Ash-kha
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
СОДЕРЖАНИЕ:
От автора
1. Гхаш. 1586 год Второй Эпохи
2. Первая кровь. 1587 - 1600 годы Второй Эпохи
3. Кольца. 1600 - 1699 годы Второй Эпохи
4. Девять. 1700 - 3261 годы Второй Эпохи
5. Нуменорэ. 3262 - 3319 годы Второй Эпохи
6. Последний Союз. 3320 - 3441 годы Второй Эпохи
7. Одиночество. 1 - 1979 годы Третьей Эпохи
8. Возвращение. 1980 - 2059 годы Третьей Эпохи
9. Бдительный Мир. 2060 - 2849 годы Третьей Эпохи
10. Темная держава. 2850 - 3017 годы Третьей Эпохи
11. Война Кольца. 3018 - 3019 годы Третьей Эпохи
Эпилог, или КАРМАННАЯ УТОПИЯ
9.
Бдительный Мир
"2060 год Т. Э. - Мощь Дол-Гулдура растет. Мудрые начинают подозревать в хозяине Дол-Гулдура возвратившегося Саурона.
2063 год Т. Э. - В Дол-Гулдур приходит Гэндальф. Саурон отступает и скрывается на востоке. Начинается Бдительный Мир. Назгулы остаются в Минас-Моргуле, но ведут себя тихо.
2460 год Т.Э. - Бдительный Мир кончается. Саурон возвращается в Дол-Гулдур.
2463 год Т. Э. - Собирается первый Белый Совет. Примерно в это же время Деагорл из рода Хватов находит Кольцо Всевластья, Смеагорл убивает его.
2470 год Т. Э. - Смеагорл укрывается в Мглистых горах.
Около 2480 года Т. Э. - Орки строят тайные укрепления в Мглистых горах и укрепляют перевалы, ведущие в Эриадор. Саурон населяет Морию своими созданиями.
2510 год Т. Э. - Орки и вастаки разоряют Каленардон.
2570 год Т. Э. - На дальнем севере вновь появляются драконы и начинают беспокоить гномов.
2740 год Т. Э. - Орки вновь вторгаются в Эриадор.
2793 год Т. Э. - Война орков и гномов.
2800-2864 годы Т. Э. - Бесконечные нападения орков на Рохан.
2841 год Т. Э. - Трайн II уходит в Эребор. Его выслеживают шпионы Саурона.
2845 год Т. Э. - Трайн II заточен в Дол-Гулдуре; у него отбирают последнее из Семи Колец."
"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи"
2060 - 2849 годы Третьей Эпохи
Пару раз с Гхаш связывался Хильмор: хвастался растущей мощью крепости, в черные камни которой Шестой вложил свою ностальгию о Барад-Дуре, лежащем в руинах; говорил о том, что Зеленолесье никто теперь не назовет этим словом, а Повелитель сидит взаперти, никого не хочет видеть и никуда не выходит, однако занимается чем-то столь мрачным, что даже Назгулы порой ежатся от безотчетного ужаса; рассказывал о множащихся в Мглистых горах орках и варгах; вспоминал Мор-Ромэна, продолжавшего свои подстрекательства среди вастаков; упоминал о каких-то проблемах с гномами и осторожно исподволь пытался выспросить у Гхаш, где она, как живет и что делает, однако Третья уходила от подобных вопросов, меняя тему, и лишь с интересом выслушивала от Хильмора последние новости.
Однажды к Гхаш обратился Лингул. Был менестрель чем-то взбудоражен и много болтал: но все, как будто бы ни о чем - ходил кругами вокруг да около, явно распираемый желанием поделиться какой-то ценной информацией и мучимый сомнениями, стоит ли это делать.
Наконец, устав от бессмысленной трескотни, Гхаш не выдержала:
"Ну, говори же, радость моя, с чем ты пожаловал! А-то я от любопытства, пожалуй, скончаюсь..."
"Ага! Скончаешься ты, как же! - проворчал Четвертый. - Скорее уж меня, молодого, доверчивого, в могилу сведешь..."
И он рассказал следующую историю:
...Дни и ночи в Дол-Гулдуре не разнились между собой по степени активности жителей крепости. Часовые сменялись на стенах, а мастера в кузнях и прочих службах замка работали в три смены. Лишь немногие женщины, оставшиеся в крепости - потомки тех, что некогда пришли в Дол-Гулдур с разоренных войной земель Ангмара, различали день и ночь, как время труда и период отдыха. Разведчики высылались из крепости раз в четыре дня, несколькими группами, и прочесывали лес до самых опушек, возвращаясь в замок на два дня позже, чем отправлялись в дозор новые отряды. Однако отнюдь не разведчики заметили приближение к окраинам леса седобородого странника в серой хламиде и смешной конической шляпе.
Повелитель узнал о приближении Истари, едва тот ступил под сумрак дерев Чернолесья, и немедленно приказал явиться к себе всем Назгулам, находившимся при нем в Дол-Гулдуре.
- Пропустите его, - приказал Саурон и добавил, обращаясь к Хильмору: - Отведи орков и варгов подальше к горам. Враг не должен знать наших сил.
"Враг? - хотел спросить Лингул. - Да кто такой этот старикашка, что из-за него столько шуму?"
Однако обратиться к Властелину с вопросом менестрель не осмелился. Характер Саурона, и без того никогда не бывший легким, заметно испортился за последние годы: и никто из Девятки не мог быть уверенным точно, какая вроде бы безобидная фраза, а тем паче действие, может рассердить Господина.
Приказания было незамедлительно выполнены.
...Когда седобородый странник вышел к вратам Дол-Гулдура, ни одной лиходейской твари не встретилось ему на пути. Распахнуты были створки ворот, пустынны и покинуты длинные галереи, коридоры и залы крепости. Ни одной живой души не встретил нежданный гость, звавшийся среди эльфов Митрандиром, в замке, не раз угрожавшем своей близостью королевству Синдар. Неуловимая близость злой воли была явна в самом воздухе этих стен, но владельца ее отыскать не представлялось возможности...
После ухода старика жизнь в Дол-Гулдуре вернулась в обычное русло, и только Назгулы недоумевали: для чего было устраивать паническое бегство к горам (ведь переселение нужно было уложить всего в пару суток, да еще и придать замку вид заброшенности и опустошености!), если к ним приходил всего лишь один пожилой человек, похожий на сбившегося с дороги бродяжку и вооруженный лишь мечом да посохом. Лингул, от природы своей любопытный, как и положено менестрелю, мучился догадками. Наконец, не сдержавшись, он решил обсудить свои сомнения с Гхаш...
"Старик в серой хламиде и странной шляпе, говоришь? - задумчиво, переспросила Гхаш. - И Повелитель назвал его врагом?.."
"Именно!"
"Так. А ты помнишь те сплетни о магах, Истари?"
"Ну, да. Говорят они пришли из-за моря году где-то в тысячном. Но это же полная белиберда, Гхаш! После Нуменора никаких крупных населенных островов в океане не осталось!"
"Один остался."
Печальный вздох, гаснет волнение в голосе менестреля.
"Я уже думал об этом, но хотел надеяться, что ошибся."
"Надежда - глупое чувство," - напомнила Гхаш.
"Ну, ладно... А ты-то как там? Расскажи."
* * *
Родник - струйка воды, бьющая из скопления камней - исток реки Златолиственной, притока Андуина. Почему, отчего так назвали эту речушку? А кто его знает! Может быть дунадан, истосковавшиеся по общению с эльфами, видели чудо в каждом кусте, а, может быть, безвестный рыбак или охотник однажды забрел на берега этой реки поздней осенью... Кто знает...
Журчит, перетекая с камня на камень, вода, падают, отнесенные ветром капли ее и впитываются в мох.
Гхаш сидит на большом валуне возле ручья в склоненной позе - руки скрещены и уперты в колени. Бесцельно, лениво, по кругу бегут ее мысли.
...Почему ты не хочешь сказать, Властелин мой? - даже в мыслях Назгула, а не напрямую, обращение к Саурону преклоненно. - Разве мы недостаточно сделали, чтобы заслужить хотя бы право на этот ответ?!.. Да. Верно. Я лгу сама себе. Мне нет дела до остальных. Даже до тех, кого ты приказал называть своими братьями. Ближе них для меня нет никого в этом мире!.. И все же... все же они - это они, а я спрашиваю лишь для себя. Нужна ли я тебе, Господин мой? Ценна ли я для тебя, Повелитель? Могу ли я хоть как-то, в меру своих скромных сил, приблизить воплощение твоих желаний?.. Нет, я опять лгу! Не это меня волнует. Нужна ли я тебе, любовь моя, помнишь ли ты меня или изгоняешь из памяти, едва приказываешь прикатить разговор с тобой?.. Все эти годы... помнил ли ты о моем существовании?! Кто я - инструмент в руке твоей? Пусть так. Но даже столяр любит тот молоток, которым он ежедневно вбивает гвозди... Он привык к нему, а от того хоть немного, но любит... Хотя бы такой любви не лишай меня, Властелин! Я безумна, я давно безумна... Но это ты свел меня с ума! Зачем ты сделал это, если тебе не нужна моя преданность?!..
- Приветствую, благородная госпожа! Прости, что нарушила твое уединение, но ты плакала...
Дрогнуло прозрачное марево воздуха - призрак обернулся к пришельцу.
Девушка. Юная. Почти подросток. Или так только кажется из-за доверчивой мягкости светло-серых глаз и робкой улыбки, неуверенно тронувшей по-детски мягкие губы?.. Пришелица высока и тонка в кости. Грациозность движений выдает в ней эльфийскую породу, а грубоватая резкость черт лица говорит о наличии человеческой крови. Полукровка. Мягкие, прямые, пшеничного цвета волосы. Небогатая одежда, сшитая из кожи и плотной грубой ткани, немногим тоньше парусины.
Кто она? Ведунья, безумная отшельница, изгнанная из населенных мест за то, что знала и умела слишком многое? И как она только сумела подкрасться так, что я ничего не услышала?.. И, самое главное - она меня что, видит?! А если видит, то почему в ужасе не бежит прочь? Она, что же, не понимает, кто я такая?..
- Я? Плакала?
Гхаш с трудом вспомнила, как следует произносить звуки вслух - слишком давно ей не доводилось разговаривать с живыми.
Улыбка девушки чуть осмелела, но все еще продолжала смущенно прятаться в уголках губ.
- Мне так показалось...
- Именно. Показалось.
Полукровка некоторое время молчала, склонив голову к плечу и устремившись взглядом в потустороннее пространство.
- Да. Мне показалось. Ты просто грустила. Я просто ошиблась. Я просто почему-то считала, что женщины, когда грустят, всегда плачут...
Гхаш отсекла волну раздражения, поднимавшуюся в ее душе.
- Просто, да? И от чего же ты так решила? Я вовсе не плакала!
Серые глаза пришелицы нашли взгляд Гхаш и застыли.
- Прости, я не хотела тебя обидеть... Мне просто показалось. Я ведь так редко кого-то встречаю...
Мягкость мимики и поза выдавали в девушке юношескую беззащитность, и Гхаш спасовала, сникла, отступила перед этим напором Света.
- Ты не обидела меня, - остановила она дальнейшие извинения, - Прости, что была резка... Ты живешь в этом лесу?
- Да.
- Я тебя никогда не встречала. А я бываю здесь часто...
Фраза со значением пропала втуне. Сероглазая девушка лишь вздохнула.
- Я редко куда-нибудь выхожу из своего дома. Боюсь потеряться.
- Но... Зачем же ты живешь в лесу, если не знаешь его законов? - Гхаш была поражена наличием подобной безалаберности.
Бледные, остроскулые щеки девчушки вспыхнули румянцем.
- Это долгая история. Я расскажу ее тебе, но чуть позже... Знаешь, я так редко встречаю в моем лесу гостей... Пойдем ко мне в дом! Ты не откажешься?
- Ну, что ж, пойдем!
Гхаш поднялась с валуна, на котором сидела, оправляя полы широкого черного плаща - единственной вещи из одежды, которая была на ней материальна.
Это был не дом, а скорее хижина, имевшая гостевое помещение - оно же являлось прихожей и кухней, а также спальню, в которую с трудом, стык в стык, вмещалась одна кровать.
На пороге хижины сероглазая хозяйка обернулась к гостье, но взгляд ее не задержался на призрачном лице Назгула, а устремился дальше, к высокому летнему небу, вслед за птичьей трелью, не смолкавшей даже в ноте надрыва.
- Меня зовут Валорна, госпожа. Входи в мой дом, но скажи прежде, как звать мне тебя?
Третья мгновение колебалась, однако любопытство оказалось в ней сильнее осторожности, и она бросила вызов:
- Зови меня Гхаш.
- Какое странное имя...
Женщины вошли в дом.
Остановившись посреди главной комнаты, отшельница указала гостье на грубо выструганную скамью возле дощатого стола.
- Присаживайся, госпожа Гхаш, и будь, как дома... Надеюсь, ты не откажешься разделить со мной мой скромный обед, - тут девушка смущенно улыбнулась, - из кореньев и ягод...
Подобрав полы длинного плаща, Гхаш уселась на указанное ей место. Огляделась, скрывая скепсис лица под заинтересованностью. Бедно, если не сказать убого, живет отшельница-полукровка, однако нищета в ее доме перемешана с роскошью. Посуда даже не глиняная - неумело выструганные из дерева миски и ложки. Закопченный котел над очагом - такие Гхаш доводилось видеть только в жилищах беднейших из орков. Кособокая мебель, и даже на столе нет скатерти. В приоткрытую дверь задней комнаты видно ложе, застеленное выцветшими и поеденными молью шкурами животных. И одновременно: стена напротив очага завешена шпалерой изысканной тканой работы, изображающей эльфов, пирующих на лугу под звездным небом; ковер в задней комнатенке - пушистый с высоким ворсом, явно харадской работы; золотой подсвечник на столе - гномское литье, но по эльфийским эскизам, инкрустирован крупными зелеными камнями (неужели изумрудами?); шелковое платье с разрезными рукавами и высоким воротником, небрежно брошенное на постель в спальне; и множество других мелочей, в первое мгновение незаметных взгляду.
Увидев признаки эльфийской культуры в скромном жилище лесной отшельницы, Гхаш внутренне подобралась, не зная, чего ей ожидать от хозяйки дома и следует ли надеяться на что-то хорошее.
Голос Назгула приобрел бархатистые нотки, обнаружив перед безвестной полукровкой всю ту глубину очарования, которую пришлось однажды испытать на себе Арфаразону Златоликому. Никогда прежде Гхаш не доводилось испытывать свое обаяние на женщинах, ей приходилось лишь приказывать им или повиноваться им, если так хотел Властелин или требовали того обстоятельства.
- От чего же в твоем доме нет мяса? У тебя что же, нет никого, кто мог бы для тебя охотиться?
Услышав вопрос Гхаш, Валорна чуть вздрогнула, и щеки ее залились краской. Она ответила шепотом - так, словно ей стыдно было признавать существующий факт:
- У меня нет мужчины, который защищал бы меня и оберегал от трудностей от заката и до восхода солнца, госпожа, если ты спрашиваешь об этом. Я живу одна. Сама я не умею охотиться, а, кроме того, за годы, проведенные в этом лесу, звери и птицы его стали моими друзьями, они доверяют мне, и я люблю их, как своих братьев и сестер. Даже если бы я умела, я не могла бы убивать тех, кто мне так дорог...
Гхаш глянула в сторону, чтобы спрятать лицо, поскольку губы ее, помимо воли, исказила скептическая усмешка.
Любить животных так, чтобы перестать употреблять их в пищу? До такого не додумывалась даже Йаванна!
И все же где-то, в глубине души, какая-то неназываемая нотка, давно заглушенная эмоция откликнулась в такт словам отшельницы.
Даже умирая от голода, я не смогла бы воспринять труп волколака, как пищу!.. Впрочем, я почти не помню, что такое голод. О чем я могу рассуждать?..
- А, сверх всего прочего, - оказывается, Валорна еще не закончила свою мысль, - много ли ты знаешь стрелков, которые по звуку способны выследить зверя...
- По звуку? - в первый момент не поняла Гхаш, но в следующее мгновение ее осенила догадка, объяснявшая многие странности в поведении девушки: - Так ты слепа?
Щеки Валорны, давно розовевшие, вспыхнули ярким огнем.
- Нет, не совсем. Но я вижу лишь цветные пятна, размытые очертания вещей и существ... если хочешь, призраки...
Призраки? Ах, вот оно что!
- И кем кажусь тебе я? - вопрос вырвался прежде, чем Гхаш вспомнила про осторожность.
- Ты? - девушка сначала удивилась вопросу, потом задумалась и чуть прикрыла глаза, сравнивая, вспоминая. - Ты человек, не эльф, это несомненно. У эльфов всегда есть такой... светящийся ореол, что ли? Они словно в золотом тумане... А ты... Я не знаю даже! Я видела не так много людей, и все они были разноцветными: четкие контуры и радужная форма, но ты... Не знаю! У тебя четкий контур, но вовсе нет цвета... Я не знаю, как это объяснить. Ты для меня загадка, поверь!.. Знаешь, со стороны кажется, словно нет у тебя ни чувств, ни желаний - одна Тьма, одно небытие... Но я же вижу, что ты не мертвая... Наверное, ты просто очень стара и... устала от жизни, да? Поэтому ты и похожа на умершую?..
Одно только слово сказано правильно - Не-Мертвая. Однако с акцентами ты что-то напутала, девочка...
Гхаш усмехнулась беззвучно. Она готовила уже словесный ответ, но мимическая гримаса ее вызвала болезненный вскрик Валорны.
- Что такое? - осведомилась Гхаш, раздраженная отвлечением, но и заинтересованная вспышкой эмоций хозяюшки.
- Я н-не знаю... - с заминкой ответила девушка и глубоко вздохнула. - Все уже прошло, прости. Мне показалось... Ты вдруг вся налилась алым... нет... я не знаю... цвет свернувшийся крови... Прости! Мне стало страшно.
Гхаш опустила глаза к грубым тростниковым циновкам, застилавшим земляной пол.
- Тебе не за что извиняться, - Третья чуть улыбнулась своим мыслям и предложила: - Давай оставим эту тему и поедим. Ты ведь приглашала меня к обеду?
Юное нежное личико Валорны расслабилось.
- Да, конечно! - радостно поддержала она. - Я сейчас разогрею!
Первая ночь в чужом доме.
Валорна разметалась на узкой постели, прикрытая до пояса звериными шкурами вместо одеял. Гхаш некоторое время сидела рядом с ней, рассматривая худенькую девичью фигурку, маленькие упругие груди, точеную линию лица и пышное волокно волос, растрепавшихся по подушке.
Она красива. Я взяла бы ее тело, если бы была еще способна на это... Или успокоила бы свое одиночество, если бы была способна думать о ком-нибудь, кроме Властелина...
Беззвучно ступая по шуршащему гравию земляного пола, Гхаш добралась до двери, вышла наружу из хижины.
Почти полная луна стояла высоко, и ее яркий свет пробивался сквозь кроны деревьев. Где-то в дупле высокой сосны стрекотала белка: жалобы ее доносились приглушенно и чуть гулко. Зеленая поросль под ногами была схвачена ночной изморосью.
Я не пророк. Но если бы я была пророком, я бы сказала: моя славная девочка, ты приговорена. Ты сама нарушила мое одиночество, в тебе слишком много Света, и ты способна догадаться, кто я. Этого достаточно, что бы убить. И я убью тебя. Но сначала я возьму у тебя все, что ты можешь отдать мне - все, чего я лишилась. Я возьму у тебя боль сомнений, утрат и разочарований, я возьму у тебя твою надежду и веру в справедливость за Гранью, я возьму твою наивную искренность и доверчивую нежность, твое детское смущение и целомудренную невинность, твое умение сострадать и твою волю прощать обиды, я возьму твою ненависть и твою любовь - я возьму все то, чего нет у меня. Было... Когда-то было. А теперь нет. Плохо ли это? Я не знаю сама. Я уже не помню, как это - чувствовать... Властелин мой, даже тебя я люблю... по инерции! Быть может, поэтому я тебе не нужна?.. Из года в год я пою наскучившую тему, но мне... мне ведь нужно только одно - чтобы ты существовал. Пусть планы твои воплотятся в жизнь, пусть цели твои обретут реальность, пусть каждая мысль твоя найдет свою форму, пусть на каждую надежду твою будет ответ!.. Как много я думала о своей любви к тебе, но тосковала не о тебе - а о своей боли! Тебя нет - и это так больно... Ты отталкиваешь меня - и это боль... Смешно! Нет боли там, где есть исполнение твоей воли! Там, где есть служение тебе, не может быть страхов и сомнений!.. Повелитель и Господин мой, ты увидишь во мне прежний огонь: не слова, но действия, не мысли, но форму. Желать и не мочь - что может быть отвратительнее? Я хотела быть угодной тебе, но у меня не было сил... Теперь я возьму ее покорность!
Плотные тучи затянули небо. Подул северный ветер, и под тяжелыми порывами его загудели кроны деревьев. Непроглядный сумрак скрыл лесную поляну и призрачную фигуру в длиннополом плаще, склонившую колени перед необъятностью тьмы ночного леса.
- Валорна, смотри! - искрящийся счастьем голос, в котором лишь талантливый музыкант может подметить фальшь. - Солнечный зайчик!
- Ой! Я вижу его, Гхаш! Какой он забавный!..
Бледные губы полупрозрачного лица с трудом сдерживают хищную усмешку.
- А если бы твой возлюбленный стоял сейчас за этим окном, а в руке его было бы маленькое зеркальце, и он запустил бы тебе в дом солнечный зайчик?...
Дрогнула тонкая рука, помешивающая большой деревянной ложкой варево в котле над очагом. Стыдливая улыбка исказила правильные черты девичьего лица.
- О чем ты, госпожа? У меня нет возлюбленного.
Короткий смешок - циничную сухость его уже не пытается маскировать ответчица, слишком хорошо за последние дни успела она уяснить: демонстрация силы - волшебная палочка для отмыкания засовов душевных сундучков собеседницы.
Она не знала мужчин. Сила ей кажется проявлением абсолюта власти. Она ищет защиты, и тот, в ком видит она силу, кажется ей гарантом безопасности и участия... Как просто!
- О! Давай, всего лишь сыграем в игру. У тебя есть возлюбленный. Он тот, которого ты ждала всю жизнь. Он тот, кому ты согласна посвятить остаток всей твоей жизни. Он тот, за кого ты согласна свою жизнь отдать...
Ответ быстрый - впервые Валорна почти перебивает Гхаш:
- Иного возлюбленного быть у меня бы и не могло!
Мягко, успокоительно звучит ответ:
- И хорошо. Вот, видишь, я догадалась... А теперь представь: ты не виделась с ним долгие месяцы, он ушел в опасный поход, и ты боялась, что он не вернется... И вдруг однажды утром, ты варишь на очаге похлебку... негромко клацает ложка о стенки котла, - голос Гхаш приобрел напевность, - трещат, прогорая, дрова, щебечут за окном птицы, языки пламени распускаются, словно истомный цветок, синие жилки, словно вены ползут к остролистому краю... Ты думаешь о нем. Ты знаешь, что дождешься его, сколько бы лет и веков не прошло, сколько страданий не пришлось бы тебе вытерпеть... Ты думаешь о нем... Нет у тебя иных мыслей, - голос Гхаш убаюкивал. - Ты знаешь, что нет тебе жизни иной, кроме, как с ним... Ты ждешь его днем и ночью, в летний зной и зимнюю стужу... Ты ждешь, а его все нет... Ты плачешь, ты не сможешь жить без него... Он - смысл твоего существования, твоя любовь, надежда и вера... Ты ждешь... Ты помешиваешь в котле похлебку...
Светло-серые глаза бездумно устремлены в пламя камина. Гхаш не нужно подтверждений действенности своих методов, она продолжает говорить, не дав себе даже минутной заминки:
- Похлебка закипает и булькает... Ты продолжаешь мешать... Все твои мысли о нем, единственном и желанном... Ты вспоминаешь его... Ты помешиваешь похлебку... - тут голос взлетел: - В глаза тебе ударяет солнечный зайчик! Ты оборачиваешься к окну... Ты видишь его...
Гхаш не успела задать вопрос, который подвел бы закономерный итог ее эксперименту.
На словосочетании "солнечный зайчик" Валорна вздрогнула всем телом и разжала руку с поварешкой, потом опомнилась, но не совсем, и, погрузив обнаженную руку в котел, зашарила в поисках упущенного черпачка. Ложку она все-таки выудила, однако ожога от кипящего варева не почувствовала и, шатаясь, на заплетающихся ногах двинулась к окну. Не дойдя, рухнула на колени, задыхаясь и глотая слезинки, бегущие по щекам.
Идолом застыла призрачная тень, полускрытая домотканым плащом.
Пробежали мгновения.
Гхаш глубоко вздохнула - со всхлипом вырвался вскрик из горла Валорны, и девушка упала без чувств.
Багрянцем пылающий взгляд нашарил опустошенное тело, и губы Третьей скривила нервная усмешка.
- Не бойся, милая, я забрала это! Больше с тобой подобного не случится.
Она поднялась со скамьи и в пару шагов оказалась возле потерявшей сознание девушки.
- Поднимайся, дитя мое...
Несколько мягких шлепков по щекам.
Дрожат ресницы. Приподнимаются веки.
- Я... я... Что было со мной?..
- Тебе стало плохо, Валорна, - ласковый, заботливый голос. - Быть может, это от недоедания?.. Пойдем, тебе надо лечь в постель.
Через лесную прогалину видны закатные сполохи, расчертившие небо от зенита и до горизонта. Стынет луна острым серпом в туманной белизне. Первые звезды проглядывают сквозь дымную кисею облаков.
Тлеют, рассыпаясь огоньками, поленья в открытом очаге. У скамьи, пододвинутой к окну лесной хижины, сидят две женщины - впрочем, ни одну из них таковой называть нельзя, если быть внимательным к частностям: одна из них полукровка, то ли баба, то ли Элдэ, определить сложно, вторая же - привидение вовсе, а какой у призрака может быть пол?..
Одна из женщин встает и отходит к очагу.
- ...Ты знаешь, мой отец не раз говорил, что если бы Аэгнор и Андрет пришло в голову наплодить полукровок, дети, наверное, вышли бы такими же умненькими, как я,- Валорна смущенно улыбается, пряча лицо за занавесью распущенных волос. - Я понимаю, что подобные сравнения - похвала для меня, и все же мне делается каждый раз неуютно, когда я их от отца слышу...
Гхаш, сидевшая на длинной, непокрытой тканой материей скамье возле окна, оторвалась от созерцания закатного неба.
- Здесь нет ничего удивительного, - ответила она. - Ведь отцовские слова унижают твое достоинство, Валорна, даже если ты не готова признать этого сама... Если эльф, называющий себя твоим отцом, говорил именно так, как ты передала мне, то хвалил он вовсе не твои умения и разум, а ясность проявления в тебе эльфийской наследственности, силу, самосознание и память, привнесенные в чрево матери твоей его семенем... Он хвалил себя и свой род, Валорна. Проще говоря, самолюбовался.
Девушка, помешивавшая кочергой в камине слабо тлеющие уголья, вскинула голову, упрямо выпятив вперед узкий остренький подбородок. На ресницах ее заиграли отблески света очага, и Гхаш с брезгливостью констатировала, что девчонка вновь готова расплакаться под гнетом очевидной для всех, кроме нее, правды. Впрочем, "для всех" - понятие относительное, и Гхаш прекрасно понимала, что едва ли Элда или Верный согласился бы с бесстыдной оголенностью ее формулировки: для того, чтобы верить в собственное благородство, зачастую приходится не замечать подлость, глупость и ограниченность окружающих тебя существ, иначе, не спустив им проступка против костной морали, однажды можно обнаружить летящие в тебя камни...
Серые глаза Валорны, полнившиеся слезами, затуманивали и без того слабое зрение девушки, а потому, когда взгляд ее потерянно шарил вокруг себя, силясь отыскать лицо собеседницы, малиновый отблеск, на мгновение полыхнувший в тумане расплывчатых образов, был сочтен отшельницей бликом закатного света, преломившегося о драгоценный камень одного из украшений гостьи: отчего-то Валорна была убеждена, что женщина, с которой ей довелось повстречаться в лесу, знатного рода, а потому одета красиво, с роскошеством и столичной пышностью. "Может, мигнул ограненный рубин в изящной чеканной фибуле у горла, - подумала Валорна. - Может, зарделся гранат в тонком обруче или плетеной подвеске на лбу..."
- Ты говоришь так сердито, госпожа, словно мой отец чем-то обидел тебя, - вступилась за родителя девушка. - Но я даже не называла тебе его имени...
Гхаш коротко недобро рассмеялась, но Валорне ее смех слышался переливчатым перезвоном, хрупким, как подтаявший лед, и звонким, как хрусталь полупустых кубков.
- К чему мне его имя, дитя? Будь даже он из князей Элдар (а ведь это не так, верно?), ситуация не изменилась бы ни на йоту. Он обидел не меня, а тебя.
- Но слова его лишь радовали меня, а нежность его меня согревала, - вновь возразила девушка, отходя от открытого очага и присаживаясь на скамью рядом с Гхаш. - Мне не в чем винить его.
- Лишь оттого только, что эльфы веками воспитывали в людском роду преклонение перед своим племенем! Но задумайся, стоило ли бы им с таким старанием внушать людям мысль о своем превосходстве, если бы видно оно было без слов, и не вызывало у смертных сомнения... Бессмертие - еще не знак избранности, Валорна, и человеческий ребенок, умерший через несколько минут после рождения, может оказаться выше и достойнее эльфа, совершившего десятки так называемых "подвигов", поверь мне! Хочешь меня спросить, почему?
Валорна не ответила на вопрос, лишь ниже склонила голову и нервно сцепила пальцы.
- Ты молчишь?
- Мне больно от твоих слов... Скажи, ты, что же, думаешь, что отец мой не любит меня, что ласка его ко мне - только ложь?
- Любовь? - на этот раз даже изменчивое эхо не замаскировало цинизма в смешке собеседницы. - О какой любви говоришь ты, Валорна? Бывает, что люди совокупляются с животными, и, неужели ты думаешь, что к кутенку, появившемуся на свет от такого союза, если бы подобное было возможно, они не испытывали бы никакой привязанности?.. Ты не отвечаешь мне, и снова молчишь. Но я ведь всего лишь хочу помочь тебе разобраться в своих мыслях... Послушай меня. Веками Элдар воспринимали людей, как скот, как забавную нелепицу природы, достойную лишь сострадания, как уродцев, лишь внешне похожих на них самих, как домашних животных своих, готовых жизнь свою положить, если хозяину угрожает опасность, как слуг, вовремя дарованных им Валар. Все красивые слова о загадочном предназначении людей, все утонченные славословия о равенстве Пришедших Следом с Перворожденными, прикрывали эту неприятную правду. Люди сами не хотели и не хотят до сих пор видеть то, как эльфы относятся к ним. А Элдар... Зачем им мучить себя подобными думами? К чему утруждать себя, если люди готовы признавать их главенство, те же, кто спорят, найдут свой конец под ударами мечей или на дне океана по соизволению Валар - Валар, которые всегда, от начала времен благоволили к эльфам, не к смертным? Вспомни, Валорна, истории о великих героях расы, к которой принадлежала твоя мать! Беседовали ли с ними Валар, дарили ли им удачу, призывали ли в дом свой, дорожили ли ими?.. Нет, никогда. Они лишь приказывали, лишь посылали в сечу, лишь снисходили до помощи и дорожили людскими жизнями не больше, чем кувалдой в руках: покорежится от удара, возьму другую, велика ли потеря! Каков учитель, таков и ученик, Валорна. Эльфы, вслед за Валар, никогда не гнушались жертвами кратковременных жизней: сегодня этот человек умрет или через пару лет, какая, право, разница для бессмертного! Никогда не интересовались Элдар мыслями и чувствами тех, что стремился на их свет, словно мотыльки, летящие в огонь даже, когда первый жар опаляет их крылья!.. А как же милосердие, спросишь ты? Пожалеть ты можешь и захромавшую собаку, только вот никогда не сочтешь ее достойной того, чтобы делить с тобой власть крови, тайные устремления твои и кров!.. Отчего, Валорна, скажи, Элдар до сих пор кажутся смертным загадкой, несмотря на годы испытаний, проведенные бок о бок? Почему людям приходится просить эльфов подняться против общего Врага, хотя гнев его грозит сперва Элдар, а уж потом смертным? Так было во времена Последнего Союза и войны с Ангмаром... Ты возразишь мне?.. Нет? Очень жаль. Тогда ты ответишь, быть может, почему, люди и эльфы всегда жили раздельно, хотя сотни веков должны были бы породнить не только по духу, но и по крови существ, так схожих между собой, как мы и Элдар? Отчего межрасовые браки были так редки?
Отшельница подняла лицо, подставив нежную юную кожу серебряному свету восходящей луны.
- Пусть редки, но они были!
Гхаш ожидала этого протеста и знала, как отвечать на него.
- Кого ты хочешь привести мне в пример? Лутиэнь и Берена? Эльвинг и Эарендила?
- Да...
- Быть может, ты скажешь, что это любовь владела сердцами этих мужчин и женщин?.. О, Валорна! Что такое любовь, способна ли ты представить себе?
Напряглись тонкие черты лица девушки, обессилено цеплявшейся за остатки веры своей и крошево идеалов.
- Правда истории противоречит твоим словам, госпожа! Элдар всегда относились к смертным, как к младшим братьям, ни в чем ином, кроме первородства, не принижая их...
- Ах, так значит, в чем-то все-таки принижая! - рассмеялась Гхаш. - Одного пункта для отправной точки фантазий, по-твоему, достаточно?
- Если бы эльфы, считали людей ниже себя, не было бы союзов, подобных тому, от которого я появилась на свет, - голос Валорны окреп; интонации, проскользнувшие в нем были почти вызывающими.
- О, перестань! - искренний или наигранный, но смех разбирал Гхаш. - Неужели же ты никогда не слышала о людях, совокуплявшихся с животными? Не верится мне! Ты деревенская девочка, Валорна, а не истомная барышня из Минас-Арнора, и прежде, чем начала ты чахнуть в своем уединении, дни твои приносили достаточно житейского опыта... Или ты думаешь, что эльфы настолько дивны, что им чужды забавы плоти? Если так, я отвечу тебе: ты ошибаешься. Хм! Знаешь ли, приходилось мне знавать одного Элда, что не брезговал не только смертными женщинами, но и орчихами... Если же вспомнить о пресловутых исторических примерах, то я спрошу тебя, от чего так редки браки между мужчинами-Элда и смертными женщинами? Если перечесть по пальцам, то примеров обратных союзов наберется побольше...
Эмоции Валорны на протяжении монолога Гхаш несколько поутихли, и теперь девушка сидела, привалившись головой к плечу Назгула, позволяя обнимать себя за тонкую талию и отрешенно разглядывая низкий потолок. Расслышанный вопрос слегка встряхнул ее, и после недолгих колебаний она ответила:
- Я думаю, что мужчину любят не за красоту, то есть... Муж не обязательно должен быть красивым. Пусть будет он только сильным и надежным, верным и нежным - никакая красота не заменит этого, даже если облик его будет истомой для глаз... Но с женщинами иначе. Мужчины ищут в нас идеал, и, прежде нашей души, их сердце пленяет внешность. Элда и не взглянет на смертную женщину, если вокруг него полным-полно красавиц своего народа...
- Они смотрят на людских женщин только во время войны? - Гхаш ближе привлекла к себе хрупкое тело девушки. - Я угадала верно?
- Да. Моя мать родилась под черной дланью власти Неназываемого. Я не так молода, как кажусь, наверное...
- Юность души и взросление тела не всегда сопутствуют друг другу, - согласилась Гхаш. - Но если ты знаешь о силе порыва, приведшего эльфа к ложу смертной женщины, зачем ты споришь со мной?..
Валорна плотнее прижалась к собеседнице, и рука женщины, обнимавшая ее, нисколько не казалась девушке призрачной, хотя любое иное существо, в котором теплилась еще жизнь, заметил бы ее мертвенный холод.
- Я не спорю с тобой, госпожа. Мне лишь горько от слов твоих, но ты говоришь так разумно, что я не в силах не верить... Ответь мне, Гхаш, если Элда способны замечать красоту смертных лишь в горниле войны, то как же быть с Элдэ? Хотя бы с теми двумя... Они ведь не были отлучены от привычных радостей.
- Ты спрашиваешь о Лутиэнь и Эльвиг?.. Ну что ж, возьмем для примера первую. Ты спрашиваешь, двигала ли ею любовь в свершениях, непосильных женской природе? Я отвечу: не знаю. Но я предположу: не любовь, а рассудок и жаркое пламя страсти... Ты плохо знаешь женскую природу, Валорна. Женщина всеми чувствами своими устремлена к боли, хоть и боится ее от рождения. Здесь смертные и Элдэ схожи. Корни плотского наслаждения женщины напитаны болью, и если не будет ее, не пробудятся страсти. Но не каждый мужчина способен дать женщине ту боль, которую вожделеет она. Один переборщит, другой даст лишь истому, третий позабудет о ласке... А это важно, ведь женщина хочет не только подчиняться, но и повелевать. Что для нее нежность мужчины, полученная в минуты страсти? Залог своей власти над ним. Так физическая слабость искупается духовной силой. Женщин привлекает в мужчинах сила, и ответь сама себе, Валорна, если поставить рядом эльфа и смертного, в ком физическая мощь будет явленней, не зависимо от их истинных качеств? Я скажу тебе. В человеке... Если мы продолжим дальше, то я напомню, как падка женская душа на сострадание. Те, к кому проявляем мы жалость, беззащитны пред нами, бессильны, словно малые дети... Мы берем над ними власть прежде, чем они успевают заметить оковы свои на запястьях. Если ты болен, измотан и слаб, откажешься ли ты от чужого милосердия? И после по выздоровлении сможешь ли ты оттолкнуть теплую ладонь того, кто помог тебе вернуться к яркости жизни? Нет на подобное силы у живущих, и женщины ловили мужчин на подобную уловку от века... Что мне добавить еще? Что Лутиэнь была старой девой, пусть и нет у Элдар подобных понятий? Что засиделась она в девицах и искала лишь повода, чтобы сбежать из дома родителей, пресытившись опекой их и заботой? Что горячая кровь ее бунтовала, отрицая медленную торжественность любови эльфов? Что сама она была полукровкой, и душу ее рвали неведомые ей самой страсти? Что после сладкого воздуха свободы, которого удалось вдохнуть ей, Лутиэнь с радостью отдала бы жизнь за одну лишь надежду никогда не возвращаться к размеренному, спокойному и надежному, но тусклому и обыденно привычному быту годов своей юности?.. Здесь не было любви, Валорна, в том высоком смысле, в котором принято трактовать это слово. Был лишь порыв, стремление к неизвестному, упоение своей властью и наслаждение от собственной слабости, обдуманная рассудочность и азартный расчет решения рискнуть всем имеющимся для обретения большего, выходящего за рамки возможностей Элдар...
Головка девушки давно уже дремотно клонилась, а теперь и вовсе легла на колени Гхаш. Рука женщины медленно поваживала по русым волосам, неспешно расплетая перепутавшиеся пряди.
...Спи, девочка моя, спи. Если бы был с нами рядом сейчас человек или орк, я научила бы тебя тому жаркому огню страсти, что превращает боль в наслаждение, и заставляет забывать себя даже тогда, когда мораль и догма шепчут о позоре... Я научила бы тебя находить силу в слабости своей, как нашла ее я там, где никто не ждал от меня подобной стойкости. Научись любить животное, Валорна! Любить бога намного страшнее...
Неоднократно у Гхаш возникали мысли обратиться к любому из братьев своих по присяге, просто поболтать, вызнать последние новости с фронта (если таковой сейчас имелся), невзначай задать пару вопросов о Властелине (как он там, что) и попрощаться... Но она не смела. Воспоминание о последних словах, которыми она перекинулась с Кхамулом, жгло ее, словно огнем.
...Брат мой! Как мог ты так сказать?! "Стань мужчиной или умри"... Я не могу стать мужчиной, это не в моей власти, и ты это знаешь! Зачем тогда эти слова?! Я родилась женщиной, и я не отрекусь от этого хотя бы потому, что Властелин когда-то называл меня "совершеннейшей из смертных форм, в которые вложили душу"!
Ты говоришь, что на месте моем должен был бы быть мужчина, Кхамул? Мне не понятно, вообще, зачем ты ставишь этот вопрос, брат! Очнись! Мы родились, росли и взрослели вместе. Вспомни себя. А меня ту... тогда ты помнишь? И ты, по-прежнему, думаешь, что я позволила бы мужчине занять место, по праву принадлежащее мне?.. Я не ожидала, что ты способен на подобную глупость, Кхамул! Я не отдала Кольцо собственному сыну, и, что же ты думаешь, я уступила бы его постороннему мужику, приехавшему из-за Кирит-Горгора?.. Плохо же ты помнишь меня… Даже слово Властелина не способно остановить меня на выбранном пути! Я убила нерожденного сына (впрочем, если бы все произошло чуть позже, и даже если бы я знала о том, что ждет его, убила бы и новорожденного - или ты позволишь себе сомневаться в этом?!), так неужели ты думаешь, что какой-либо иной мужчина смог бы пройти мимо меня и получить Кольцо из рук Повелителя?.. Ты глупец, Кхамул! С тех первых слов, которые он подарил мне, с той первой горбушки, которую он заставил меня съесть, я принадлежала ему душой, телом и посмертием, и даже если он не хочет видеть меня своей рабой - я всегда буду рядом, я отвечу на тот вопрос, на который вы все промолчите, пытаясь спрятать свои мысли, я уничтожу для него мир, даже если это будет означать мою собственную смерть, приму в себя Черное Пламя Удуна и не узнаю лиц родных и близких, я умру и вернусь, я сотру в пыль страны и города... я... я лягу подстилкой под тех, к кому идти прикажет он мне, я буду выполнять любые их прихоти, пока это будет угодно ему, я убью их с наслаждением, если он мне позволит... и я... я буду тешить вас, восьмерых, своим существованием, доставляя вам темы для шуточек, издевательств и хохм!... Пусть я Третья по Кольцу, но по статусу среди вас я всегда была последней, не так ли, брат мой?.. Смешна та женщина, что лезет в мужское дело! Пусть так. Моргул говорил, что я нужна Девятке, но сам факт того, что Первому пришлось меня успокаивать, противоречит его словам... Я - лишняя, инородное тело в круге, и я знаю это - совсем ни к чему мне это доказывать! ...Если бы я не взяла Кольцо, Кхамул, если бы я умерла как обычная женщина, ты ведь хранил бы обо мне самые теплые воспоминания, верно? Но этого не произошло. Я одна из вас, я - такая же, как вы. И все же я вам мешаю. Почему? Лишь оттого, что любовь моя к Властелину не такова, как ваша? Лишь потому, что преданность моя знает сомнения?.. Нет, не так! Я сказала неверно. Моя преданность Повелителю безгранична (по крайней мере, я не знаю границ ей), но это не затуманивает мое зрение и не отнимает у меня права сомневаться в адекватности его решений... Что, Кхамул? Ты бы промолчал в ответ на этот вопрос, если бы я задала его тебе в лицо?.. Оставим! Я надеюсь, что горячность обиды покинула тебя, и ты сможешь... почувствовать?.. поверить?.. - прости, этому нет слов! Однажды мы уже стояли на перепутье... Кхамул, позволь женщине оставаться женщиной, ведь я не заставляю тебя стать мне подобным...
