Мелф
Кислые яблоки
Первый рассказ из одноименного цикла, включающего в себя также рассказы "Сердце воина", "Яблочный пирог" и "Бочка сидра".
Рейтинг: NC-17.
Warning: Ненормативная лексика.
«Помнишь, по Мелвиллу: сидя в тепле,
Нужно мерзнуть хоть кончиком пальца?..»
Д. Быков
«Но меня на вашем троне
Не ищите…Не найдете…»
М.Щербаков
От неожиданного грохота и лязга, раздавшегося словно бы прямо за дверью, Гортхаур вздрогнул и едва не уронил склянку с чернилами. Горлышко склянки предательски дрогнуло вместе с рукой, звонко стукнулось о край массивной чернильницы, которую он наполнял, чернила выплеснулись, и несколько капель неясным образом попали на рукав.
Гортхаур поморщился, хотя даже самый внимательный взгляд вряд ли различил бы черные пятнышки на черном рукаве. Просто Гортхаур не терпел неаккуратности… Впрочем, гримаса его относилась не столько к чернилам, сколько к неожиданным звукам. Похоже, чернильные пятна были только началом – скромным началом – темной полосы в его жизни, ибо омерзительные звуки, конечно же, как всегда, означали только одно: Мелькор снова принялся искать смысл бытия.
Каким образом порубление мечом предметов мебели способствовало сим поискам, оставалось вопросом метафизическим, тем более что смысл Мелькорова бытия был, похоже, ясен всем, кроме самого Мелькора…
Проще сказать, на Крылатого снова накатило.
Гортхаур уже привык к этим приступам черной меланхолии (а может, белой ипохондрии), ибо все они шли по одному и тому же сценарию ( Гортхаур сомневался, что произведение сие написано – или хотя бы одобрено – великим Эру).
Сам он уже выучил всё это представление наизусть, по порядку номеров, ибо в этом (к сожалению, только в этом) Мелькор, как ни странно, следовал некоему порядку…
Последовавшее за грохотом и лязгом мгновение тишины продлилось ровно столько, сколько обычно – мгновение. А затем…
Звон разбитого стекла. Плеск. Стук (мослов об пол).
«Разгрохал аквариум, - подумал Гортхаур с привычной тоской, и тут на смену ей пришло непривычное, свеженькое озлобление, - Рыб мучить больше не дам!!»
Убиенных рыб Гортхаур каждый раз создавал заново, ибо они обычно успокаивали Крылатого, если он был в приличном состоянии.
И мог объяснить свое теперешнее озлобление – последние рыбки были истинным шедевром.
Они были похожи на Валар. И это были карикатуры куда более талантливые, чем те, которые рисовал в приступах отупизма сам Мелькор, вечно пририсовывающий персонажам гиперболические непотребные подробности… Особенно хороша была рыба-Тулкас: здоровая, угловатая, с глупою мордой и в грубой чешуе, то и дело раскрывающая пасть, словно в припадке хохота… Над последнею рыбкой – Гортхаур любил оставлять самое трудное напоследок, дабы сполна насладиться созидательным процессом – он сидел незнамо сколько, ибо рыбка была непростая, а…
Голубая.
Да это, Эру побери, и не рыба была, а своею персоною Манве Сулимо, Верховный король Арды, словно бы по капризу решивший погулять по владениям Ульмо… Большие, но не выпученные рыбьи глаза смотрели (во всяком случае, так казалось Гортхауру) вполне осмысленно. Тончайший бирюзовый хвост медленно, медленно пошевеливался, теряясь в воде, так же, как сам Манве умел растворяться в ветре…
…Гортхаур опомнился только возле двери, и, не дав робости овладеть собой, распахнул ее. Он знал, ЧТО Мелькор обычно делает с рыбками. Иных с хрустом и наслаждением размазывает по полу каблуком, иным дает отмучиться, а потом – как маленький, честное слово – засовывает в конфискованные у эльфов маленькие коробочки из-под всякой косметической дряни и с торжественной рожей закапывает во дворе…
Но картина, представшая его взору, приятно пощекотала новизной – и слегка напугала (и это его-то, привычного ко всем выкрутасам Крылатого!) – Мелькор стоял в какой-то странной, изломанной позе, словно на плечах у него сидел Тулкас в полном вооружении, и смотрел на что-то, держа это ЧТО-ТО в чаше из сложенных ладоней.
Однако, поднял на Гортхаура взгляд…
«Хаурэ», - с содроганием предупредил его реплику Гортхаур. Мысленно. В припадках ипохондрии Крылатый неизменно коверкал его имя на эльфийский лад – прекрасно зная, что Гору проще удавиться, чем лишний раз услышать это отвратительное «Хаурэ».
- Гор, - произнес Мелькор.
И только тут Гортхаур осознал, ЧТО такого странного в этом искаженном привычною игрой лице.
Щеки блестели, залитые слезами.
Гор видел уже и это, но Мелькор нарушал порядок номеров.
И тогда он подошел к Крылатому – из-за того, что тот скукожился, как темный эльф в присутствии Валар, они оказались одного роста – и увидел…
Голубая рыба доживала последние мгновения своей недолгой жизни. И доживала как-то уж совсем не по-рыбьи – без судорог и биений хвоста – а так, как мог бы – теоретически – делать это ее прототип. Бессмертный, между прочим.
- Сдохла, - сказал Гор, чтоб рассеять эти чары.
- Ага, - подтвердил Мелькор, грустно качнув башкой.
- Ладно, Тано, я сделаю новых. Делов-то…
- Нет.
Гор только повел бровями – нет так нет. Может, ему хочется теперь какую-то другую зверюшку. Кошку там или пса. Или эльфика. Тоже, проблема.
- Гор, - произнес Мелькор, упрямо мотнув белокурой башкой, - А там у нас что?
- Где?
- Погода какая?
- Полный штиль, Тано.
- Хм.
Гортхаур врал.
И совершенно бездарно – как и всегда – изобразил, что не сразу понял вопрос.
Он прекрасно знал, о чем спрашивал его Мелькор.
О ветре.
Нет уж, зло подумал он, никаких ветров. Стены Ангбанда крепки, они не пропустят ни одного дуновения.
Утром было хуже. Действительно.
Тогда Гор, выбежав на галерею и увидев слепящую небесную синь (вставал он поздно) заметил в небе черную точку – и вмиг расширившимися глазами следил за ее приближением…
Он вел себя не так, как мог бы вести себя майа Гортхаур… он вел себя, как эльф…как что-то хуже, чем эльф…
По внезапному порыву притащил он на террасу здоровенный тяжелый самострел – и слепыми от счастья глазами следил за растущим крылатым пятнышком.
Выстрел был удачный…но плюхнувшаяся наземь тварь оказалась всего лишь небольшим пушистым, пятнистым кречетом.
Гор с содроганием подумал, что даже НЕ ВИДЕЛ, во что стреляет. И ЧТО с ним было бы, окажись это, к примеру, Торондор, Слишком Разумный Суперсволочной Орел. Лапочка точно содрал бы с Гора шкуру живьем.
