Автомобильное оборудование

Psycho
(Saur_Incarnated)

Долгий путь в никуда

В соавторстве с Babe Mause (совместная разработка идеи) и Say me an Angel (боевые сцены).

Рейтинг: R.

Краткое содержание: История жизни Реми - его путь от бедного мальчика-сироты до известного и уважаемого служителя культа Темной Владычицы Мараны.

Примечание: в тексте и эпиграфах использованы песни группы "АРИЯ".

В воздyхе пахнет бедой
Целых две тысячи лет,
Жизнь так жестока
Hа этой пpоклятой земле...

Ветеp в твоих волосах
Тот же, что вечность назад,
Вpемя застыло,
Лyна и солнце встали в pяд...

Улететь бы птицей, пpочь от пpоклятой земли,
С небом чистым слиться - вот о чем мечтаешь ты...

Беги, беги за солнцем,
Сбивая ноги в кpовь
Беги, беги, не бойся
Игpать сyдьбою вновь и вновь.
Лети, лети за солнцем
К безyмствy высоты.
Лети, лети, не бойся,
Так можешь сделать только ты...

Мyжество есть лишь y тех,
Кто ощyтил сеpдцем стpах
Кто смотpит в пpопасть,
Hо смотpит с гоpдостью в глазах

С белым пеpом в волосах,
Словно языческий бог,
Ты пpыгнyл в небо,
В гpемящий гpозами поток.

Ты yпал со стоном, опаленный высотой,
Hа земле pожденный, снова должен стать землей...

Детство

Бежать… бежать бежать бежать, оставляя за собой ужас, боль и острый запах дыма. Деревня горит, горят дома, трава, телеги, и где-то там, в безумном аду, горят тела его родителей. У отца проткнуто горло, и кровь все еще течет тоненькой струйкой из рваной раны; мать побелевшими пальцами стискивает ручку застрявшего в груди топора; но надо бежать, потому что огромные глаза преследуют его, сейчас догонят. Еще немного…

Спотыкаясь о тела, он бежал и кричал на пределе маленьких детских легких - совсем еще ребенок, малыш без роду и племени - теперь… никого нет, остались только глаза, хищные, искаженное злобой лицо, и сверкающий меч, занесенный для последнего удара…

...

Реми резко сел на постели, в последнюю секунду заставив крик замереть в горле. Кошмар. Снова тот же кошмар, вновь и вновь настигающий его ночью. За что Темная Владычица карает его, посылая такие сны?

С тех пор, как наемники сожгли деревню и убили родных, прошло полных шесть лет, но сон то и дело возвращался, бередя душу. Снова тот же запах, что остается даже тогда, когда от видения не осталось и следа, и перекошенное лицо с невменяемыми глазами.

Осторожно выскользнув из-под тряпки, выполнявшей роль одеяла, он на цыпочках прокрался к окну и выглянул во двор. Темно - но его глаза прекрасно видели в темноте, и он, не найдя в обозримой близости ни одного старшего саввата, облокотился на каменный проем окна. Вверху, сияя звездами, раскинулась Сумеречная Долина. Наметанный глаз без труда нашел яркие звезды - олицетворения Кан-Киро. Их было восемь, но отсюда он видел только две: звезду Кандры - глаз в созвездии Прыгнувшего Саввата, и еще одну - камень в рукояти Ритуального кинжала. Звезду их Кан-Киро, чье имя не произносят вслух служители храма. Не произносят, потому что не знают; да и зачем, если храм у нас одноглавый, а значит Кан-Киро только один?

Вот и сейчас, глядя на мерцающую звезду, он вспоминал. Мысли об Учителе, какими бы пугающими не были, имели одну хорошую сторону - помогали отвлечься от ночного кошмара. "Бороться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться" - так говорили мудрецы, и Реми был глубоко уверен в их правоте.

Кан-Киро… в конце концов это человек, его можно увидеть, потрогать. Это не сон, где теряешься в калейдоскопе ужаса и огня, где не можешь бежать, когда хочется, не можешь думать, когда надо, где ничего не можешь…

Кан-Киро. Это тоже страх. Реми никогда не видел его лица, только глаза - кровавые рубины, поблескивающие из-под капюшона. Черный балахон скрывал тело, и лишь давал представление о его росте, огромном, под два метра, если не выше. И руки у него странные, хоть он и прятал их все время, ходили слухи, что они у него из стали.

Что ж, через два года, перейдя на вторую ступень послушничества, он узнает это наверняка. Старшие савваты жили совсем не так, как его малыши-одногодки. Они ели больше и условия у них в крыле были лучше, и их больше почти никто не поучал (все-таки Кан-Киро только один, а савватов там ровно две дюжины). Однако их почему-то не выпускали за ворота храма.

Эта маленькая деталь не нравилась Реми, и он, сдув со лба прядь шелковистых волос, высунулся из окна чуть дальше, в попытке рассмотреть окна северного малого крыла, где размещались комнаты старших. Окна зияли черными провалами на сером камне, однако это еще не означало, что все спят. Вот он, например…

С этой мыслью Реми скользнул обратно в комнату и в кровать. Натянул до подбородка тряпочку-одеяло и подумал, что возможно его видели, те кто может быть не спал этой ночью в соседнем крыле. Если это был что-то из старших, тогда дело ограничится парой дней в подвале, ведь проступок-то несерьезный. А вот если кто-то из Детей Мараны… тогда могло быть все что угодно, вплоть до смерти. А, видит Сумрак, Реми не хотел умирать. Совсем не хотел.