Гхаш оглянулась в приотворенную дверь хижины. Мигнуло пламя в очаге. Заворочалась в постели Валорна, негромко постанывая сквозь сон.
И сквозь десятки дней пути, сквозь пустоши, равнины, леса и горы рванулся зов:
"Король, откликнись!"
"Гхаш? Что случилось?"
Сбито дыхание, и даже мысли расплетены на нити.
"Моргул, ответь мне, пожалуйста! Если бы была не я, если бы был мужчина, было бы лучше?"
Тьма вовне и внутри. Безмолвие. Тишина.
"Нет, конечно, нет."
Горечь спокойствия:
"Ты лжешь. Ты говоришь то, что я хотела бы слышать."
"Вот как? Ты не веришь мне. Ну, в таком случае, ты поверишь только своему собственному ответу."
"Не издевайся надо мной, Первый!"
"Я не издеваюсь, Гхаш. Я сказал тебе правду - чистую правду с моей личной точки зрения, - голос Короля-Чародея звучал утомленно, - ты можешь мне не верить, это твое дело... Знаешь, за последние одиннадцать лет Кхамул изрядно утомил меня, да и не только меня, своими вспышками по поводу дурости, присущей женской натуре вообще, и твоей шлюховатости в частности..."
Бессвязный всхлип. Правда хлесткой пощечиной - и Гхаш не нашлась, что ответить на обвинение, высказанное ей прямо в лицо.
"Ты... Моргул! Как ты можешь... повторять..."
"Не надо, Гхаш! Давай, не будем? Ты играешь в свои игры, я играю в свои. Мы ведь неплохо понимаем друг друга, сестра... поскольку мы конкуренты?"
Мелкая дрожь сотрясла призрачную форму Гхаш. Она запрокинула лицо к ночному черному небу и застыла так, ожидая защиты, прибежища.
"Как ты можешь, Первый?!.. В чем, когда я соревновалась с тобой? Где я претендовала на твое место?.."
Облачка, наползая, скрывали лунный диск. В темном небе полыхнул зигзаг молнии.
"Перестань, Третья. Ты не так глупа, как желаешь порой казаться! Испокон веков женщины исподволь управляли мужчинами, и я, знаешь ли, даже не уверен, что у Илуватара не было жены! - смешок, оставшийся без ответа; Моргул пытался разрядить обстановку. - Твое полное, всепоглощающее преклонение перед Повелителем дает тебе власть над ним - именно, власть, а не влияние! - и ты не можешь этого не знать!.. Разве что, обманываешь сама себя... Это возможно."
Дымно-серые кучи заклубились на небосводе. Гхаш плотнее стянула на груди полы плаща, веруя априорно в существование страха ли, мороза ли, но уже позабыв, что это такое, и как подобные явления следует испытывать.
"Хватит! Уходи! Или ты думаешь, что мое терпение безгранично?!.."
Ласковое тепло просочились сквозь лед:
"И что же ты сделаешь? Ударишь по мне? Ой ли?.. Ты зря прогоняешь меня, сестра. Я могу не понимать твоих методов, но я вижу их действенность. Я вижу их эффективность и пользу для общего дела, - он несколько секунд помолчал, затем: - Гхаш? - и, не дождавшись ответа: - Задумайся, какие причины могли мне позволить оставить рядом с собой пробного тебе конкурента..."
Вспышки молний раскромсали пасмурное ночное небо. Дрожь, идущая изнутри, била призрачное тело Гхаш ознобом. Она плотнее завернулась в свой полотняный черный плащ, но он не спасал ее от ветра и холода.
"Ты продолжаешь, Первый, хотя я просила тебя прекратить! Вы там, с ним, а я здесь - одна!.."
Порыв ветра, примчавшийся из-под залитого пламенем неба, подбросил кудри растрепанных на плечах черных волос и заиграл ими. Поток воздуха, не смеющий тронуть тело Не-Мертвой, захлебнулся переливами зеленой травы.
"Я не смеюсь над тобой, Гхаш, - голос Короля звучал вполне серьезно, более того, за мыслеформами его вставали монументы оплавленной ненависти и укрощенной стихии, - я говорю Истину, помогая этим и тебе, и себе... Поколение, в котором я родился, произвело множество героев-завоевателей и жрецов, видевших Свет. Но ни один из них не был равен мне, даже эльфы отводили глаза от моего взора... Я склонился перед тем, кто был сильнее меня, и до сих пор не покидает меня видение его мощи. Я стал первым слугой его, первым учеником, и никогда не думал, что кто-либо сможет затмить меня в его глазах... Но в ту ночь, когда я встретил тебя на пустынных границах Харада, все изменилось. Я знаю суть женской власти, даже если ты сама не понимаешь силы своего влияния на Властелина. Я никогда не стану драться с женщиной, Гхаш, и не потому, что считаю ее слабее себя, напротив, я слишком явно вижу ее силу, и понимаю, что, даже убив ее, я не смогу ее победить... Но если бы на твоем месте была другая, я бы попытался... Знаешь, тогда, в Хараде, когда мы с Кхамулом ждали твоего приезда, я был готов к этому. Принявшая Кольцо или кандидат, для меня это было не важно! Я вижу причины и границы мужской слабости, человеческой, эльфийской, гномской ли - не важно, и глубину ее - пропасть, которую не дано преодолеть даже Майя... Если бы ты была не достойна нашего Властелина..."
Хлынул ливень. Тяжелые дождевые капли ударяли, словно градины, о шерстяной плотный плащ и впитывались.
Гхаш стояла, запрокинув лицо к истекающему небу, и слезы ее смешивались с дождем.
"Я хотела бы тебе верить, Моргул, но... прости, не верю. Ты слишком искренен, надежен и непривычно многословен... Прости! Впрочем, нет... Я сама виновата! Зачем я позвала тебя?.."
Беззвучный вопль. Душат горловые рыдания.
Осторожное:
"Гхаш?"
"Не надо, Первый! Мне дурно от этой лжи! Если я, по твоим словам, лучшая из женщин, то, может быть, нужно истребить весь женский род?!"
Комок встал в горле.
...Задыхаюсь... Даже тень его эмоций - оплавленный камень! И он сравнивал меня с собой?! Ха! Где же тогда мое спокойствие?...
Привычная отчужденная холодность голоса, как будто бы призванного лишь для того, чтобы приказывать:
"Проспись, Гхаш! Иначе я начну думать, что Кхамул был прав в своей оценке твоих способностей и устремлений. Надеюсь, ты не собираешься разочаровывать меня?.."
Стучат о землю дождевые капли.
Иволга поет в ветвях ясеня. Косые лучи заходящего солнца янтарно пронизывают осеннюю листву. Гхаш сидит на камне возле ручья, склонившись к журчащему потоку.
...Мое отражение видно в воде. Не черты лица - нет, только расплывчатый дымный контур фигуры, и все же... Это так странно! Призрак должен быть невидим, если он не воплощен, меня же уже нельзя назвать невидимкой... Когда-то Властелин предупреждал, что так и будет, однако мне казалось, что до этого еще так далеко... Впрочем, с поры того разговора прошло не мало времени... Хм, а мне кажется, что это было недавно! Значит, и вправду время для Не-Мертвых течет совсем иначе, чем для смертных людей...
Отдаленный звук, столь редкий в девственно диком лесу, нарушает задумчивость Назгула, заставляет ее поднять взгляд от бегущей воды, прислушаться.
...Кони? Кого принесла нелегкая?...
Осторожно, стараясь ненароком не всколыхнуть листву кустарника и не наступить на сухой сучок, скрытый палыми листьями, Гхаш приближалась к отшельнической хижине Валорны. Она разумно рассуждала, что если давешние всадники не были странниками, промчавшимися сквозь лес мимоходом, то здешняя цель их может быть одна - жилище полукровки.
Гхаш остановилась у края поляны, вглядываясь в сумрак вечереющей чащи алыми зрачками давно погасших глаз. Сначала она услышала голоса, говорящие на Синдарине - языке, который к началу Третьей Эпохи не был забыт только эльфами, и внутренне подобралась. Потом она разглядела с десяток расседланных коней, пасшийся на открытом пространстве лужайки и между деревьями, заметила мирно дремлющие фигуры, завернувшиеся в плащи: кто-то спал, растянувшись на земле, другие же дремали сидя, привалившись спиной к стволу ближайшего дерева. А затем из хижины вышли двое, мужчина и женщина. Они вели между собой вполголоса обстоятельный разговор.
- ...Я готов забрать тебя с собой, дочь моя, - говорил мужчина, и звонкая музыкальность его фраз выдавала в нем эльфа, несмотря на то, что в полутьме с трудом можно было идентифицировать его внешность. - Мы уже неоднократно говорили с тобой об этом. Я не называл твою мать своей женой, и мой князь не знал о твоем рождении. Ты дитя войны, пусть я и люблю тебя всем сердцем… Я не могу привести тебя в Ривенделл, не сказав правды о твоем рождении. Наследственность, доставшаяся тебе от матери, прискорбна, однако я надеюсь, что владыка Элронд поймет меня... Ты знаешь, я хотел увезти твою мать с собой, но она пожелала поселиться здесь и воспитывать тебя в одиночестве. Я не смог ей тогда перечить...
Девушка шла рядом с отцом, низко склонив голову, льняные пряди волос скрывали ее лицо, и глаза ее были устремлены долу. Однако она не дала договорить Перворожденному и перебила его:
- А ты не боишься, отец, что сам факт моего существования скомпрометирует тебя?.. О нет, не отвечай! Прости. Я не удержалась задать вопрос, о чем уже жалею…
- Что ты, дитя! Как твое бытие может быть позором для меня? - запротестовал Элда. - Меня безмерно огорчает то, что годы, отпущенной тебе жизни, ты проводишь в одиночестве, в этой глуши...
Девушка коротко мотнула головой. Свет взошедшей луны посеребрил ее распушенные волосы.
Оторвавшись от еды, расседланные кони запряли ушами, взволнованно переступая копытами. Один из жеребцов всхрапнул, чувствуя близость нежити. Однако эльф был слишком занят разговором с дочерью, чтобы обращать внимание на посторонние звуки. Прискорбная оплошность!
- Я не тоскую, отец. Мне спокойно живется в этом лесу и, - тут Валорна подняла лицо, и губы ее тронула мягкая улыбка, - уже почти три месяца, как мне не одиноко!
Эльф был не только изумлен, но и слегка уязвлен подобным открытием: его длинные ресницы нервно вспорхнули над прищуром чуть раскосых глаз.
- Вот как?.. Я рад. Но кто же разделил с тобой отшельничество, дочь моя?
Легкий румянец смущения тронул девичьи щеки.
- Теперь у меня есть подруга, отец! Знаешь... она немного странная. Я думаю, что ей пришлось испытать в жизни много горя. Вообще, мне кажется, что она очень добрая, и просто сейчас озлобленна на весь свет...
Внимание эльфа привлекло шевеление в ближайший кустах, и он резко обернулся на движение.
- Дитя, ты видела?.. - резко вопросил он, потом некоторое время вглядывался в темноту, и, не обнаружив больше ничего подозрительного, сказал: - Наверное, мне показалось. Как будто бы красные глаза мелькнули во тьме...
- Наверное, это был кролик, - предположила Валорна.
- Может быть, - согласился эльф не слишком уверенно. - Нынешняя ночь кажется мне неуютной, словно в присутствии близкого зла...
- Отец! - девушка подхватила его под локоть. - Пойдем в дом. У меня уже готова похлебка...
- Нет, - едва ли мысль о скудном ужине отшельницы прельстила эльфа. - Давай еще подышим свежим воздухом. Взгляни, какая красивая ночь!..
Некоторое время двое стояли, не отводя глаз от густо-синего неба, расцветавшего первыми алмазами звезд. Потом присели на траву возле крыльца хижины, и молчание, повисщее между ними, длилось еще несколько минут.
Элда первым нарушил затянувшееся молчание:
- Ну, так ты говорила о своей новой подруге. Расскажи мне о ней, дитя. Я хочу знать все, что касается твоих будней...
Валорна плотнее прижалась к отцу, держа его под руку, и на недолгое время задумалась, собираясь с мыслями, а потом начала:
- Я думаю, что она очень несчастна, отец. Она жила здесь в одиночестве, так же как и я, пока мы не встретились... Нет, я не хочу сказать, что я сама несчастна, но... Мы похожи. Только вот... я совсем наивна, верно? Я не знаю жизни, помимо этих полян и тропинок, а она... За ее спиной я вижу столетия опыта и десятки чужих смертей, отец!
Мужчина нахмурился.
- Вот как? Это достаточно странно. Она Элдэ?
- Нет, человек.
- В таком случае, твои чувства обманули тебя, дочь. Люди ныне живут меньше столетия.
- А если она из нуменорцев? Чистая родовая кровь...
- Даже первое поколение детей Эленны не осилило бы тысячи лет, что же говорить о большем!
- Ну, тогда... Я не знаю. Может быть, я и в правду ошиблась?
- Наверняка! И все же, расскажи мне о ней еще.
- Как пожелаешь... Я думаю, что она очень красива. Если бы я могла видеть ее! У нее колдовской голос, он завораживает меня. У людей я никогда не слышала подобного... Впрочем, может, я их просто мало знаю? Ее голос похож на твой, он так богат тонами и напевен! Но он колючий, холодный, какой-то неживой, неестественный... И все же его хочется слушать. Он все же очень красив...
- А как ты видишь ее? - голос эльфа был чуть напряженным, ему не нравился рассказ дочери, и он не старался скрывать этого.
Гхаш неслышно отступила глубже под пущу древесных крон и затерялась в их тени.
- Как будто серое облако в черном ореоле, но иногда оно наливается багровым, и...
Валорна замолчала, испугавшись, не сболтнула ли она лишнего. Ей так хотелось, чтобы отец был рад ее новой подруге!
Эльф уловил колебания дочери и настоял:
- Что ты чувствуешь тогда? Продолжай, девочка, это может быть очень важно!
Пойманная в ловушку собственной болтливостью, Валорна уступила:
- Так было всего несколько раз, поверь! Мы беседовали с ней, и внезапно ее тень в моем сознании начинала сгущаться, пропитываясь алым цветом, сначала ярким, как свежая кровь, затем все более густым и темным, словно струпья закорузлой раны... Мне отчего-то становилось страшно... Я хотела ее перебить, сказать ей, что мне плохо, потому что в этот момент всегда говорила она... но мне не хватало дыхания. Я просто падала в темноту. Потом приходила в себя, и Гхаш сообщала, что у меня был обморок...
Эльф с силой сжал запястье дочери.
- Как ты сказала, ее зовут?
- Гхаш, - девушка попыталась высвободить руку. - А что?
- Гхаш. Огонь. Это слово на Темном Наречии, языке Врага. Это орочье слово, дитя мое!
Еще не понимая, девушка взглянула на отца прозрачными светлыми глазами.
- А это не хорошо?
...Всесильная Тьма, ну, за что мне это?! Почему именно я все время влипаю в подобные неприятности?...
Эльф разжал руку, но следы его пальцев пятнами отпечатались на коже Валорны.
- Плохим же я наставником был тебе, девочка, если ты не понимаешь, насколько это отвратительно! - он вскочил на ноги, и руки его сомкнулись у пояса, и пошли дальше, нашаривая эфес меча. - Где она? Если она твоя подруга, и вы ежедневно встречаетесь с ней, то почему же ее нет здесь сегодняшним вечером?!
Девушка испуганно сжалась, не понимая причин волнения отца.
- Наверное, она у родника... Она там может просиживать целыми днями, если ее не отвлечь... Но... Ты ведь не сделаешь ей ничего плохого?! - сорвался от тревоги и сомнений голос.
- После того, что ее Черная Магия делала с тобой?.. Я убью ее! Ты, Валорна, похожа на мать в своем неумении отличать черное и белое… Я нашел ее на пожарище деревушки возле берега Нурнена, и как она плакала, моя Цетленари, когда было расплавлено железо последних врат Барад-Дура, как проклинала она Валар и молилась идолам, порожденным Морготом!.. Неужели же Тьма настолько застлала твое зрение, дочь моя, что ты не видишь врага, стоящего рядом? Я уничтожу это темное отродье, даже если она на коленях будет молить меня о милосердии!..
...Как бы тебе самому взмолиться не пришлось!..
Гхаш не сделала еще не шага из-за кустов, а хищные вьюны растений, исторгнутые прелой почвой, уже спеленали семерых спутников Элда, спавших на траве. Кони, давно уже позабывшие про сочную траву под своими копытами и настороженно прислушивавшиеся к малейшему шороху, заржали, вздыбились и, не разбирая дороги, устремились прочь с поляны, ломая кустарник. Незримый удар внезапно поднявшегося вихря отшвырнул Валорну от отца. Она упала на спину, больно ударившись о землю и хватаясь рукой за спертую дыханием грудь. Эльф выхватил меч, досадуя на отсутствие лука, притороченного к седлу умчавшегося галопом коня.
Секунды, не минуты - события развивались стремительно.
Эльф двигался быстрее любого смертного, но размытое в движении пятном порождение мрака не уступало ему в скорости.
У призрака не было меча или какого-либо иного оружия, но кровавым безумием полыхнули глаза, в такт запульсировала лиловая вязь Кольца, и струи огня стекли с призрачных пальцев.
Поток пламени ударил эльфу в грудь, опалил одежду и волосы. Но он выжил, выстоял, и, не дав себе не секунды на промедление, пошел в атаку. Гхаш уклонилась от прямого выпада, и клинок пронзил черную ткань плаща. Руки Назгула сплелись в увядающем танце и раскрылись ладонями вперед, навстречу врагу. Он застыл, парализованный морозом, сковавшим мышцы, оледенившим кости, лишь на ладонь не успев довести клинок до места, где капюшон плаща призрака был пришит к длиннополому полотнищу.
- Вот так, мой милый, - тихо сказала Гхаш, отступая из-под удара оледеневшего клинка. - Значит девочка эта - дитя войны, так ты сказал? Дочь насилия, не так ли?.. Какую же из наших нуменорских красавиц ты положил себе в постель? Может, ты скажешь, что любил ее? Напрасно! Я тебе не поверю. Наверное, тебе нравились не только смертные, но и овечки, красавчик?.. Быть может, тебе нравилось показывать им, как пастухи режут их барашков на мясо?.. Не отвечай! Впрочем, ты не можешь, верно? – короткий сухой смешок. - И это хорошо. Так ты лучше сможешь прочувствовать, что испытывала твоя наложница, когда на ее глазах пали врата Барад-Дура! Впрочем, зачем я говорю тебе о подобных вещах?.. Ты не захочешь меня услышать. И даже если бы захотел, тебе не позволят. Вы, добровольные рабы Валар, повторяете все их ошибки... Но оставим это. Маленькое возмездие перед предстоящей долгой тьмой Мандоса не повредит тебе, эльф! К сожалению, твоя судьба не в моей власти, но испытай, хотя бы, треть того ужаса, которому обречены люди, уходящие на Путь Смерти...
Тонкая призрачная рука со сжатой в кулак ладонью протянулась вперед и припечатала ко лбу застывшего в обморожении эльфа пылающее тонкой вязью Кольцо. Элда не мог сделать в ответ ни движения, только тягучей, засасывающей болью наполнился его взгляд.
- Умри! - лиловым светом полыхнуло Кольцо.
Скорчилась, дрожа от ужаса, в траве Валорна; и медленно, бессильно, словно оттаивая, начал опускаться на землю эльф.
Застывший в безветрии воздух полнился хрипами и стонами эльфов, умиравших от удушья на лесной опушке под звездами, чей свет видели глаза их предков, пробудившихся возле озера Куйвиэнен - нет, конечно, не совсем тех же звезд, но очень похожих… Звуки агонии ирреально звучали в безлунной ночной тьме, словно были это и не голоса вовсе, а лишь воспоминание о мелодии, что тронула где-то когда-то струны отслужившей свой век лютни.
Будто бы от ветра всколыхнулся долгополый черный плащ, когда Назгул развернулся к девушке.
- А теперь ты, бесценная моя полукровка,- густой и вязко свернувшийся смешок. - Вот уж поистине, бесценная! Ты вернула мне потерянное сотни лет назад, помогла мне вновь осознать свою силу и слабость. Рядом с тобой я чувствовала себя почти живой... почти! Немногого не хватает, не так ли?
Дымчатая тень, скрытая черным плащом, беззвучно скользнула к распростертой на земле Валорне.
...Теперь я сделаю последнее, моя девочка. Я возьму твое тело, твою красоту, не ахти какую, но это не главное, твою молодость и живость рожденного тела… Мне этого будет довольно, чтобы войти в круги дунадан, боготворящий и долю эльфийской крови, текущей в жилах - в самое сердце их княжества - туда, где есть враги, достойные того, чтобы быть мною уничтоженными, враги, чья безвременная смерть вернет мне благоволение Властелина. Твое тело станет полезным инструментом в моих руках, не бойся, Валорна!..
Гхаш присела на колени возле девушки, волокна Воздуха спеленали тело полукровки, и две призрачных руки коснулись ее тела: одна легла на лоб, другая, проникнув под полотняную рубашку, скользнула в ложбинку между грудей.
...Гхаш рухнула в омут чужого сознания, рассекла мириады желаний, рассеяла тысячи норм, сокрушила фундаменты ценностей, обнажила наслаждение и боль, спрятанные в глубине. Шаг за шагом она подбиралась к ядру - духу, обнаженному сомнениям. Шаг за шагом - и каждый следующий шаг давался ей труднее предыдущего. Она миновала безликих белоснежных стражей, скрытая коконом Тьмы Предвечной, прошла ворота запретов и в брод перешла ласковые реки надежд, оставила позади кряжи сомнений и овраги отчаянья, и ступила на равнину достоинства - последнее владение шаг за шагом разрушаемой личности. И она даже дошла до центра - до стелы, увенчанной сверкающим камнем, но не смогла разрушить пьедестал, и кристалл по ее слову не обратился в пыль...
Когда Гхаш отвела взгляд от застывшего, искаженного лица Валорны было уже за полдень.
"Я должна попытаться снова," - сказала она себе и вернулась в омут чужого сознания.
...На этот раз ей не удалось преодолеть и половины пути. Чужие надежды, столь не похожие на ее собственные, преградили ей путь бурным потоком...
Горизонт был расцвечен радужными бликами рассвета. В лесу, утихшая на ночь, пробуждалась жизнь. Шелест ветра пробежал по листве. Чирикнула сойка. Где-то невдалеке всхрапывали, переступая копытами, недоуменные долгой свободой кони.
...Властелин мой, ради тебя!.. Нет, ради себя самой - когда же я перестану лгать себе?! Я должна это сделать...
Она снова ушла и снова вернулась, не добившись желанной цели.
Гхаш уходила и возвращалась, снова и снова пытаясь достичь вожделенного, но все усилия ее были бесплодными. И, наконец, она оставила их.
- Твой отец перед смертью увидел в тебе Тьму, Валорна, - сказала она, рассматривая лежащее возле ее ног бесчувственное тело, - мне же пришлось узнать на себе, как он ошибался... В тебе слишком много Света, излишне много для дочери той, чьи предки приносили Владыке клятву... Впрочем, может быть, я зря все валю на тебя. Быть может, и в правду, моя душа стала слишком плотной, чтобы отобрать эту оболочку... Быть может, ни ты, ни я не виноваты в моей неудаче...
Тонкая полупрозрачная ладонь мягко погладила спутанные льняные волосы девушки.
- Как жаль...
И легла на ее горло с пульсирующей жилкой во впадинке.
...Гхаш поднялась с земли, отряхивая темный плащ, и поглубже надвинула капюшон, защищаясь от слепящих лучей солнца.
...Моргул должен гордиться мной: ее смерть - почти сон, а это уже искусство...
И она медленно пошла прочь с поляны.
* * *
Закончилось лето, осень позолотила листву тополей, лип и ясеней, лишь хвойные великаны гордо стояли в своем не тронутым приближением холода зеленом уборе. Пожухла и побурела трава на полянах, вдоль узких лесных тропинок, на овражных склонах и в их ложбинах. Поубавилось птичьего щебета, и сквозь разрывы древесных крон порой были видны пернатые стаи, клином рассекавшие серое осеннее небо, устремляясь на юг. Да и вообще, в лесу поубавилось звуков: с приближением холодов жизнь погружалась в спячку. Ночи стали длиннее и холоднее, а тучи, затянувшие небо, скрывали луну и звезды. Первый ледок сковывал под утро неспешно бегущие струи Златолиственной реки - в эту пору года она вполне оправдывала свое название - но к середине дня он таял, пригретый лучами выглянувшего из-за облаков солнца.
Гхаш дни и ночи проводила возле родника, где когда-то она познакомилась с Валорной. Она сутками просиживала на камне возле истока, и мысли ее меланхолично бежали по кругу, держа эмоции в ставшей привычной узде и не давая им обрести мощь и нарушить спокойствие духа, обретенное с великим трудом.
Гхаш научилась ждать: к чему куда-то идти, что-то искать, пытаться что-то делать, если время тебе неподвластно, и ты не можешь ускорить сменяемость дня и ночи? Суета не сделает ожидание короче, лишь растревожит чувства, и тем причинит сердцу новую боль. Надо просто ждать. И это не сложно: Назгулу не нужны ни сон, ни пища, он не знает усталости, холода, жажды. Что может быть проще: ждать назначенного срока, отогнав сомнения, заглушив крик души, зовущий в путь?..
Дни сменялись днями, пробегали недели, месяцы, и вот однажды оледеневшая после недавнего снегопада и последовавшей за этим оттепели тропинка, ведущая к ручью, отразила стук конских копыт.
Гхаш медленно повернула голову на звук и лишь усилием заставила себя встать с камня, к которому, казалось, уже приросла за многие недели неподвижности. Прерывать долгий покой ей почти не хотелось.
Русоволосый всадник в добротной одежде зажиточного горожанина, высокий и крепко сбитый, вооруженный мечом и кинжалом дунаданской работы, отбросил уздечку и спрыгнул с седла. Он явно был в этих местах не впервые и без страха нашел глазами призрачную фигуру, закутанную в длиннополый черный плащ. Однако, встретив взгляд алых уголей, мерцавших из-под капюшона, странник поспешил преклонить колено и отвести глаза.
- Приветствую, милорд. Я привез тебе новости.
- Говори, - равнодушно отозвался глухой, холодный, лишенный каких-либо признаков жизни голос.
Человек так и остался стоять перед Назгулом в склоненной позе, поскольку ему никто не предложил подняться.
- Земля полнится слухами, милорд. Люди говорят, что у эльфов Чернолесья какие-то проблемы, чудовища оттеснили их к самым опушкам леса, и даже дворец Трандуила однажды подвергся атаке. Может, это просто слухи...
- Что еще говорят?
- Что Белый Совет магов, пришедших из-за моря, заседал в недавние месяцы...
- Вот как? - чуть колыхнулся плащ; похоже, Назгул заинтересовался: - И что же они решили?
Человек смутился.
- Ну, ты же понимаешь, милорд, что это только слухи!.. В общем, бают всякое, я, в основном, этому не верю...
- И все-таки конкретнее! - теперь нетерпение отчетливо прозвучало в голосе, глубиной резонанса напоминавшем эхо.
- Люди говорят, что маги подозревают возвращение слуг Неназываемого...
Короткий смешок:
- Мы никуда и не уходили. Дальше!
- Говорят, что Великое Кольцо не исчезло из мира окончательно, что след его лишь затерялся, когда умер Исилдур, и что Враг захочет вернуть себе Кольцо...
Говорящий смешался и еще ниже склонил голову.
- Ты чего-то не договариваешь, Народен, - эхо загуляло меж оголенными ветвями деревьев. - Ты знаешь, мне это не нравится!
- Прости, милорд, - пробормотал человек, зябко кутаясь в подбитый мехом плащ отнюдь не от холода, - я не хотел ничего утаить от тебя. Я просто... мне эти слухи казались недостойными доверия...
- Говори! - голос болезненно хлестнул по нервам пришельца: словно огненный бич прошелся по коже.
Человек непроизвольно вскинул руки к лицу, но тут же опустил их и взмолился:
- Я все скажу, милорд, ведь за этим я и приехал! Я верный раб твой, ты знаешь мою преданность!
Усмешкой дрогнуло черное марево под капюшоном:
- Ну, уж если раб... Говори же.
Лишь одну секунду передышки позволил себе гость, поняв, что расправы над ним в ближайшие минуты не предвидится.
- До меня дошли слухи, милорд, что на Белом Совете обсуждалась возможность возвращения самого Неназываемого... Маги, будто бы думают, что Кольцо - это часть его самого, и если Девять отыщут Кольцо, Враг сможет вернуться...
Чуть шевельнулся призрачный силуэт, скрытый плащом.
- Ну что ж, они ошибаются не так уж и сильно. Это все?
- Да, милорд, - человек чувствовал себя неуютно, подумывая о том, не мало ли он привез новостей для одного раза на такого взыскательного слушателя, как Назгул. - Вот только еще... Если ты не знаешь... В Гондоре пресекся королевский род, и теперь правят Наместники...
Плавно взлетел и опустился пустой рукав, отметая возможное продолжение речи.
- Это не столь важно, хотя и занятно. Здесь я могу обойтись и своими догадками. А теперь... - Назгул чуть помолчал, когда же заговорил снова, голос его был мягким, тихим, почти человеческим: - Наверное, тебя мне послала судьба. Срок близок, и разве время обратной дороги не входит в период изгнания?.. - вопрос был адресован призраком явно самому себе, но затем: - Встань, Народен, ты послужил мне в меру своих сил и теперь говори, чего ты хочешь в награду.
Сумасшедшая радость плеснулась в глазах человека, хищная усмешка исказила лицо, и он запнулся о растрескавшуюся корку льда, вскарабкиваясь на ноги. Выпрямился, и его взгляд горел победоносным предвкушением величия.
- Если моя служба была угодна тебе, милорд, дай мне бессмертие! О большем я не прошу.
Звонкий гортанный смех, больше похожий на вопль агонии, корчащегося в непереносимой муке существа, разорвал тишину пустынной поляны.
- О большем?! Ну, ты и шутник, Народен! Будь доволен своей судьбой и благодари всех известных тебе богов, что остался в живых после встречи со мной... Бессмертие? Это надо же! - и затем чеканно, колючей изморосью слов: - Я уезжаю. Больше в этих местах ты можешь меня не искать. А если взбредет тебе в голову, что поступили с тобой несправедливо, приходи к воротам Минас-Моргула. Постучи, и тебе откроют. Пусть Король-Чародей рассудит нас.
Стремительно двинулась фигура в черном плаще к всхрапывавшему от страха коню, умелая рука привычно перехватила уздечку с луки седла животного, норовившего умчаться прочь, и удержала его на месте. Народен, оглушенный, еще не поверивший до конца в столь бесславное окончание своей шпионской карьеры, но уже догадывающийся о том, что произойдет дальше, не посмел заступить Назгулу дорогу.
Уже сидя в седле и сдерживая норов коня, мечтавшего избавиться от своей внушающей ужас ноши, Гхаш полуобернулась к человеку и бросила через плечо:
- Здесь глухое место, и редко бывают люди. Под снегом с осени должны были остаться ягоды и коренья. Поищи, коли не лень!
И она дала волю коню, позволив ему устремиться прочь от поляны, где брала свое начало река Златолиственная. Народен смотрел ей вслед с бессильной ненавистью и с трудом подавляемым страхом. А потом он остался один в пустынном зимнем лесу, без еды и питья, без лошади, в дюжине дней пути от любого жилья.
- Будь ты проклят! - заорал он вслед Гхаш, едва конь ее скрылся из вида, но лишь эхо переливчатым смехом подхватило его крик.
Добравшись до Королевского Тракта, Гхаш пришлось ехать лишь по ночам из опасения быть замеченной внимательным взглядом. Эта местность была густо заселена на первом отрезке пути от Гондора - то там, то сам, справа и слева от дороги встречались ей деревушки, да и движение по самому Тракту днем было довольно оживленным. Таянье снегов обнажило поля, приготовленные под пахоту и весенний сев. Первые почки набухали на ветвях деревьев, и цветастые юбки селянок мелькали за живописными плетеными изгородями, тянувшимися вдоль дороги.
Некоторое время Гхаш пыталась ехать не только ночью, но и днем - по лесу, держась направления Королевского Тракта, но вскоре оставила эту затею. Тропинки тут были редки, коня не удавалось пустить даже рысью, а то и вовсе приходилось идти пешком. Валежник, сухостой, поваленные ветром стволы деревьев да встречавшиеся порой волчьи ямы серьезно затрудняли путь. Кроме того, приходилось не забывать о том, что коню порой нужен отдых. Сменить лошадь ей было негде, а потому Гхаш приходилось заботиться о животном, сдерживая свое стремление мчаться вперед. Она понимала, что ночь галопа по пустынному Тракту приблизит ее к цели скорее, чем день маяты в лесной чащобе.
Если в первые дни пути конь Народена боялся всадницы своей, словно огня, и норовил при каждом удобном случае сбросить ее и умчаться на волю, то следующие недели укротили его дух и заставили оставить бесплодные попытки бегства в те редкие часы, которые всадница отводила ему для отдыха.
День проходил за днем, зазеленели деревья, и земля покрылась свежей порослью травы. Гхаш свернула от Королевского Тракта на восток и вскоре оставила позади населенные земли. Теперь она все чаще пришпоривала коня и давала ему все меньше продыху. До оголенных остовов дерев Чернолесья оставалось рукой подать.
Когда взмыленной конь споткнулся вторично и перешел с галопа на рысь, Гхаш была вынуждена признать, что пришла пора делать остановку. Она сползла с седла, стреножила животное и оставила его пастись. Сама же принялась мерить шагами ложбинку оврага, где устроила ныне привал. Она не знала, как ей следует провести оставшиеся до рассвета часы. Жаркие эмоции страстным волнением клокотали в ее мыслях.
...Властелин мой, я уже близко! Мне осталось не более суток пути, но если поспешить... Даже загоню лошадь - теперь не страшно! Как ты примешь меня? Будешь ли ты рад моему возвращению? Вспоминал ли ты хоть изредка обо мне?..
Гхаш металась в смятении, желая достичь цели своего пути и одновременно боясь этого. Она жаждала поддержки, руки, которая бы подхватила ее, утешения и дружеского сочувствия, которое приглушило бы ее страхи.
...К кому мне обратиться, к кому?! Кхамул не станет слушать меня, Моргул посочувствует и насмеется... Лингул? Он, конечно, поддержит меня, но каковы при этом будут его чувства? Что если я, и в правду, чужая, лишняя для всех них?!.. Хильмор... Да, мой мальчик. Он возьмет мою сторону, я знаю это. Но имею ли я право ссорить его с братьями по Кольцу?.. Нет! Это моя слабость, мои ошибки и моя вина. Я не в праве вмешивать сюда никого, я должна сама справиться...
Конь, лениво пережевывавший траву, поднял голову от земли и прислушивался, тихонько пофыркивая.
"Что такое, мой милый? - Гхаш мгновенно отреагировала на это движение, как не была она поглощена собой. - Кто-то идет?"
Замерев на месте, она прислушалась.
Треск ломаемых сучьев, шорох палой прошлогодней листвы под ногами, низкий голос бормочет проклятия - слов не разобрать, но о содержании их можно догадаться по интонации.
Пара шагов, и Гхаш возле коня, гладит его морду.
"Спокойно, милый. Не шуми. Ты можешь кушать дальше..."
И, отступив в сторону, она беззвучно скользнула в сумрак.
«В середине Третьей Эпохи трон снова занял Дарин - шестой государь, носивший это имя. В мире опять росла сила Врага. Завеса Тьмы накрыла Лес, подступавший к порогу Мории, зашевелились разные лиходейские твари, но о самом Сауроне речи пока не было. Гномы, тем временем, в поисках легендарного мифрила зарывались все глубже под Баразинбар, пока не разбудили Глубинный Ужас, скрывавшийся здесь со дня прихода Воинства Запада. Это был один из уцелевших под Тангородримом Балрогов Моргота. Он убил государя Дарина, а через год его сына - Наина I. Так пришел конец Морийского Царства. Те, кто населял его, либо погибли, либо бежали в дальние края.
Многие гномы, покинувшие Морию отправились на север. Трайн I, сын Наина, привел их к Одинокой Горе у восточных окраин Сумеречья (Чернолесья). Он стал первым Царем-под-Горой. <…> На равнинах за горами водились драконы. Поначалу гномы не придали этому значения - и напрасно. Прошло много лет, драконы размножились, осмелели и объявили гномам настоящую войну. Они похищали созданные гномами прекрасные вещи, охотились за сокровищами, и кончилось это тем, что Даин I со своим вторым сыном Фрором погибли у самых ворот собственного дворца, убитые огромным стылым червем.
Жить в Серых Горах стало невозможно, и тогда Грор, третий сын Даина, увел многих к Рудному Кряжу, а Трор, старший, вернулся с остальными к Эребору. <…> Народ его жил в довольстве, богатство гномов росло.
<…>
Слухи о богатствах Эребора разошлись широко и не миновали ушей драконов. Величайшим из них в то время по праву считался Смог Златолюб. Он-то и начал войну, напав с воздуха без предупреждения на владения короля Трора. Гора запылала. Вскоре и весь край пришел в запустение. Смог проник в Главный Чертог и теперь неотлучно лежал там на груде золота.
Однако многим подданным Трора удалось спастись от пожаров и разорения. Спасся и сам Трор с сыном Трайном II…»
«Народ Дарина»
Немолодой уже гном в некогда богатых, а теперь превратившихся в обноски одеждах, сидел возле кучки небрежно накиданного хвороста, и, поливая бранью на чем свет стоит драконов и темных личностей, а так же светлых заодно, эльфов и прочих там, видимо, только за компанию, пытался огнивом высечь искру и затеплить трут. Он производил вокруг себя столь много шума, что отыскать его стоянку не составило бы труда даже в обычном, шумном пробуждающемся жизнью весеннем лесу, не то что в Чернолесье, где на мили в округе царила мертвенная тишь.
Один-единственный гном, потрепанный жизнью и уставший одинокий скиталец. Было бы чего опасаться!
Гхаш не скрываясь вышла к биваку.
Шаги ее были беззвучны, движения поглотил сумрак, с которым фигура Назгула сливалась без труда, даже не желая этого.
Гном продолжал свою бесплодную возню с огнивом, но трут все не занимался. Густой низкий голос бормотал проклятия с неутихающим жаром.
Женщина вытянула вперед призрачную руку открытой ладонью.
Мгновенно занялся и ярко вспыхнул шалашик костра, повинуясь магическому приказу, и гном отпрянул в сторону от нежданного чуда, нащупывая правой рукой возле себя лежащую на траве секиру, и шаря глазами по сторонам.
Гхаш подошла ближе к свету.
- Ты слишком шумлив для лесной жизни, кхазад. И разве никто не говорил тебе, что на вражьей территории надо быть осторожным?
Гном уже вскочил на ноги, наперевес перехватывая секиру, и темно-русая борода его с пробелью седины по-боевому топорщилась.
- Что ты такое, нечисть? Кто послал тебя за потомком королей Мории?
Черный плащ, скрывавший темноту, скользнул над землей, едва-едва приминая траву.
- Ах, вот кто ты… Трайн, сын Трора. Занятная встреча! Но ты, кажется, собрался драться со мной? - Гхаш ускользнула в сторону из-под удара тяжелой гномской секиры, ощутив лишь мимолетное прикосновение холодной стали к предплечью. - Напрасно. Здесь нет битвы, есть только сон...
Невзирая на взмах направленного ей в грудь оружия, женщина подалась вперед.
Удар гнома так и остался незавершенным. Мрак поглотил его сознание, и Трайн, сын Трора, короля Эребора и наследника трона Мории, мешком рухнул к ногам Назгула, впав в колдовское забытье.
Прежде чем уделить внимание своему пленнику, Гхаш ощупала распоротый рукав плаща - ведь первый удар гнома все-таки достал ее. Конечно, никакой крови не было: Гхаш и не ожидала увидеть ее. Но не было и боли, и следов какой-либо раны. Гхаш скосила глаза на лежащую в траве секиру, выпущенную из захвата пальцев ставшей бессильной рукой. Часть дуги режущей кромки оплавилась, словно под действием особо едкой кислоты или жара горна.
...Забавно! Господин не предупреждал нас об этом. Моя призрачная форма стала настолько плотна, что по ней можно нанести удар обычным оружием, и в тоже время... Оружие не причиняет мне никакого вреда... Ха! Оно разрушается само от соприкосновения с моим телом! Кхамул может знать больше. Тогда, в Минас-Итиле… Я помню его с мечом в руках, в окружении врагов… Не может быть, чтобы он не был ранен! Это надо запомнить. Надо будет расспросить братьев. Потом...
Оставив в стороне посторонние мысли, Гхаш присела на корточки рядом с пленником. Сняла с пояса гнома кошелек, покопалась и, обнаружив лишь пару золотых, отбросила в сторону. У женщины было странное чувство: она ощущала близость какого-то сильного магического предмета, но не могла понять, что это такое, и где его следует искать. Гхаш расстегнула и сняла с пленника широкий кожаный пояс, старательно ощупала его и даже взрезала кинжалом, имевшимся у нее при себе, подозревая наличие спрятанного сокровища. Ведь не мог же наследник королей Мории оказаться нищим?! Расстегнула кожаную куртку и рубаху у него не груди, все больше разуверяясь в ощущении, которое вело ее - хм, гном и не в железе! - но не обнаружила на шее пленника никакого медальона, амулета или талисмана. Села рядом с неподвижным телом и задумалась. Неужели чувства обманули ее?
Но, нет! Бесцельно блуждающий взгляд поймал блеск тонкого кольца на грязном толстом пальце гнома. Не веря своей удаче, Гхаш потянулась к кольцу. Ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы снять его с пальца пленника.
"Проще было бы отрубить ему палец!" - в сердцах подумала она.
И замерла, оглушенная обрушившимся на ее шквалом видений, едва Кольцо легло в ее ладонь.
...Годы ежедневного вдохновенного труда, лица тысяч гномов и пламя подземных горнов, пылающее в их кузнях. Сомкнувшиеся для боя щиты хирда, и солнечные блики на светлом металле секир. Врата Мории с наивно-доверчивой надписью арки. Вздыбившаяся земля, ломающиеся колонны, и гигантская фигура, сотканная из пламени, встающая из-под земли. Боевые кличи, крики ужаса, боль и отчаянье. И пожирающий жар мощи, чьи очертания Гхаш прежде доводилось знать лишь по книгам...
Женщина глубоко вздохнула, освобождаясь от видений, вторгшийся извне, и плотнее сжала руку в кулак.
...Случайная встреча, и... Могла ли я мечтать о подобном! Судьба уготовила мне счастье вернуться к Повелителю не с пустыми руками...
Врата Дол-Гулдура распахнулись перед Третьим Назгулом, и, звонко цокая копытами, конь шагом миновал выложенный крупным булыжником двор.
Никто не встречал Гхаш, да она и не рассчитывала на бурные излияния после долгой разлуки. Легко спрыгнула с коня, и, схватив за шиворот спешащего мимо орка, развернула его лицом к крупу своего коня.
