрасте, а твой будущий сын в нынешнем твоём – тогда кого Лорд, по-твоему, выберет? Надеюсь, ты не забыл его намёки на обретённое бессмертие? Или ты не веришь в это?

Юноша некоторое время молчал, глядя на отца, губы его чуть подрагивали.

- Я разберусь с этим, когда придёт время, - взяв, наконец, себя в руки, гордо вскинул он голову, так что пряди длинных волос платинного оттенка метнулись за его спиной. – Не останавливай меня, отец, я принял решение.

Абрахас только покачал на это головой и сделал шаг назад, отступая глубже в тень коридора и делая жест рукой в сторону света бального зала, как будто показывая, что он не задерживает сына. Тот отдал благодарный кивок и, развернувшись к отцу спиной, ушёл.

Где-то над миром

Вокруг была Тьма. Непроглядная темнота и ничего больше. Он не видел эту Тьму, он её осязал, дышал ею. И, конечно же, не мог рассмотреть ничего вокруг.

Вдруг маленькая искорка сверкнула во тьме и понеслась к нему, всё увеличиваясь в размерах. Впрочем, почему он счёл, что это искорка? Скорее, это была чёрная дыра – чёрная до бесцветия.

Он хотел бы бежать, но не знал куда, а потому только дрогнул, невольно отступая на шаг назад, когда чёрная дыра зависла шагах в десяти от него, запульсировала, завращалась… и перетекла в чернильно-чёрную фигуру стройной полногрудой женщины.

И тут же вспыхнул свет десятков свечей по стенам… Оказалось, что у этого пространства были стены! Под ноги лег деревянный паркет. Зазвенела хрусталём на потолке люстра. С правой стороны появился камин с весело пляшущим пламенем, в центре – квадратный ковер с густым высоким ворсом.

- Присаживайся, Марволо, - прошелестел нежный, но чем-то неуловимо пугающий женский голос.

Рука женщины указывала на ковёр. Теперь можно было рассмотреть не только её фигуру, но и лицо. Оно было безвозрастным и прекрасным – совершенным настолько, что не хватало слов его описать. Иссиня-чёрные волосы её, струившиеся до пят, искрились мелкими искорками, напоминая ночное летнее небо. Одежду ей заменяли плотно клубящиеся тени. Живая чёрная гадюка обвивала её левую руку вместо браслета. А глаза её были бездонными провалами во мрак, и нельзя было разделить белок, зрачок и радужку. Эти глаза засасывали, как чёрная дыра, которой женщина была недавно, и он поспешил отвести свой взгляд, хотя это и далось с усилием.

Он послушался приглашения и сел на ковёр, отметив мысленно, что выглядит уже не ребёнком, а подростком лет пятнадцати на вид – свежем юным красавцем, которым он и был в этом возрасте.

Женщина опустилась – или, скорее даже, стекла вниз, так плавны были её движения – вниз и напротив.

- Что есть Тьма? – спросила она без паузы.

Он собрался с мыслями, приготовился отвечать, но женщина остановила его движением руки.

- Не стоит. Я и без того знаю, что ты можешь сказать. Страх, боль, ненависть, насилие. Смешно! Разве светлые, придумавшие эту глупость, не испытывают негативных чувств, разве не несут их миру? Если Тьма – это Зло, а Свет – Добро, то почему не живут они на Солнце?.. – ответа женщина не ждала и ответила сама на свой вопрос: - Быть может, потому что на нём невозможно жить? Быть может, оттого что абсолютный Свет ещё более безжалостен, чем абсолютная Тьма?.. Во тьме можно затаиться, отдохнуть, переждать в безопасности – и дождаться, когда на небо выйдут луна и звёзды… Свет же мгновенно сожжет осмелившегося подойти к нему слишком близко, - женщина вздохнула, под неощутимым ветром затрепетали её волосы. – Отчего люди боятся Тьмы? Оттого что в темноте ничего не видят, и боятся собственной беззащитности. Но жизнь зародилась во Тьме, и она охраняет тех, кто вышел из её лона… Пусть даже они боятся её и прячутся по закуткам, она охраняет их сон и дарует отдых. Как прощающая мать, которую ни за что проклинают собственные дети, - женщина поймала взглядом его глаза, и снова у него возникло ощущение, что он падает в бездну. – Ты – Тёмный Лорд, но много ли ты знаешь о Тьме? Понимаешь ли ты ту, что даёт тебе поддержку, защиту, силу? От тебя не требуется любить всех – это просто невозможно. Люби своих – тех, кто стоит рядом с тобой, кто разделяет твои идеалы и цели. Защищай верных, лучших – вот к этому ты призван. Будь, как сама Тьма, безжалостным с врагами и внушающим им страх, но нежным, заботливым, ласковым с теми, кто достоин твоей любви…

Он зашевелился, меняя позу, и на губах его был невысказанный протест, но женщина снова остановила его, не дав этот протест озвучить.

- Ты хочешь сказать мне, что не знаешь таких чувств? Ты хочешь сказать мне, что не умеешь любить? Враг, имеющий представление лишь о тех формах любви, что одобрены Светом, сказал, что рождённый при помощи приворотного зелья не способен любить… и ты поверил врагу? А как быть с людьми, зачатыми в сексуальном насилии? Они должны быть и вовсе не способны к любви в таком случае, но они любят, находят друзей и партнёров, испытывают нежность, заботятся о своих близких… Хотя, вероятно, светлые назовут их любовь – похотью, их нежность - манипуляцией, а их заботу – чувствами собственника. Но это лишь ярлыки – слова, выражающие субъективную оценку, а не суть явления… Не всё так просто устроено в жизни, Марволо, как хочет внушить смертным Свет, - с плавной неспешностью женщина перетекла на ноги, поднимаясь в полный рост, и он проследил за ней взглядом. – В чувствах нет стандартов соответствия, которые следует соблюдать. Каждый человек наделён чувствами и желаниями… даже ты. Без них существовать не возможно. Нет нужды любить так, как кто-то считает правильным, люби так, как можешь сам. Прощай, Марволо. Надеюсь, ты понял меня. С дитя Титанов снята печать молчания.

Женщина сделала шаг с ковра, свет померк, и он остался в плотной абсолютной тьме.

Ретроспектива

Конечно, Тёмный Лорд не отказался от предложенного. Он принял дар той же ночью, по возвращении в Малфой-мэнор.

Люциус отдался без стеснения, со всей страстью первой влюблённости, с ненасытностью юности. Он не мог оценить, насколько искусным любовником был Волдеморт – ему не с кем было сравнивать. Он знал лишь, что горит и плавится от слов, поцелуев, соприкосновений; он чувствовал лишь, что боль от первых проникновений была приемлемой, терпимой, а вскоре и вовсе несущественной под напором наслаждения; он видел лишь желание в глазах Лорда – и гордился своей красотой, ощущал лишь прикосновения рук Лорда, жар его кожи – и желал лишь угодить, доставить удовольствие; слышал лишь сбившееся дыхание Лорда – и стонал в ответ, не зная, в какие слова облечь свою страсть.