Закрыв глаза, он постарался расслабиться и вскоре уснул.

* * *

Из зыбкого сна его выдернул низкий гул, отдававшийся вибрацией в костях - колокол в глубине храма отбивал подъем. За окном только-только занималась заря, промозгло-холодный воздух заставил руки покрыться гусиной кожей, когда Реми выскользнул из-под одеяла и, быстренько натянув штаны, побежал вниз по лестнице.

Сейчас преимущество в скорости: чем быстрее спустишься во двор пред ясны очи курирующего саввата, тем больше шансов, что не ты, а кто-то другой из также спешно вскочивших с соседних кроваток детей, окажется в числе последних восьми прибежавших. И тогда не тебя, а их заставят стоять на кулачках во время первого часа занятий. Что ж, как бы там ни было, но такой стимул раз за разом безотказно поднимал в пять утра даже самых больших любимцев царства Морфея.

Сегодня он успел одним из первых, и переводил дух, успокаивая колотящееся после бега сердце, пока савват отсчитывал восемь последних прибежавших. Оставив их стоять на кулачках, он не спеша удалился к парапету, откуда обычно наблюдал занятия. В то же время другие савваты разбирались с группками. Детей делили произвольно, в зависимости от успеваемости, чтобы подогнать отстающих под общую планку. Маленькие кучки малых - от десяти до четырнадцати лет - вскоре выстроились в более-менее ровные ряды и принялись отрабатывать удары и блоки. Утро - лучшее время для боя, разогревает кровь и прогоняет сон.

Удар, блок, еще удар, косой выпад - сейчас Реми не мог думать о чем-то другом, только о правильности собственных движений. Ошибки на тренировке - лишние синяки на спарринге, а какому маранцу нужны синяки? "Дарящий любовь и смерть должен и выглядеть, как квинтэссенция любви и смерти - а значит, красиво" - так сказал однажды Сын Мараны, после того, как подарил Реми страсть. Реми не знал, что такое "квинтэссенция", и из общего смысла фразы выловил лишь суть: синяки для маранца - это плохо.

Четыре часа упражнений: здесь все, от жестких приемов до гимнастики и искусства танца. Затем еще четыре часа практически неподвижного сидения: чтение, математика, различные науки, зазубривание "Кодекса веры". Сегодня "прямой" день. Еще бывают "дробные", когда физическая и умственная работа чередуются. Реми помнил первые месяцы послушничества, когда в "прямые" дни едва мог заставить себя уткнуться носом в книгу, чувствуя как рубашка прилипает к мокрой спине. Только потом он сумел научиться ждать - после занятий все отправятся к Падающей Воде и приведут себя в порядок.

Падающая Вода была еще одной достопримечательностью храма Мараны. Огромный полукруглый бассейн, где в центре возвышалась глыба из камней, по которым, имитируя водопад, текла вода. Как только заканчивались занятия, малыши, дождавшись разрешающего знака, срывались со своих мест и прыгали в бассейн. Там можно было умыться, вымыть волосы, даже выстирать одежду - вода вытекала через дыры у бортика с огромной быстротой, сверху текла новая, потому бассейн всегда был чистым.

Искусство купания в бассейне состояло в том, чтобы первым залезть в одну из нескольких удобных ложбинок в каменной глыбе. У них есть несколько существенных преимуществ: там тебя не будут пинать со всех сторон, там вода льется полукругом, что несравнимо приятнее, чем стоять под тоненьким ручейком, где и голову-то вымыть не получится.

А еще там тебя меньше видно. Нет, никто давно не стеснялся собственной наготы - после первых уроков любви такие условности казались какими-то глупыми. Просто там тебя не заметит проходящий мимо старший савват или, во имя Темной Владычицы, Дитя Мараны. Не слишком приятно, если ты только окунулся в прозрачную воду и наслаждаешься долгожданной прохладой, и вдруг тебя выдергивает чья-то рука и тебе приходится принимать чужую страсть.

А потом времени понежиться в воде уже не будет - если ты, конечно, дорожишь обедом. Реми, лично, дорожил, потому как ужин был более чем скромным, и если обед почему-либо пропускался, то на следующий день на четыре часа упражнений просто могло не хватить сил. Так что обед - это святое, и пропускать его нельзя.

Быстренько проглотив ломоть черного хлеба, пучок странных зеленых листиков и тарелку жидковатой, но все же довольно вкусной каши, и запив все это водой из глиняной кружки (по секрету, Реми эти самые кружки очень нравились - когда-то дома, еще у мамы, он пил почти из такой же), дети снова в спешном порядке собирались во дворе.

Здесь старшие савваты раздавали задания. Что угодно: принести хлеба (на который, правда, не давалось денег), отдать бархатный мешочек Кривому Джо (при этом умалчивалось, кто это такой, и где его искать), однако все это требовалось сделать до заката. Пришедшие после захода солнца просто не пускались внутрь. А ночь за воротами не пережил еще никто. В городе опасные ночи - Реми прекрасно это знал.

Сегодня ему выпало стащить колечко Лилан де Вита. Слава Маране, он знал кто это - дочь торговца шерстью. И колечко это он не раз видел - частенько забегал к ним, как только выдавалась свободная минутка. Они думают, что он - сирота беспризорник, обретающийся в Доме Сострадания. Даже предлагали его усыновить… Пусть думают так. Быть адептом Мараны не слишком-то почетно в Городе Солнца.