- Видишь гнома? Отвечаешь за него головой! И чтобы ни шагу с этого места!
Связанный и переброшенный через луку седла Трайн, недавно пришедший в себя, с головой тяжелой, словно в похмелье, закатил зрачки в налитых кровью белках.
Гхаш круто развернулась и бегом взбежала по ступеням башни.
Она знала дорогу и не задержалась на лестнице ни на миг, чтобы поприветствовать старых знакомых, попавшихся по пути, чтобы одарить хотя бы мимолетной улыбкой Хильмора, появившегося из боковых дверей холла.
В дверях залы, которую занял с момента своего прибытия в Дол-Гулдур Властелин, Гхаш нос к носу столкнулась с Кхамулом.
Мгновение нерешительности было вызвано неожиданностью встречи, но Гхаш не заколебалась, лишь оледенели черты лица:
- С дороги, братишка! Надеюсь, ты не собираешься проверять глубину моих родственных чувств к тебе?
Отпустив ручку резной деревянной двери, Кхамул без единого слова отступил в сторону, лишь в выражении его глаз мелькнула какая-то странная эмоция. Но у Гхаш не было времени разбираться, что к чему. Она распахнула дверь.
...В помещении жарко натоплено. Взметают пепел языки пламени, бьющиеся в камине. Ковры покрывают мозаику пола, но черный камень стен ничем не прикрыт.
Саурон сидит за широким столом, заваленным ворохом бумаг, в кресле с высокой спинкой. Он совсем не изменился за прошедшие годы: впрочем, иное было бы странно. Сейчас Гхаш видно даже то, чего не замечала она сразу после возвращения Господина, до своего отъезда: он молод, то есть, конечно, всего лишь кажется моложе того, каким помнила его Гхаш по первым смятенным исканиям своего детства. Наверное, сейчас он выглядел именно таким, каким создан был от начала. Неужели же и тело бессмертного Майя может стареть?.. Выходит так. Гхаш помнила морщинки в уголках глаз, гримасы, ставшие привычными, но чуждые молодому лицу, тонкий маленький шрам на скуле, которого сейчас не наблюдалось, и белые искорки, порой вспыхивавшие в темных волосах, и казавшиеся ей сединой. Ныне ничего этого не было: прозрачная, словно пронизанная лунным светом белизна кожи, незамутненная четкость линий лица, вот только глаза прежние - жуткие дымным маревом своим и багровой глубиной.
- Гхаш, - он отложил перо, - тебя долго не было.
Рванулась душа, спеленатая паутиной неверия.
- Ты приказал, и я уехала...
...Неужели все эти годы?! Неужели я могла вернуться раньше, и он не прогнал бы меня, не наказал за ослушание?!..
- Твое отсутствие было плодотворно, - Саурон отодвинул кресло и поднялся из-за стола, - и необходимо. Но больших слов оно не заслуживает.
Гхаш поникла головой, пытаясь скрыть разочарование.
...Ничего иного нет у него для меня, кроме напоминания о своей власти. Зачем так? Я всего лишь не сдержала эмоций...
- Напрасно, - он подошел почти вплотную к Гхаш и остановился, разглядывая ее поникшую фигуру. - Ты давно уже умеешь сдерживать их, только редко даешь себе труд прилагать усилия.
Гхаш смотрела в сторону, в пол, глотая невыплаканные слезы.
Саурон отошел от нее и вернулся к столу.
- Это все, зачем ты пришла ко мне, Гхаш? Сообщить о своем возвращении?
Она вспомнила и дернулась к нему, протягивая на открытой ладони узкое литое Кольцо. Рухнула на колени, не дойдя до стола, то ли по своему желанию, то ли придавленная тяжестью его взгляда, устремившегося на нее.
На мгновение Гхаш почувствовала прикосновение пальцев Черного Майя, когда он взял с ее ладони Кольцо.
- Седьмое. Гномье, - произнес он вслух. - Последнее из Семи. Это хорошая служба, Гхаш, пусть сейчас от нее и мало толку...
Женщина осмелилась поднять на Повелителя глаза, ободренная его похвалой.
- Почему, Властелин мой?
Майя отошел от нее и сел в кресло, закинув ногу на ногу и небрежно вертя в руках узкий ободок Кольца.
- Время глобальных устремлений прошло, хотя, может быть, ему и суждено вернуться. К чему мне гномские Кольца, если нет теперь в мире, как прежде, кхазад, жаждущих их получить?.. Нет времени размениваться на мелочи, когда само существование под угрозой. Ведь ты понимаешь меня, Гхаш?
Она колебалась секунду, не более, а затем выпалила:
- Белый Совет ищет твое Кольцо, Повелитель!
- Верно. Боюсь, они разгадали, в чем его суть...
Казалось, что Саурон говорил не с Назгулом, а с самим собой - просто проговаривал вслух ставшие привычными мысли.
Гхаш видела, насколько Господин ее углублен в себя, и это смущало ее.
- Но, Властелин мой, кто они такие, что ты, - она не посмела даже подумать: "боишься", - принимаешь их жалкие попытки в расчет?..
Саурон коротко вздохнул и положил Кольцо Трайна поверх развернутого на столе свитка.
- Они из Майяр, как и я, Гхаш, и одно это заставляет меня быть осторожным. Я знаю, что делать мне с людьми, эльфами и гномами, не говоря уж об орках, троллях и прочей живности!.. - он снова взял в руки привезенное Назгулом Кольцо, багровый сумрак его глаз поблек, и взгляд был устремлен в потусторонние сферы. - Но Майяр... Зачем они пришли в Средиземье, что привело их сюда?
Гхаш сочла, что этот вопрос не риторический и поспешно ответила:
- Шпионы докладывали мне, что маги прибыли для борьбы с Врагом.
Саурон вырвался из своих мыслей, отшвырнул Кольцо, и оно, звеня, покатилось по столу, упало на пол. Ни один из двоих, присутствовавших в зале, не сделал даже движения, чтобы поднять его.
- В изгнании у тебя были шпионы? Это похвально, - он помолчал недолгие мгновения, и продолжил: - Но эти байки - подачка для бедных. Я еще не вернулся, а Истари были уже здесь. Их привело что-то другое... Изо всех моих предположений наиболее достоверным кажется один вариант: они ищут Кольцо.
Гхаш перевела взгляд от узкой бледной руки, расслабленно лежавшей на колене, вверх, к лицу Господина.
- Твое Кольцо, Повелитель?
Он горько усмехнулся, и резкое движение головы взметнуло пышные пряди его волос.
- А чье же еще? Или ты думаешь, что таких колец тысяча?!
- Не сердись на меня, Властелин...
Гхаш подползла ближе, капюшон плаща упал ей на плечи, и женщина прижалась лицом к коленям Саурона, ощущая грубую домотканость его одежд.
- Перестань же, Гхаш! В тебе осталась хоть капля достоинства?!
Не вполне понимая, на что Повелитель сердится, Гхаш встала на ноги и оправила плащ.
- Не перед тобой, Господин мой, - ответила она спокойно.
Саурон откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
Текли минуты. В застекленные окна порывами стучал разгулявшийся ветер.
Наконец, Гхаш решилась нарушить молчание:
- Так что же, Властелин мой, они знают о Кольце и ищут Его? Почему же тогда мы не идем за ними по пятам, почему не опережаем их хоть на полшага?..
Дрогнули длинные ресницы, оставлявшие глубокие тени на щеках. Саурон открыл глаза.
- Знаешь, Гхаш, твоей милой наивности мне действительно не хватало!
"Я наивна? - удивилась Гхаш. - Впрочем, ему виднее..."
- Вот именно. Возьми стул, он стоит возле торца камина, и садись к столу.
Женщина повиновалась.
К ее возвращению среди вороха бумаг на столе обнаружились откупоренная бутылка вина и два хрустальных бокала на тонких ножках, взявшиеся неизвестно откуда.
Гхаш пододвинула стул к углу стола и села, пока Властелин собственноручно разливал вино. Он протянул ей бокал.
- Пей. Я никогда не терпел долгой привязанности к тому, что смертно… или было некогда смертно под этим небом, но нам всем приходится учиться, верно? Женщина, которая сопутствует тебе век за веком, не отступаясь даже в минуты падений, которая всегда рядом, всегда думает о тебе, шаг в шаг идет за тобой, готова каждодневно выполнять любую твою прихоть, хоть и имеет обо всем собственное мнение... это нечто удивительное! И до смешного приятное. Надо быть глупцом, чтобы отказываться от подобного. Я никогда не был глупцом, - смешок, - хотя долго пытался!..
Гхаш замерла с бокалом в руках, из которого не было отпито еще ни глотка, скованная смятением, но уже понимающая, что за лирику последних фраз, за оголенную откровенность их, произнесенных под настроение или от души - неважно, она отдаст призрачность жизни своей и духовную свободу безо всяких раздумий.
...Что он хочет сказать этим? Мне так хочется верить своим догадкам, но я не смею… Что он говорит?!..
- Ты поймешь это позже, - Саурон хлебнул вина из бокала и отставил тот в сторону, - сейчас же мы закончим наш разговор об Истари... Ты спросила, пришли ли они за Кольцом? Да, я так думаю. Скорее всего, Валар почувствовали опасность для себя, исходящую от моего творения. Кольцо полнилось силой год от года, и тогда, возле Саммат-Наур, миг его насыщения был близок, Гхаш! Я знал, что Барад-Дуру не выстоять против объединенной армии Последнего Союза, и я пришел к Ородруину, чья скованная жажда разрушения просила у меня освобождения... Если бы был у меня лишний час без вмешательства, если бы не благородная глупость, совершенная Хильмором, потоки лавы смыли бы армию наших врагов, им негде было бы спрятаться на пустоши Горгорат... Удар меча Исилдура и потеря Кольца не отняла у меня сил, Гхаш, а лишь выбила из-под ног опору. Я кажусь тебе прежним, не так ли? Но люди увидят меня иначе... Почти под корень были истреблены потомки тех, кто приносил мне клятву. Где отыскать мне ныне людей, которые будут служить мне не из жажды власти или в поисках золота, и главное - как их привлечь?.. Ты молчишь, девочка, у тебя нет ответов… У меня их тоже нет. Я могу собрать армию из варгов, орков и троллей, последние из живущих драконов будут на моей стороне, и в Мории пробудился Балрог... Но принесет ли мне это победу? Нет! Если Кольцо мое окажется в руках моих врагов...
- И что же делать? - смущенная откровенностью Властелина и в то же самое время чувствующая: о чем-то он не договаривает, Гхаш тщетно прятала от Саурона глаза.
- Что делать? Искать! К сожалению, я не могу послать никого из вас, Девяти, потому что по всем указаниям Кольцо сейчас находится в местности, где и часа нельзя пройти, не встретив живую душу. Ваше появление в тех краях привлечет внимание Истари. Я посылаю на разведку орков и варгов, но этого мало!..
Голос Черного Майя взлетел, зарокотал и разросся, и шквальные порывы ветра, неистовавшего за окном, как будто вторили этому урагану звука.
- А люди? - Гхаш, наконец, допила свое вино и поставила бокал на столешницу.
- Я уже объяснил тебе, - Саурон откинулся в кресле, словно бы обессиленный давешней вспышкой, и прикрыл ладонью глаза.
Гхаш вспомнила Народена, растерянно стоящего, растопырив в стороны руки, посреди белизны заснеженного леса, и ничего не возразила в ответ.
- Но что же, нам все-таки делать, Повелитель мой? - вопросила она.
Он убрал руку от лица и, совладав с чувствами, улыбнулся.
- Ждать, Гхаш. Ждать и надеяться, что мы найдем Кольцо первыми.
- Это было бы так... восхитительно! - она не подобрала иного слова.
- Столь желанно, что кажется почти неосуществимым, верно? - улыбка Черного Майя была мягкой, отрешенной. - Это предприятие требует от нас доли удачи, которую судьба привыкла дарить Светлым, а не нам...
И он надолго замолчал, перебирая пальцами путаницу бахромы, украшавшей обшлаг его рукава.
Гхаш слушала ветер, воплем исходящий за стенами крепости, и следила за искорками, рассыпаемыми дровами, прогоравшими за витой решеткой камина.
Мягкое прикосновение - кончики прохладных, как всегда пальцев, ласкающе прикоснулись к позвонкам шеи.
- Пойдем, Гхаш.
- Куда, Господин мой? - вскинулась она на призыв.
...И голос ее изошел на вопль под насилующем душу ударом боли. Но это длилось лишь мгновение.
Цветом пламени догорающего костра залито небо над голой каменистой равниной, где порывы стылого ветра ворочают серую гальку, и высятся на горизонте мертвые остовы деревьев и острые зубья раскрошенных скал.
В первый момент Гхаш не узнала - не захотела узнать - этого места. Но голос сам собой сравался на крик, и страхи пробуждались быстрее рассудка:
- Чем успела я разгневать тебя, мой Повелитель?!..
Он не ответил, лишь ближе подошел к ней, слишком юный, открытый и яркий, чтобы сердце было готово его узнать.
Рука его коснулась ее щеки, скользнула ниже, приподняла длинную занавесь волос, добираясь до шеи, и скользнула вниз по спине, хотя Гхаш уже ожидала иного. Внутренне она напряглась, но тело ее устремилось навстречу объятию раньше, чем женщине удалось отдать себе в этом отчет.
Он приблизил свое лицо к ее, его губы коснулись мочки ее уха, а потом:
- Здесь мой мир, Гхаш. И здесь тебе не нужно иное тело...
Он не договорил, но она уже поняла все сама.
Стройная фигурка, истлевшая некогда пеплом в пламени погребального костра, обрела новую жизнь под оранжевым небом. Каскад черных волос упал за спиной, зрачки карих глаз были расширены иступленным желанием, и тонкие кисти рук ласкали тело мужчины, к которому не надеялись уже прикоснуться.
Гхаш спустилась от Властелина лишь четверо суток спустя после своего приезда.
Кхамул ждал ее двумя пролетами ниже лестничной площадки возле комнаты Повелителя.
Гхаш, окрыленная и еще не верящая до конца в собственное счастье, мчалась по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки. Она запнулась, увидев брата, и упала бы, не ухватись во время за перила.
Двое Назгулов стояли друг напротив друга. Молчание затягивалось.
- Привет! - Гхаш, наконец, вспомнила, что при встрече следует здороваться.
"Гуртанг забрал твоего хахаля в казематы. Тебя слишком долго не было."
Тонкие брови Гхаш взлетели над широко распахнутыми глазами.
"Хахаля? Ха-ха! Ты пытаешься оскорбить меня, братец? И что значит "тебя не было"? Не возвращалась долго от Господина нашего, верно?"
Кхамул не ответил, напряженно вглядываясь в лицо сестры и будто бы выискивая в ее чертах что-то. Потом шагнул навстречу.
- Мне не узнать тебя, Гхаш… Прошли годы разлуки, и ты вернулась чужая. Но даже если бы прежняя... Я хочу сказать тебе: прости меня за... те слова, Гхаш.
Смягчились черты лица женщины, где не притухшая радость мешалась со скрытой агрессией. Теплым светом озарились радужки глаз.
- Это я должна извиниться, Кхамул. Прости мою глупость.
Второй глубоко облегченно вздохнул и, обняв за плечи, привлек к себе сестру.
- Не знаю, кто из нас виноват, но после сказанных тогда слов, мне не было покоя. Чего не скажешь в сердцах!
- Сказанное в сердцах, зачастую является правдой, - отозвалась Гхаш, уткнувшись брату носом в плечо.
- Но не в этом случае!
Она лишь рассмеялась, отстраняясь от него.
- И в этом тоже, братец. Ты хорошо знаешь это, хоть и возражаешь мне сейчас! Просто не всякая правда является истиной...
Она взъерошила его черные волосы и, чмокнув в губы, устремилась вниз по лестнице.
10.
Темная держава
"2850 год Т. Э. - Гэндальф во второй раз приходит в Дол-Гулдур и узнает в его хозяине Саурона. Гэндальф понимает, что Саурон собирает Кольца и ищет Кольцо Всевластья, в связи с чем, разыскивает наследников Исилдура. Маг находит Трайна II и получает ключ Эребора. Трайн умирает в Дол-Гулдуре.
2851 год Т. Э. - Собирается Белый Совет. Гэндальф настаивает на немедленной войне, но Саруман уговаривает Совет повременить.
2852 год Т. Э. - Засыхает Белое Дерево.
2885 год Т. Э. - По наущению Саурона харадримы переходят Порос и вторгаются в Гондор.
2939 год Т. Э. - Саруману становится известно, что слуги Врага рыщут возле Оболони. Он понимает, что Саурону известно о гибели Исилдура, но он скрывает свои мысли от Совета.
2941 год Т. Э. - Бильбо Бэггинс встречается с Горлумом и становится владельцем Кольца Всевластья. Собирается Белый Совет. Саруман соглашается с планом нападения на Дол-Гулдур, стремясь помешать Саурону в поисках. Саурон отступает. Происходит Битва Пяти Воинств.
2942 год Т. Э. - Саурон тайно возвращается в Мордор.
2951 год Т. Э. - Саурон открыто заявляет о себе и начинает собирать силы в Мордоре. Он восстанавливает Барад-Дур. Трое Назгулов занимают Дол-Гулдур. Горлум поворачивает к Мордору.
2953 год Т. Э. - В последний раз собирается Белый Совет. На нем спорят о Кольце Всевластья. Саруман лжет, уверяя, что Кольцо сгинуло в Море.
2954 год Т. Э. - Ородруин снова извергается.
Около 3000 года Т. Э. - Мощь Мордора растет. Саруман решает воспользоваться Палантиром Ортханка и выведать планы Врага, но попадает в ловушку Саурона, владеющего камнем Итиля. Саруман становится предателем.
3001 год Т. Э. - Гэндальф догадывается, каким Кольцом владеет Бильбо Бэггинс. Охрана Шира усиливается.
3009 год Т. Э. - Горлум попадает в руки Саурона.
3017 год Т. Э. - Горлум уходит из Мордора."
"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи"
2850 - 3017 годы Третьей Эпохи
...Замок, стоящий среди почерневших искореженных остовов деревьев некогда прекрасного леса. Башня, чьи контуры выступают из утреннего тумана, очертаниями своими и черной кладкой каменных стен напоминает иную - ту, что ныне лежит в руинах, чьи расколотые блоки стен обвивает ныне зеленый плющ белоцветного вьюнка. Майя владеет лишь частью пришедших сейчас на ум ему воспоминаний, иные принадлежат эльфам, ждущим своего срока в Мандосе, и людям, что давно покинули этот мир.
Неспешно идет седовласый старик, тяжело опирающийся на посох, сквозь покрытую жухлой травой лужайку. Как и в первый его приход сюда, распахнуты перед ним врата крепости, пустынны подъездной двор и холл башни, гулкое эхо гуляет в неосвещенных коридорах. Но все же, что-то здесь изменилось. Быть может, всего лишь так кажется незваному гостю, или зло, действительно, набирает мощь?..
Ведомый зовом прозрения, спускается серый странник к заброшенным темницам замка, и там слышит слабые стоны существа, чья воля сломлена, и тело не находит в себе больше силы жить.
"Почему ты позволил ему войти, Повелитель?"
"А ты сама не догадываешься?"
"Его визит - залог нашего покоя на пару десятилетий. Хотя он вернулся слишком быстро после первого раза. Его могла насторожить наша уловка... Но после его доклада, Совет может решить, что они ищут врага не там, где нужно, не так ли?"
"Да, Гхаш. Но не только это. Я хотел взглянуть еще раз на основного противника моего этой эпохи."
"А Саруман? Он ведь, если мне не изменяет память, глава Белого Совета..."
"Память не изменяет тебе. Но Саруман... Он светел, покуда ему это выгодно. Поверь мне, деточка, этот маг доставит нам наименьшее количество проблем. Ему еще удастся нас даже позабавить, я думаю!.."
"Я верю тебе, Господин мой. Если ты сказал, так оно и будет. Но почему ты позволяешь этому Майя добраться до гнома, чья жизнь может быть ценна для наших врагов?"
"Его жизнь? О нет, Гхаш! Трайн не нужен Олорину. Зачем вершителям судеб короли, которые не верят в свою победу и не способны вести народ к завоеваниям?.. У Гэндальфа есть молодой кандидат. А, кроме того, неужели ты думаешь, Гхаш, что я позволю нашему врагу вынести из этого замка, сотворенного преданностью моего сына, что-либо иное, кроме бездыханного трупа?.. Либо я, либо он. Но, скорее всего, Олорин решит не мараться. Всего лишь оставит союзника подыхать во вражьей темнице!.."
"И все же их встреча... Властелин мой, она мне чем-то не нравится. Конечно, под обработкой Гуртанга заговорит самый стойкий... Но если этому гному удалось все-таки что-то утаить от нас? Меня мучают дурные предчувствия..."
"Ну, если предчувствия... Вот так! Теперь он никому ничего больше не скажет."
Но было уже поздно.
Старик медленно поднимался по лестнице, ведущей вверх от темниц Дол-Гулдура, занятый невеселыми думами, и склонил он голову так низко, словно со вниманием разглядывал ступени, изрядно сбитые множеством ног. Поднявшись к широкому холлу, маг остановился и осмотрел помещение. Если, войдя сюда утром, он искал лишь признаки присутствия живого существа, то теперь он тщательно оглядывал все помещение, не пропуская ни одной детали.
Не горят факелы на стенах, но следы свежей копоти видны возле подфакельников. Пол усеян мелким каменным крошевом, но если присмотреться внимательней, становится понятно, что это серый известняк, а не осколки черных монолитов, из которых сложена башня - известняк, вероятнее всего, нарочно привезенный в крепость из ближайшего карьера. На левой стене хлопает под ветром повисшая на одном гвозде шпалера. Но если подойти ближе, становится видно, что разорванный уголок ее был заботливо заштопан умелыми руками - нити еще даже не успели пожелтеть от времени… А сами врата башни? Старик подошел и качнул створки огромной двери. Петли даже не скрипнули. И на перилах лестницы совсем нет пыли...
Нет, этот замок не покинут жильцами. Кто-то всего лишь хотел, чтобы так показалось страннику.
Саурон отдернул руки от Палантира и так резко откинулся в кресле, что почти стукнулся головой о его резную спинку.
- Нет, на этот раз он не поверит. Он чувствует мое присутствие так же, как я чувствую его. Мне следовало уехать вместе с остальными, а не потакать своему желанию остаться!..
Гхаш, стоявшая за спиной Темного Властелина, неловко опустила ладонь на его плечо, погладила ласково.
- Все к лучшему, мой Господин. Ты не совершаешь ошибок...
- Если бы это было так!.. - он усмехнулся с оттенком пренебрежения и резко велел, указывая на слабо мерцающий шар, установленный на столе: - Убери это отсюда! В заднюю комнату.
Гхаш поспешила выполнить приказ, но уже на пороге запнулась и обернулась к Повелителю.
- Что ты собираешь делать, Господин мой? - спросила несмело.
- Поговорить с ним. Он ведь за этим сюда пришел.
- А я могу вернуться, когда отнесу эту штуковину?
- Что же с тобой делать? Возвращайся.
Женщина поспешно отворила дверь и вышла из залы.
Старик поднимался по ступеням широкой лестницы из черного, как и все здесь, камня, не касаясь перил, дерево которых было отполировано прикосновениями множества рук, пролет за пролетом. Его вело чувство, для описания которого не найдется ни в одном языке слов. Он знал о присутствии в этих стенах кого-то еще, помимо себя. Глубоко в душе он подозревал, кто это может быть, но даже мыслям своим не осмеливался доверить догадку.
Гость в серых одеждах остановился на очередной лестничной площадке, раздумчиво пожевал сухими губами и взялся за ручку окованной железом двери.
Дверь подалась легко и отворилась без скрипа.
Просторная темная зала с высокими потолками и мозаичным полом, застеленным кое-где хаотично разбросанным коврами. Ни следа запустения в этой зале. Жарко пылает огонь в камине, но кроме него нет в помещении иного света, и глаза должны привыкнуть к сумраку, чтобы разглядеть того, кто неподвижно сидит за большим письменным столом, опираясь подбородком на сцепленные ладони рук, и со вниманием изучает взглядом пришельца. Неспешно всколыхнулась безликая тьма под черным плащом существа, застывшего за спинкой кресла сидящего.
Старик подходит ближе к столу.
- Ты совсем не изменился, Артано. Это странно. Я думал, что годы и все совершенное должны были оставить на тебе свой отпечаток.
На мгновение багровое пламя вспыхивает в зрачках полуприкрытых опущенными веками глаз. Вспыхивает и тут же гаснет, словно бы изгнанное до поры.
- Ты ошибался, Олорин. Некоторые вещи непреходящи. Хочешь выпить после дальней дороги?
Саурон расцепил ладони и указал правой рукой на серебренный поднос, стоявший на столе: там были фрукты, кубки и полный графин густого алого вина.
Странник, не ожидавший подобного предложения, слабо мигнул и отрицательно покачал головой.
- Я рад был бы встретить в тебе друга, Артано, но застолье не обманет моих чувств.
- Как хочешь, - легко согласился Черный Майя и потянулся к графину. - А я выпью.
Некоторое время длилась пауза. Двое Майяр смотрели друг на друга, будто бы вступив в поединок взглядов. Саурон расслабленно сидел в кресле и неспешно пил вино из кубка, инкрустированного яркими камнями. Гэндальф стоял перед ним прямой и строгий, суровость таилась в морщинках его лица.
Наконец, Саурон нарушил тишину коротким смешком.
- Ну, ты так и будешь стоять, или что-нибудь скажешь? Зачем ты пришел, Олорин?
Дрогнуло лицо старца.
- То, зачем я пришел, уже сделано. Теперь позволь мне откланяться, Артано.
- Уже? - Саурон насмешливо вскинул брови. - Ну, что ж, уходи! Как видишь, никто тебя не задерживает.
Несколько мгновений еще Гэндальф колебался, вскользь бросил взгляд на неподвижного призрака в черном плаще за спиной Саурона, потом развернулся и, тяжело ступая, пошел к двери.
Возле порога его остановил голос Черного Майя:
- Да, и еще, Олорин... Не забудь передать мои поздравления Курумо.* Такой головокружительный взлет, я просто восхищен!
Старик глянул на говорившего из-под насупленных бровей, через плечо, и, не ответив ни слова, вышел.
"И это все? - недоуменно спросила Гхаш. - Он, действительно, уходит?"
"Уходит. Но ты можешь проверить, если желаешь."
"Если ты прикажешь, мой Господин..."
"Ну, так проверь!"
Гхаш выскользнула из залы вслед за серым странником, чувствуя червоточину сомнения в душе: вроде бы она присутствовала на протяжении всего разговора, и все же ей казалось, что слышала она далеко не все из того, что было сказано между двумя Майяр…
* * *
«На столе, под большой лампой с красным абажуром, он <Гэндальф> расстелил обрывок пергамента, похожий на карту.
- Это дело рук Трора, вашего деда, Торин, - сказал он в ответ на взволнованные возгласы гномов. - Это план <Одинокой> Горы.
- Не вижу, чем это нам поможет, - разочарованно сказал Торин, быстро оглядев план.- Я и без того прекрасно помню Гору и ее окрестности. Я знаю, где Кромешный Лес и где Иссохшая Пустошь, - там водились драконы.
- Тут на карте и нарисован Дракон, - сказал Балин, - но коль скоро мы доберемся до Горы, мы и без карты его найдем.
- Есть еще одна подробность, которой вы не заметили, - возразил волшебник, - потайной ход. Видите вот ту руну на западной стороне и руку с вытянутым указательным пальцем над другими рунами, слева? В этом месте есть потайной ход в Нижний Ярус. <…> Насколько я могу понять из надписей на карте, дверь надежно заперта и сливается с Горой. Обычный прием гномов, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, - подтвердил Торин.
- Кроме того, - продолжал Гэндальф, я забыл упомянуть, что к карте приложен ключик необычной формы. Вот он! - И Гэндальф протянул Торину серебряный ключ с длинным стержнем и с затейливой бородкой. - Берегите его!
- Еще бы не беречь! - сказал Торин и нацепил ключик на золотую цепочку, которая висела у него на шее и уходила под куртку. - Теперь наше положение перестает быть таким безнадежным. До сих пор нам было не ясно, с чего начинать. Мы думали держать путь на Восток, соблюдая осторожность и осмотрительность, и дойти до самого Долгого Озера. Тогда-то и начались бы неприятности...
- Не тогда, а намного раньше; уж я-то знаю, что такое путь на Восток, - прервал Гэндальф.
- Оттуда мы могли бы двинуться вверх по Реке Быстротечной, - продолжал Торин, пропустив слова Гэндальфа мимо ушей, - и достичь развалин Дейла - старинного города в долине реки под сенью Горы. Правда, никому из нас не по душе идти через Главные Ворота. Там река течет прямо под ними, по туннелю, сквозь большой утес у Южной Оконечности Горы, и из этих же ворот обыкновенно вылетает дракон, на мой взгляд, слишком часто, если только он не переменил своих привычек.
- Да, там не пройти, - сказал волшебник, - если не заручиться поддержкой какого-нибудь знаменитого воина, а то и сказочного богатыря. Я пытался кого-нибудь подыскать, но воинам нынче не до того - они сражаются друг с другом в чужих краях, а сказочных богатырей в здешних местах раз, два - и обчелся, если они вообще не перевелись. Мечи затупились, боевыми топорами валят деревья, щиты употребляют вместо люлек и крышек для кастрюль, а драконы, по счастью, за тридевять земель, и для здешних жителей они фигуры почти что легендарные. Потому-то я и решил прибегнуть к взлому, особенно когда вспомнил про Боковой Вход. И вот тут-то входит в игру наш милый Бильбо Бэггинс, самой судьбой избранный Взломщик. Так что давайте обсуждать дело дальше и выработаем план действий.
- Превосходно, - сказал Торин. - Может быть, наш многоопытный взломщик выскажет какие-нибудь ценные мысли или предложения? - И он с преувеличенной вежливостью поклонился Бильбо.
- Прежде всего, я хотел бы услышать побольше о самом деле, - сказал хоббит (в голове у него все перемешалось, в животе похолодело, но он, как истинный потомок Туков, решил не отступать). - То есть про золото, и про дракона, и про все прочее, и как золото туда попало, и чье оно, и так далее.
- Господи помилуй! - сказал Торин. - Разве вы не видели карты? Не слышали нашей песни? И разве не об этом мы толкуем уже много часов подряд?
- И все-таки я хочу услышать все подробно и по порядку, - упрямо сказал Бильбо, напуская на себя деловой вид (обычно предназначавшийся для тех, кто пытался занять у него денег) и изо всех сил стараясь казаться умным, осмотрительным, солидным специалистом, чтобы оправдать рекомендацию, полученную от Гэндальфа. - Я также хотел бы подробнее услышать о степени риска, о непредвиденных расходах, о том, сколько времени отводится на все это предприятие, о вознаграждении и прочая, и прочая.
Под этим подразумевалось: "Что перепадет мне? И вернусь ли я живым?"
- Ну, хорошо, так и быть, - сказал Торин. - Много лет тому назад, во времена моего деда Трора, нашу семью вытеснили с Дальнего Севера, и ей пришлось перебраться со всеми своими богатствами и орудиями труда назад, к этой самой Горе, что на карте. Гору эту некогда открыл мой давний предок Трайн Старший, но теперь гномы из нашего рода принялись за нее всерьез: изрыли ее вдоль и поперек, расширили жилища и мастерские, и при этом, как я понимаю, нашли довольно много золота и массу драгоценных камней. Как бы там ни было, они баснословно разбогатели и прославились, и дед мой стал Королем-Под-Горой, и его очень чтили люди, которые поначалу жили на Юге, но постепенно расселились вверх по Реке Быстротечной до самой долины под сенью Горы. Тогда-то они и построили веселый город Дейл. Их правители всегда посылали за нашими кузнецами и богато вознаграждали даже наименее искусных. Отцы отдавали нам своих сыновей в обучение и щедро платили, особенно съестными припасами, так что мы не давали себе труда пахать, сеять и вообще добывать пропитание. То были счастливые дни, и даже у самых небогатых из нас водились свободные денежки и досуг для того, чтобы изготовлять красивые вещи просто так, для собственного удовольствия. Я уж не говорю о диковиннейших волшебных игрушках, каких в нынешнее время не увидишь нигде на свете! Чертоги моего деда буквально ломились от всевозможного оружия и драгоценных камней, резных изделий и кубков, а ярмарка игрушек в Дейле считалась чудом Севера. Все это, несомненно, и привлекло внимание дракона. Драконы, как известно, воруют золото и драгоценности у людей, у эльфов, у гномов - где и когда только могут - и стерегут свою добычу до конца жизни (а живут драконы фактически вечно, если только их не убьют), но никогда не попользуются даже самым дешевым колечком. Сами они сделать неспособны ровно ничего, даже не могут укрепить какую-нибудь разболтавшуюся чешуйку в своей броне. В те времена на Севере расплодилось множество драконов, а золота, как видно, становилось все меньше, потому что гномы кто бежал на Юг, кто погиб, и картина всеобщего разорения и опустошения приобретала все более угрожающие размеры. Так вот, был там один особенно жадный, сильный и отвратительный змей по имени Смог. Однажды с Севера до нас донесся гул, похожий на гул урагана, и все сосны на Горе застонали и заскрипели под ветром. Те гномы, кто находился под открытым небом, а не внутри Горы (на счастье, я был в их числе), издалека увидели, как дракон, весь в пламени, приземлился на нашей Горе. Потом он двинулся вниз, дополз до леса и поджег его. К этому времени в Дейле звонили во все колокола и воины спешно вооружались. Гномы бросились к Главным Воротам, но там их поджидал дракон. Никто из них не спасся. Река закипела от жара, туман окутал Дейл, и в этом тумане дракон напал на воинов и почти всех истребил - обычная печальная история, в те годы, увы, нередкая. Потом дракон вернулся назад, к Горе, прополз через Главные Ворота и очистил от жителей все улицы и переулки, подвалы, особняки и галереи. И когда на Горе не осталось в живых ни одного гнома, Смог забрал все сокровища себе. Наверное, он, как водится у драконов, свалил все в кучу где-нибудь в самой дальней пещере и с тех пор спит на захваченном золоте. По ночам он выползал через Главные Ворота, похищал жителей Дейла и съедал их, так что Дейл постепенно пришел в упадок, а население частью погибло, а частью разбежалось. Не знаю доподлинно, что там творится сейчас, едва ли кто-нибудь осмеливается жить близко к Горе, разве что у Долгого Озера. Мы, малочисленная горстка гномов, спасшихся в тот день,- сидели в своем убежище и оплакивали судьбу, проклиная Смога. Вдруг вошли мой отец и дед с опаленными бородами. Они были очень мрачны и неразговорчивы. Когда я спросил, как им удалось уцелеть, они велели мне помолчать и сказали, что в свое время я все узнаю. Потом мы покинули эти края и, скитаясь с места на место, зарабатывали себе на жизнь, как могли: нам случалось даже браться за кузнечное ремесло или трудиться в угольных шахтах. Но об украденных у нас сокровищах мы помнили все время. И даже сейчас, когда, признаюсь, мы отложили кое-что про черный день и уже не терпим нужды, - (тут Торин погладил золотую цепь, висевшую у него на шее), - мы все еще полны решимости вернуть их обратно и отомстить Смогу, если удастся. Я часто ломал голову над тем, как спаслись отец и дед. Теперь я понимаю, что у них был в запасе Боковой Вход, о котором никто, кроме них, не знал. Очевидно, они и составили карту, и мне бы хотелось знать: каким образом ее захватил Гэндальф, и почему она не попала ко мне - законному наследнику?
- Я ее не захватывал, мне ее дали, - ответил волшебник. - Ваш дед Трор, как вы помните, был убит в рудниках Мории царем гоблинов Азогом.
- Будь проклято его имя! - отозвался Торин.
- А Трайн, ваш отец, двадцать первого апреля - в прошлый четверг минуло как раз сто лет с того дня - ушел неизвестно куда, и с тех пор вы его не видели...
- Все это верно, - подтвердил Торин.
- Так вот, ваш отец перед уходом отдал мне карту и просил передать ее вам: а что касается времени и места, которые я выбрал, чтобы вручить ее, то моей вины тут нет, ведь чего мне стоило вас разыскать! Когда ваш отец отдавал мне карту, он и свое-то имя позабыл, не то что ваше, так что скажите мне спасибо! Получайте! - И он протянул бумагу Торину.
- Все равно не понимаю, - сказал Торин, и Бильбо захотелось повторить то же самое. Объяснение и ему показалось не вполне ясным.
- Ваш дед, - медленно и сумрачно проговорил волшебник, - собираясь на рудники Мории, отдал карту на хранение сыну. После гибели вашего деда отец ваш отправился попытать счастья с картой; он пережил множество всяких злоключений, но так и не добрался до Горы. Я познакомился с ним в темницах черного мага Некроманта; как он попал туда, я не знаю.
- Вы-то что там делали? - спросил Торин, содрогнувшись, и все гномы тоже вздрогнули.
- Неважно. Интересовался кое-чем, как всегда, и, надо сказать, там мне пришлось довольно туго. Даже я, Гэндальф, еле-еле уцелел. Я пытался спасти вашего отца, но было уже поздно: он повредился в уме, мысли его путались, он не помнил ни о чем, кроме карты и ключа.
- С гоблинами Мории мы давно расквитались, - сказал Торин, - надо будет теперь заняться Некромантом.
- Вздор! Такого врага не одолеть всем гномам, вместе взятым, даже если бы их можно было еще собрать с четырех концов земли. Отец ваш хотел одного: чтобы его сын разобрался в карте и употребил ключ в дело. Так что дракон и Гора - этого вам за глаза хватит! »
«Хоббит, или Туда и Обратно»
* * *
«Так началась битва, которой никто не ожидал, ее назвали потом Битвой Пяти Армий. Страшно вспомнить о ней! На одной стороне были гоблины и чудовищные варги, на другой - эльфы, люди и гномы.
История этой битвы такова. С момента смерти Верховного Гоблина враждебность его племени к гномам переросла в смертельную ненависть. Гонцы засновали между их городами, колониями, крепостями; гоблины решили овладеть всем Севером. Тайным образом собирали они сведения; под всеми горами ковалось оружие, вооружались армии. Потом гоблины двинулись в поход. Они шли под землей, туннелями, либо под покровом ночи. И, наконец, в глубине большой горы Ганабад, где была их столица, собралось невиданное войско. Гоблины задумали дождаться грозы и напасть на гномов врасплох. Здесь они услыхали весть о гибели Смога и обрадовались. Ночь за ночью бежали они между гор по пятам за Дейном и внезапно появились у Горы. Никто, даже вороны не ведали об их нашествии.
<…>
На южном отроге по всему склону стояли эльфы, на восточном - люди и гномы. <…> Окрестности Горы почернели от полчищ врагов. Через минуту передние гоблины обогнули отрог и хлынули в долину. То были лучшие наездники среди гоблинов, их вой и визг раздирали уши. Отряд храбрецов из войска Бэрда встал у них на пути, пытаясь отвлечь их. Потом люди разбежались в стороны, но многие были убиты. Как и надеялся Гэндальф, гоблины, разозленные нежданным сопротивлением, сосредоточились позади авангарда и теперь в ярости кинулись в долину. Их багрово-черных знамен было не сосчитать, гоблины неслись беспорядочным и буйным потоком.
Страшная то была битва.
<…>
Первыми бросились в атаку эльфы. Их воодушевляла ожесточенная холодная ненависть к гоблинам. Так сильна была их злоба, что копья и мечи в их руках светились во тьме холодным сиянием. Когда вражеское войско столпилось в долине, эльфы выпустили в них ливень стрел. Вслед за стрелами полетели тысячи копий. Гоблины оглушающе выли. Скалы почернели от гоблинской крови. Едва гоблины оправились от натиска эльфов, в долине прокатился рокочущий рев. С возгласами «Мория!» и «Дейн!» выскочили с другой стороны гномы Железных Холмов, потрясая боевыми мотыгами, а за ними выбежали воины Озерного города с длинными мечами. Паника охватила гоблинов. Они повернулись навстречу новому врагу, и тогда эльфы снова бросились в атаку в удесятеренном количестве. Многие гоблины уже ударились в бегство вдоль реки, чтобы избежать ловушки, варги уже стали кидаться на своих седоков, разрывая трупы и раненых. Уже победа, казалось, близка, как вдруг сверху раздались новые клики. Гоблины действительно взобрались на Гору с обратной стороны и теперь бешеным потоком струились по склонам вниз, не обращая внимания на тех из своих, кто с воем срывался в пропасть. Гоблины хотели атаковать отроги сверху, от ворот. На каждый отрог вели тропы с главной Горы; людей, эльфов и гномов Дейна не хватало, они не могли перерезать каждую тропу. Надежда на победу померкла. Удалось отразить лишь первый натиск черной лавины.
День давно перевалил за половину. Гоблины снова собрались в долине. Туда уже примчались хищные варги и с ними гвардия Больга - гоблины громадных размеров со стальными кривыми саблями. Грозовое небо все темнело. По-прежнему, большие летучие мыши кружили над головами эльфов и людей и впивались в раненых, как вампиры. Бэрд изо всех сил защищал восточный отрог, но постепенно и он начал отступать. А эльфов вместе с королем загнали к самому сторожевому посту на Вороньей Высоте. Вдруг послышался громкий клич, из ворот раздался звук трубы. Они забыли про Торина! Часть стены, разбитая ломом, свалилась в водоем. Из пролома выскочили Король-Под-Горой и его соратники. Куда девались их плащи и капюшоны?! Их заменили сверкающие доспехи. Глаза гномов горели красным огнем. В сумерках золотые доспехи Торина светились, как будто раскаленный металл на углях. Гоблины, засевшие на Горе, начали сбрасывать на них камни, но гномы продолжали спускаться, прыгая с уступа на уступ. Так они сбежали по склону в долину и вступили в бой. Варги и всадники падали мертвыми или обращались в бегство под их натиском. Торин с бешеной силой размахивал мечом, и казалось, что он неуязвим.
- Ко мне! Ко мне, эльфы и люди! Ко мне, мои родичи! - взывал он, и голос его гудел в долине, как рог.
К нему на помощь бросились гномы Дейна. Туда же вниз сбежали с отрогов многие люди, и Бэрд не смог удержать их. С другой стороны появились копьеносцы эльфов. Гоблинов опять разбили, долина покрылась черными грудами отвратительных трупов. Варгов отогнали, Торин теснил мечом гвардию Больга, но не мог же он пронзить все ряды сразу. Уже много полегло людей, и гномов, и прекрасных эльфов, которые могли бы жить да жить в своих лесах. По мере того как долина расширялась, атака Торина ослабевала. Соратников его было слишком мало, фланги не защищены. Скоро варги перешли в атаку, и гномам Торина пришлось образовать кольцо, ибо со всех сторон их окружили гоблины и волки. Гвардия Больга с воем устремилась на наших гномов, точно волны на песчаный остров. Друзья уже не могли им помочь, так как с Горы сыпались все новые полчища гоблинов, и повсюду людей и эльфов медленно одолевали…»
«Хоббит, или Туда и Обратно»
В большой палатке было тесно, душно и жарко от растопленных переносных жаровен. Стоны, хрипы, животный вой. Шага нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на корчившееся в конвульсиях тело. Запах гниения и свежей крови бил в ноздри.