«Лапочкой» Гор неизменно называл – про себя, разумеется – Манве.
Да и этот мелкий проступок тоже не украсил бы его в глазах Манве. Все паршивые птички были Лапочке что братья родные, он бы, пожалуй, за них и Тулкасу рожу набил...
Гор ненавидел птичек, птиц и птичищ смертною ненавистью, и даже Мелькора называл про себя «Крылатым» только тогда, когда обижался на него.
« Ветер, - думал он, - Птички… Лапочка.. и на что только Эру вас создал, уж не знаю…»
Он дивился своим мыслям – они, такие холодные, такие четко-выверенные, как написанные чернилами строки – порой вели себя так, что удивляли даже хозяина… Стоило лишь появиться в его воображении всей этой чуши - воспоминаниям о ветре, или образу птицы высоко в небе, или нежной ледяной рожице Манве – и мысли Гора словно превращались в дюжину глупых темных эльфят, бегающих по коридорам его бедных мозгов и поющих:
«А что бы такого
Сделать плохого??»
- Гор.
Крепкая лапа Мелькора тяжко обожгла его плечо, словно заклеймила, припечатала к нему несмываемое, незатирающееся тавро – Гор ужасно любил это ощущение, которое длилось так недолго…но в этой краткости и состояла вся прелесть – ну кто же долго прижимает каленое железо клейма?
Но прикосновение продлилось…и железо – так не бывает! – моментально остыло, и тяжесть исчезла вдруг, словно и не было – легкая, пустая, не-Мелькорова – ладонь лежала на плече Гора, так же неприкаянно и ненавязанно, как перышко из подушки – хочешь, смахни…
Он не смахнул – не мог. Не верил. Не хотел верить. Это не ты, Тано, это не ты…
Опустив ресницы, Гор мягко кивнул – ответом на какой-то незаданный вопрос – и пошел по проторенному пути. Он ждал обычного грубоватого тычка в плечо – «Пшел! Не спи на ходу, не в Валинор бредешь!» - но его не последовало… и это разочаровывало, просто сразу вышвыривало Гора из той жестокой сказки, которую он знал и любил.
Он ведь был майа, Мелькор – Вала. Он был ученик, Мелькор – Учитель. Гортхаур, гордый Гортхаур, обожал проявлять своенравие, своеволие, своеобычность собственной натуры. Но все те каменные крепости, что он строил внутри себя, были для Черного дворцами из песка. Гор помнил, как Мелькор просто-напросто принялся ломать неподдающийся стволик. Помнил и то, что, ощутив боль надлома, жар смолы, стекающей по коре, стволик перестал изображать из себя несокрушимый дуб – и покорно склонился, ощущая, что неведомо каким образом рубцуются вдруг его раны… И еще помнил, что Мелькор, ощутив эту покорность, тут же убрал со стволика свою тяжкую десницу, позволяя ему вновь расти и стремиться куда положено… И все бы было как обычно – но стволик слишком хорошо запечатлел в своей зеленой памяти сдерживаемых огненных змеек, приятно полузщих по коре.
Вся эта история повторялась – в миниатюре – каждую ночь. Гор каменел, Мелькор отбивал первую каменную крошку. Гор наливался теплом – Мелькор убирал руки. Гор всем существом ждал прикосновения – Мелькор складывал руки на груди и смотрел на ученика холодным, лишь слегка любопытствующим взором.
Гора это бесило ужасно.
«Мне что, воткнуть себе в задницу куст шиповника и с бубном перед тобой танцевать??»
Но Мелькор свое дело знал. Он оставался неподвижным, в этой самой – высокомерной – позе – до тех пор, пока бедный Гортхаур не начинал сходить с ума, пытаясь привлечь его внимание. Он болтал глупости, пытался лезть к нему с поцелуями, разваливался на кровати в соблазнительных, по его мнению, позах… Но всё это – и сам Гор это знал – было МИМО. От него требовалось совсем не это.
А на то, что от него требовалось, он не мог согласиться, потому что это не нравилось ему совершенно…а может, потому и не нравилось, что Мелькор обставлял это как акт унижения и покорности.
Гор не любил оральный секс.
Возможно, потому, что никогда не пребывал его субъектом.
И знал, что может ломаться сколь угодно долго…но и терпение Мелькора когда-нибудь кончится. Он не мог заставить себя сделать это – но для Мелькора не составляло труда его заставить… это уж он умел – заставлять.
Гор недоумевал, ПОЧЕМУ всегда все должно начинаться с этого – разве без этого плохо?.. Но у Мелькора были свои представления о начале всего действа – и о завершении.
Он не принуждал - в полном смысле этого слова. Он просто – кстати, мягко и безболезненно – наматывал его густую черную гриву на руку. И не делал резких движений. Никогда.
Словно знал – да и действительно знал – что все они, Валар и майар, по природе своей не ведают никакой - ни головной, ни сердечной - боли – но ощущают ту боль, которая намеренно причиняется им.
После первого опыта протеста Гор узнал, что боится боли. И в дальнейшем попыток бунта не предпринимал. Невелик труд, в конце-то концов (вот каламбур!) засунуть себе в рот конец Крылатого. А раз уж засунул – надо что-то с ним делать…Он и делал, старался ужасно…чтоб получить в ответ: «Ты совершенно не чувствуешь, когда и как…»
Дальнейшее было предрешено.
И Гор уже немало продвинулся в этом «дальнейшем».
Несколько – три не то четыре – прежних раз он просто орал благим матом и доорался лишь до того, что Мелькор треснул его по губам и обронил:
- Орать нельзя. Ты всех перепугаешь, Гор. Кстати…охать, хныкать, стонать можно, но негромко. Мне не нравятся эти вопли, Гор…
Гор широко воспользовался «дозволенным из списка».
Орал он, к слову сказать, от боли. У Черного было нечто, явно превышающее возможности его созданий… но так Гор думал до того момента, пока Мелькор не притащил – в качестве наглядного примера – какого-то маленького эльфа. При одном лишь взгляде казалось, что Крылатый разорвет эту кроху пополам… но кроха не только не чувствовала опасности, но еще и выла самым ублаготворенным голосом…
В очередной раз Гор и не думал орать.
Он охал, порою стонал, но – не хныкал, этот уж точно…зато до крови прокусил губы.
- Гор!
Гортхаур очнулся наконец от воспоминаний – чтоб увидеть знакомую спальню, эту безразмерную кровать - и необычную, белую с черными полосами шкуру на ней…
- Это кошка, - пробормотал Гор, - но очень, очень большая и сильная…
- Да. Ты уже это говорил. И ты думаешь, что я позвал тебя сюда обсуждать достоинства этой шкуры?..
- Нет…
- Ну? – Мелькор, судя по виду, все еще пребывал в состоянии черной меланхолии – и именно в такие моменты обожал произносить непристойные и глупые фразы. Гор ненавидел эти фразы…но что он мог поделать?.