- Снова не знаешь, как ко мне обращаться? – шепнул Волдеморт в аккуратное ушко, скрытое платинового цвета волосами, в момент перерыва. – Зови по имени.

Он попробовал это имя без привычной приставки «дядя» на вкус, беззвучно, но не решался произнести его в голос, пока боль, смешанная с ликующим восторгом, пьянящим блаженством внутри, не вырвала у него это имя криком.

Юный Малфой знал, что угодил своему Лорду, ведь тот ловил его стоны ртом и вдвойне наслаждался криками. Он знал, и это знание делало его счастливым.

Ни в ту первую ночь, никогда позднее Люциусу не приходило в голову оценивать уровень владения Лорда любовной игрой, его умение направлять её, бередя ощущения, эмоции и чувства партнёра. Лорд был просто вне конкуренции, и юный Малфой не только не мог, но и не хотел никого сравнивать с ним.

…Утром в радужном и всё ещё немного истомном состоянии Люциус пил кофе на южной веранде, когда до него донесся отзвук голосов из кабинета отца. Видимо, разговор был спонтанным, раз собеседники забыли поставить заглушающие чары. Диалог велся на повышенных тонах, голоса были узнаваемы – отец и Марволо. Юноша опасался наказания за подслушивание взрослых дел, однако любопытство было сильнее, он тихо встал с кресла и осторожно подошел к перилам.

Звук разбившегося стекла, а потом отчетливо:

- Круцио!

Глаза Люциуса распахнулись в шоке. Марволо что… направил пыточное проклятие… на отца?

Сдавленный стон, перешедший в хрип. Стук тяжело опустившегося на пол, почти упавшего тела. Всего несколько секунд, а затем тишина.

И снова голос Тёмного Лорда, в котором слышно лёгкое сожаление:

- Прости, Абри, но ты сам виноват. Несколько лет назад ты просил меня учить твоего сына. Так вот теперь не вмешивайся в отношения между учителем и учеником.

Звук шагов и затем хлопнувшей двери.

…К Самайну отец был уже болен – предположительно, драконьей оспой, и Люциус на каникулах последний раз видел его живым. Юноша запрещал себе вспоминать о подслушанном разговоре, не хотел анализировать его и делать выводы, но невольные подозрения нет-нет да проскальзывали по краю его сознания, причиняя боль. Он не хотел верить, он не хотел подозревать Марволо, а в те моменты, когда подозрения помимо воли затопляли его, оправдывал своего любовника и сюзерена, убеждал себя, что отец был сам виноват, как и сказал Лорд, что он не имел права вмешиваться в их отношения. А потом он снова не верил… Было слишком страшно делать выбор между отцом и возлюбленным, и потому Люциус с каждым новым витком сомнений все сильнее давил, выжигал в себе подозрения о причинах болезни отца, пока не истребил их вовсе.

К концу ноября 1971 года Абрахас Малфой скончался, и Люциус принял титул лорда. Волдеморт собирался съехать из Малфой-мэнора сразу после похорон, потому что не прилично было гостю оставаться в доме, лишенном хозяев, но Люциус уговорил его остаться хотя бы до весны, мотивируя это тем, что ему нужно доучиться в Хогвартсе, а закрыть на это время поместье надлежащим образом он не может, так как ещё не полностью вступил в права наследования. Оба понимали, что если Марволо согласится остаться сейчас, то и в будущем никуда не уедет – по крайней мере, до свадьбы Люциуса, которая была назначена на весну 72-го года.

Тёмный Лорд согласился остаться, и на Йоль, после обрядов и традиционных празднеств, в бальном зале Малфой-мэнора впервые состоялось полномасштабное собрание Пожирателей Смерти, на котором Люциус принял Метку и вошел во Внутренний Круг своего сюзерена.

…Почти год после окончания школы Люциус прожил, как в раю, находясь в постоянном любовном дурмане. Они с Марвало даже спали в одной постели, и Люциус был абсолютно уверен, что для Тёмного Лорда это такой же новый опыт, как и для него самого. Были, конечно, дела в министерстве, куда Люциус поступил на службу, обязанности главы рода, светские рауты, которые нельзя было игнорировать, вербовка сторонников для сюзерена, интриги, заботы о приумножении казны ордена и редкие боевые рейды – но все эти события сливались для Люциуса в однотонное полотно, на котором яркими пятнами вспыхивали лишь краски ночи, когда он мог чувствовать губы и руки господина на своем теле, когда он принимал и отдавался, любил со всем нерастраченным пылом молодости, боготворя даже боль, даже метки, оставленные на его молочного цвета коже и долго не сходившие после несдержанности Марволо. Впрочем, порой, поглядывая на татуировку на своём левом предплечье, Люциус думал, что любовник намеренно оставляет отметины, как ещё один знак власти над ним. Люциус не был против. Ему нравилось принадлежать Тёмному Лорду. Это казалось правильным. Таким же естественным и закономерным, как и то, что его древнее, умудрённое веками наследие звонко пело от соприкосновения с дикой тёмной мощью Наследника Слизерина и готово было сладко мурлыкать, без просьбы подпитывая партнёра главы рода токами своей магии из бездонного колодца предвечной Тьмы…

…Весна 1972 года приближалась, и Люциус начинал всё больше нервничать, но не решался заговорить с Волдемортом на тревожащую его тему. Тот тоже о сроке не заговаривал сам. В результате, они дотянули до последнего дня.

Ночь была великолепной, как и всегда, и заснул Тёмный Лорд, обняв Люциуса за талию и прижав к себе, что делал не часто. С утра, накануне свадьбы, у Люциуса была назначена деловая встреча, и он ушел, не разбудив Марволо, а, вернувшись к обеду, обнаружил саквояжи и сундуки в каминном зале. Бегом взбежал по лестнице вверх и почти столкнулся в дверях библиотеки с тем, кого искал.

- Марволо! – прошептал без звука, одними губами, ощупывая сметенным взглядом его фигуру, руки, лицо.

- Я буду у Лестранджей следующий месяц, если что-то срочное, - ответил Волдеморт на невысказанный вопрос, просто проходя мимо. – На ближайших собраниях можешь не появляться. Через месяц ищи меня у Ноттов.

Бессильно вцепившись рукой в косяк двери, Люциус развернулся вслед за любовником.

- Разве пристало сюзерену маяться по углам у своих вассалов, как?.. – Малфой в последний момент сумел не высказать, проглотить очевидное сравнение, но оно повисло в воздухе.

Марволо остановился, повернулся к нему. Ярко-вишневые, почти малинового цвета глаза сверкали и были сужены в гневе.

- Ссследи зссса язсссыком, Люцсссиуссс! – как и всегда, когда Лорд был в ярости, в его речи появился шипяще-свистящий акцент.

Малфой понимал, что подошел к самому краю терпения своего сюзерена, что риск поскользнуться и сорваться в пучину его гнева сейчас очень велик, и он низко склонил голову, так что длинные распущенные волосы скрыли его лицо.