- Да что же это такое! - взвыл Девятый, возившийся с жалобно поскуливавшим варгом, и отшвырнул в сторону ланцет. - Когда мне, наконец, пришлют подмогу?! Хоть бы трупы выносили время от времени!..
Молоденькая белокурая девушка, извлекавшая зубчатый наконечник стрелы из груди впавшего в забытье орка, лежавшего на соломенной подстилке, вздрогнула и опасливо сжалась, напуганная взрывом эмоций Назгула.
Засмотревшаяся по сторонам Гхаш споткнулась и едва не своротила треножник жаровни.
- Только мне пожара еще не хватало! Гхаш, помогай или не вертись тут! - прикрикнул Хелеворн, раздраженный мыслью о том, сколько раненых еще умрет, не дождавшись от него помощи. - Ты видишь, у меня рук не хватает?!
Третья быстренько выскользнула наружу, опустив за собой полог палатки.
Но под открытым небом ей легче не стало. Здесь бушевал Хильмор, меряя шагами горную ложбину, очищенную от камней для лагеря. Невдалеке слышался свист бича и окрики командиров, следивших за тем, как орки устанавливают палатки. Низкое предгрозовое небо было затянуто дымом походных костров.
Перед Хильмором стояли полтора десятка орков в окровавленной лохмотьях, бывшей некогда добротной кожаной броней. Все урук-хаи - поскольку эти существа несомненно являлись полукровками - были высокого, по меркам орочьего племени, роста, мускулисты и широки в плечах.
"Ну, понятно! Вожаки выживших стай," - подумала Гхаш, отворачиваясь от зрелища, которое грозило в ближайшие минуты превратиться в кровавую расправу.
Но голос Шестого, чеканящий слова, наравне с шагом, она продолжала слышать:
- Я еще раз спрашиваю, какому недоделанному блохоеду пришла в голову мысль идти в бой, не спросив моего разрешения?! И какая вшивая шкура удумала звать на подмогу варгов!..
Направляясь к месту допроса, мимо Гхаш прошел Гуртанг, хитро так подмигнув Третьей левым глазом. Восьмому, не хуже самой Гхаш, было понятно: еще минут пять, и упрямство орков окончательно разозлит Хильмора, а когда Шестой в ярости, лишними мыслями он себя не утруждает - прикончит всех неугодных, и дело с концом.
"Эй, принц! - услышала она мгновением позже. - Дай-ка я с ними по-своему потолкую."
Послышался свист рассекающего воздух меча, а вслед за ним шмяканье о землю упавшего тела. Похоже, Восьмой без лишних церемоний снес одному из орчьих вождей голову.
- Ну?! - взревел он. - Кто тут еще такой умный, чтобы молчать, когда лорд Дол-Гулдура говорить велел?!
Мгновенно с десяток голосов отозвался гортанным бормотанием на Черном Наречье.
Раздался еле слышный шорох ткани, и рядом с Гхаш, созерцавшей серый небосвод, остановился Хильмор. Женщина обернулась и глянула в лицо Шестого. Если бы Назгулы умели плакать, наверное, он не сдержал бы слез. Черты лица Хильмора были искажены болью.
"Они угробили почти всех варгов, Гхаш, ты понимаешь?.. Наверное, только десятая доля стай не откликнулась на их призыв... Орки - что! Они плодятся, как кошки! А мои волчата?.. Что я скажу Повелителю?!"
Гхаш отвернулась и медленно пошла прочь.
...Бывают такие ситуации, когда ни людское предвиденье, ни знания Майя не могут предотвратить нежданную катастрофу. Орки были уверены в своем численном превосходстве, и, если бы они победили, мы действительно хвалили бы их за проявленную инициативу. А волколаки привыкли слушаться своих всадников, и им не пришло в голову тревожить Отца Стаи по мелочам... Глупо! Закономерно, объяснимо, и если бы был в результатах этой бойни повод для веселья, я бы рассмеялась... Как глупо!..
* * *
Темный Властелин собрал Кольценосцев у себя. Отсутствовали только Король, закрепившийся в Минас-Моргуле, под носом у Гондора, и Мор-Ромэн, прижившийся среди вастаков. Семеро Улаири отчетливо понимали: грядут перемены, а потому слова Саурона не оказались для них неожиданностью.
Как всегда он начал без предисловий:
- Кхамул, ты едешь в Харад. Напомни южанам о старом союзе, сейчас нам их поддержка нужна, как никогда... Лингул, на тебе Умбар. Хильмор, ты останешься здесь. Твоя крепость уже хорошо послужила нам, будет от нее польза и в дальнейшем. Все остальные возвращаются вместе со мной в Мордор.
"Но там ведь только руины, Повелитель мой!" - возразила Гхаш.
"Только пока. И это не надолго."
Ночь была безветренной, хотя небо затянули тяжелые тучи.
Маленький отряд, насчитывавший пять темных фигур, почти неразличимых во мраке ночи, спустился с северных гор на пустоши Горгорат. Все пятеро были пешими, шли молча вперед размеренным шагом, как будто не зная усталости.
Алое марево дремлющего вулкана тревожило горизонт кровавыми всполохами.
"Он долго не смолчит, Властелин," - отметила Гхаш.
"Не важно! Хоть кто-то рад моему возвращению..."
Из пыли, прогорклого и высушенного ветрами пепла, вставали рельефы изломанных, рвавшихся в небо каркасов, и жидкий камень, оплавляясь по ребрам, одевал плотью ломанные линии основ. Взрастая из-под земли, рвался к небу истекающий потоками неостывшего камня монолит Черной Башни, и поверхность стен ее, не обредшая еще окончательной формы, казалась зеркальной под серебристым касанием новой луны, на мгновение показавшейся из-за облака.
Темный Властелин стоял неподвижно, и лишь подрагивали веки его сомкнутых глаз, а кожа казалась мертвенно бледной под лишенным света небом.
Пронзила облака истончившаяся ввысь громада новорожденной Башни, и зубчатая корона парапета обзорной площадки распустила в ночной тьме лепестки своего цветка.
Дрогнули в последней пытке творения пальцы расслабленных, опущенных вдоль тела рук. Губы исказились подавленным криком, прятавшим волчий оскал.
Четыре призрачных фигуры подошли ближе, обступая своего Повелителя.
"Он не сказал, что это отнимет так много сил!"
"Замолчи, Гхаш! Мы не слышали этого."
...И не видите слабости, которую он старается скрыть?!..
- Ты слишком много думаешь, Гхаш. Дай мне свою руку!
Голос Саурона звучит обыденно, с привычной, не дрогнувшей интонацией повеления.
Повелитель даже не прикоснулся к ее локтю, а лишь приобнял за талию, но Гхаш, поднимавшаяся вместе с ним по таким знакомым и все же чуждым своей новизной, ступеням Барад-Дура, чувствовала тщетно скрываемую дрожь тела Майя, жар его кожи и сбитое дыхание, толчками рвавшееся из груди сквозь стиснутые зубы.
Гхаш оглянулась через плечо на троих Назгулов, силясь поймать их чувства, уловить их мысли по поводу только что произошедшего на их глазах...
Вздрогнула и закрылась.
...Они восхищаются, благоговеют. Но им страшно. О, эта проклятая мужская игра! Он знает, что не может показать им и толики своей слабости. А они... Мимолетный надрыв заставляет их усомниться в его силах?.. Да как они смеют?!..
- Не надо, Гхаш. Я сам совершил ошибку, позволив вам сопровождать меня в эту ночь... Твои братья ведомы цензом силы, предпочтений и неудач, побед и поражений. Я испугал их в тот момент, когда им, как никогда, нужна была уверенность в моем всемогуществе...
- Ты ожидал от них большей веры в тебя, мой Властелин! - не вопрос, утверждение.
В просторном холле, у первых ступеней лестницы, ведущей наверх Башни, Черный Майя запнулся и тяжело оперся на Гхаш.
Мысли женщины панически рванулись, а сердце заколотилось где-то в горле, и Гхаш попыталась спрятать полуосознанное чувство свое, подступившее, но не впущенное в грань понимания: Повелитель ослабел, он сомневается в собственной силе, точнее – в ее пределах; он хочет знать, как поведут себя Назгулы, потерявшие уверенность в его всемогуществе - видеть пример того, как станут они вести себя, если сила их Господина больше не будет им поддержкой, если ему самому потребуются защита и помощь…
Саурон не услышал так и не сформированной мысли Третьей. Не услышал или не захотел услышать? Не услышал или не захотел показать, что слышит ее?..
- Я ждал от них большего доверия, верно. Но постулаты, вдолбленные родителями в головы своих сыновей, не могут стереть даже века служения измененным ценностям.
Гхаш аккуратно переложила руку Властелина себе на плечо, и подперла его своим телом, ожидая, когда же он соберется с силами, чтобы сделать первый шаг по лестнице.
- А дочерей?
- Лишь некоторых, - Повелитель не принял помощи, и убрал свою руку с плеча Гхаш; некоторое время стоял молча, ни на что не опираясь, и, хотя он ни разу не пошатнулся, женщине показалось, что Майя с трудом удерживает равновесие. - Ты давно преступила эту грань. Пойдем!
Так и не коснувшись ни руки Назгула, ни перил, он начал быстро подниматься по лестнице.
* * *
То, что прежде делалось за сотни лет, теперь надо уложить в годы.
Караваны, идущие из Дол-Гулдура, везут в Мордор юных девушек и пареньков, едва разобравшихся с какой стороны браться за оружие. Подсчитывая их численность, Гхаш понимает: твердыня Чернолесья опустела, Хильмор отдает последнее, оставляя вокруг себя лишь орков. Жизни немногих людей, верных Темному Властелину - ценность, и двое Назгулов сопровождают караваны в пути от болот Чернолесья до Мораннона, ибо нет сейчас для них службы превыше с тех самых пор, как караван, вышедший из Дол-Гулдура с первым таяньем снегов 2943 года, так и не прибыл к черным равнинам Мордора.
Разорены и преданы огню земли от восточного кряжа Эфел-Дуат до колдовского сумрака Минас-Моргула, и горе тем смертным, что не покинули земли предков еще в ту пору, когда тень скрыла Минас-Итиль. Владыка Мордора не сдерживает голода орков, плодящихся год от года в темных пещерах окрестных гор.
Кханд и Харад призваны к войне напоминанием давнего союза. От склонов Эред-Литуи до дальних равнин южан звучит призыв: "Именем Гортхаура Саурона!", и даже капитаны Умбара, звавшего себя прежде противниками Мордора, склоняет теперь голову при звучании этих слов.
Клокочет Ородруин, не тая своей мощи.
Люди для Мордора - ценность.
Переселенцы из Дол-Гулдура и редкие караваны рабов, присылаемые Кхамулом из Харада, требуют пристального внимания троих из Девяти: Галворна, Лингула и Гхаш. Нужно учить поселенцев грамоте и обращению с оружием, ремеслу и тайным искусствам. Нужно научить рабов, привыкших мерить благо свое миской сытной бурды, полученной вовремя, и кнутом надсмотрщика, прямо держать спину и не прятать глаза, без страха высказывать собственное мнение и отвечать ударом на удар - нужно пробудить их самосознание, уснувшее за годы рабства, ибо лишь тот, кто мыслит себя свободным, способен на дерзость поступка и каждодневную каторгу созидания.
Мордору нужны люди: воины, целители, менестрели, ремесленники, фермеры…
С севера и с юга прибывают в Барад-Дур караваны, но людей не хватает, ведь кузнец не может быть одновременно начальником стражи или писцом. На немногих должностях людей способны заменить урук-хаи, но не везде и не всегда…
На запад и на север уходят из Башни ученики Лингула - менестрели, чья задача нести слово Владыки Мордора в земли врагов, призывая голытьбу, крестьянство и городских обывателей наравне под руку Черного Майя.
Дикая охота, исторгнутая темными вратами пограничного Минас-Моргула, не несет смерти, как прежде. По прямому приказу Властелина человеческая жизнь бесценна. Ни один орк не смеет причинить вреда смертному - знает: расплата будет жестока, и оправданий Король-Чародей слушать не станет.
«Не убивать. Брать пленных. Пленники нужны Мордору.»
Первый Кольценосец никогда не повышает голоса, одинаково ровным голосом отдавая распоряжения о награде или казни.
«…Пленники нужны Мордору…» Пусть не сами они, но их дети и внуки, воспитанные в верности Властелину и по законам Барад-Дура, станут искренними врагами Гондора и лишь со стыдом будут вспоминать, чья в них кровь.
Пока еще Итилиен служит Мордору основным источником человеческого ресурса, однако гондорский заслон затрудняет Моргулу продвижение дальше на запад: прорвать его в открытом противостоянии пока не представляется возможности, мелкие же порубежные стычки больше похожи на грызню щенят, только-только пробующих клыки…
Каждой семейной паре, живущей под тенью Барад-Дура, вменено в обязанность произведение на свет не менее пятерых отпрысков, и только физическая немощь может служить оправданием для несоблюдения этого закона. Рождение бастардов приветствуется в Мордоре, и никто не осмеливается хулить девицу, отказавшуюся назвать имя отца своего ребенка. Впрочем, молчуний таких все меньше. Уравнены в правах незаконнорожденные дети и те, кто был зачат в браке. Женщина, родившая без мужа, освобождается ото всякой работы, кроме заботы о детях, кормит и одевает ее община, а законы Башни велят оказывать ей уважение. Вот и рожает она ни одного, ни двух, а сколько выносить способна, пока тело ее еще влечет мужчин. Все больше в Барад-Дуре одиноких матерей, все меньше семейных пар, но ни мужчин, ни женщин не смущает такое положение дел, и каждый видит в подобном порядке собственные преимущества.
Растет год от года население Черной Башни и окрестных земель. Тысячи людей служат Владыке Мордора, и все же их количество мало - катастрофически мало по сравнению с теми жизнями, что сгорели пеплом погребальных костров или погребены были под наскоро насыпанными курганами засушливой пустоши в последнюю войну минувшей эпохи…
Жизнь каждого смертного для Мордора - ценность.
* * *
Летним днем 3000 года Гхаш, занятая инспекцией ремесленных мастерских Барад-Дура, услышала призыв Повелителя и крайне удивилась: ведь Третья ушла из верхних покоев только пару часов назад, что могло за это время случиться?..
Коротко стрельнув алыми глазами из-под низко надвинутого капюшона на перепуганного кожевенника, у которого только что была ею обнаружена недостача материала, явно ушедшего, минуя службы Башни, налево, Гхаш приказала командиру отряда, сопровождавших ее урук-хаев:
- Этого под стражу, Аршнаг, до выяснения обстоятельств. Его семью под опеку общины, если найдутся за них поручители. Лавочку прикрыть.
Мазнув при быстром повороте к двери длинной полой плаща пыль земляного пола мастерской, Гхаш вышла на улицу.
Призыв Властелина был настойчивым, требовательным: «Ты нужна мне, Гхаш!», и женщина спешила к нему, все еще чувствуя отголоски притупленной боли, опалившей ее сознание вслед за зовом Господина. Если бы она была человеком, как когда-то, можно было бы сказать, что бежит Третья в Башню сломя голову, однако призрачная форма Назгула не допускала такого сравнения.
Гхаш распахнула дверь комнаты Повелителя и застыла, не переступая порога.
- Я пришла. Что происходит, Господин мой?
Саурон стоял возле распахнутого окна, опершись руками о подоконник. Глаза его были зажмурены, и вся фигура выдавала настороженность, как будто бы Майя прислушивался к чему-то, ему одному слышимому. Порывы ветра, не первый год подвергающего сомнению крепость стен Барад-Дура, трепали его длинные волосы.
- Принеси Палантир, - велел Владыка Мордора, почти не разомкнув губ.
Не прикрыв двери, Гхаш скользнула вниз по лестнице. Оказавшись этажом ниже, она направилась к комнате Моргула: в последний свой визит в Башню Король-Чародей просил у Повелителя магический шар, хотел воспользоваться им для каких-то своих нужд. Первый уехал два дня назад, и Палантир слуги еще не успели вернуть в покои Властелина.
Никто из Девяти никогда не запирал своих комнат. Да и зачем? Кому из живых пришла бы в голову самоубийственная мысль вторгнуться незваным в жилище Назгула?..
Гхаш взялась за ручку двери. Чуть скрипнули, проворачиваясь, петли.
В комнате Моргула было темно. Бледное холодное солнце, чуть видимое сквозь плотную завесу туч над Горгорат, не вносило сюда даже толики света. Были задернуты темные бархатные шторы окна.
Гхаш не нужно было освещения, чтобы отыскать предмет, за которым она пришла. Свет ослеплял ее, во мраке же она видела окружающий мир отчетливо, в мельчайших деталях.
Палантир на трехногой подставке, напоминавшей треножники жаровен, был установлен посредине стола, стоявшего возле дальней стены, и накрыт черным шелком. Гхаш сдернула с магического шара материю и сунула платок себе за пояс, потом, натянув на правую руку перчатку, переложила Палантир с подставки на сгиб своей левой руки. Ей не хотелось касаться Видящего Камня открытой частью тела сейчас, когда Властелин был чем-то озабочен, когда непокой его был связан с Палантиром. Не стоило рисковать. Правой рукой подхватив трехногую подставку и прижимая к себе магический шар, Гхаш вышла из комнаты и направилась к лестнице.
Голос Повелителя настиг Гхаш через распахнутую дверь, еще на лестничной площадке - прежде, чем она вошла к Господину.
- Принесла? - послышался шелест бумаг. - Ставь на стол!
Войдя в комнату, Гхаш поняла, что означал слышанный мгновение назад звук: Саурон смел со стола на пол ворох свитков, освобождая место для Палантира.
Повелитель был взволнован, но в волнении его сквозила радость предвкушения - недобрая, опасная радость. Сила и стремление к действию переполняли Черного Майя, и материальная плоть его не скрывала мощи воплощенного, однако Улаири не понравилась безоглядность порывов Властелина: уязвим тот, кто излишне самоуверен.
Гхаш грохнула литой подставкой об стол, и, подставив ладонь под основание чаши, скатила магический шар по сгибу руки на треножник. Лицо женщины выражало ее неодобрение.
Саурон коротко вдохнул, сел, или скорее, упал в кресло, придвинулся ближе к столу.
- Прекращай корчить рожицы, Гхаш. Ты можешь смотреть. Это будет забавно!..
Он рассмеялся гортанно, но быстро оборвал свой смех, и тонкие пальцы его обняли Видящий Камень, взгляд застыл, устремившись в поиске за пределы Мордора и окрестных земель.
…Молочная белизна шара заклубилась густым серым дымом, какой стелется по земле от костра, куда попали прелые листья. Лиловые и малиновые зигзаги молний разорвали плотные клубы, а затем Камень почернел, но лишь ненадолго.
Маленькая яркая искорка сверкнула в глубине и, словно солнце, породила разноцветные лучи, рванувшиеся к поверхности шара, как будто бы намереваясь спалить руки Саурона, державшего его, или, по крайней мере, обжечь…
На мгновение лицо Повелителя болезненно исказилось, но вслед за тем радужный свет поглотила предгрозовая мгла, и багровое марево, видимое взгляду Не-Мертвой, окутало фигуру Саурона. Пальцы Черного Майя напряглись, стискивая Палантир, и Гхаш почему-то казалось: они ловят кого-то, невидимого ей, ловят и хватают за шиворот…
Шар снова посветлел, но на этот раз показал не абстракцию, а вполне конкретное человеческое (человеческое ли?) лицо, белоснежную седину волос и белизну одежд, и тяжелый посох с ажурным навершием, и серую кладку каменных стен за спиной старика.
- Курумо! Какая встреча!
Саурон произнес это в слух, однако губы старца в белом беззвучно шевельнулись в ответ.
Гхаш секунду поколебалась, решая, что же ей делать. Повелитель приказал ей наблюдать за происходящим: это означает только смотреть или слушать тоже? Наверное, все-таки последнее, иначе зачем бы он обратился к собеседнику своему вслух?..
Гхаш опустила стены сознания и открылась Повелителю, объединяя чувства и мысли свои в единый поток с его собственными.
Она успела услышать конец фразы:
«…одержим желанием мести? - старик немного помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям, и отметил: - Мы уже не одни. Кого ты привел с собой, Артано? И зачем? Разве наш разговор требует свидетелей?»
Одобрение Властелина и теплое объятие его поддержки, когда он притянул ближе к себе сознание Гхаш, сказали женщине лучше всяких слов, что она поступила правильно.
«Она не свидетель. Она - часть меня, моя тень. Ты напрасно так волнуешься, Курумо.»
Губы седого старца сжались в тонкую линию.
«Улаири…»
«Верно.»
«А она сама, - старик возвысил голос, и костяшки пальцев его левой руки, сомкнутые на древке посоха, побелели, - согласна с тем, как ты представляешь ее? Она согласна быть твоей тенью, или всего лишь не в силах возразить тебе, ибо ты подчинил ее волю?!»
Тихий смешок, ломким ледком схвативший теплые струи реки, баюкавшие Гхаш.
«Ответь ему, девочка. Ты видишь, он не верит мне!»
«…Я…»
Гхаш едва успела начать мысль, как ее перебили.
«Перестать, Артано! Ты изнасиловал душу этой смертной, заставил ее служить себе, и неужели ты думаешь, что я поверю хотя бы одному слову, которое она произнесет?! Она скажет то и только то, что позволишь ей сказать ты!»
«Ты завидуешь, Курумо, верно?.. Забавно! А если бы мы вдруг поменялись местами, что сказал бы ты тогда?»
«Тоже самое!»
«Действительно?.. Гхаш!»
Этот окрик был предупреждением для Третей, и мгновением позже она поняла почему. Одним стремительным потоком Саурон исторг из своей памяти все воспоминания о ней: застенчивое восхищение ребенка и преклоненный восторг подростка в карих озерах глаз, доверчивую податливость девичьего тела и ревность к нерожденному сыну, нарушенный запрет, ободок Кольца на пальце и пытка изгнанием, ревность в узде и заплаканные глаза белокурой нуменорки - «Я убью тебя сама, если ты не угодишь ему!», неверие в собственное счастье и жажда близости, трепетная нежность к ребенку, чьи черты повторяют лик Черного Майя, как в зеркале, срыв и «…и пытка может стать наслаждением от рук твоих, по слову твоему…», прыжок через пропасть грядущего ужаса и готовность унизиться во благо Властелина, не ожидая от него награды, и наказание: «Как часто достаются они мне!.. За что?!», радость заслуженной похвалы и бессильное отупение отчаянья, бездумная пустота одиночества: «Вернись!» и страх: «Я не могу узнать тебя! Ты возвратился другим…», преданность, не знающая преграды, ослепленность страсти, не ведущая покоя, и вымораживающая немочь эмоций Не-Мертвой: «Я уничтожу всех, кто неугоден тебе, Повелитель!», и распаленные языки пламени страсти…
«Довольно!»
Гхаш слышала отдаленный, подобно эху, стук упавшего посоха об пол. Старик прильнул к Палантиру, обеими руками вцепившись в него и вкладывая последние силы отрицания в словесный протест, ведь шаг за шагом сопутствуя событиям жизни Гхаш, он тратил волю на то, чтобы закрыться от властных образов, внушавших ему: «Люби! Преклоняйся! Служи!».
Видение оборвалось со внезапностью своего начала.
В наступившей тишине мысли Саурона прозвучали мягко, успокаивающе:
«Вот видишь, Курумо, это все-таки зависть… Ты всегда хотел внушать любовь, но не умел этого делать, от того и завидуешь мне… А ведь я показал тебе только одного из Девяти, женщину. Хочешь взглянуть на остальных, узнать, что движет ими?..»
Старик хрипел. Дыхание со свистом вырывалось сквозь сомкнутые зубы, и в застывшей маске его лица чудился оскал.
«Рабская покорность, какими бы чувствами они не оправдывали ее!»
«Ты сам не веришь в сказанное, Курумо, - Саурон помолчал, но, не дождавшись отклика, продолжил: - Ты начал с воронов. Конечно. Посланцу Манвэ было не трудно переманить у меня птиц! Потом занялся орками. Признаю, мне никогда не приходило в голову выводить урук-хаев, как новый вид… Но они были и до тебя, не так ли, Курумо? Полукровки явление обыденное, хотя в чем-то ты, наверное, прав, делая на них ставку… И вот теперь ты протянул свои жадные ручонки к моим Назгулам! О, я вполне понимаю тебя! Но преданность, подобную верности моей Девятки, нельзя получить в одночасье, Курумо! Что ты хотел от них? Сломить лояльность того, кто пользовался недавно Палантиром?.. Едва ли бы тебе это удалось, едва ли… И знаешь почему? Дело не в магии Кольца, которому все в последнее время взялись приписывать некие фантастические свойства… Дело во мне, Курумо. Души людей не заполучить никакими заклятиями, и лишь искренняя верность бывает непреходящей…»
Гхаш отстранилась от беседы Майяр, позволив себе соскользнуть в поток собственных раздумий. К чему было слушать дальше? Женщина и без того знала, что ждет впереди Сарумана, главу совета Истари. Неспешным разговором своим, текучими фразами и вопросами, гулкими, как удар гонга, Повелитель доведет чувства своего собеседника до наивысшего накала. И, едва тот сорвется, отбросив шелуху позы и распахнув душу, Властелин ударит: «Многое роднит тебя с Девятью, Курумо. Хочешь знать, что?» или «Я могу научить тебя внушать любовь, Курумо…», либо еще проще: «Ведь ты до сих пор привязан ко мне. И я не забыл века юности Арды…» Всегда и везде второй, даже здесь и сейчас, имея титул главы Белого Совета, истосковавшийся по душевному теплу, мечтающий быть принятым и отвергаемый раз за разом, Саруман не сможет ответить «нет».
* * *
Гуртанг, со стуком распахнув дверь, втащил некое визжащее и упирающееся существо в комнату Владыки Мордора. Серокожее создание с хищной мордашкой и длинными лапами, размером - едва ли в половину человеческого роста, вцепилось в косяк, брыкаясь своими длинными конечностями, что-то бессвязно вопя и клацая зубами. Гуртанг оторвал своего пленника от косяка и бросил на пол, к ногам Повелителя.
- Вот, Господин мой, эта серая мышка пробралась почти к самым воротам Башни, но я углядел ее и поймал, хотя она очень шустрая!
И, закончив тираду, Восьмой довольно улыбнулся.
Саурон наклонился вперед, рассматривая забавное создание, и губы его тронула полуулыбка.
- Что это за существо? Я никогда не видел подобных, а мне казалось, что я знаю всю живность этого мира...
- Шпион? - предположил Гуртанг.
- Едва ли, - отрицательно качнул головой Черный Майя. - Что он говорит?
Назгул пожал плечами.
- Ничего, Повелитель. Только воет, вопит, визжит... А те слова, что понятны - это сущая несуразица!
- Ну, вот и ладно, - кажется, Майя потерял интерес к забавному существу. - Забирай его, Гуртанг, и выясни, что привело его к нам, кто его послал... и все прочее!
Восьмой подхватил своего пленника с пола в охапку и поклонился Властелину.
- Он у меня заговорит членораздельно, Повелитель!
Саурон одобрительно кивнул, и Назгул, выйдя из комнаты, прикрыл за собой дверь.
Высунув язык и прикусив его, со старательностью прилежного ученика смуглый невысокий подросток с черными волосами, заплетенными в толстую косу, одетый в полотняную рубашку, домотканые брюки и невысокие сапожки из выдубленной кожи, выводил мелом на черном квадрате классной доски сложные руны. Вот чуть дрогнула рука, сорвалось движение, и мел с визгом прочертил неправильную кривую.
- Тайэнор, внимательнее! - Гхаш хлопнула указкой по руке мальчика. - Таким манером ты себя мужских причиндалов лишишь раньше, чем успеешь опомниться…
Малышня не сдержала хихиканья и запареглядывалась между собой.
Колыхнулся сумрак под долгополым плащом. Назгул поднялся из-за стола.
- Показываю последний раз, дети. Следующая ошибка будет караться.
Смущенный мальчик отдал учительнице мел.
Взлетел черный рукав хламиды, заскрипел о доску мелок, в стремительном танце вычерчивая ломаные линии.
- Вот так! - Гхаш села в кресло подле учительского стола, подождала пару минут и велела мальчишке, топтавшемуся у доски: - Стирай и пиши сам. Заново.
Мальчик подобрал со стола влажную тряпку и, приподнявшись на цыпочки, принялся возякать ею по доске.
Гхаш перевела взгляд на притихший класс.
- Вы расстраиваете меня, дети. Вам меньше полугода осталось до выпуска и совершать подобные ошибки негоже! Таких работничков уж лучше загодя скормить волколакам, чем распределять на должности… Что вы делать будете, если подпорка водонапорной стрелы у вас на глазах сломается или осыпь начнется в рудном карьере?.. Отвечайте, быстренько!
Дюжина рук на пару десятков потупленных взглядов.
- Фалдерна, ты!
Симпатичная сероглазая девчушка лет 12, и не пытающаяся маскировать выросший живот под цветастым, свободным в поясе платьем, поднялась со скамьи. Еще прежде, чем успела она открыть рот, чтобы ответить затверженный урок, Гхаш настиг зов Повелителя:
«Поднимись ко мне, как только освободишься!»
Капюшон упал на плечи, когда Гхаш потерла болезненно нывший висок.
Если Властелин имел в виду, что Третьей следует прежде закончить урок, а уж затем идти к нему, то она так делать не будет. Неужели он не знает, что пара минут промедления, когда он зовет, равносильны для Назгула часам изощренной пытки?..
- Фалдерна, останешься за старшую! Закрепите пройденный материал. Чтобы к моему возвращению подобных ошибок не было…
В распахнутые витражные окна залы били лучи заходящего солнца. Праздник Солнцестояния - единственный день в году, когда Властелин разгонял тучи над Мордором.
- Ты звал меня, Властелин мой?
- Кольцо найдено.
- …Что-о-о?.. Но это же… это же…
Багровые языки незримого пламени лизнули шпалеры на стенах, затмили солнечный свет, притушили огонь, и без того чуть теплившийся в камине.
- Ты не поняла, Гхаш! Оно найдено, но Оно не у нас! Курумо предполагает, что Олорину уже с десяток лет известно его местонахождение…
Губы дрожали, не слушались. Трудно было выговорить даже просто:
- Где?..
- Поселения невысокого народца у границ бывшего Северного Княжества. Глухоманье… То странное существо, изловленное Гуртангом, отыскало Его столетия назад, хранило Его, не понимая ценности попавшего к нему сокровища. Сейчас Оно у невысокликов…
- И… что же делать, Господин мой?
- Гхаш, мне кажется или в моем присутствии ты тупеешь?!.. Найти. Убить. Отобрать.
- Как прикажешь, Властелин мой…
- Найти будет не сложно. Кольцо переполнено силой, которую немногие способны высвободить. Оно стремится ко мне, и вы, Девять, сможете чувствовать Его в относительной близости. Найдите и принесите Его мне, пока Оно не попало в руки того, кто не испугается его мощи…
…Например, Сарумана…
- Например, Курумо, ты права. Его верность мне, как грибной дождь: прошел, и сразу все высохло… Опасность не в том, что он или кто-то из Элдар объявит Кольцо своим. Такое действие рано или поздно приведет этого глупца под мою власть, под мой полный контроль. Опасность в другом: Кольцо, даже находясь вдали от меня, продолжало выполнять свою функцию. Я знаю, что к настоящему моменту Оно накопило достаточно мощи для деяний, способных навеки изменить лик Арды! Я сам не смогу противостоять Его высвобожденной силе, если кому-то подобное удастся сделать. Мне останется лишь ждать той поры, когда Кольцо, подчинив полностью своего временного носителя, захочет вернуться ко мне, своему истинному хозяину, а за это время в мире могут произойти необратимые перемены… Это с одной стороны. С другой же, тот, кто высвободит силу Кольца, растратит и его накопленную мощь, отодвинув, таким образом, воплощение моих планов на столетия!..
- Я уже иду, Повелитель, но… Скажи, что наши враги? Сейчас, в настоящий момент они знают, что попало в их руки?
- Если не знают еще, то поймут в ближайшее время. Вам нужно спешить.
Гхаш повернулась спиной, сделала шаг, чтобы уйти, но не смогла спрятать бури сомнений клокотавшей в ее мыслях.
…А если мы не сможем, не успеем?!.. Твоя боль изглодала мне сердце, бог мой!..
- Умолкни, Гхаш. У меня есть лишь один путь - побеждать, другого не может быть вовсе!.. А сомнения… Сомнения! Они не уместны. Всегда помни то, что я говорил тебе уже не раз: не стоит врага заронять в угол, если ты не готов нанести последний удар - или победа твоя может обернуться поражением. Они приперли меня к стенке, милая моя девочка, и что же?.. Они ожидают, что я буду покорно сидеть и ждать своего конца?!.. Напрасно! Они провоцируют меня на войну? Ну что ж, они получат войну, и одного лишь мне будет жаль: эти светлые мордашки найдут, как отмыться в памяти поколений от пролитых по их вине рек крови!
...Твои слова - почти признание поражения, Повелитель мой...
"Молчи лучше, Гхаш! Ты знаешь длину моего терпения."
* Я долго размышляла, какую же из транскрипций валинорского имени Сарумана взять, и, в конце концов, останавилась-таки на той, что была введена Ниенной, ведь за последние годы такое прочтение широко распространилось не только в околотолкиновской литературе, но и в исследованиях творчества Дж. Р. Р. Толкина. Здесь вышла та же ситуация, что и с вариацией перевода имен «Гортхаур Саурон»: я остановилась на варианте «Жестокий» постольку, поскольку «Ужасный», на мой взгляд, предполагает не только наличие страха перед Черным Майя у тех, кто употребляет это прозвище применительно к нему, но и откровенное признание ими этого страха - последнее же мне кажется весьма сомнительным и несоответствующим менталитету, как Элдар, так и Аданов.
11.
Война Кольца
"20 апреля 3018 года Т.Э. - Саурон нападает на Осгилиат. Побег Горлума.
Август 3018 года Т. Э. - Все следы Горлума потеряны. Видимо, он скрывается в Мории, находит дорогу к Западным Воротам, но не может их открыть.
18 сентября 3018 года Т. Э. - Черные Всадники пересекают Броды Изена.
22 сентября 3018 года Т. Э. - К вечеру Черные Всадники достигают Сарнского Брода и прорываются через заставу Следопытов.
23 сентября 3018 года Т. Э. - Перед рассветом четверо Всадников проникают в Шир. Остальные оттесняют Следопытов и возвращаются следить за Зеленопутьем. В сумерках Черный Всадник появляется в Хоббитоне.
30 сентября 3018 года Т. Э. - Рано утром совершаются нападения на Кивражки и на трактир в Брыле.
6 октября 3018 года Т. Э. - Ночной налет на лагерь у Заветери. Фродо Бэггинс ранен.
20 октября 3018 года Т. Э. - Встреча с Черными Всадниками у Брода через Бруинен.
25 октября 3018 года Т. Э. - Совет у Элронда.
25 декабря 3018 года Т. Э. - Отряд Хранителей покидает Ривенделл.
13 января 3019 года Т. Э. - Перед рассветом нападение волколаков.
25 января 3019 года Т. Э. - Гэндальф побеждает Балрога и уходит.
23 февраля 3019 года Т. Э. - Ночное нападение на лодки возле Сарн Гебира.
25-26 февраля 3019 года Т. Э. - Сражение у Изенских Бродов. Отряд Хранителей распадается.
5 марта 3019 года Т. Э. - разговор с Саруманом в Ортханке. Над лагерем появляется крылатый Назгул.
10 марта 3019 года Т. Э. - Фродо минует Перекресток и наблюдает выход войск Моргула.
11 марта 3019 года Т. Э. - Орки атакуют Лориэн и восточный Рохан.
13 марта 3019 года Т. Э. - Фродо схвачен орками на Кирит-Унгол.
15 марта 3019 года Т. Э. - На рассвета Король-Чародей разбивает ворота Минас-Тирита. Битва на Пеленорском поле. Король-Призрак развоплощен. Сражение в Лихолесье. Трандуил отбрасывает силы Дол-Гулдура. Вторая атака на Лориэн.
16 марта 3019 года Т. Э. - Фродо смотрит на Роковую Гору.
17 марта 3019 года Т. Э. - Шаграт приносит меч, кольчугу и плащ Фродо в Барад-Дур.
18 марта 3019 года Т. Э. - Войска Запада выходят из Минас-Тирита. Фродо и Сэм идут в колонне орков к Удуну.
19 марта 3019 года Т. Э. - Войска Запада подходят к Моргульской Долине. Фродо и Сэм идут по дороге к Барад-Дуре.
22 марта 3019 года Т. Э. - Фродо и Сэм поворачивают к Роковой Горе. Третья атака на Лориэн.
24 марта 3019 года Т. Э. - Фродо и Сэм у подножья Ородруина. Войска Запада походят к Мораннону.
25 марта 3019 года Т. Э. - Фродо и Сэм в Огненной Пещере. Горлум с Кольцом Всевластья падает в недра вулкана. Конец Барад-Дура. Конец Саурона."
"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи"
3018 - 3019 годы Третьей Эпохи
«Ну, так мы едим или стоим? - вопросил Кхамул, сдерживавший за удила коня, в волнении гарцевавшего на месте. - Долго вы еще намерены трепаться?»
Конь Второго Назгула, как, впрочем и остальных восьми - огромное по любым стандартам животное, шкура лоснится беззвездной чернотой, иссиня-черную гриву треплет ветер, и плещутся кровавые отсветы в зрачках не по-звериному умных глаз. В последним приплоде мордорских кобылиц - самый норовистый. Кхамул его сам выбирал, и теперь из гордости не смеет жаловаться.
Густые кроны деревьев скрывали звездное небо и желтую дольку луны от восьмерых Назгулов. Теплая ночь бабьего лета клонила в дремоту запахами отцветающих поздних трав и влажным духом жизни мха и остролистого порея. Желтыми солнышками подмигивали из густой травы лютики, не знающие, как и всякий сорняк, законного времени цветения.
«Едем!» - ответил Моргул, пытаясь подвести итог получасовой беседе.
«Король, ты же моего мнения спрашивал? - возмутился Лингул. - Так я и говорю: всем - ни в коем случае! Мы так себя сразу проявим, и враг будет знать, к чему готовится…»
«Правильно певец говорит! - поддержал Гуртанг. - Ты же у нас полководец, а не шпион, верно, Первый?»
«Вот и я хочу понять, - Гхаш тоже не удержалась. - Мы их что, всех вырезать собираемся или только сведения получить?»
«У, какие мы все умные стали! - проворчал Мор-Ромэн. - Вам только бы и спорить, умертвия!..»
Провидец не закончил свою намечавшуюся тираду, ощутив на себе тяжелый взгляд Короля-Чародея. Не любит Моргул, когда память ангмарских подданных его всуе тревожат.
«Я так вообще молчу!» - поспешно откомментировал Галворн.
Хелеворн присоединился:
«А я о поспать думаю вовсе…»
- У… уёбища! - сообщил Кхамул в голос. - Король, чего ты эту ораву не заткнешь, а?.. Я один поеду. Свяжемся.
И Второй, не дождавшись одобрения, дал волю своему черногривому скакуну, которому никак не стоялось спокойно на месте.
«Более безобидного слова не «у» не подобрал, братец?» - язвительно осведомилась вслед всаднику Гхаш.
«Солнце уже начало опускаться, когда они спустились с холма. До сих пор на дороге они не встретили ни души. Дорога использовалась редко, так как не была приспособлена для повозок, да и движение в этом лесном уголке Удела было слабое. Уже около часа шли они по дороге, когда Сэм остановился, прислушиваясь. Теперь они находились на ровной местности. И дорога после множества изгибов прямо простиралась по травянистой равнине, усеянной высокими деревьями - предвестниками леса.
- За нами по дороге едет лошадь или пони, - сказал Сэм.
Они оглянулись, но поворот дороги мешал им видеть далеко назад.
- Может, это Гэндальф догоняет нас, - предположил Фродо: но, даже произнеся эти слова, он чувствовал, что это не так, он почувствовал внезапное желание спрятаться от всадника, настигавшего их.
- Может, это и слишком, - извиняющимся шепотом сказал он, - но я не хочу, чтобы меня видели на дороге. Я устал от вопросов, пересудов. А если это Гэндальф, - добавил он, подумав, - мы устроим ему сюрприз, отплатив за опоздание. Давайте спрячемся!
Они быстро побежали налево и спустились в небольшое углубление недалеко от дороги. Здесь они легли плашмя. Фродо несколько секунд колебался: любопытство боролось в нем с желанием спрятаться. Звуки копыт приближались. Он как раз вовремя спрятался в высокой траве у подножия дерева, тень от которого падала на дорогу. Приподняв голову, он с любопытством взглянул в щель между корнями деревьев.
Из-за поворота вышла черная лошадь, не пони, на каких обычно ездили хоббиты, а настоящая большая лошадь: на ней сидел большой человек, одетый в длинный черный плащ с капюшоном: из под плаща видны были только сапоги со стременами. Лицо его было закрыто тенью и невидимо.
Когда он оказался рядом с деревом, за которым прятался Фродо, лошадь остановилась. Всадник продолжал сидеть неподвижно, наклонив голову, как бы прислушиваясь. Из-под капюшона донеслись фыркающие звуки. Он как будто старался уловить запах, голова его начала поворачиваться справа налево.
Внезапный ужас охватил Фродо, и он подумал о своем Кольце. Он не осмеливался вздохнуть, однако желание достать Кольцо из кармана было таким сильным, что он начал медленно двигать рукой. Он чувствовал, что достаточно просунуть палец в Кольцо, и он будет в безопасности. Совет Гэндальфа казался нелепым, Бильбо ведь использовал Кольцо. "А я все еще в Шире, - подумал Фродо, когда пальцы его коснулись цепи, на которой висело Кольцо.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
Галворн чувствовал близость Кольца Всевластья. Он почти видел золотое сияние металла и алую вязь букв по ободку Кольца.
Рядом. Не больше десятка шагов. Но направление… его было сложно идентифицировать. Похоже, к изысканиям следовало подойти иначе, чем делал Улаири до сих пор. Надо было искать не предмет, а живую кровь и плоть вблизи.
Назгул сосредоточился, распахнул фибры ощущений своих навстречу вечернему лесу.
«Еретик, у меня тут свежие следы! С полмили на восток. Давай ко мне!»
Призыв Гуртанга нарушил покой, разбил сосредоточенность.
«Да подожди ты!» - откликнулся он досадливо.
«У тебя там что? - мгновенно подобрался Восьмой. - Эльфы шастают?»
«Да нет, - Галворн отвечал, внутренним зрением шаря в округе в поисках давешнего ощущения. - Показалось, что Оно рядом, ну просто в паре шагов…»
«А! - облегченно отозвался Гуртанг. - Ерунда это, фантомы-фантазии, в общем. Это тебе глюканулось, уж очень найти первым хочется… Дайвай-ка ко мне, у меня тут следы реальные!»
Галворн некоторое время колебался, пытаясь пробудить недавнее видение свое, но, не добившись результата, тронул поводья коня.
«Еду я, еду! Не ори ты…»
« …«А я все еще в Уделе,» - подумал Фродо, когда пальцы его коснулись цепи, на которой висело Кольцо. В этот момент всадник выпрямился и натянул поводья. Лошадь двинулась вперед, вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее.
