Мелф
Яблочный пирог
Рейтинг: NC-17.
Предупреждения: Элементы насилия, ненормативная лексика.
А что скажет история?
А история, как всегда, солжет…
(генерал Бэргойн)
А мне нравятся легенды эльфов. Они такие красивые…
(Йеннифэр)
«Ты меня никогда не увидишь…»
(Вознесенский… вроде бы)
Когда-нибудь о старшем сыне короля Финвэ обязательно придумают красивую легенду, подумал как-то раз Мелькор.
И никто уже не будет помнить, каким он был на самом деле. А жаль. Потому что более отвратительное создание было сложно себе и вообразить.
- Да, он, конечно, умница… - согласился с Мелькором Гортхаур, - Но это нисколько не умаляет того факта, что хуже Феанора может быть только голодный Феанор…
- Почему голодный? – недоуменно поинтересовался Крылатый.
- Но у него всегда такой какой-то вид…
Феанор с отвращением разгреб кучу какого-то хлама на столе, высвобождая себе жизненное пространство, потребное для того, чтоб поставить кувшин с вином.
Дом был пуст.
И нельзя сказать, что эльфу это не нравилось. Он понятия не имел, где в данный момент находятся его раздолбаи-сынки, и желал им только одного – никогда не возвращаться. Маэдрос с Карантиром были тупицы, Келегорм раздражал папашу тем, что то и дело приводил каких-то баб, Маглор положительно достал своим бренчаньем и нудными балладами о каких-то ясных звездочках, Куруфин был зануда и липучка, а балбесы Амрос и Амрод издавали слишком много неприятного шума, то размахивая во дворе мечами, то выясняя отношения на словах.
В результате всего этого в доме царил неописуемый бардак и разорение. Убираться желающих не было, готовить еду – тоже. Феанор, как и многие гениальные созданья, бытом пренебрегал, а его попытки заставить куда менее гениальных сынков делать в доме хоть что-то встречали такое дружное и активное сопростивление, что он беспомощно отступал. Сыновья Феанора в общем не были дружны – и единым фронтом выступали, только объединяясь против папаши.
Феанор с трудом мог вспомнить, когда в последний раз ел – вчера или позавчера. Но пил зато каждый день, ибо запасы в погребке были изрядные.
Как у многих одиноких созданий, у него была привычка говорить с самим собою вслух.
- Сраный Форменос, - заявил он, отпивая из кувшина, - Сраная жизнь. Сраные камушки. Чтоб мне век воли не видать, все из-за этих сраных сильмарилей. На кой хрен я их…
Он поперхнулся, и его агрессивность уступила место острой жалости к самому себе.
- Посмотри, Феанор, - начал он, обращаясь к засиженному мухами зеркалу и наблюдая там нечто среднее между пьяным эльфом и голодной кошкой, - во что ты себя превратил в этой дыре. Нет, ты смотри мне в глаза! Стыдно? Вот то-то…
Ему и впрямь было и стыдно, и противно. Что бы там о нем не говорили, но внешность у него была не выдающаяся, а бессонные ночи, проводимые в компании с кувшином вина, никак не способствовали ее улучшению. Во всяком случае, сейчас казалось, что прозвище, данное ему когда-то матерью и приставшее крепче имени, звучит как насмешка. «Феанор» - «пламенный дух»…Да уж. Чудо красноглазое, лохматое и в грязной рубашке…
Рубашка и впрямь была нечиста. Скажем так, на воротнике уже вполне можно было выращивать салат-латук.
Эльф состроил сам себе гримасу отвращения.
Рубашку требовалось срочно сменить, дабы не потерять остатки самоуважения.
Феанор долго рылся в шкафу, но поиски его не увенчались ни малейшим успехом. Он в упор не помнил, когда в последний раз занимался стиркой. Ну и результат был соответственный: он откопал штук десять рубах, каждая из которой была грязнее предыдущей.
- Вот срань, - сказал Феанор, - А ну как кто придет? Стыдно. А впрочем, кто там ко мне придет, кому я нужен…
Однако, сидение на заднице было для его деятельной натуры непереносимым. А потому он пришел к решению выстирать все-таки все эти проклятые рубахи, пока никого нет дома.
Ожидая, пока в здоровенном чане согреется вода, он даже начал что-то фальшиво насвистывать сквозь зубы. У Феанора было много талантов, но музыкальный слух среди них не присутствовал, и кое-кто даже поражался, как мог у такого папаши родиться такой замечательный музыкант, как Маглор.
Стирка рубашек была делом долгим и нудным, но Феанора это нисколько не смущало – хоть какое-то занятие… Собираться он никуда пока не собирался, а потому выстирал даже ту рубашку, что была на нем.
- А за вас, раздолбаи, ничего делать не буду, - произнес он, обращаясь к отсутствующим сыновьям, - В вашем-то возрасте сидеть на отцовской тощей шее – это, знаете ли…Да я в ваши годы…
Тут он вспомнил, что за глупости вытворял в их годы, и смолк.
Кстати о шее, подумал он, ее бы тоже не мешает вымыть. Как-то он упустил это из виду за последние три дня.
К концу всей этой водяной феерии на кухню войти было невозможно – самым лучшим было сразу взять лодку.
- Вот, заодно и пол помоется, - заметил Феанор, пытаясь, тем не менее, удалить с пола излишки воды.
- Пап, ты что, с ума сошел?
В дверях кухни, стараясь не наступить в грязную лужу, появился Маглор.
- Помогай давай, - процедил Феанор сквозь зубы, - Раздолбай чертов.
- Не могу, пап. Меня ждут….
- А чего приперся?
- Струна лопнула, - Маглор со вздохом продемонстрировал лютню, - Запасных не взял…
Феанор с трудом удержался, чтоб не врезать тряпкой по красивой золотисто-розовой мордочке. Толку-то. Отец раком по кухне ползает, а этим только гулять…
- Эру Великий, - пробормотал он, - За что ты меня наградил такими детьми? Это ж не дети! Это мерзавцы… А ведь не пальцем деланные…
- Точно, не пальцем? - хихикнул Маглор.
- Пшел с моих глаз!! – заорал Феанор, начал вставать и врезался локтем – самою косточкой – в край стола. Зашипел от боли, но на сына и не поглядел. Присел передохнуть на замызганную табуретку.
Маглор не ушел, как велели. Он неясно почему остался в дверях и продолжал глядеть на отца – на его узкую, блестящую от пота спину с выступающими позвонками, на давно немытые мышиные лохмы (трудно было и предположить, что первозданный их цвет – пепельный с красивым отливом в рыжину). Ни с того ни с сего Маглора – несмотря ни на что, он был добрый мальчик – вдруг пронзила острая, нестерпимая жалость к этому неприкаянному и заброшенному существу, о котором он, поглощенный собственной жизнью, давно уже не думал как об отце – скорее, как о досадной, но непременной неприятности, буке, поджидающем их в грязном доме, чтоб отравить всю радость жизни.