Временами, сидя в мокром подвале или тихонько вскрикивая под ударами старшего саввата, он подумывал, что возможно ему действительно стать им сыном и уйти из храма. Только каждый раз его останавливала одна и та же мысль. Месть. Как он отомстит за родителей? Кто как ни он вырвет эти безумные глаза с искаженного яростью лица убийцы?

Потому он не уходил.

Выбравшись за ворота, он потуже затянул начавший было болтаться кожаный браслет - его обратный билет на территорию храма - и бодро потрусил по дороге, оставляя на песке цепочку босоногих следов. Значит, колечко… великолепно, что он уже знает хозяина вещицы. Он вообще многих успел узнать: пока другие отдыхали, он бегал и заводил знакомства по всем углам. Потом, ишь смотри, пригодились - пока одногодки искали нужных людей, он уже доподлинно знал, кто есть кто и где его искать, и сосредотачивался на главном - как забрать вещицу. Вот как сейчас.

Наконец он перед нужной дверью. Тихонько постучал. Открыл огромный мужик в светлой рубахе, нахмурился, потом его лицо разгладилось, а кустистые брови поползли вверх.

- Давно не заглядывал, Сааб.

Реми весело улыбнулся.

- Грешен, ибо долго не ступала моя презренная нога в сей радушный дом.

Торговец расплылся в улыбке. Ему нравятся витиеватые обращения. И я это знаю. Но вот на пороге появляется непосредственно объект сегодняшнего задания - дородная шатенка лет тридцати. Она еще молодится, но замужества ждать не приходится - уродка каких свет не видел. Она и по сравнению с горожанами смотрится гнусно, а уж когда пол дня проводишь в храме Мараны…

Там все красивы. Лица разные, но всегда приятные для глаз, некоторые - просто завораживающие, по крайней мере так говорят. О детях еще рано судить, но тела взрослых идеальны. И не удивительно - восемь лет бесконечных тренировок и особого питания делают свое дело. Если же вдруг из симпатичного малыша получается что-то некрасивое, это оскорбление Мараны. А подобного служители не терпят…

- Сааб! Заходи скорей, ты наверное голоден!

Не наверно, а точно. Вот только лучше не садиться за стол - вечно голодный организм накинется на еду, да так что не остановишь. А потом еще раз так захочется, и еще, чего уж, раз предлагают. Потерять форму можно за неделю. А тогда - пиши пропало.

- Спасибо, милостивая Лилан, но я уже вкусил святую пищу в Доме Сострадания, и не пристало мне пресыщаться вторично. Если бы вы могли доставить мне великую честь своим обществом, я был бы рад.

А вот это действует безотказно. Дебелая женщина радостно улыбается, потом неожиданно поднимает меня на руки и кружит в воздухе - без напряжения, я ведь легкий как пушинка. Не люблю, когда меня так кружат. Не люблю, потому что… потому что мне это нравится. Меня так мама кружила, когда я был маленький. Бывало, поднимет над головой, и кружится. И смеется веселым переливчатым колокольчиком, и глаза блестят, как утренняя роса… она такая была счастливая, всегда радостная, и такая родная…

Заставляю себя улыбаться, хотя глубоко в глазах прячутся слезы. Не ее лицо хочу я видеть перед собой, а мамкино, загорелое, с длинным прямым носом и рыжими волосами, такими мягкими, когда зарываешься в них мордашкой… я почти не помню, слишком маленький был, почти младенец. Все забыл, а теперь уже никто не расскажет…

Наконец кикимора опускает меня на землю, треплет шевелюру и ведет в сад. Садится на скамью, берет меня за руку, а я с веселой улыбкой начинаю простодушно рассказывать, что у нас сегодня было в Доме Сострадания. Она слушает, широко раскрыв глаза - у нее никогда не было детей, и в глубине души она видит каждого мальца своим сыном. Даже сказала как-то что мы с ней похожи. Не дай Ночь!

Проходит почти час, когда я наконец чувствую, что можно уходить. Вежливо расшаркиваюсь с кикиморой, обнимаю ее напоследок и выхожу за ворота. Забредаю за угол и разжимаю ладонь. Вот оно, деревянное резное колечко с маленьким камешком цвета утреннего неба. Теперь можно и обратно в храм.

Ныряю в узкий проем между домами. Теперь через дворы, и я уже дома - отсюда недалеко. Протискиваюсь между холодными стенами (богатый район, здесь дома из камня), выхожу на улицу, и падаю в пыль. Не предусмотрел, что задание может быть двойным.

Двойное задание. Это когда двоих порознь посылают за одним и тем же предметом. А принести его должен только один. Жестокая конкуренция.

Босая нога замахивается для удара, но я уже откатился в сторону, краем глаза увидев, как мальчишка ринулся ко мне. Надо быстрее сматываться… Он уже близко, но вместо того чтобы отшатнуться в сторону, я бью его головой в живот, и пока он сгибается пополам, со всех ног мчусь к забору.

Проемы между досками узкие - но и я сам маленький, может, смогу протиснуться. Проталкиваю голову между деревяшками; если она пройдет, то если выдохнуть до упора, пройдет и тело. Доски царапают виски. Черт, кажется слишком узко… краем уха слышу приближающееся движение, и понимаю, что если мальчик сейчас меня схватит, то добычу я не удержу - он слишком хорошо дерется…

Неимоверным усилием пропихиваю голову на ту сторону забора, и только когда тело змейкой скользнуло следом, осознаю: получилось. Снова получилось. Так каждый день, ни одно, так другое. Вечное соревнование за право жить - ведь из девяноста шести послушников старшим савватом станет лишь каждый четвертый, а к концу обучения в живых останется лишь восемь, те, кто станут Детьми Мараны.