Фродо глядел вслед всаднику, пока тот не исчез вдали. Ему показалось, что прежде чем исчезнуть из виду, лошадь повернула направо к группе деревьев. Впрочем, он не был в этом уверен.
"Очень странно и тревожно, - подумал Фродо, подходя к товарищам. Пин и Сэм продолжали лежать в траве и ничего не видели, поэтому Фродо описал всадника и его странное поведение.
- Не могу сказать почему, но уверен, что он выглядывал или вынюхивал меня: и еще я уверен, что очень не хочу, чтобы он меня нашел. Ничего подобного в Уделе раньше не было.
- Но что общего имеет с нами этот всадник из высокого народа? - спросил Пин. - Что он делает в этой части Удела?
- Люди здесь встречаются, - сказал Фродо и добавил. - В южном Уделе у жителей даже бывали с ними неприятности. Но я не слышал ни о ком похожем на этого всадника... Интересно, откуда он явился.
- Прошу прощения, - внезапно сказал Сэм, - но я знаю, откуда он. Из Хоббитона, если только нет других Черных Всадников. И я знаю, куда он направляется.
- Что ты имеешь в виду? - резко обернулся Фродо, удивленно глядя на Сэма. - И почему ты молчал до сих пор?
- Я только теперь вспомнил, сэр. Вот как это было: когда я вчера отправился к нашей норе с ключом, отец увидел меня и говорит: "Привет, Сэм! Я думал, что вы отправились с мастером Фродо утром. Странный незнакомец спрашивал о мастере Бэггинсе из Торбы-На-Круче. Он только что ушел. Я послал его в Баклбери. Он мне не понравился. Он очень разозлился, когда я сказал ему, что мастер Бэггинс покинул свой старый дом. Зашипел на меня. Я даже задрожал". "Кто он такой?" - спросил я. "Не знаю его, - ответил он, - но он не хоббит. Он высокий и черный, он наклонялся, говоря со мной. Я думаю, он из высокого народа. Говорил с акцентом." Я не мог дальше оставаться, сэр - вы меня ждали. Да и я не обратил на этот случай внимания. Старик не молод, он теперь подслеповат, а когда незнакомец пришел на холм, было уже темно. Может, отец ошибся.
- Нет, он не ошибся, - сказал Фродо. - Я слышал его разговор с незнакомцем, который расспрашивал обо мне, я уже чуть не подошел, чтобы спросить, кто это. Хорошо, если бы ты сказал мне раньше. Нам следовало быть осторожнее на дороге.
- Но, может быть, между этим всадником и незнакомцем старика нет никакой связи, - сказал Пин. - Вы оставили Хоббитон в тайне, и я не представляю себе, как он мог последовать за нами.
- А как насчет принюхивания незнакомца, сэр? - спросил Сэм. - И старик говорил, что парень был черный.
- Хотел бы я дождаться Гэндальфа, - пробормотал Фродо. - Но, может быть, это было бы только к лучшему.
- Значит, ты что-то знаешь об этом всаднике? - спросил Пин, вздрогнув от последних слов Фродо.
- Догадываюсь, - ответил Фродо.
- Отлично, кузен Фродо! Можешь держать свой секрет при себе, если хочешь казаться загадочным. Однако что мы будем делать? Я хотел бы перекусить, но думаю, что лучше уйти отсюда. Этот разговор о принюхивающихся всадниках с невидимыми лицами мне не нравится.
- Да, я тоже считаю, что отсюда нужно уходить, - сказал Фродо, - но не по дороге, на тот случай, если всадник вернется или за ним едет другой. Нам придется сегодня совершить немалый переход. Бакленд все еще во многих милях.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
* * *
«- Когда вы в последний раз видели Гэндальфа? - спросил Фродо. - Знаете ли вы, где он и что делает?
Бродяжник серьезно посмотрел на него.
- Не знаю, - ответил он. - Я расстался с ним весной, когда он шел на запад. В последние несколько лет я следил за границами Удела, когда он был занят где-то. Он часто оставлял границы неохраняемыми. В последний раз мы виделись в начале мая. У брода Серипиже по Брендивайн. Он говорил мне, что его дела с вами идут хорошо, и что вы двинетесь к Ривенделлу в последнюю неделю сентября. Когда я узнал, что он с вами, я отправился по своим делам и плохо сделал, потому что, очевидно, в это время он получил какие-то новости, и я не мог ему помочь. Впервые за все время знакомства с ним я был серьезно обеспокоен. Даже если бы он не пришел сам, он должен был бы оставить сообщение. Вернувшись много дней спустя, я услышал плохие вести. Повсюду слышны были толки, что Гэндальф исчез и видели всадников. Эльфы Гилдора рассказали мне это: а позже они сообщили мне, что вы оставили свой дом, но известий о том, что вы покинули Бакленд, не было. Я с беспокойством следил за Восточным Трактом.
- Вы думаете, Черные Всадники имеют к этому отношение. Я имею в виду отсутствие Гэндальфа? - спросил Фродо.
- Не знаю ничего, что могло бы задержать его, кроме самого Врага, - возразил Бродяжник. - Но не отчаивайтесь! Гэндальф более велик, чем можете представить себе вы, жители Удела... Вы ведь, как правило, видели его шутки и фокусы. Но наше дело - его величайшая задача.
Пин зевнул.
- Простите, - сказал он, - но я смертельно устал. Невзирая на все опасности и беспокойства, я должен отправиться в постель иначе я усну там, где сижу. Где же этот бездельник Мерри. Не хватало, если нам придется искать его во тьме.
В этот момент они услышали стук в дверь, затем топот в коридоре. Вбежал Мерри, за ним Боб. Мерри торопливо закрыл дверь и прислонился к ней. Он тяжело дышал. Все с тревогой ждали, пока он заговорит.
- Я видел их, Фродо! Я видел их! Черные всадники!
- Черные всадники! - воскликнул Фродо. - Где?
- Здесь. В поселке. Я оставался около часа в комнате. Вы не приходили, и я отправился прогуляться. Возвратившись к гостинице, я стоял в тени и смотрел на звезды, вдруг я вздрогнул и почувствовал, что что-то ужасное приближается ко мне: среди теней на дороге появилась какая-то более глубокая тень на краю круга света от фонаря. Без звука она скользнула во тьму... Лошади не было.
- Куда он пошел? - внезапно и резко задал вопрос Бродяжник.
Мерри удивленно взглянул на него, впервые заметив незнакомца.
- Продолжай! - сказал Фродо. - Это друг Гэндальфа. Я объясню тебе позже.
- Похоже, он двинулся к дороге, на восток, - продолжал Мерри. - Я попытался следовать за ним. Конечно, он немедленно исчез, но я дошел до последнего дома у самой дороги.
Бродяжник с удивлением взглянул на Мерри.
- У вас храброе сердце, - сказал он. - Но это было крайне неосторожно.
- Не знаю, - сказал Мерри, - было ли это храбростью или глупостью. Меня как будто что-то тащило туда. Во всяком случае, я пошел и вдруг услышал голоса у стены поселка. Один бормотал, другой шептал или свистел. Я не понял ни слова из их разговора. Ближе подойти я не смог, потому что начал весь дрожать. Я почувствовал ужас и повернул назад и уже приблизился к гостинице, когда что-то схватило меня сзади и... Я упал.
- Я нашел его, сэр, - воскликнул Боб. - Меня послал мастер Наркисс с лампой. Я пошел к западным воротам, оттуда к южным. У самого дома Билла Ферни мне показалось, что я вижу что-то странное на дороге. Не могу поручиться, но как будто два человека наклонились над чем-то, поднимая это. Я закричал и побежал туда, но когда прибежал, там не было ни следа, и только сбоку от дороги лежал мастер Брендизайк... Казалось, он спит. "Я думал, что погрузился в воду", - сказал он мне, когда я затряс его. Он был очень удивлен, и как только я поднял его, он побежал, как заяц.
- Боюсь, что это правда, - согласился с Бобом Мерри, - хотя я и не знаю, что говорил. Мне кажется, что я видел отвратительный сон. Как будто меня разорвали на куски. Не могу сказать, что со мной происходило.
- Я могу, - сказал Бродяжник, - это черное дыхание. Всадники, очевидно, оставили лошадей снаружи и тайно проникли через южные ворота. Теперь они знают все новости, так как навестили Билла Ферни: вероятно, южанин был их шпионом. Кое-что может случиться этой ночью, еще до того, как мы покинем Пригорье.
- Что случится? - спросил Мерри. - Они нападут на гостиницу?
- Думаю, что нет, - ответил Бродяжник. - И они не все здесь. Во всяком случае, это не их обычай. В темноте и одиночестве они сильней. Они не станут открыто нападать на дом, где есть огни и много населения. Но их сила в ужасе, и кое-кто в Пригорье уже попал в их лапы. Они заставят этих негодяев работать на себя: Ферни и некоторых шутников, а может и стражников ворот. Они разговаривали с Гарри у западных ворот в понедельник. Я следил за ними. Он был бледен и дрожал, когда они ушли.
- Похоже, у нас повсюду враги, - заметил Фродо. - Что же нам делать?
- Оставаться здесь и не идти в спальни! Они, конечно, знают об этих спальнях. Помещения хоббитов выходят окнами на север, окна же совсем у земли. Мы все останемся вместе и закроем окно и дверь. Но вначале мы с Бобом принесем ваш багаж…
<…>
Когда они готовились ко сну в гостинице Пригорья, тьма легла на Бакленд: туман потянул с низин и с берегов рек. Дом в Крикхэллоу стоял молча. Фетти Болдер осторожно открыл дверь и выглянул. Весь день в нем нарастало чувство ужаса, и он не мог ни работать, ни отдыхать: в ночном воздухе нависла угроза. Когда он смотрел во тьму, под деревьями двинулась темная тень, и ворота, казалось, открылись сами по себе и тут же беззвучно закрылись. Ужас охватил его. Он отшатнулся и несколько мгновений, дрожа, стоял в прихожей. Затем закрыл дверь на засов.
Стояла глубокая ночь. Послышались звуки лошадиных копыт: кто-то тихо вел лошадей по дороге. У ворот топот смолк, и появились три черные фигуры и, как ночные тени, крадучись двинулись к дому. Одна подошла к двери, две другие к разным сторонам дома за углы. И так они стояли, как тени от камня, а ночь медленно тянулась. Дом и деревья, казалось, ждали, затаив дыхание.
Слабо зашуршали листья, где-то далеко закричал петух. Приближался холодный, предрассветный час. Фигура у двери шевельнулась. Во тьме без луны и звезд сверкнуло обнаженное лезвие, как будто зажгли холодный свет. Раздался удар, мягкий, но тяжелый, и дверь задрожала.
- Откройте, именем Мордора! - произнес тонкий и зловещий голос.
От второго удара дверь поддалась и упала - замок был сломан, во все стороны брызнули щепки. Черные фигуры быстро прошли в дверь.
В этот момент в деревьях поблизости раздался звук рога. Он звенел в ночи, как огонь на вершине холма.
"Вставайте! Ужас! Огонь! Враги! Вставайте!"
Фетти Болдер был вовсе не дурак. Увидев темные фигуры, крадущиеся в саду, он понял, что должен либо бежать, либо погибнуть. И он бежал - через черный ход, через сад и поле. Добравшись до ближайшего дома более чем в миле, он без сил упал у порога.
- Нет! Нет! Нет! - закричал он. - Не я! У меня его нет!
Прошло некоторое время, прежде чем кто-нибудь смог понять, что он говорит. Наконец, соседи поняли, что в Бакленде враги, что произошло вторжение чужаков из старого леса. Больше они не теряли времени.
Ужас! Огонь! Враги!
Звучал рог тревоги - в Бакленде не слышали его уже свыше ста лет, с тех пор, как в свирепую зиму, когда замерзл Брендивайн, напали белые волки.
Вставайте! Вставайте!
Где-то далеко послышался ответный звук рога. Тревога распространялась.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
Трое из четверых поняли мгновенно, что ошиблись дверью.
«Здесь нет пищи,» - сказал Хелеворн.
Моргул и Гхаш промолчали. Король-Чародей не чувствовал в комнате наличия живых существ, Гхаш - чужого сознания.
- Иллюзия? - переспросил сам себя целитель.
Мысли Кольценосцев, даже не высказанные, всегда сливались в единую реку, и каждый из Девяти слышал другого, как самого себя.
Гуртанг, разъяренный тем, что добыча в очередной раз проскользнула между пальцев, обнажил меч, рубанул без замаха и вспорол наволочку подушки на ближайшей к нему узкой и короткой, словно предназначенной для ребенка, кровати.
«Будем искать?» - спросила Гхаш.
Король коротко мотнул головой в ответ. Даже его привыкшее хранить спокойствие лицо на этот раз выражало раздражение.
«Нет. Они здесь, это главное. Устроим им гостеприимную встречу чуть позже!..»
Моргул первым покинул хоббитскую спальню гостиницы «Резвый Пони», остальные последовали за ним - все, кроме Гуртанга, замешкавшегося слегка, чтобы выместить свое разочарование на ни в чем не повинной мебели.
«Вставайте! Вставайте!
Где-то далеко послышался ответный звук рога. Тревога распространялась.
Черные фигуры отпрянули от дома. Один из них уронил при этом плащ хоббита. На дороге послышался топот копыт, перешедший в галоп, он прогремел во тьме. Везде вокруг Крикхэллоу раздавались звуки рога, слышались крики и топот. Но Черные Всадники как буря пронеслись через северные ворота. Пусть трубят маленькие человечки! Саурон займется ими позже. А пока у них другое поручение: теперь они знают, что дом пуст и Кольца в нем нет. Они проскакали мимо охраны ворот и исчезли из Удела.
Среди ночи Фродо вдруг проснулся от глубокого сна, как будто какой-то звук или чье-то присутствие обеспокоило его. Он увидел, что Бродяжник настороженно сидит в кресле: глаза его сверкали от огня, который вновь был разожжен в очаге и пылал ярко. Но он не двигался.
Вскоре Фродо снова уснул, но его сну вновь помешали звуки ветра и топот копыт. Ветер, казалось, кружил вокруг дома и сотрясал его, а где-то далеко он услышал звук рога. Он открыл глаза и услышал крик петуха во дворе гостиницы. Бродяжник отбросил занавес и со стуком открыл ставни. В комнату ворвался первый бледный свет дня, а через открытое окно струился холодный воздух.
Когда Бродяжник разбудил всех, они направились в спальни. Заглянув туда, они обрадовались, что последовали совету Бродяжника: окна были раскрыты, ставни свисали и занавеси были сорваны, постели смяты и перевернуты, подголовные валики искорежены и разбросаны по полу, а коричневый матрас, изображавший Фродо, разорван на кусочки.
Бродяжник немедленно отправился за хозяином. Бедный мастер Наркисс выглядел сонно и испугано. Он едва сомкнул глаза за всю ночь (как он сказал), но не слышал ни звука.
- Никогда ничего подобного не случалось за всю мою жизнь! - воскликнул он, в ужасе поднимая руки. - Гости не могут спать в своих постелях, столько добра испорчено! К чему мы идем?
- Такие времена, - сказал Бродяжник. - Но когда вы избавитесь от нас, вас оставят в покое. Мы уходим немедленно. Не забудьте о завтраке: глоток воды и кусок хлеба - и этого вполне достаточно. За несколько минут мы должны упаковаться.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
* * *
Четкими контурами обозначились руины Амон-Сул на горизонте, когда Моргул, придержав коня, поехал подле Гхаш.
Они долго молчали, занятый каждый своими мыслями.
«Ты хотел мне что-то сказать?» - не выдержала Гхаш уже тогда, когда подковы ее лошади, сошедшей с тракта, беззвучно примяли высокую по-осеннему потемневшую траву.
«Да…»
Он не продолжил. Она некоторое время ждала, потом уточнила:
«И что же?»
«Возвращайся в Барад-Дур. Это не приказ. Предложение.»
Гхаш удивилась, и не попыталась своего изумления скрыть. Полуобернулась в седле.
«Но почему?..»
«Для того, чтобы изловить этих полуросликов достаточно сил одного - любого из нас. Мы не рационально тратим свое время.»
«Так приказал Властелин,» - скорее по инерции, чем всерьез попыталась возразить Гхаш.
«Он приказал добыть Кольцо, а как мы будем это делать, поверь, его не особенно волнует.»
«Но тогда… почему я?»
Губы Короля скривились сардонической усмешкой.
«А кому, кроме тебя, я могу доверить покой нашего Властелина?»
Гхаш покоробила усмешка Моргула. Отчего то ей показалось, что Первый знает о той слабости, неуверенности в себе, что подтачивает последние годы силы Властелина, пусть он и борется с нею. Болезненным неприятием кольнуло: «И этот меряет все лишь законом силы!» Но Третья тут же осадила себя: Моргул бы не вел с ней приватных бесед, не отсылал бы ее к Повелителю, если бы не понимал - и сильный иногда нуждается в поддержке тех, кто верен.
«Тогда… я поеду?»
«Да, - он кивнул. - Давай, разворачивайся!»
«Был уже почти полдень, когда они вновь подошли к южному концу тропы и увидели перед собой в бледном ясном свете октябрьского солнца серо-зеленую насыпь, которая как мост вела к северному склону холма. Они решили немедленно направиться к вершине, пока еще стоит день. Скрываться дальше уже было невозможно и оставалось лишь надеяться, что никакой враг или шпион не следит за ними. Ничто не двигалось на холме. Если Гэндальф находился где-то поблизости, ничто не выдавало его присутствия.
На западной стороне Заверти они нашли запущенное убежище, на дне которого было бочкообразное углубление с травянистыми стенками. Здесь они оставили под присмотром Сэма и Пина пони и весь багаж. Остальные трое продолжали подъем. Через полчаса Бродяжник достиг края плоской вершины. Фродо и Мерри следовали за ним, устав и тяжело дыша. Последний участок подъема был крутым и каменистым.
На вершине, как и говорил Бродяжник, они обнаружили широкий каменный круг, теперь раскрошившийся и поросший травой. В центре круга была нагромождена груда камней... Они почернели, как от огня. Вокруг них дерн выгорел до камней, и по всему кругу трава съежилась и почернела, как будто пламя гуляло по всей вершине. Но не было видно ни следа живых существ.
Стоя на краю разрушенного круга, они видели внизу под собой местность далеко во все стороны: большая часть ее была пустынной и лишенной всяких особенностей, за исключением нескольких рощиц к югу, за которыми тут и там видны были отблески далекой воды. Под ними с южной стороны, как лента, бежала старая дорога, проходившая с запада, извивающаяся, поднимающаяся и опускающаяся, пока не исчезла за хребтом в темной земле на востоке. По ней ничего не двигалось. Проследив за лентой дороги к востоку, они увидели горы: вначале шли мрачные коричневые подножья, затем высокие серые холмы, а за ними - белые, сверкающие среди обломков пики.
<…>
Некоторое время они молча стояли на вершине холма, у южного края его. В этом одиноком месте Фродо впервые по настоящему осознал свою бездомность и ту опасность, которой он подвергался. Он горько пожалел, что судьба увела его из спокойного и любимого Удела. Он смотрел вниз на ненавистную дорогу, ведущую назад, на запад, к дому. Внезапно он понял, что две черные точки медленно движутся по дороге, направились на запад: взглянув еще раз, он заметил еще три такие же точки, движущиеся им навстречу. Он вскрикнул и схватил за руку Бродяжника.
- Смотрите! - сказал он, указывая вниз.
Бродяжник немедленно упал на землю, потянув за собой и Фродо. Мери лег рядом.
- Что это? - прошептал он.
- Не знаю, но опасаюсь худшего, - ответил Бродяжник.
Они медленно подползли к краю круга и выглянули в щель между двумя камнями. Свет больше не был ярким - ясное утро кончилось, с востока наползли облака и закрыли солнце, как будто оно начало заходить. Все видели черные точки, но ни Фродо, ни Мерри не могли определить их размер или форму: однако что-то говорило им, что там далеко внизу, на дороге у подножья холма, встречаются Черные Всадники.
- Да, - сказал Бродяжник, чье острое зрение не позволило ему сомневаться. - Враг здесь!
Они торопливо отползли от края круга и спустились по северному склону холма к своим товарищам.
Сэм и Пиппин не теряли времени зря. Они осмотрели углубление и прилегающие склоны. Неподалеку они обнаружили источник чистой воды, а возле него след ноги не более одного-двух дней давности. В углублении оказались следы костра и другие свидетельства того, что недавно здесь был чей-то лагерь. На краю углубления ближе к склону холма было несколько упавших обломков скал. За ними Сэм нашел спрятанный запас дров.
- Может, здесь был Гэндальф, - сказал он Пиппину. - Кажется, тот, кто оставил это, собирался вернуться.
Бродяжник очень заинтересовался их открытием.
- Хотел бы я сам осмотреть все вокруг, - сказал он, направляясь к источнику, где обнаружили след.
- Этого я и боялся, - сказал он, вернувшись. - Сэм и Пиппин затоптали там все. Здесь были рейнджеры. Именно им принадлежит след. Но здесь есть также несколько следов, не принадлежащих рейнджерам. И один из них оставлен тяжелыми башмаками не более чем один-два дня назад. По крайней мере, один. Не могу утверждать определенно, но думаю, что здесь было много ног в башмаках...
Он замолчал и о чем-то задумался.
Каждый из хоббитов увидел в своем воображении Всадников в плащах с капюшонами и башмаках. Если они знают о существовании этого углубления, то чем быстрее Бродяжник уведет их куда-нибудь в другое место, тем лучше. Сэм, услышав о том, что враги находятся на дороге всего в нескольких милях от них, осматривал убежище с неодобрением.
- Не лучше ли убраться отсюда, мастер Бродяжник? - нетерпеливо сказал он. - Уже поздно, а эта дыра мне не нравится.
- Да, нам нужно решить, что делать, - согласился Бродяжник, посмотрев на небо и оценив время и погоду. - Что ж, Сэм, - сказал он, наконец, - мне это место тоже не нравится: но не знаю, сможем ли мы найти что-нибудь получше до ночи. Здесь нас, по крайней мере, сейчас не видели, а если мы двинемся, нас тут же заметят. Все, что мы сможем сделать, это отклониться вправо от нашего пути к озеру: там местность такая, как здесь. Дороги охраняются, но нам придется пересечь ее, если мы попытаемся укрыться в зарослях к югу. С северной стороны дороги за холмами местность голая и плоская на много миль.
- Видят ли вообще всадники? - поинтересовался Мерри. - Мне кажется, они чаще используют нос, чем глаза: они нас вынюхивают, если можно так сказать, по крайней мере, при свете дня. Но вы заставили нас лежать там, наверху: а сейчас вы говорите о том, что они увидят нас, если мы будем двигаться.
- Я был слишком неосторожен на вершине холма, - объяснил Бродяжник. - Мне хотелось найти следы Гэндальфа: но было ошибкой подниматься туда втроем и оставаться там так долго. Потому что лошади Черных Всадников могут видеть, а Всадники используют людей и других существ в качестве своих шпионов, как мы видели это в Пригорье. Сами они не видят мир при свете, как мы, но каждый предмет отбрасывает тень в их мозгу: эту тень уничтожает лишь полуденное солнце. А во тьме они воспринимают множество знаков и форм, которые скрыты от нас. И в любое время они ощущают запах крови живых существ, они жаждут этой крови и ненавидят ее. Существуют и другие чувства помимо обоняния и зрения. Мы ощущаем их присутствие - оно тревожит наши сердца раньше, чем мы видим Всадников. Они же ощущают наше присутствие гораздо острее. К тому же, - добавил он, понизив голос, - их притягивает Кольцо.
- Как же тогда спастись? - спросил Фродо, с отчаянием осматриваясь. - Если я двинусь, то я все равно привлеку их.
Бродяжник положил ему на плечо руку.
- Нужно надеяться, - сказал он. - Вы не один. Используем эти сухие дрова. Огонь защитит нас от Всадников. Саурон может использовать огонь в своих целях, он может все, но эти всадники не любят огня и боятся того, кто им владеет. Огонь - наш друг.
- Может быть, - пробормотал Сэм.
В самой глубокой части своего убежища они развели костер и приготовили еду. Поползли вечерние тени, становилось холодно. Неожиданно они почувствовали, что сильно проголодались, ведь они ничего не ели после завтрака. Но они осмелились съесть лишь скромный ужин. Местность перед ними была пустой: здесь вообще никто не жил, за исключением немногих птиц и зверей. Все расы покинули эту местность. Только рейнджеры иногда проходили за холмами, но их было немного, и они здесь не останавливались.
Остальные путешественники были еще более редки, и все принадлежали к злым расам: временами из северных долин туманных гор выходили тролли. Только на дороге можно было еще встретить путников, большей частью гномов, торопившихся по своим делам.
<…>
Когда опустилась ночь и огонь запылал ярче, он <Бродяжник> начал рассказывать им сказания для того, чтобы побороть их страх. Он знал множество легенд об эльфах и людях, о добрых и злых делах древних дней. Хоббиты гадали, сколько ему лет и откуда он все это знает.
- Расскажите нам о Гил-Гэладе, - вдруг сказал Мерри, когда Бродяжник закончил рассказ о королевстве эльфов. - Знаете ли вы это древнее сказание?
- Знаю, - ответил тот. - И Фродо знает, это слишком тесно связано с нами.
Мерри и Пин взглянули на Фродо, который смотрел в огонь.
- Я знаю немного, лишь то, что рассказал мне Гэндальф, - медленно сказал Фродо. - Гил-Гэлад был последним великим королем эльфов Средиземья. На языке эльфов Гил-Гэлад означает "звездный свет". С Элендилом, Другом Эльфов, они отправились в землю...
- Нет! - прервал его Бродяжник. - Не думаю, что бы это сказание нужно было рассказывать сейчас, когда рядом с нами слуги Врага. Если нам удастся попасть в дом Элронда, то там вы сможете услышать его полностью.
- Тогда расскажите нам что-нибудь другое о давних днях, - попросил Сэм. - Я очень хочу услышать еще что-нибудь об эльфах: тьма, мне кажется, все больше сжимается вокруг нас…
<…>
- Смотрите! - сказал Мерри. - Луна встает. Должно быть уже поздно.
Остальные подняли головы и увидели на вершине холма, на фоне луны что-то маленькое и темное. Возможно, это был лишь большой камень, освещенный бледным лунным светом.
Сэм и Мерри встали и отошли от костра. Фродо и Пин продолжали сидеть в молчании, Бродяжник внимательно смотрел на вершину. Все казалось спокойным и тихим, но теперь, когда Бродяжник молчал, Фродо чувствовал, как холод подкрадывается к его сердцу. Он подвинулся ближе к огню. В этот момент прибежал от края углубления Сэм.
- Не знаю, что это было, - сказал он, - но я внезапно почувствовал страх. Ни за какие деньги я не осмелился бы выйти из углубления, мне казалось, что что-то подбирается по склону.
- Ты видел что-нибудь? - спросил Фродо и вскочил на ноги.
- Нет, сэр. Я ничего не видел, но я не останавливался, чтобы посмотреть.
- Я кое-что видел, - сказал Мерри, - а может, мне показалось. Там, к западу, где лунный свет падает на ровное место, мне кажется, я видел две или три черные фигуры. Они как будто направлялись сюда.
- Все соберитесь к огню, но лицом обратитесь наружу! - воскликнул Бродяжник. - И возьмите в руки палки подлиннее!
Некоторое время они сидели так, молча и встревожено, обернувшись спиной к костру и глядя на окутывавшую их тень. Ничего не произошло. В ночи не было ни звука, ни движения. Фродо заерзал, чувствуя, что он должен прервать молчание, иначе он закричит во весь голос.
- Там... - прошептал Бродяжник. - Что это?
Они скорее почувствовали, чем увидели, что над краем углубления поднимается тень... Одна или несколько. Они напрягли глаза - тени росли. Вскоре сомнений не оставалось, три или четыре высокие черные фигуры стояли на склоне, глядя на них сверху, они были такими черными, что казались темными дырами на фоне глубокой тени за ними. Фродо показалось, что он слышит слабый свист, как будто ядовитое дыхание, и чувствует пронзительный холод. Тени начали медленно приближаться.
Ужас сковал Пина и Мерри, и они плашмя упали на землю. Сэм прижался к Фродо. Фродо же был испуган не меньше своих товарищей, он дрожал, как от сильного мороза, но его ужас был поглощен внезапным искушением надеть Кольцо. Желание сделать это, охватило его, и он не мог думать ни о чем другом. Он не забыл курган, не забыл послание Гэндальфа, но что-то заставляло его отбросить все предупреждения, и он сдался. Не надеясь на спасение, не желая совершить что-то плохое или хорошее, он просто почувствовал, что должен взять Кольцо и надеть его на палец. Он не мог говорить. Он чувствовал, что Сэм смотрит на него, как будто знает, что его хозяин в большой опасности, но не смог повернуться к нему. Он закрыл глаза и некоторое время продолжал бороться: но вскоре сопротивление стало невозможно. Он медленно вытащил цепочку и надел Кольцо на палец левой руки.
Сразу же, хотя все остальное оставалось прежним, тусклым и темным, фигуры стали ужасно четкими. Фродо получил возможность заглянуть под их черную оболочку. Их было пятеро, пять высоких фигур: две стояли на краю углубления, три медленно приближались. На их белых лицах горели пронзительные глаза: под плащами были длинные серые одеяния, на головах серебряные шлемы, в изможденных руках - стальные мечи. Они двигались к нему, а их глаза не отрывались от него. В отчаянии он выхватил собственный меч, и ему показалось, что его меч стал красным. Две фигуры остановились. Третья была выше других, волосы ее были длинны, на них, под шлемом сверкала корона. В одной руке у нее был длинный меч, в другой нож. Нож и рука, державшая его, слабо светились. Этот третий прыгнул вперед и ударил Фродо.
В этот момент Фродо упал на землю и услышал собственный крик: О Элберет Гилтониэль!.. В тот же момент он ударился о ноги врага. Резкий крик прозвучал в ночи, Фродо почувствовал, как что-то ледяное пронзило ему плечо. Теряя сознание, он успел в надвигающемся на него тумане увидеть Бродяжника с пылающими ветвями в обеих руках. Последним усилием Фродо, уронив меч, снял Кольцо с пальца и зажал его в правой руке.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
Язык пламени лизнул и опалил плащ. Но это едва ли остановило бы Короля, когда искомая цель была так близко. Он отступил, отшатнулся, чувствуя, что обычный огонь факела причиняет его призрачному телу боль, которую давно уже не могло причинить оружие. Четверо почувствовали смятение одного, и атакующий строй рассыпался.
Дунадан размахивал своим факелом, словно мечом, и Назгулы колебались, не зная, что им делать и стоит ли переходить в атаку. Их предводитель молчал, ошарашено зажимая обугленную рану на торсе. Она болела, словно тело было не призрачным, а реальным, но не сама боль парализовывала сознание, а невозможность понять, осмыслить ее.
Кхамул, не понимавший, что происходит, поудобнее перехватил эфес меча, и изготовился идти в атаку, прикрывая собой Короля-Чародея. События уложились не больше чем в дюжину ударов сердца.
Усилием воли Моргул подавил смятение, и его приказ: «Отступаем!», заставил Кхамула скользнуть во мрак, так и не скрестив сталь своего меча с древком чадившего факела в руках следопыта.
«- Теперь, я думаю, - сказал Бродяжник, - что враги в течение нескольких дней следили за этим местом. Если даже Гэндальф приезжал сюда, он вынужден был уехать и не смог вернуться. В любом случае здесь мы в большой опасности после наступления темноты и вряд ли в другом месте встретим большую опасность.
Как только полностью рассвело, они торопливо поели и упаковались. Фродо не мог идти, поэтому они разделили большую часть багажа между собой и посадили Фродо на пони.
<…>
Они двинулись в южном направлении. Это означало необходимость пересечь дорогу, но это был ближайший путь к более лесистой местности. А им нужно было торопиться: Бродяжник сказал, что Фродо нужно согревать, особенно по ночам, к тому же огонь будет некоторой защитой для всех остальных. Его план сводился к тому, чтобы сократить путь, срезав еще одну большую петлю дороги: восточнее Заверти она изменяла свое направление, делая широкий изгиб к северу.
Они медленно и осторожно спустились по юго-западному склону холма и через некоторое время оказались у дороги. Не было ни следа Всадников. Но, пересекая дорогу, они услышали два крика: холодный голос звал и холодный голос отвечал. Дрожа, они торопливо отправились к зарослям впереди. Местность перед ними клонилась к югу и было дикой и бездорожной. Группами росли кусты и низкорослые деревья, их разделяли большие открытые пространства. Трава была скудной, жесткой и серой, листва деревьев увяла и опала. Это была безрадостная земля, а их путешествие было медленным и тоже безрадостным. В пути они почти не разговаривали. Рана Фродо болела, он с грустью смотрел на своих товарищей, которые шли, опустив головы. Спины их гнулись под грузом. Даже Бродяжник казался усталым и расстроенным.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
* * *
«Дорога была такой спокойной в длинных тенях раннего вечера. Не было видно ни одного путника. Так как у них не было другого пути, они спустились с возвышенности, и повернули налево, двигаясь, как могли, быстрее. Вскоре отрог хребта закрыл от них закатившееся солнце. С гор им навстречу подул холодный ветер.
Они уже начали искать место в стороне от дороги, где можно было бы переночевать, когда услышали звук, от которого страх вновь проник в их сердце: позади раздавался звук копыт. Они оглянулись, но ничего не увидели из-за многочисленных изгибов и поворотов дороги. Быстро, как могли, они оставили дорогу и принялись взбираться по поросшему черникой склону. Вскоре они достигли густых зарослей. Оттуда они видели дорогу, серую в вечернем освещении, в тридцати футах под собой. Стук копыт приближался, он сопровождался легким звоном.
- Не похоже на лошадь Черного Всадника, - сказал Фродо, внимательно вслушиваясь. Остальные хоббиты обрадовано согласились, но оставались в укрытии. Они так давно подвергались преследованию, что любой звук сзади казался им зловещим и враждебным. Но Бродяжник наклонился вперед, прижав руку к уху, и лицо его повеселело.
Свет тускнел, листья на кустах мягко шелестели. Ближе и яснее слышался звон колокольчиков. Вдруг они увидели внизу белую лошадь, выделявшуюся в тени и быстро бегущую. В сумерках ее сбруя блестела, как будто усеянная живыми звездами. Плащ всадника развевался, капюшон был отброшен назад, ветер шевелил его золотые волосы. Фродо показалось, что в одежде всадника и в упряжи его лошади горит белый свет, как через тонкую вуаль.
Бродяжник выпрыгнул из убежища и с криком побежал вниз, к дороге, но еще до того всадник натянул узду, остановил лошадь и посмотрел вверх на заросли, в которых они стояли. Увидев Бродяжника, он спешился и поспешил навстречу со словами: "Анна ведун дьюндейн! Мае гованнен!" Его речь и ясный звонкий голос не оставили никаких сомнений - всадник был эльфом. Ни у кого из жителей широкого мира не было такого прекрасного лица. Но в его голосе, казалось, звучала нотка торопливости и страха, и они увидели, что он торопливо говорит что-то Бродяжнику.
Вскоре Бродяжник поманил их, и хоббиты вышли из кустов и заторопились к дороге.
- Глорфиндейл, он живет в доме Элронда, - сказал Бродяжник.
- Здравствуйте, наконец-то мы встретились, - сказал эльф, обращаясь к Фродо. - Я послан из Ривенделла искать вас. Мы боялись, что на дороге вас ждет опасность.
- Значит Гэндальф достиг Ривенделла, - радостно спросил Фродо.
- Нет. Его не было, когда я уезжал, но с тех пор прошло девять дней, - ответил Глорфиндейл. - Элронд узнал обеспокоившие его новости. Кое-кто из моих родичей, путешествуя в ваших землях за Барандуином, прислал нам сообщение. Они сообщили, что Девять вышли на дороги мира, и что вы находитесь в пути с большим грузом и без проводника, потому что Гэндальф еще не вернулся. Даже в Ривенделле мало кто может открыто выступить против Девяти. И Элронд разослал нас на север, запад и юг. Он думал, что вы можете свернуть далеко в сторону, чтобы избежать преследования, и заблудитесь в Диких Землях. Моя обязанность была наблюдать за дорогой, и я отправился на мост через Митейтел и оставил там знак семь дней назад. На мосту было трое слуг Саурона, но, увидев меня, они отступили, и я следовал за ними на запад. Там я увидел еще двоих, но они свернули на юг. С тех пор я ищу ваш след. Два дня назад я нашел его и следовал по нему через мост, а сегодня я заметил, что вы вновь спустились с холмов. Но идемте! Нет времени для разговоров. Так как вы уже тут, мы должны, несмотря на опасность дороги, идти по ней. За нами пятеро, найдя наш след на дороге, они помчатся за нами, как ветер. Но это еще не все. Я не знаю где остальные четверо. Боюсь, что они ждут нас у брода.
Пока Глорфиндейл говорил, вечерние тени становились гуще. Фродо чувствовал огромную усталость. Как только солнце зашло, туман перед его глазами сгустился, и он видел, как тень закрывает от него лица друзей. Рана начала сильно болеть, по всему телу полз холод. Он застонал, сжимая руку Сэма.
- Мой хозяин болен и ранен, - гневно сказал Сэм. - Он не может двигаться после захода солнца. Ему необходим отдых.
Глорфиндейл подхватил падавшего на землю Фродо и, держа его на руках, с беспокойством посмотрел ему в лицо.
Бродяжник коротко рассказал ему о ночном нападении на их лагерь и о смертоносном ноже. Он вытащил рукоять ножа и показал ее эльфу. Глорфиндейл взял ее с заметной дрожью, но осмотрел внимательно.
- Здесь, на рукояти злое заклинание, - сказал он, - хотя, может быть, вы его и не видите. Сохрани ее, Арагорн, пока мы не достигнем дома Элронда. Но будь осторожен и какможно меньше держи ее в руках! Увы! Не в моей власти лечить такие раны. Но я сделаю все, что смогу - но все же настоятельно советую вам двинуться в путь без отдыха.
Он ощупал рану на плече Фродо, и лицо его стало хмурым, как будто то, что он узнал, обеспокоило его. Но Фродо почувствовал, как холод в его руке и боку тает, какое-то тепло согрело ему плечо, боль стала меньше. Вокруг, казалось, стало светлее, как будто рассеялось какое-то облако. Он более ясно увидел лица друзей, и к нему вернулась надежда и силы.
- Вы поедете на моей лошади, - сказал Глорфиндейл, - я укорочу стремя, а вы сидите и держитесь как можно крепче. И не бойтесь, моя лошадь не позволит упасть всаднику, которого я поручил ей. Ее бег легок и ровен, и если опасность приблизиться, моя лошадь унесет вас с такой скоростью, что ни один конь врагов не сможет за ней угнаться.
- Нет, - ответил Фродо. - Я не поеду верхом! Я не могу ускакать в Ривенделл, оставив своих друзей в опасности.
Глорфиндейл усмехнулся.
- Сомневаюсь, - сказал он, - чтобы ваши друзья были в опасности, когда вы не с ними. Преследователи гонятся за вами, а нас оставят в покое. Именно вы, Фродо, и то, что вы несете, навлекает на нас всех опасность.
На это у Фродо не нашлось ответа, и ему помогли взобраться на белого коня Глорфиндейл. На пони нагрузили большую часть багажа хоббитов, так что теперь им идти было гораздо легче, и некоторое время они шли очень быстро.
Но вскоре уставшие хоббиты начали отставать от легконогого эльфа. Ночь была темной, не было ни звезд, ни луны. До самого рассвета Глорфиндейл не позволил им останавливаться. Пин, Мерри и Сэм к тому времени чуть не засыпали на ходу, даже плечи Бродяжника поникли от усталости. Фродо, сидя на лошади, беспокойно дремал.
<…>
Дорога продолжала опускаться, с обеих сторон ее росла густая трава, иногда хоббиты шли по ней, чтобы не так болели усталые ноги. В полдень они оказались в месте, где на дорогу падала тень высокой сосны, затем дорога уходила в крутое узкое ущелье со стенами из красного камня, поросшего мхом. Эхо сопровождало их движение, им казалось, что вслед за ними раздаются звуки множества шагов. Наконец, как сквозь ворота, дорога вырвалась из ущелья на открытое пространство. Перед собой они увидели длинный, как шило, пологий спуск и в конце его - брод на Ривенделл. На противоположной стороне реки крутой коричневый берег, пересеченный извивающейся тропой, за ним видны были высокие горы, поднимавшиеся, отрог за отрогом и пик за пиком, в тускнеющее небо.
За ними по-прежнему слышалось эхо от чьих-то шагов, в ветвях сосен шумел резкий ветер. На мгновение Глорфиндейл повернулся, прислушиваясь, затем прыгнул вперед с громким криком:
- Бегите! Бегите! Враг за нами!
Белая лошадь устремилась вперед. Хоббиты бросились по спуску. Глорфиндейл и Бродяжник следовали за ними, как арьергард. Они были на полпути к броду, когда услышали за собой топот копыт. Из ворот ущелья выехал Черный Всадник. Он натянул поводья и остановился, покачиваясь в седле. За ним показался еще один и еще, а потом еще двое.
- Скачите вперед! Скачите! - кричал Глорфиндейл Фродо.
Фродо повиновался не сразу, страшное нежелание действовать охватило его. Пустив лошадь шагом, он повернулся и посмотрел назад. Всадники, сидевшие на своих больших лошадях, показались ему статуями, их фигуры были отчетливо видны, в то время как все остальное тонуло в темном тумане. Внезапно Фродо понял, что они молча приказывают ему подождать. Страх и ненависть проснулись в нем. Он отпустил луку седла и ухватился за рукоять меча.
- Скачите! Скачите! - кричал Глорфиндейл и затем внятно и громко скомандовал лошади на языке эльфов: "Норо ли, норо лим, хофалот!"
Мгновенно лошадь стрелой понеслась по дороге. В тот же момент пустились в преследование и черные лошади с вершины спуска. Всадники испустили ужасный крик, точно такой, как слышал Фродо в Восточном Уделе. На него ответили и, к отчаянию Фродо и его друзей, слева из-за деревьев и скал выехали четверо других всадников. Двое поскакали к Фродо, двое к броду, чтобы перерезать путь к бегству. Фродо казалось, что они летят как ветер, быстро увеличиваются и становятся все черней.
Он на мгновение оглянулся через плечо. Фродо не мог видеть своих друзей. Всадники отставали, даже их огромные лошади не могли сравниться в скорости с белым конем эльфа. Фродо вновь посмотрел вперед, и надежда оставила его. Казалось нет возможности добраться до брода, не встретившись с Всадниками, которые ожидали в засаде. Теперь он видел их ясно. Они отбросили свои черные плащи и капюшоны и оказались одетыми в белое и серое. В их бедных руках сверкали обнаженные мечи, на головах у них были шлемы. Их холодные глаза блестели, и они звали его тусклыми голосами.
Ужас заполнил мозг Фродо. Он больше не думал о своем мече. И не кричал. Он закрыл глаза и ухватился за гриву лошади. В его ушах свистел ветер, колокольчики на упряжи звенели резво и пронзительно. Волна смертельного холода ударила его, как копье, в последнем усилии, как вспышка белого пламени, лошадь эльфов летя, как на крыльях, пронеслась перед самым лицом переднего Всадника.