Сыновья Феанора были молоды и красивы, и им хотелось жить – веселиться, влюбляться, буянить, блистать среди равных… И они были вполне достойны этого… но впервые Маглор задумался вдруг о том, что это вот нелепое, сердитое, вечно полупьяное существо когда-то было таким же, как они, да нет, куда там, намного их превосходило! Ведь недаром же его называли украшением рода нолдор, недаром же дед мальчиков – король Финвэ – всегда не стеснялся показывать, что любит Феанора больше, чем двух младших сыновей вместе взятых!
Да, сейчас у Маглора вдруг открылись глаза – и он словно впервые увидел, как безобразно похудел и подурнел отец с того времени, как они приехали в Форменос. От него только глаза остались – темно-изумрудные, сияющие нолдорские глаза, да и те постепенно тускнели, покрываясь тонкою сеточкой красных прожилок…
- Ты еще здесь? – глухо спросил Феанор.
- Да, - ответил Маглор.
- Почему?
Маглор смутился, тряхнул волосами, как делал всегда, когда желал скрыть смущение – хотя отец по-прежнему не смотрел на него.
- Подойди сюда, Колокольчик.
Маглор вздрогнул. Он уже много-много лет не слышал от отца этого своего детского прозвища, дарованного ему за звонкий, серебристый голос.
Он подошел в столу и сел на другую табуретку. Теперь он видел худой, но все еще красивый профиль отца с оттопыренным острым ухом. Из всех детей Феанора одному Келегорму достались эти оттопыренные уши, но тот прятал их под волосами.
- Расскажи мне что-нибудь, - потребовал вдруг Феанор от растерянного сына.
- Я?..
- Да, ты, - Феанор повернул к Маглору кошачью физиономию, украшенную полосами грязных разводов, и уставился на сына своими мерцающими глазами.
- Но я не знаю…не умею…
- А, да. Ты умеешь только петь.
- Но струна…
- Замени.
Маглор принес весь свой запас струн и стал рыться в серебристых моточках. Им овладели вдруг такая неловкость, смущение и беспомощность, что он никак не мог управиться с натяжкой, тупо крутя туда-сюда колок.
- Иногда мне трудно поверить, что вы мои дети, - бросил Феанор, - Безрукие созданья…Дай сюда, менестрель хренов…
Маглор с отчаянием поглядел на свой изящный, нежный инструмент, который словно бы испуганно звякнул струнами, оказавшись в крупных, сильных лапах Феанора, еще не вымытых посли возни с грязной тряпкой.
Но Феанор поставил струну на место во мгновение ока – и получилось у него это так ловко и легко, как все, что он делал.
- На, недотыкомка.
- Что тебе спеть, папа? – робко спросил Маглор, покраснев.
- А что хочешь, - Феанор звучно приложился к кувшину с вином, который будто бы на своих ножках кочевал за ним по всему дому.
Маглор закусил губу – и забренчал вступление к разухабистой песенке о кораблике, пришедшей, судя по бестолковости слов и небрежности мелодического строя, откуда-то из поселений тэлэри.
Феанор внимательно слушал, отбивая ритм носком нечищеного сапога.
И встретил последние такты следующим убийственным заявлением:
- Все, как я и думал. Никто из вас совершенно ни на что не способен.
Казалось, ему было наплевать, что Маглор выскочил из кухни, покраснев от обиды.
Выстиранные рубашки, подумал Феанор, следует развесить во дворе. Глядишь, к утру и высохнут.
Он подхватил тяжелый таз и потащил во двор, не обращая внимания на то, что вода с невыжатых рубах льется ему на штаны.
Завершив отжимание и развешивание, Феанор скользнул взглядом по дому и увидел огромного орла, восседающего на крыше и имеющего столь важный вид, словно он был сам Эру Илуватар, принявший птичий облик. Феанор незамедлительно сделал вид, что не обратил на него ни малейшего внимания, хотя прекрасно узнал эту птицу.
Пернатый приветик от Валар. Торондор, крылатый шпион Манве Сулимо.
А мне что за дело, подумал эльф, нет мне никакого дела до всех вас – ни до Валар, ни до майар, ни до светлых, ни до темных… И не знаю я, где лежит граница между светом и тьмой… хоть раньше и думал, что знаю.
И Феанор ушел в дом.
Ночевать домой вернулись лишь нудила Куруфин, так и не нашедший в Тирионе компанию зануд себе под стать, да близнецы Амрод и Амрос. Маэдрос с Карантиром пропали на охоте, Маглор, обиженный на отца, напился и заснул у друзей, Келегорм ночевал у подружки.
Ни один из троих не зашел в комнату отца и вообще не поинтересовался, дома он или нет.
Ночью прошел дождь, а утро выдалось восхитительно-ясным. Теплое солнце моментально высушило листву и траву, и запущенный, заросший чертополохом и будыльем сад при доме словно засветился от радости.
Амрос вышел на крыльцо, жмурясь, словно котенок. Мордаха молоденького эльфа была несколько опухшей – вчера они с братом все-таки перебрали на вечеринке в Тирионе, да так, что по пути домой Амрод свалился с коня, а Амросу стало плохо прямо в седле.
Сейчас во рту было пакостно. Амрос выпил воды, но она не смыла мерзкий вкус. Он вспомнил, что кто-то из старших посоветовал ему, что в таких случаях нужно жевать щавель, и спустился по щербатому крыльцу в сад. Где-то у дальнего забора, кажется, росло что-то вроде щавеля…
Амрос склонился над буйной зеленью, откидывая со лба ржаво-пепельную, искрящуюся на солнце челку. Уже сейчас он (как и его близнец) не обещал стать самым красивым из эльфов, но поразительно походил на отца – даже изумрудные с раскосинкой глаза были те же, даже рожица так же смахивала на кошачью, чуточку ширясь в скулах, круглясь в щеках и заостряясь к подбородку.
Он так увлекся поисками уже потерявшего свой вкус растения (август, как-никак), что далеко не сразу заметил, что он в саду не один.
А когда заметил, то выпрямился и прикрыл ладонью глаза, заслоняя их от бьющего солнца.
Перед ним стоял невысокий, пониже его незнакомый малый в бирюзовой курточке и темно-голубых штанах. Тонкое чернобровое лицо было белым, как первоцвет. Темно-голубые глаза, обрамленные стрельчатыми черными ресницами, смеялись. Нежный рот, который был капельку больше, чем нужно, чем и придавал неповторимое очарование этому лицу, одарил Амроса ласковой и насмешливой улыбкой:
- Здравствуй, феаноренок… Кто ты? Вас нельзя запомнить, ибо невозможно сосчитать…
Голос приковал Амроса к месту. Он был более звонок, чем голос Маглора, и более глубок, чем голос отца… И в тот же миг, как прозвучал этот голос, по саду прошелестел прохладный ветерок, и травы с цветами отвесили изящный поклон.
В бедные мозги Амроса словно ударила молния - и он осознал, что в его похмельную рожу смотрит ни кто иной, как Вала Манве Сулимо, Повелитель Ветров, Верховный Король Арды…
Он неловко отступил назад и поклонился, заливаясь краской и думая только о том, что, должно быть, выглядит ужасно, ужасно глупо…
- Где отец? Он дома?