- Прошу прощения, мой Лорд. Я забылся.

Несколько мгновений царила тишина, потом длинные тонкие пальцы отвели в сторону занавесь его волос и приподняли его голову за подбородок, заставляя выпрямиться. Указательный палец с аккуратным, чуть заострённым ногтем очертил подушечкой линию его губ.

- Месяца должно с лихвой хватить на то, чтобы зачать наследника. Не бездельничай, ученик, если хочешь, чтобы я вернулся сюда.

Стремительный разворот, и Тёмный Лорд направился к лестнице.

Где-то над миром

Он стоял на пороге огромной пещеры. За его спиной остался сумрачный проход, уводящий в неизвестность. Но его не тянуло туда, что-то звало его вперед – к большому жарко пылающему костру.

У костра, над которым на деревянных распорках висел огромный закопчённый котёл, сидела старуха – костлявая и морщинистая, с седыми космами, подвязанными грязным платком, одетая в рваные обноски. Половина лица её была красной, словно обваренной кипятком, а вторая половина – синюшной, как у несвежего мертвеца. В котле булькало подозрительное и по запаху, и по цвету варево.

- Здравствуй, голубчик, - приветствовала его старуха и указала на большой валун возле себя.

Он кивнул в ответном приветствии и сел, куда было показано, отметив мысленно неудобство ношения своего худого, холодного, змееподобного тела, и то, как мерзнет лишившийся волос лысый затылок.

Помолчали.

- Ты ведь знаешь, что ты умер, милок? – спросил старуха.

Он снова кивнул.

- Хорошо, - прошамкала губами она, - это хорошо, а то многие не знают, спорят, ругаются, сильно шумят… утомляет это меня, утомляет. А почему ты умер, знаешь?

Он отрицательно качнул головой. Говорить не хотелось, а старуху, похоже, не смущало его молчание. Она неторопливо помешивала варево в котле.

- А потому ты умер, голубчик, что осталось от тебя слишком мало, вот все паутинки и порвались… Только кровоточащий обрубочек от тебя остался, милок, после того как ты рыжую ведьму убил, и у обрубочка этого не ручек, не ножек, не чем ему за тело цепляться было. Как отдачей за попытку убийства младенчика годовалого тебя тряхнуло, так и вывалился в Эфир обрубочек… Если бы целый ты был, или хотя бы половинка, то удержался бы, наверное, с твоей-то силушкой… Но долго ты себя кромсал, резал, ничего от тебя почти не осталось, да и силушка поиссякла… Что молчишь и ёжишься? Спросить ничего не хочешь?

Он посмотрел на свои руки, сложенные на коленях: на серую кожу, на непропорционально длинные пальцы, узловатые суставы. Спрашивать было страшно, но и не спросить он не мог, уж очень жуткую старуха нарисовала картину. Только вот вопрос никак не формулировался должным образом.

- Почему… обрубок? – наконец, вытолкнул он из себя хриплым голосом.

- А ты как думал, милок? – всплеснула руками старуха. – Что труполюбы все до тебя дураками были? Что ты первый додумался себя больше чем на две части разрезать?.. Вот, молодежь! – старуха вернула своё внимание кипящему котлу, выловила из него черпачком крупное глазное яблоко, похожее на человеческое, и тут же его зажевала. – Учишь их, учишь, а у них в одно ухо влетает, из другого вылетает!.. Ну да ладно, тебя-то я, голубчик, не учила, так что и спрос с тебя небольшой… Объясню сейчас, а ты слушай и запоминай! Игла кощеева должна быть одна, большему числу быть невместно. А почему? А потому что в иглу Кощей половину себя кладёт… Понял, милок? Половину! [4] А если Кощей ещё одну иглу сделает, то снова надвое себя разрежет. И сколько тогда от него останется? А если ещё одну?

Его глаза шокировано распахнулись, сперло дыхание в груди, а в голове билась только одна мысль: «Неужели это правда?!»

Старуха постучала черпачком по краю котла, привлекая его внимание.

- Понял теперь, гляжу. И то благо. Ты на сколько частей себя разрезал? Вот и подсчитай, обрубочек бедненький… Что и делать с тобой, калечным, не знаю… Вроде и умный, а глупец. Вроде и виноват ты, да и невиновен вроде… Благоволят к тебе духи древние мольбами детей своих, ох, благоволят… Отпущу я тебя, пожалуй, подобру-поздорову… Только ты смотри уж, молодец, шанс свой не упусти! Не такая я добрая, как сестры… коль второй раз меня расстроишь, в котле заварю! Супчику, кстати, со мной отведаешь?

Старуха щедро зачерпнула из котла и вытащила… разваренную человеческую руку.

Он еле сдержал вопль и рвотные спазмы. Только забормотал отрицания и благодарности и, вскочив с камня, ринулся прочь из пещеры, провожаемый мерзким хихиканьем.

Ретроспектива

Нарцисса Малфой не забеременела ни в медовый месяц, ни за весь первый год брака. Это было пыткой, проклятием. Люциус не мог заниматься с женой любовью на супружеской кровати главы рода, потому что всё ему там напоминало о Марволо; он приходил к жене сам или звал её к себе, он даже несколько раз менял спальни под предлогом ремонта в поместье и возил жену по гостям, по Европе, надеясь, что непривычная обстановка поможет делу. В целом, у него не было проблем с выполнением супружеского долга, и зельями приходилось пользоваться лишь изредка, когда совсем уж заедала тоска и не ощущалось вовсе тяги к женскому телу. Он старался, очень старался – почти каждую ночь, что безмерно радовало Нарциссу, но оставалось бессмысленно. Люциус вспоминал порой про отток магии из рода, произошедший потому что не жена стала его первым сексуальным партнёром, но никогда не жалел о своём решении. Как он мог жалеть, когда основным его, всепоглощающим желанием было повернуть время вспять, вновь получить в свою постель Марволо?..

Лорд теперь чаще всего гостил у Лестранджей, и Люциус периодически испытывал иррациональные вспышки ненависти к Беллатрисе, хотя и точно знал, что она не является любовницей Волдеморта. Насколько Малфою было известно, после него самого у Лорда никаких любовных связей вообще, ни с мужчинами, ни с женщинами не было. Похоже, отец был прав, сказав когда-то, что Тёмный Лорд «почти асексуален». Он спокойно ждал, пока Люциус обзаведётся наследником, и, похоже, это не составляло для него большого труда.

Первые годы после свадьбы Люциус ещё надеялся, что Марволо однажды не выдержит, позовёт его к себе, предложит остаться на ночь, да просто зажмёт его в каком-нибудь тёмном уголке, в конце концов! Потом он понял, что этого никогда не будет. Волдеморт всегда был довольно-таки эмоционально холоден, если не считать ярких вспышек негативных эмоций, присущих ему, а теперь ещё и возраст, наверняка, начал брать своё, пусть он и выглядел, по-прежнему, молодо. Люциус как-то прикинул, что Лорд был одногодком его отца, и, следовательно, сейчас ему было в районе пятидесяти лет. Не великий возраст для сильного волшебника, однако такой, когда желания тела уже однозначно отступают на второй (если не на третий) план.