Фродо услышал всплеск воды. Она пенилась вокруг его ног. Потом он ощутил подъем и увидел, что находится на каменистой тропе. Лошадь взбиралась на другой берег. Он пересек брод.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
Хелеворну почти удалось нагнать белогривого скакуна Глорфиндейла, тогда как остальные Назгулы безнадежно отставали, даже Моргул, разрываемый на двое желанием не только изловить полурослика, но и посчитаться с эльфом, напомнив тому об их последней встрече под Форностом... В какой-то момент Девятого Кольценосца отделяло от хоббита расстояние не больше, чем в полкрупа, и Хелеворн уже нагнулся в седле, потянулся вперед - совсем чуть-чуть и его призрачная ладонь коснулась бы живой плоти, иссушая ее силы. Полурослик не оглянулся, но конь эльфа, как будто бы почувствовав опасность, грозящую наезднику, совершил такой скачок, какой превышал все мыслимые представления о способностях животного его породы, и оторвался от преследователя.
…Кхамул вылетел к броду, не сдержав галопа коня. Он отставал от Девятого Кольценосца, каким-то чудом вырвавшегося вперед всего отряда, не больше, чем на полдюжины корпусов. По расчетам Второго, Хелеворн должен был настигнуть хоббита, так как тот, волей неволей принужден будет замедлить бег своего коня, чтобы тот не переломал себе ноги на скользкой речной гальке. На полном скаку Кхамул обнажил меч…
…И натянул удила, удивленный картиной, открывшейся его глазам за изгибом подлеска. Белогривый конь со своей ношей, обмякшей в седле, был уже на противоположном берегу реки, обдававшей пенными брызгами валуны, высившиеся над волнами на протяжении всей тропинки брода. Лошадь Хелеворна гарцевала возле самой кромки воды, но наездник раз за разом сдерживал порыв животного, не давая ему войти в реку.
Ноздри Второго Назгула раздувались и трепетали не менее гневно, чем у разгоряченного погоней коня под ним, когда он подъехал к Девятому, и глаза его ало полыхнули из-под капюшона плаща.
- Какого рожна?! Хелеворн, стервец, что ж ты делаешь?!
- Я целитель, а не загонщик!.. - попытался принять защитную стойку Девятый, но быстро сник, видя, как выезжают к реке остальные Назгулы, потерянно оглядел всех и прошептал: - Я… я боюсь воды, вы же знаете…
Король-Чародей с одного взгляда разобрался в обстановке и не стал мешкать.
«Вперед!»
«…Он <Фродо> пересек брод.
Но преследователи были близко. На вершине подъема лошадь остановилась и яростно заржала. Внизу, у начала брода, было девять всадников, и дух Фродо вновь упал при виде их бледных лиц. Он не знал ничего, что могло бы помешать им пересечь реку так же легко, как это сделал он, и чувствовал, что бесполезно пытаться убегать от них, как только они перейдут реку. Он чувствовал, как что-то настойчиво приказывает ему остановиться. Вновь его охватила ненависть, но у него уже не было сил для сопротивления.
Внезапно передний Всадник двинул свою лошадь вперед. Она задержалась у воды и отпрянула. С большим усилием Фродо выпрямился и вытащил свой меч.
- Возвращайтесь в Мордор и больше не преследуйте меня!
Голос его прозвучал тихо и слабо. Всадники остановились, но у Фродо не было власти Тома Бомбадила.
Враги засмеялись резким хриплым смехом.
- Сюда! Иди сюда! - звали они. - Мы тебя возьмем в Мордор с собой!
- Уходите! - прошептал он.
- Кольцо! Кольцо! - кричали они мертвыми голосами, передний вновь заставил лошадь войти в воду, за ним последовали еще двое.
- Клянусь Элберет и прекрасной Лутиэнь, - с последним усилием сказал Фродо, поднимая меч, - вы не получите ни Кольца, ни меня.
Тогда передний всадник, находившийся уже на середине реки, остановился, угрожающе приподнялся в стременах и поднял руку. Фродо онемел. Он почувствовал, что его язык прилип к гортани, сердце сжалось, меч выпал из его дрожащей руки. Лошадь эльфа попятилась и фыркнула. Всадник снова двинулся и почти достиг берега.
В этот момент послышался рев и треск - гром воды, передвигавшей тяжелые камни. Как в тумане, Фродо увидел, что река под ним поднялась и по ней помчалась кавалерия волн. На вершинах волн сверкала белая пена, и Фродо на мгновение показалось, что он видит белых всадников на белых конях с развевающимися гривами. Три всадника, находившиеся в реке, исчезли, поглощенные волнами. Остальные отпрянули от воды.
Теряя сознание, Фродо услышал крики, ему показалось, что за теми всадниками, что остались на том берегу, он видит сияющую белую фигуру. А за ней множество других фигур, которые в затмевающем мир тумане казались красными.
Черные лошади как будто сошли с ума, в ужасе понесли они вперед, погружаясь со своими всадниками в кипящую воду. Крики всадников смешались с ревом воды. Фродо почувствовал, что падает, и рев и смятение поднимают и несут его вместе с врагами. Больше он ничего не видел и не слышал.»
«Властелин Колец: Братство Кольца»
* * *
Улаги вместо коней. Эту идею Повелитель обдумывал не первый год, но пересадить всех Назгулов на крылатых ящериц у него все не доходили руки.
Теперь вот дошли.
- Если она начнет вращаться в воздухе, я не грохнусь? - опасливо осведомилась Гхаш, вскарабкиваясь в высокое седло на спине улага.
- Ну и грохнешься! - усмехнулся Кхамул. - В самую гущу врагов. То-то вам будет обоюдной радости! Им сперва, а тебе чуть позже…
Гхаш неуверенно усмехнулась в ответ, поймав на себе напряженный взгляд Моргула.
…Понять бы мне, что гложет Первого после возвращения из этой погони? Он сам не свой. Смотрит как-то затравлено…
Оставив кровного братца забавляться со своей ящерицей - Мужчине только покажи новую игрушку, и он обо всем на свете забыть готов!.. - Третья подошла к Королю-Чародею, стоявшему посреди учебной арены Барад-Дура, чуть в стороне от семерых Кольценосцев, круживших вокруг улагов и оживленно обменивавшихся мнениями.
«Первый…»
Он смотрел куда-то в сторону, а, может быть, вглубь себя, но когда Гхаш подошла, перевел на нее взгляд.
«Что?»
«Сама не знаю… Вроде, я что-то хотела спросить, - женщина смущенно улыбнулась. - Да вот забыла!»
Моргул коротко вздохнул.
«Знаешь, наверное, я зря отослал тебя тогда. В двух следующих столкновениях ты была бы нам полезна.»
Гхаш не понравилось то, как легко и открыто Король признал свою ошибку. Подобное поведение было ему несвойственно. Ранее он всегда руководствовался принципом: чтобы не случилось, авторитет лидера неприкосновенен.
…Да что же такое творится?! Сначала Властелин, теперь - Моргул…
«В самом деле? - переспросила она вслух. - А что бы мое присутствие существенно изменило в ситуации?»
«Не манерничай, Гхаш! - он рассердился и стал больше похож на себя прежнего. - В отличие от тебя, меня под стенами Линдона не было. Если уж ты тогда умудрялась стоять против заклятий Трех Эльфийских, то с одним Вилья наверняка бы справилась! Или, во всяком случае, почувствовала бы, раньше меня, что происходит…»
«Не знаю, - Гхаш покачала головой. - Это далеко не факт. А вот за тобой, Первый, я как-то раньше не замечала тяги к самоистязанию! И что это за второе столкновение, в котором я вам, оказывается, зачем-то была нужна? Зачем?..»
Ответный взгляд, которым наградил ее Король, был колючим, недоброжелательным:
«Спроси наших сплетников: Лингула или Мор’эна. Они тебе с радостью все расскажут!»
И не прибавив больше ни слова, Моргул развернулся и зашагал прочь с тренировочной площадки.
Гхаш некоторое время озадаченно смотрела ему вслед, будучи уже всерьез взволнованной душевным состоянием своего командира.
…Это надо же сколько эмоций! Такое чувство, что он разом взялся выплескивать все то, что копилось на сердце веками… Назвал Лингула и Мор-Ромэна сплетниками. Конечно, они языком почесать горазды, но все же… эпитет его прозвучал как-то зло. Словно он не доверяет им, в чем-то их подозревает. Или, наоборот, чего-то боится с их стороны… Какая кошка между ними пробежала? Надо будет, все-таки, поподробнее разузнать, что у них там приключилось после моего отъезда…
* * *
Хильмор вернулся в Барад-Дур 6 марта 3019 года. Отчет, принесенный им Владыке Мордора, был не на много более подробным, чем те слова, которые Шестой адресовал Гхаш и Лингулу, когда они поинересовались Дол-Гулдуром, лишенным командования.
«Урук-хаи достаточно исполнительны, чтобы четко следовать моим приказаниям. И достаточно умны, чтобы самостоятельно сориентироваться в обстановке, буде вероятность сюрприза со стороны эльфов…»
«А если мы недооцениваем наших врагов?» - осторожно уточнил менестрель.
«Будет прискорбно, но едва ли это случится. Основная цель моих ребят отвлекать внимание Элдар, а уж с этим они справятся. В Лориэне не ждут открытой атаки.»
«А Трандуил?» - вмешалась Гхаш.
«По последним данным боеспособная часть его войска не превышает полторы тысячи единиц. Мы хорошо потрепали Синдар в последних стычках… Когда Первый намерен выступать?»
«Через четверо суток,» - двое Назгулов отозвались в один голос, переглянулись и улыбнулись друг другу.
«Горлум, ухватившись за плащ Фродо, со страхом и нетерпением свистел.
- Мы должны идти, - говорил он. - Мы не должны стоять здесь. Торопитесь.
Фродо неохотно повернулся спиной к западу и позволил проводнику вести себя во тьму востока. Они миновали кольцо деревьев и пошли вдоль дороги к горам. Эта дорога тоже некоторое время шла прямо, но скоро начала отклоняться к югу, пока не оказалась прямо под большой скалой, которую они видели с расстояния. Темная и запретная, возвышалась она над ними; обогнув ее, дорога снова повернула на восток и начала круто подниматься.
Фродо и Сэм с тяжелыми сердцами тащились вперед, не в силах больше думать об опасности. Голова Фродо была наклонена, а ноша его вновь тянула вниз. Как только перекресток остался позади, тяжесть Кольца, почти забытая в Итилиене, вновь начала расти. Теперь, чувствуя, как он увидел его, как и сказал Горлум: город духов Кольца. Город скрывался за каменным отрогом.
Длинная наклонная долина, полная тени, глубоко врезалась в горы. На ее дальней стороне, высоко на скалистой площадке у черных склонов Эфел-Дуат, стояли стены и башни Минас-Моргула. Вокруг него все: и земли, и небо - было темно, но сам он был освещен. Но не пламенными лучами луны, пробивающимися сквозь мраморные стены давнего Минас-Итиля, башни луны, прекрасного и лучистого убежища меж холмов. Свет города был теперь бледнее света луны, страдающей где-то в затемнении; свет этот дрожал и колебался, как зловонное испарение распада, трупный свет, свет, не освещающий ничего. В стенах и башнях видны были окна, как бесчисленные черные дыры, глядящие в темноту; верхняя часть башни медленно поворачивалась, вначале в одну сторону, потом в другую: огромная прозрачная голова глядела в ночь.
Несколько мгновений путники стояли, окаменев, дрожа от страха, глядя вверх неповинующимися глазами. Горлум первым пришел в себя. Он снова нетерпеливо потянул их за плащи, но не сказал ни слова. Он почти тащил их вперед. Каждый шаг они делали неохотно, и время, казалось, замедлилось, так что между поднятием ноги и ее опусканием проходили целые невыносимые минуты.
Так они медленно подошли к белому мосту, здесь дорога, слабо блестя, проходила над ручьем в середине долины и продолжала извилистый путь к городским воротам - черному зеву, открытому во внешнем круге северной стены. По обеим сторонам дороги лежали тенистые луга, полные бледными белыми цветами. Цветы светились в темноте - они были прекрасны, но в то же время и ужасны, как порождения сумасшедшего сна, и они издавали слабый могильный запах: запах разложения заполнял воздух. Мост перепрыгивал от луга к лугу. У входа на него стояли фигуры, искусно вырезанные в форме людей и животных, но искаженные и отталкивающие. Вода текла под мостом беззвучно, от нее поднимался пар; эти испарения, окутывающие мост, были смертельно холодны. Фродо почувствовал, что теряет сознание, голова у него кружилась. Внезапно, как будто сдавшись чужой воле, он начал торопиться, спотыкаясь при ходьбе, вытянув руки и раскачиваясь из стороны в сторону. Сэм и Горлум побежали за ним. Сэм схватил своего хозяина за руку, когда тот споткнулся и чуть не упал на приступе моста.
- Не сюда! Нет, не сюда! - шептал Горлум, и дыхание, вырывавшееся сквозь его зубы, казалось, хлыстом разрывало тишину, и он упал на землю в ужасе.
- Держитесь, мастер Фродо! - бормотал Сэм на ухо Фродо. - Назад! Не сюда. Горлум так говорит, и впервые я согласен с ним.
Фродо провел рукой по лбу и с усилием оторвал взгляд от города на холме. Светящаяся башня зачаровала его, и он боролся с подавляющим его желанием броситься по блестящей дороге к воротам. Наконец с усилием он повернул назад и тут же почувствовал сопротивление Кольца, тащившего его за цепь, надетую на шею; глаза его, когда он отвел их в сторону, в первые мгновения ничего не видели. Тьма вокруг них была непроницаема.
Горлум, прижавшийся к земле, как испуганное животное, почти совершенно исчез во тьме. Сэм, поддерживая и ведя своего спотыкающегося хозяина, шел за ним быстро, как только мог. Недалеко от берега ручья в каменной стене у дороги был проход. Они вошли в него, и Сэм увидел, что он стоит на узкой тропе, которая вначале блестела, как и главная дорога, а затем, миновав луга смертоносных цветов, темнела и исчезала из виду, извиваясь по северной части долины.
По этой тропе и потащились хоббиты. Они шли рядом и не видели впереди Горлума. Тот лишь изредка оборачивался и манил их, вот тогда становился виден зеленый цвет в его глазах - то ли отражение отвратительного свечения Моргула, то ли проявление собственных мыслей. Фродо и Сэм постоянно чувствовали свечение башни и устремленные на них темные отверстия, даже когда смотрели вперед, на темнеющую тропу. Медленно двигались они вперед и вверх. Когда они вышли из зоны отравленных лугов и испарений ручья, дышать стало легче, в головах у них прояснилось. Но в телах их ощущалась страшная усталость, как будто они целую ночь шли с тяжелой ношей или долго плыли против сильного течения. Наконец они уже не могли идти дальше без остановки.
Фродо остановился и сел на камень. Они только что взобрались на вершину очередной голой скалы. Перед ними было углубление в стене долины, вокруг этого углубления шла тропа на самом краю пропасти; тропа пересекала южный склон горы и исчезала во тьме наверху.
- Я должен немного отдохнуть, Сэм. - прошептал Фродо. - Оно тяжело на мне, Сэм, очень тяжело. Долго ли я смогу его нести? Я должен отдохнуть перед этим. - И он указал на поднимающуюся впереди тропу.
- Ссс! Сссс! - свистел Горлум, торопливо возвращаясь к ним. - Ссс! - пальцы его были прижаты к губам, он яростно качал головой. Ухватив Фродо за рукав, он указал на тропу, но Фродо не двинулся.
- Еще нет, - сказал он. - Еще нет. - Усталость и что-то большее, чем усталость, овладели им: казалось, могучее заклинание наложено на его тело и мозг. - Я должен... Должен отдохнуть, - пробормотал он.
Тут гнев и возбуждение Горлума настолько возросли, что он снова заговорил, зажимая в то же время рот рукой, как бы для того, чтобы не выпустить слова в воздух.
- Не здесь, нет. Не отдыхать здесь. Дураки! Глаза могут увидеть нас. Когда они придут на мост, они увидят нас. Прочь отсюда! Взбирайтесь, взбирайтесь! Идемте!
- Идемте, мастер Фродо, - сказал Сэм. - Он снова прав. Мы не должны оставаться на этом месте.
- Хорошо, - сказал Фродо слабым голосом, как будто говорил во сне. - Я попробую...
И он устало поднялся на ноги.
Но было слишком поздно. В этот момент скала под ними задрожала. Громкий рокочущий гул прокатился над землей и отразился в горах. Затем с пугающей внезапностью вспыхнуло красное зарево. Далеко за восточными горами оно поднялось в небо и окрасило облака в алый цвет. В этой долине теней и холода блеск зарева казался невыносимо ярким; на фоне пламени Горгорат из тьмы выскочили острые, как ножи, пики. Донесся сильный удар грома.
И Минас-Моргул ответил. Последовала бледная вспышка молнии, столбы синего пламени поднялись из башни и окружающих холмов в низкие тучи. Земля застонала, а из города донесся крик. Смешанный с хриплыми высокими воплями, похожими на крики хищников, и резким ржанием лошадей, одичавших от гнева и страха, донесся вой дрожащий, повышающийся, так что вскоре он вышел за порог восприятия. Хоббиты упали на землю, зажимая уши руками.
Когда ужасный крик кончился и на них снова обрушилась тишина, Фродо медленно поднял голову. На другой стороне узкой долины, теперь почти на уровне его глаз, возвышались стены злого города; его резные ворота, сделанные в форме рта со сверкающими зубами, были широко открыты. Из ворот выходила армия.
Все воины были одеты в черное, темное, как ночь. Фродо видел их на фоне бледных стен и светящейся дороги - маленькие черные фигуры за рядом ряд быстро и молча проходили ворота, как бесконечный поток... Перед ними двигался большой отряд всадников во главе со всадником огромного роста - черным, лишь на голове у него зловещим светом блестела корона. Всадник направлялся к мосту, и Фродо следил за ним, не в силах мигнуть или оторвать взгляд. Несомненно, это был глава девяти всадников, вернувшийся на землю, чтобы вести свое войско на битву. Это был изможденный король, который уложил когда-то Хранителя Кольца своим смертоносным ножом. Старая рана запылала болью, и страшный холод пронзил сердце Фродо.
Когда эти мысли поразили Фродо ужасом и держали его неподвижным, как будто скованным, всадник неожиданно остановился у въезда на мост, а за ним остановилось все войско. Наступила мертвая тишина. Может, глава духов почувствовал зов Кольца, ощутил присутствие какой-то силы в своей долине? Туда и сюда поворачивалась голова, увенчанная короной, пронизывая тени невидящими глазами. Фродо ждал, неспособный двигаться, как птица ждет приближения змеи. И, ожидая, чувствовал, как кто-то приказывает ему надеть Кольцо. Но как бы не велико было это давление, он не чувствовал желания сдаться ему. Он знал теперь, что Кольцо лишь предает его и что даже если он наденет Кольцо, у него не хватит силы сопротивляться королю Моргула - пока не хватит. Его собственная воля больше не сопротивлялась команде, и он чувствовал огромную силу, нависшую над ним. Эта сила взяла его за руку, а Фродо, как посторонний, следил за тем, как рука его дюйм за дюймом двигалась к цепи на шее. Затем, напрягая всю свою волю, он овладел рукой, отдернул ее и заставил искать другую вещь, спрятанную у него на груди. Когда он коснулся этой вещи рукой, она показалась холодной и твердой... Это был фиал Галадриэль, почти забытый до этого часа. Коснувшись фиала, он почувствовал, что впервые за много часов Кольцо исчезло из его мозга. Он вздохнул и склонил голову.
В этот момент король духов повернулся и пришпорив лошадь, въехал на мост, и его темное войско последовало за ним. Может, эльфийский плащ обманул его невидящие глаза, а может, мозг его маленького противника, напрягшись, отразил мысли короля. Король спешил по приказу своего великого хозяина - он двигался на войну на запад.
Скоро он проехал, как тень среди теней, вниз по извивающейся дороге, а за ним темные ряды прошли мост. Такая огромная армия не выходила до этого из этой долины со времен могущества Исилдура; никогда такая сильная и злобная орда не нападала на броды через Андуин. И все же это было лишь одно и не самое большое войско Мордора.
Фродо зашевелился. Неожиданно сердце его устремилось к Фарамиру. "Шторм наконец-то разразился, - подумал он. - Страшная буря копий и мечей движется в Осгилиату... Успеет ли Фарамир пересечь реку? Он догадывался об угрозе, но знает ли он о часе? И кто сможет удержать броды, когда идет сам король девяти всадников? А за ним придут другие армии. Я опоздал. Все потеряно, я слишком медлил в пути. Все погибло... Даже если я выполню свое задание, никто и не узнает об этом. Не будет никого, кому бы я мог рассказать. Все напрасно". Побежденный слабостью, он всхлипнул. А войско Моргула продолжало двигаться через мост.
Потом с далекого расстояния, как будто он доносился из воспоминаний об Уделе, из какого-то освещенного солнцем раннего утра, когда день зовет и все двери открыты, Фродо услышал голос Сэма:
- Проснитесь, мастер Фродо! Проснитесь!
Если бы этот голос добавил "ваш завтрак готов", Фродо не удивился бы. Сэм настаивал:
- Проснитесь, мастер Фродо! Они ушли.
Послышался глухой звон. Ворота Минас-Моргула закрылись. Последний ряд копий исчез на дороге. Башня по-прежнему смотрела на долину, но свет в ней ослабел. Весь город снова погрузился в тишину и мрак. Но по-прежнему он был насторожен и бдителен.
- Проснитесь, мастер Фродо! Они ушли, и нам тоже лучше уйти. Что-то живое есть в этом месте, что-то с глазами или с видящим мозгом, если вы понимаете меня; и чем дольше мы остаемся на одном месте, тем легче оно обнаружит нас. Идемте, мастер Фродо.
Фродо поднял голову, потом встал. Отчаяние не оставило его, но слабость прошла. Он даже улыбнулся невесело, ясно чувствуя, как и за момент до того, как над ним нависла чья-то воля, что-то, что он должен сделать, нужно сделать, даже если Фарамир или Арагорн, или Элронд, или Гэндальф, или кто-нибудь еще об этом так и не узнают. Фродо взял в одну руку посох, в другую руку фиал. Увидев чистый свет, пробивающийся сквозь его пальцы, он сунул фиал за пазуху и прижал к сердцу. Затем, повернувшись спиной к Моргулу, теперь всего лишь серому пятну на черном фоне ущелья, приготовился дальше подниматься по дороге.
Горлум, как только ворота Минас-Моргула открылись, уполз во тьму, оставив хоббитов одних. Теперь он вернулся, зубы его стучали, пальцы щелкали.
- Глупость! Вздор! - свистел он. - Торопитесь! Они не должны думать, что опасность миновала. Она не миновала. Торопитесь!»
«Властелин Колец: Две твердыни»
* * *
«Ворота закрылись. Всю ночь часовые на стенах слышали гул врагов, кишевших снаружи; они жгли поля и деревья, рубили подряд всех людей, захваченных снаружи, живых или мертвых. Число врагов, перешедших реку трудно было определить во тьме, но когда над равниной поднялось утро, точнее его тусклая тень, стало ясно, что даже в ночных страхах трудно было преувеличить их число. Равнина потемнела от марширующих отрядов, и насколько хватало глаз, повсюду, как грибы-поганки, появлялись лагеря черных и ярко-красных платок.
Копошась, как муравьи, орки торопливо копали глубокую траншею, кольцом охватившую город на дальности выстрела из лука; когда траншея была окончена, ее заполнили огнем, хотя никто не видел, как он разжигался и поддерживался. Весь день продолжалась эта работа, а люди Минас-Тирита смотрели, не в силах помешать ей. Когда траншея была готова, они увидели большие телеги; в сопровождении отрядов орков они везли различные метательные снаряды. Ни один стрелок в городе не мог достать до них и прекратить их работу.
Вначале люди смеялись и не очень опасались этих механизмов. Главная стена города была очень высокой и толстой, она была построена, когда еще помнили силу и искусство Нуменора: ее внешняя поверхность была подобна башне Ортханка, она была гладкая, темная и твердая, недоступная ни стали, ни огню, неразрушимая, разве что сама земля содрогнется в конвульсиях.
- Нет, - говорили жители Минас-Тирита. - Даже если бы Неназываемый пришел сюда, он не смог бы войти, пока мы живы.
Но другие отвечали:
- Пока мы живы? Но долго ли мы проживем. У него есть оружие, которое привело к падению многие крепости начала мира. Голод. Дороги отрезаны. Рохан не придет.
Но машины не тратили на непробиваемые стены. Не простой капитан или предводитель орков руководил нападением на величайшего врага Мордора. Власть и злоба руководили им. Как только со множеством криков, со скрипом веревок и колес были установлены большие катапульты, они начали бросать снаряды удивительно высоко, так что они пролетали над укреплениями и с грохотом падали внутри первого круга города; и многие из них, благодаря тайному искусству, взрывались огнем, падая на землю.
Вскоре возникла опасность большого пожара, и все, кто был способен, тушили огонь, вспыхивающий во многих местах. Потом на город обрушились другие снаряды, менее разрушительные, но более ужасные. На улицы города посылались маленькие круглые снаряды, которые не взрывались. Некоторые люди побежали посмотреть, что это такое, и они громко закричали и заплакали. Потому что враг бросал в город головы тех, кто погиб в Осгилиате, в Риммасе или на полях. Страшно было смотреть на них: некоторые были разбиты и бесформенны, некоторые грубо разрублены, но черты лица многих можно было разобрать, и казалось, что они умирали в мучениях; и на всех было выжжено клеймо в виде безвекого глаза. Но часто случалось, что люди узнавали лица своих знакомых, хотя они были изуродованы и обесчещены, которые недавно с оружием в руках гордо ходили по улицам, обрабатывали поля или приезжали на праздники с зеленых долин в горах.
Напрасно люди бессильно угрожали кулаками врагам, толпившимся перед воротами. Те не обращали внимания на проклятия, да и не понимали языка жителей города, а их хриплые крики напоминали вопли хищников или пожирателей падали. Но вскоре мало осталось в Минас-Тирите таких, кто мог бы бросить вызов врагам. У Повелителя Тьмы было и другое оружие, более быстрое, чем голод: ужас и отчаяние.
Снова появились Назгулы, и по мере того как Повелитель Тьмы разворачивал свои силы, их голоса, выражавшие лишь его волю и злобу, наполнялись злом и ужасом. Они кружили над городом, как грифы, ожидающие свой доли человеческого мяса. Их голоса потрясали воздух. С каждым новым криком они становились все непереносимее. Наконец даже самые могущественные падали на землю, когда скрытая угроза пролетала над ними, или останавливались, выронив оружие из онемевших рук, а разум их затягивала чернота, иони больше не думали о войне, а только об укрытии, о бегстве, о смерти.
<…>
…Гэндальф принял на себя командование последней обороной столицы Гондора. И где бы он не появлялся, люди веселели и крылатые тени уходили из их памяти. Безустанно сновал он от цитадели к воротам, с севера на юг, вдоль стен; вместе с ним был принц Дол-Амрота в своей сверкающей кольчуге. Он и его рыцари по-прежнему вели себя как повелители, в которых живет раса Нуменора. Люди, видевшие их, шепотом говорили:
- Старые предания говорили правду: в жилах этого народа течет кровь эльфов, потому что потомки Нимродэли жили когда-то в этой земле.
И они начинали петь строки легенд о Нимродэли или другие песни долин Андуина давно ушедших годов.
И, однако, когда они уходили, тень снова смыкалась над людьми, сердца их холодели, и слава Гондора превращалась в пепел. Так медленно переходили тусклые дни страха в тьму ночей отчаяния. Теперь в первом круге города уже не тушили пожары, и у гарнизона на внешней стене во многих местах были отрезаны пути отступления. Но мало кто оставался на своих местах, большинство бежало за вторые ворота.
Вдали от битвы через реку быстро перекинули мосты, и весь день по ним переходили войска и возили оружие. Наконец в середине ночи началось нападение. Авангард нападающих прошел через траншею огня по многим оставленным там окольным тропинкам. Они двигались вперед, попадая в пределы досягаемости лучников, но не обращая внимания на потери. Впрочем, мало осталось таких, кто мог бы причинить им потери, хотя свет огней превращал нападающих в отличную цель для лучников, искусством которых некогда гордился Гондор. Догадавшись, что сопротивление города слабеет, скрытый капитан посылал вперед свои силы. Медленно катились вперед во мраке большие осадные башни, сделанные в Осгилиате.
<…>
В середине ночи началось решающее наступление. Загремели барабаны. С севера и с юга отряд за отрядом враги устремились к стенам. Как дома, двигались мумаки - огромные животные из Харада, таща за собой через линии огня большие башни и машины. Капитан врага не очень заботился о том, что делают наступающие и сколько их убито: главная задача заключалась в том, чтобы испытать силу обороны и держать людей Гондора занятыми во многих местах. Главный удар обрушился на ворота. Ворота были очень прочны, сделаны из стали и железа, охранялись башнями и укреплениями из неприступного камня, однако это был ключ, самое слабое место всей высокой и несокрушимой стены.
Барабаны загремели громче. Огни наступали. Большие машины ползли по полю; а в середине полз огромный таран, в сотню футов длиной, подвешенный на могучих цепях. Давно ковали его в темных кузнецах Мордора, а его отвратительный лоб из черной стали был отлит в виде воющего волка. Этот таран назывался Гронд, в память о молоте подземного мира древности. Большие животные тащили его, окруженные орками, а сзади шли горные тролли, чтобы управлять его работой.
Но у ворот сопротивление было по-прежнему сильным, здесь стояли рыцари Дол-Амрота и храбрейшие из гарнизона. Стрелы и снаряды падали дождем; осадные башни вспыхивали, как факелы. Земля по обе стороны ворот была усыпана обломками и телами убитых; но как безумные, стремились вперед все новые и новые враги.
Гронд полз вперед. Его не мог затронуть огонь. И хоть время от времени огромное животное, тащившее его, в безумии бросалось по сторонам, топча бесчисленное количество орков, их тела отбрасывали с дороги, и другие занимали их место.
Гронд полз вперед. Барабаны дико гремели. Над горами убитых появилась страшная фигура - всадник, высокий с капюшоном и одетый в черное. Медленно, топча павших, ехал он вперед, не обращая внимания на стрелы. Он остановился и выхватил длинный бледный меч. И когда он сделал это, сильнейший ужас охватил всех - и защитников, и осаждавших. Руки людей опустились, ни один лук не выстрелил. На мгновение все затихло.
Барабаны гремели. Гронд, направляемый огромными руками, качнулся и устремился вперед. Он достиг ворот. Ударил. Глухой удар прогремел по городу, как гром из туч. Но железные двери и стальные столбы выдержали удар.
Тогда черный капитан поднялся в стременах и закричал ужасным голосом, выкрикивая на каком-то забытом языке слова власти и ужаса, потрясшие сердца и камень.
Трижды он крикнул. Трижды ударил тяжелый таран. И с последним ударом ворота Гондора разбились. Как от взрыва, они подались, блеснул огонь, и обломки упали на землю.
Глава Назгулов двинулся вперед. Большая черная фигура маячила на фоне огня, распространяя ужас и отчаяние. Вперед под арку ехал глава Назгулов, куда никогда не входил враг, и все бежали перед ним.
Все, кроме одного. Молча и неподвижно на площади за воротами ждал Гэндальф на Обгоняющем Тень. Лишь Обгоняющий Тень из всех лошадей мог выдержать этот ужас, не двигаясь, непоколебимый, как гравированное изображение из Рат-Динен.
- Здесь ты не пройдешь, - сказал Гэндальф, и огромная тень остановилась. - Возвращайся в бездну, приготовленную для тебя! Уходи! Провались в ничто, которое ждет тебя и твоего хозяина! Иди!
Черный всадник откинул капюшон, и смотрите! На нем была королевская корона; но она сидела на невидимой голове. Красные огни просвечивали между короной и широкими черными плечами. Из невидимого рта донесся смертоносный хохот.
- Старый дурак! - сказал черный всадник. - Старый дурак! Это мой час. Разве ты не узнаешь смерть? Умри и будь проклят!
С этими словами он высоко поднял меч, и пламя пробежало по лезвию. Гэндальф не двигался. И в этот момент на каком-то городском дворе прокричал петух. Резко и чисто прозвучал его голос. Не зная ничего о колдовстве, ни о войне, он приветствовал утро, которое пришло далеко и высоко над тенями смерти.
И как бы в ответ, издалека донеслись звуки. Рога, рога, рога. Темные склоны Миндолуина отразили их протяжным эхом. Звучали большие рога севера. Наконец пришел Рохан.
<…>
Передовой отряд устремился вперед. Было по-прежнему темно, несмотря на предсказание Видфары. Мерри сидел за Дернхелмом и держался левой рукой, а правой старался достать меч из ножен. Теперь он горько понимал правду королевских слов: что вы будете делать, Мериадок, в такой битве? "Только то, - подумал он, - что я буду мешать всаднику и надеяться, что меня не выбросят под копыта".
Оставалось не больше лиги до внешней стены. Скоро они достигли ее слишком уж скоро, по мнению Мерри. Послышались крики и звон оружия, но все это продолжалось недолго. Орков на стене было мало, их захватили врасплох и перебили или разогнали. Перед развалинами северных ворот Риммаса король снова остановился. Первый Эорд проехал мимо его. Дернхелм держался рядом с королем, хотя отряд Элфхелма повернул направо. Люди Гримболда тоже свернули и прошли через широкую брешь в стене дальше к востоку.
Мерри смотрел из-за спины Дернхелма. Далеко, может быть в десяти милях или больше поднималось большое зарево, а между ним и всадниками широким полумесяцем тянулись огни. Ближайшая точка этого полумесяца находилась менее чем в лиге от них. Мерри мало что различал на темной равнине и не видел никаких проблесков утра, не чувствовал изменения ветра.
Войско Рохана молча устремилось на поля Гондора, как мощный прилив через бреши плотины, которую люди считали целой. Но мозг и воля черного капитана были полностью поглощены гибнущим городом, и никаких известий не получал он о том, что в планы его вкралась ошибка, просчет.
<…>
…Далеко на юге стали видны медленно движущиеся облака, за ними лежало утро.
В тот же момент блеснула вспышка, как будто молния ударила из-под земли в городе. На какое-то мгновение поднялся столб белого света на черном фоне, вершина его была подобна сверкающей мгле; затем тьма сомкнулась вновь, и над полями прокатилось тяжелое бум.
При этом звуке согнутая фигура короля неожиданно распрямилась. Он вновь стал высоким и гордым; поднявшись в стременах, он крикнул громким голосом:
- Вставайте, вставайте, всадники Теодена!
Проснулись свирепые дела: огонь и убийство!
Будут трещать копья, будут ломаться щиты,
День меча, красный день до захода солнца! Вперед! Вперед! Вперед к Гондору!
С этими словами он взял у Гутлафа, своего оруженосца, большой рог и затрубил в него. И тут же загремели все рога в войске, и звук рогов Рохана был подобен буре на равнинах и грому в горах.
- Вперед! Вперед! Вперед к Гондору!
Король крикнул что-то Снежной Гриве, и лошадь понеслась вперед. За ним развевалось на ветру королевское знамя - белый конь на зеленом поле, но он опережал его. За королем грузно скакали рыцари королевского дома. Здесь ехал Эомер, белый лошадиный хвост на его шлеме развевался: передние ряды Эорда летели вперед, как бурун прибоя, но догнать Теодена было невозможно. Ярость битвы новым огнем зажглась в его жилах, он был похож на древнего бога, на Ороме великого в битве валар, когда мир был еще молод. Его золотой щит сверкал, как солнце, трава разлеталась по сторонам из-под белоснежных ног его лошади. Щит сверкал, потому что пришло утро, утро и ветер с моря; Тьма отступила, и войско Мордора, охваченное ужасом, закричало; враги побежали, они умирали, и копыта гнева топтали их. И тут все войско Рохана запело, и, убивая, воины пели, потому что их охватила радость битвы, и прекрасные и ужасные звуки их пения долетели даже до города.
Но не простой вождь орков руководил осадой Гондора. Тьма рассеялась слишком быстро, раньше даты, назначенной его хозяином: счастье на мгновение изменило ему и мир повернулся против него; победа ускользала в тот самый момент, когда он протянул к ней руки. Но у него были длинные руки. Он все еще располагал огромными силами. Король, Дух Кольца, глава Назгулов - он владел многими видами оружия. Он покинул ворота и исчез.
Теоден, король Марки, достиг дороги, соединяющей реку с городом, и повернул к городу, до которого теперь было не больше мили. Он немного уменьшил скорость в поисках новых врагов, и рыцари, а с ним и Дернхелм, догнали его. Впереди, ближе к стенам, люди Элфхелма появились у осадных машин; они рубили, убивали, сбрасывали врагов в огненные ямы. Вся северная часть Пеленнора была захвачена, здесь пылали палатки, орки толпами бежали к реке, как дичь перед охотниками. Рохиррим передвигались свободно во всех направлениях. Но они еще не сняли осаду и не освободили ворота. Много врагов оставалось перед ними, а на другой половине полей их войска еще не вступили в бой. Южнее, за дорогой, находились главные силы харадрим, и здесь всадники южан собирались вокруг знамени своего вождя. Вождь увидел, что знамя короля Рохана находится далеко впереди и окружено лишь небольшим отрядом. Он громко крикнул, развернул свое знамя - черный полумесяц на алом фоне - и поскакал к белому коню во главе большого отряда. Блеск кривых сабель южан напоминал блеск звезд.
Теоден увидел это и, не дожидаясь нападения, поскакал ему навстречу. Громкий звон сопровождал их встречу. Но ярость северянина была горячей, а рыцари короля были искусней во владении длинными копьями. Их было меньше, но они разбили южан, как молния жжет лес. Прямо через толпу скакал Теоден, сын Тенгела, меч его сверкал и обрушился на врага. Потом меч короля разрубил древко знамени и знаменосца - и черный полумесяц закатился. Тогда все уцелевшие всадники южан повернули и побежали.
Но смотрите! Неожиданно в расцвете славы золотой королевский щит померк. Новое утро исчезло с неба. Тьма опустилась на поле. Лошади заржали. Люди падали с седел и десятками лежали на земле.
- Ко мне! Ко мне! - кричал Теоден. - Вставайте, Эорлинги! Не бойтесь Тьмы.
Но Снежная Грива в ужасе поднялась на дыбы, забила ногами в воздухе и затем с громким ржанием упала на бок: ее пронзила черная стрела. Король оказался под лошадью.
Огромная тень опускалась, как падающее облако. И смотрите! Это было крылатое существо - птица, но больше всех других птиц, - и оно было голое, без перьев и пуха; его обширные крылья напоминали паутину между роговыми пальцами; от него исходило зловоние. Может, это было существо из древнего мира, чьи родители, скрываясь где-то в забытых горах, дожили до этих дней и вывели в отвратительном гнезде своего птенца, склонного ко злу. А Повелитель Тьмы взял его и кормил падалью, пока он не стал больше всех летающих существ; и дал его своему слуге в качестве крылатого коня. Вниз, вниз спускалась гигантская птица и затем, сложив крылья с пальцами, испустила хриплый крик и села у тела снежной гривы, выпуская когти и вытягивая голую шею.
На птице сидела фигура в черном, огромная и зловещая. На голове у нее была корона, но между краем короны и одеждой не было ничего видно, кроме тусклого блеска глаз, - это был глава Назгулов. Он снова вернулся, вызвав своего крылатого коня, когда Тьма подалась; и вот он снова явился, неся с собой уничтожение, превращая в отчаяние надежду и победу в смерть. И он размахивал большой черной булавой.
Однако Теоден еще не был обречен. Рыцари его лежали вокруг мертвые, другие, не сумев справиться с безумством своих лошадей, были унесены ими прочь. Но один из рыцарей оставался здесь - юный Дернхелм, чья преданность была сильнее страха; он плакал, потому что любил своего повелителя, как отца. Мерри, невредимый, прошел рядом с ним через всю атаку, но когда пришла тень, Виндфола в ужасе сбросила Мерри и теперь дико скакала по равнине. Мерри полз на четвереньках, как оглушенное животное, и такой ужас охватил его, что он ослеп и оглох.
- Человек короля! Человек короля! - кричало его сердце. - Ты должен остаться с ним. Ты сказал, что он будет тебе, как отец.
Но воля его не отвечала, а тело дрожало. Он не осмеливался открыть глаза и взглянуть.
Потом сквозь тьму, охватившую мозг, ему послышался голос Дернхелма, но голос это теперь казался странным и напоминал другой, женский, некогда слышанный голос.
- Убирайся, гнусная тварь, повелитель падальщиков! Дай мир мертвым!
Холодный голос ответил.
- Не становись между Назгулом и его добычей! Или он не убьет тебя просто так. Он унесет тебя в Дома Плача, за пределы всякой Тьмы, где плоть твоя будет сожрана, а дрожащий разум предстанет обнаженным перед безвекими глазами.
Послышался звон меча, извлекаемого из ножен.
- Делай, что хочешь. Но я помешаю, если смогу.
- Помешаешь мне? Ты дурак. Ни один живой муж не может помешать мне.
И тогда Мерри услышал звук, совершенно необычный для того часа. Дернхелм смеялся, и его ясный голос был подобен звону стали.
- Но я не муж! Ты видишь женщину. Я Эовин, дочь Эомунда. Ты стоишь между мной и моим королем и родственником. Убирайся, если ты не бессмертен! Я убью тебя, если ты притронешься к нему.
Крылатое существо зарычало на нее, но Дух Кольца не ответил, как бы охваченный внезапным сомнением. Крайнее изумление победило страх Мерри. Он открыл глаза, и тьма покинула его. В нескольких шагах от него находилась огромная птица, и все вокруг нее было во тьме: на ней сидел глава Назгулов, как тень отчаяния. Немного левее, лицом к ним, стояла она, та, кого он называл Дернхелмом. Шлем упал с ее головы, и светлые волосы бледным золотом сверкали на ее плечах. Серые, как море, глаза смотрели твердо и жестоко; на щеках блестели слезы. В руке она держала меч и прикрывалась щитом от ужасных глаз врага.
Это была Эовин. В мозгу Мерри вспыхнуло воспоминание о лице, которое он видел, когда уезжал из Дунхарроу, - лицо того, кто лишился надежды и ждет смерти. Жалость заполнила его сердце, и неожиданно проснулась медленно разгоравшаяся храбрость. Он сжал кулаки. Она не должна умереть, такая прекрасная, такая отчаянная! Не должна умереть одна, без помощи!
Лицо врага было обращено не к нему, но Мерри по-прежнему не осмеливался двигаться, боясь, что на него упадет взгляд свирепых глаз. Мерри медленно пополз, но черный капитан обратил на него не больше внимания, чем на червя в грязи.
Неожиданно крылатое существо взмахнуло крыльями, и поднялся зловонный ветер. Оно поднялось в воздух и с криком упало на Эовин, угрожая клювом и когтями.
Она не отступила, девушка из Рохана, дочь королей, хрупкая, но прочная, как сталь, прекрасная, но и ужасная. Она нанесла сильный быстрый удар, искусный и смертоносный. Она ударила по вытянутой шее, и отрубленная голова упала, как камень. Огромное существо упало, раскинув крылья; Эовин отпрыгнула, и на нее упал луч света, волосы ее заблестели в лучах восхода.