- Ну же, - сказал Мелькор, - Одежку долой…и стань как положено… подойди к этому со всею ответственностью, как ты подходишь к любому порученному делу… Черт побери, приятно трахать столь высокоученую задницу…
Гор уже знал, как там положено, и выполнил требование Крылатого, опустившись на колени, опершись на локти и ткнувшись носом в сложенные руки. Мелькор провел рукой по его напряженной спине:
- Расслабься. Сам себе больно делаешь…
- Не могу, - тихо ответил Гор.
- Ну, дело твое. Готов?
- Да.
Гор зажмурился, ожидая палящей, разрывающей боли. Но ничего не последовало.
Ни с того ни с сего Мелькор просто присел рядом с ним и притянул к себе, нежно поцеловал:
- Мне надоело мучить тебя, Гор… Сам не знаю…но не хочется… Я знаю – тебе всегда больно…
- Пусть, - пробормотал Гортхаур, - Если тебе хорошо, Тано… можешь делать что хочешь...Подумаешь, немножко больно, я уже привык…Я люблю тебя…
- Я тоже люблю тебя, Гор, - вздохнул Крылатый.
Они долго лежали рядом, целуясь и поглаживая друг друга по чувствительным местам, потом пили вино, опять целовались и в конце концов заснули. Гор положил голову на плечо Мелькору и зарылся носом в светлые лохмы Крылатого. Тот обнял его свободной рукой.
Манве, Верховный король Арды, маялся желудком.
Варда молча смотрела на его побледневшую физиономию: она не понимала, в чем дело, но и выказать свое непонимание не могла – считалось, что она знает все, причем осведомлена лучше, чем все остальные. Да так и было…только не в этом случае.
Валар не болеют.
- Кажется, я превращаюсь в человека, - криво улыбнулся Манве, словно прочитал ее мысли.
Он валялся на кровати и смотрел на супругу потемневшими от боли голубыми глазами.
- Но, Манве, отчего это у тебя?.. Не может же просто так…
- Не может, не может, - успокоил он ее, слабо махнув рукой, - Я сам виноват…
Он слегка зажмурился, словно припоминая что-то, и вдруг весело засмеялся. Смеялся зря – живот заболел еще сильнее, но Манве не мог, просто не мог остановиться, хотя от боли слезы полились из глаз…
Варда опасливо посмотрела на мужа. Заметив ее взгляд, он закатился пуще прежнего. Подумав о том, КАК она посмотрела бы на него, если б знала причину его болезни, Манве даже отвернулся, чтоб Варда не видела его физиономию.
А дело-то все было в том, что ранним-ранним сегодняшним утром Манве вдруг проснулся и вышел в сад, сам не зная зачем, и принялся бродить между деревьями… Если он задевал плечом или головой ветку, с листьев сыпался на него холодный бисер – все деревья были мокры после ночного дождя. Манве ежился от холода, но, незнамо почему, находил это ощущение приятным.
Он бродил по саду, пока окончательно не вымок… и вдруг заметил в траве маленькое зеленое яблоко. Неясно зачем Король Арды нагнулся и подобрал его. Понюхал, обследовал пальцами нежную упругую кожицу.
Валар не нуждались в еде и ели только для удовольствия.
Вгрызаясь в яблоко, Манве понял, что такое настоящее удовольствие. Он жевал и жевал эту кислятину… и едва не подавился от смеха, представив себе недоуменное лицо супруги и ее первые слова:
- Манве, оно же немытое!
Конечно, немытое, подумал он. Зато кислое и противное. И вкусное. Очень.
О, видел бы кто, как Король Арды, мокрый и взъерошенный, пожирает в саду недозрелые яблоки, да с таким аппетитом, словно он и не Вала вовсе, а оголодавший зверек…
Теперь наступила расплата – и Манве не удивился. Он находил это справедливым. Валар не расплачивались за удовольствия – но за НАСТОЯЩЕЕ удовольствие нужно и должно заплатить…
- Эру справедлив, - сказал Манве, отсмеявшись, - И это прекрасно… - уголки его рта снова расползлись в улыбку.
- Варда, почему ты так смотришь на меня?
- Я не могу понять твоих чувств, - сухо ответила она, - Почему ты плачешь и смеешься одновременно? Это странно выглядит, если хочешь знать.
- Потому что мне больно и смешно одновременно. И плевать мне на то, как это выглядит.
- МАНВЕ!
- Манве, Манве. Я всю жизнь Манве, - рыкнул он, - Я что-то не то сказал?.. Это еще не всё… Я хотел бы выругаться так, чтоб у меня у самого уши покраснели…
- Зачем же?
- Затем, что ты зануда! И я зануда…но не хочу им быть! Почему ты не хочешь снять маску совершенства, Варда, я ведь оскорбил тебя, ну разозлись…ударь меня, что ли…
Варда потрясенно уставилась на него, впервые заметив, что перед ней не Великий, не Король Арды, а какой-то встрепанный мальчишка, красивый и несчастный. Таким он ей не нравился. Абсолютно. Варда находила удовольствие лишь в совершенстве – так уж она была устроена, и маленький бунт Манве против этого совершенства, дарованного самим Эру, выглядел смешным и жалким.
- Тебе нужно прийти в себя, Манве Сулимо, - холодно сказала она, - Я не желаю выслушивать твои глупости.
- Вот так всегда, - отозвался он, - Ай да жена у меня…Даже в постели она называет меня Манве Сулимо, и никак иначе. Какая прелесть… Ей безразлично даже, что когда я это слышу, то думаю не о трахе, а о том, одобрит ли Эру мои планы, траха не касающиеся… А, да, извини, позабыл…еще ты зовешь меня Лапочкой – после того, как удачно оттрахаешь…
- Ну вот, теперь еще и пошлости, - от голоса Варды просто розы вяли, - Сегодня твое поведение, Манве Сулимо, переходит все допустимые гра…
- ОТЪЕБИСЬ, - бросил Манве. И получил то, на что нарывался – обжигающую пощечину. Варда вылетела из спальни так, словно кто-то невидимый дал ей пинка под зад.
Это Очень Плохое Слово Манве услышал от Мелькора и сберег в памяти – на крайний случай.
Но разве это – крайний?
Кажется, да, подумал он. Я дошел до края…края своего терпения, края своего отчаяния. Я просто не могу уже быть собой…
Он всегда был добрым и мягким, учтивым и деликатным, и это устраивало всех, да и его самого тоже…но, как оказалось, до известного предела.
Его начинало тошнить от своей добропорядочности, белизны и пушистости, словно он переел сладкого. Манве скучал, его красивые голубые глаза смотрели на окружающее печально и туманно. Делать ничего не хотелось, все валилось из рук. Любовь с Вардой превращалась в затяжные акты тоски с элементами насилия, ибо Варда всегда предпочитала позицию «сверху». Оседлав тоненькое тело мужа, она брала с места в карьер. Ему было неудобно, иногда даже больно от ее судорожных движений – и не хотелось получать удовольствие. Возбуждение, которое Варде удавалось вызвать в нем, было каким-то болезненным, и Манве, комкая в кулаке простыню, беспомощно кривился и молил Эру, чтоб все это побыстрей кончилось. До хруста отвернув голову, чтоб жена не видела его лица, он кусал губы, потому что у него першило в горле, а глаза наливались слезами от какой-то непонятной обиды.