Нарцисса была хорошей подругой и умной женщиной, не задававшей лишних вопросов, когда муж лежал рядом с ней без сна, бездумно глядя в потолок. Надёжный спутник жизни. Идеальная жена для аристократа. Люциус не мог ненавидеть ее за то, что она никак не приносит ему наследника, потому что чувствовал в этом и свою долю вины. Супруги идеально подходили друг другу по магии и по крови – Абрахас просчитал все нюансы, выбирая невесту своему наследнику, - однако почему-то их брак год за годом оставался бесплодным.

Мир менялся вокруг. Менялся Тёмный Лорд, а с ним и его окружение. Политическое противостояние, закулисные игры превратились в открытую гражданскую войну, где только на словах были злые и добрые, правые и неправые, а по факту во имя убеждений, во имя идеологии (для многих даже чужой, необдуманной или попросту абстрактной) брат шел против брата. Взаимный террор. Пожиратели убивали грязнокровок, Орден Феникса при негласной поддержке аврората вырезал целые чистокровные семьи. Непростительные Заклинания давно уже были таковыми только на словах.

Люциус не участвовал в акциях устрашения, но почти всегда возглавлял крупные боевые рейды. Его в открытую называли правой рукой Тёмного Лорда, и он гордился этим, давя в себе нотки протеста на грани со страхом. Малфои могли быть воинами, когда это требовалось, но всё же предпочитали путь ловкой дипломатии, обманных политических манёвров, шантажа, обмена услугами. Они не считали убийство серьезным грехом, однако наследие диктовало им, что люди – это живой ресурс, которым не следует бесхозяйственно разбрасываться. Империус Люциусу давался органично, и по силе своей уступал лишь Империусу Волдеморта. Первое из Непростительных Люциус предпочитал остальным, второе же не любил категорически. В силу своей брезгливости он не переносил пыток. К счастью, Лорд об этом знал и никогда не посылал его в акции устрашения. Третье Непростительное не вызывало у Малфоя ни затруднений, ни отторжения. В бою Люциус убивал легко, но морально уставал от часового боевого рейда так, как не утомлял его день закулисных игр в министерстве – возможно, это случалось из-за когнитивного диссонанса, который возникал в его душе в результате конфликта между приказами сюзерена и программой наследия рода.

Глава рода Малфой не хотел даже слышать о том, что происходит в рейдах по устрашению, но уши при всех не заткнешь, да и опасно оставаться не в курсе происходящего, и он слушал, а маска ледяного спокойствия год от года всё больше срасталась с его лицом, гася малейшую мимику. Он видел, как Лорд наказывает рядовых слуг, и оставался прекрасен в своем недвижном, почти неживом совершенстве. Он не позволял себе осмысливать то, что видел – просто стоял и смотрел без чувств, почти без мыслей. «Сюзерен так хочет, значит так надо, - это стало мысленной мантрой, которой он оглушал себя. – Сюзерен знает, что правильно.» Когда пыточное проклятие впервые попало в члена Внутреннего Круга, ледяная маска дрогнула на мгновение, но тут же снова застыла, и только тяжелые веки опустились в секундной слабости, бросая глубокие тени от длинных ресниц. Когда же его самого первый раз накрыла разламывающая боль Круцио, он даже не понял, что произошло, только закричал. И даже позднее, вспоминая, анализируя ситуацию, так и не смог понять, чем вызвал гнев Тёмного Лорда – проскользнула ли какая-то нетактичность в его речи, или он сделал что-то не так?..

Тот вечер стал единственным разом, когда Нарцисса попыталась расспросить, что произошло, и предложить помощь. Он прогнал её спать, вызвал эльфа и приказал принести бутылку огневиски. Руки дрожали и расплёскивали жидкость, когда он наливал ее в стакан.

Рассвет застал его спящим в кресле в гостиной, в окружении батареи бутылок, и так его застал Северус Снейп, талантливый зельевар-полукровка, которому он покровительствовал со школьных времён. Снейп считался другом семьи и часто навещал супругов Малфой, особенно в последнее время, когда начал готовить для Нарциссы эксклюзивные зелья, способствующие беременности.

Будучи весьма грубо разбужен, с раскалывающейся головой, Люциус смог только сжать пальцами виски и, щурясь от яркого солнечного света, прошептать:

- Он безумен, Сев, он сошел с ума…

- Никогда вслух! – резко оборвал младший друг. – Ты сам учил меня этому! Выпей.

Перед носом возник открытый флакон зелья со знакомым запахом. Антипохмельное.

Малфой выпил предложенное одним глотком, и стук молоточков в висках почти сразу начал стихать.

- Спасибо, Сев, - пробормотал Люциус, откидываясь на спинку кресла и не зная сам, за что он благодарит Снейпа: за зелье ли или за напоминание.

…Когда Лорд в первый раз потребовал от них опуститься на колени в знак повиновения, Люциус впервые за пять с лишним лет отчетливо разглядел того, кого мысленно ещё продолжал называть порой «мой Марволо». Это существо не было человеком. Все последние годы Люциус смотрел, но не видел изменений, происходивших с Тёмным Лордом в результате его экспериментов над собой. Может быть, сознательно не хотел видеть, замечать. А сейчас словно прозрел, и это было… чудовищно. Кроваво-красные глаза с вертикальными зрачками, странная структура кожи, на фалангах пальцев и у грани волос напоминающая мелкую чешую, и сами волосы – потускневшие, редкие, явно начавшие выпадать; изменившаяся форма лица, скул, подбородка – черты лица были смазаны, словно на нечеткой фотографии, щель рта почти без губ, а ведь раньше они были довольно полными, красиво очертанными…

В отличие от остальных опустившихся на колени Люциус не склонил головы, в каком-то ступоре разглядывая Волдеморта до тех пор, пока их глаза не встретились. Под влиянием шока окклюментивный щит Малфоя держался непрочно, и он был проломлен одним ударом легилименции Тёмного Лорда. И что тот увидел за этим щитом? Беспредельный ужас и отвращение.

Во все стороны полетели Круцио, не касаясь однако Люциуса, всё также застывшего на коленях соляным столпом. Потом остальные Пожиратели были изгнаны из зала собраний, Волдеморт быстрым шагом подошел к Малфою и, схватив за плечи, вздёрнул его вверх, на ноги.

- Не нравлюсссь? – почти вплотную приблизив своё лицо к лицу Люциуса, прошипел маг.

Вздрогнув, тот словно очнулся от ступора.

- Что вы, мой Лорд, - прошептал он, пытаясь отвести глаза, - вы всегда для меня…

Ему не дали договорить последнее слово – лживое сейчас определение. Сильнейшее Круцио заставило подкоситься его ноги и рухнуть обратно на пол.