Потому я не слишком беспокоился из-за саднящих висков и ободранных коленок, пока мчался через чужой двор. Калитка, улицы, переулки - никого; слава Ночи, это не тройное заданье. Вот уже видна башня их темного камня. Последний рывок - и я у привратника. Миг ужаса (вдруг в спешке потерял браслет?!) и опьянение мимолетной радостью, от которой ноги не держат. Браслет на месте. Смиренно подхожу к старшему саввату, и на его руку падает деревянное колечко с камешком цвета утреннего неба.

Кажется, Темная Владычица решила не забирать меня в Сумеречную Долину этой ночью…

* * *

Ночью он снова не мог заснуть. Организм устал, однако мальчик слишком боялся кошмаров, чтобы сомкнуть глаза раньше, чем веки станут совсем тяжелые. Он мысленно корил себя за такое малодушие - ведь завтра рано вставать - однако поделать с собой ничего не мог.

Когда-то он знал, что делать, если снятся кошмары. Надо было сказать маме, и она садилась у кроватки и пела колыбельную, совсем тихонько, чтобы не разбудить братьев и сестричек маленького Реми. У нее был мягкий голос, почти шепот, он успокаивал, и начинало казаться, что все проблемы - это только сон…

Внезапно Реми вынырнул из потока мыслей. Огляделся по сторонам, но ничего не увидел. Тогда что это было? Он снова окунулся в полудрему, когда в воздухе зашуршал чей-то приглушенный крик. Мальчик оглянулся на соседние кровати - все мирно спали, только маленькая девочка с синими волосами сонно покачала головой, смешно нахмурив бровки.

Крик повторился.

Тихонько выскользнув из-под одеяла, Реми прокрался к окну и выглянул во двор. Пусто… Вернулся к кроватке, и услышал еще один крик, глухой и полный неимоверной боли. Кто же это так? Стараясь не шуметь, подошел к двери, открыл ее, спустился по ступенькам во двор.

Еще крик, на этот раз слабый. Теперь Реми мог четко определить, откуда он доносился - из-за стены, отгораживавшей внутренний дворик от двора. Он еще никогда не был во внутреннем дворике: детей туда не водили, а излишнее любопытство поощрялось везде кроме территории храма.

Тихий стон. Реми сдул со лба прядку волос и осторожно полез по стене. Четыре метра вверх, кладка неплотная, пальцы легко находили стыки между камнями. Не прошло и минуты, как он уже притаился наверху, осторожно косясь на внутренний дворик.

Тот не выделялся ничем особенным - почти копия двора, только во много раз меньше, и вместо Падающей Воды здесь маленький водопад и почти крошечный бассейн. И еще камень посредине, на котором сейчас лежал мальчик одних лет с Реми. Он был обнажен, железные кандалы охватывали щиколотки и запястья, из тела торчали кинжалы. Тонкие, узкие, всего больше двух дюжин.

Реми осторожно спустился с другой стороны, спрыгнув на половине пути. С быстро бьющимся сердцем приблизился к камню - и понял, что узнал парнишку. Тот самый, что пытался отнять у него кольцо на двойном задании.

Он был еще жив, грудь едва уловимо поднималась и опускалась с едва слышным стоном. Реми сделал еще шаг вперед и легонько прикоснулся к скованной руке паренька. Внезапно тот чуть дернулся и, широко распахнув глаза, прошептал:

- Убей меня…

Реми замер в нерешительности. Ему очень, очень хотелось помочь бедняге, но он твердо помнил Главу о смерти из "Кодекса веры". "Не пытайся приблизить или отдалить смерть".

- П… пожалуйссста…

Пареньку явно было очень больно. Крови на камне почти не было, но становилось предельно ясно, что мальчишка не жилец. "Здесь мог оказаться я" мелькнуло в голове. "Если бы не успел тогда прошмыгнуть за забор…"

Крошечная рука стиснула одну из рукоятей и с усилием вытащила ее из забившегося в агонии тельца. "Я лишь приближу смерть на пару часов. Это ведь не слишком серьезный проступок" подумал Реми и воткнул кинжал в глаз паренька, до упора, пока рукоятка не уперлась в лицо.

Закричав, мальчонка дернулся в последний раз и затих. А Реми уже карабкался вверх по стене: крик мог услышать кто угодно, а ему не хотелось, совсем не хотелось сменить мертвого паренька в его последнем пристанище. Бегом через двор, вверх по лестнице… лишь за дверью он перевел дыхание и быстренько забрался под одеяло. Вот так…

Что-то липкое на ладони. Выставив руку под лунный свет, он с ужасом увидел на руке капельки крови. Должно быть, брызнула из раны. Быстренько слизнул языком алые капли - последние доказательства случившегося. Теперь никто не узнает, что именно он нарушил заповедь Мараны и приблизил смерть…

* * *

Юность

Просыпаюсь в полшестого вечера, потягиваюсь в кровати, уверенно откидываю одеяло, встаю. Здесь, знаете ли, лучше живется, чем в бараке младших савватов. Одеяла теплее, кровати мягче - только лежать в них теперь удается меньше. Дневной сон длится четыре часа. Дневной - не как излишество, в храме Мараны излишеств нет, а как необходимость, потому как ночью спать времени не будет.

Нас переводят на ночной образ жизни. Начали еще в последних месяцах младшего савватства, сократили сон до пяти часов и поставили его на вечернее время. Сейчас он уже на дневном.