Заездив его до полуобморока, Варда с недоумением смотрела на его запрокинутую голову.
- Тебе было хорошо? – осведомлялась она.
- Да… - бормотал он, отворачиваясь. А что он мог еще ей сказать?
- Ты лапочка, Манве.
Лапочка…
Манве, уже не обращая внимания на тянущую боль в животе, поднялся и подошел к зеркалу.
Да уж, действительно, лапочка. Смотреть тошно!
Он не мог ничего поделать со своей красотой, но кое-что все же было в его силах… и Манве состроил своему отражению хитрую рожицу. Сейчас ты исчезнешь, проклятая Лапочка, подумал он, Верховный Король Арды Манве Сулимо приказывает тебе исчезнуть…
Он вышел из спальни и отправился на поиски Эонвэ либо другого существа мужского пола, в гардеробе которого не висели бы сплошные голубые хламиды.
Ауле, вот кто всегда на месте!
Ауле с недоумением поглядел на встрепанного, с дикими глазами Короля.
- Я могу тебе чем-то помочь, Владыка?
- Можешь, - сходу отрезал Манве, мягкий голос его дрожал, - У тебя найдутся лишние портки?..
Одежка Ауле была великовата, но Манве не обращал на это никакого внимания – разве что проковырял Вардиными ножницами лишнюю дырку в ремне и потуже стянул его на своей тоненькой талии, чтоб не сваливались штаны. Он хотел было уже положить ножницы на место, но тут ему пришла еще одна блестящая идея уничтожения Лапочки как биологического вида. Запершись зачем-то в кладовке, Манве принялся за стрижку. Самопострижение продвигалось с трудом, черные шелковые пряди, обычно красиво спадающие на плечи, скользили меж пальцами и лезвиями ножниц, но Манве не собирался сдаваться.
А потом снова побежал к зеркалу… и сам едва не сел, только увидев в нем какого-то незнакомого подростка в папиной одежде и с вороньим гнездом на голове. Неумело подстриженные волосы торчали перьями и спускались лесенками…
И тут в зеркале появилась Варда, вошедшая и обратившаяся в очень красивый столб.
Манве обернулся и ласково улыбнулся ей:
- Ну как?...
- Ты сошел с ума, Манве Сулимо, - слабым голосом произнесла она, скорбно глядя на стоящего перед нею шпаненка.
Тонкие руки Манве легли на ей на плечи, и он приблизил к ее лицу свою сияющую рожицу:
- А мне нравится! Я чувствую себя хорошо…просто очень…
- Манве, но…
- Пойдем-ка… - Манве с силой, какой она от него не ожидала, потащил ее к кровати. Сел и усадил жену к себе на колени. Принялся целовать. Она, ошеломленная, не сопротивлялась даже тогда, когда он заставил ее лечь – точно так же нажав на ее плечи, как проделывала с ним это она сама.
- Манве, перестань! Я не хочу…
- А меня ты обычно спрашиваешь, хочу я или нет? – ухмыльнулся он.
Варда ощущала себя словно в тумане. Или во сне. Ибо въяве она и представить себе не могла ничего подобного – чтоб Манве (МАНВЕ!) имел ее, задрав ей юбку и навалившись всем своим небольшим весом. Такое с ней проделывали другие – король Ингве, например, и Варда теряла голову под весом этого могучего долговязого эльфа… А Манве…Нет, он на это неспособен!! Варде нравилось обходиться с Манве так, как он, по ее мнению, заслуживал – не давать ему никакой инициативы…
Трудно было и предположить, что Манве сам сможет взять то, что ему не давали.
Он и взял. А потом поднялся, подтянул широченные Аулины портки и вышел, не взглянув на нее и оставив ее нервно дышащей, растерзанной, с красными пятнами на щеках…
Варда медленно приподнялась на локте. Потрясла головой, словно желая убедиться, что это не дурацкий сон. А потом заставила себя встать и подойти к зеркалу, дабы привести в порядок пострадавшее совершенство – и чувство собственного достоинства.
Мелькор стоял на галерее и ждал, сам не зная, чего, собственно, хочет дождаться.
День был тихий-тихий, ни листочка не шелохнется. Ни ветерка…
Крылатый оперся на каменный парапет и уронил голову на руки. …Меланхолия вступила в опасную для окружающих стадию: если Гортхауру случалось проходить мимо него, он шептал: «Меня здесь нет, меня здесь нет» - и дошептался до того, что Мелькор с воплем «Издеваешься, гад??» запулил в него тяжеленною бронзовою вазой. И только по счастью не попал.
- Эру Могучий, - пробормотал Гор, - Так ведь и убить недолго!
Он как-то позабыл, что убить его невозможно в принципе.
- Гор, - позвал Мелькор, - поди сюда.
- Тано, если ты больше не будешь кидаться тяжелыми предметами…
- Поди сюда, Гор, сколько повторять??
Гор подошел – и удивленно отшатнулся, получив от Крылатого поцелуй в лоб.
- Прости меня, Гор. Я… сам не знаю, что я, но я не в себе.
Он повернулся, зацепив Гора краем взметнувшегося плаща, и вышел на галерею. Гортхаур молча наблюдал, как Крылатый стоит и ждет, пытаясь уловить хоть легкое дуновение ветерка.
- Гор, - голос Мелькора прозвучал так тихо и хрипло, что Гортхаур почти его не расслышал, - Как думаешь, он совсем забыл обо мне? И никогда не вспоминает? Никогда?
- Кто? – деланно-безразлично поинтересовался Гортхаур.
- Кто-кто… Манве, тупица!
- Думаю, нет. Никогда. Зачем это ему, - буркнул Гор, - А почему ты вспоминаешь о нем, Тано? Делай как он…
Рука Мелькора зарылась в смоляные волосы Гора.
- Ты хочешь, чтоб я был только твой, маленький Гортхаур?..
«Маленький», подумал Гор, отчего же я вдруг «маленький»… Ростом он ненамного уступал Мелькору.
- Да, - ответил он, - И ты, Тано, находишь в этом что-то удивительное?..
- Нет, - сказал Мелькор, - Не нахожу.
…И вдруг он стиснул руку Гора так, что тому стало больно:
- Смотри, Гор, МНЕ КАЖЕТСЯ?? Мне это кажется?!
- Что?
Мелькор указал на верхушку далекого, стоящего за стенами Ангбанда, дерева. Верхушка эта слегка колыхалась…
- Ветер, - сказал Гор, - И что?
- И ничего, - процедил Мелькор, - иди отсюда.