Сколько длилась пытка, он не знал, он только бился и корчился от боли во всем теле, в костях, мышцах и суставах, он только кричал, а потом стонал и скулил, сорвав голос. Казалось, порой пытка прерывалась, но потом начиналась снова. В момент очередной полусекундной передышки мелькнула облегченная мысль, что осталось совсем немного – наследие рода ещё в Век Костров закрепило порог, вслед за которым наступала смерть от болевого шока. Никто из Малфоев никогда не ломался на пытках – они умирали раньше. Еще один круг преддверия Ада, и Люциус почувствовал, как его сознание обволакивает прохладная звёздносияющая тьма, сулящая покой и безопасность – и улыбнулся…

Шлепок по губам, потом по щеке заставил молодого мага открыть глаза.

- К сожшшалению, ты мне ещшшшё нужшшшен жшшшивым, неблагодарный щшшшенок, - прошипел рядом знакомый голос. – Придётссся придумать другое наказсссание в меру твоего предательссства. Ссстолько лет я благоволил к тебе, жшшшдал, пока ты одумаешшшься и выполнишшшь сссвой долг, ссстолько лет я давал тебе поблажшшки, как никому, и чшшшто получшшшил в благодарносссть?!.. Прекрасссно! Я напомню тебе, кому ты принадлежшшшишшшь! Есссли не хочешшшь добровольно и ссс лассской, значшшшит, будет насссильно и чшшшрезссс боль!..

Люциуса рывком перебросили на живот, задрали мантию, спустили брюки. Внутренности обжег холод очищающего заклятия, а потом… Волдеморт вошёл в него без подготовки, благо все мышцы после пытки были безвольно расслаблены, и хоть заклинание смазки он применил.

Это было действительно больно после долгих лет воздержания, но, конечно, не так мучительно, как многократное Курцио. Унизительно, страшно, горько, но всё же… это было то, чего он так долго хотел. И его магия отозвалась пульсацией в такт магии первого партнёра, и тело уже через полминуты охватил жар возбуждения, дрожь и истома. Почти забытое ощущение заполненности, принадлежности вызвало волну восторга, и тот вытеснил все другие чувства, заставив подняться на руках, толкнуться навстречу, глубже принимая в себя и исторгая стон удовольствия, а не боли…

…Они кончили почти одновременно, хотя Люциусу никто и не помогал рукой. В посторгазменную минуту, прежде чем Волдеморт отстранился от него и сел рядом, аристократ ощутил незамеченное раньше, во время секса: сухость кожи любовника и её холодность, когда ей следовало бы пылать, но это не вызвало у него того протеста и отвращения, что в миг прозрения.

Послышались глубокий вздох и выдох.

- Вот и скажи, как можно кому-либо доверять, - спокойно и тихо заговорил Тёмный Лорд, - если даже лучшие из вас норовят предать, едва только заметят лазейку или что-то непонятное, что не могут осмыслить своим скудным умишком?

- Прости, - прошептал Люциус в пол и, сделав усилие, заставил себя перекатиться на спину.

Уставился в темноту над собой, где терялся высокий потолок зала. Свечи горели лишь у дальней стены, за креслом Лорда, и у входа.

Всё тело болело, но даже последствия Круциатуса не могли заглушить чувство удовлетворенности сексом, которое впервые за много лет пело не только в теле, но и в магии.

- Я не предавал, мой Лорд. Я… наоборот, я боялся нарушить приказ, прийти, пока он не выполнен, - Люциус прикрыл глаза, закусил губы, а потом решился: - Я все эти годы ждал, Марволо, когда ты позовешь меня, но ты не звал, и я решил, что больше тебе не нужен. Если ты ещё хочешь меня, мне все равно, как ты выглядишь. Та реакция… это был просто шок, Марволо! Неожиданность, случайность. Я не…

- Тогда убери все щиты, - последовал приказ. – Немедленно!

Малфой дернулся всем телом и обхватил себя руками, чтобы сдержать дальнейшую дрожь.

Все щиты?.. Это было… страшно. И стыдно. Открыть все свои тайны и маленькие секреты, неблаговидные поступки, опасные сомнения?..

- Ну?! – в голосе накалилась угроза.

Пути назад нет. Его почти никогда не бывает. И Тёмный Лорд всегда получает то, что хочет. Лучше дать это добровольно, чем ждать, когда он возьмет желаемое силой. А он, скорее всего, возьмёт, потому что после длительной пытки Люциусу не хватит на серьёзное сопротивление сил. Да и чего можно добиться сопротивлением? Лишь спровоцировать новую волну гнева, недоверия и подозрений в предательстве.

- Как прикажет сюзерен, - прошептал светловолосый маг и погрузился в свое подсознание, раскрывая двери, убирая заслоны, отодвигая завесы везде, где они были.

Закончив, устранив все препоны, кроме одной, замкнутой ключом крови и жизни, он открыл глаза и встретил взгляд алых глаз с узкими вертикальными зрачками.

…Глубокая легилиминция оказалась неприятной, но не настолько болезненной процедурой, как ожидал Люциус. А, может быть, он был уже настолько измождён, что даже болевые рецепторы не реагировали в полную силу… Или Волдеморт был аккуратен и сознательно не причинял ему боли там, где её можно было избежать.

Воспоминания от раннего детства до последних минут мелькали в сознании аристократа порой последовательной чередой, порой хаотично, и сквозь них, где-то в реальном мире он слышал редкие комментарии:

- Теперь ты меня боишься… не первый год. Страх наказания вместо желания угодить – не слишком хорошо, но приемлемо… Считаешь меня безумным?.. Глупый мальчишка! После всех моих уроков, всех моих наставлений принять за сумасшествие результат истинного торжества тёмной магии! Вот и бери после этого учеников… Ха-ха, какой ты у меня, оказывается трудолюбивый! Жена должна молиться на тебя… Слабосильная девчонка, похоже, бесплодна… Посмотрим раньше… Вот это я сохраню!.. Ах, ты хитрый шпион, скользкая змейка… А-а-а, так вот когда Абрахас проболтался… Умненький мальчик, наш факультет может гордиться тобой… радует, что хоть что-то из моих уроков ты усвоил… Безоблачное детство… Даже забавно смотреть на себя в роли доброго дядюшки со стороны… А это что такое? Люциус!

Зрительный контакт был разорван, аристократ чувствовал себя выпотрошенным, а в алых глазах Тёмного Лорда снова разгорался гнев.

- Ты пытался обмануть меня?!

- Я надеялся, что ты её не найдешь, - признался Малфой, с трудом сглотнув пересохшим горлом. – Это печать крови и жизни на тайнах наследия рода. Я не могу её снять. Пожалуйста, поверь мне! В момент насильственного слома она убьёт меня.

- Что, настолько важные тайны? – скептически хмыкнул Волдеморт.

- Каждый род считает свои тайны наиважнейшими.

- Настолько важные, что стоят уничтожения самого рода путём убийства его единственного представителя?

- Эта печать была наложена в Век Костров, и тогда считалось, что стоят. Кроме того, я не последний Малфой. Есть ещё французская ветвь, - чуть тише: - И сквибы.

- Сквибы? Объяснись!