Одеваюсь, выхожу во двор - сейчас придут младшие савваты с заданиями, снова отсеется несколько неудачников. У парапета стоит невысокий парень с треплющимся на легком ветру темным хвостиком. Поворачивается - и словно на тебя направили арбалет, и солнце поблескивает на стальном наконечнике тяжелой стрелы. Тяжелой, как его взгляд.

- Ну как?

Пожимает плечами.

- Пока двое.

Да, кажется мои отстают. Может, даю слишком сложные задания? Бросаю мимолетный взгляд на руки парня - длинные пальцы перебирают четки, белесо-синие, с маленьким значком солнца - кружочком с восемью лучиками. Нет, у него задания не легче, четки-то казначейские…

Вот только его группа всегда приходит раньше. Что же ты такого делаешь, Айвер, что малыши учатся такими темпами?…

Так, а вот и первый из моей группы, запыхавшись, несет в руках небольшой бархатный мешочек с вышитыми буквами М.С. Молодец, смог-таки срезать кошелек у Максиана Сеймура.

Вот и второй, скачет на вороном арабском жеребце. Хмм, даже не ожидал, что справится… приструнить Ахмеда, да не просто не свалиться с него, а еще и приехать на нем в храм - на это способен не каждый. Лично я больше ставил не другого паренька, который, к слову, явился через полчаса, весь мокрый и перепуганный. Не выполнил двойное задание… Маню его рукой, и он идет, медленно, на подкашивающихся ногах, но все равно идет. И зачем, спрашивается? Знает же, что убью.

Кинжал легко входит в детское горло. Извини, малыш, но ты плохой адепт Мараны. Паренек оседает на землю, я отсутствующе останавливаю девочку-младшую савватку, вытираю лезвие о ее одежду, по ходу дела прикидывая, кто еще не вернулся.

Почти семь часов. Скоро наступят сумерки, и тогда я уже никого не жду. Через полчаса солнце прячется за горизонт, ворота закрываются, и я удаляюсь во двор. Прохожу по маленькому коридорчику, вверх по лестничке, вниз - и вот я во внутреннем дворике. Еще есть немного времени, потому я скидываю одежду и ныряю в водопад-бассейн у стены.

На камне лежит в полузабытьи маленькая савватка. Не помню, в чем точно провинилась - то ли перепутала предметы, которые надо было принести, то ли чем-то уж очень досадила старшему саввату. Лежит здесь с утра, обнаженная, закованная в кандалы, и любой может подарить ей свою страсть. Даже не может, а скоре должен. Вот только я не хочу. Не сейчас - ведь скоро занятия, да и за день ею уже успело попользоваться столько народу, что худенькое полумертвое тело потеряло всю привлекательность.

Если произойдет чудо и она выживет, ее снова поставят в ряды младших савватов. Вот только не поставлю не гроша на нее на первом же спарринге, скорее всего свалится прямо во время занятий. Так и так убьют.

Ладно, хватит расслабляться. Вылезаю из бассейна, несколько минут обсыхаю, потом натягиваю одежду и направляюсь к центру двора. Там уже стоят несколько старших, и с каждой секундой прибывают все новые. Нам обычно хватает минуты, чтобы собраться вместе, и не спрашивайте, как мы узнаем время так точно. Я не знаю, просто чувствую, когда надо спуститься во двор.

Все уже в сборе - только одного нет. Ну, да ему закон не писан. Еще в годы младшего савватства его выделяли как любимчика - как-никак его привел сам Кан-Киро. Парень не ходил на занятия в "прямые" дни, сбегая сразу после физических упражнений, почти не учил науки. Однако физически развивался не по годам.

Теперь же он совсем разошелся. На занятиях его видели лишь изредка, а в основном он бродил по храму вместе с Кан-Киро, или вообще куда-то исчезал. Поговаривали, что Кан-Киро выбрал его как личного наложника, ну да слухам я никогда не верил.

Парень, азиат по происхождению, был действительно странным, особенно сейчас, когда все его тело покрывала свежая, уже взявшаяся тонкой корочкой татуировка. По тому как он двигался, было ясно, что парню любое движение причиняет боль, однако он крепился, даже однажды пришел на тренировку.

В общем и целом парень был ничего, и если кто и виноват в том, что происходило с ним, так явно не он сам. Скорее уж Кан-Киро. Готовит себе приемника - таково было мое мнение.

В этот момент из дверей храма во внутренний дворик вышла высокая фигура. Не просто высокая, а огромная, закутанная в черный балахон. Кан-Киро. За вовка промовка…

Обошел группку собравшихся - гораздо меньшую, чем у младших савватов, нас осталось только двадцать четыре. Вечерний смотр. Ни слова не проронив, он снова скрывается за дверью. Занятия начались.

Боевые искусства. Только в старшем савватстве начинаешь понимать приставку "искусства" - приемы смешиваются с танцем, странными, казалось бы ненужными движениями, цель которых - сбить противника с толку. Танец смерти. Два часа без перерыва. Затем двадцать минут отдыха - и занятия. Право, торговый кодекс, обряды различных народов, тайные науки вроде искусства гипноза. Нас готовят к выходу в мир.

Здесь науку хватают еще активнее, чем раньше, каждый понимает, для чего это нужно. Те, кто дожил до этого момента, уже не хотят сдавать позиции без боя. Конкуренция становится жесткой.

Но вот наемные учителя уходят, и наступает зловещая тишина. Минуту, две… затем из дверного проема появляется уже знакомая фигура в плаще. Выходит на середину дворика, легко скидывает балахон, обнажая сталь. Да, именно сталь, ведь она покрывает Кан-Киро с головы до ног, отблескивая в свете луны, и только чуть светятся в темноте три кровавых рубина. Пришло время для науки любви и смерти.