Это был не ветер. Так, ветерок. Неожиданно холодный в такой теплый день. Он легонько хлестнул Крылатого по лицу, отбросил назад светлые пряди его волос, и Черный зажмурился, пытаясь услышать…хоть что-то услышать… Но ветерок был нем, и Мелькор открыл наконец страдальческие очи…чтоб подскочить и огласить Ангбанд диким торжествующим ревом.
Ибо над цитаделью плавно парил Торондор.
Суперразумный и суперсволочной орел, как называл его ревнивый Гортхаур. Официальная птица – это тоже было из богатой коллекции Горовых ругательств.
Теперь Гор, углядев то же, что и Мелькор, глухо и крайне неприлично выругался. Не к ночи Манве будь помянут…
Торондор, огромный орел, официальный вестник верховного короля Арды Манве Сулимо, действительно был разумен. И поручение ему совершенно не нравилось. Он не любил ни Мелькора, ни его цитадель.
- Ты сошел с ума, Владыка, - нахально заявил Торондор, услышав о том, что ему предстояло сделать. Он был наглая птица. С неприкрытым презрением он окинул желтым взором Короля и нашел, что вид его нелеп, а глаза безумны.
- Не смей так со мной говорить, - сказал Манве, щеки у него заалели, - Это все совершенно не твое дело…
- Совершенно не мое, - согласился орел, - Но я решительно не понимаю, зачем искать то, что тебе нужно, так далеко? У нас тут своих таких достаточно, вон, погляди на короля Ингве. Он по тебе сохнет, Манве Сулимо, это слепому ясно…
- Торондор, - тихо сказал Манве, - Если ты не желаешь делать то, что я приказал, я найду другого…
- Нет. Не найдешь. Я все сделаю. А у тебя, - орел ласково потерся головой о рукав короля, - совсем нет чувства юмора…
Торондор был ответственная птица.
- Привет, Черный, - сказал он, усаживаясь на парапет, - Отошли своего прихвостня, этот разговор не для его ушей.
Гор вспыхнул до корней волос. Положительно, следующим его созданием станет копия Торондора, которую он будет мучить каждый день.
Он гордо удалился, избавив Мелькора от необходимости отсылать его.
- Ну? – спросил меж тем Мелькор, - Что скажешь?
- Ничего. Потанцуй сначала…
Едва не лишившись хвостовых перьев, Торондор перестал выпендриваться и сообщил наконец:
- Король будет ждать тебя возле Щеглиной Балки сегодня вечером.
- В лесу? – переспросил Мелькор, не поверив своим ушам.
- Да, да, там.
- Но…
- Пока, Черный, у меня дела! – крикнул Торондор, взмывая в небеса.
Мелькор привалился к парапету – его не держали ноги.
Оставшееся до загадочного свидания с Манве время Мелькор провел самым странным образом, как казалось разумному Гору.
Для начала, он в кои-то веки принялся крутиться перед зеркалом.
- Тьфу! – бушевал Крылатый, - Ну что это за рожа!! А прическа?? Немытая свинья… А плащ-то, Эру Великий! Как будто скатертью работал…
- Вряд ли его заинтересует твой плащ, Тано, - скорей уж его отсутствие, - съязвил Гортхаур, раздираемый ревностью, - И потом, твой плащ в любом случае выглядит куда лучше его голубенькой тряпки, в которой он похож на эротический кошмар сумеречного эльфа…
- Заткни пасть. И налей мне ванну.
Конечный результат Мелькоровых стараний поверг Гора в припадок сдавленного хохота. Крылатый изо всех сил пытался изобразить из себя приличного Вала. Он даже раскопал где-то белые одежды, в которых выглядел приблизительно так же, как выглядела бы Варда в доспехах. Кроме всего, Мелькор расчесал наконец свои светлые лохмы и напустил на рожу выражение «Я-сегодня-очень-рад-вас-всех-видеть»…
- Ну, как? – самодовольно поинтересовался он у Гора.
- Ты неотразим, Тано! – взвизгнул Гор, валясь от хохота на кровать, - Как жаль, что мне нельзя присутствовать при вашей встрече!! Я написал бы картину…
- И как же она называлась бы?
- «Встреча двух целок в сосновом лесу»! – без раздумий выпалил Гор, за что и получил от Крылатого преизрядный подзатыльник.
Манве не было.
Был какой-то странный незнакомец, сидящий на поваленном стволе, наряженный в штаны не по размеру и куртку с чужого, явно куда более широкого, плеча. Черные, как смоль, волосы этого чудика были острижены так безобразно, что торчали клочьями…но из-под упавшей на лоб кривой челки смотрели на Мелькора сияющие голубые глазищи с чернущими пушистыми ресницами, которые не могли принадлежать никому, кроме Манве Сулимо.
- Что ты с собой сделал, братик? – враз севшим голосом спросил Мелькор, осознав наконец, что это все-таки он, Манве…
Тот поднялся со ствола и с дерзкой улыбкой спросил:
- Тебе не нравится?
Мелькор пораженно глядел на довольную и лукавую мордашку, на бесенят, пляшущих в обычно кротких глазах, на болтающуюся на хрупком теле одежду, на ералаш на черной головке… Ему было больно расставаться с прежним Манве. Но новый…новый был поразительно, возмутительно, невозможно хорош!! Такой веселый, такой…нахальный, наверняка же нахальный, такой…смелый!
- Манве, - Мелькор схватил его за запястья и притянул к себе, - Ты просто чудо…Ты что же, так и ушел? Ты…
- Я переоделся, обрезал свои космы, трахнул Варду и ушел, - ухмылялся Манве, - А сегодня с утра я обожрался кислых яблок, и у меня болел живот, а теперь нет… И я сказал Варде Очень Плохое Слово…
Мелькор засмеялся и легонько потряс брата:
- Какое? Скажи, ну-ка скажи…
- Ну, она читала мне мораль, я и сказал ей – отъебись, мол… Она меня, конечно, треснула по морде, но не очень больно…
- Манве!! Да ты ли это? Может, тебя подменили? А??
- Может, - Манве пожал плечами, потом вызывающе вздернул нос, - А может, мне просто надоело быть затраханным…
Мелькор ласково усмехнулся, поглаживая Манве по волосам, когда тот вдруг приник к нему всем своим тонким телом и произнес, глядя в серые глаза Крылатого:
- Я очень, очень рад видеть тебя, Мелько…
- Верю, Манве, - Мелькор ткнулся носом в висок брата, вдыхая свежий запах холодного ветра, - Но почему ты не пришел прямо в Ангбанд? Почему мы должны встречаться в лесу?..
- Не знаю, мне так хотелось… В лесу сейчас так хорошо, Мелько…- Манве сел прямо в траву и гибким сильным движением потянул за собой Мелькора, - Это очень приятно – валяться в траве, ты не находишь, Крылатый мой?..
Мелькор, подчиняясь нежному приказу его руки, откинулся назад, сквозь его разлетевшуюся светлую гриву просеялись зеленые травинки…и он подумал, что Манве знает, о чем говорит – это и впрямь хорошо…Узкая легкая ладонь Манве коснулась его щеки. Мелькор повернул голову – и, как всегда, утонул в синих горячих омутах этих глазищ…
Он порывисто потянулся к Манве, но тот легонько удержал его – не запрещая, но давая понять, что сегодня все будет немножко по-другому…и это почему-то завело Мелькора куда сильней, чем обычный вариант их отношений.