- Сквибы в нашем роду рождались редко, и мы никогда не поддерживали с ними прямой связи после выдворения их в маггловский мир, но всегда следили за ними, и если требовалось, незаметно помогали, потому что на этих пожухших ветвях иногда появлялись свежие почки. Так мы обновляли кровь. Все магглорожденные, когда-либо за века введённые в род Малфоев – это потомки наших собственных сквибов.

Алые глаза подозрительно прищурились.

- Как… экономично и расчетливо! Ни ты, ни твой отец никогда не рассказывали мне об этом. Недостойная скрытность для верных вассалов.

- Мы не были уверены, что вы одобрите такую практику, мой Лорд, - честно отозвался Люциус.

- Но не собирались от неё отказываться, - хмыкнул Волдеморт. - Я вынесу своё суждение по этому вопросу в ближайшее время, а свои тайны за печатью крови и жизни… ладно, можешь их сохранить! Если ты мне солгал сейчас, рано или поздно я об этом узнаю, а вот твой хладный труп мне действительно не принесёт никакой пользы. Поднимайся, Люци! Можешь встать?

Он смог. Почти смог. Начал заваливаться на бок, уже встав на ноги. С недовольной гримасой Волдеморт поддержал его, затем отстранился и бросил несколько чистящих заклятий на пол, убирая все возможные следы того, что здесь произошло что-то сверх обычного наказания пыточным проклятием, снова повернулся к молодому аристократу, хмуро оценивая его состояние.

- Сам до аппарационой зоны дойдёшь? Или вызовем эльфа?

- Не надо, Марволо, спасибо. Я дойду до каминного зала. У Беллы болтливые эльфы.

- Ну, смотри, - Тёмный Лорд бросил ещё один испытующий взгляд на Малфоя, потом чуть пожал плечами и двинулся к двери. – Завтра я возвращаюсь домой. Прикажи приготовить мои старые апартаменты.

Люциус, пытавшийся в этот момент сделать пробный шаг, едва не потерял равновесие.

…И всё стало, почти как раньше - в юности Люциуса, а не в последний предсвадебный год. Почти, как раньше – и всё же не совсем. Теперь в поместье не было отца и учителей, вместо этого вновь, как в последний год перед свадьбой, проводились собрания Пожирателей Смерти. Члены Внутреннего Круга мельтешили по мэнору днём и ночью, впрочем в хозяйское крыло, где располагались и комнаты Тёмного Лорда, без разрешения соваться не смели. Даже Беллатриса, могущая воспользоваться правами родной сестры хозяйки дома, соблюдала такт. Пока Волдеморт не спускался из своих комнат, Пожиратели ждали его внизу и, максимум, смели просить домовых эльфов оповестить Лорда о своём прибытии.

Нарцисса получала теперь супруга в свою постель строго по расписанию, не чаще раза в неделю. Северус Снейп поселился в гостевых покоях Малфой-мэнора и оккупировал лабораторию, не только варя зелья по обычным заказам Тёмного Лорда, но и получив от него приказ в кратчайшие сроки решить проблему бесплодия четы Малфоев или хотя бы найти её причину. Волдеморт своим делиться не любил, и Люциус подозревал, что стоит Нарциссе зачать, как путь на супружеское ложе будет ей навсегда заказан. Впрочем, молодого аристократа это вполне устраивало. Ему более чем хватало сексуального внимания со стороны своего сюзерена, который, казалось, решил наверстать упущенные, прошедшие порознь годы.

Всё ухудшающаяся внешность Тёмного Лорда действительно Люциуса Малфоя волновала мало. Их магия всегда во время акта пела в унисон и сплеталась в танце. Что ещё было нужно? Волдеморт оставался на вкус Малфоя великолепным, искусным любовником, хотя и несколько более жестоким и требовательным, чем прежде, но Люциус был достаточно вынослив, чтобы прихоти своего господина стерпеть и даже получать от них удовольствие. Аристократ снова занял спальню главы рода, и Тёмный Лорд приходил к нему, когда возникало желание, а возникало оно, как не странно, довольно часто.

Слухов о причине возвращения Волдеморта в Малфой-мэнор после длительного отсутствия среди Пожирателей не ходило, или они были кем-то пресечены в самом зародыше. Внутренний Круг вёл себя так, словно поместье Малфоев и впрямь было родным домом их сюзерена. В одну из ночей, в неге покоя и уюта, которая пришла после секса, Люциус рискнул спросить Марволо, в чём причина такого поведения членов тёмного ордена.

- Старшее поколение воспитало их так, что они считают Малфой-мэнор моим домом, но, конечно, им, как и тебе, никто не говорил причины. Даже в моем поколении её знали не все, - ответил Волдеморт неспешно, явно погрузившись в воспоминания. – Мы стали побратимами с твоим отцом на седьмом курсе… Хм, твой дед страшно сердился! Абри не спросил тогда у него ни совета, ни разрешения… Магия признала наше побратимство, но твой дед пошел против её воли и отказался принять меня в своём доме. Абри мне позднее говорил о своём подозрении, что именно откат за этот отказ стал причиной ранней смерти твоего деда…

На языке вертелся вопрос, Люциус и хотел его задать, и боялся. Когда он, наконец, обуздал свои эмоции и убедил себя, что спрашивать было бы слишком рискованно, любовник повернулся к нему лицом и запустил руку в его распущенные волосы, заставляя приподнять голову, выгнуть шею.

- Какой же ты трус, Люци! Спроси уже, наконец. Разве не чувствуешь, что сейчас можно, и я тебе отвечу?

Молодой маг судорожно переглотнул и через силу вытолкнул из себя:

- Ты… убил отца?

- Нет. Я не настолько глуп, чтобы убивать побратима. Магия такого не прощает, ты должен и сам это понимать. И, кроме того, как бы мы с ним порой не ссорились, я любил Абри… хотя и не очень-то понимаю, что такое эта «любовь». Но если я к кому-то это странное чувство и испытывал, то только к членам вашего блондинистого семейства… возможно, именно потому что нас связала кровь через магию обряда. Или потому что в самом начале моего пути Абрахас был единственным, кто отнёсся ко мне с интересом и без предвзятости, а ты должен понимать, как тяжело было на первых порах нищему мальчишке, считавшемуся магглорождённым, на Слизерине… Или, возможно, потому что Абри был моим первым любовником, как и я его… Или, быть может, оттого что он был одним из первых, кто назвал меня сюзереном, и точно первым, кто сказал мне, что присяга нужна, и единственным, кто помогал мне готовить обряд и прописывать слова клятвы… Можно долго искать варианты.

- Тебе не хватает его?

- Порой. Как и тебе, думаю…

- Да.