Высокий и злобный, поднялся черный капитан, возвышаясь над нею. С криком ненависти, оглушившим всех, поднял он свою булаву и ударил. Щит Эовин был разбит, рука сломана, она упала на колени. Он наклонился над ней, как туча, глаза его сверкнули; он поднял булаву, чтобы добить ее.
Но неожиданно он тоже пошатнулся с криком боли, булава пролетела мимо Эовин и вонзилась в землю. Это Мерри ударил его мечом сзади, пробил черный плащ и под кольчугой перерезал мышцы могучей ноги.
- Эовин, Эовин! - кричал Мерри. Шатаясь, борясь с беспамятством, напрягая последние силы, она подняла меч и ударила под корону, когда широкие черные плечи наклонились к ней. Полетели искры, меч разбился на много осколков. Корона со звоном откатилась в сторону. Эовин упала на своего врага. Но что это? Плащ и кольчуга пусты! Они, съежившись, бесформенно лежали на земле, разорванные и разбитые; и в задрожавшем воздухе послышался крик, перешедший в резкий вой, унесенный ветром, бестелесный крик; этот крик улетел, и больше никто никогда не слышал его в этом мире…»
«Властелин Колец: Возвращение короля»
Однообразный протяжный вопль нескольких голосов, похожий одновременно и на последний стон смертельно раненного существа, и на немелодичное завывание ветра, заглушил на мгновение звон оружия, крики людей, ржание лошадей и прочий шум, сопутствовавший хаосу битвы. Семеро Назгулов одновременно почувствовали смерть своего предводителя - также, как и их Господин, находившийся в паре дневных переходов от места случившегося, и восьмая Улаири, бывшая подле него.
Хильмор, резко натянув удила улага, заставил ящера камнем кануть вниз, к тому месту, где еще несколько мгновений назад он ощущал присутствие Короля-Чародея. Кхамул не отстал от принца даже на долю секунды.
Голос Властелина набатом ударил в сознании обоих Назгулов, хотя слова его были обращены только к одному:
«Нет, сын! Назад! Уже слишком поздно!»
Улаири, одержимые желанием мести и слабой невысказанной надеждой: «Может быть, мы ошиблись?», не в силах были, однако, сопротивляться прямому приказу и выровняли полет своих улагов в тот момент, когда черепичные крыши жилых домов Минас-Тирита были совсем рядом - казалось, что стоит протянуть руку, и дотронешься до скрипучего флюгера, наконечником стрелы направленного в небо…
«Сражающиеся смешались на полях Пеленнора - высоко поднялся звон оружия, сливаясь с криками людей и ржаньем лошадей. Трубили рога, гремели трубы, ревели мумаки, которых гнали в битву. Под южными стенами города пехотинцы Гондора выступили навстречу легионам Моргула, которые собирались для нападения. Но всадники поскакали на восток на помощь Эомеру. Это были Хурин Высокий, губернатор Кен и повелитель Лоссарнаха, Кирлуин с зеленых холмов и принц Имрахил со своими рыцарями.
Но не слишком быстро пришла к рохиррим помощь: счастье изменило Эомеру, и ярость предала его. Его гневный удар опрокинул переднюю линию врагов, и большой отряд всадников прошел сквозь ряды южан, отгоняя их кавалерию и убивая пехотинцев. Но к мумакам лошади не осмеливались подходить, они дрожали и сворачивали в сторону; огромные чудовища были непобедимы, они возвышались, как защитные башни и харадрим собирались вокруг них. И вот наконец харадрим, втрое превышавшие численностью рохиррим, стали брать верх; по полям из осгилиата двигались новые отряды врага. Они собирались там для грабежа города и ждали только сигнала своего капитана. Он был уничтожен, но Готмог, лейтенант Моргула, послал их в битву; и они пошли: люди с востока с топорами, варяги из Кханда, южане в алом, черные люди из дальнего Харада - полутролли с белыми глазами и красными языками. Некоторые из них окружили рохиррим, другие направились навстречу людям Гондора, чтобы помешать им соединиться с Роханом.
И вот, в тот момент, когда удача отвернулась от Гондора, послышался громкий крик со стен города. Была середина утра, дул сильный ветер, он унес на север дождевые тучи, ярко светило солнце. И в чистом воздухе часовые увидели зрелище, внушившее им ужас, и последние надежды покинули их.
Андуин после изгиба у Хардонда просматривался на несколько миль от города, и люди с острым зрением издалека видели приближающиеся корабли. И, глядя туда, они закричали в отчаянии: на фоне блеска воды они увидели черный флот, подгоняемый ветром. Дромунды, имевшие и паруса и весла, корабли большого водоизмещения со множеством весел и с черными парусами, раздуваемыми ветром.
- Пираты Умбара! - кричали люди. - Пираты Умбара! Смотрите! Идут пираты Умбара! Значит, Белфалас пал, захвачены Этир и Лебеннин! Пираты против нас! Это последний из ударов судьбы!
И некоторые без приказа, потому что никто не руководил ими в городе, побежали и колоколами ударили тревогу; другие затрубили в трубы сигнал отступления.
- Назад за стены! - кричали они. - Назад за стены! Возвращайтесь в город, прежде чем все погибнете!
Но ветер, подгонявший паруса, уносил эти крики прочь.
Но рохиррим не нужно было передавать тревожную новость. Они сами хорошо видели черные корабли. Ибо Эомер находился всего в миле от Харлонда, и большой отряд врага стоял между ним и гаванью; со всех сторон его обходили враги, отсекая от принца. Он взглянул на реку, и надежда умерла в его сердце, и ветер, который он раньше благословлял, теперь вызывал у него проклятия. Войско Моргула ободрилось и, полное новой ярости, бросилось в атаку.
Настроение Эомера изменилось, голова его снова стала ясной. Он приказал трубить в рога, чтобы собрать всех людей у своего знамени: он хотел создать стену из щитов, стоять и бороться, пока не погибнут все и совершить деяния, достойные песен о битве на полях Пеленнора, хотя может быть, на западе не останется ни одного человека, чтобы вспомнить последнего короля Марки. Он подъехал к зеленому холму и установил на нем свое знамя; белый конь, раздуваемый ветром, казалось, бежал.
- Отбросив сомнения, как отбросил тьму начавшийся день,
Я иду в лучах солнца, с песней, меч мой обнажен.
Я иду до конца надежды, до гибели сердца;
Иду к гневу, к разрушению, к красной ночи!
Такие стихи произнес он, но при этом он смеялся. Снова в нем проснулась радость битвы: он был король. И, взглянув на черные корабли, он поднял меч, бросая им вызов.
И тут его охватило удивление и великая радость: он подбросил меч, сверкнувший в лучах солнца, и запел, поймав его. Все посмотрели туда, куда и он: на переднем корабле развернулось большое знамя. На нем пылало белое дерево - это был знак Гондора; а над деревом семь звезд и корона - знаки Элендила, которые люди не видели уже много лет. Звезды пламенели в лучах солнца, ибо были вышиты жемчугом Арвен, дочерью Элронда; корона ярко сверкала, ибо была сделана из мифрила и золота.
Так пришел Арагорн, сын Арахорна, Элессар, потомок Исилдура, пришел через тропы смерти, пришел с моря в королевство Гондор; и радость рохиррим выразилась в взрыве хохота, в блеске мечей, а радость города - в музыке труб и звоне колоколов. А войско Мордора оторопело: ему показалось колдовством, что его собственные корабли полны противниками. Черный ужас охватил людей Мордора: они поняли, что судьба повернулась против них, судьба близка.
На восток скакали рыцари Дол-Амрота, гоня перед собой врагов: троллей, варягов и орков, ненавидящих солнечный свет. На юг скакал Эомер, и враги бежали перед ним: они оказались между молотом и наковальней. Потому что теперь люди спрыгивали с кораблей на причалы Харлонда и неслись, как буря. Здесь были Леголас и Гимли с топором, и Хальбарад со знаменем, и Элладан, и Элрогир со звездами на лбу, и суровые дунаданы, следопыты севера, ведущие за собой большое войско Лебеннина и Ламедона - южных областей Гондора. А перед всеми шел Арагорн с пламенем запада - Андрилом, горящим огнем, восстановленным Нарсилом, смертоносным, как и в древности - на лбу его горела звезда Элендила.
И, наконец, Эомер и Арагорн встретились в центре битвы; опираясь на мечи, они взглянули друг на друга и обрадовались.
- Вот мы и встретились вновь, хотя все войска Мордора разделяли нас, - сказал Арагорн. - Разве я не говорил этого в Хорнбурге?
- Так вы говорили, - сказал Эомер. - Но надежды часто обманывают, а я и не знал, что вы и есть человек, предсказанный пророком. Но дважды благословенна неожиданность, и никогда не была встреча друзей более радостной. - Они пожали руки. - И помощь более своевременная, - добавил Эомер. - Но вы пришли не очень скоро, мой друг. Много потеряно, и большая печаль выпала нам.
- Тогда давайте мстить за нее, а не разговаривать, - сказал Арагорн, и они вместе поскакали в бой.
Им предстояла еще жестокая схватка и долгая работа: южане были храбрыми людьми, а отчаянное положение еще усилило их ярость; а люди востока были сильны и опытны в военном деле и не просили пощады. То тут, то там, у сожженной фермы или амбара, на холме или вокруг кургана, под стеной или в поле, они собирались и сражались, пока не подошел к концу день.
Наконец солнце зашло за Миндолуин, заполнив все небо огромным заревом, так что холмы как бы залило кровью; огонь отражался в реке, и трава Пеленнора краснела перед приходом ночи. В этот час закончилась великая битва на полях Пеленнора; и ни одного живого врага не осталось внутри Риммаса. Все были убиты или утонули в красной пене реки. Мало кто вернулся в Моргул или в Мордор, а в землю харадрим пришли только отдаленные слухи - рассказы о гневе и ужасе Гондора.»
«Властелин Колец: Возвращение короля»
Гхаш, находившаяся подле Повелителя, ощутила смерть Моргула не совсем так, как остальные семеро Улаири, захваченные горячкой битвы. Для нее он не ушел мгновенно, как виделось братьям: еще минут десять-пятнадцать она ощущала его присутствие в мире живых.
В первый миг Гхаш не поверила в происшедшее: как можно убить бесплотного призрака? Потом ужаснулась, вопреки своим мыслям, чувствуя уход Первого. Он умер не мгновенно. Лишь материальной плоти можно было нанести смертельный урон одним точным ударом, призрачная же плоть Улаири, не знающая физических ограничений и тления, распадалась медленно, шаг за шагом, ступень за ступенью, рассеиваясь по крупицами серым туманом в эфире мироздания.
Саурон сидел в высоком кресле, опершись локтями о письменный стол и закрыв лицо ладонями, и Гхаш откуда-то знала: Моргул еще и сейчас, когда она сама уже не слышит его, не ушел окончательно, и Повелитель говорит с ним. С безрассудной стремительностью, которая приходила к ней в перломные моменты, Третья, не испросив разрешения, слила своего сознание с сознанием Саурона.
«…Нет, Повелитель мой. Эта свобода долгожданна, и я воспользуюсь ею. Я ухожу.»
«Ты бросишь меня сейчас, когда один неверный шаг может решить победу мою или поражение?!»
«Прощай, Повелитель…»
Вмешательство Гхаш в беседу Саурон заметил мгновенно, и женщина отшатнулась от жара багровой ярости, вспыхнувшей в сознании Властелина из малой искорки гнева. Она попыталась объяснить, что подслушивала не из простого любопытства, но увидела Моргула так, как его видел Владыка Мордора - внутренним зрением Майя.
Король расслаивался, рассыпался, увядал, таял… Гхаш рванулась за ним, уже понимая, куда приведет Первого следующий виток дематериализации.
«Король! Постой!»
…Порывы ветра треплют полы черных плащей, порой они столь сильны, что грозят свалить тебя носом в острое крошево камней на земле, и устоять можно, лишь широко расставив ноги. Свет неба, залитого заревом пожара, искажает цвета. Скрип изглоданных деревьев режет слух.
Король-Чародей, придерживая полы плаща, норовившего надуться колоколом, и чуть сгорбившись, шел против ударов ветра, к радужному куполу, искрившемуся на горизонте. Не слишком быстро шел, но и не задерживался - как всегда, он без колебаний осуществлял принятое решение.
Гхаш бросилась за ним бегом. Пару раз не удерживалась на ногах, поскальзывалась и падала, но поднималась и продолжала бежать. Ветер закрывал ей глаза прядями ее же собственных растрепанных волос. Волосы лезли в нос и в рот, она отплевывалась, убирала их за уши…
- Остановись же, Король! Пара слов!..
Он остановился перед стеной радужного купола. Мгновение поколебался, взглянул через плечо на Гхаш, потом за грань купола и присел на ближайший валун.
Гхаш спешила, боясь, что он передумает и уйдет - сделает последний шаг, так и не выслушав ее. Но он дождался. Запыхавшаяся, она остановилась подле него, с трудом удерживая равновесие под шквальными порывами ветра.
Моргул молча смотрел на женщину, и черты лица его, не привыкшие к богатству мимики, сейчас выражали какое-то сложное, многогранное чувство, для которого Гхаш никак не удавалось подобрать определения.
Первый коротко вздохнул и похлопал ладонью в пластинчатой латной перчатке по гладкому крутобокому скату валуна радом с собой. Металл лязгнул о камень.
- Садись, Гхаш, - предложил он. - Что ты хотела спросить?
Она села, перевела дух. Подняла на Первого глаза, в которых плескались непонимание и страх.
Выдохнула:
- Почему? Брат мой, почему?!
Он отвел взгляд, но не достаточно быстро. Гхаш успела поймать отражение глухой, удушливой тоски в черных зрачках.
- Что «почему», Третья? Почему так случилось?
- И это тоже! Но, прежде всего: почему ты уходишь? И не говори мне, что спрашивать об этом я не имею права!..
Моргул смотрел в сторону.
- У меня нет выбора, Гхаш. Вы, Восемь, присягали Повелителю безо всяких условий, я же поставил одно, когда брал Кольцо…
Женщина недоверчиво фыркнула:
- Ты что же… хотел смерти?
- Да. Когда-нибудь. Все должно иметь свой конец, даже служение. Это закономерно.
Гхаш развернулась к Моргулу всем корпусом, но он сидел вполоборота, не глядя на нее.
- Это дерьмо, от которого за милю разит дурацкими принципами Верных, их рабской покорностью, - женщина нарочито расхохоталась, подавилась порывом ветра, ударившего ей в лицо, закашлялась и закончила: - …судьбе! При чем тут закономерность?!
Моргул смотрел за радужный купол. Гхаш не видела его лица, и мысль, что небытие может притягивать Первого, пугала ее.
- Философия, теология… Все эти споры - совсем не то, зачем ты пошла за мной, Гхаш. Верно?
- Отчего же?! - распалилась она, и цепко впилась пальцами в его локоть, заставляя обернуться к себе. - Если подобная дурь заставила тебя лишиться рассудка, я буду говорить именно об этом!
Он все-таки повернулся к ней. Аккуратно отцепил от себя ее руку и осторожно потер локоть, болезненно нывший после цепкого захвата пальцев.
- Не надо, Гхаш. Если бы у меня были сомнения, Повелитель остановил бы меня. Почему ты думаешь, что сможешь переубедить меня, когда я не послушал его?..
Вопрос кольнул Гхаш.
Почему?..
Она не думала, она действовала. Остановить Моргула, вернуть его было ее целью. Если бы она задумалась хотя бы на мгновение о том, что не удалось Властелину, она не решилась бы последовать сюда вслед за Первым.
Гхаш искусала губы, ища ответ, но он пришел сам в тот момент, когда она уже отчаялась.
- Я не хочу переубеждать тебя. Выбор можешь сделать только ты сам. Но я не плохо знаю тебя, Король, признай это… Я вижу, что ты и сам не хочешь уходить. Я вижу, что решение твое уйти не чистосердечно, потому ты и медлишь, потому и разговариваешь со мной. Ты хочешь остаться, и гонишь себя за Грань только усилием воли. Лучший ли это вариант?..
Теперь он взглянул ей в глаза, и Гхаш поежилась от того холода, которым тушил Король-Чародей искорку надежды, стремившуюся вырасти в его душе до размеров осознания.
- Ты видишь мои потаенные желания, Третья? - переспросил он насмешливо. - Занятно! Почему же я не знаю об их существовании?
- Потому что ты лжешь себе! - выкрикнула женщина, отшатнувшись на миг и снова пойдя в атаку: - Я не знаю, что держит тебя на Арде: верность ли Господину, заклятия ли его, вложенные в Кольцо, привязанность ли к нам, восьми: не смей врать, что ее не существует!.. незаконченные дела, сознание власти и ощущение своей нужности, которые можешь теперь потерять, я не знаю! Но я четко знаю одно - ты не хочешь уходить, Первый, ты хочешь остаться!
Гнев и радость (радостный гнев? гневная радость?) полыхнули в темных глазах. Моргул соскочил с валуна и встал напротив Гхаш. Поза его была почти угрожающей.
- Даже если бы ты была права, Третья, этот разговор бессмысленен. Я не могу остаться!
- И почему же? Почему?!
- Я уже мертв, Гхаш. Не жив. И не не-мертв. Просто мертв. Я уже не Назгул.
Гхаш тоже спрыгнула с валуна и шагнула к Королю-Чародею.
- Вот как? А я по-прежнему узнаю тебя, и знаю, что под перчаткой Кольцо на пальце твоем. Его сила еще не отнята у тебя!
Моргул отступил на шаг - ближе к грани радужного купола. Он склонил голову и снова не смотрел на женщину.
Ответил отрывисто, сквозь стиснутые зубы:
- Довольно, Гхаш. Хватит. Ты говоришь о том, чего не понимаешь.
- Так объясни мне!
Он молчал больше минуты. Стоял неподвижно. Наверное, он подозревал, что если сделает хотя бы движение в сторону купола, Гхаш предпримет все возможное, чтобы не дать ему уйти: ударит ли заклятиями, достанет ли оружие или просто повиснет на нем, вцепившись мертвой хваткой и не давая сдвинуться с места. Третья не была уверена в том, что ей удастся справиться с Первым Кольценосцем в открытом противостоянии, но она была готова попытать удачу.
Моргул окинул взглядом высокую фигуру Гхаш, казавшуюся хрупкой лишь тем, кто не ведал границ ее силы. На какой-то момент он даже усомнился: а сможет ли он сам справится с лучшей ученицей Черного Майя, пусть никто никогда и не называл так эту женщину. Дрогнул и отогнал сомнения. Сумеет. Вот только не хотелось бы драки…
- Похоже, мне не уйти отсюда, не накормив тебя манной кашкой очевидных истин! - губы его исказились, он насмехался над ним двумя, а не над ней одной. - Хорошо, я объясню тебе то, чего ты не захотела понять сама. У меня больше не тела, Гхаш, тела хотя бы относительно материального. Моя душа была разрушена слой за слоем, остался лишь дух - ядро мой сущности. Здесь, в этой прослойке мироздания нашего мира, мое разрушение задержано лишь по одной причине: этот мир порожден Черной Магией, он создан Властелином в тот момент, когда откованы были Кольца. Существование этой прослойки бытия связано с нами, с Назгулами. Этот мир был сотворен для нас! Он охраняет меня, как последний щит, от окончательной смерти. Души обычных людей уходят за Грань, минуя его, но мне Некрос предоставил защиту - последнюю, Гхаш! Каждый камень, каждое дерево и это горящее небо, Гхаш, помнят речитатив моих заклятий, знают того, кто подкармливал их веками, кто помогал продлить их существование!.. Они защищают меня. Но я не могу сидеть в этом коконе до Второй Музыки Айнур! Я не могу вернуться в реальность плотного мира, Гхаш, так что же мне влачить свое существование в этой пустоши вечность?! Я бессилен влиять на реальность Арды, лишь здесь при мне моя сила. Я бесполезен Властелину, пусть даже ты и права - здесь и сейчас я по-прежнему Назгул. А теперь подумай, Гхаш: вечность бездействия и бессилия или смерть и миры, что лежат за нею - что лучше?.. Я выбрал второе.
Плечи Гхаш давно уже поникли, из позы ушла агрессивность. Женщина стояла, понурив голову и разглядывая пыль и каменное крошево у себя под ногами, кутаясь в плащ.
Ответила она после недолгой паузы, негромко, размеренно и бездушно:
- Да, теперь мне многое стало понятней. Но, знаешь, Моргул, Повелитель не предлагал бы тебе остаться, если бы у тебя не было такой возможности. Возможность есть. Какая? Не знаю, но она есть, это точно. Почему-то ты отвергаешь ее. Почему? Не мое дело. Я сейчас уйду. Осуществляй твой выбор, если ты решился. На прощание скажу только - едва ли тебя существенно волнует мое мнение, и все же: - если ты шагнешь за Грань сейчас, не попытавшись отыскать иного решения, я назову тебя предателем и трусом… Трусом потому, что не приложил ты никаких усилий для обретения желаемого, испугался трудностей, выбрал легкий и очевидный путь, пойдя на поводу у слабодушия или глупости, проявленных тобой в юности… Предателем же… Я думаю, это не нужно конкретизировать. Мне останется только пожалеть того, кого еще недавно я считала честью называть своим братом. Прости, но большего возмездия я не могу придумать тому, кого считала равным - тому, в ком столь сильно ошибалась…
Гхаш отступила на пару шагов назад. Моргул стол молча, взгляд его был устремлен внутрь себя. Он никак не отреагировал на ее движение...
Гхаш канула обратно, в призрачную плоть души Улаири, и, едва пробудившись, дрогнула: Повелитель сидел на полу рядом с ней и держал ее прозрачную руку в своих ладонях.
- Он ушел? - вопрос был безэмоциональным и напоминал скорее констатацию факта.
Гхаш заворочалась и села, ощутив под собой деревянное покрытие пола.
- Не знаю. Я оставила его наедине с его собственными терзаниями, Господин мой.
Саурон резко поднялся с колен и отошел к камину, плевавшемуся синими искрами поверх витой решетки экрана.
- Значит, ушел.
- Может, и нет…
- Посмотрим.
Саурон смотрел в пламя камина. Гхаш молчала, не зная, как сформулировать ей вопрос: Ты что же не чувствуешь, не видишь его, Повелитель мой? Разве он ныне вне твоей власти?.. Или ты оставляешь на собственный его произвол этот выбор? Или не можешь помешать ему?.. Но она так и не оформила чувства в слова, не задала вопроса, лишь поднялась на ноги, подошла и встала рядом, коснувшись плечом плеча Черного Майя.
* * *
«Становилось холодно. Утром снова поднялся ветер, но на этот раз он дул с востока и вскоре стал довольно сильным. Все ночные наблюдатели исчезли, земля казалась пустой. К северу, среди отвратительных ям лежали первые груды и холмы шлака, разбитых камней и сожженной земли - рвота Мордора; на юге теперь уже гораздо ближе возвышался Кирит-Горгор; были видны черные ворота и две башни-зуба по обе стороны их. В последнем переходе капитаны свернули со старой дороги, изгибающейся на восток, избегая опасности, таящейся в холмах, и теперь приближались к Мораннону с северо-запада, как это сделал и Фродо.
Две огромных железных створки черных ворот под хмурящейся аркой были прочно закрыты. На укреплениях ничего не было видно. Все молчало, но выжидало. Итак, они подошли к концу своей безумной затеи и стояли заброшенные и маленькие, в сером свете раннего дня перед башнями и стенами, которые их армия не смогла бы преодолеть, даже если бы они привезли с собой осадные машины, а у Врага не было других сил, кроме охраны этих ворот. Но они знали, что все холмы и скалы вокруг Мораннона были полны скрытыми врагами, а затененные углубления за воротами были просверлены и полны дьявольскими изобретениями, и, стоя перед воротами, они видели, как парят над зубами башен Назгулы, как грифы; и они знали, что за ними следят. Но враг по-прежнему не подавал признаков жизни.
У них не оставалось выбора, кроме продолжения игры до конца. Поэтому Арагорн поставил войско в удобную позицию, разместив его между двумя холмами опаленного камня, нагроможденными руками орков за годы работы. Перед ними к Мордору уходило похожее на ров большое болото с парящей грязью и дурно пахнущими лужами. Когда все было приведено в порядок, капитаны поехали вперед к черным воротам в сопровождении большого отряда всадников, со знаменем, с герольдами и трубачами. Здесь были Гэндальф и Арагорн с сыновьями Элронда, и Эомер Роханский, и Имрахил; Леголаса, Гимли и Перегрина тоже попросили ехать, чтобы все враги Мордора могли быть свидетелями происходящего.
Они подъехали на расстояние крика к Мораннону, развернули знамя и затрубили в трубы; герольды встали и закричали:
- Выходите! Пусть выходит Повелитель Черной Земли! Над ним будет свершен суд. Ибо он вероломно напал на Гондор и разорил его земли. Король Гондора требует, чтобы он ответил за свои злодеяния. Выходите!
Наступило долгое молчание, со стен и от ворот в ответ не слышалось ни звука. Но у Саурона был свой план, и он хотел вначале поиграть с мышью, а уж потом убить ее. И вот, когда капитаны уже хотели возвращаться, тишина неожиданно прервалась. Послышался рокот больших барабанов, как бы гром в горах, а затем рев рогов, который потряс, казалось, камни и оглушил людей. Средняя дверь черных ворот со звоном отворилась, и появилось посольство Башни Тьмы.
Впереди на черной лошади возвышалась высокая зловещая фигура; лошадь была огромна и отвратительна. Морда ее напоминала пугающую маску в виде черепа, а не живую голову, а в глазницах и в ноздрях пылало пламя. Всадник был одет в черное, и у него был высокий черный шлем. Но это был не Дух Кольца, а живой человек. Это был лейтенант башни Барад-Дура, и имя его осталось неизвестным, и он сам забыл его и говорил о себе: "я - голос Саурона". Говорили, что это предатель, происходивший из расы черных нуменорцев; они поселились в Средиземье в годы господства Саурона и преклонялись перед ним, очарованные его злыми знаниями. И он поступил на службу Башни Тьмы, когда она восстала вновь, и благодаря своей ловкости заслужил расположение своего Повелителя; и он овладел волшебством и хорошо узнал характер Саурона; и он был более жесток, чем любой орк.
Именно он выехал из ворот и с ним был небольшой отряд солдат в черной одежде и единственное знамя, черное, но с горящим изображением красного злого глаза. Он остановился в нескольких шагах от капитанов запада, осмотрел их сверху до низу и рассмеялся.
- Обладает ли у вас кто-нибудь достаточной властью, чтобы говорить со мной? - спросил он. - Или хотя бы имеет достаточно разума, чтобы говорить со мной? Но ты, во всяком случае, - усмехнулся он, с презрительной улыбкой оборачиваясь к Арагорну. - Чтобы стать королем, нужно что-то большее, чем кусок эльфийского стекла или подобный сброд. Любой разбойник с холмов был бы лучшим королем!
Арагорн ничего не ответил, но их взгляды встретились, и мгновение они стояли так; и хотя Арагорн не двинулся и не брался за оружие, его противник дрогнул и отшатнулся, как от удара.
- Я герольд и посол, на меня нельзя нападать! - воскликнул он.
- Там, где исполняют этот закон, - вмешался Гэндальф, - существует также обычай, чтобы послы были менее высокомерными. Но никто не угрожает вам. Вам нечего опасаться, пока ваше поручение не выполнено. Но если ваш хозяин не обрел новой мудрости, тогда вы со всеми его слугами находитесь в большой опасности.
- Так! - сказал посол. - Значит, это твое дело, седобородый старик? Разве не слышали мы о тебе и о твоих блужданиях, о заговорах и помехах на безопасном расстоянии? Но на этот раз ты сунул свой нос уж слишком далеко, мастер Гэндальф; и ты увидишь, что происходит с теми, кто вмешивается своим глупым рассудком в дела Саурона Великого. И у меня есть кое-что, что я должен показать тебе - тебе в особенности, раз ты осмелился прийти.
Он сделал знак одному из солдат, и тот выступил вперед с узлом черной материи.
Посол развернул материю, и, к удивлению и отчаянию всех капитанов, он показал им вначале короткий меч, которым был вооружен Сэм, затем серый эльфийский плащ с эльфийской брошью и, наконец, кольчугу из мифрила, которую носил под одеждой Фродо. Тьма застлала их глаза, и в следующий момент молчания им показалось, что их сердца умерли, а последняя надежда исчезла. Пиппин, стоявший за принцем Имрахилом, шагнул вперед с криком горя.
- Молчание! - строго сказал Гэндальф и оттащил его назад, но посол громко рассмеялся.
- Значит, с вами еще один из этих чертенят! - воскликнул он. - Какая вам польза от них, я не знаю: но посылать их в Мордор как шпионов, превышает всякое наше представление о глупости. Но все же я его благодарю: теперь ясно, что это отродье уже видело эти вещи, и вы теперь напрасно стали бы отрицать это.
- Я и не хочу отрицать, - сказал Гэндальф. - Я знаю их и знаю их историю, чего вы, грязный рот Саурона, несмотря на свои насмешки, не можете о себе сказать. Но зачем вы принесли это сюда?
- Кольчуга гнома, плащ эльфа, меч давно погибшего Запада и шпионы из маленькой крысиной земли Удела - ну, не нужно! Мы хорошо их знаем. Может, тот, кто носил эти вещи, вам дорог, может, вам не хотелось бы его потерять. Если так, то принимайте быстрее решение своим жалким разумом. Ибо Саурон не любит шпионов, и его судьба зависит теперь от вашего выбора.
Никто не ответил ему: но он увидел, как посерели их лица от ужаса, и снова громко засмеялся: ему казалось, что дело идет хорошо.
- Хорошо, хорошо! - сказал он. - Он дорог вам, я вижу. И его дело такое, что вам не хотелось бы, чтобы он потерпел поражение. Да, это так. А теперь ему придется выдерживать медленную пытку, такую медленную, какую только позволяет искусство великой башни. И ничто его не освободит, разве что когда он будет окончательно сломан, он придет к вам, и вы увидите, что сделали. Так и будет - если только вы не примете условия моего Повелителя.
- Назовите условия, - спокойно сказал Гэндальф, но стоявшие рядом видели гнев на его лице, и он казался старым и сморщенным, согнутым и потерпевшим поражение. И они решили, что он примет условия.
- Вот они, - ответил посол и улыбнулся, оглядывая их одного за другим. - Сброд Гондора и его обманутые союзники должны немедленно отступить за Андуин, вначале дав клятву никогда больше не нападать с оружием на Саурона Великого открыто или тайно. Все земли к востоку от Андуина отныне и навсегда будут принадлежать исключительно Саурону. Земли к западу от Андуина до туманных гор и прохода Рохана будут платить дань Саурону, люди здесь не имеют права носить оружие, но могут сами решать свои внутренние дела. Но они должны будут восстановить Изенгард, который они бессмысленно разрушили; Изенгард будет принадлежать Саурону, и в нем поселится его лейтенант - не Саруман, но более достойный доверия.
Глядя в глаза послу, они прочли его мысль. Он будет этим лейтенантом, и все, что останется на западе, попадет под его пяту: он будет их тираном, а они - его рабами.
Но Гэндальф сказал:
- Это слишком большие требования за освобождение одного слуги. Ваш хозяин хочет получить взамен то, что ему иначе пришлось бы завоевывать. Или поля Гондора ослабили его надежду на победу в войне, и он начал торговаться? И если мы действительно ценим этого пленника так высоко, что помешает Саурону, главному предателю, и на этот раз сыграть свою роль? Где этот пленник? Пусть его приведут и отдадут нам, и тогда мы обсудим требования.
Казалось, что Гэндальф, внимательно следя за своим врагом, нанес ему сильный удар, и посол на мгновение потерял дыхание; но затем он снова засмеялся.
- Не перекидывайся словами в своем высокомерии с Голосом Саурона! - воскликнул он. - Ты говоришь глупости! Саурон ничего не дает. Если вы просите его о снисходительности, то сначала должны выполнить его требования. Вы слышали его условия. Принимайте их или отвергайте.
- Вот что мы примем! - неожиданно сказал Гэндальф. Он откинул свой плащ, и белый свет сверкнул, как меч в темном месте... Прежде, чем посол смог отвечать, Гэндальф отобрал у него вещи: кольчугу, плащ и меч. - Мы примем это в память о нашем друге! А что касается условий, мы отвергаем их полностью. Уходите, ибо ваше посольство окончено и смерть близка к вам. Мы пришли сюда не для того, чтобы обмениваться словами с проклятым предателем Сауроном, а тем более с одним из его рабов. Убирайся!
Посол Мордора больше не смеялся. Лицо его исказилось от удивления и гнева и стало похоже на морду хищника, который устремился к добыче и получил палкой по пасти. Гнев наполнял его, бессмысленные звуки ярости вылетали из него. Но он посмотрел на суровые лица капитанов, на их смертоносные глаза, и страх победил в нем гнев. Он громко крикнул, развернул свою лошадь, и весь отряд дико поскакал назад к Кирит-Горгору. Солдаты дунули в свои рога, подавая условный сигнал; и еще до того, как они доскакали до ворот, Саурон защелкнул свою ловушку.
Забили барабаны, взметнулись огни, большие двери черных ворот широко распахнулись. Оттуда быстро, как вода из поднятого шлюза, выходило большое войско.
Капитаны поскакали назад, и войско Мордора испустило насмешливый крик. Пыль поднялась в воздух, поблизости двинулась армия жителей востока, ждавшая сигнала в тени Эред-Литуи за дальней башней. От холмов с обеих сторон от Мораннона двигались бесчисленные орки. Люди запада оказались в ловушке, и вскоре их лагерь окружило кольцо врагов в десять раз и больше, чем в десять раз, превышавшее их число. Саурон принял предложенную приманку в стальные челюсти.
Мало времени было у Арагорна для организации сопротивления. На одном холме стоял он с Гэндальфом, и здесь прекрасно и отчаянно было поднято знамя с деревом и звездами. На другом холме стояли знамена Рохана и Дол-Амрота - белый конь и серебряный лебедь. На каждом холме воины построились кругом, глядя во все стороны и ощетинившись копьями и мечами. Но в направлении Мордора, откуда должен был прийти главный удар, стояли слева сыновья Элронда с дунаданцами, а справа - принц Имрахил и люди Дол-Амрота, высокие и прекрасные, а также гвардейцы башни стражи.
Дул ветер, пели трубы, свистели стрелы, но солнце опустившееся к югу, затянулось испарениями Мордора и сверкало сквозь дымку, отдаленное, тускло-красное, как будто наступил конец дня и, может быть, конец всего светлого мира. И из сгустившейся дымки вылетели Назгулы, своими холодными голосами издавая крики смерти; и всякая надежда погасла.
<…>
…Тут нападавшие ударили в них. Орки, задержавшиеся из-за болота, остановились и пустили в обороняющихся тучи стрел. Сквозь толпы орков вперед вышли, ревя, как звери, горные тролли Горгорат. Они были выше и шире людей и одеты только в сети из роговых чешуек; а может, это была их отвратительная шкура; они были вооружены огромными черными круглыми щитами и тяжелыми молотами. С ревом побрели они вброд через болото. Как буря, ударили они в линию людей Гондора, и удары лезвий о шлемы и копий о щиты зазвучали, как удары в кузнице, где куют горячее железо.
<…>
…Блеснул красный свет, и вот на самом краю пропасти, у самой щели судьбы стоял Фродо, черный на фоне зарева, напряженный, прямой и неподвижный, как будто превратившийся в камень.
- Хозяин! - закричал Сэм.
Фродо шевельнулся и заговорил ясным голосом, более ясным и сильным, чем Сэм когда-либо слышал; этот голос заглушил гул горы судьбы, поднялся до самого свода.
- Я пришел, - сказал Фродо. - Но я не сделаю того, для чего пришел. Кольцо мое!
И неожиданно, надев его на палец, исчез из вида. Сэм разинул рот, но крикнуть не успел: в тот же момент произошло множество событий.
Что-то яростно ударило Сэму в спину, и ноги его подкосились, он полетел в сторону и ударился головой о каменный пол. Черная фигура пролетела мимо него. Он лежал неподвижно, на мгновение все покрылось мраком.
Далеко отсюда, когда Фродо объявил Кольцо своим и надел его на палец, в самом сердце королевства Саурона, власть в Барад-Дуре была потрясена, и башня дрогнула от основания до гордой вершины. Повелитель Тьмы неожиданно узнал о нем, его Глаз пронзил все тени и увидел через всю равнину дверь и щель; в мгновение ока ему открылась вся глубина его заблуждений, и удушливый страх, как черное облако, поднялось в нем. Он знал, какая смертельная угроза нависла над ним.
Его мозг сразу отвернулся от политики, от сетей страха и предательства, от всех стратегий и войн; по всему королевству пробежала дрожь, рабы его дрогнули, армии остановились, капитаны застыли, лишенные воли, беспомощные и дрожащие. Они были забыты. Весь его разум, вся мощь, которой он владел, устремилась к горе. По его приказу с пронзительным криком быстрее ветра Назгулы, духи Кольца, устремились на юг, к Горе Судьбы.»
«Властелин Колец: Возвращение короля»
«Кольцо!»
Это был не зов, не приказ - в одно слово были вложены надрыв устремления, ярость и отчаяние, надежда и гнев.
Восемь Назгулов не услышали голоса Повелителя, удар его воли был настолько велик, что они приняли посыл его, как собственное желание, и развернули улагов к горе.
Содрогалась земля. Ородруин клокотал, выплевывая первые фонтанчики лавы, струйки ее бежали по склонам, оплавляя камень.
«Сэм встал. У него кружилась голова, и кровь из раны на лбу заливала глаза. Он пошел вперед и увидел странное и ужасное зрелище. Горлум на краю пропасти боролся, как безумный, с невидимым врагом. Он раскачивался взад и вперед, то подходя так близко к краю, что чуть не падал туда, то отодвигаясь дальше, падая на землю, вставая и снова падая. Он свистел, но не говорил ни слова.
Огни внизу проснулись в гневе, сверкнул красный свет, вся пещера наполнилась сиянием и жаром. Неожиданно Сэм увидел, как длинная рука Горлума протянулась ко рту, блеснули белые клыки и щелкнули. Фродо испустил крик. Он стоял на коленях на самом краю пропасти. Горлум, танцуя, как безумный, поднимал кверху откушенный палец с надетым на него Кольцом. Оно сияло живым огнем.
- Сокровище, Сокровище, Сокровище! - кричал Горлум. - Мое Сокровище! О, мое Сокровище! - Глаза его не отрывались от добычи, он сделал неверный шаг, пошатнулся на краю пропасти и упал с криком. Из глубины донесся его последний вопль:
- Сокровище!»
«Властелин Колец: Возвращение короля»
Гхаш не слышала братьев, лишь мелькнул впереди плащ Хильмора, ведшего своего улага в пике. Она была уже рядом с горой. Гнев и ужас Властелина гнали ее в пекло, не давая ни секунды размышлений.
И она рухнула вниз, не чувствуя жара, от которого вспыхнул огнем ее плащ, не слыша визга улага, пытавшегося повернуть назад, не замечая его судорог.
…Поймать! Поймать, Кольцо!..
Одна только мысль билась в сознании.
А потом…
Миг, и все изменилось. Она ощущала рядом братьев, но не так, как чувствовала их обычно, а так, как видела она Моргула, уходившего за грань бытия. И себя не узнавала она: огонь Ородруина проплавил призрачную плоть и обнажил то тело души, что стояло за нею. Но и оно уже тлело…
И все же Гхаш, стоя у последней грани существования, не взирая на жар вулкана, уничтожавшего само ее существо, искала лишь одного - способа выполнить последний приказ Властелина.
Гибли тонкие тела, ступень за ступенью проплавляемые магмой, но эфемерная плоть каждого из отгоревших тел несла на своем пальце узкое кольцо с лиловой вязью рун по ободку. И, прежде чем поняла Гхаш (впрочем, на этом уровне жизни у нее уже не было понимания), она призвала в себя, заглотила часть мощи расплавленного Кольца Всевластья, что дыбила ныне землю и пробудила Ородруин. Заглотила, впитала, приковала цепями к ядру неподверженного тлению духа, забрала, защитила, прикрыла… и потянулась за новой порцией. Семеро оказались рядом: они собирали, консервировали, впитывали и сохраняли исторгнутую силу Кольца Всевластья.
Но они не успевали вобрать в себя все, и трещинами раскалывалось жерло вулкана, тряслась земля, и живой огонь, требующий пищи, заливал Горгорат маревным озером…
«Послышался гулкий рев, языки огня лизнули своды. Гора затряслась. Сэм подбежал к Фродо, подхватил его на руки и оттащил от края. И здесь, на темном пороге Саммат-Наур, высоко над равнинами Мордора, его охватило такое удивление и такой ужас, что он стоял забыв обо всем и окаменев.
Он видел клубящиеся облака, и в их середине башни и укрепления, высокие, как горы, возвышающиеся над неизмеримыми подземельями; огромные дворцы и тюрьмы, безглазые тюрьмы, крутые, как утесы, зияющие ворота из стали и адаманта. Потом все исчезло. Башни упали, стены обрушились и растаяли, поднялись с ревом столбы дыма и пара. И вот за многие мили долетел рев, грохот, гул, земля дрогнула, равнина покрылась трещинами, из Ородруина вырвались огни. Небо разразилось громом и молниями. Вниз, как свистящие хлысты, упали потоки черного дождя. И в самом сердце бури, с криком, пронзавшим сердца, разрывая в клочья облака, ринулись Назгулы. Охваченные пламенем, они падали камнем, сморщиваясь и исчезая. Навсегда.»
«Властелин Колец: Возвращение короля»
Дрогнул фундамент Барад-Дур. Брызжа каменным крошевом, обламывались зубцы Черной Башни.
В страхе бежали орки и люди, но негде им было искать прибежища на залитой лавой равнине. Толстые стены, тронутые паутинкой трещин, дрожали от рева близкого к Башне вулкана.
Секунды?.. Минуты?..
И Барад-Дур рухнула, погребая под глыбами стен своих всех тех, кто не успел скрыться. От стеллы башни, пронзавшей облака, вниз, к оплавленному лавой фундаменту, осела черная твердыня, окутанная облаком мелкой пыли…
«Вокруг холмов все было покрыто войсками Мордора. Капитаны запада шли по дну в бушующее море. Солнце светило багровым светом, и от крыльев Назгулов тень смерти упала на землю. Арагорн стоял под своим знаменем, молчаливый и строгий, как будто погрузившись в мысли и воспоминания о далеком прошлом; глаза его сверкали ярче звезд в глубине ночи. На вершине холма стоял Гэндальф, белый и холодный, и ни одна тень не падала на него. Атака Мордора разбилась, как волна, об осажденные холмы, голоса ревели, как прибой среди утесов.
Как будто увидев что-то неожиданное, Гэндальф шевельнулся; повернувшись к северу, он взглянул на бледное ясное небо. Потом поднял руки и громким голосом, перекрывающим шум битвы, крикнул:
- Орлы летят!
И много голосов подхватило его крик:
- Орлы летят! Орлы летят!
Войско Мордора смотрело вверх, гадая, что может значить этот знак.