Обычный вариант тоже неплох, думал Мелькор, но раз тебе так хочется…Кажется, ему даже нравилось то, что инициатива в этот раз исходит не от него. Мелькор любил все новое и необычное.
Раньше все было просто и ясно – Крылатый слегка заводил Манве, заставляя его краснеть и мучиться туманными мыслями и жутковатыми предчувствиями…а потом делал с ним, что хотел. Сейчас Мелькор со стыдом вспоминал, как легко преодолевал слабое сопротивление, как упивался своей минутною властью, как тупо наслаждался своей жесткостью, не обращая внимания не только на испуганную дрожь, но иногда даже - на просьбы и слезы…Именно он выучил Манве плакать бесслезно и страдать беззвучно... и с тех пор не было в Арде равного Манве по умению скрывать свои чувства.
Но сегодня…сегодня не будет ни страха, ни слез. Более того – сегодня вообще все пойдет наперекосяк, и виной этому – новый, непривычный образ, который нашел себе Манве…
Разве раньше он позволял себе такое? Ну, одно это движение, прижавшее Мелькора к траве…твоею волей, Манве…
Мелькор закрыл глаза…и снова открыл. Он не желал пропустить ничего из этого зрелища.
И увидел над собою это серьезное, немного побледневшее лицо с напряженными, потемневшими до темно-серого цвета глазами. Почувствовал нежную, сильную руку, сжимающую его лапу.
Глаза не требовали, а уважительно испрашивали у него – подчинения. Рука не давила и даже не сжимала, но давала понять, что всю ее – от плеча до кончиков тонких пальцев – пронизывает сила.
Мелькор не умел подчиняться, ибо всегда, как любое самолюбивое существо, связывал подчинение с унижением.
Он не мог даже осознать то, что чувствовал – ибо чувства сказали ему, что об унижении тут нет и речи. От него требовалось не унизиться, а…сдаться. Отдаться. Полностью, всем существом отдать, подарить себя…
Голос его охрип, глаза подурнели, лицо исказилось нервной гримасой.
Манве стер эту гримасу нежным поцелуем.
Манве, подумал Мелькор, это Манве, с которым у меня раньше был один разговор – а ну-ка давай!
Манве, которому он всаживал так, что тот пронзительно орал, и слезы ручьями лились по щекам… Манве, с которым Мелькор всегда обходился так, словно тот был статуэткой из мягкой глины. Манве, который иногда забивался в угол и умолял: «Ну не надо…Ну пожалуйста…»
Теперь он был другой. Совсем.
Мелькор с удивлением осознавал, что это встрепанное, горячее, нежное создание обратило его в кусок железа. Добровольный кусок железа, которое не может шевелиться…пока.
Но Манве показал себя умелым кузнецом.
Медленно, медленно Мелькора заполнял оранжевый жар…Он стал похож на стеклянную вазу, наполненную огнем. Он плавился, он принимал другую форму…
А Манве, конечно же, принялся ковать. А как же иначе.
Мелькор дрожал от ударов молота…и у него перехватывало дыхание от ударов маленького молоточка…
Манве ощущал себя наездником, объезжающим огромного и опасного жеребца. Было очень похоже, в самом-то деле…почти тот же ритм, который ощущаешь, когда едешь рысью… и эта лоснящаяся шкурка… и – с немыслимым заворотом шеи – косые взгляды…
Манве, пронзенный жаркой стрелою собственного желания, слегка откинулся назад, сведя лопатки…и пришпорил Мелькора, навязывая ему галоп.
Быстрее, сильнее…
Всадник и конь слились воедино, перелетая через пропасть, полную золотого огня…
Из пламени появился клинок.
…Манве посмотрел на этот «клинок» очень удивленными глазами.
А Мелькор – восторженными.
Тот страх, который он испытал в своей попытке подчиняться, никак не сказался на его натуре. А «клинок», по его ощущениям, стал острее, чем раньше.
Мелькор глянул на Манве прежним взглядом. Но… это не помогло. Манве только еще выше вздернул носик.
- Манве, - мурлыкнул Крылатый, - Послушай… - и изобразил жалобную мину, - Ну и что мне делать?..
Манве недоуменно повел тонкими черными бровями.
- А может, ты…
- А может, сам? – лукаво отозвался Манве, - Попробуй…у тебя получится…
- Ага, сейчас пойду, запрусь в уборной…
Манве расслабленно вытянулся на траве. Ему больше ничего не хотелось. Объездка дикого жеребца вытянула из его хрупкого тела все силы. Глазищи его затуманились, созерцая небеса и тянущиеся к ним верхушки сосен…
- Ну пожалуйста, Манве, не будь эгоистом, - бормотал где-то рядом Мелькор, - Я же с ума сейчас сойду… Сволочь маленькая..
Ощущать себя эгоистом и маленькой сволочью тоже было приятно. Куда приятней, чем вечной удовлетворялкой чужих желаний…
Мелькор в бессильном бешенстве смотрел на уплывшую в какие-то грезы мордашку, на тонкие руки – правая лежит на траве, костяшками вверх, левая – на груди, на серой шерсти рубашки Ауле.
- Не выводи меня, Манве.
Молчание. Нежная улыбка, адресованная жемчужным облачкам, проплывающим в небе.
- Что ж…тогда не обижайся! – Мелькор рывком перевернул расслабенное тело брата на живот и навалился сверху.
Манве не сделал ни одного протестующего движения. Прижавшись правой щекой к траве, запустив в ее зеленую гриву пальцы, он прикрыл глаза. Он был почему-то совершенно уверен, что Мелькор не сделает ему больно.
Так и случилось.
Крылатый, перед глазами которого стояла довольная, умиротворенная рожица брата, просто не в состоянии был выдать сейчас что-нибудь из своего богатого запаса жестокостей. Он любил Манве, а сейчас – больше, чем когда-либо в своей жизни. Может, он не признался бы в этом самому себе, но то, что сделал с ним только что Манве, как-то изменило весь строй его существа… Даже заставив Мелькора подчиниться, Манве остался с ним нежным, а это что-то да значило…
И Мелькор принялся за дело медленно, крайне осторожно, ловя каждое содрогание тоненького тела под ним…и почувствовал, что в этом способе тоже есть свое очарование. Медленно, совсем медленно…
- Ох ты, всегда бы так… - выдохнул Манве, - Ведь умеешь же...
Мелькор не услышал и не ответил, его до ушей захлестнула волна теплой, светящейся, приятной до мурашек на коже нежности… Со стороны казалось, что он едва двигался, но каждое движение словно возносило его на вершину счастья, Манве же просто замер под ним, боясь, что все это кончится слишком быстро.