В такие ночи Тёмный Лорд иногда приоткрывался, иногда рассказывал о себе – о детстве, юности, годах странствий по миру. Так Люциус узнал тайны за семью печатями – о том, что его любовник был полукровкой, воспитанным в маггловском приюте; о том, что он подтвердил своё наследование роду Слизерин в Гринготтсе и обнаружил, что это лишь слова на пергаменте, что от Основателя не осталось ни сейфов с деньгами, ни недвижимости; о том, что первым проведенным над собой ритуалом он выжег в себе кровь своего отца-маггла; о том, что этого самого отца он убил в возрасте шестнадцати лет вместе с дедом и бабкой. Порой Люциуса ужасала та огромная мера доверия, которую ему внезапно стал давать Волдеморт – люди с такими знаниями, как правило, долго не жили. Но потом он понимал, что доверие небеспричинно и смирялся, и задавал вопросы снова, надеясь лишь, что Марволо никогда не пожалеет о своей откровенности.

Хотя никаких скабрезных слухов среди Пожирателей и не ходило, лорд Малфой чувствовал изменившее отношение к себе. Теперь он воистину, а не только на словах был правой рукой Тёмного Лорда – все дела ордена проходили через него, часть отчетов Волдеморт даже не желал слушать, сразу переадресовывая исполнителей к нему. Он мог теперь отменять некоторые операции или назначать те, которые считал целесообразными, мог решать часть проблем излюбленным дипломатическим путем и закулисными играми, а не насилием и открытым противостоянием с действующей властью. Количество Круциатусов от Лорда на собраниях уменьшилось, и все заметили, что прилюдно Люциус не бывает наказан никогда (наедине это порой всё же случалось, когда на Волдеморта находило очередное затмение). В целом, Лорд после возвращения в Малфой-мэнор стал вести себя куда спокойнее, чем в первой половине 70-х, и вспышки ярости были теперь только временными помрачениями рассудка, только вспышками, которые можно было пережить, ожидая просветления сознания Тёмного Лорда. Аристократия приободрилась, увидев, что Наследник Салазара Слизерина не потерял окончательно свой блестящий ум вслед за красивой внешностью. Хоть вслух об этом разговоров и не было, подношения лорду Малфою и усилившийся поиск его благосклонности однозначно показывали, кому именно чистокровные приписывают положительное влияние на Тёмного Лорда. Только Беллатриса Лестрандж порой в расширенном семейном кругу сердито ворчала на Люциуса, обзывая его «сердобольным ангелочком», «сострадательным лентяем», «слабаком» и «хаффлпаффцем» за очередные отмены террористических акций. Впрочем, та же самая Белла, когда случайно услышала, как рядовой Пожиратель со смешком назвал её зятя «королевой-заступницей», взбесилась настолько, что приложила его последовательно Круцио, Инфлэтусом и Обливейтом – последнее, видимо, во избежание рецидива. Это был единственный случай комментария, граничащего с неприличной сплетней, который Люциус о себе слышал за всю вторую половину 70-х годов. Если кто-то и осмеливался обсуждать его отношения с Тёмным Лордом, то только за закрытыми дверями и под сонмом заклинаний приватности.

Гражданская война продолжалась, и Люциусу постоянно казалось, что он балансирует на режущей кромке клинка – между «мой Лорд» и «Марволо», между доверительными беседами в постели и очередными вспышками безумия Волдеморта, между желанием сократить количество жертв и пониманием, что жалость по отношению к врагам недопустима. Это были тяжёлые годы. Но среди мрачных будней случались и праздники. Тактика зрелищного замедленного выхода с торможением из аппарации, похожая на падение тёмных дымных призраков на землю сверху, была придумана Люциусом и стала, по словам Тёмного Лорда, лучшим подарком на его день рождения 1977 года. Волдеморт отдал приказ обучить весь Внутренний Круг этому приему, и вскоре подобное пугающее появление стало своеобразной визитной карточкой Пожирателей Смерти. А Люциуса, не забывшего сделать Марволо и материальный подарок, залюбили в ответ до такой степени, что он весь следующий день не спускался на общие трапезы, опасаясь, что не сможет сидеть на жёстком стуле достаточно спокойно и ровно.

…Осенью 1979 года Нарцисса, наконец, забеременела, и Малфой-мэнор окутала атмосфера радостного ожидания.

…А потом, однажды морозным январским вечером, примчался, опоздав на собрание, всклокоченный Северус Снейп и доложил Лорду, что подслушал отрывок пророчества о том, «кому хватит могущества победить Тёмного Лорда».

Люциус мысленно взвыл и страшно разозлился на своего протеже – слоняется, где ни попадя, всюду суют свой длинный нос, и ладно бы при этом отсортировывал ворованную информацию, что кому можно говорить, что кому нельзя, так нет же, всё норовит из под опеки Люциуса вырваться, выслуживается перед Тёмным Лордом, малолетний идиот! Малфой успел уже хорошо изучить, когда и откуда накатывают приступы безумия Волдеморта, что становится для них стимулами. И этот огрызок болтологии, подслушанный в (подумать только!) трактире, был именно таким стимулом.

Люциус не успел что-либо сказать или сделать, Лорда накрыло. Приступ продолжался больше недели, и даже секс не умиротворял Марволо, как обычно. Потом всё-таки отступило, и они смогли поговорить. Малфой, уже собравший к этому времени материалы на пророчицу, аргументировал свою точку зрения не только наследственной убеждённостью в том, что предсказание – это не фатум, не рок, а лишь предостережение, тень многовариантного будущего, но и тем, что Сивилла Треллони – бездарная шарлатанка, чьего провидческого дара хватит лишь для выступлений в маггловских балаганах. С первым аргументом Волдеморт на словах согласился, второй – принял к сведенью, но это нисколько не ослабило его навязчивую идею, скорее наоборот – Люциус заметил все признаки приближения нового приступа. Уже в отчаянье он указал на то, что пророчество может быть игрой Дамблдора, ловушкой, и Лорд даже успел в третий раз согласиться, прежде чем его снова накрыло.

Остаток 1980 и весь 1981 год стали для Люциуса Малфоя сначала испытанием его выдержки и терпения, а потом проверкой всех его связей, слизеринских качеств, умений и навыков.

Сначала это был непрекращающийся кошмар наяву – Тёмный Лорд большую часть времени находился в помрачённом состоянии сознания, вывести его из которого удавалось изредка и лишь ненадолго. Акции устрашения участились, и Люциус был снова отодвинут в сторону от планирования стратегии и выработки тактики операций. За ним, по-прежнему, оставалась работа с министерством и экономическая деятельность, но если вторую задачу он решал привычно, то с первой проблемы росли, как снежная лавина, грозящая похоронить всё и всех под собой: старые связи рвались, проверенные люди отказывали в сотрудничестве, новых невозможно было завербовать. Магическая Англия задыхалась в пароксизме ужаса. Усилившийся по приказу Тёмного Лорда, находящегося в сумеречном состоянии сознания, террор сделал то, чего не могли сделать все проповеди и призывы победителя Гриндельвальда – обывательское большинство, которому не было дела до борьбы идеологий в предыдущие годы, выбрало так называемую «сторону Света», метнувшись под крылышко председателю Визенгамота. И это стало началом конца, потому что если в 70-х годах речь ещё шла о противостоянии двух политических партий, действующей власти и оппозиции, то к 80-му году соотношение сил изменилось: не стало больше политического большинства и меньшинства, остались только законопослушные граждане и преступники. Люциус хватался за голову, буквально готов был рвать на себе волосы в тиши и мраке своего кабинета, но ничего уже не мог исправить, как бы ни пытался. Те, кто ещё недавно сохраняли нейтралитет, сегодня не хотели с ним даже заговаривать.