Фигура бесшумно скользит по каменным плитам, а мы пытаемся повторить то, что разворачивается перед нами. Скажу вам сразу - Кан-Киро не учит. Нет, он просто показывает, и задача каждого - схватить по максимуму из увиденного. Движения тени, уловить в неверном свете луны отточенные многолетней практикой приемы нелегко, и глядя на молниеносные повороты и атаки, поневоле начинаю сомневаться в своей версии относительно преемника. Учитель кажется квинтэссенцией любви и смерти, такого не требуется заменять.

Только не подумайте, что я его люблю. Я должен - но глубоко внутри я его ненавижу. Как и каждый из нас. Нами управляет лишь он, и только в его власти подарить нам жизнь или смерть, поощрить нас или наказать. Вот только он скуп на подарки, а наказания раздает как принц милостыню. Кодекс запрещает портить красоту адепта Мараны, потому можно не волноваться, что тебе выколют глаз или сломают ногу. Однако если тело завернуть в мокрую ткань, от плети не остается следов, какими бы сильными не были удары. Вот только боль от этого не становится слабее. Мы это знаем.

В этом году трое умерло на алтаре любви, том самом, где сейчас холодеет тело маленькой савватки. Слишком много страсти тоже приносит смерть.

Но сейчас Кан-Киро для меня - возможный путь к выживанию, если я только смогу запомнить достаточно из того, что он показывает сейчас, а потом, в спокойной обстановке, разучить…

Но вот стальная фигура замирает, и время наконец сдвигается с мертвой точки. Мы переводим дыхание, а Кан-Киро накидывает балахон и удаляется. Вот так, без единого слова, как будто его и не было. Вот только перед тем как уйти, он кладет руку на плечо одной из савваток, и избранная удаляется с ним - учиться искусству любви.

Здесь опять таки все единодушны - учиться любви у такого Кан-Киро не очень-то приятное дело. Однако иногда бывают странные случаи. Ложишься в постель с ним, а позже блики луны падают на совершенно другое лицо… Какое-то время я считал это обманом зрения - пока не увидел собственными глазами.

Под пальцами не сталь, а нежная кожа, жесткие волосы и до боли знакомое лицо… Он знал? Как? Ведь он же почти не видит нас. Как мог узнать о любви? Как отличил ее от страсти? Да и была ли это любовь, не путаю ли я чувство с его производными?

А она была того достойна… Одна из лучших на потоке, и, как по мне, одна из самых красивых. Длинные волосы ниже талии (у девчонок стричься не принято) роскошного черного цвета с отливом воронова крыла, приятные черты лица, отдающие чем-то вампирским, и глаза - бездонные лужицы тягучего дегтя. Она немного странная была, эта девочка. Хрупкая совсем, как будто беззащитная, и почти не улыбается, а если и улыбнется, то как-то странно, не по-людски. А еще плачет, когда кончает. Я ее как-то спросил, почему, а она говорит - сама не понимает, в чем дело.

Так в спальне Кан-Киро как будто она была, но другая. Холодная, как из льда, и в сексе грубая. Не понравилось, совсем, можно сказать. Но с другой стороны не вывалю же я Кан-Киро все, что о нем думаю? Если он это сделал, значит хотел чему-то научить. Это аксиома. Однако как по мне, так он меня просто ненавидит.

Нет, конечно, он никого не любит - но меня особенно. Сколько раз я сравнивал задания других и себя, и приходил к неутешительному выводу, что мои каждый раз сложнее и гадостнее? Сколько раз я сидел в подвале в буквальном смысле ни за что? На справедливость рассчитывать не приходилось. Однажды хотел было воззвать к Кодексу, главе о произволе, но…

Помню, тогда мне дали задание, как обычно в полночь, да так чтоб вернуться к четырем утра. Требовалось - вы не поверите! - принести черный крестоцвет. Хотя бы один цветок. Смешно? Не-а, потому как растет эта зараза только за селом, а туда галопом часа два с половиной, не меньше. Тогда-то я и рискнул сослаться на Кодекс.

- Мой Кан-Киро, это физически невозможно!

- Нет ничего невозможного.

И все. Пришлось идти. Точнее бежать. До ближайшей конюшни. Оттуда, на лучшем жеребце - через весь город, за черным крестоцветом. В степи, уже срывая полный кулак маленьких черных цветочков, понимаю, что не успею к сроку. Черт…

Возвращаюсь обратно, соскакиваю с коня, и с бешено бьющимся сердцем влетаю во двор…

Младшие савваты удивленно поворачивают головы, старшие просто смотрят: кто с сочувствием, кто с неприкрытым злорадством. Вот только мне все равно - все мысли сейчас громоздятся вокруг Кан-Киро, который стоит у стены, явно поджидая меня. Медленно, на негнущихся ногах, подхожу к нему и протягиваю в дрожащих пальцам несколько темных стебельков.

Стальная рука осторожно берет растеница - и сжимает в кулаке.

- Ты опоздал.

Да, но я же изначально не мог успеть!

- Ослушавшийся воли Мараны должен искупить свой грех. Ты это знаешь?

Черт, только не подвал…

- Мауви!

Один из младших савватов оборачивается, ни жив ни мертв. Откуда Учитель знает его имя?… Наверное оттуда же, откуда он знает многие вещи, которые не должен знать.

- Ты веришь в волю великой Мараны?

- Да, мой Кан-Киро, - тихонько шепчет перепуганный на смерть мальчик.