Когда все кончилось, Крылатый уронил голову на плечо брата, чувствуя себя крошечным слепым щенком…
- Ты не понимаешь, - вдруг услышал Мелькор голос Манве, чуточку приглушенный из-за того, что он ткнулся мордашкой в траву, - Это же не война. Зачем все время выяснять, кто здесь главный?.. Любовь уравнивает, Мелько, так всегда было и будет, разве не равны мы перед Эру, разве Эру не любил нас с тобою одинаково?
- Меня, видать, разлюбил, - пробурчал Мелькор.
- Это ты сам себя разлюбил, дурачок.
- Завтра…
- Приду, Мелько.
- Завтра.
Манве долго провожал глазами уходящего Мелькора. А потом обернулся – и едва не ткнулся носом в кольчугу.
Перед ним стоял ни кто иной, как Тулкас.
- Ты что здесь делаешь? – спросил Манве, чувствуя, что щеки его начинают гореть.
Тулкас поклонился. Потом выпрямился и ухмыльнулся:
- Я здесь потому, что меня прислала королева, Твое Величество.
- И за каким хреном она тебя прислала?..
- Просила найти тебя.
- Нашел? Свободен.
- Нет, - спокойно возразил Тулкас, - так дело не пойдет. Она еще хотела, чтоб ты вернулся в Валинор вместе со мной. И сказала, что у тебя, прости уж, помрачение рассудка…
- Что-о? – прошипел Манве. Он и сам собирался вернуться в Валинор, но поступок Варды оскорбил его до глубины души: посылать за ним, как за мальчишкой, сопровождать его под конвоем?..
- Возвращаемся, король.
- Ты непередаваемый кретин, Тулкас, - усмехнулся Манве, - Ты что, немного позабыл о том, что У ТЕБЯ никак не получится доставить меня куда-то против моей воли?..
Тулкас ждал этого вопроса. Манве был прав, совершенно прав – уж кого-кого нельзя было удержать насильно, так это его – Владыку ветров. Он мог просто улететь, да и всё. И ищи ветра в поле… Тулкас поделился своими сомнениями с Вардой и заручился ее согласием применить к слегка чокнутому Манве нетрадиционные способы воздействия.
И теперь, недолго думая, Тулкас двинул Манве кулаком по голове. И легкое тело короля, из которого вышибли сознание, осело к его ногам.
Риска не было, и Тулкас это знал. Убить он его все равно не убил бы – все Валар бессмертны. А Манве, когда он очнется, грозила разве что недолгая головная боль. Ничего, потерпит, подумал Тулкас, вскидывая почти невесомое тело на плечо.
На следующий день Мелькор исходил Щеглиную балку вдоль и поперек, но так никого и не дождался.
Он опустился на тот самый поваленный ствол, на котором в прошлый раз сидел Манве.
Что могло случиться?
Крылатому и в голову не могло прийти, что помешать Манве прийти могли какие-то внешние обстоятельства. Как все самолюбивые и притом неуверенные в себе созданья, Мелькор тут же начал подозревать брата в том, что вчера тот действовал под влиянием минутного каприза, а сегодня…сегодня Манве Сулимо сидит в Валиноре, одетый в голубой шелк, и даже не вспоминает о том, что вчера что-то произошло…
Мелькор тихо зарычал, чтоб заглушить эти подозрения. Ему было больно, а Крылатый не любил, когда ему причиняли боль. От этого он просто начинал хуже соображать.
- Я предупреждал, Тано, - сказал Гортхаур, - Я тебя пре…
- Заткни свою пасть! Он меня предупреждал!!! Не воображай себя умнее, чем ты есть! И не суй свой длинный нос туда, куда не…
- Смотри, Тано – это не Торондор?..
Огромная птица, как и вчера, опустилась на парапет и насмешливо поглядела на них.
- Приветик, Темные силы Средиземья, - процедил орел.
- Полегче, курица… - проворчал Мелькор, - С чем пожаловал?
- Я ничего не скажу в присутствии твоего ученичка, Черный!…
- МЕНЯ ЗОВУТ МЕЛЬКОР, глупая птица! Гор, иди отсюда.
- Ну и пожалуйста… - фыркнул Гор, и каблуки его загремели по каменной лестнице.
- Ну же, Торондор?..
Орел, перебирая лапами по камню, подошел к нему вплотную.
- Я все понимаю, - насмешливо заявил он, - Любовь, морковь… Но меру тоже надо знать!
- В смысле – меру?
- Что ты с ним сделал, скажи на милость?
- Я???
- Вообще-то я догадываюсь, ЧТО, - хмыкнул Торондор, - Но результат ужасный…
- Что с ним? О чем ты?!
- Когда король обнаружил, что снова оказался в Валиноре (эпизод с Тулкасом Торондор опустил), у него началось что-то вроде горячки…и истерики…Всю ночь он рыдал, словно у него отобрали самое дорогое…Много раз повторял твое имя… В общем, весь Валинор на ушах стоит, - закончил он.
- Меня ведь не пустят туда? – спросил Мелькор дрогнушим голосом, уже зная ответ.
Орел поглядел на Черного с сочувствием и даже – или показалось? – с некоторым уважением.
- Передай Манве, что я очень, очень его люблю… - глухо сказал Мелькор, опустив пылающие глаза, - И что буду ждать…
- Думаю, ему станет полегче, после того как он услышит это, - деликатно заметил орел, - Хотя я…я ведь не должен этого делать? Передавать твои слова? Ты ведь знаешь, кто ты – и кто он… У вас никогда ничего не будет…
- Значит, не передашь?..
Орел не ответил. Он взмыл в воздух, сделал плавный круг над Ангбандом и заскользил назад. В Валинор.
Манве ждал орла, стоя на галерее, и загнать его в комнаты не было никакой взоможности. Варда пробовала, но в отчаянии отступилась. Манве стоял, как приговоренный, в ушах у него свистел ветер, раздувающий голубой шелк (разумеется, Варда почла за лучшее конфисковать дикие одежды, пока он был без сознания).
Ветер сушил и сушил мокрые дорожки на его щеках, но слезы лились и лились.
Когда вдали показалась медленно растущая черная точка, Манве бессознательно вытер лицо рукавом.
Торондор сложил могучие крылья и важно уселся на стол, стоящий на галерее с незапамятных времен. Манве выдвинул себе стул и устало опустился на него.
- Говори же, - сказал он, - Торондор…ведь ты знаешь, что я дождаться не мог…
- Я боюсь еще больше расстроить тебя, мой повелитель, - учтиво ответила птица, - Но Черный…
- Называй его Мелькор!
- Мелькор просил передать, что будет не слишком рад, если ты еще раз появишься в Ангбанде. Он сказал, что размышлял над этим всю ночь…и пришел к выводу, что каждый должен быть на своем месте.И что он не ровня тебе…
- Торондор, - Манве поднялся, - А ты ведь, оказывается, лжец… Не ожидал от тебя… А если я попрошу Мелькора подтвердить твои слова?