Единственным ярким пятном чудовищного 80-го года, было рождение в начале июня месяца наследника рода Малфой. Белокурому сероглазому малышу, гулькавшему в своей колыбели, было невдомек, что мир вокруг него рушится, а протягивающий ему палец и слабо улыбающийся отец находится на последней стадии психического истощения. От нервного срыва и лихорадки Люциуса спасло только воцарившееся на два с половиной месяца прояснение в сознании Тёмного Лорда, причём причиной этого чуда стал новорождённый.

- Совсем не похож на тебя, - услышал Люциус, склонившийся над колыбелью сына, знакомый голос с такой спокойной задумчивой интонацией, какую почти уже успел забыть. – Блэковские черты, тонкая кость.

- Марволо? – обернулся он с несмело просящейся на губы улыбкой.

- Назови его Драконом, - отозвался Волдеморт. – Отпрыск Несущего Свет имеет свои крылья.

Люциус вздрогнул. Что это? Он не может знать, печать крепка… Догадка? Или прозрение безумца?

- Пусть будет «Драко», - прошептал он в ответ.

…В обряде имянаречения участвовала вся расширенная семья, включая Лорда. И, возможно, это именно новая жизнь, новая кровь придала ненадолго силы родовому камню, истощенному до этого, как и глава рода, чтобы защищать сознание побратима по крови и дважды партнёра по праву первой ночи от безумия. Наступило временное затишье – два месяца передышки, почти покоя, почти счастья. Надолго сил родового камня Малфоев не хватило, сознание Волдеморта снова затмилось, чтобы никогда больше не проясняться.

В конце тех двух последних спокойных летних месяцев Люциус и получил на хранение дневник Т. М. Риддла. У него опустились руки. Если до этого он ещё хранил робкую надежду, что безумие сюзерена временно и излечимо, то теперь она исчезла окончательно.

…Весь 1981 год до трагического Хэллоуина глава рода Малфой прожил словно по инерции, привычно выполняя рутинные обязанности и новые, добавившиеся к ним, отцовские, узнав между делом о нападении Лонгботтомов на лондонский особняк Лестранджей, в результате которого Белла потеряла ребёнка, о результатах поиска детей пророчества и о предательстве Снейпа. Он безэмоционально соболезновал, сожалел, утаивал, словно и здесь выполняя какую-то обязательную, нудную работу. Все чувства, казалось, выгорели. Носить холодную маску спокойствия не составляло никакого труда. Он лежал ночами один в просторной постели, бездумно глядя в потолок, но холод таких ночей был всё же лучше тех, когда Тёмный Лорд вспоминал о нём. Секс с погруженным в безумие Марволо даже отдалённо не напоминал занятие любовью, это был какой-то мучительный, почти механический процесс, к тому же ещё довольно болезненный и часто не приносивший удовольствия даже на физическом плане. Отказывать Люциус не пробовал – в конце концов, даже если чувство самосохранения притупилось, ему были дороги жизнь и будущность сына.

Смерть Волдеморта не принесла облегчения, только тоску, безысходность и новый ворох дел, которые требовалось решить немедленно.

Себя Люциус очистил от обвинений в сообщничестве достаточно просто. Кто бы там из «светлых» не бурчал недоверчиво в кулуарах власти, что мастер Империуса не мог сам находиться под ним годами, с юридической точки зрения его оправдание было не замутнённым – не подкопаешься. Во-первых, он задействовал такие резервные связи и долги, субъекты которых были кристально чисты перед правящий кликой или сами являлись её частью. А во-вторых, никто из Пожирателей Смерти не был настолько глуп, чтобы свидетельствовать против него; все рассчитывали на его помощь. Он вытащил всех, кого смог. Процессы следовали один за другим, по законам военного времени. Он работал на износ, но успевал далеко не всегда и всюду. Зачастую, как с Долоховым, он просто не успевал вмешаться. Или это было совершенно бесполезно, как в ситуации с Лестранджами, против которых имелись многочисленные свидетельские показания. Он только посмеялся, когда прочитал в газете, что «святой» старичок взял его бывшего протеже на поруки. Это было только к лучшему, потому что Люциус так и не смог до конца простить Снейпу обрушившего всё сообщения о пророчестве, да и точная информация о переходе зельевара на «сторону Света» не прибавляла очков симпатии предателю. Нет, Малфой, конечно, постарался бы вытащить его, так как в 80-м по глупости (не иначе, сумасшествие Лорда было заразно), на радостях и в благодарность за зелья, которые помогли, наконец, Нарциссе зачать, сделал его хранителем магии Драко или крёстным, как принято стало говорить в угоду грязнокровкам… постарался бы, но мараться контактами с предателем не хотелось, и без того на душе было невыносимо тяжело, и даже успешно организованные оправдания некоторых соратников не облегчали камня на сердце.

Он выкарабкался сам, сохранил семью, достаток и положение в обществе, он даже расширил своё влияние, получив вассалитет некоторых родов, которые прежде кланялись только Тёмному Лорду. Кто-то назвал бы это победой, но лорд Люциус Малфой знал, что мелкая победа не отменяет глобального поражения. Он был одним из проигравших в этой войне, он потерял многое – то, что отныне было не произносимо. Он просто сумел выжить и затаиться, как змея перед новым броском. Пришло время копить силы и ждать. И вспоминать – вспоминать бесконечно.

Где-то над миром

Он стоял в центре радуги. Впрочем, «стоял» - неправильное слово. У него снова не было тела, совсем никакого – он был просто бесплотным духом. А вокруг него сверкали, переливались, перетекали оттенками красные, оранжевые, жёлтые, зелёные, голубые, синие и фиолетовые цвета. И больше здесь не было ничего - ни форм, ни звуков, ни вкусов, ни запахов – ничего.

Однако внезапно какой-то звук появился – то ли высокая нота от струны арфы, то ли еле слышный перезвон колокольчиков. Прямо напротив него, если к этому месту были применимы обычные пространственные соотношения, возникло лицо… или скорее маска – неподвижная, мерцающая нежным сиреневым светом. Пару мгновений ничего не происходило, а потом открылись сияющие чистой магией глаза, и задвигались губы.

- Дары Магии были даны от рождения… Часть отняли… Часть растерял… Часть не смог использовать… Поражение временно… Ты – меч мой… Стать щитом для благословлённых мною… Мои надежды с тобой… Дам последний дар… Используй с умом… Поклонись и проси… Проси силы у мага доменов, что стоял годами справа от тебя неузнанным… Назовёт своим героем… Будет победа… Нет – изберу другого и отрину тебя …

Он тонул в многоцветии бликов, а слова духа эхом звучали во всей его сущности.