Летел Гвайхир, крылатый владыка, и Лендровал, его брат, самый большой из всех орлов севера, могущественный из потомков старого Торондора, который строил свои гнезда на недосягаемых вершинах Кольцевых гор, когда Средиземье было молодо. За ними быстрой длинной линией летели их подданные с северных гор, поднимая крыльями ветер. Прямо на назгулов устремились они, резко опускаясь с высоты, и ветер от их крыльев налетел на землю, как буря.
Но Назгулы неожиданно повернули, бежали и исчезли в тени Мордора, услышав внезапный ужас призыва Башни Тьмы; в тот же момент войско Мордора дрогнуло, страх и сомнение пронзили сердца солдат, их смех замер, руки задрожали. Власть, которая их толкала вперед, наполняла ненавистью и яростью, дрогнула, ее воля отвернулась от них; глядя в глаза своих врагов, они увидели в них смерть и ужаснулись.
Тогда все капитаны запада громко закричали, их сердца исполнились новой надеждой в самом центре тьмы. С осажденных холмов рыцари Гондора, всадники Рохана, дунаданы Севера ударили по дрогнувшему врагу, пронзая неприятеля острыми копьями. Но Гэндальф поднял руки и еще раз крикнул ясным голосом:
- Стойте, люди запада! Стойте и ждите! Это час судьбы.
И в этот момент земля у них под ногами дрогнула. Потом высоко над башнями черных ворот, высоко над горами поднялся черный столб, обвитый огнем. Земля стонала и тряслась. Башни зубов закачались и обрушились, могучие бастионы рухнули; черные ворота превратились в развалины; издалека то затихая, то вырастая, вздымались до облаков. Донесся гулкий рев, грохот, гул, и долгое раскатистое эхо ответило ему.
- Настал конец королевства Саурона! - сказал Гэндальф. - Хранитель Кольца завершил свой поиск.
Капитаны взглянули на юг, на землю Мордора, и им показалось, что там поднялась огромная черная фигура, увенчанная молниями, и заполнила собой все небо. Невероятно возвысилась она над миром, протянув на запад угрожающие руки, ужасные, но бессильные. И когда она наклонилась к ним в угрозе, подул сильный ветер и развеял ее по небу. Наступила тишина.
Капитаны склонили головы; а когда подняли их, враги бежали, и власть Мордора рассыпалась, как пыль по ветру. Как муравьи, когда смерть обрушивается на их раздувшееся жилище, сходят с ума, бесцельно бегают взад и вперед и умирают, так и создания Саурона: орки, тролли, укрощенные заклинаниями звери - безумно бежали туда и сюда; одни убивали себя, другие бросались в ямы, с криками бежали прятаться в норы и темные проходы. Но люди Харада, жители востока и юга, увидели свое поражение войне и великую мощь и славу капитанов запада. И те, кто долго и верно служили злу, ненавидя запад, были однако людьми гордыми и храбрыми, они собрали все силы для последней отчаянной битвы. Но большинство бежало на восток; а некоторые бросали оружие и просили о милосердии.»
«Властелин Колец: Возвращение короля»
Это было не хуже и не лучше, чем раньше.
…Властелин!..
Вопль Восьмерых рвался к поголубевшему небосводу бессильным воем, но уже не было гортани, чтобы исторгнуть крик, не было языка, чтобы направить звуки, не было призрачной формы, что рождала иллюзию существования, не было воли к борьбе - лишь воспоминание о ней, не было стремления к жизни - лишь память о том, что было некогда сделано, не было веры в сегодняшний день - лишь надежда на будущее.
Ты вернешься, я знаю... Ты всегда возвращался, мой Властелин...
А мы, Девять... Мы будем ждать тебя, как ждали прежде. Мы будем готовиться к твоему возвращению.
Пресветлые глупцы! Они не понимают... Как может лава причинить вред призраку? Глупо... Смешно... Безрассудно... Безумно... Нелепо!..
Гхаш неспешно плыла, отдавшись течению потока магмы.
Смешно!... Я просто отдохну немного... Посплю чуть-чуть, совсем недолго... Пару лет... Пару столетий...
Наивные слепцы, и не надейтесь, что избавились от нас! Придет Дагор Дагорат, и мы, Девятеро, встанем рядом с Повелителем!..
Она то ли плыла, то ли парила, подхваченная потоком магмы, и усталость затмевала ее сознание черным, словно южная ночь, забытьем.
Эпилог,
или
КАРМАННАЯ УТОПИЯ
Много в Мордоре древних отметин,
Помнят духи разрушенных стен,
Как казнен был без жалости Третий
И как Первого взяли в плен.
Прорывались через преграды
И несли людям правду вы:
Пятый - воин Этуру-Кханда
И Восьмой, что из клана Совы.
Ныне Мордор в прах обратился,
И не вспомнить уже никому,
Как Седьмой провидеть учился,
Как Четвертый ушел во Тьму.
На руинах - звездные блики,
Много лет минуло с тех пор,
Как Второй стал Магом Великим,
Как Девятый взошел на костер.
Память держится в сердце прочно,
Так же живы в сердцах людских
Тот, Шестой - целитель всеобщий
И Гортхаур - учитель их.
Знаю - время кольцом замкнется,
И вернутся из небытия
девять...
Верь же, Мордор, взовьется
Снова песня твоя!
Гакхан «Память Мордора»
Многочисленные члены ролевой команды "Тангородрим" одним весенним вечерком тусовались на квартире у своего бессменного идейного лидера и полководца Танга, умевшего при случае и по воле обстоятельств становиться то Мелькором-Морготом, то Сауроном Великим и Ужасным, то... хотя нет, на все следующие "то" роли были расписаны.
Именно о ролях и правилах отыгрыша, а так же о кодексе чести и моральном облике среднестатистического ролевика рассуждали сейчас изрядно подвыпившие и разморенные предгрозовой духотой орки, тролли, вастаки, харадрим, темные эльфы и даже парочка забредших на огонек умбарцев из маленькой, но гордой команды, которую Танг уже не первый год пытался влить в свои ряды.
- Вот ты скажи, Танг, - в который раз уже настаивал тролль Гоша, - бывают ли такие падлы?! И почему это я не должен их по косточкам разобрать, а косточки эти обглодать, что мне, как всякому уважающему себя представителю тролльей расы, положено?!
Танг, чаще именуемый "Сам", как за глаза, так и прилюдно (потому как, за пару дней общения с данной личностью становилось понятна невозможность отслеживания метаморфоз ее от Мела до Сау, а от Сау до просто Танга, который сначала подсадит в твой комп вирус, объест твой холодильник до пустых полочек, свернет тебе шею, а потом заставит тебя самого поверить, что так оно и было), рявкнул:
- Жрать будешь после! Я сам сначала андедов этих красноглазых перевешаю на лифчике их магуйши!
- А разве назгулы не бессмертные? - робко хихикнул, прячась за пивной бутылкой, новичок Морилон, темный эльф по квэнте.
- Что?!? - взревел Сам так, что зазвенела посуда в серванте, а у тангородримцев появилось жуткое желание выстроиться перед своим командующим, словно на плацу.
- Я это... пошутить хотел! - икнул перепуганный Морилон и поспешно отполз за широкую спину тролля Миши.
- Шутник... нашелся! - плюнул в сердцах Танг на пушистый цветной ковер, с утра пропылесосенный его неигровой матушкой.
Команда поспешно раздалась в стороны. Каждому второму из присутствующих было известно, что Сам учится плеваться ядовитой слюной или, на крайний случай, кипятком. К счастью, Макса Фрая из Танга пока не выходит, но мало ли что... подстраховаться никогда не мешает.
Пару минут в комнате царила напряженная тишина, а потом Сам, сплюнув для верности еще раз, сел в кресло, а тангородримцы облегченно вернулись к недопитому пиву и недоеденным чипсам.
- Может, с ними еще разок поговорить? - предложила черноволосая нимфеточка Ахэлэ, мнившая себя не только Голосом Самого по игре, но и местной Ниенной по жизни.
- А чего с ними говорить? - мрачно отозвался Сам, вслед за вспышкой ярости погрузившийся в невеселые думы. - Моргул же ясно сказал: не поедут они, дела у них...
- Какие это у них, интересно, могут быть дела в разгар сезона? - ехидно осведомился, тренькая на гитаре, Шут (иногда еще называемый Снагой, но исключительно за глаза и тем, кто бит был в этой жизни мало). - Сова у них, что ли, снова забеременела?
Район, вастак и "француз" по совместительству, залыбился:
- Не-е! Я бы знал.
- Если бы Сова, - подал голос чудо-зверь Уфрендюр, смотревшийся сейчас худеньким парнишкой с давно нечесаными светло-русыми патлами, - все было бы решаемо. Нам, в конце концов, вся Девятка на игре необязательна...
- Ну, положим, у Еретика сессия, - напомнил кто-то из харадрим.
- А, может, Моргулу отпуск в его шарашке не дают? - предположила сероглазая барышня полдюжины локтей в обхвате.
От предположения все отмахнулись: что отпуск - можно и отгулы взять.
- А ты с кем из них говорил? - спросила Ахэлэ, пододвигаясь к Тангу поближе и поглаживая его по плечу ласково так, словно опасного сумасшедшего. К слову сказать, желающих проделать подобный номер в комнате, кроме самой Ахэлэ, не наблюдалось.
Сам поднял на любовь всей своей жизни тяжелый взгляд.
- С Моргулом и говорил, с кем же еще?
- С Гхаш надо было поговорить, - наставительно изрекла девушка. - Или с Кхамулом. Каким местом ты думаешь, темный мой? Моргул у них, конечно, сейчас вроде как главный, но Назгулат-то Гхаш с Кхамулом собирали. Если их убедим, остальные не отвертятся. Телефончик помнишь? Дай, я позвоню...
Танг продиктовал телефон.
- Давай-давай, миротворица ты наша, - откомментировал Шут, извлекая очередной "бреньк" из своей многострадальной гитары. - И да поможет тебе Великая Сила!
- Великая Тьма, старфайтер недоделанный! - поправила Ахэлэ, направляясь к телефону.
- Громкую связь включи, - велел Сам. - А вы все - цыц!
Тангородримцы затихли, обратившись в слух всеми открытыми (а, может, и закрытыми тоже) частями тела.
Длинные протяжные гудки.
Щелчок - это сняли трубку.
- Да, слушаю.
Ахэлэ набрала побольше воздуха в легкие, словно перед нырком в глубокую воду, и защебетала:
- О Элвир-ГЛЮК, привет! Как дела? Назгулат там у тебя? Я не помешала?
- А, Ахэлэ... Привет. Помешала, вообще-то.
Ничуть не смущенная тонким намеком на то, что поздоровались - и ладно, пора бы прощаться, девушка продолжила:
- Элвир-ГЛЮК, будь добр, Гхаш к телефончику позови! Она ведь у тебя там?
Секундное молчание в трубке, потом:
- А зачем тебе? Если по поводу РХИ, то Первый уже говорил: мы не поедем.
Сказал, как отрезал. Но Ахэлэ не сдалась, только голос подмаслила и подсластила:
- А почему, Элвир, миленький? Ты же понимать должен, мы волнуемся! Ответ на заявку еще когда пришел? Вы же против не были. А теперь, за неделю до заезда нас так подставлять?.. Где мы назгулов-то на ваше место найдем? Хоть дело в чем, объясните...
- Не можем. Сказано "не можем"? Что вы в нашу личную жизнь нос суете?
- Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! - взорвался Транг. - Чего они о себе возомнили?! Да кто бы им назгулов играть позволил, если бы не команда?! Они бы портянки стирали и малолетних орков из себя корчили!..
- "Нашу личную жизнь"? - одновременно с первым возгласом Самого фыркнул Шут. - У них там что, коммуна?
- Да, тише вы! - шикнула Ахэлэ и в трубку: - Элвир, миленький... Элвир-ГЛЮК, ты еще там?
Напряженная звонкая тишина была ей ответом. Чуть позже все-таки проявился и голос:
- Мне там что-то, вроде как, послышалось...
- Не обращай внимания!
- Хм! А-то я уж было подумал, что ты мне переведешь... Ладно, цветик, пока! Некогда мне. Передавай привет всем нашим...
- Каким таким "нашим"?! - заорал Сам. - Скажи этим ублюдкам, Ахэлэ, чтоб выметались из команды! Посмотрим, как тогда они..!
- Да заткнись ты! - не выдержав, сорвалась на крик девушка и снова в трубку: - Подожди, Элвир! Элвир-сан, солнышко, пожалуйста, ну очень прошу, дай трубочку Гхаш...
- Дать-то я могу, - донеслось по громкой связи, - но нового тебе она ничего не скажет...
- Пожалуйста!
Тишина. Затем новый голос - женский:
- Ну, чего тебе, Ахэлэ? Ты русский язык перестала понимать? Сказано же тебе - мы заняты.
- Гхаш, сестренка, я так рада... Элвир тут не хотел...
- Мы с тобой кровь на брудершафт, вроде, не пили.
- Ну так, по Эмберу же.., - опешила Ахэлэ.
- Говори, чего надо. И громкую связь выключи - фонит. Я не Президент, чтобы на всю страну вещать.
Тангородримцы запереглядывались, а Ахэлэ покорно нажала кнопку. Команда затаилась, прислушиваясь к односторонним фразам разговора, темп которого заметно убыстрился.
- Гхаш, почему..? - говорила Ахэлэ. - Гхаш, ну, пойми, мы хотим знать... Какого черта, Гхаш?!.. Да... Да... Нет... Ты серьезно?.. Слушай, что за фуфло?!.. Ну, и катитесь вы!..
Девушка бросила трубку.
- Назгулат окончательно сбрендил, - сообщила она, обводя возмущенным взглядом компанию. - По ним психушка плачет!
И она, не сдержав нервические всхлипы, расхохоталась.
- Не понял, - нахмурился Сам.
Смех довел Ахэлэ до икоты.
- Ой, не могу! - простонала она. - Они решили... Ха-ха-ха! Она собрались... Вот умора! Они на юг отправляются... Ха-ха-... ах!
- В Сочи? - предположил кто-то.
- В Крым? - это другой, одновременно.
- В Мордор, - ответила, наконец, вразумительно Ахэлэ и сразу стала серьезной. - Наш Назгулат окончательно чокнулся со своим энергуйством. Я же говорила, что до добра это не доведет! Гхаш мне сейчас на полном серьезе заявила, что научилась открывать канал между мирами, и на игру они не поедут потому, что им домой надо, в Средиземье, в Мордор. Вот так!
Несколько минут тангородримцы потрясенно молчали. Потом тролль Гоша решил взять инициативу в свои руки:
- Слушайте, ребята, да им туда желтую карету вызывать надо. Адрес кто-нибудь знает?
* * *
- Элвир, у тебя на кухне есть чего попить? - осведомилась Гхаш, вскарабкиваясь с коленок и выпрямляясь в полный рост. - В горле пересохло.
- Тебе молочка или покрепче чего? - отозвался светловолосый назгул.
- Покрепче.
- Есть коньяк.
- Так налей, мучитель, чего стоишь? Ох, хреново мне... Сейчас бы эльфийской кровушки...
- Ребят, а, может, мы зря все это затеяли? - спросил Моро, сидевший на диване возле зашторенного окна. - Перессорились со всеми... А вдруг ничего не выйдет? Так хоть бы на игру поехали...
- Выйдет, - отрезал Моргул и продолжил созерцать клубы окутывавшего его сизого сигаретного дыма.
- Нечего тут панику разводить! - поддержала Первого Сова. - Ты, Седьмой, провидец или кто?
- Вот я и сомневаюсь...
С кухни вернулся Элвир с початой бутылкой коньяка и только вознамерился отыскать в баре коньячные стопочки, как Гхаш отобрала у него бутылку и приложилась прямо к горлышку.
- Эй-эй, сестренка, нам-то оставь! - вмешался в процесс пития Кхамул.
- Обломитесь! Вам за просто так, а я, может, на алкоголе работаю...
Бутылку у Гхаш все-таки отобрали. Моргул, самолично. С ледяным спокойствием он допил оставшиеся там два глотка и вернулся к своей сигарете, тлевшей в пепельнице.
- Работает она на алкоголе, понимаете! - сварливо отозвался Эрион. - Вместо того, чтобы сорокоградусный лакать, ты бы лучше задумалась, почему ничего не выходит?
Гхаш подумала.
- Света много. Мешает он мне.
Назгула скривились, и Еретик сообщил:
- Аргумент отвергается, как малосущественный.
- Может, мне в транс войти надо? - предположила Гхаш.
- В транс - не надо, - возразил от окна мрачный Пророк.
- Во-во, - покивал Сайта, - тебе не в транс, тебе в этот... как его там... в резонанс войти надо.
- И-и-и, точно! - всплеснула руками Восьмая. - Ты же должна видеть... ну, то место, куда мы направляемся, представлять его себе. А мы даже не решили, на какую именно Арду мы хотим попасть!
- Арда одна, - сообщил Моргул между двумя затяжками.
- Единственная, - поддакнул Еретик, любивший разнообразие, а потому менявший свою точку зрения по двадцать раз на дню, если только дело не касалось его религиозных воззрений.
- Как же так, единственная? - обиделась Сова. - Изначальная Профессорская - это раз, Ниенновская - два, Тайровская - три, Хелевская - четыре... А дальше по мелочи, сколько текстов - столько и Ард!
Восьмая была убежденной сторонницей теории бесконечности миров и отражений.
- Интересно, а чем так существенно отличаются Адры Ниенны, Хель и Тайэрэ? -саркастически осведомился Шестой.
- Да ничем, - отозвалась Вторая, устало усаживаясь на пол.
- Как это ничем? - возмутилась Сова, бывшая, кроме всего прочего, еще и убежденной ниеннисткой. - У Тайэрэ над текстами разве что онанировать можно, а Хель - сплошное подражание!
- Держи свое мнение при себе, - посоветовал Седьмой, любивший порой пририсовывать черным фломастером удавленников на проэльфийских обоях.
Эрион же рассудительно вопросил:
- А зачем ты тогда их в пример приводила?
Сова изготовилась произносить длинную тираду, но не успела.
- Закругляйтесь! - велел Моргул и затушил сигарету. - Гхаш, ты еще долго прохлаждаться будешь? Элвир, Еретик, занавесьте окно вот этим покрывалом, с дивана. Сова, давай на кухню живенько, а то мы тут с голоду подохнем. Моро, иди поспи пока, ты девчонок раздражаешь. Эрион, Сайта, составьте ему компанию. Кхамул...
И Первый мрачно уставился на Третьего, нежившегося в мягком кресле.
- Только не отжиматься, только не отжиматься! - завопил тот в притворном испуге.
- Ладно. Сиди уж!
- Хорошо, хоть строем ходить не заставляешь, - осклабился Третий.
- А надо бы, - мрачно ухмыльнулся Король. - Все, шпана, сгиньте!
"Шпана" изобразила высшую степень неудовольствия и разбрелась в тех направлениях, в которых была послана.
После того, как Элвир и Еретик споро занавесили окно темным покрывалом, в комнате воцарился полумрак.
- Еретик, спать иди, - велел Моргул.
- А я? - спросил Элвир, и, не получив отрицательного ответа, решил, что разрешение присутствовать получено.
Когда в комнате осталась лишь старшая четверка назгулов, Король подошел к недвижно сидевшей на полу Второй и легонько встряхнул ее за плечи.
- Эй, Гхаш, давай-ка объясняться.
Девушка подняла на Первого глаза, в которых стояли злые слезы.
- Не знаю я, ну, не знаю, почему не выходит!
Король отпустил ее, вздохнул и отошел к журнальному столику, на котором стояла пепельница. Кхамул в ответ на вопросительный взгляд сестры ободряюще ухмыльнулся, а Элвир предложил:
- Хочешь, я спою тебе?
- Спой, - всхлипнула Гхаш.
Четвертый взял гитару из угла комнаты, где она стояла за дверью, застегнутая в кожух, пристроился на краешке дивана и, подкрутив колки, запел. Голос его был высоким, чистым и звонким. Музыка лилась неторопливой и умиротворяющей мелодией.
Гхаш прикрыла глаза и задумалась.
...С чего все началось?
Конечно же, с толстых томов Толкина, снятых ею однажды с родительской книжной полки. А может быть еще раньше - с исторических романов и сборников фантастики? С монографий по эзотерике, оккультизму и ритуальной магии? С домашних курсов экстрасенса, которые проводил с малолетней племянницей добродушный седовласый дядя? С тренировок в клубе по фехтованию, куда Гхаш ходила вместе со сводным братом, которого тогда еще никто не называл Кхамулом? Или, может быть, с первого восхищения ночным безлунным небом, с первой неосознанной тяги к отрицательным героям книг и кинофильмов? Сейчас определить уже сложно.
В толкинистки Гхаш записали еще сверстники по школе, а на первую в своей жизни ролевую игру она поехала тринадцатилетней девчонкой. Годы шли, родители ждали, когда дочка распростится с подростковыми увлечениями, но она не желала взрослеть - точнее, не желала меняться в том направлении, которое прочили ей рациональные, живущие окружающим бытом родители. Воспитательные меры не помогали, ведь Гхаш всегда могла ускользнуть из-под чуткой родительской опеки под защиту старшего сводного брата, полностью разделавшего ее увлечения... Или, может быть, это Гхаш разделяла увлечения Кхамула вполне?
Гхаш взрослела - по своему. Училась, читала, познавала окружающую реальность, ее законы. И все-таки, больше окружающей реальности, ее привлекал мир, который родители называли "эти ваши сказки" - мир Толкина, и Игры, которые позволяли хоть ненадолго поверить, что ты находишься в ТОМ, вожделенном мире.
Гхаш была странным подростком - и девушка из нее выросла необычная. Целеустремленная и властная, балансировавшая на грани между мечтательностью и цинизмом. Волевая и усердная, когда дело касалось любимых и интересных занятий. Ленивая и отстраненно-равнодушная, если желания ее не согласовались с необходимостью, а доля "цивилизма" в поставленной задаче зашкаливала за пятьдесят процентов. Уверенная в собственном магическом потенциале. Легко увлекающаяся: порой ей в голову стукали такие мысли, от которых окружающим ее людям делалось дурно - как отговорить не понятно, а выполнять ее безумные желания себе дороже.
Например, однажды, накануне своего шестнадцатилетия, Гхаш пришла к сводному брату и заявила прямо с порога:
- Кхамул, я хочу перестать быть девственницей.
Брат опешил.
- Ну-у... А я-то тут при чем?
- Ты меня любишь?
- Ну... да. Конечно.
- Вот и помоги мне.
Разобравшись, чего именно хочет от него младшая сестренка, Кхамул разволновался. Попытался отговорить - не получилось. Попытался апеллировать к доводам разума - не услышала.
Только одно сказала:
- На каждой игре встречаются свои отморозки. Ты хочешь, чтобы меня какой-нибудь гопник под кустом изнасиловал?
Слабый, надо признаться, был аргумент, слабый...
Кхамул выпроводил сестрицу вон, но спустя полгода выполнил-таки ее просьбу. Случайно это как-то, неожиданно для него самого получилось: поссорился с подружкой, пришел к сестре излить душу и получить утешение: "Да что тебе эта метелка драная, Кхамул? Вон на Лизочку-Леголаса посмотри. Она, по крайней мере, миленькая..." Выпили, посидели, еще выпили. А родителей дома не было...
Надо сказать, что назгульские квэнты для себя брат с сестрой выбрали еще в отрочестве - и почти одновременно. Прорабатывали их сами, последовательно и детально, а когда им в руки попались Ниенновско-Иллетовские биографии назгулов, удивились до крайности. Квэнта Кхамула почти идеально отражала историю Денны, а порядковый номер Гхаш соответствовал Великому Магу.
В ту пору команда "Тангородрим" существовала еще в самом зародыше, и когда Кхамул заявил Тангу, что сам он и его сестра отныне назгулы, Сам не воспротивился. Предложил только подобрать Назгулат в полном составе: "А-то не солидно как-то без Моргула..."
И Кхамул с Гхаш начали собирать Назгулат.
Моргул нашелся не сразу.
Первым отыскался Элвир. Невысокий, тонкий, светловолосый - он даже внешне идеально подходил на роль ниенновского Звездочета. Учился в консерватории, а потому пел и играл (не только на гитаре) профессионально. Ему не сложно было отыгрывать мягкость в общении и сострадание - он, и в правду, так ощущал мир. Ощущал, вероятно, потому, что чувствовал за собой силу и мог позволить себе не демонстрировать всякому встречному и поперечному свою крутизну. Отец его был мастером спорта, имел черный пояс по каратэ и с трехлетнего возраста приучал мальчика ко всевозможным физическим тренировкам и восточным единоборствам. Только фехтованием Элвир не занимался - да он и не пытался понять, зачем людям нужно оружие - в игре ли, или по реалу - если для самообороны рук и ног зачастую более чем достаточно. Элвир обладал легким, неунывающим характером и был весьма смешлив: любое событие стремился обратить в шутку - только это одно, пожалуй, и отличало его существенно от Назгула с Мечом-Не-Знающим-Крови из «Черной Книги Арды». Был он, кроме всего прочего, бисексуалом, о чем, правда, подозревали немногие, поскольку Элвир никогда не гонял от себя стайки очарованных его внешностью поклонниц и не демонстрировал нравившимся ему парням из ближайшего окружения ничего, кроме дружеского приятия.
Вслед за Элвиром объявилась Сова - до умопомрачения хорошенькая девочка с точеной фигуркой и копной золотистых кудряшек. Она западала на Ниенну, чуть-что принималась цитировать "Черную Книгу Арды" и была абсолютно убеждена, что именно она-то и является новым воплощением Хонахта, Воина Клана Совы. Когда ей пытались деликатно указать на то, что в текстах столь любимой ею апокрифистки Хонахт - мужчина, она только фыркала, повыше задирала свой курносый носик и шелестела распечаткой коротенького рассказика "Легенда о воительнице" неизвестного автора. Однажды Гхаш, в силу своей начитанности любившая филологические диспуты, обратила внимание Совы на то, что стиль повествования "Легенды о воительнице" напоминает лишь очень отдаленно стили авторш ЧКА и выглядит, если совсем уж честно, неумелой подделкой и подражанием. Девушка взбеленилась и заявила, что рассказ этот - вероятнее всего, старый черновик Иллет или Ниенны - черновик, от которого авторы позднее отказались, пойдя на поводу у тусовочной общественности, считавшей, что среди назгулов не было женщин. Гхаш на такой ответ только руками развела, а Кхамул, напропалую ухлестывавший за Совой, шепнул сестре: "Она так ерепенится, словно сама этот рассказ сочинила." В последнем тезисе Гхаш усомнилась: к чему скрывать правду, если Назгулат не порицает, а наоборот приветствует людей, приходящих со своими собственными, не заимствованными квэнтами?
Третьем к команде прибился Сайта. Он, собственно, был протеже Танга, и Сам направил его в Назгулат, пребывая в озабоченности по поводу медленного темпа набора отряда. Сайту Гхаш и Кхамул приняли не сразу. Ну, не нравилось им бездумное копирование образа ниенновского персонажа новым кандидатом! На вступительной беседе Сайта отбарабанил свою квэнту, как по писанному, а на предложение придумать что-нибудь свое ответил категоричным отказом. Отказался он не потому, что очень уж любил Ниенну - скорее, наоборот, а потому, что придумывать что-то новое ему было в напряг. Так и остался Сайтой. Приходил на все собрания Назгулата, сидел тихо, слушал, вставлять свое мнение не спешил. Постепенно к нему привыкли. И, в конце концов, Гхаш сказала Кхамулу: "Ну, возьмем его, что ли? Чего человек мается..." Кхамул не возражал, тем более что, успел на опыте выяснить, что Сайта - отличный собутыльник, драчун и бабник. Общие интересы примирили Кхамула с кандидатурой нового назгула, да и внешне Сайта неплохо подходил для избранной роли: высокий широкоплечий качок, и даже в волосах есть скрытая рыжинка.
Потом появился Моро. Впрочем, сам он предпочитал, чтобы его называли Мор-Ромэн. Ниенну он не любил категорически, о чем и заявил прямо с порога. Себя он ассоциировал с Седьмым Назгулом по Тайэрэ, так как заканчивал архитектурный факультет Художественного Училища. На все уверения Совы, что Тайровские квэнты назгулов взяты "с потолка", он выдавал только длинные непечатные тирады по поводу Ниенны и тащащихся за ней на поводке романтических дурочек. Гхаш сразу понравился этот сутулый высоченный парень с вечно недовольным выражением на унылой лошадиной физиономии. Мор-Ромэн обладал забавно извращенным чувством юмора: он никогда не смеялся над тем, что остальным казалось смешным, зато зачастую веселился от души там, где нормальным людям хотелось злиться или плакать. Новый член Назгулата обнаружил интерес к эзотерическим изысканиям Гхаш, а вскоре признался, что владеет основами гипноза и неплохо знаком с НЛП. Еще он имел интерес ко всевозможным гаданиям и очень пристойно умел трактовать расклады Таро. Все смешки, мол "не мужское это дело", Мор-Ромэн пресекал решительно и однозначно, но так и не смог отучить тангородримцев величать его Моро. "Провидца" он спускал только Назгулату, остальные, решавшиеся назвать его так, были закономерно нещадно и неоднократно вразумляемы - словесно или телесно, в зависимости от ситуации.
Моргула Кхамул откопал на одной мелкой игре, где тот с хилой горсткой сподвижников выносил крепости одну за другой до тех пор, пока не наткнулся на тангородримцев. Этот высокий длинноволосый парень, прошедший Чечню и демобилизованный по ранению, искал в играх отдушину... Чему? Быту? Воспоминаниям? Последнее, все-таки, вряд ли. Не заметно в нем было ни склонности к рефлексии, ни явной нервозности. Ему было под тридцать - самый старший в команде. По профессии он был инженером. По настоянию Назгулата он прочитал все имевшиеся в электронной библиотеке апокрифы и продолжения Толкина, но ни в одном из них не нашел себя, как некоторые (в частности, Сова) надеялись. Он откликался на Хэлкара и Аргора, он откликался на Тиндомэ - с равной неохотой. И вскоре прекратились попытки называть его одним из этих имен. Моргул, Король, Первый, Ангмарец - такова была его натура, и стиль поведения его претерпевал малые изменения от игры до жизни. Он был внимателен к нуждам и желаниям Назгулата, отстраненно-равнодушен со всеми остальными. Он умел приказывать, умел руководить. Гхаш и Кхамул без споров уступили ему лидерство в группе, словно так оно и должно было быть.
Целителя в Назгулат притащила Сова. Эрионом он назвался, конечно же, с ее подачи, но врачом был взаправду - учился на последнем курсе Мединститута, специализировался на хирургии. Ничем непримечательная внешность - только цепкий взгляд, зеркальный и острый, словно скальпель. Не смотря на внушения, произведенные Восьмой, в команду он пришел со свой квэнтой. (В частности, он заявлял, что умеет убивать прикосновением. Конечно, подобную фишку ему ни на одной игре отыграть не позволили.) Только имя он оставил по Ниенне. Когда его спросили, почему, пожал плечами: "Какая разница, как называть? У меня имена плохо придумываются... Пусть так останется, у Профессора-то имена вообще не названы."
Еретик был взят на роль в связи с недокомплектом Назгулата к первой их совместной игре. Был взят, хорошо отыграл роль да так и остался в команде. Менестрель не из последних, хотя до Элвира ему было, конечно же, далеко. Легкий, стремительный в словах и движениях. Лишь порой в нем был заметен некоторый экстатический надлом - почти религиозное страдание. Он восхвалял Тьму и одновременно шел на поводу у стыда и совести. Завзятый геймер и интернетчик, балующийся хаком. Поклонник японской аниме и вообще всего японского. "Самурай в душе!" - как заявлял он сам с неизменной улыбкой, чуть-что начиная напевать, подыгрывая себе на гитаре: "Я шел в последний бой с двумя мечами..." Любвеобильный - юбки ни одной не пропустит. Однако в каждой женщине он искал идеал, ему лишь одному ведомый. Его деликатность, почти рыцарственность в общении с женщинами, стала притчей во языцах. Он пытался клеиться даже к Гхаш, но она скоренько засадила его за чтение "Некрономикона", отчего его интерес ко Второй затух так же быстро, как и появился. Он был стремителен в интуитивном прозрении, и восхищался сладострастием химер, призываемых ночной тьмой в его сны. Душа его и тело искали идеала, он был неистов и прям, и шел по пути Тьмы, отрицая Свет, не только по игре, но и в реальности. Был он, кроме всего прочего, сатанистом, а так как Назгулат не по воле организаторов, а по необходимости получился прониенистким, прозвище "Еретик" закрепилось за ним сразу и намертво. Кто-то из тангородримцев назвал его так на той игре, где Назгулат первый раз участвовал в полном составе, а дальше - уже не отбрехаешься. Впрочем, Еретик возражать и не собирался - псевдо ему нравилось.
Назгулат, создававшийся первоначально для целей сугубо прикладных, вскоре стал неразлучен. Команда встречалась почти ежедневно, чтобы разделить между собой замыслы и начинания, чтобы обсудить последние тусовочные события или прочитанные книги, чтобы поделиться проблемой, которую не выскажешь родителям, сокурсникам или сотрудникам по работе, и услышать совет, чтобы просто поболтать ни о чем и помаяться дурью, чтобы попеть, выпить или провести очередную удуманную Гхаш мистерию.
Они все были по своему одиноки - начиная от замкнутого в себе Моргула и заканчивая экстравертированным Элвиром. И Назгулат стал для них домом, прибежищем от неудач, местом, где можно было не опасаться остаться неуслышанным. Медленно, постепенно игровое братство превращалось в неигровую общность друзей.
Все девятеро носили одинаковые серебряные кольца с тонким витиеватым узором, похожим на руническое письмо. Кольца были куплены в обычном ювелирном магазине перед второй совместной игрой.
...Дебаты о том, какими должны быть Кольца, в Назгулате длились долго. Сова, конечно же, настаивала на трактовке Ниенны, но Гхаш возражала против инкрустации камней. "Кольцо и перстень - это разные вещи," - говорила она. Кхамул сомневался, что в английском языке существуют подобные тонкости, но с сестрой не спорил: ему тоже отчего-то казалось, что Кольца должны быть гладкими. Сова настаивала, что Кольца нужно делать на заказ - никакого ширпотреба, но Эрион хмыкал: "Какая разница? Содержанием их все равно не наполнишь, главное - чтобы вид у них был пристойный." Дебаты завершились прямо перед самой игрой. Моргул, получив зарплату, привел всю команду в ювелирный магазин и велел: "Выбирайте". Ох, и удивленно же посмотрела продавщица на Первого, когда он указал ей на простенькую серебряную модель: "Девять штук. Подберите размеры"...
Назгулат все больше отдалялся от основного контингента "Тангородрима", и Танг стал все чаще замечать неуловимо проскальзывавшее в поведение всех девяти назгулов высокомерие с оттенком жалости: "Вы нас не поймете".
Менялись они и чисто внешне, хотя и казалось это невозможным. Говорят, близкие люди в результате долгого общения становятся похожи друг на друга. Говорят, что мы склонны неосознанно копировать манеру поведения значимых для нас людей. Именно это и происходило с Назгулатом. Схожее выражение лиц, зеркально похожие жесты, одинаково интонированные голосом фразы. Спустя два года с момента своего образования Назгулат производил пугающее впечатление на тех, кто не знал их прежде, и столкнулся вдруг со всеми ними сразу. Нет, конечно, они не казались близнецами, но вот вариативной копией одного человека выглядели вполне. Неприятное впечатление на окружающих производила также их манера речи: один мог бросить незаконченную фразу, а другой тут же продолжить ее с места обрыва так, точно мысль была его собственной.
Они давно забыли "цивильные" имена друг друга, и порой, казалось, на полном серьезе звучало: Король, Провидец, Маг...
А потом появились сны - навязчивые, ночь за ночью. Порой им снилась всякая белиберда, словно рваные кадры кинопленки, порой - многоцветные событийные витражи, но неизменно местом действия была Арда.
Днем же в их мыслях, а порой и в речевых аргументах все более доминировал один - "Я же Назгул".
И однажды Еретик с обычной своей чуть кривоватой улыбочкой высказал ту мысль, что неоднократно уже мелькала у всех девятерых - но была насильственно изгнана:
- Ребята, а вам не кажется, что мы медленно, но верно сходим с ума?
- Нет, - ответила Сова. - Мы точно назгулы.
Но Элвир отвел глаза, Мор-Ромэн скривился так, словно съел кислятину, а Кхамул предложил Еретику выпить и не задавать больше некорректных вопросов.
Вот тогда-то Гхаш и решила: почему не попробовать?
- Мы и так уже слишком заигрались, - сказала она брату. - Хуже не будет. А вдруг получится? Говорят, если сильно веришь, если очень хочешь, желание обязательно сбудется.
И самым важным - с трудом постижимым умом обыденным - было в этой истории то, что Назгулат согласился с предложением своего мага. Для каждого из Девятки сказать "да" на предложение Гхаш было равносильно тому, чтобы встать голым посреди улицы и заорать: "Заберите меня в психушку!" И все-таки они согласились - позволили себе поверить, что ПОДОБНОЕ возможно...
...Музыка смолкла. Гхаш прервала размышления и открыла глаза.
- Еще? - спросил Элвир.
Гхаш отрицательно качнула головой.
За окнами смеркалось.
Поужинали на кухне за широким столом, покрытым цветастой скатертью. Отчаевничали и снова собрались в большой комнате Элвировской квартиры, опустевшей с отъездом его родителей в отпуск.
- Ну что, попробуем еще раз? - как-то неуверенно спросила девушка.
Моргул подбадривающее кивнул.
* * *
...Мхом поросли развалины Барад-Дура. Растрескались под дождем и ветром гигантские каменные глыбы городской стены. Плющ обвивает проржавевший обломок железных ворот, ушедший в землю. Закатными сполохами розовеет небо на горизонте, но облака закрывают солнце и отраженный лик луны в свите расцвечивающих небо звезд...
"Как странно!.. Значит, все это не было сном, фантазией, детскими играми?.."
"Странно другое. Так долго мы могли сомневаться в реальности собственного бытия, не смешно ли?"
"Кстати, Совы с нами нет. Вы не заметили?"
"Сова-то ладно... Проигралась, и будет! А вот где Хильмор? Это важнее."
...Стремительные порывы ветра взметают серую пыль плато Горгорат. Затянуто низкими тучами небо. Тонкой струйкой дыма курится вулкан на горизонте...
Тихое безмолвие владеет сознанием восьми, каждый погружен в собственные мысли, уединен с ними и закрыт от других. Однако звонкий голос, доносящийся будто бы издалека - если может быть звонким мысленный призыв - настигает Назгулат одновременно:
«Эй! Да откликнитесь же вы, привидения неумытые!»
Ответный возглас вырывается у всех восьмерых одновременно - рвется навстречу, преодолевая мили.
«Шесто-о-ой?.. Хильмор?! Ты ли это?»
«Я! А кто же еще? Вы Балрога что ли ждали?»
Смешок одного подхвачен общим смехом.
«Вы все-таки вернулись! - не смолкает Шестой. - Я так долго ждал, что почти уже начал отчаиваться…»
«Как долго?» - с жадным затаенным трепетом переспрашивает Гхаш.
«Постой, сестра! - осаживает ее Кхамул. - Эта инфа от нас никуда не убежит!.. Ты лучше скажи, принц, ты, что же, все это время… здесь был?»
«И до нас когда доберешься?» - встревает менестрель.
Хильмор ответил сначала на последний вопрос, затем лишь - на первый.
«Я давно в пути. Я чувствовал ваше приближение… Сейчас я… в общем, раньше это была центральная область Каленардона. Подождите пару часов, я поспешаю!.. Что же касается моего местопребывания, то я был здесь все эти… очень давно. А вот где были вы, хотел бы я знать? Я совсем уж было решил, что вы ушли на Путь Людей и никогда не вернетесь… Меня тоже тянуло куда-то, засасывало… но только поначалу…»
«Толика крови Майя привязала тебя в Арде,» - Мор-Ромэн переглянулся с собратьями и кивнул в подтверждение собственных слов.
«Может, и так! - легко согласился Шестой. - Вы бы знали, как я рад вас всех слышать!.. Все это время я надеялся только на одно: вы воплотитесь не в разных мирах, вы не забудете себя, отвергая прошлое. Мои призывы были услышаны: вы вернулись все, даже Моргул!..»
«А что со мной не так?» - чуть раздраженно отозвался Король.*
Семеро переглянулись, чувствуя согревающую поддержку восьмого.
«Теперь уже все в порядке!» - ответила за всех Гхаш.
Первый, демонстрируя недоумение, которое не могло быть искренним, коротко пожал плечами.
«Ну, ладно, дождитесь меня, - подвел итог беседе Хильмор. - Я скоренько!»
…Усиливающиеся порывы холодного ветра не трогают кожи Не-Мертвых прохладой, не освежают лиц, не вызывают мурашек. Серой пыли не запорошить глаза, горящие алыми угольями в сгущающемся вечернем сумраке. Скольжение, перетекание призрачных фигур меж поросших травой и мхом, раскрошенных щебнем руин некогда могучей твердыни подобны наваждению, обманке, а не реальному порыву движения живого человека. Лиловая вязь проступает на ободках узких колец…
У Гхаш в очередной раз хватает бестактности высказать вслух мучающих восьмерых вопрос:
"Так все-таки, когда мы вернулись? Или, точнее, мы вернулись в когда?.."
"И что нам делать?" - после секундного колебания поддерживает ее Лингул.
Неуверенно отзывается Мор-Ромэн, подняв взгляд к пасмурному небу, затянутому низкими тучами:
"Если я помню все правильно, сила Единого Кольца в нас. Наши души впитали Его гибнущую мощь. Мы сберегли ее впреки законам пространства и времени… А, может быть, и благодаря им…"
Моргул заканчивает мысль провидца с неизменным хладнокровием своим, которое не может, однако, замаскировать недоброй усмешки тонких, сарказмом скривленных губ:
"И вы вольете сохраненную силу Кольца в новую форму, которую создаст Властелин. Кровь за кровь, не так ли? Надеюсь, мы с вами еще не разучились чтить этот принцип… Мы будем ждать возвращения Повелителя и готовиться к нему. Как всегда."
2002-2003 гг.
* По настоянию тех, кто уже читал мой текст, даю пояснение по поводу ситуации с Моргулом. Хотя мне-то лично хотелось оставить здесь знак вопроса… Ну, да ладно: в конце концов, все, написанное ниже - исключительно мои фантазии! Итак, на мой взгляд, существует два варианта того, что произошло с Моргулом после того, как Гхаш, поговорив с ним, ушла. Первый вариант: он изменил свое решение и начал искать способ остаться в Арде. Возможно, что он просто не успел этого выхода найти, так как со штурма Минас-Тирита до уничтожения Кольца Всевластья прошло меньше десяти суток. Второй вариант: все это время он размышлял; никак не мог выбрать из двух вариантов пути один. Мне хотелось бы верить в первый из высказанных мной вариантов, но второй также возможен, поскольку Моргул в моей интерпретации получился, согласитесь, выраженным флегматиком. В любом случае, когда Некрос исчез вслед за разрушением Кольца Всевластья, Моргул находился в нем и по-прежнему оставался Назгулом. То есть он ушел на перевоплощение вместе со своим Кольцом - так же как и остальные Улаири; ушел, как Назгул, а не как человек. Ну, а почему не разрушились Назгульские Кольца, я думаю, пояснять не надо?..