- Тогда слушай ее волю, - тихий голос кажется оглушающим в гробовой тишине, - С этого момента, и до следующей зари старший савват Реми за провинность перед лицом Мараны в наказание будет твоим рабом. И не дай Сумрак ему ослушаться твоего приказа, Мауви…

Рубиновые глаза впиваются в меня, и мне кажется, что в тени капюшона Кан-Киро смеется…

- Приступай, Мауви. Сегодня во имя благого дела я освобождаю тебя от тренировок и учения.

Все…

Дальше плохо помню. Вернее слишком хорошо, но стараюсь забыть. Почему-то легко ушли в подсознание часы, когда малолетки насиловали меня как хотели, а Мауви наблюдал за происходящим, когда заставляли танцевать для них, а потом вытолкали во двор и приказали валяться в пыли и долго потешались, что я запачкался. Наверное это из разряда тех событий, которые память просто не может нести, потому поскорее запихивает подальше.

Остался только один момент. Я стою на коленях посреди барака младших савватов. Мауви обходит меня вокруг, затем останавливается, берет за подбородок, заставляя посмотреть на него, и тихо произносит:

- Ну что, противно?

До ужаса. До дрожи в пальцах и поднимающегося в горле кома - противно. Но я ничего, НИЧЕГО не могу сделать…

Мне запретили убивать этого юнца. Уже потом, когда срок наказания истек, мне сказали об этом. Два дня малые боялись подойти ко мне ближе чем на десять метров, кажется моя злость сочилась через поры, разносилась в воздухе острым ароматом ненависти.

Потом забыли… вот только старшие савваты не забыли. И Нэнси. Хрупкая девочка, похожая на вампира. Там, во дворе, она видела меня. И я увидел ее, глядящую мне в глаза двумя лужицами дегтя. И тогда я сломался.

...

Стоп. Не хочу вспоминать! Кан-Киро уходит, и мы, савваты, остаемся одни. Сегодня день без заданий, и можно отдохнуть. Некоторые, возможно, пойдут заниматься, отрабатывать приемы - однако основная масса все же выйдет за стены храма, где будет гулять маленькой группкой по улицам. Группой, потому как на втором курсе мы предпочитаем держаться вместе.

Я же предпочитаю другое времяпрепровождение. Тихонько соскальзываю со стены вниз, через двор, карабкаюсь на окно - можно пройти по лестнице, но зачем, когда так быстрее? Запрыгиваю в комнату - а она уже там. Еще бледнее в лучах луны, еще мертвеннее на серых простынях. У нас есть четыре часа, чтобы дарить друг другу страсть. У меня есть четыре часа, чтобы заставить ее плакать…

* * *

Ритуал

День посвящения. Я всегда боялся его, и нетерпеливо ждал. Именно сегодня решится, кто будет жить, а кто умрет. Двенадцать фигур стоят в полумраке. Вначале их было шестнадцать, но прошло два боя, и победители удалились. Сейчас Селена благословит их, и отныне они - Дети Мараны, полноправные представители культа.

Однако двум победителям соответствуют двое проигравших, покоящихся сейчас на дне ритуальной ямы, в тягучей ядовитой жидкости, так похожей издали на воду…

Я не хочу проиграть. Не хочу…

- Во славу Темной Владычицы Мараны я вызываю на бой стихию огня любви! - провозглашает Кан-Киро - сегодня он снова без балахона, огонь факелов отражается на стальных сегментах.

Легкое жжение в руке. Поднимаю ладонь - на тыльной стороне пылает знак. Огонь любви. Моя стихия избрана. Значит пришло время сражаться. Холод ныряет под легкую ткань плаща… так, немедленно расслабиться, собраться… ну же…

Дыхание выравнивается. А выйду победителем. Я это знаю.

Шаг…

...

Реми вошел в ярко очерченный, коптящими, факелами круг света. С двух сторон от бревенчатого помоста застыли гигантские фигуры в кроваво красных тогах отличающихся от прочих наличием капюшона скрывающего лицо и широким разрезом на груди демонстрирующим мощные как раздувающиеся кузнечные меха мышцы.

Нечеловечески мощные руки были сложены на груди и блестели масляными танцующими бликами. Складывалось впечатление, что жрецы были близнецами. При виде Реми одна из фигур плавно повела рукой в сторону освещенной площадки, предлагая ему проследовать туда. Внезапно все факелы резко вспыхнув, потухли, а затем так же внезапно полыхнули вновь. На площадке что-то изменилось, над ритуальным колодцем возвышался человек, которого секунду назад еще не было.

Незнакомец танцующей походкой перепархивая с шеста на шест направился к ошеломленному Реми. Когда человек приблизился, Реми узнал его. Последний "подарок" Кан-Киро… Тело юного война с ног до головы покрывала тонкая вязь татуировки, которую Реми наконец-то мог рассмотреть. Это был многоголовый змееподобный дракон . Каждый перекат упругих мышц под кожей натертой оливковым маслом вызывал иллюзию движения дракона, который как будто готовился к смертоносной, стремительной атаке. Татуировка на долю секунды привлекла внимание Реми, дракон как будто гипнотизировал, вызывая беспочвенный, природный, первобытный ужас.