- Нет, - раздался вдруг спокойный, ледяной голос Варды, - Не попросишь. Лети отсюда, Торондор, тебе больше нечего тут делать…
Торондор не шелохнулся, свято убежденный в том, что приказывать ему имеет право исключительно Манве, а не какая-то там королева Арды.
- Еще хочу сказать тебе, мой повелитель – я готов служить тебе и выполнять любые твои приказы – но только не те, что касаются Ангбанда.
- Я уже понял…Лети, - Манве безнадежно махнул рукой, - Нечего тебе слушать то, что сейчас услышу я…
- Услышишь, услышишь, - подтвердила Варда, и совершенное ее лицо вдруг на мгновение исказилось гримасой то ли боли, то ли величайшего отвращения, - Лучше нам уйти с галереи, Манве.
- Как скажешь, - пожал он плечами. Какая разница, где выслушивать очередную нотацию?
Но то была не обычная нотация. Стоило Манве закрыть за собою дверь, как на него обрушился целый поток типично женских упреков и претензий, и если бы только это…
- Да где же твоя совесть, Манве? – шипела Варда ему в лицо, причем он не мог ни отстраниться, ни отойти на безопасное расстояние, поскольку она вцепилась обеими руками в его рукава, - Верховный король Арды, который теряет голову – и из-за кого? Из-за этого ублюдка, из-за Проклятого, из-за Врага!! И ты с ним…да как ты мог! То-то будут тебя уважать, если узнают, что Король Арды – подстилка Моргота!..
- Дура, - прошептал Манве, не поднимая глаз и думая о том, что он никому, никому больше не будет доверять в этом треклятом благословенном Валиноре.
- Да какого, скажи мне, какого черта тебя понесло в холерный Ангбанд?? Если тебе нужен мужик (а я всегда подозревала, что именно это тебе и нужно), почему бы не завести его здесь, в Валиноре? Ступай, похлопай ресничками перед тем же королем Ингве – и он безо всяких засадит тебе так, что ты две недели сидеть не сможешь…
- Дура, - повторил он на полтона громче, и в голосе его послышалась безмерная усталость:
- Пожалей меня, Варда…оставь меня в покое…я должен подумать…
- О Мелькоре? – язвительно поинтересовалась она.
- О короле Ингве, - огрызнулся Манве, рывком освобождая рукава из ее пальцев.
Они все знают. Все всё знают, думал он, и любую мою отлучку спишут на Ангбанд…
Даже с Торондором теперь лучше не связываться…
Мелькор ждал.
Ожидание стало его существом, единственным смыслом существования. Оно сушило его изнутри, и он становился совсем не похож на себя.
Гортхаур не узнавал Крылатого – с его лица сошли все краски, тусклые ввалившиеся глаза словно затянуло бельмами, волосы, обычно пышные и блестящие, слиплись неаккуратными сосульками. Голос стал глухим и невыразительным, из него исчезли все те славные рыкающие нотки, что так нравились Гору.
Ночами Мелькор тихо лежал возле Гора, перебирая пальцами густые пряди его жестковатых черных волос, и Гортхаур боялся к нему прикасаться: казалось, что его прикосновения причиняют Крылатому саднящую боль – так он отдергивался, стоило Гору нечаянно его коснуться.
Гортхауру было жаль Крылатого до слез.
Он вспомнил, как ревновал, и ему стало стыдно. Его ревность меркла, казалась мелкой по сравнению с теми страданиями, что испытывал Черный.
«Ну где же этот засранец? – думал Гор, уже не вспоминая, что когда-то не желал видеть Манве, - Ну как же так можно? Он ведь ждет…»
Прислал бы хоть свою птицу, что ли, в озлоблении думал Гор, передал бы через нее хоть словечко в утешение бедному Мелькору…
Тут мысль его получила нужный толчок.
Птица! Слишком разумная, слишком языкастая птица!
Он не пришлет ее сюда, потому что больше не доверяет ей!
Гор вскочил и скачками понесся в лабораторию.
Он не выходил из нее всю ночь.
Результат его трудов едва не поверг Крылатого в обморок.
- Торондор?..
- Торондор-два, - самодовольно сообщил Гор, - Разговаривает тоже…Торондор – хоррошая птичка…
- Сам дуррак, - скрипуче откликнулось творение.
- Или нет, лучше я буду звать тебя Квази…
Это был точь-в-точь оригинал. Такой же огромный. Но значительно более глупый.
Впрочем, не настолько, чтобы не усвоить, что от него требуется.
Мелькор обнял Гора так крепко, что у того что-то хрустнуло, и расцеловал в обе щеки. Гор просиял. И они вдвоем принялись вразумлять нелепую птицу.
Квази оказался хорошим учеником.
Он внимательно осматривался – не видать ли где другого орла такого же размера (Гор и Мелькор крепко вбили ему в голову, что его двойник оставит от него только пух и перья, если заметит).
Он летел над Валинорскими садами, тщательно оглядываясь и соблюдая все меры безопасности, пока не увидел далеко внизу, на скамье, с трех сторон окруженной высоким кустарником, понурую фигурку, одетую в голубое…
Манве вытаращил на странную птицу свои голубые глазищи. И раскусил ее сразу:
- Ты ведь не Торондор?
- Не-ет, - скрипуче ответила птица, - Я Квази…
- Сам вижу, что квази… И откуда ты взялся, скажи на милость?
- Ангбанд, мой король.
- АНГБАНД? – лицо у Манве засветилось, как у ребенка, которому дали шоколадку, - Тебя что…Тебя Гортхаур сотворил?
- Ага, - квакнул Квази.
- Какие перышки, какой носок…А вот голосок подкачал, - рассмеялся Манве.
- Издалека я ведь сойду за твою птицу, мой король?
- Да и вблизи, пожалуй, сойдешь…если рот не будешь открывать…
- Полетели, мой король. Мелькор весь извелся…
Манве в восторге вскочил.
Варда с недоумением посмотрела на Манве, который выписывал над дворцом сумасшедшие виражи верхом на Торондоре.
- Ничего, - авторитетно сообщил ей Ингве, - Перебесится…
- Да и на Торондора можно положиться…Он мне все расскажет, если что, - пробормотала Варда, устраиваясь у него на коленях. Эльф тут же грубо запустил лапу в ее золотые волосы. Что за дурень наш Манве, подумал он, такая баба…
Радости было столько, что Гор едва справился с искушением украсить Черную цитадель разноцветными флажками, на что Мелькор возразил, что лучше бы, в таком случае, фонариками. Гор подумал и ограничился здоровенным транспарантом с надписью: «Манве с нами», после чего Манве деликатно заметил, что всем это знать необязательно, и особенно – настоящему Торондору, который видит очень далеко… Транспарант уволили, а вместо него вывесили, и в самом деле, фонарики, что, как выяснилось, выглядит очень мило.
Мелькор целовался с Манве. Гор гладил птицу. Впрочем, птицу гладили все по очереди, называли умницей и прелестью.
Квази важно поводил головой и смотрел на всех снисходительными желтыми глазами. Он-то знал, что он – действительно хорр-рошая птичка…