Амрос так отчаянно кивнул, словно ему дали по затылку – и тут же подумал, что не может этого утвреждать – ведь он вчера вечером не видел отца…
- Э..но он обычно дома…всегда… - промямлил молодой эльф, почему-то пятясь назад.
- Какой ты смешной, феаноренок. Вы тут одичаете. Так кто ты?..
- Я…Амрос…
- Ах, да. У тебя еще есть брат. Амрон, кажется?
- Амрод, - быстро кивнул мальчик, - Да. Мы близнецы. И так похожи, что нас даже все путают… Это ведь так всегда, если близнецы…
- Да что ты? Всегда? – насмешливо откликнулся Манве, - Посмотри на меня. У меня тоже есть брат-близнец – и он здоровый светловолосый верзила…
- Черный?.. – вырвалось у Амроса.
- Буду тебе признателен, Амрос, если ты будешь называть его Вала Мелькор. Он совершал ошибки, но он мой брат, и я люблю его, - отозвался Манве так просто, словно они с Амросом были давними друзьями, - А теперь…может, ты проводишь меня к Феанору?
Феанор дрых тяжелым сном измученного, изверившегося и налившегося вином существа.
- Кто? – промычал он, судорожно заслоняя лицо, словно ожидал удара.
- Это я, Амрос, пап…К тебе пришли…
- Кто…пришел?
- Король Арды, пап.
Феанор глухо взвыл. Шуточки?.. Сейчас он встанет и покажет щенкам…так покажет, что они у него не только Короля Арды увидят, но и Эру в звездах и алмазах…
Он продрал слипшиеся ресницы, разлепил тяжелые веки…и у него вырвалось:
- Илуватар!..
- Обознался, дружище, - усмехнулся голубоглазый призрак, - Всего лишь жалкое творение его…
- М-манве…Э… мой повелитель… - Феанор вывалился из постели, как кошка, окаченная холодной водой, поклонился…
- Тсс, Феанор. Разве мы не друзья?
- Д-да…конечно… - Феанор опустил глаза, и лицо его побагровело. Всё было на виду – и его заспанная мятая харя, и грязное одеяло, и немытые полы, и захламленный стол, и вся его муторная, неустроенная жизнь в этом паршивом Форменосе…
- Ступай умойся… я подожду… - как ни в чем не бывало сказал Манве.
- Да-да…Амрод…тьфу, Амрос… налей воды в кувшин…
- Да, пап.
Манве устроился в скрипучем кресле, предварительно убрав с него перчатки, штаны, сломанный циркуль и нечто уж вовсе непонятное, но с зубцами и гирьками.
Он был поражен видом Феанора, но не показал этого.
Да что там, Манве просто не узнавал этого яркого, как радуга, искреннего и спесивого нолдорского буяна, чье харизматическое излучение не то чтоб грело, но приятно щекотало правильные души Валар.
Сейчас эльф был похож на драную кошку, к тому же регулярно пьющую и удрученную жизнью. Глаза у него были голодные, тусклые и какие-то иссохшие, словно давным-давно не увлажнялись ни от смеха, ни от слез.
Тут он явился – с умытой рожей, понаглевший и переставший, наконец, горбиться.
- Э, а чем обязан, Манве?..
- Торондор сказал, что ты дошел до ручки, - негромко ответил Манве, - И я вижу, что это действительно так, - Манве не обратил внимания на протестующий жест и продолжал, - Ты даже разговаривать разучился… «Э, а чем обязан?»
Манве необидно, но очень точно передразнил интонацию Феанора. Но тот не смутился:
- Тебе-то что за дело?
Манве лучезарно улыбнулся, и Феанор на миг усомнился в своих же собственных мыслях насчет темного и светлого… И тут это создание еще и добавило ему:
- Я знаю, о чем ты думаешь… Так вот, мне ОНИ не нужны.
- Тебе – да… А всем вам?
- Я предпочитаю говорить за себя. Именно в этом случае.
- А – ему?
- Кому?
- Черному, - выдохнул Феанор.
- Феанор, я просил твоего сына, прошу и тебя, - Манве говорил отнюдь не «просибельным» тоном, - Если тебе не трудно, называй его Вала Мелькор. Или просто Мелькор.
- Хорошо, - откликнулся Феанор не своим голосом, не осознав даже, что именно хочет сказать по этому вопросу.
Дело было в том, что эльф – как ни странно – не желал обсуждать с Манве этот вопрос.
Сильмарили были единственным смыслом его жизни – ровно до этого момента.
До того, как здесь, в этом неухоженном жилище, появился Манве Сулимо. Его присутствие изменило здесь…что-то. Если не всё.
И малыш Амрос почуял это раньше своего закосневшего в озлоблении папаши. Он кинулся будить присутствующих братьев и разыскивать отсутствующих…
Феанор же сидел, ощущая странную тупость в мыслях и странное спокойствие во всем организме.
- Феанор, - голос Манве почему-то напоминал ему голос матери, хотя меж этими голосами не было ни малейшего сходства, - Как насчет завтрака? По-моему, тебе это необходимо…
Эльф сидел-сидел, и вдруг прикрыл рукой глаза.
- Феанор?..
- С завтраком у нас плохо, - вдруг лихорадочно заговорил он, - Боюсь, что на завтрак у нас сегодня одни яблоки…недозрелые… эти паршивцы не приехали с охоты… извини, Манве…
- Фе-а-нор! Я в еде не нуждаюсь! А ты – даже очень…
Феанор только хмыкнул, не убирая руки от лица.
- Яблоки, говоришь? – вдруг спросил Манве, - Недозрелые, говоришь? А мука есть?..
-О-о, - тихонько выл Феанор спустя полчаса, - О-о..
На кухне вскипела бурная деятельность, возглавляемая Манве, скинувшим курточку и засучившим по локоть рукава белой сорочки.
Кислые яблоки скрипели под ножом. Мука брызгала во все стороны. Явились Маэдрос и Карантир с тушей кабана – и были, онемевшие и охреневшие, тут же отправлены в сад – разделывать дичь и нести куски сюда. За «сюда» отвечал Куруфин, который старательно делал с мясом всё, что приказывал Манве. Амрос и Амрод были на подхвате – один искал требуемые инструменты, приправы и прочие причиндалы, другой ожидал в седле, постоянно пополняя список закупок в Тирионе, средь которых значились какие-то загадочные «майонесс» и «анкл-бенс»… А лучше всех устроился Маглор, который ничего не делал, а точнее, услаждал слух присутствующих песнями.
Не в силах выносить эту всеобщую активность, которой ему ни в жизнь бы не добиться собственными силами, Феанор ушел с кухни. Похоже, что Манве просто околдовал его непослушных сыновей…
Кроме того, Феанор ощущал себя смешным и нелепым. Он был необычный, но все-таки эльф, а эльфам свойственно заботиться о своей внешности… Все его тщательно развешенные рубашки были повторно выстираны ночным дождем и, разумеется, не успели просохнуть. И не будь здесь Манве, Феанор так и бродил бы по дому голый по пояс…но присутствие Вала требовало соблюдения хоть каких-то приличий, а потому Феанор не нашел ничего лучшего, как вырядиться в темно-вишневую рубашку Маэдроса, которая ему, сразу сказать, не шла – то бишь, была тесна в плечах и не там приталена…Притом, цвет этот шел темно-рыжему Маэдросу, но странно смотрелся на сероволосом его папаше.
Феанор дернулся, когда услышал, как Манве фыркнул от смеха у него за спиной.
- Ты славно выглядишь, Феанор..
- Да уж знаю…
- Кажется, стоит тебе поднять руки – и эта рубашка треснет по швам…
- Похоже, - согласился Феанор, ощущая на плечах и боках ласкающее прикосновение шелка. Маэдрос, как и все его сынки, умел одеваться.
- Твои ребята безусловно способны к кулинарии… Точнее, я бы сказал, что им тут безусловно нечем заняться, - заметил Манве, расстегивая рубашку, - Удивительно жаркий день...
- Ты просто долго торчал около очага… А они… Не знаю, к чему они вообще способны…я был другой в их годы… - механически заметил Феанор, будучи не в силах оторвать взгляд от тонких пальцев Манве, расстегивающих последнюю пуговицу.
Сорочка Манве наконец распахулась, и он еще и вытянул ее из-под ремня… и наткнулся на взгляд Феанора.
- Правда, жарко тут у вас…
Феанор – который всю жизнь с вершин высоких плевал на любые чувства, кроме собственных – смотрел и смотрел, и даже сам Эру не смог бы закрыть ему глаза…
Теперь он видел не только рожицу – великолепную, слов нет – но и тонкий белый стебелек шеи, и размах крылышек-ключиц…Он жаждал поймать эту нежную длиннокрылую птаху на взлете.
Дабы удержать при себе тянущиеся куда не надо руки, Феанор взял со стола какую-то железку и с фальшвым вниманием принялся ее ощупывать.
Лапы у Феанора были эльфьи – тонкие, изящные, с хрупкими запястьями – только кисти были крупные, сильные. Руки творца, созидателя. Длинные красивые пальцы были крепки, как железо, и умели гнуться, как расплавленное олово.
Сильные, действительно сильные руки…
- Красивые у тебя лапы, Феанор, – сказал Манве, внимательно разглядывая руки эльфа и совершенно не думая, что тот воспримет этот комплимент как заигрывание. Он чувствовал, как эльф смотрит на него, но совершенно не собирался отвечать ему тем же.
Пока не собирался.
Потому что взгляд Феанора не предвещал ровным счетом ничего хорошего, и не было в нем ничего, что, может, и хотел бы увидеть Манве – а были только кромешная тоска да дурная похоть…безумие существа, заключенного в клетку одиночества и полнейшей бездеятельности.
- Что за бардак ты тут развел, Феанор?
Эльф, похоже, ожидал любого вопроса, кроме этого – так он согнулся, так стрельнул из-под нечесаного чуба двумя ледяными искрами.
Но дни, когда кто-то мог бояться его гнева, похоже, миновали навсегда, и злость его словно бы рухнула на пол и жалко захлопала переломанными крыльями…
- Да тебе-то что за дело? – грубо и беспомощно повторил он, пытаясь отбросить их обоих в самое начало разговора – еще до собственных сомнений, до страстной кухонной возни, до расстегнутой сорочки…
Манве только посмотрел на него своими добрыми глазами…и ничего не сказал. Покрутил носом – и вернулся на кухню. И Феанор услышал веселый его голос:
- О пироге нельзя забывать, ребята, он обидится… Ну, что это за запах?..
Нет, пирог не обиделся. Не иначе, Манве в последний момент уговорил его сменить гнев на милость – и пирог вышел такой золотистый, пышный и роскошный, что семь пар глаз тут же подозрительно заблестели, а семь блестящих от кухонного жара носов втянули его потрясающий запах… Впрочем, мясо ничуть не уступало пирогу – ни по виду, ни по аромату.
Семеро мальчишек смотрели на всю эту жратву так, словно собирались сию же минуту накинуться на нее и сожрать, забыв о приличных манерах.
- Э, так дело не пойдет, - заметил Манве, и они тут же повернули к нему внимательные мордахи, - Я, разумеется, понимаю, что здесь Форменос, а не Валинор…но, простите, нельзя же есть на ТАКОМ!
Под ТАКИМ подразумевался черный, как уголь, кухонный стол и посуда, замызганная до такой степени, словно ее не мыли с первой свадьбы Феанорова батюшки – да так потом и использовали.
- Мы что же, должны сами все это мыть, да? – тихонько поинтересовался Амрос.
- Хорошо, - сказал Манве, - Это сделаю я. Вам не стыдно, мальчики?..
Им было стыдно. Они, конечно, не в канаве себя нашли – как-никак, внуки короля Финве…но об этом лучше было пока что забыть.
Они торопились отделаться от грязной работы как можно быстрей, и это тоже послужило на пользу делу. Феанор просто не узнал собственную кухню, когда Манве притащил его из комнат: все блестело, как в порядочном доме…
Первый на Феаноровой памяти – после приезда в Форменос - семейный обед поначалу проистекал в молчании: слышна была только ожесточенная работа челюстей и хлюпанье подносимых ко рту кубков с вином, коим Феанор и его невоспитанные дети запивали труднопроглатываемые куски.
Манве сидел, откинувшись на стуле и прикладываясь к кубку больше для вида – в такую жару ему никогда не хотелось ни есть, ни пить.
Феанор закончил с мясом и принялся жевать кусок пирога – и тут-то с ним начало происходить что-то странное. Ощущение не было совсем уж новым, скорей уж – давним и прочно позабытым, но…необычно приятным. У этого злосчастного яблочного пирога был вкус «когда-то»…
Когда-то некрасивый эльф, при рождении получивший имя Куруфинве, а потом прозванный обожающей его матерью – Феанором, был счастливее сильных, красивых и удачливых, потому что было в нем что-то, способное вдыхать жизнь в неживое и притягивать живые сердца. Метка Эру, пламя творца, жажда жить и оставить след – что-то прекрасное…обязательно – прекрасное, возвышающее души, заставляющее лишний раз поднять глаза к небу…
Что же со мною стало, думал он, жуя кусок теста с кусочками кислых яблок, что же – вместо этого – со мною стало?..
Что я сделал со своей жизнью?.. И что от нее оставил – засиженный мухами блеск?
Я мог бы одарить красотой всю Арду – а заточил ее в гнусных камешках, запер в сундуке…Я мог бы любить – и согревать сердца…а я даже собственным сыновьям-то не смог дать ни радости, ни тепла, то-то они каждый вечер бегут из этого дома…Я мог бы – жить. Жить так, чтоб не опускать сейчас свои заплывшие зенки под взглядами Валар…под взглядом одного из них.
О чем я думаю, вот о чем?
Я мог бы сейчас взахлеб рассказывать ему о том, что нового придумал, что сотворил, и с каким интересом эти дивные глазищи смотрели бы на меня… А я…я только тупо гляжу на него, и от его красоты у меня сосет под ложечкой, и штаны станновятся болезненно-тесными, и лапы сами тянутся к нему, и мозги жаждут только одного – опустошительного красного взрыва…и пустоты, пустоты… А я ведь даже не люблю его, я не знаю, как можно любить существо своего пола…
Перворожденный? Украшение рода нолдор?
Животное.
Феанор уловил то странное смущение, с которым Манве НЕ ответил на его взгляд – там, в комнатах. Но это ведь Манве. Слишком хорошо воспитанный, чтоб суметь скрыть брезгливость. Слишком деликатный, чтоб высказать, что он об этом думает.
Феанор чувствовал себя униженным – и понимал, что виноват в этом только он сам.
- Ты ко мне надолго? – вдруг спросил он тихим, севшим, не своим голосом, искоса взглянув на Манве и не обратив внимания на то, что сыновья поглядели на него с некоторым уважением – им-то пока не светило общаться с Вала вот так, запросто.
- Если еще не надоел, то… - Манве неопределенно пожал плечами, - Я вдруг почувствовал, что соскучился по тебе. По твоим бешеным зенкам и твоим нудным разговорам…
Поразительно, подумал Феанор, он говорит со мною точно как прежде, словно ничего и не произошло…и никто не изменился… Хм…а изменился-то ведь только я! Этот – прежний, совсем прежний. Внешность подростка, глаза божества, речи – то королевские, то достойные молоденького дурашливого эльфа, но все это – вместе – как-то собирается в нечто, тянущее на самое совершенное создание Эру. Даже эти дурохлопы, мои щенки, таращатся на него, словно на глокую куздру.
- Слушай, Вала, - Феанор изобразил на лице то, что у него в последнее время считалось улыбкой, - Ты мудрый, ты должен знать. Что такое глокая куздра?
- Глокая – кто?..
- Куздра, - терпеливо повторил Феанор.
- Куздра?.. Откуда ты это взял? Тебе это приснилось?..
- Точно. Во сне мне явилось откровение, звучащее так: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка»…
- Что-оо?!
- Если б я сам знал, ЧТО это значит, я б тебя не спрашивал, Манве, - отозвался Феанор под нарастающее хихиканье сыновей, - Но я даже предположить не могу…что это значит! И ни на одном эльфийском наречии такого нет…
- Ну…ну…похоже, что куздра – это какая-то большая злыдня, которая только что осуществила крайне грубое действие по отношению к некоему тоже крупному, но безобидному созданию, коим является бокр, и теперь шерстит его детеныша…
- Ты уверен, что все обстоит так драматично? – уже откровенно смеясь над растерянностью Манве, вопросил Феанор, - А может, куздра – это не живое существо, а предмет…или даже идея? И вот она озарила этого бокра – и теперь вовсю вдохновляет его наследника…
- Хм!
- Согласись, что такая трактовка интересней?.. – Феанор звучно отпил из кубка и положил локти на стол, - Исходя из нее, я сам когда-то был куздрой…но постепенно опустился до бокра. И если меня еще можно будлануть, то мои бокрята останутся теми же, сколько их не курдячь…
- А, так я, значит, куздра? – заметил Манве.
- И вполне нас всех раскурдячившая, - вставил вдруг Маэдрос, - Всю кухню вылизали…
- Харизматическая куздра… - заметил Куруфин.
- Да вы с ума посходили в этом Форменосе, - рассмеялся Манве, - Вам и куздра не нужна, сами какие-то безумные…
Если б это было так, прочитал он в устремленных на него глазах феанорят. Если б нам было тут хорошо, если б Торондор увидел нас счастливыми, ты не явился бы сюда… Отец никогда не говорил с нами ни про куздру, ни про что-то еще… он сидел в своей комнате, хлопая красными бессонными глазами, пальцами снимая нагар со свечи и забывая стирать капли вина с подбородка…
- А с вами весело, - заявил Манве, - Короче, я пока остаюсь…
У него тут же появилась своя комната – лучшая в этом неуютном и замусоренном доме. Мусор вымели, паутину снесли пучком наломанных веток, пыль стерли, а широкую постель застелили самым чистым и красивым покрывалом…
- Это лишнее, - заметил Манве, - Я ведь не сплю.
- Да так…мало ли, просто захочется поваляться, - резонно ответил Феанор.
Вечер был сказочный.
И это признал даже очерствевший Феанор.
Все они уселись вокруг камина и не только казались – но и стали на весь этот вечер настоящей семьей. Братья, иногда ухитрявшиеся обменяться за день одной-двумя грубыми репликами, вдруг принялись беседовать…правда, не на слишком интеллектуальные темы, но душевно и спокойно, глядя в глаза друг другу и не вспыхивая по пустякам. Манве, усаженный в единственное нескрипучее кресло, с мерцающей на губах улыбкой слушал их – очень возможно, подумал Феанор, что точно с такою же улыбкой сидит он среди Валар в Круге Судеб…
Потом Маглор принес свою лютню, и все замолчали и стали смотреть на него. Маглор был исключеньем из любых дружб и недружб – он был менестрель, и его любили все, потому что он умел объединять всех – на краткий миг песни – в радости или в печали, а это немало.
И пел Маглор, и возгорались глаза, ибо сегодня музыканту было радостно…
И недовольный шумок прошелестел по комнате, когда лютня смолкла…
А Маглор встал – и бессловесно, с легким поклоном вручил лютню Манве.
- Маглор, - Манве опустил ресницы.
- Мой король, - отозвался мальчик, сведя брови, - Мне говорили, что в этом тебе нет равных…
Все видели именно это – не Маглор отдал – лютня сама порхнула в руки Манве, по-птичьи устроилась на его коленях, просительно вложила тонкий гриф в его ладонь.
Манве вздохнул.
Голос его был самым завораживающим в Арде, играл он так, что казалось, что ему нет нужды касаться струн – в его руках лютня пела сама… И, тем не менее, Манве нечасто брался за лютню, потому что никогда не знал, ЧТО из этого получится.
Стоило лишь инструменту попасть к нему на колени – и его руки, его голос творили песню сами – из того, что было у него на душе.
Иной раз это были песни, веселые и теплые, как летний день, как птичий свист. Иной раз – грустные, такие грустные, что болело сердце.
Манве заиграл вроде бы знакомый, но в его исполнении совершенно свежий и необычный мотив – это была вариация песни валинорских эльфов про Элберет. Эльфы неизменно пели Варде дифирамбы, но в устах Манве дифирамбы эти звучали грустно-иронично. Феанор нервно ухмыльнулся и уставился на Манве.
Манве выдержал жаркий взгляд кошачьих зенок.
- Вы не любите Варду? – тихо спросил Маглор.
- Она моя жена, - коротко ответил Манве.
- Но, по этой песне… А честно?
- А честно? – переспросил Манве, - Я отвечу честно… Но ПРЕЖДЕ вы мне расскажете – честно – о тех, кого любите… Я не Эру, я не совершенен… И я не умею карать… И все, что я услышу, не услышит больше никто!
- Похоже, мне это всё не нужно, - сказал Куруфин.
- Я люблю Нири, - сказал Келегорм, покраснев.
- Я – пока никого, - сказал Маэдрос.
- Не могу сказать, - сказал Карантир, - Но сдается мне, что я еще не нашел Ее…
- Я жду, - сказал Маглор.
- Я люблю только брата…пока…. – сказал Амрод.
- Я…я…- Амрос запнулся и покраснел, - Я люблю…не скажу я!!!
Амрос выбежал из комнаты, и только Манве проводил его удивленным взгядом.
- Он влюбился в тебя, Вала Манве, - шепотом сообщил Амрод.
- А я промолчу, - заметил Феанор.
- Все сказали честно, - сказал Маглор, - .А ты обещал…
- Я обещал - и говорю – я люблю своего брата, Вала Мелькора. Вы знаете его как Черного, Проклятого…. Но меня это не волнует…
Феанор ожил при этих словах, неизвестно почему – не он же был Мелькором….он подвинулся ближе к Манве, и слепой бы не увидел, как он положил свою лапу так, чтоб Манве, двинув рукой, непременно ее коснулся.
И он коснулся…и отдернул руку, словно обжегшись.
Парни переглянулись – похоже, папаша хочет, но ему не светит…
Ничего, подумал Феанор, это еще ничего не значит. Я тебя еще уговорю…а если не получится, то изнасилую, и провались оно всё…
Он уже плохо соображал, сходя с ума от близости Манве и невозможности сделать с ним то, что хотелось. А хотелось ему прямо сейчас, при сынках (да пошли они), швырнуть это голубоглазое чудо на захламленный стол лицом вниз и вделать ему так, чтоб он заверещал…Феанор дивился сам себе, но ничего не мог с собою поделать – никогда, никого не желал он так сильно и страстно, как Манве…
В затихшем доме запел сверчок.
Манве лежал поверх покрывала и думал о том, чем помочь Феанору, пока он не превратился в окончательно спившееся и озлобленное создание.
Вала прекрасно знал, чего не хватает этому измученному эльфу с дикими глазами.
Любви.
Но…Манве не испытывал ни малейшего желания подарить ему любовь. Может, это и смешно, но ему нравилось хранить верность Мелькору – тот, кстати, чрезвычайно это ценил, хотя и не показывал виду.
Воспоминания о брате заставили Манве сладко зажмуриться, на губах его появилась нежная улыбка. Как бы он хотел, чтоб Мелькор оказался сейчас здесь…
Феанор не спал. Не мог. Стоило закрыть глаза – и перед мысленным взором его представало лицо Манве… и не только лицо.
Феанор с трудом удерживал себя от того, чтоб пойти к нему в комнату и воплотить в жизнь свои фантазмы.
Эльф скрипнул зубами – ящерка в его портках превратилась в дракона. И пришлось Феанору, словно подростку, сунуть руку в штаны и ласкать дракончика – резко, грубо, ибо только так Феанору и нравилось.
Все произошло очень быстро. Феанор дугой выгнулся на кровати, закусив губы, чтоб не заорать, и выдернул влажную руку из штанов.
Чувствовал он себя хуже некуда. Попытка успокоить собственную плоть потерпела сокрушительный крах. Феанор все равно не мог ни уснуть, ни затушить пожар своего буйного воображения… Ему было стыдно перед самим собой – никогда раньше он не становился рабом своего желания.
Будь что будет, подумал он, поднимаясь с постели.
- Мой повелитель…
Манве распахнул глаза, моментально вынырнув из грез, и приподнялся на локте. Ну вот, так и знал… этого и боялся…
Феанор стоял на коленях возле его кровати и смотрел на него блестящими виноватыми глазами.
- Ну, что тебе? – мягко спросил Манве.
- Я больше не могу, мой король… - прошептал Феанор, жестоко краснея и опуская лохматую голову, - Я с ума схожу от тебя… пожалуйста…
- Называй меня Манве.
- Манве, - Феанор поглядел на него с таким отчаяньем, что доброе сердце маленького Вала учащенно забилось: ну нельзя же так, в самом деле, бедный Феанор едва не плачет, ну что, убудет от меня, что ли?..
Манве коснулся рукой щеки Феанора и ощутил под пальцами влажную дорожку…и сам едва не заплакал от жалости и нежности к этому глупому несчастному созданью.
- Я не знаю, что смогу тебе дать, Феанаро, - тихо произнес Манве, - Я действительно не знаю… Раздевайся, ложись…может, у нас что-то и получится…
Феанор гибким движеньем вылез из рубашки, стянул брюки и устроился рядом с Манве.
- Без одежды куда лучше…А ты не собираешься сделать то же самое? – тихо спросил он, - Или тебе помочь?
- Не надо, - коротко ответил Манве. Он расстегнул рубашку…и ничего больше. Ему нужно было время – немножко времени – чтоб привыкнуть к мысли о том, что он в постели с Феанором. Но эльф не дал ему этого времени.
- Так нечестно, - промурлыкал Феанор, поймав и зажав хрупкие запястья Манве одною лапой, а другой – расстегивая ремешок на его брюках. Манве протестующе дернулся, пытаясь освободить руки, но лапа у Феанора была железная…
- Не рыпайся, - пробормотал Феанор, стащив наконец со своей жертвы штаны, - Я тебе ничего плохого не делаю.
- Отпусти, - шепотом потребовал Манве, - Мне это не нравится!
- Сейчас понравится. Лежи спокойно!
- Нет! Не надо так со мной!! – яростным шепотом отозвался Манве, с ужасом ощущая, что Феанор, навалившись на него всею тяжестью, скручивает его
руки его же собственным ремешком, явно намереваясь привязать их к спинке кровати. Манве отчаянно закрутился под ним, пытаясь ему помешать, но силы у него были не те, и эльф практически без усилий осуществил задуманное.
- Пожалуйста, Феанаро… - жалобно пробормотал Манве, - Зачем ты это сделал?..
- А чтобы ты не сопротивлялся, мой дорогой, - прошипел Феанор уж совершенно как разозленная кошка, - Я сделаю то, что хочу, и мне наплевать, что будет дальше…
Его глаза горели безумием, и Манве понял, что попытки сопротивления не приведут ни к чему хорошему. Его собираются изнасиловать? Что ж. Придется терпеть.
- Пожалуйста, не делай мне больно, Феанаро, - попросил Манве, расслабившись и зажмурившись.
- Нет, смотри на меня, - прошипел эльф, - Я хочу видеть твои глаза…
Его ужасно заводил испуганный взгляд этих дивных голубых глазищ.
Феанор долго целовал и гладил распростертое перед ним худенькое тело, но ему так и не удалось вызвать у партнера возбуждение. Манве грустно смотрел на него, лежа совершенно неподвижно, словно бревнышко. Ему было страшно, он знал, что Феанор обязательно будет с ним груб, когда начнет трахать. Именно трахать, иначе не назовешь, похоже, он и не умеет по- другому…
- Все еще не хочешь? – буркнул Феанор, - Ну, сам виноват. Я сделал все, что мог… Или ты и с Мелькором так же?
- Если ты еще раз упомянешь его имя, получишь!! – взорвался Манве.
- От тебя-то?
- Да, от меня!
- Ой-ой-ой, испугал, - ухмыльнулся Феанор, - Кстати, в какой позе он предпочитает тебя иметь?..
Руки у Манве были связаны, но он ухитрился исполнить-таки свою угрозу. С усилием, напрягая шею и плечи, он поднял голову, зажмурил глаза и врезал башкой эльфу по физиономии… Ему самому стало ужасно больно, в голове словно что-то взорвалось…но он открыл глаза и с удовлетворением увидел, что из носа Феанора льется кровь, а изумрудные зенки округлились от удивления…и тут же зло сощурились:
- Ах ты маленькая дрянь! Придумал ведь…
- Не капай на меня своей кровищей! Возьми платок, черт бы тебя подрал….
Феанор вытянул из-под покрывала край простыни и прижал к расквашенному носу. На лице у него вдруг появилась непонятная, будто бы довольная улыбка:
- Какой ты смешной… совсем не умеешь злиться…
- Ты кого хочешь выведешь, - беспомощно, со слезами в голосе отозвался Манве, - Давай, трахай быстрее, ты меня уже замучил, я не хочу проводить с тобой ни одной лишней минуты…
В его голосе слышалась такая боль, что Феанор почувствовал себя неловко и неуютно. Он понимал, конечно, что Манве не нравится то, что он с ним проделывает, но не настолько же…
- Я тебе так противен? – не сдержавшись, спросил эльф.
- Ты отвратительно груб, бестактен и думаешь только о себе, - отозвался Манве, - А еще удивляешься, почему я тебя не хочу… Что ты для этого сделал?! Можно сказать, что ты делал только прямо противоположное… Я предупредил, что мне не нравится, когда мне связывают руки – ты послушал меня?! Все могло бы быть по-другому…я почувствовал к тебе такую нежность, когда ты пришел и смотрел на меня… а ты… зачем ты так, Феанаро?!
Феанор поглядел на него, как громом пораженный. Манве откинул голову, его тонкая шея дрогнула, и из чудесных глазищ двумя ручьями хлынули слезы. И эльф почувствовал вдруг такую огромную, такую острую и болезненную жалость к нему, что готов был биться своей дурной головой об стену…
Вместо этого Феанор торопливо развязал узлы на ремешке, диким взором поглядел на красные полосы на тонких запястьях, принялся осторожно массировать их, чтоб восстановить кровообращение – наверняка ведь эти маленькие лапки успели изрядно онеметь…
- Не надо, не плачь, - бормотал Феанор, - Прости меня, Манве, пожалуйста, прости…
Он крепко и нежно обнял Манве, целовал его мокрую мордашку, ласково ерошил ему волосы, ощущая только одно: он никогда, никогда в жизни никого больше не обидит – ни эту голубоглазую прелесть, рыдающую в его обьятиях, ни своих сыновей, ни братьев своих…никого, никогда. Ибо слишком высока цена за колючее слово, грубое движенье, презрительный взор – и цену эту платить он больше не мог. Не по карману… Он и так растерял уже всю любовь и доверие, щедро отпущенные ему Эру и изливаемые на него любящими его созданьями…
Манве успокоился наконец, и Феанор стал вытирать его зареванную мордочку краем простыни…и с содроганием почувствовал, как узкая ладонь погладила его по плечу – всё хорошо, успокойся, мол….
Эльф дрожал так, словно под кожей трепетала крылышками целая стая замерзших воробьев, в горле у него словно застрял обрывок серебряной проволоки, невыносимо обдирающий голосовые связки.
Оказывается, в моем здоровенном теле бьется такое малюсенькое, жалкое сердечко, которое просто рвется от невозможности вместить в себя все это, думал Феанор.И чем оно занято? Сильмарилями? Жалостью к себе?.. А в этом вот хлюпике – наоборот… сердце его такое большое, что вмещает в себя не только всю Арду, но и меня… да еще и способность простить меня…Как, должно быть, тяжело и больно иметь такое сердце…
- Манве, - прошептал Феанор, - Ты ведь теперь не позволишь мне к себе прикоснуться? Да? Да?..Я больше не буду грубым с тобой…
- Обещаешь?
- Да. Эру мне свидетель, да!
В подтверждение своих слов Феанор нежно погладил Манве по щеке, ощущая под пальцами еще влажную от слез шелковистую кожу.
- Я все понимаю, Феанаро, - сказал Манве, - Ты просто не терпишь, когда кто-то поступает не так, как ты хочешь… Но тебе не нужно было принуждать меня, мог и попросить…
- Разве тебе нравится быть послушным?
- Мне нравится очень многое. И это тоже.
- Ты побудешь таким…для меня?
- Конечно, Феанаро. Если ты не забудешь о своем обещании.
- Ну за кого ты меня принимаешь? – мурлыкнул эльф, - Ложись на спинку…
Манве послушно выполнил его желание и выжидающе уставился на партнера спокойными, ласковыми голубыми глазищами. Феанор неопределенно усмехнулся.
- Ты что, не знаешь, что делать дальше? – улыбнулся Манве.
- Манве, пообещай и ты мне кое-что… - с неожиданным смущением буркнул эльф.
- Сначала скажи, что именно.
- Что никто, никогда не узнает о том, что сейчас будет.
- Ну за кого ты меня принимаешь? – повторил Манве недавнюю фразу Феанора, - Неужели ты считаешь, что я имею привычку обсуждать такие вещи с кем бы то ни было?!
Манве даже фыркнул, вообразив себе, как, с этаким невозмутимым видом сидя на террасе в Валиноре, живописует Варде член Мелькора.
- Ты что? – вскинулся Феанор.
- Да так, юмор местного значения. Конечно, я обещаю… какой же ты все-таки глупый…
Феанор дернул бровью в ответ на «глупый», но заметно успокоился. Он знал, что не вынесет, если кто-то – хоть одна живая душа – узнает о том, ЧТО он собирался сейчас сделать. Для него это была, в общем-то, форма раскаяния. Ему в страшном сне не могло присниться, что он делает это на самом деле.
Феанор мягко развел пошире колени партнера.
Манве почувствовал на внутренней стороне бедер пушистые касания эльфовых волос, понял, что сейчас будет, и замер… От Мелькора такое перепадало ему чрезвычайно редко – да что там, всего-то раза два за весь их роман. Причем Мелькор не скрывал, что толком и не умеет этого делать, был тороплив и груб.
Феанор, впрочем, тоже не умел, но в воображении проделал не раз и не два…
Он нежно коснулся губами члена партнера.
Прикосновение это возымело действие тут же, и Феанор удовлетворенно хмыкнул, принимаясь за дело всерьез и с удовольствием ощущая, как по худенькому телу Манве побежали волны крупной дрожи. Бедра его дернулись, и Феанор тут же крепко прижал их к кровати. Он действовал совершенно интуитивно, не зная, к чему приведет то или иное – но тонкая интуиция пока что была одним из тех его достоинств, которые он не успел еще утопить в вине.
Манве тем временем начал стремительно терять чувство реальности происходящего. Новые ощущения оказались не просто приятными – проще сказать, что бессмертный Вала умер бы на месте, если б твердые губы и настырный язык эльфа сейчас перестали бы елозить по его едва не звенящему от прилива крови члену. Это было почти больно…но именно почти. Эльф сдерживал себя от соблазна покрепче стиснуть губы, прекрасно ощущая, какая нежная и чувствительная плоть находится сейчас в его власти.
Невозмозможность двигать бедрами, крепко притиснутыми к кровати сильными лапами эльфа, сводила Манве с ума. У него не было возможности ни помочь происходящему, ни избежать этого.
Скосив глаза, Феанор увидел, как длинные, тонкие пальцы судорожно вцепились в покрывало, которое тут же пошло складками…
Эльф оторвался от своего занятия, дабы удовлетворить любопытство – а именно, узнать, что делает вторая рука Манве. Оказалось, что она занята более ответственным делом – Манве крепко зажал себе рот.
- Зачем? – спросил Феанор, - Не надо…
- Твои ребята…
- Они спят, как сурки. А если и не спят, то подумают, что это развлекается кто-нибудь из них же. Убери руку… Ты обещал меня слушаться, не забыл?
- Не болтай ты, зверюга…продолжай…
- Я не хочу, чтоб ты сдерживался.
- Да я же буду выть, как шавка… - простонал Манве. Он часто-часто дышал, глазищи были круглые, дикие, блестящие.
- На здоровье. Этого я и хочу, - ухмыльнулся эльф, - Мне продолжать?
- Да…ну ясно же, да! Пожалуйста!
- Приятно, балрог возьми, когда твои услуги пользуются таким бешеным спросом…
- Феанор!!!
- И у кого – у самого Короля Арды…Это тебе не хер собачий…
- Скотина…ну сколько будешь болтать…
- Сколько захочу…Ладно, ладно, пошутил…
…Феанор был потрясен, хоть изо всех сил старался не показывать этого. Он и представить не мог, что простое воплощение в жизнь одного из его бесчисленных фантазмов сотворит с партнером ТАКОЕ.
Он намеренно оторвался от дела еще разок…а потом и второй, чтоб ВО ВТОРОЙ РАЗ услышать, как это ясноглазое воплощение добропорядочности назовет его сволочью ёбаной и пиздоболом хуевым…
- Бедный малыш, - издевательски мурлыкал Феанор в ответ на эти высказывания.
«Бедный малыш» сквернословил, как Мелькор под пинками Тулкаса, выл, действительно как шавка под луной, и дергался, как только что отловленный самец лосося, целенаправленно шедший на нерест…
Какой-то оставшейся в живых частичкой мозга Манве понимал, что ведет себя ТАК непристойно, как только может. Но вместе тем понимал и то, что ему плевать, плевать, ПЛЕВАТЬ на это!!!
Оргазм обрушился на него как жгучий сладкий звездопад…обжигая кожу, выплавляя глаза из глазниц, заставляя вдыхать и выдыхать раскаленный воздух… Растеряв обугленные мозги, Манве заорал так, что Феанор вздрогнул и сел на пол – счастливый до безумия, терзаемый завистью и радостью одновременно. Шея у него легонько ныла от усталости.
Он терпеливо ждал, пока Манве придет в себя.
Наконец помутневшие голубые глазищи неохотно открылись… Феанор поднялся, чтоб Манве мог видеть его всего. Член эльфа давно стоял – и так, что, казалось, на него без опаски можно подвешивать копченые окорока на зиму.
- Ну? – спросил Феанор.
- Да… - ответил Манве, - Иди сюда.
- Нет. Не на кровати. Она отвратно скрипит, ты что, не слышал?..
Манве недоуменно повел бровями – и Феанор просто схватил его за запястье и потянул. Успев сообразить, что его стаскивают на пол, Манве подчинился – и заметил:
- Ты обещал…
- Да, я помню…
- Как тут холодно.
Пол действительно был холодный.
- Ничего, - заметил Феанор, - Сейчас согреешься.
Манве стоял на коленях – Феанор легонько нажал на его загривок, поросший невидимым нежным пушком, заставляя нагнуться и опереться на локти. Встал на колени, прижавшись к партнеру бедрами.
- Ты как? Или тебе так не нравится?..
- Да нет, - выдохнул Манве, - Ничего…
Феанор крепко обхватил его за талию и предупредил:
- Сейчас будет больно.
«Вряд ли, - подумал Манве, - После Мелько, у которого не член, а дубина стоеросовая?»
В следующий миг он вскрикнул – Феанор сразу всадил в него свою здоровенную штуковину, и боль – уже позабытая пронзительная боль – заставила Манве передернуться всем телом, малюсенькой иголочкой воткнулась в сердце, и он инстинктивно дернулся вперед: тело пыталось избавиться и от боли, и от инородного вторжения…Но руки Феанора недаром лежали на талии партнера – уловив эту попытку протеста, они тут же рванули сопротивляющееся тело назад, еще глубже насаживая его на раскаленный кол…
Манве захлебнулся воплем. Он досыта наелся грубости еще в первые дни их связи с Мелькором, потом всё это как-то прошло, видоизменилось, превратилось в игру. Поэтому происходящее сейчас и воспринималось так ужасно. То, что делал Феанор, было так жестоко…так больно!
- Феанаро, нет…Не надо так…
- Что тебе не нравится, малыш?
- Не так резко…ведь больно, правда больно… Ты обещал…не быть грубым…
- Больно?.. После Мелькора-то?
- Слушай ты, идиот!! – взревел Манве, - Твое воображение – твое личное дело! И лучше тебе не выставлять его плоды напоказ, ибо они производят угнетающее впечатление!
- Ты так думаешь? – Феанор снова дернул Манве на себя.
- ААА!!! Да хватит же!!! Да, я так думаю!
- А не думаешь ли ты, что совмещать секс! – рывок, вопль,- С дискуссией! – рывок, вопль, - О моем воображении! – рывок,стон,- Бездарно? – рывок, судорожный вдох…
Невидимая ярость тенью металась в узких стенах, не находя выхода… в кровь разбивая свои узкие крылья… скаля острые клыки… беспомощная, шипящая, насмерть раненная горящей стрелой желания…
Наутро Манве покинул Форменос. И сыновья Феанора долго перемигивались и хихикали, глядя на перекошенную рожу папаши – все, кроме Амроса.
Амрос прятался за кустами малины и горько плакал.
Нет, не следовало ему подсматривать в щелку ставня…вот уж не следовало… Теперь Амрос понимал, что ненавидит отца – и еще больше любит Манве. Манве. Манве. Манве.
Амрос исписал огромный кусок пергамента этим коротким именем. И в конце, когда неисписанным остался узенький кусочек в самом низу, добавил: «Которого я никогда больше не увижу».
А Феанор…
Он часто вспоминал все это – но самым приятным воспоминанием был яблочный пирог.