Воспользовавшись непроизвольной заминкой Реми, незнакомец, приблизившись почти вплотную, резко опустил мысок ноги на основание бамбукового стебля на котором в легком трансе покачивался Ле Бо. Стебель брызнул мелкими щепками Гамбит отшатнулся теряя опору и взмахнул зажатым в кулак тонким стилетом, переступая со стебля на стебель. Утробно рыкнув незнакомец нырнул под лезвие и резким движением выбросил перед собой боевой шест намереваясь толкнуть им Реми в живот. Реми резко отпрянул в сторону. Шест поразил пустоту и в следующую секунду со свистом распорол воздух в коварной близости от ног Ле Бо.

Реми резко подпрыгнул пытаясь контратаковать молодого жреца в челюсть. Нога Гамбита чиркнула по подбородку противника и подхваченная мускулистой рукой продолжила свое движение вверх вынуждая Гамбита упасть на спину. Мгновение спустя Реми раскачивался над бурлящим адом судорожно глотая воздух и цепляясь пальцами за шест, на котором стоял его враг. Времени на размышления не было, Ле Бо резко взмахнул лезвием, блестящая дуга расчертила воздух и взорвалась алым фонтанчиком крови застряв под коленом у держащего его за ногу юноши.

Жрец отскочил назад и поскользнувшись в собственной крови взмахнул руками чтобы удержаться на ногах. Справившись с шоком, не издав ни звука, послушник, скривившись, выдернул из ноги лезвие и слегка хромая принялся плавным приставным шагом кружить вокруг тяжело дышащего Гамбита. Дракон снова принялся наседать, сжимая кольца вокруг ошеломленного Реми, шипящая гадина заволакивала все мысли, погружая сознание в серую дымку.

Совершив очередной круг, дракон резко развернув кольца выдохнул струю белого пламени. В какую то долю секунды Ле Бо успел понять, что никакого дракона нет, все это галлюцинация, порождение затуманенного рассудка, если бы ни резкая боль в плече отбросившая напряженное тело в сторону. Помотав головой ошеломленный Реми увидел торчащий из плеча стилет, в этот момент он понял, что его ноги еще не нашли опоры, а сам он все еще летит на ограничивающие площадку бронзовые щиты. Его голова со звоном ударилась о металлическую поверхность, а тело плавно заскользило по натертому маслом склону прямо в разверзшуюся под ним бурлящую жижу.

Его пальцы сомкнулись на краю щита, приостановив падение, ноги соскальзывали, а боевой жрец несмотря на ранение приближался с непостижимым проворством. Реми резко повернулся грудью к щиту, подобрал ноги , а затем резким прыжком совершив сальто-мортале в воздухе оказался за спиной у ловкого как ящерица послушника. Жрец молниеносно повернулся, его шест ударился о подставленный Реми локоть и скользнул вниз.

Послушник, пошатнувшись на раненой опорной ноге, устремился вслед за шестом, упустив тем самым драгоценное время. Реми со всего размаха опустил саднящий локоть на выбритый лоснящийся затылок, промелькнувший вслед за руками сжимающими боевой шест. Послушник так и не издав ни звука ухнул вниз головой пропав в бурлящем озерце в считанные мгновения. Адреналин бешеной волной разбежался по всему телу синхронно с расходящимися по воде кругами.

* * *

СЫН МАРАНЫ

Боль, только боль
До конца честна со мной,
И она бывает сладкой,
Но все чаще злой…
А снег за окном
Снова сменится дождем -
Это ангелы без крыльев
Плачут о былом…

Я выжил. Я смог. Я - Сын Мараны. В это сложно поверить, вот уже полгода я привыкаю жить в новом качестве. Снял комнату на Улице Баров - иногда по утрам все еще вздрагиваю, просыпаясь: уже темнеет, значит я проспал подъем… Зато потом как хорошо с наглой ухмылкой всему человечеству откинуться на простыню (я так и не научился спать на подушке) и послать всех ко всем чертям, и снова заснуть… минут на десять. Больше организм не позволяет, привык уже к четырехчасовому сну.

Жизнь перевернулась. Первый месяц я не знал, что делать. Сколько лет мечтал, что когда-нибудь я буду свободен, и у меня будет много свободного времени. Получил - и понял, что не знаю, куда его девать. Когда впервые за восемь лет день не расписан по минутам, трудно вот так сразу найти правильное решение.

Но кажется у меня начинает получаться…

Мы все еще общаемся, Саламандр даже заходит в гости. Нэнси же… она предпочитает держаться подальше, хоть и не сторониться меня открыто. Я ее понимаю. Нельзя слишком уж сильно привязываться к человеку, а нам грозит именно такой исход.

И еще, я собираю браслеты. Тоненькие, каждый меньше четверти миллиметра, они неимоверно прочные. Сами появляются на руке с мелодичным тоненьким звоном. Золотистые - за любовь, серебристые - за смерть. Всего надо по восемь сотен на каждую руку. Я пытался сначала, как и многие другие Дети Мараны, обмануть закон и собрать браслеты как можно быстрее, но как и другие, не смог. Серебристый браслет четко появлялся лишь в том случае, если я дарил смерть. Дарил - значит убивал прицельно данного человека.

С золотыми было еще сложнее. Ты даришь страсть, потом убиваешь объект своей страсти - и лишь тогда послышится мелодичный звон. Трудоемко. Я стараюсь получать не менее одного серебряного и одного золотого браслета за сутки. Потому что время поджимает. Я хочу стать Кан-Киро, и у меня есть четыре года, чтобы браслеты заполнили оба предплечья. Иначе…

Иначе я буду в вечной зависимости от того, кто столько раз почти отправил меня в Сумеречную Долину… но я хочу жить… и я буду жить, потому что мне не оставили выбора…

© "Купол Преисподней" 2015 - 2024. Все права защищены.
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru