Ash-kha

КРОВЬ ЗА КРОВЬ

СОДЕРЖАНИЕ:

От автора
1. Гхаш. 1586 год Второй Эпохи
2. Первая кровь. 1587 - 1600 годы Второй Эпохи
3. Кольца. 1600 - 1699 годы Второй Эпохи
4. Девять. 1700 - 3261 годы Второй Эпохи
5. Нуменорэ. 3262 - 3319 годы Второй Эпохи
6. Последний Союз. 3320 - 3441 годы Второй Эпохи
7. Одиночество. 1 - 1979 годы Третьей Эпохи
8. Возвращение. 1980 - 2059 годы Третьей Эпохи
9. Бдительный Мир. 2060 - 2849 годы Третьей Эпохи
10. Темная держава. 2850 - 3017 годы Третьей Эпохи
11. Война Кольца. 3018 - 3019 годы Третьей Эпохи
Эпилог, или КАРМАННАЯ УТОПИЯ

 

"Что по-вашему отличает хорошего слугу от плохого?.. Дар предвидинья. А я - хорошая служанка, и не просто хорошая служанка, я - лучшая, я - идеальная служанка. Я знаю, когда хозяева захотят есть, и я готовлю еду; я знаю, когда они устанут, и расстилаю кровать.

<...>

Вы меня не расслышали. Я - идеальная служанка. У меня нет своей жизни."

миссис Уилсон "Госфорд-парк" Роберта Олтмана

 

От автора

Автор честно признается в том, что сам не знает, каким таким образом (а, может, и в правду, подсвечником?) написалась у него вся нижеследующая масштабнейшая белиберда. Поскольку текст был написан, что называется "на одном дыхании", автор не претендует на доскональное соответствие духу и букве Профессора (хотя и старался автор это соответствие выдержать), а также на незамутненную оригинальность собственных идей. Автор сразу же откровенно заявляет (чтобы вопросов потом не было), что в данном сочинении присутствует перекличка с апокрифистами (в частности - с Ниенной, Хель Итилиенской и Тайэрэ) и некоторыми приколистами (многими; узнать не трудно), а порой и откровенное заимствование мыслеформ, как у апокрифистов, так и у приколистов, и даже, у стихотворцев от толкинизма.

Честно говоря, причина, заставившая меня переплести в своем тексте многие идеи, высказанные моими предшественниками, такова: «К чему спорить: кто прав, кто виноват? Зачем брать профессорский текст или один из апокрифов за истину и отрицать остальные, как не достойные доверия фантазии? Истина рождается в сумме правд.» В определенной степени, сочиняя данный текст, я занималась именно элементарным сложением, пытаясь найти точку соприкосновения работ Дж. Р. Р. Толкина, апокрифов и приколов — вычленить зерно Истины.:)) Насколько задача мне удалась, не мне судить.

Автор очень старался не скатываться на откровенные извраты, но если уж проскользнуло (то есть, я даже знаю, что проскользнуло, и неоднократно, и много где) - простите уж, обижать никого не собиралась!

Многие имена героев были взяты, что называется "с потолка", или притянуты за уши, а потому не стоит под них подкапываться: они и без того держаться нетвердо...

Как уже говорилось ранее, автор излил свои фантазии на одном дыхании и лишь в середине предпоследней главы запнулся, источил пыл и сумел вернуться к сочинительству лишь спустя пару-тройку месяцев — и то, каждую фразу приходилось словно клещами из себя вытаскивать!.. Автор сам чувствует, что ближе к концу сочинения он начал, что называется, "исписываться": расклеился сюжет, откуда-то вылезла мелодраматичность, образы стали повторяться, а цитаты и заимствования у коллег участились. В последней главе, так вообще, объем цитат превышает раза в два объем моего текста; причина этого, я думаю, понятна: зачем описывать те же самые события, что представлены подробно в текстах Профессора, почти так же, лишь чуть с иным разворотом, если можно перечитать текст «ВК» и все вспомнить? Заранее приношу свои извинения за все выше перечисленное! Но если бы я не дописала это так, как есть - я думаю, я не дописала бы этого вообще...

Касательно эпилога: просьба не искать прототипы вымышленных персонажей в нашей сегодняшней реальности. Образы эти собирательные, можно сказать, утрированно архитипические.

О переводах: Мне не слишком нравиться тот конкретный перевод «ВК», который мне пришлось использовать, но в электронном варианте у меня наличествовал именно он, а набивать цитаты самостоятельно было бы, согласитесь, утомительно. Поэтому, в отдельных случаях (как, например, с Глорфиндейлом, названным Всеславуром) я меняла в тексте только отдельные, режущие взгляд слова. И, вообще, я, давая цитаты, переплела вариации разных переводов настолько, что порой сама начинала запутываться (например, почему-то совершенно перестала склонять, точнее умножать "харадрим" – может, это было и правильно?..). Возможно было, конечно, привести все многообразие переводов к единому знаменателю, но лень, как известно — вторая натура…

Повесть создавалась автором для удовлетворения собственной АРДАмании и не преследовала никаких иных целей.

Свой собственный взгляд на бытие в данной повести (Или, все же, романе? Ишь ты, накатала-то сколько, самой страшно!) я попыталась урезать до минимума, но все же клирик не может предстать воином-наемником, сколько бы он ни старался...

P.S. - Да, и еще одно... Вопрос насчет "орихалка", неоднократно упоминаемого в тексте. Автор признает, что термин этот появился лишь для обозначения связи (возможно, существующей только в представлении автора) между Аталантэ и Атлантидой. Если для читателя не существует очевидной связи между миром, в котором мы все с вами на нынешнем отрезке времени родились, и вселенной, созданной Илуватаром - замените орихалк бронзой, так будет более рационально, или мифрилом, так будет более фэнэзийно (да и ближе к истине, наверное)...

 

1.

Гхаш

"1200 год Второй Эпохи - Саурон пытается совратить народ Эльдар. Гил-Гэлад отказывается от его помощи, но кузнецы Эрегиона соглашаются. Нуменорцы основывают гавани на побережье.

Около 1500 года В.Э. - Эльфы-кузнецы под руководством Саурона достигают совершенства. Они начинают ковать Кольца Власти."

"Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи."

"Охотнее всего внимали речам Саурона в Эрегионе, ибо жившие там Нолдор неустанно горели желанием совершенствовать искусность и тонкость своих творений."

"О Кольцах Власти и Третьей Эпохе"

1586 год Второй Эпохи

По лесной дороге, освещенной последними лучами заходящего солнца, ехал всадник. Его конь - высокий жеребец, черный, словно южное ночное небо, длинноногий, серогривый и гладкошерстный - вероятно, проделал нелегкий путь. Он то и дело пытался сбиться с рыси на шаг и клонил голову к земле, лишь изредка встряхивая длинной шелковистой гривой.

Всадник был одет с изяществом Перворожденных: легкая блуза и брюки серебристо-стального цвета, высокие мягкие сапоги на тонкой подошве (в таких, только что с дамами танцевать, а не по лесам шататься) и длинный черный плащ с капюшоном, сколотый у горла серебряной фибулой тонкой чеканки - кленовый лист с отчетливо видимыми прожилками и мелкими вкраплениями прозрачных камней. Кроме фибулы, в одежде странника не было никаких украшений, и все же его наряд казался каким-то неуместно праздничным, искусственным, чуждым среди сумеречности дикого леса, среди шелеста древесных крон и горьковатого аромата цветущих трав. Серые перчатки, обтягивавшие узкие тонкие руки странника, небрежно придерживавшие удила коня, были сшиты из выдубленной кожи столь искусно, что ничуть не стесняли движений пальцев.

Всадник позволил коню перейти с рыси на шаг и ехал, погруженный в глубокую задумчивость.

Заходящее солнце багрянцем окрасило снежные шапки Мглистых гор на северо-востоке. Кроны деревьев, казалось, склонились ближе друг к другу, заслоняя небо. Сумрак окутал тропу.

Конь пару раз споткнулся, и всадник, что-то негромко пробормотав себе под нос, спешился и был принужден сойти с тропы, чтобы отыскать место для ночлега. Он расседлал коня, стреножил его, длинной уздечкой привязал к высохшему, перебитому молнией дереву, стоявшему костлявым остовом шагах в двадцати от тропы, и оставил пастись. Облюбовав поросшую травой кочку возле старого дуба, странник расстелил на земле плащ, рядом положил снятые с коня седельные сумки. Сел. Отстегнул от пояса меч в простых черных ножнах и положил его возле себя, под правую руку.

Странник не собирался ни разводить костер, ни ужинать. Он прислонился спиной к стволу старого дуба, откинул голову и закрыл глаза.

Заснул? Видимо, да. Сидел он неподвижно, и дыхание его было ровным, словно у спящего.

Взошла луна. Небосвод усеяли звезды. Насытившийся конь время от времени всхрапывал во сне. Ночную тишину лишь изредка нарушали обычные лесные звуки.

...Маленькая юркая фигурка в свете луны ползком-ползком скользила в траве к седельным сумкам одинокого странника. Локоть за локтем она подползала все ближе. Вот, наконец, и желанная добыча! Худенькие ловкие руки нащупали в темноте ремешки и бесшумно принялись их развязывать. Один, второй...

Сильная ладонь перехватила запястье вора. Пойманный с поличным малыш рванулся, но усилие было бесполезным - странник держал его крепко. Вторая рука подхватила вора за шиворот и, подняв над землей, подставила его лицо серебристому свету луны, в очередной раз выглянувшей из-за облака.

Странник рассматривал свою добычу мгновения два, не больше. Потом разжал руку, и пленник шлепнулся на траву.

Вором оказался человеческий детеныш - тощий, смуглый и черноволосый мальчишка лет девяти-десяти, одетый в рваные грязные обноски, босоногий.

Стукнувшись при падении о землю, неудачливый вор ойкнул, но тут же взвился на ноги, собираясь дать деру. Впрочем, удирать он начал даже раньше, чем успел подняться с четверенек.

- Стой! Куда это ты?

Странник настиг его в два шага и, ухватив за плечи, вздернул в вертикальное положение. Мальчишка заорал в голос и попытался укусить державшую его руку. Свободной рукой странник наотмашь ударил его по лицу, и мальчишка заскулил, как испуганный волчонок.

- Стой спокойно! - резко бросил мужчина.

Мальчишка шмыгнул разбитым в кровь носом и запричитал на плохом Синдарине:

- Не убивай! Не убивай, добрый господин! Добрый господин, добрый... Я кушать хотел, кушать хотел, добрый господин... Добрый господин, добрый!... Не убивай...

Странник коротко усмехнулся, без малейшего усилия поднял мальца подмышки и отнес к дереву, возле которого стояли седельные сумки. Бросил пленника на траву возле них, и тот ткнулся носом во влажную землю.

- Развязывай.

Мальчишка поднял голову, пытаясь разглядеть лицо странника, но, получив ощутимый пинок в бок остроносым сапогом, принялся за дело.

Когда последний ремешок был развязан, мальчик застыл, скукожившись, в ожидании.

- Доставай.

В сумке с припасами лежали хлеб, вяленое мясо, сушеные ягоды, сыр и две фляги вина.

- Ешь.

Странник был крайне немногословен.

Сперва мальчишка не понял приказа. Когда же осознал его - не поверил. Сжался в тугой комочек и предпринял новую робкую попытку отползти в сторону кустов.

- Ешь, - повторил странник и заступил мальчишке дорогу.

Но и это не помогло, лишь второй пинок - болезненней и сильнее первого - заставил мальчишку взяться за дело. Он вгрызся зубами в холодное мясо, засунул в рот кусок горбушки. Ел он жадно, глотал, почти не прожевывая, и несколько раз подавился.

Странник стоял рядом и молча наблюдал за своим пленником.

В самый разгар "пиршества" кусты, окаймлявшие поляну, зашевелились. Из листвы высунулась грязная физиономия, как две капли воды похожая на физиономию малолетнего вора.

- А вот и новые гости, - сказал странник, как будто сам себе.

Увидев двойняшку, мальчик подавился в очередной раз, выронил хлеб и сыр, которые держал в разных руках, и рванулся к страннику, пытаясь обхватить его за колени.

- Не тронь, добрый господин, добрый!.. Не тронь сестру, господин! Меня убей, добрый господин, добрый... Меня убей! Добрый господин...

Странник ногой отшвырнул мальчишку прежде, чем худенькие руки сомкнулись вокруг его колен (вероятно, он опасался, что грязные детские ладошки запачкают его нарядный костюм), и повернулся к двойняшке.

Девочка смотрела на мужчину застенчиво и восхищенно. Ей в жизни еще не приходилось видеть таких красивых созданий.

Странник был высок, строен, и во всех его движениях сквозило некое неуловимое изящество - они были летящими, словно в танце, законченными, словно музыкальная фраза - и в то же время, очень естественными - не было в них ничего искусственного, нарочитого. Черты его лица поражали своим совершенством, абсолютной правильностью линий. Длинные темные (цвета их в ночи было не разглядеть) волосы контрастировали с бледностью кожи - но, как ни странно, даже контрастность эта была гармоничной.

Странник видел в глазах девочки искреннее восхищение, адресованное ему, и его тонкие губы тронула мимолетная улыбка.

- Иди сюда, малышка, не бойся...

Девочка не поняла слов, но голос был мягким, почти ласковым, а запах еды манил, щекоча ноздри, и она робко вышла на поляну.

Хорошенькая малютка того редкого среди человеческих женщин типа, которая с младенчества обещает вырасти красавицей. Смуглая и черноволосая, как брат. И такая же худющая. Словно обтянутый кожей скелетик.

- Подойди. Поешь, - сказал странник.

Девочка несмело улыбнулась. Наблюдая за ней, странник на некоторое время оставил без внимания мальчишку - а зря. Лишь знакомый звук - металлом о металл - доставаемого из ножен меча заставил мужчину обернуться. Он негромко выругался, досадуя на свою оплошность.

Мальчишка добрался до лежавшего на плаще меча странника, и теперь стоял, широко расставив ноги, и выставив перед собой слабо мерцающий в лунном свете клинок.

Меч был столь явно велик для мальчишки, хотя он и держал его двумя руками, что странник невольно рассмеялся. Уж очень гротескно смотрелась вся композиция в лунном свете.

Мальчик сделал вперед три шага, выставив перед собой меч.

- Не тронь! - выкрикнул он, потешно вытаращив огромные, в пол-лица глазищи, в которых плескался страх.

Мужчина снова улыбнулся. Кажется, ситуация его до крайности забавляла.

- Не трону, - сказал он и покосился на девочку, добравшуюся до еды и уписывавшую за обе щеки краюшку недоеденного братом хлеба. - Положи меч. Не бойся. Я не причиню ни тебе, ни твоей сестре никакого вреда... Если бы я хотел вас убить, то давно мог сделать это, - добавил он аргумент, - но я вас кормлю...

Мальчик наморщил лоб: понимание длинных фраз с трудом давалось ему.

- Ее не убьешь? - спросил он, наконец, поведя острием меча в сторону сестренки.

- Нет.

- Меня не убьешь?

- Нет.

- Бить не будешь?

- Не буду. Пока ты не попытаешься бежать и будешь меня слушаться.

Мальчик оглядывал странника с подозрением. Клинок меча все ниже клонился к земле, держать его было тяжело детским рукам.

- Я тебя слушаться?.. Я не бежать?.. Зачем?

- Потому что иначе я убью и тебя, и твою сестру.

Мальчик посмотрел на меч, который держал в руках - тяжелый длинный меч, гарда выполнена в виде крыльев летучей мыши, клинок мерцает таинственной вязью - потом на сестру. Руки мальчика расслабились, острие клинка ткнулось в землю.

- Я слушаться. Я не бежать. Добрый господин, добрый...

Странник требовательно протянул руку, и мальчик передал ему меч.

- Иди, собери хворост для костра, - велел мужчина, возвращая меч в ножны, а ножны на пояс.

Мальчик хотел что-то сказать, но снова посмотрел на сестру, промолчал и уныло побрел к краю поляны.

...Вернулся он четверть часа спустя с охапкой сухого хвороста, которая казалась больше его самого раза в два.

Девочка мирно спала, свернувшись калачиком. Голова ее лежала на коленях мужчины, и на лице ее стыла улыбка кошачьего счастья. Мужчина гладил ее встрепанные черные волосы и тоже улыбался - улыбался ему одному ведомым мыслям. Заметив возвратившегося мальчугана, он сказал:

- Молодец, хороший мальчик. Сложи хворост для костра, а потом поешь. Я вижу, что ты еще голоден.

Голос странника разбудил девочку. Она что-то мурлыкнула, перекатилась с одного бока на другой и обхватила руку мужчины своими ручонками. Странник осторожно высвободился и, прежде чем встать, еще раз погладил девочку по волосам.

Складывая хворост для костра, мальчик хмуро наблюдал эту идиллическую сценку.

Когда мужчина поднялся на ноги, девочка проснулась окончательно и, издавая какие-то неразборчивые звуки, ухватила его за одежду. Странник осторожно отцепил ее от себя и пригрозил ей пальцем:

- Сиди здесь!

Девочка послушалась, за что сразу же получила очередную ласку.

- Она не кошка, - сумрачно сказал мальчик, не довольный поведением сестры, непонятно с чего вдруг проникшейся доверием к их пленителю.

Ощутимый подзатыльник заставил его пожалеть о своем высказывании.

- Я разве спрашивал твоего мнения? Иди ешь.

Мальчик счел за благо послушаться.

Странник, снял перчатку с правой руки, присел на корточки возле сложенного шалашиком хвороста и, протянув над ним руку, произнес так, словно пробовал его на язык, короткое непонятное слово:

- Гхаш!

С ладони мужчины стек яркий язычок пламени, лизнул сухую кору, воспламенил хвою и палые листья, а затем перекинулся на крупные ветки и сучья.

Мальчик вытаращил глаза на подобное чудо и для себя решил, что впредь не стоит сердить этого странного человека, умеющего делать такие вещи, о которых лишь в сказках рассказывают.

Когда мальчик закончил есть, набив желудок настолько, что казалось - больше не влезет, странник велел ему ложиться спать поближе к костру и перенес туда же вновь задремавшую сестренку мальчика. Он накрыл детей своим плащом, а сам сел на землю неподалеку.

Мальчик уже засыпал, когда голос мужчины вырвал его из дремоты.

- Как тебя зовут?

Мальчишка тряхнул головой, прогоняя сонливость.

- Как твое имя?

Мальчик кивнул, давая понять, что понял вопрос, и ответил:

- Кхамул, сын Гхайна.*

- А ее?

- Что? - не понял мальчишка.

- Как зовут девочку? Какое имя у твоей сестры? - терпеливо повторил мужчина.

Кхамул подумал. Потом подумал еще. Потом попытался объяснить то, что для него самого было априорно с рождения.

- Сестра. Для меня - сестра. Для Гхайна - дочь. Для чужого - женщина.

- Хорошо. Но как ее зовут?

Кхамул удивился непонятливости собеседника.

- Сестра. Дочь. Женщина. Скоро будет - жена, потом - мать.

- У нее нет имени? Собственного имени?

- Женщинам нельзя, - покачал головой мальчишка и серьезно пояснил: - Боги прогневаются.

- Многое же я пропустил, - прошептал мужчина, потом спросил громче: - Где живет твой народ, Кхамул? Откуда ты пришел?

- Там, - махнул рукой мальчишка на юго-восток.

- Как далеко?

- День шел, - ребенок с трудом подавил зевоту.

- Месяц? - предположил мужчина.

Кхамул отрицательно мотнул головой.

- Год?

- День.

С измерением времени у Кхамула явно что-то не складывалось. Собеседники не понимали друг друга, и мужчина сменил тему.

- Твои родители живы?

- Гхайн мертв.

- А мать?

Мальчик недоуменно моргнул.

- Мертв.

- Как ты оказался здесь? Почему ушел из дома?

- Вохр, сын Дхейра, убил Гхайна. Кхамул убил Вохра. Дхейр сказал: "Убить Кхамула". Кхамул убежал.

Некий новый оттенок заинтересованности появился в глазах странника. Теперь он по-иному присматривался к десятилетнему мальчишке. Несколько минут царило молчание, и лишь ветер шелестел в кронах деревьев. Затем мужчина, обратив внимание на то, что девочка тоже проснулась и наблюдает за ними, задал новый вопрос:

- Почему твоя сестра все время молчит? Она не понимает меня?

- Не понимает.

- Пусть скажет что-нибудь на своем языке.

- Нельзя.

- Пусть говорит. Я хочу слышать ее голос.

- Нельзя, - насупился Кхамул. - Я буду ее бить.

- За что?

- Нельзя говорить. Боги прогневаются.

Мужчина был явно озадачен таким ответом и не задал нового вопроса. Мальчик начал задремывать, но вспомнил то, что хотел спросить и забыл. Он приподнялся на локте.

- Добрый господин, как Кхамул будет называть тебя?

Странник некоторое время молчал, видимо, обдумывая ответ, потом сказал:

- Так и зови. Господином. А теперь спи.

Мальчишка покорно лег на место и почти сразу провалился в сон.

Более часа странник сидел неподвижно, глядя в огонь, затем поднялся на ноги и тихо подошел к спящим детям. Опустился рядом с ними на колени и положил ладонь на лоб спящего мальчика...

 

...Степь. Пыль. Жухлая трава, побуревшая под палящем южным солнцем. Палатки кочевого народа, сшитые из шкур животных. Кони: вороные, гнедые, каурые, в яблоках... - табуны лошадей. Смуглые от загара люди: мужчины, одетые в шкуры и вооруженные грубым оружием - сталь есть лишь у немногих, большинство наконечников самодельных копий каменные; женщины, нагота которых прикрыта лишь набедренными повязками, а единственными украшениями служат костяные браслеты; дети, резвящиеся в пыли...

...С острия каменного ножа падают густые алые капли. Кап-кап-кап...

...Человек корчится, пытаясь зажать рваную рану в животе, но кровь хлещет на жухлую траву, впитывается в землю...

...Женщина копает глубокую яму в растрескавшейся от летнего зноя земле. Влажные от пота волосы падают ей на лицо, скрывая его тонкие черты, глаза, обведенные темными кругами усталости, горя и страха...

...Мертвенная бледность смуглой некогда кожи. Остекленевшие глаза устремлены в прозрачную вышину небосвода. Окоченели руки, прижатые к смертельной ране...

...Руки, что недавно копали могилу, крепко связаны за спиной. Ужас - в распахнутых глазах, глаза - в темных полукружьях...

...Глаза мертвого. Взгляд обреченной. Они так похожи...

...Двое в одной могиле. Он и она. Но ей, живой, не согреть мертвого тела...

- Я отомщу, мать!..

...Мальчишеская рука бросает первую горсть земли в открытую могилу...

...Мальчишеская рука сжимает каменный нож, занесенный над спящим воином...

...С острия каменного ножа падают густые алые капли. Кап-кап-кап...

...Пыль клубится под копытами коней. Погоня все ближе...

...Мальчишка понукает коня, в глазах его стоят злые слезы. Девочка цепляется за пояс брата, прячет лицо, зажмуривает глаза, чтобы не видеть обрыв впереди. Щебень летит из-под копыт коня...

...Всадники гарцуют на краю обрыва. Морская гладь безмятежно лазурна...

 

Странник разбудил детей на рассвете.

- Вы поедете со мной, - сказал он мальчику.

- Куда, господин?

Подзатыльник поощрил мальчика задавать побольше вопросов.

Мужчина посадил детей в седло впереди себя и пустил лошадь рысью.

 

...Девочке надо будет дать имя. Человек без имени - в этом есть что-то... раздражающее.

Надо же - "женщина"! Как они, интересно, там у себя разбираются, когда кого-то зовут? Или стоит одному мужчине стукнуть кулаком по столу и заорать: "Женщина!", как к нему сбегаются все женщины рода, от старух до младенцев?

"Боги прогневаются"... М-да! Когда люди только успели напридумывать себе богов, ведь шагу теперь не сделаешь, чтобы не натолкнуться на какое-нибудь очередное суеверие очередного дикарского племени... Впрочем, мне это может сыграть на руку...

Надо будет отыскать племя этого мальчишки. Думаю, при должном воспитании из них могут выйти отличные воины. Орки, конечно, ближе, и работать с ними привычнее, но я еще не готов заявлять о своих намерениях... С орками придется подождать. Собрать их будет никогда не поздно. Сейчас мне важнее люди - те, кто будут созидать, те, кто захотят учиться. Если бы я умел забывать, я бы сказал, что почти забыл, как это - начинать все заново, с пустого места...

А девочку нужно будет научить говорить. Ее молчание раздражает меня больше, чем трескотня Элдэ... Наверно, потому и раздражает, что есть в этом неправильность: если бы она не хотела говорить и молчала - это было бы нормально, но она молчит потому, что говорить не умеет... И это не красиво... Раздражает...

 

Дни сменялись днями, а трое путников продолжали свой путь.

 

Кхамул беспрекословно слушался того, кого называл "господином", и порой мальчику даже удавалось предугадывать его желания. Свое мнение Кхамул научился держать при себе, а не высказывать его по поводу и без повода. Приставать с вопросами он тоже не спешил, дожидаясь того момента, когда "господину" самому захочется поговорить с ним, что случалось не так уж и редко. Мальчик все лучше осваивал Синдарин и по приказу "господина" пытался научить сестру разговаривать, однако последнее пока получалось плохо - ей удавались лишь мычащие и свистящие звуки.

...Каждый ребенок, подрастая, пытается освоить речь, подражая взрослым. Кхамул знал об этом. Но он также прекрасно знал, что делали в его племени с девочками, которых на протяжении полугода наказаниями или иными воспитательными средствами не удавалось отучить от попыток разговаривать - им отрезали языки. Так было, например, с матерью Кхамула. Он никогда не слышал ее голоса...

Странник и сам пытался научить девочку говорить. Он рассказывал ей занимательные истории, в которых Кхамул еле-еле понимал два слова через десять, а иногда и пел ей.

У странника был завораживающий, глубокий и чистый голос. Кхамулу казалось: не человек поет - шумят воды реки, шелестит листва, завывает ветер, рвется к небу птичья трель, звенит сталь, грохочет буря, цокают копыта лошади... Мальчик не смог бы объяснить своего наваждения, если бы его спросили, почему ему слышатся эти звуки. Голос странника не походил ни на шелест, ни на вой, ни на трель, ни на грохот... ни на что другое, кроме человеческого голоса. И все же, стоило страннику запеть - и череда навязчивых образов возникала в сознании мальчика: он видел и слышал то, чего не происходило вокруг, и не мог прогнать из своего сознания видения и звуки, даже если ему этого хотелось. Странник никогда не пел на Синдарине, он использовал странный язык, как будто состоящий из одних гласных, и Кхамул не понимал в его песнях ни слова.

Дни сменялись днями. Дорога стелилась под копытами коня.

Кхамул вечерами без напоминания собирал хворост для костра, а странник разжигал его, не используя ни кремния, ни трута. Дети ужинали и ложились спать, но сам странник никогда не притрагивался к пище и проводил бессонные ночи в размышлениях у костра.

Кхамул был наблюдательным мальчиком и любопытным, как все десятилетние дети. Он долго не решался задать мучивший его вопрос, опасаясь получить очередной подзатыльник. Но оплеухи и подзатыльники за счет хорошего поведения в последнее время доставались ему редко, страх мальчика перед "господином" таял, и он решился.

- Скажи, господин, ты бог?

На всякий случай Кхамул приготовился уклониться и извернуться, но рукоприкладства не последовало. Кажется, "господин" был настроен беседовать.

- Почему ты так решил?

- Ну... Ты зажигаешь огонь словом. Шаманы тоже умеют делать разные фокусы... Но ты никогда не ешь и не спишь. И...

Кхамул хотел еще рассказать о том странном воздействии, которое оказывают на него песни странника, но не смог сформулировать свою мысль.

- И что же, по-твоему, я похож на бога?

Кхамул вспомнил резных идолов своего племени, ликами своими похожих на людей.

- Да, господин.

Странник усмехнулся, и в изгибе его губ была горечь.

- Ну что ж, тогда считай меня богом.

- Добрым или злым?

Кхамул, еще не договорив, испугался наглости своих слов, но в ответ услышал:

- А как ты думаешь?

Переадресование вопроса заставило мальчика задуматься.

...Каким же? Каким он считает "господина"? Злым? Бьет ведь, чуть что неправильно сделаешь или слово не вовремя скажешь... Но ведь кормит. Заботится. Сестренку говорить учит, имя ей хочет дать (какое-то смутное внутреннее чувство подсказывало Кхамулу, что это правильно, пусть и противоречит традициям родного племени). Сказки, опять же, рассказывает, хоть и не понять в них ни слова. Поет. Сестру по голове гладит, как только мать делала. Кхамулу на похвалу не скупится, если тот угодит ему словом ли, делом...

Мальчик совсем уже собрался было сказать: "Добрым!", но взглянул "господину" в глаза.

...Темные глаза, почти черные - как два бездонных колодца. Или не колодца даже - а пропасти. И в глубине этой пропасти, в глубине чернильного провала бушует пламя. Наверное, это блики костра так играют в зрачках...

Странник ждал ответа, не говоря ни слова. Глаза его цепко держали взгляд Кхамула, и было в выражении этих бездонных глаз что-то такое, отчего горло мальчишки перехватило удушье, а сердце заколотилось, словно шаманский там-там.

- Ну, что же?

- Н-не знаю! - еле выдохнул мальчик сквозь спертое спазмом горло.

Ему было страшно, так страшно, как не было еще никогда в жизни. Даже, когда воины Дхейра гнали его, словно дичь. Даже, когда он послал своего коня в последний прыжок, загнанный к обрыву преследовавшей его сворой. Даже, когда барахтался в соленой ледяной воде, пытаясь удержаться на плаву, не захлебнуться... Кхамулу вдруг показалось, что он умрет сейчас, сию же минуту, что не хватит сил вздохнуть еще раз, что бешено колотящее сердце сломает ребра, что...

В этот момент сестра Кхамула, сидевшая неподалеку и, казалось, прислушивавшаяся к разговору, вскочила на ноги и подбежала к мужчине, размахивая руками и бессвязно мыча. Странник перевел на нее взгляд...

...безумие отпустило Кхамула.

Мальчик сглотнул вставший в горле комок, сделал два-три неуверенных вдоха и выдоха. Шаманский там-там в груди начал биться чуть тише.

- Что она хочет сказать? - резко спросил мужчина.

Кхамул посмотрел на сестру.

Она размахивала руками, явно что-то пытаясь показать, объяснить, и мычала, и шипела, и топала ногами. Брату никогда еще не приходилось видеть ее в таком возбуждении.

- Не знаю, господин, - ответил Кхамул через силу, пережитый страх еще не до конца отпустил его, и мальчику не хотелось еще раз встречаться взглядом с глазами странника.

Мужчина досадливо дернул плечом.

Девочка вдруг прекратила вопли и метнулась к брату. С наскока повалила его на спину и принялась колошматить во всю свою силу. Кхамул предпринял бесплодную попытку отбиться от нападения, но сестринские кулачки мелькали с немыслимой быстротой, метя, куда попало.

Внезапно избиение прекратилось. Это мужчина оторвал разбушевавшуюся девчонку от брата. Он поставил ее прямо перед собой и, крепко держа за плечи, несколько раз встряхнул.

- Что это значит? - потребовал он так, словно она могла ответить.

И... она ответила.

- Гхаш! - выкрикнула она во весь объем легких, а потом еще: - Гхаш! Гхаш! Гхаш!

Она орала, как резаная, вспугивая ночных птиц.

На лице мужчины появилась улыбка - радостная и открытая. Он повернулся к Кхамулу и сказал:

- Ну, вот и заговорила!

И мальчику показалось, что глаза странника сияют, как звезды. Наверное, в них отразился лунный свет...

 

...Что это? Откуда? Мне казалось, я разучился радоваться... Так нет же!

Стоило этой крохе произнести свое первое слово, и вспыхнуло пламя там, где давно был лишь пепел, и тлели уголья...

Что такого необычного в этом человеческом ребенке? Отчего я так привязался к ней? Да, привязался. Ведь в тот момент, когда она заговорила, я был поистине счастлив...

Должно быть, долгое одиночество сказалось на моем рассудке. Сумасшедший Майя... Хм!

Вот для чего, прежде всего, мне нужны люди - когда они окружают меня, я чувствую себя почти человеком. Я почти способен забывать, как и они...

* * *

Подковы коня звонко цокают по каменистой земле.

Заслоняя горизонт и дымом затмевая небо, высится перед путниками огнедышащая гора. А рядом с ней (впрочем, не так уж, чтобы совсем рядом, но зрительные измерения бывают обманчивы) устремляется ввысь башня из черного камня. Она нацелена в небо словно стрела. Матово-темный камень стен кажется монолитом застывшей лавы.

Черная пустошь. Выжженная потрескавшаяся почва. Ни травинки не пробивается из-под земли. Ветры - всевластные хозяева на мертвой равнине.

По телу Кхамула ползут мурашки. Ему холодно и отчего-то немного боязно.

- Где мы, господин?

- Мы дома, Кхамул. Мы дома.

 

Черная Башня то ли не имела имени собственного, как сестренка Кхамула, то ли странник забыл это имя детям назвать. Пустые помещения Башни напоминали необитаемые пещеры, склепы, одинаковым траурным цветом стен и сталактитовым кружевом арок. Во всей Башне, кроме комнаты наверху, где жил хозяин, не было никакой мебели.

Первую ночь в Черной Башне дети продрожали без сна на холодном полу, то и дело поднимая глаза к небу, и находя вместо него глухие черные своды. Им, выросшим под открытым небосводом, и не знавшим других домов, кроме продуваемых всеми ветрами палаток кочевого народа, все здесь было чуждым. Стоячий воздух и крыша над головой пугали их не меньше, чем человек, привезший их в эту каменную клетку.

Странник изменился, едва ступив под гулкие темные своды. Кхамул узнал в нем тот черно-багровый ужас, что душил его в ночь, когда сестра произнесла свое первое слово. То, что до поры таилось лишь на дне глаз странника, в Черной Башне стало видно воочию. Теперь даже голос мужчины дышал багровой тьмой - не той ласковой тьмой, что убаюкивает дремотное тело, не той звездносияющей тьмой, что завораживающе притягивает взгляд к ночному небу - но тьмой безжалостной, тьмой властной и пылающее ненасытной, тьмой пугающей до дрожи в коленках, до хрипоты в голосе и пустоты в отчаявшемся сердце...

Едва прибыв в Черную Башню, странник сменил дорожный наряд на другой - черный, и не надевал больше одежды иного цвета. Он больше не гладил волос маленькой девочки, но и на Кхамула руки не поднимал - впрочем, это было и не нужно: мальчишка боялся одной близости странника, он страшился поднять на мужчину взгляд и, едва выслушав приказ, спешил скрыться. Его пугал даже звук голоса "господина", что уж тут говорить о чем-то большем.

Не спросив ни слова, что непременно случилось бы раньше, Кхамул сам занялся благоустройством в замке: весь второй день после приезда он пропадал неизвестно где, а вернулся с охапкой свеженарваной травы, из которой устроил себе с сестрою постель. Он научился ставить силки на тушканчиков и полевых мышей, которые единственные только и забегали порой на выжженные пустоши вокруг Черной Башни. Он нашел часах в двух ходьбы от Башни ручей, в котором водилась мелкая рыба. От голода или жажды дети не страдали.

А хозяин Башни словно вовсе забыл о них. В течение первой недели он еще время от времени спускался к детям из своей комнаты наверху и проводил с ним час или два, не больше. Он рассказывал девочке сказки, если она очень просила, но никогда не пел. Как правило, мужчина весь свой визит посвящал тому, чтобы выяснить, каковы успехи малышки в разговорной речи, поработать с кхамуловским произношением и пополнить словарный запас мальчика на Синдарине. Кхамул не понимал, зачем он должен повторять одно и то же слово по тридцать раз, каждый раз по новому модулируя гласные, и однажды он, не сдержавшись, спросил об этом "господина".

Тот взглянул странно, искоса, словно оценивая умственные способности Кхамула, и ответил:

- Ты ведь хочешь жить, мой мальчик, не так ли?

Кхамул судорожно кивнул, лихорадочно соображая, чем он мог прогневить "господина".

- Вот и хорошо. Но для того, чтобы выжить в мире незнакомом и зачастую враждебном, нужно научиться предугадывать опасность. Для того чтобы понять врага, нужно уметь говорить на его языке. Ты меня понял?

Кхамул подтвердил свое понимание кивком. Ему захотелось сказать о том, что еще ни один человек из говорящих на Синдарине, не причинял ему вреда, но счел за благо оставить эту мысль при себе: ведь, в конце концов, не причиняли - не значит: не причинят. В племени Кхамула дети взрослели рано, и для своего возраста мальчик умел на редкость трезво оценивать реалии жизни.

Сестренка ждала редких визитов мужчины так, словно они были смыслом всей ее жизни. Она млела не то что от прикосновения, даже от мимолетного взгляда "господина". И в чем-то Кхамул ее даже понимал. Было в мужчине что-то такое, чего мальчик не смог бы описать словами - что-то, заставлявшее желать обратить на себя его внимание, угодить ему, заслужить похвалу.

Мысленно Кхамул объяснял свои чувства к "господину" коротко, в привычном и понятном термине: вождь; и все же понимал, что не только сила и властность мужчины влекут к нему разум и чувства, не только его совершенная, нечеловеческая красота притягивает взгляд - а ведь сестренка, которой каких-то два года оставалось до брачного возраста, явно влюбилась в хозяина Башни, и даже не умела этого скрывать... - нет, было здесь и что-то другое... То, для чего не хватало слов. Словно перед идолом на капище стоишь, и сердце где-то в горле колотится... Казалось, уделил бы "господин" Кхамулу толику той ласки, что щедро дарил девочке во время пути - и не выдержало бы сердце, остановилось, осчастливленное благоволением бога...

Но не было ласки. И заинтересованность мужчины детьми казалась поверхностной, мимолетной. Хозяин Башни не интересовался ни тем, как живут дети, ни тем, как они питаются. И Кхамул бродил по замку, словно по капищу, отвергнутый и презренный богами...

...Не бывает богов равнодушных, тогда они - уже не боги. Злыми или добрыми бывают боги. Богов либо любят, либо бояться, а часто и то, и другое сразу. А если твой бог к тебе равнодушен, станешь ли ты его любить?..

Вскоре прекратились и редкие вечерние визиты хозяина Башни. Он предоставил детей самим себе, а дни и ночи теперь проводил в своей комнате наверху. Кхамулу, как-то ночью вышедшему по нужде, окно комнаты "господина" показалось зловещим багровым оком, обращенным на запад.

В первые дни одиночества (сестренка не в счет) Кхамул, подталкиваемый безотчетным ужасом, подумывал о побеге.

"Просто встать и уйти, - говорил себе мальчик. - Просто встать и уйти. Он не заметит. Он забыл о нас. Мы ему не нужны."

Но назойливый внутренний голос жужжал у него в голове: "А что, если нет? Если не забыл? Сбежим, и он нас поймает... Что тогда он сделает с нами?"

Страх наслаивался на страх, и Кхамул не двигался с места.

...Дети часто засыпали в слезах, прижавшись друг к другу. Что огорчало сестру, Кхамул не знал. Его собственные слезы были рождены сковывающим душу и тело ужасом, не оставлявшим мальчика ни на минуту с тех самых пор, как он шагнул в открытые врата Черной Башни.

Сестренка теперь говорила и говорила много, едва ей представлялась такая возможность. Предложения она еще строила коряво, в словах путала согласные, часто меняя их местами, отчего понять ее было очень трудно, но она училась, и Кхамула радовали ее успехи, хотя порой он и грозил девчонке трепкой, когда она слишком забалтывалась.

Неспешно бежали недели. Дети прижились в Черной Башне. И Кхамул молился всем известным ему богам лишь об одном: пусть "господин" так и сидит в своей комнате наверху, пусть не вспоминает о них, пусть забудет. Но его мечтам было не суждено сбыться.

Однажды, вернувшись с охоты, мальчик застал хозяина Башни беседующим со своей сестрой, и замер на пороге.

- Подойди, Кхамул, - приказал "господин", даже не повернув головы в его сторону.

На слабеющих ногах мальчик приблизился. Встав против света, падавшего из стрельчатого окна, он заметил то, чего не разглядел ранее: "господин" был одет так, как в день их многократно проклятой Кхамулом встречи, и... он улыбался. Нет, конечно, не Кхамулу - его сестре. Она сидела, всем худеньким тельцем прижавшись к мужчине, и на лице ее стыло блаженство.

- Ты боишься меня, Кхамул, не так ли?

Мальчик судорожно кивнул. К чему было отрицать очевидное?

- Отчего? Разве я причинял тебе какой-нибудь вред?

- Нет, господин мой, - прошептал мальчик.

...Тумаки, полученные в дороге, в счет не шли - так уж заведено у взрослых...

- Так отчего же?

- Я не знаю, мой господин.

Мальчик старательно прятал глаза.

- Иди ко мне. Сядь рядом.

Дрожа от безотчетного страха, мальчик повиновался.

- Я мало уделял тебе внимания, воспитанник мой. Прости меня за это...

Кхамул обнял себя за плечи, чтобы унять бьющую тело дрожь. Он смотрел в пол, а потому не заметил движения.

Прохладные тонкие пальцы коснулись его щеки.

...Это было так приятно - так невыразимо, так невыносимо приятно, что хотелось лечь - и не двигаться, лечь - и умереть...

Смятенная судорога сотрясла тело мальчика, и он метнулся в сторону. Но запястье его было перехвачено сильной рукой, как и когда-то (кажется, так давно...) на лесной поляне.

- Куда ты хочешь бежать, Кхамул? - мягкий голос обволакивал паутиной.

- Н-не знаю...

- Зачем тебе бежать?.. Тебе плохо здесь?

- Нет!

- Это была не правда.

Мальчик сжался в ожидании наказания. Не удара - нет, а того страшного неописуемого наказания, которое сознание Кхамула отказывалось представлять себе, но видение которого преследовало мальчика в ночных кошмарах с первой ночи, проведенной им в Башне.

Сильные руки приподняли его и привлекли к себе. Кхамул ткнулся носом в плечо "господина", и ощутил аромат его волос - от них пахло травами, морем, ветром и пламенем - от них пахло жизнью.

- Мальчик мой, ты все не правильно понял, - услышал Кхамул тихий голос, - то, что ты видел - не наказание, а награда, высокий знак избранности...

"Откуда он знает мои сны?!" - метнулась паническая мысль Кхамула.

- Я многое знаю, воспитанник мой.

- Он видит мысли, - послышался голос сестренки. - Не бойся, Кхамул! Он добрый.

"Да... Возможно... К тебе."

- Я оставил тебя один на один с твоими страхами, воспитанник, - узкая ладонь скользнула по затылку мальчика, словно гладя собачий загривок... или так показалось мальчишке, жаждущему ласки и боящемуся ее? - Это моя вина. Простишь ли ты меня?

"Что ответить?!"

- Я.., - Кхамул сглотнул, - прощаю...

- И снова ты лжешь мне, ученик. Не бойся своих снов. В них - твое будущее.

- Я не хочу! - мальчик задохнулся рвавшим горло криком.

Мужчина пошевелился, меняя позу, и усадил ребенка себе на колени.

- Не хочешь, значит, не будет. Я ни к чему не стану принуждать тебя. Ведь я сказал уже тебе: то, что ты видел - не наказание, а награда. Если ты не захочешь ее принимать, я тебя не заставлю... даже если бы я решил это сделать...

...Ему хотелось, ему так хотелось верить в эти слова!..

- Правда?!

Кхамул осмелился поднять глаза к лицу своего "господина".

- Да, мальчик мой, да.

И он поверил, потому что различил вдруг сияние звезд в багровых всполохах черных глаз хозяина Башни, потому что увидел неразрывную целостность багровой сумрачности и кристальной прозрачности звездного света, потому что понял, узнал каким-то непостижимым образом: мужчина говорит правду.

Кхамул поверил, и все же последний потаенный страх мучил его.

- Ты - бог, я знаю. Но добрый ты бог, или злой, скажи, господин?!

- Дерьмо койота! - взвизгнула сестренка, выучившая любимые ругательства брата на втором десятке своих слов. - Ты гадкий, Кхамул, гадкий! Не смей так говорить!..

Хозяин Башни лишь скосил на нее глаза, и она замолкла.

- Злой, Кхамул, это ты увидел правильно...

- Добрый! Добрый! - негодующе запротестовала сестра. - Врет! Не верь! Добрый! Я знаю!

- ...злой для всех, кроме тех, кто мне дорог, - закончил "господин".

- Для всех? - что-то кольнуло мальчика в этом обобщении. - Почему?

- А почему ты убил Вохра?

- Кровь за кровь! - маленькая ладошка сжалась в кулак.

- Кровь за кровь, боль за боль и горе за горе. Да, малыш, да!

И тут Кхамул, наконец, понял - понял так, как только можно было понять детским разумом, что пугало его в "господине".

- Твои звезды для нас, - сказал мальчик, - багровый мрак для всех прочих... Всех? Кто враг нам, господин мой?

Кхамул не заметил, откуда появилось это "нам", но заметила его сестра, и сдержанно улыбнулся мужчина. Кхамул не заметил, как исчезли кавычки с обращения - господин, но сестра зарылась лицом в черный плащ хозяина Башни, пряча брызги на нитях ресниц, а мужчина сказал:

- Я расскажу тебе, когда придет время. Пока же ты должен мне просто верить.

И прохладные тонкие пальцы вновь коснулись лица Кхамула. От этого прикосновения словно эфирные токи побежали по телу мальчика, смывая смятение, неуверенность - смывая страх.

- Я верю, Повелитель мой, Господин мой, мой Вождь!

Мальчик знал, как следовало обращаться к вождю своего племени. Он знал, как называют уважаемых ими старших люди, говорящие на Дунландском наречии. Однажды ему прошлось слышать и Высокую Речь эльфов, и все же Кхамул не знал, как ему называть того, к кому он обращается сейчас. Ему хотелось сказать "Вождь", но, наверное, правильнее было все-таки "Повелитель"...

Мальчишка порывисто поймал узкую бледную ладонь и припал к ней губами, словно к прохладному потоку горного источника.

И тихо рассмеялся мужчина, отнимая руку, а потом сказал:

- Я рад, мой воспитанник, что мне не придется покинуть тебя с тяжестью на сердце.

- Ты уезжаешь?! - вскинулся мальчик.

Обретение – и сразу потеря.

- Да, меня ждут. Мне пора в путь.

- А мы не можем поехать с тобой? - робкая надежда.

- Нет, Кхамул. Я оставляю на вас Башню. Храните ее до моего возвращения. Вы - ее хозяева и защитники.

Кхамул почувствовал себя обманутым, а сестренка что-то горестно замычала, забыв про членораздельную речь.

- Мы только дети, мой Вождь. Как сможем мы охранить ее? - для десятилетнего мальчик был на редкость разумен.

- Как руку свою, или ногу. Храните ее, как часть себя.

Мужчина поднялся на ноги.

Девочка вцепилась в его плащ.

- Когда ты вернешься? Скажи!

- Так скоро, как только смогу. Прощайте...

Но, не дойдя до ворот Башни, мужчина остановился. Остановились и дети, бежавшие за ним.

- Я, кажется, забыл одну вещь, - сказал он, оборачиваясь к провожающим. - Подойди ко мне, малышка.

Девочка подбежала к нему.

- У тебя до сих пор нет имени. Так не годится! Как ты хочешь, чтобы мы звали тебя?

- Гхаш! - от вопля сестренки у Кхамула заложило в ушах.

- Как? - искренне удивился мужчина. - Это слово сошло бы за имя, разве что у орка... Нет, дитя мое, ты вырастешь настоящей красавицей, и имя твое должно звучать, как музыка...

Девчушка обхватила колени мужчины и запрокинула голову, глядя ему в лицо.

- Гхаш, гхаш! - настаивала она.

Что-то похожее на беспомощность мелькнуло на лице мужчины, и он взглянул на мальчика, застывшего в отдалении от него.

- Что скажешь ты, Кхамул?

Тот лишь пожал плечами.

- У женщины не может быть имени, мой Вождь. Боги прогневаются.

- Отныне я единственный твой бог. Так все же?

- Не знаю... Мне не приходилось слышать женских имен. Дай имя ей ты, мой Вождь!

Мужчина перевел взгляд на девчушку, стоявшую у его ног.

Имя... Какое же имя ей дать... Я так и не придумал. Морвен... Мориэль... Мор-... что-то... А почему именно "черная"?.. И в голову ничего не идет...

- Гхаш! - требовала малышка. - Гхаш!

Но мужчина лишь качал головой, обдумывая и отвергая варианты. Наконец, он выбрал:

- Пусть будет Тинэль.

И он протянул руку, чтобы запечатлеть имя, но девочка рванулась от него прочь, размазывая слезы и вопя:

- Злой! Зло-ой! Гхаш! Гхаш! Гхаш! Гха-а-аш!

Одежда хозяина Башни занялась огнем сразу во множестве мест, словно тысячи пламенных искр обрушились на него звездопадом. Секунда смятения. Два резких рокочущих слова - и огонь погас, лишь черные пятна и мелкие дыры подпортили праздничность легкой ткани серебристо-стального цвета.

...Кхамул перехватил сестру на полдороги к лестнице.

- Ну что ж, пусть будет Гхаш, - смирился мужчина, с необъяснимым злорадством оглядывая свой попорченный костюм.

 

---

 * Кхамул - единственный (если не считать Моргула - Короля-Чародея) Назгул у Дж. Р. Р. Толкиена, названный по имени. Сама идея этой повести возникла у меня, когда я попыталась порассуждать над тем, кем мог быть Кхамул до того, как принял Кольцо.

 

2.

Первая кровь

"Около 1590 года В.Э. - в Эрегионе откованы Три Кольца.

Около 1600 года В. Э. - Саурон на Ородруине кует Кольцо Всевластья. Келебримбор проникает в его замыслы. Саурон заканчивает постройку Барад-Дура."

"Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"

1587 - 1600 годы Второй Эпохи

Дети бежали наперегонки от ворот Башни навстречу всаднику. Поскальзывались на влажной после излившегося около полуночи дождя земле, падали, поднимались - и снова бежали. На встречу.

Запыхавшиеся, они одновременно с двух сторон вцепились в уздечку вороного коня.

- Здравствуй, Повелитель! - вскрикнули одновременно на два голоса, только Кхамул чуть не сбился на "Вождь".

Всадник, ехавший шагом в глубокой задумчивости, поднял голову. Мгновение казалось - он не узнает их, таким зеркально недвижным был его взгляд, обращенный внутрь себя... Потом он рассмеялся.

- Здравствуйте, дети. Это по поводу моего приезда вы перемазались, как чушки?

И он по очереди потрепал обе черноволосые макушки.

Брат с сестрой переглянулись и через секунду захохотали, тыча друг в друга пальцем. Вымазались они, и в правду, с головы до пят. Серая пыль равнины, прибитая прошедшим дождем, превратилась во влажное месиво, где дети и успели побарахтаться во время своих падений.

Гхаш принялась кулачком старательно стирать разводы со щек.

- А ну, кыш под крышу! - шикнул на резвящихся детей мужчина и крикнул им вслед, удирающим в сторону Башни: - Разведите камин, обормоты! На втором этаже!

Дети и сами знали, где можно найти помещение с камином. Несколько недель назад, когда прошли внезапные заморозки, они перебрались из комнаты, где спали раньше, в один из отапливаемых залов.

Хлынул ливень.

Мужчина расседлал коня у ворот Башни и, что-то негромко прошептав животному на ухо, хлопнул его ладонью по крупу. Вороной с места взял галоп и исчез за стеной проливного дождя.

 

Они сидели втроем у камина прямо на полу. Дети рассказывали взахлеб обо всех маленьких приключениях и неприятностях, случившихся с ними за полгода. Мужчина слушал, время от времени склоняя голову набок и пальцами расчесывая мокрые после дождя волосы - чтобы лучше сохли. Гхаш в такие моменты замолкала, зачарованно следя за движениями его рук.

Кхамул как раз повествовал о том, как поймал в ручье большую лягушку, и какой она оказалась вкусной, когда дети поджарили ее на ужин, а мужчина смотрел в огонь очага и хмурился, явно досадуя на себя за что-то, и тут Гхаш перебила брата:

- Повелитель, скажи, ты ведь... не человек?

В голосе девочки слышалась странная болезненная тоска, похожая на горечь осознания близкой утраты.

Мужчина медленно перевел взгляд от пламени к ее лицу.

- От чего ты так решила?

- Не знаю, - Гхаш спрятала глаза. - Мне вдруг подумалось... Если ты бог...

Кхамул прикусил губу: вот, неймется сестренке - а ведь так хорошо сидели! Сейчас Повелитель прочтет ее мысли, и такое начнется... Виданное ли дело - в бога влюбиться? Любить - это да, но влюбиться... Глупая она, совсем сдерживать себя не умеет. Правильно в племени женщинам говорить не позволяли - ох, правильно! И вопрос-то ее совсем ненужный! За чем спрашивать - не видно, что ли?..

Но мужчина не стал касаться мыслей Гхаш, он ушел в себя, и молчание повисло надолго.

Бежали минуты.

- Вождь, - осмелился, наконец, нарушить молчание мальчик, - я пойду принесу...?

- Сиди, Кхамул. Сходишь чуть позже, - мужчина вынырнул из задумчивости, и на лице его была грусть, стылая, мучительная, словно ломкий напев. - Видимо, пришло время мне вам кое-что рассказать...

 

...Рассказывал он долго, и все же чувствовалось: сокращает, упрощает, словно набросок рисует грифелем - одни контуры, без цветов. Детали пропускает, мысли и чувства не описывает. Сказки, что рассказывал он раньше, и те были более живыми.

Кхамулу трудно было сходу воспринимать обрушившееся на него количество имен и названий. Он пытался вычленить стержень рассказа, но сестра опередила его.

Мужчина замолчал, и Гхаш сказала:

- Я поняла. Была война богов, и ты был среди тех, кто проиграли. Я поняла. Боги нашего племени тоже воюют между собой, шаманы рассказывали... Но я не поняла... Ты, Повелитель, сказал, что Тот, который старше тебя, он... мертв? Разве боги умирают? И разве люди сражаются рядом с богами?

...И он снова рассказывал и объяснял. В глазах его были боль и тоска, но он говорил, и говорил так, что слова его рождали образы там, где не мог детский ум осмыслить глобальность и частности происходившего когда-то. Каждое произнесенное слово сгущало сумрак в его глазах - багровый сумрак, жаждавший мести, жаждавший крови...

Слова падали, как тяжелые смолянистые капли - медленно, размерено. Падали - и впитывались. Падали - и прорастали побегами муки и ненависти.

Менялись лица детей. Глаза их, словно зеркала, отражали эмоции говорившего.

 

Закончился разговор лишь перед рассветом. Повелитель замолчал, заметив, как Гхаш покачивается из стороны в сторону, обняв себя за тело руками, и тихо постанывает, а Кхамул в состоянии, близком к сумасшествию, колотит кулаком об пол, и костяшки его пальцев уже разбиты до крови.

- Хватит! - сказал Повелитель резко. – Разговоры продолжим вечером, а сейчас ложитесь спать.

...Я, должно быть, обезумел... Как можно было вываливать ЭТО на бедные детские головы?!.. Нельзя позволять себе думать о прошлом, нельзя!.. Только цель - только она одна важна - ничто больше...

Он улыбнулся через силу.

- Все! Быстренько ложитесь ближе к огню.

Он сам перенес подстилку из травы, на которой дети обычно спали, ближе к камину, где еще тлели уголья, застелил ее своим успевшим просохнуть плащом. Заставил детей лечь, сам сел рядом. Быстрые и легкие прикосновения его пальцев отпугнули смятение, заглушили страх, смягчили терзающую боль чужих воспоминаний.

Дети заснули, прижавшись к нему и обняв с разных сторон.

 

Гхаш разбудил восхитительный пряный аромат, щекотавший ноздри. Девочка очень удивилась, обнаружив под щекой мягкую шелковистую черную материю и осторожно села на своей импровизированной постели.

Рядом тихонько похрапывал брат. В этом не было ничего удивительного: Кхамул, выросший в жарком климате юга, часто простывал. Гхаш тоже порой подхватывала насморк и кашель, но гораздо реже брата, да и болезнь ее проходила быстрее.

"Надо будет спросить у Повелителя, почему так получается..."

- Потому, что женщины по природе своей выносливее мужчин. Мужчины сильнее, а женщины - выносливее.

Гхаш повернулась на голос.

Повелитель сидел на корточках возле жарко пылающего камина и аккуратно поворачивал вертел с нанизанной на него тушкой кролика. При виде кушанья глаза Гхаш расширились, и девочка невольно облизнулась.

Заметив выражение ее лица, мужчина рассмеялся.

- Скоро он будет готов. Буди брата.

Гхаш подавила желание облизнуться еще раз (ей казалось, что запах готовящейся пищи оседает на губах мелкими ароматными капельками) и спросила:

- Как же так, Повелитель? Мне не понять твоих слов. Разве может женщина в чем-то превосходить мужчину?

Повелитель поднялся в полный рост и отряхнул золу очага, запорошившую его одежду.

- Ну, зачем же сразу заводить разговор о превосходстве? У мужчины и женщины разные функции в жизни, отсюда происходят и физиологические различия между ними. Мужчина - прежде всего, воин, женщина же - хранительница...

- Очага? - Гхаш скосила глаза на огонь в камине и поджала губы, явно припомнив что-то не слишком приятное.

- Не только. Женщина - хранительница в широком смысле слова. Вот, например, представь: идет война, мужчины сражаются и гибнут, защищая своих женщин и детей. Главная же задача женщин - выжить - несмотря на голод, жажду, болезни, мучения... Если война будет проиграна мужчинами, скажи, исчезнет ли побежденный народ, не оставив о себе и памяти?

- Думаю, да.

- Но женщины живы...

- Их угонят в рабство.

- Но они ведь останутся жить. Память о побежденных и их культура, продолжат существовать вместе с пленницами. А господа не станут бояться своих служанок. И постепенно, исподволь традиции побежденного народа будут проникать в культуру и быт победителей, меняя их самосознание, их привычки и ценности, наконец, их веру. Понимаешь?

- Не знаю... Ты говоришь сложно.

- Поймешь.

...Гхаш поймет - поймет множество лет спустя - поймет сначала чутким сердцем, а уже после разумом - поймет, узрев гибель Аталантэ...

Сейчас девочка понимает другое.

- Значит, я никогда не смогу стать воином?

- А ты хочешь быть воином? - чуть удивленно приподнимает брови мужчина. - Зачем?

- Чтобы служить тебе.

Легкая улыбка трогает тонкие губы.

- Я найду тебе лучшую службу.

Гхаш не спорит: даже если бы она смела возразить своему Повелителю, под его ласковым взглядом у нее словно отнялся язык.

"Разве можно противоречить ЕМУ, когда он ТАК смотрит?"

 

В нынешний свой приезд мужчина провел в замке почти полгода - и за этот, не такой уж и большой, отрезок времени успел сделать многое.

Он взялся обучать детей стрельбе и фехтованию, собственноручно сделав для них луки и деревянные мечи. Кхамул - стремительный, ловкий и понятливый - схватывал воинскую науку буквально налету. Сестра отставала от него, но не во многом. Зато она охотнее и быстрее обучалась разным замысловатым штучкам: как погасить огонь словом или движением пальцев (этому Повелитель обучил ее перво-наперво, так как зажигать огонь девочка уже умела - одним лишь своим желанием), как переместить предмет с места на место, не прикасаясь к нему, как подманить дикое животное или распугать птиц на мили в округе, как заморозить воду в чаше, как... - много было еще разных секретов. Фокусы с огнем и воздухом давались Гхаш проще, чем манипуляции с землей и водой, однако она была усердна и не мытьем так катаньем всегда добивалась своего.

Мужчина также начал обучать детей чтению, письму и нескольким языкам, среди которых Кхамул с некоторым удивлением узнал речь, слышанную им от единожды встреченных эльфов. Языки легко давались Кхамулу, Гхаш же больше преуспела в чтении и письме.

Само присутствие хозяина Башни, казалось, пробудило жизнь на пустынной черной равнине.

Первыми пришли волки - огромные, черные, с умными не по-звериному глазами, пылающими желтым огнем. Они выли ночами под стенами Башни, а днем их стремительные гибкие тени можно было заметить - "Смотри, вон там!", "Да нет, за тем валуном!"

Дети волков побаивались, хотя звери ни разу не попытались напасть на них. Однажды матерый волк, чья шкура была тронута инеем старости, появился словно бы из ниоткуда перед воротами Башни и подошел к Повелителю, который в этот момент показывал Кхамулу блокирующий прием. Дети испуганно заозирались, видя, как из-за камней, из тени выступают десятки поджарых черных волчьих фигур. Но вожак стаи ткнулся носом в ладонь мужчине, и Повелитель сказал: "Не бойтесь, это наши друзья". Так безгранично верили мальчик и девочка своему господину, что простые слова стерли детские страхи. Вскоре Кхамул и Гхаш смотрели на редкого волка, прокравшегося в сырую промозглую погоду под крышу через приотворенные ворота Башни, как на нечто само собой разумеющееся...

Чуть позже волков на равнине появились странные приземистые человекоподобные существа. Как называть их, дети не знали, и Повелитель не подсказал им слов. Он вообще отказывался говорить об этих пришельцах, умело отводя вопросы и перенаправляя разговор в новое русло. Существа поселились в горах, окаймлявших равнину, и мужчина несколько раз за время своего пребывания в Башне уходил к ним. Возвращался Повелитель всегда озабоченным, и багровый сумрак наполнял его взгляд. Дети не понимали, в чем дело, однако с вопросами к нему не совались: в таком настроении Господин был скор на затрещины и оплеухи даже для Гхаш - не со зла, нет, на воспитанников своих он никогда не злился, а от того лишь, что стремился устранить раздражающих фактор, мешавший его уединенным размышлениям.

...Дни пробежали незаметно, и Повелитель засобирался в обратный путь.

Перед отъездом он вручил детям два кинжала: мальчику - широкий длинный клинок с простой крестообразной гардой, размерами своими лишь немного не дотягивающий до короткого меча; девочке - узкий трехгранный стилет, ножны и рукоять которого были выполнены в виде замысловатых цветов с острыми, почти треугольными лепестками. К стилету прилагалась чашечка из ажурно плетеной сетки, и Гхаш, просветлев лицом, догадалась, для чего нужен этот предмет раньше, чем мужчина сказал хоть слово. Девочка собрала свои густые черные волосы в пучок на затылке, скрутила их узлом, накрыла сеточкой и закрепила, использовав кинжал вместо шпильки. Кхамул подумал было протестовать, но тут увидел, что Повелитель улыбается и одобрительно кивает действиям своей воспитанницы.

Из своей комнаты наверху Башни мужчина принес огромную толстую книгу, переплетенную в черную кожу.

- Чтобы к моему возвращению она была прочтена от корки до корки, - велел он строго. - Проверю.

Последняя угроза была излишней: Гхаш тут же уткнулась в книгу носом, разбирая заковыристые закорючки письма, а Кхамул из-за ее плеча с интересом поглядывал на пролистываемые сестрой картинки.

Вороной конь ждал мужчину у крыльца Башни так, словно и не умчался он некогда на вольную волю без седла и узды.

...Дети стояли у ворот Башни до тех пор, пока фигура всадника не скрылась за горизонтом.

Когда же темный силуэт исчез с однообразно-серого фона дымного небосвода, Гхаш, тяжело привалившись к створкам ворот, тихо заплакала. Кхамул еще смотрел вслед Вождю, но придушенный звук вывел его из задумчивости.

Мальчик неловко коснулся плеча сестры.

- Ты чего? Не реви. Он вернется...

* * *

- Гхаш, чтоб тебя волколаки съели! Ты куда навострилась? Стой! Стой, говорю!

- Сам стой - там, где стоишь! Элда недорезанный...

- Кто Элда недорезанный? Я Элда?.. Да ты сама!..

Сцепились в грязи две худенькие ребячьи фигурки. Если бы кто со стороны посмотрел, показалось бы: человек сам с собою борется. И голоса похожие - не разобрать, кто есть кто.

Только вдруг один из голосов истончился и пискнул:

- А-а-ай!

Прекратилась возня.

- Ты чего?

- Урод ты! Я же тебя между ног не пинаю... Ой-йё-о!

- Гхаш, ты чего? - тревога, раскаянье в голосе. - Я же не нарочно... Правда!.. Куда попал, скажи? Где больно?

- Чтоб тебя Валар кастрировали, ой-йё!..

- Гхаш! Гхаш, где болит?.. Ну, прости! Я не хотел...

- Унголиант твоя мать, гадюка ты... У-у-у!

- Гхаш! Гхаш...

- Чтоб тебя Фаноринги на Сильмариллы разобрали! А-а-а!...

- Гхаш?.. Да ты дурачишься!

- Ой-ё-о-о! Ё-о-о-моё-о!

- Ну, не может же тебе быть больно так долго!!

- Мо-о-ожет!.. Все расскажу Повелителю, лягушка ты ядовитая!

Секундное молчание, а затем:

- Расскажешь, значит?

- Все расскажу-у-у!..

Кровожадное:

- Не доживешь!

И вновь завязалась возня...

 

...Мордор - Черная Земля. Ородруин, Амон-Аморт - Огненная Гора, Роковая Гора...

...Нет еще этих названий. Лишь расстилается бесплодная пустошь на многие дни пути. Лишь оседает на лицах детей серая пыль дремлющего вулкана. Лишь черная земля горных склонов бурлит подтеками и лужицами не остывшей лавы. Лишь одинокая Барад-Дур, Темная Башня, высится средь мертвой земли, матово неприступная пустынным ветрам и жару лучей полуденного солнца...

...Барад-Дур - не крепость еще, лишь башня...

 

- Пойдешь сегодня со мной на охоту?

- Нет, я лучше почитаю...

Кхамул недовольно хмурится.

- Ох, и накажет же тебя Вождь, когда вернется, за то, что ты дверь в его комнате вскрыла...

- Повелитель, - привычно поправляет Гхаш.

- Ну да, Повелитель... И, все равно, ты зря это сделала. Накажет он тебя...

Лицо у мальчика такое, словно... заноза ему в одно место вонзилась - не сильная, но постоянная боль.

- Не накажет, - беспечно отмахивается девочка. - Он меня любит!

- Интересно, за что?.. - бурчит самому себе под нос Кхамул.

- Ты что-то сказал?

- Нет. Тебе показалось...

 

- Кхе-е-ейя-а-а! - катится под гулкими черными сводами.

Кхамул просыпается от этого крика прежде, чем сестренка подскакивает к нему с намерением тормошить.

- Ну, что опять?!..

- Я поняла! Я поняла, братик, миленький!.. Я поняла!

- Что ты поняла?

Кхамул никак не может продрать глаза спросонья.

- Все поняла! Хочешь, расскажу?

- Хочу, - обреченно соглашается Кхамул, с тоской глядя на рассветные сполохи неба, видимые сквозь арку окна.

Мальчик давно (что такое давно? для ребенка "давно" - и с месяц будет) знает, что не стоит спорить с сестренкой, когда она орет, скачет и норовит чего-нибудь поджечь - нет, не специально спалить, но так уж получается...

- Ты славный!

И чмок - в самые губы.

Гхаш усаживается, подобрав под себя ноги. Спрашивает строго:

- Ты помнишь эльфийские предания, которые я тебе пересказывала позавчера?

Кхамул согласно кивает. Ни за что он не признается, что помнит только историю Берена и Лутиэнь, да и то лишь потому, что ему волков было жалко. Своих, родных волков - тех, что под стенами Башни бродят, и которых подкармливаешь, как возможность представится. Иное Кхамул и не запоминал - подремывал, пока сестра рассказывала. Слишком много непонятных имен и названий...

Порой мальчик горько сожалел о том, что помог сестре разобраться с письменами Квэнья, которыми были написаны большинство книг, хранившихся в комнате Вож... ох, нет - Повелителя.

...Дверь Гхаш вскрыла сама - острым обломком камня, ни слова не сказав и не посовещавшись. Четыре дня молчала - не признавалась брату в том, что сделала. Но любопытство победило, и Гхаш все-таки отвела Кхамула в верхнюю комнату Башни.

- Тут ничего нет, - говорила она, - даже, где спать нет. Вот только стол, стул и эти полки...

Стеллажи, заполнявшие большую часть помещения, были заставлены сотнями и сотнями книг, свитков, рукописей. На столе, находившемся возле стрельчатого окна, лежала раскрытая книга в серебристо-белом переплете, украшенном таинственной голубоватой вязью.

- Я тут только слово через два понимаю! - пожаловалась Гхаш.

Кхамул повнимательнее пригляделся к письменам на странице.

- Это Квэнья, - определил он. - Чего уж теперь... Давай, вместе попробуем.

...

- Значит так, - Гхаш запнулась.

- Ну? - поторопил Кхамул, которому жутко хотелось спать.

- Я все еще сомневаюсь... Но, кажется, это так.

- Что "так"?

- Я думаю, что черная книга, которую оставил нам Повелитель, и та белая, которая лежит наверху, рассказывают про одни и те же события. Только ту белую, - девочка снова запнулась, но собралась с духом и закончила: - ту белую писали наши враги.

Тишина. Слышно, как за окном гудит ветер.

- А еще, - Гхаш нервно облизывает губы, - еще я поняла, кто... наш Повелитель.

И замолкает. Поддержки ждет - вопроса, хоть какой-нибудь реплики.

...Жадна до жизни Гхаш, жадна до жизни и до знаний. "Почему?", "Зачем?" и "Как?" так и сыплются с ее языка. А брат не может ей ответить, ведь он сам знает не больше ее...

Но не в данном случае. "Дура ты, дура! - хочется крикнуть мальчишке, и сосет у него под ложечкой дурное предчувствие. - Догадалась, надо же! Черной книги тебе было мало?! Зачем наверх-то ты полезла?!"

Не дождавшись от брата реакции, Гхаш называет имя: сначала два слова на Квэнья и Синдарин - резкие, как удар, обжигающие, как пламя, а потом еще три - первое абстрактно безлико и все же чем-то похоже на два предыдущих, следующие два напевны и звучны.

Не отвечая сестре, Кхамул ложится и отворачивается лицом к стене.

* * *

Миновала зима, за весной неспешно подкралось лето. И вот однажды стылое плато Горгорат отразило эхом звон конских подков.

Звук был отдаленным - скорее не звук, а призрак звука, но он разбудил Гхаш. Она вскочила со своей травяной постели и подбежала к окну. Подставила лицо ветру, принесшему ей долгожданную весть.

А спустя считанные мгновения девочка трясла за плечо брата:

- Проснись, засоня! Повелитель вернулся! Вставай, кому говорят, горе мое луковое, Балрог хвостатый, змея подколодная, орел плешивый - все перья повыдергаю! - Тишина. - Элда недорезанный!..

-Что-о-о?

- А-а-ай-а-яй-и-и!

 

- Ну, как вы тут без меня?

Мужчина взбежал по лестнице, на ходу развязывая у горла плащ и небрежно отбрасывая его куда-то в сторону. Он был в приподнятом настроении, глаза его лучились, а с губ не сходила верткая полуулыбка.

- Как хорошо, что ты вернулся, Повелитель! - шагнул ему навстречу Кхамул.

- А ты подрос! - оценил мужчина и взъерошил мальчишке волосы.

- Мы соскучились! - метнулась вперед Гхаш.

Мужчина подхватил ее на руки и расцеловал в обе щеки.

- Какая ты красавица! Скоро невестой станешь!

Девочка обхватила его руками за шею, глаза ее светились обожанием. Истомлено, ненасытно она искала взгляд Повелителя. Глаза встретились...

Улыбка сошла с лица мужчины. Посуровело лицо. Он расцепил руки девочки, сомкнутые у себя на шее, и поставил ребенка на пол.

- Повтори еще раз. Вслух.

Запоздалый испуг мелькнул на лице Гхаш, но она попыталась замаскировать его невинной улыбкой.

- Что?

Мужчина ударил ее по лицу - не сильно, но хлестко.

- Ой!

Гхаш прижала ладонь к месту пощечины.

- Когда я спрашиваю, ты должна отвечать, - слова падали, как камни в пропасть; падали и гулко стукались о глубокое дно.

- Гортхаур, - прошептала девочка, пряча лицо в ладонях, - Саурон...

- Посмотри мне в глаза! - последовал резкий приказ.

Гхаш повиновалась.

Мгновения. Доли секунд. Затем:

- Вот, значит, как,.. - и жестко: - Я разрешал читать что-либо, кроме той книги, которую вам оставил?

- Ты не запрещал! - попытка Гхаш оправдаться выглядела жалкой.

Кхамул, до боли закусив губу, смотрел в сторону.

Звук пощечины. На этот раз Гхаш взвизгнула: видимо, второй удар был значительно сильнее первого.

- Нет, не разрешал! - выкрикнула девочка. - Но я прочитала книгу, которую ты оставил, четыре раза, Повелитель!..

Захлебываясь слезами, она рухнула на колени.

- Не бей, Повелитель... Пожалуйста... Не бей!.. - сквозь всхлипы.

Кхамул попятился к стене, зажмурив глаза. Из-за прокушенной губы рот его наполнился кровью. Давние страхи волной затопили разум мальчишки.

- Почему ты это сделала? - голос, в котором еще чувствовалось напряжение с трудом укрощенного гнева. - Говори. Я хочу услышать это от тебя.

- Мне, - Гхаш всхлипнула снова, - было скучно...

Тишина. Душная напряженная тишина.

- Ты понимаешь, что должна быть наказана?

Ответ шепотом, через силу:

- Да...

- Кхамул, подойди ко мне... Кхамул!

Мальчик заставил себя открыть глаза. Сделал несколько неуверенных шагов вперед. Повелитель снял с пояса и протянул ему рукоятью вперед конский хлыст.

- Гхаш, лицом к стене. Кхамул, двадцать ударов, - прозвучал ровный, лишенный интонаций голос.

Гхаш послушно встала лицом к стене и без указаний приспустила с плеч полотняную рубашку. Ее худенькие плечики еще вздрагивали от рыданий.

Кхамул стиснул рукоять хлыста и поднял молящий взгляд на Повелителя.

- Именно ты. Я не люблю повторять дважды.

В звучном красивом голосе промелькнула странная интонация: мальчику вдруг показалось, что Повелителю самому крайне неприятна вся ситуация. Кхамул поднял хлыст.

Бил он, не вкладывая силы, но все же совсем не бить не получалось - на смуглой коже сестры оставались бледные полосы, чуть позже вспухавшие красным. Девочка так ни разу и не вскрикнула, словно весь страх и вся боль ее ушли в давешние слезы. Удары отсчитывал мысленно. Закончив, взглянул на Повелителя.

Тот стоял неподвижно, как изваяние. Лицо было мрачным. Веяло холодом.

- Гхаш, - она повернулась, поспешно застегиваясь; на ее щеках оставались грязные дорожки от слез, - бери хлыст. Кхамул, твоя очередь. Десять ударов.

Мальчик не стал спрашивать "За что?" - и так ясно: за попустительство и сообщничество. На этот раз и его сестра промолчала.

Первый удар обжег кожу, и Кхамул стиснул зубы. Сестра старалась причинить ему, как можно меньше боли, а от того лишь затягивала экзекуцию. И все же десять ударов - не сотня, и им пришел свой конец.

- Ужинайте. Ложитесь спать, - отрывисто приказал Повелитель и быстрыми шагами направился к лестнице, уводившей в верхнюю комнату Башни.

...Весь вечер дети провели в молчании, не обменявшись ни словом.

 

Повелитель спускался по лестнице почти бегом. Кхамул мчался за ним, прыгая через две-три ступеньки.

- Почему ты не сказал мне раньше, обормот?!

- Она просила... Очень просила не говорить.

- А своей головой кто думать будет?!

- Я как-то... не сообразил...

- Что ты не сообразил? Что можно было не сообразить?! Отвечай честно!

- Я боялся...

- Боялся он! Разве я наказал вас несправедливо?

Вопрос остался без ответа, так как в этот момент лестница кончилась.

Мужчина вбежал в пустой просторный зал, упал на колени возле соломенной подстилки, на которой разметалась в забытьи девочка. Бросил через плечо:

- Холодной воды. Быстро!

Кхамул исчез, только босые пятки мелькнули в дверном проеме.

У Гхаш был жар. Она горела и металась в бреду.

- Девочка моя, девочка, - мужчина мягко отвел с ее лба влажные от пота волосы, - маленькая глупышка!.. Что ты себе напридумывала?..

Осторожно перевернув ее, он осмотрел спину. Тонкие рубцы поблекли и почти не были видны. Болезнь Гхаш можно было объяснить лишь одним - нервное потрясение.

- Ну, не умею я воспитывать детей, видимо, не умею! - прошептал он сквозь сомкнутые зубы. - А учиться... надо.

И, уложив девочку поудобнее, накрыл ладонью ее разгоряченный лоб.

 

Гхаш лежала возле огня очага - бледная, осунувшаяся, еще слабая. Повелитель сидел рядом и позволял ей держать его руку в своих.

- Ты больше не сердишься на меня, Господин мой? - тревога и надежда в голосе.

- Нет. Давай-ка, поспи...

Шепот клятвой:

- Я больше не буду тебя сердить, Повелитель, никогда-никогда!

Недоверчивый смешок:

- Очень надеюсь, что подобного не повторится.

* * *

Повелитель уехал и через четыре месяца возвратился вновь. Два месяца провел в Башне и снова уехал.

Дети привыкли к его частым отъездам и неожиданным возвращениям. Им и в голову не приходило приставать с вопросами: куда, насколько, зачем, когда вернешься. Близнецы жили сегодняшним днем, и их юные умы не смущала мысль о неопределенности будущего.

Дети взрослели и внешне все больше разнились между собой.

Кхамул вытянулся и возмужал. Охота и тренировки с оружием развили его мышцы. Темный южный загар сошел с кожи, уступив место легко-золотистому, чуть сероватому загару, полученному мальчиком из-за частого пребывания на открытом воздухе равнины, над которой редко показывалось солнце. Одевался он теперь в брюки и куртку из выдубленной кожи, которые ему сшила сестра.

Гхаш носила в Башне свободные платья из шелковой материи (в один из своих визитов Повелитель привез ей больше десятка подобных нарядов), выходя же на прогулку, она надевала костюм точь-в-точь, как у брата. Впрочем, гуляла Гхаш не часто, а от того кожа ее приобрела глубокую бледность, свойственную тем, кто редко бывает на солнце. Девочка вытянулась вверх, груди и бедра ее округлились, а спутанная копна волос превратилась в черный водопад кудрей, бежавший по спине, или - гораздо чаще - убранный под плетеную сеточку на затылке.

Дни текли однообразно, но близнецам некогда было задумываться над этим. Кхамул охотился и рыскал по окрестностям, Гхаш же все свободное время проводила за книгами, отвлекаясь лишь на приготовление пищи.

...Во время одной из своих редких прогулок Гхаш забрела далеко в горы. Когда, плутая, она пыталась отыскать дорогу назад, натолкнулась на группу странных, устрашающего вида существ, что пришли к Черной Башне вслед за волками.

Кожа бледная, чуть зеленоватая. Раскосые внимательные глаза. Кривые желтые клыки, словно у хищных животных, а не человекоподобных. Вооружены странной формы мечами - клинки изогнуты. Одеты в звериные шкуры и тканые лохмотья.

Их было четверо. Тот, что стоял ближе всех к девочке, угрожающе рыкнул, обнажив в оскале два ряда крепких зубов. Гхаш отступила на шаг, но испуга своего постаралась не показывать.

Существа посовещались о чем-то на незнакомом, резком и гортанном языке, потом один из них указал когтистым пальцем в сторону Башни, видневшейся вдалеке.

- Гортаур, - произнес он отчетливо.

Гхаш поспешно закивала.

- Дом? - слово из Синдарина сопровождалось вопросительной интонацией.

Девушка осмыслила вопрос и подтвердила:

- Я там живу.

Говоривший еще раз ткнул пальцем в сторону Черной башни.

- Иди.

И четыре кряжистых тени бесшумно растворились в сумраке.

Возвратилась Гхаш без дальнейших приключений.

 

...Повелитель приезжал и уезжал снова, визиты его повторялись все чаще. Во время пребывания в Башне, он неоднократно отправлялся к вулкану и проводил там часы в одиночестве. Бывало, что наведывался он и к странным существам, заселившим горы. Не завывал про детей: учил, рассказывал, наставлял.

Промелькнул год, второй пошел на убыль...

* * *

Высокий и стройный всадник с лучистыми глазами Перворожденного осадил коня на вершине холма, когда его взору предстал устремившийся ввысь монолит Черной Башни. Непроизвольно эльф натянул поводья, а его конь захрапел и вздыбился.

...В такую глушь заехал - и вот надо же, башня! Кто мог построить себе жилище в подобном месте?..

На плато опускалась ночь.

Помедлив еще, посомневавшись, всадник пустил коня галопом к башне: кто бы не жил здесь, под крышей ночевать лучше, чем на промозглом ветру - авось не выгонят.

По мере приближения к строению, эльф все больше недоумевал, все чаще спрашивал себя, правильный ли он сделал выбор, направившись сюда.

...Стрелой, пронзающей небо, высилась впереди черная твердыня. Одинокая башня посреди пустоши. Признаков жизни не заметно на мили вокруг. Только ветер гуляет, взметая серую пыль. Только клокочет вулкан чуть в отдалении. А сама башня - словно не руками человеческими построенная, словно выращенная из земли силой магии. Гладкие стены: не заметно щелей, каменной кладки. Стрельчатые арки окон в обрамлении текучей ветвистой лепнины. Венчает башню парапет, похожий на мрачную корону с зубцами. Огромные железные ворота: одна створка затворена, вторая - распахнута настежь. И тишина - такая тишина, что становится жутко...

Элда спешился возле Башни, привязал коня к кольцу ворот, неуверенно ступил под гулкие темные своды. Шаги отдавались в пустых коридорах эхом.

Эльф оглядывался по сторонам с чувством, которое сам себе не мог объяснить. А, может быть, просто не хотел это чувство себе самому назвать - поверить в него не хотел. Шепотком узнавания следовало назвать это чувство. Однажды ему уже приходилось видеть, пусть и не воочию, а опосредованно, подобную архитектуру, выдержанную в том же черном цвете, но это было давно...

- Эй! - позвал он. - Есть тут кто-нибудь? Отзовитесь!

Легкий шорох заставил его стремительно обернуться к лестнице, хватаясь за меч.

- Приветствую высокородного гостя, - прозвучал в ответ мелодичный голос, выговаривавший слова на Квэнья столь правильно, что сама четкость эта казалась акцентом. - Что привело тебя, странник, в наши края?

Опершись на резные перила лестницы, напротив эльфа стояла девушка. Человек. Молоденькая, почти ребенок. Одета она была по моде Эриадора - и это показалось Элда самым странным из всего, что он увидел здесь.

Светло-голубое платье, богато украшенное вышивкой - по рукавам, горловине и подолу вьется лозой золотистая нить. Шея и руки до локтя оголены. Волосы уложены на затылке.

...Не одеваются так смертные женщины, к тому же живущие в глуши, чуть ли не на краю мира - а девушка, несомненно, была смертной, более того - высокие скулы тонкого лица и цвет волос выдавали в ней южанку, дикарку из народа, не принадлежащего к Трем Племенам...

- Я сбился с дороги, прекрасная госпожа, - эльф чуть поклонился, демонстрируя учтивость, а мысленно отметил, что девушка и в правду очень хороша - для смертной. - Не приютишь ли ты на ночь уставшего путника? Мое имя Химриль.

Девушка помедлила мгновение, что-то обдумывая, потом склонила голову.

- Меня зовут Гхаш. Входи, благородный странник, раздели со мной кров и пищу.

...Гхаш? Что за имя такое? Не встречал я у смертных подобных имен. И что означает оно, не понятно...

Девушка сделала эльфу знак следовать за собой и начала подниматься по лестнице.

Гхаш привела гостя в просторную темную залу, потолок которой терялся где-то в сумрачной вышине.

Эльф с любопытством огляделся по сторонам.

В зале не было никакой мебели, лишь подстилка из соломы на полу возле дальней стены. В очаге полыхало жаркое пламя, а рядом, на каминной притолоке стояли две выструганные из дерева миски, от которых исходил запах остывающей пищи. Прислоненный к стене стоял вертел, поблескивающий капельками жира - видимо, недавно на нем готовили мясо.

Химриль был удивлен донельзя: настолько не сочетались окружающие беднота и запустение с роскошным нарядом девушки и изысканностью ее манер. В таком платье, как то, что надето на хозяйке, надо по садам прогуливаться, в креслах посиживать и на лютне играть, а не готовить собственноручно пищу!

Девушка поймала взгляд эльфа, зарделась и виновато развела руками.

- Как видишь, дорогой гость, кресла я тебе не предложу. Но предлагаю разделить со мной трапезу...

И без дальнейших разговоров, она взяла с каминной полки обе миски и села прямо на пол, возле камина.

Делать было нечего, и, расстелив на полу серебристый плащ, Элда сел рядом.

Ели они в молчании. Девушка лишь время от времени искоса поглядывала на гостя.

Покончив с ужином, Химриль поблагодарил радушную хозяйку и, отцепив от пояса флягу, предложил ей выпить вина. Гхаш не отказалась, и когда щеки ее порозовели от выпитого, Элда решил, что настала пора приступить к расспросам: терзало эльфа неуемное любопытство!

- Скажи, прекрасная дева, что это за место? Куда я попал? Я ведь сбился с дороги...

- Это мой дом, - просто ответила девушка.

Короткий ответ - и совершенно не вразумительный.

- Твой дом? Ты живешь здесь одна?

- С братом.

- И где же он?

- Еще не вернулся в охоты.

Химриль взглянул в сторону стрельчатого окна. За ним уже небо объяла ночная синь.

- И не боится твой брат оставлять тебя в одиночестве?

В глазах Гхаш заплясали смешинки. Элда не понял, чего такого смешного он сказал?..

- В наших краях редко бывают путники, - ответила девушка, как-то очень поспешно опустив взгляд.

Некоторое время они молчали, следя, как прогорают в камине дрова. Наконец, эльф решил возвратиться к прерванному разговору.

- А эту башню, твой дом, прекрасная хозяйка, кто построил ее?

- Мой господин, наставник и учитель.

- А кто он?

- Наш Повелитель, - последовал ответ, не прибавивший ясности.

"Видимо, правитель здешних мест," - решил Химриль. Вот только не приходилось ему слышать, чтобы существовали людские государства в этой бесплодной пустыне. Да и кем тут править можно - не девчонкой же с ее братом - тоже мне, подданные!

- Как его имя?

- Его имя ничего не скажет тебе, странник, ибо не известно оно за пределами этой страны.

Кольнуло эльфа понимание: лжет. Неуютным холодом потянуло из-под сумрачных арок.

Лжет, но зачем?

- И где же он сейчас?.. Я хотел бы засвидетельствовать ему свое почтение...

Девушка пожала плечами с наигранной беспечностью.

- Его нет здесь. Он уехал. По делам.

Разговор увял.

За окнами сомкнулась ночь, и Элда почувствовал комком подступающее к горлу беспокойство: все здесь не так, все не правильно - и башня сама, будящая давние воспоминания, и девочка эта, одетая в эльфийское платье и разговаривающая на Квэнья, и пустые залы, и доминанта черного цвета везде и во всем.

- Ты, должно быть, устал, дорогой гость? Ложись на мою постель, отдохни...

Гхаш указывала рукой на соломенную подстилку у стены и улыбалась - мягко так, ласково, детски невинно. Но что-то в этой улыбке покоробило Химриля, была в ней крохотная, еле уловимая фальшь.

- Мне не хочется спать, прекрасная дева. Не скоротать ли нам время за приятной беседой?

Девушка застенчиво улыбнулась.

- Как откажешь гостю? О чем же мы поведем речь?

- Позволь я исполню для тебя песню о великой доблести и верной любви, как поют ее под звездами дети моего народа. И тем отплачу тебе в меру сил своих за гостеприимство.

Лютню в чехле Химриль носил через плечо и не расстался с ней, поднимаясь в башню.

- Спой, - ответствовала Гхаш. - Лестен для меня дар благородного сердца.

И он запел - любимую свою песнь, пробуждавшую в его душе созвучный музыке и словам трепет, пробуждавшую воспоминания:

- Был зелен плющ, и вился хмель,
Лилась листвы полночной тень,
Кружила звездная метель
В тиши полян, в плетенье трав.
Там танцевала Лутиэнь;
Ей пела тихая свирель,
Укрывшись в сумрачную сень
Безмолвно дремлющих дубрав...*

Он пел, и Гхаш, склонив голову, слушала. А в памяти Химриля вставали картины, виденные некогда глазами его кровного брата, ушедшего вслед за королем Финродом под Тень: лишения давнего пути и мучения плена, ужасающее в безжалостном совершенстве своем лицо Первого-среди-слуг-Врага, темные гулкие залы и стрельчатые арки Тол-ин-Гаурхот…

- Звучала песня лиходейских чар,
Пронзая и срывая все покровы,
Сзывая всех, к предательству готовых...**

Химриль замолчал, оборвав песню на полуслове. Замолчал, потому что понял - сравнил виденное в этом месте с воспоминаниями брата и позволил себе осознать, отчего такой знакомой кажется ему Черная Башня.

И что же делать мне теперь? Что?!

- Отчего ты прервался? - цепко и подозрительно впились в лицо эльфа глаза девочки.

Он с трудом вернул спокойствие чертам своего лица.

- Прости, прекрасная дева, я продолжу...

В этот момент откуда-то снизу, из-под окна донесся высокий юношеский голос:

- Я вернулся, Гхаш! В западном лесу один варг в капкан попал, вот я и задержался! Тащи сюда травы, у него лапа перебита!..

Варг?!

...Еще четверть часа назад Химриль не поверил бы, подумал бы - послышалось. Варг - это значит волколак, волк-оборотень, жуткое чудовище, Морготова тварь. Какой же идиот будет варга из капкана освобождать, о нем заботиться?!..

Теперь же услышанное не вызвало удивления. Только жуткие воспоминания пробудило, хлестнуло ярким памятным эпизодом по обнаженным нервам.

Девушка стрельнула глазами в сторону гостя, и ох как не понравился эльфу девчоночий прищур.

- Сейчас спущусь!

Гхаш метнулась к подстилке, поворошила ее, извлекла небольшой кожаный мешок, полупоклонилась гостю и исчезла за дверью.

Когда затихли ее шаги, Химриль поднялся и подошел к окну, от которого доносился голос. Выглянул... Никого. Тогда быстро и бесшумно, так, как умеют только эльфы, он устремился к двери, стал спускаться по лестнице вниз.

Затаился, услышав голоса, разговаривающие шепотом на Синдарине.

- ... его лошадь...

- ...Элда...

- ...расскажет своим про нас... Повелитель рассердится... нельзя отпустить...

- ...что мне было делать?.. тех, с гор позовем, а?

- ...оставил на нас Башню...

- ...значит, сами?

- Да.

И голоса затихли. Затем Химриль услышал тихие крадущиеся шаги. Выпрямился. Встал спиной к стене. Положил руку на эфес меча.

Из-за поворота лестницы появился паренек с обнаженным кинжалом в руке. Больше при нем не было заметно никакого оружия, и эльф позволил себе слегка расслабиться. Вслед за мальчиком поднималась и давешняя гостеприимная хозяюшка, высоко придерживавшая подол платья, чтобы не споткнуться.

Заметив Элда, мальчишка издал звук, сошедший бы за звериное рычание, и метнулся вперед. Химриль легко блокировал удар кинжала наполовину выдернутым из ножен мечом и отшвырнул нападающего.

Девочка завизжала. Эльф перевел на нее взгляд, боковым зрением продолжая контролировать действия мальчишки. Тот упал на спину и скатился вниз на несколько ступеней.

- Хорошо же твое гостеприимство, прекрасная дева! - выговорил сквозь зубы Химриль, в большей степени испытывая памятливую горечь, чем гнев; ему ли, Перворожденному, было бояться двух смертных детей? А орков вокруг видно не было. - Или в твоем народе принято нападать на доверившегося путника?

Девушка вскинула перед собой руки открытыми ладонями.

- Гхаш! - выкрикнула она, и слово на этот раз не звучало, как имя.

Эльф отпрыгнул в сторону раньше, чем осознал, почему делает это. В лицо ему пахнуло жаром. Огнем занялись деревянные перила лестницы.

- Великие Валар! - невольно вырвался возглас.

Смертный ребенок, владеющий чарами... Что же это такое?! Умеет Жестокий развращать души...

А мальчишка уже поднялся на ноги и ринулся в новую атаку. Девчонка сплетала и расплетала пальцы, что-то бормоча себе под нос.

Химриль выхватил меч. Ножны звякнули о каменную стену, когда эльф разворачивался, чтобы нанести удар.

Но мальчишка увернулся, лаской метнулся под ноги, пытаясь повалить противника.

Химриль устоял на ногах и вонзил клинок по рукоять в открывшуюся на миг спину нападающего... То есть собрался вонзить, но удар прошел по касательной. Мальчишка рухнул в бок, вцепившись пальцами в одежду Эльфа.

Тянул парень сильно, и Химрилю пришлось развернуться за ним, оставив девочку за спиной. Эльф занес меч, чтобы отсечь противнику руку и освободиться, когда резкая боль ударила его чуть ниже сердца. Он попытался обернуться, но приподнявшийся на колени мальчишка вогнал ему кинжал прямо в живот.

...Успел увидеть брезгливо-недоуменное выражение на лице девушки, вытиравшей о платье узкий трехгранный стилет - откуда только он взялся? Платье на ней открытое, облегающее, спрятать оружие негде...

И ухнул ему навстречу черный камень ступеней лестницы.

На грани потери сознания, на грани сумеречной яви и подступающей тьмы смерти Химриль услышал неуверенные, прерываемые тяжелым дыханием, слова:

- Мертв?.. Вроде...

И девичий голос:

- Перережь ему горло. Для верности.

Его ухватили за волосы, оттянули ему голову назад. Шеи коснулся холодный металл...

 

Дрожащие, заляпанные кровью, близнецы сидели на ступенях лестницы возле мертвого тела.

- Может, мы зря так?..

- Да нет... Рано или поздно он бы все понял, и тогда напал бы первым. Нам не удалось бы его застать врасплох...

- Может, ты и права. А если бы он просто уехал назавтра?

- Мы уже говорили об этом. Рассказал бы своим, и они наехали бы потом всем скопом...

- А, если бы не догадался?..

- Оставь...

Девочка затаенно вздохнула.

- Наверно, надо будет запирать ворота на ночь и днем, когда тебя нет, - сказала она.

Кхамул привалился к перилам и глухо застонал.

- Какая я гадкая! - сразу вскинулась Гхаш. - Ты же ранен... Дай посмотрю!

* * *

Дети мялись и ежились под тяжелым взглядом Темного Властелина.

- Меня накажи, Повелитель! - не выдержала, наконец, Гхаш. - Если не правильно поступили мы, в том моя вина!

Черты будто застывшего в ледяном совершенстве лица чуть смягчились.

- Нет никакой вины. Вы поступили правильно.

Успокоились близнецы, переглянулись, пустив на лица робкие улыбки.

Губы мужчины дрогнули в ответной усмешке.

- Только вот надеюсь я, - сказал он, - что вы не станете убивать также всякого незнакомца, пришедшего к воротам Башни. Скоро сюда придут люди, и будут жить здесь вместе с вами. Примите их с радушием.

- Но, Повелитель, - вскинул карие глаза мальчик, - ты приказал нам защищать Башню. Как отличим мы врага от друга?

- Справедливый вопрос, - одобрил мужчина. - Во-первых, это будут люди, не эльфы. Во-вторых... Те, кто дружественен нам, будут просить у вас крова моим именем, или именем Властелина Мелькора. Им вы откроете дверь.

- Мы исполним, Повелитель, - ответила девочка.

Он коротко кивнул. Конечно же, он не ждал другого ответа.

* * *

И вновь неспешно потянулись дни.

...Весенней порой, когда в западных лесах набухли на деревьях первые почки, на черную пустынную равнину вступил первый караван. Вьючные лошади, повозки, люди, идущие пешком - смуглокожие и темноволосые уроженцы юга. Усталость читалась на их лицах, а еще недоумение: "И что это понесло нас в такую даль?"

Гхаш в зеленом, отороченном мехом лисицы, платье встретила пришельцев у ворот Башни.

- Что привело вас к порогу моего дома, странники? - спросила она на южном наречии.

Люди со страхом смотрели на литую громаду Черной Башни, высившуюся над ними. Топтались на месте, переглядывались, перешептывались.

Вперед выехал всадник, осанка которого, да и то, что ехал он верхом, выдавало в нем лидера каравана. Длинные волосы его, в которых пробивалась уже первая седина, были заплетены в косы, а лицо с правой стороны обезображивал длинный кривой шрам.

- Волей Гортхаура Саурона пришли мы в эти края, женщина! - высокомерно ответил он. - А кто ты такова, чтобы спрашивать нас об этом?

Глаза Гхаш превратились в узкие щелочки. Надменности девушке было не занимать, недаром перечитала она тома эльфийских сказаний в библиотеке своего Господина.

- Волей Темного Повелителя Гортхаура Саурона я являюсь хозяйкой этого дома, - сказала она. - И если хочешь ты войти, вождь, под кров мой, прояви учтивость, положенную гостю.

И добавила девушка что-то непонятное, и взмахнула рукой.

Словно внезапный порыв ветра ударил меднокожего вождя в спину, вышиб его из седла.

Толпа шарахнулась в сторону.

- Колдунья! - крикнул кто-то.

И замелькали руки, творя охранительный знак.

Поднявшись с пыльной земли и отряхнув колени, вождь сумрачно взглянул на девушку. Она стояла, сложив руки на животе, и уголок ее рта был тронут улыбкой.

- Так что же, вождь, поклонишься ты наместнице Темного Властелина, или предпочтешь отбыть восвояси?

Ярость от сознания собственного унижения стояла в глазах вастака.

- Язык бы тебе отрезать! - прошипел он сквозь стиснутые зубы, но колено преклонил - правое.

Девушка расслышала его слова и нахмурилась.

- Вкруг Башни расставляйте шатры, - велела она. - Не достает вам учтивости, странники, а потому запрещаю я вам входить в дом Властелина!

И, резко развернувшись, ушла. Лишь длинная юбка мазнула серую пыль.

...Вернувшийся к вечеру Кхамул обнаружил десятки палаток кочевников, установленных возле Башни. Отыскал вождя каравана, поговорил с ним и пообещал образумить сестру.

- Ты пойми, парень, - горячился вождь, - не дело женщине так вести себя, не дело позорить меня перед моим племенем! Любую на месте убил бы за это, но она назвалась наместницей Владыки...

Кхамул кивнул.

- Правду сказала. На нее и на меня оставляет Повелитель Башню.

- Тебя я слушаться согласен, парень, если уж Сам приказал, но ее... Пусть у нас тут лучше не появляется, я за себя не ручаюсь!..

Кхамул покивал и отправился к сестре.

- Зачем ты так с ними? Долго добирались люди, устали... К нам ведь шли! А что неучтивы, так ведь они твоих книжек не читали! И Повелитель сказал: "Принять радушно", помнишь? А ты их под дверью держишь, как собак! Хочешь Повелителя рассердить? Тебе прошлого раза было мало? Так вот, мне - нет! Завтра ты прилюдно извинишься перед вождем и расселишь народ в нижних покоях Башни, поняла?

Гхаш упрямо вздернула подбородок.

- Нет. Извиняться не буду. И жить они будут там, где сейчас. Нечего этим дикарям в Башне делать!

- Мало тебя в жизни били! Я сейчас это исправлю! - пригрозил брат.

Девчоночьи глаза потемнели.

- Только попробуй. Спалю!

И снова он уговаривал, убеждал, уламывал. Все в пустую! Плюнул на все и ушел спать. Проще принять наказание Повелителя вместе с ней, чем переубедить Гхаш в чем-нибудь...

Так и остались вастаки жить возле Черной Башни. Мужчины охотились вместе с Кхамулом в западных лесах, женщины обустраивали стойбище. Плато Горгорат полнилось детским смехом и визгами.

Гхаш с новыми соседями не общалась, дни и ночи проводила, как прежде, за чтением, упражнениями в магии и, порой, сбором таинственных трав. Когда она проходила по стойбищу, направляясь в лес или к ручью, никто не заговаривал с ней, никто не заступал дорогу.

Как-то раз пьяный вастак вознамерился лапнуть ее за высокую грудь, но она только глянула на него, и он упал на землю, крича и корчась от боли. Больше инцидентов не было.

Лишь однажды Гхаш сама заговорила с вастаками. К стойбищу вышел раненный кем-то волколак. Женщины разбежались, уводя детей. Мужчины схватились за оружие.

- Не смейте его трогать! - крикнула девушка из окна Башни.

Поспешно сбежала вниз и тут только объяснила толпившимся в отдалении от ждущего зверя людям:

- Они служат Повелителю, как и мы. Не трогайте их, и вас они не тронут.

Потом подозвала волка и увела его под угрюмыми взглядами вастаков.

...А дни летели. И в жаркий летний зной, когда малина созревает в западных лесах, растрескавшаяся черная земля отразила цокот копыт и скрип телег нового каравана пришельцев. Гхаш услышала звуки из окна Башни и быстро спустилась вниз. Когда она шла через стойбище, женщины провожали ее опасливыми взглядами.

...В этом караване пеших не было: все ехали либо верхом, либо на повозках. Одеты были добротно, но во все черное. Все вооружены, даже женщины. Суровые бледные лица, ни улыбки не промелькнет. Поведение самоуверенное, но не высокомерное - с сознанием собственной силы.

Воин, ехавший во главе колонны, остановил коня шагах в пяти от Гхаш. С легким презрением оглядел раскинувшиеся за ее спиной стойбище. Обратился в пространство, ни к кому конкретно, на Синдарине с незнакомым певучим акцентом:

- С кем я могу поговорить? Кто здесь главный?

Гхаш смотрела на всадника с необъяснимой для самой себя робостью. Ответила, сделав усилие над собой:

- Я.

Воин несколько секунд разглядывал девушку, затем, соскочив с коня, поклонился.

- Прости, госпожа, что не признал в тебе здешней хозяйки. Окажешь ли ты честь мне и спутникам моим, приютив нас под своим кровом?

Смущение Гхаш постепенно проходило, уступая место ставшей привычной надменности.

- Как узнаю я, странник, что ты и вооруженные спутники твои пришли к дому моему с добрыми намерениями? Чьим именем просишь ты о приюте?

И еще несколько мгновений изучал воин лицо девушки, затем ответил:

- Я прошу именем Мелькора, Властелина Тьмы, а так же именем Ученика Его, ныне известного, как Саурон Гортхаур.

Низко поклонилась Гхаш гостю, потому что два и два складывать она умела и без труда узнала в пришельцах потомков тех, о ком читала в старинных легендах.

- Рада я приветствовать вас именем Повелителя моего, - сказала девушка. - Идемте. Ваш новый дом ждет вас.

И повела их в Башню.

...Северян приехало около пяти десятков, и коридоры Башни наполнились голосами.

На новом месте потомки тех, кто некогда населял Цитадель Ангбанд, обустраивались со знанием дела. Стены расцветились гобеленами, пол устлали ковры. Плотники споро сколачивали мебель. В кузнях, построенных за пару дней возле стен Башни, не прекращалась работа с металлом. Каждый из пришельцев многое знал и умел, да, к тому же, охотно делился знаниями. Все поголовно умели читать и писать, а прозой изъяснялись так певуче, что речь их зачастую напоминала стихи. А уж с оружием как умели обращаться - Кхамул обзавидовался и при каждом удобном случае теперь пытался получить у северных воинов новый урок. Гхаш в первые дни сетовала на потерю привычного уединения и раздражалась от малейшего шума, но постепенно привыкла, и вскоре ее было не оттащить от знахарки-целительницы или старого книгочея. Вопросы так и сыпались с языка девушки, и впервые почти на каждый вопрос она получала ответ.

Сначала Кхамул опасался ссор, могущих возникнуть между вастаками и северянами. Но каменщики и плотники возвели для южан добротные дома, северяне взялись обучать соседей ремеслам и грамоте, а вастаки охотно делились в ответ добытыми на охоте зверьем и птицей.

...Бежали дни.

Вернулся Повелитель и похвалил близнецов, от чего те расцвели доверчивой радостью. И в день его возвращения в верхнем, прежде пустовавшем, зале Башни, находившимся прямо под комнатой Повелителя, появился высокий трон из черного камня с ажурными рельефами подлокотников и зубчатой спинкой. На этом троне, в зале, где колонны черного мрамора устремлялись в высь, не поддерживая свода, принял Темный Властелин Саурон, Черный Майя Гортхаур первых подданных своей державы. Вастаки и северяне склонили колени перед ним, присягая на верность. И в первом ряду присягавших, возле самого трона, опустились на колени близнецы, помнившие еще коридоры и залы Барад-Дура в сумрачной тишине, пустынной гулкости и сквозняках незастекленных окон...

- ...Кровью своей и душой клянусь служить Повелителю моему и Властелину Гортхауру Саурону словом каждым своим и действием от рождения и до смерти! Да свяжет клятва сия потомков моих, покуда существует жизнь! И да не будет прощения тому, кто отступится от этой клятвы!..

 

Скрипнула дверь.

Саурон поднял голову от лежавшей перед ним книги.

- Гхаш? Заходи.

Неловкий реверанс - научили девушку северяне.

- Ты звал меня, Повелитель?

- Да. Я хочу поговорить с тобой. Садись ближе к огню.

Гхаш с любопытством оглядывается по сторонам. Она первый раз пришла в комнату Повелителя после того, как здесь все переставили. Библиотеку вынесли, опустили четырьмя этажами ниже - чтобы каждый желающий мог добраться до книг, не тревожа Властелина. Стены украсили гобеленами лесных и горных пейзажей. Установили широкую кровать под бархатным балдахином. Пол застелили темным ковром. Окно застеклили, но не витражом, как в большинстве обустроенных залов, а стеклом прозрачным. Пробили камин в стене. Большое, в полный рост, зеркало повесили. Маленький трехногий столик установили в углу: на нем - чаша для умывания и полотенце. Витые канделябры по стенам развесили. Не узнать комнаты!

Гхаш, все еще стоявшая на пороге двери, за которой начиналась ведущая вниз лестница, поежилась от порыва холодного ветра, ворвавшегося из другой двери, выходившей на верхнюю площадку Башни, огороженную зубчатым парапетом. Комната Повелителя являлась, по сути, частью этой площадки, своеобразной надстройкой; потому и была она существенно меньше нижних просторных залов.

Саурон поднялся из-за стола, подошел к двери и закрыл ее.

- Ну, садись же, - повторил он. - Не топчись на пороге.

Поскольку кресло в комнате было только одно, и стояло оно возле стола, Гхаш прошла вглубь помещения и присела на краешек кровати.

Повелитель подбросил дров в камин из сложенной рядом поленницы, прошелся по комнате из конца в конец, о чем-то размышляя, а потом присел возле девушки.

- Скажи мне, Гхаш, кем ты хочешь стать в жизни?

Девушка метнула на него удивленный взгляд, но тут же спрятала глаза. Ответила:

- Кем прикажешь ты, мой Повелитель.

- Это хорошо. Но все же, я хотел бы знать, к чему лежит твоя душа? К шитью, письму, целительству?.. Подумай.

Девушка склонила голову, сосредоточенно обдумывая заданный вопрос. Темная прядка волос выбилась из ее высокой прически и упала на щеку. Досадливо Гхаш сдула ее в сторону.

Саурон не торопил. Он просто сидел рядом и задумчиво рассматривал стройную фигурку девушки, юные формы которой подчеркивало узкое платье, нежный овал ее лица, яркие губы и тени от длинных ресниц на щеках.

Наконец, Гхаш подняла голову.

- К постижению магии, Повелитель, - ответила она. - Если ты позволишь мне...

Майя коротко вздохнул.

- Позволю. Твой дар слишком силен, чтобы оставить его неразвитым. Меня радует твой ответ, - он чуть помолчал. - Теперь ответь мне на другое... Какой судьбы ты ждешь для себя, Гхаш? Ты вступила в брачный возраст. Юноши из вастаков заглядываются на тебя, и двое из северян уже просили у меня твоей руки. Скоро тебе придется выбрать жениха, Гхаш...

- Я не хочу! - порывисто вскрикнула девушка. - Пожалуйста, не заставляй, Повелитель!..

Не отводя молящего взгляда от лица Майя, Гхаш схватила руку своего Господина и прижала к своей груди.

Губы Саурона тронула мимолетная улыбка.

- Значит ли это, что никто из них не люб тебе?

Гхаш утвердительно затрясла головой.

- Не заставляй, Повелитель!

Рука, которую прижимала к себе Гхаш, шевельнулась, и тонкие пальцы мягко скользнули по обнаженной коже девушки к глубокому вырезу ее платья.

- Любишь ли ты меня, Гхаш?

Глаза девушки затмились слезами.

- Не смейся надо мной, Повелитель! - смятенно прошептала она.

Его рука скользнула чуть ниже, под легкую шелковую материю платья.

- Зачем же? Я не смеюсь.

...Голос завораживал. Такому голосу хотелось верить. Но она не смела...

- Как могу я не любить тебя, мой Повелитель? Как смею я тебя любить?..

Медленно, осторожно приспустил он с плеч рукава ее платья.

- Должна сметь. Я приказываю. Пусть такова будет твоя служба.

- Я повинуюсь...

Она лежала недвижная, отдавшись во власть его рук. Она даже не вскрикнула, когда он взял ее первый раз. И лишь много позже неумело и робко начала она отвечать на его ласки.

* * *

Гхаш сонно потянулась в постели, не открывая глаз. Она и так знала, что увидит, открыв глаза: Повелителя, сидящего за столом, над рукописями и книгами - он, конечно, работал до рассвета.

"Он всегда так, - подумала девушка, - либо сразу к столу уходит, либо лежит со мной, пока я не засну, а потом уходит все равно..."

Щеку Гхаш что-то легонько защекотало.

- Не притворяйся, лентяйка, - произнес знакомый голос. - Я же знаю, что ты проснулась.

Девушка открыла глаза и встретила взгляд темных глаз - ярких своей чернотой.

"Великая Тьма, за что мне такое счастье?.."

Мурлыкнула с истомой и жадно потянулась навстречу.

- Не сейчас, - Повелитель остановил девушку. - На-ка, держи...

Сунул ей в руки сочно-зеленую травинку порея.

Тут только Гхаш заметила, что он одет в свой серебристый дорожный костюм. Сразу все поняла - и расстроилась, да так, что слезы мгновенно навернулись на глаза.

- Ты уезжаешь?

- Да, - Майя встал с кровати и прошелся по комнате. - Но, думаю, что в последний раз. Я оставляю на тебя Башню. Постарайся быть ответственной, Гхаш, теперь от тебя зависят сотни жизней. Не навязывай своего мнения старшим по возрасту и более опытным людям. Не зазнавайся и не тыкай в нос всем и каждому своим статусом. Помни, что власть твоя во много номинальна. Не ссорься с людьми.

- Почему я, Повелитель? Почему не Кхамул?

Почему не суровый северянин и не меднокожий вождь вастаков, ей было ясно и так: поставь один народ над другим, и сразу начнутся обиды. Заселившие Башню люди еще не настолько сроднилась друг с другом, чтобы считать себе цельной общностью.

- Кхамул ест и спит вместе с ними, работает и охотится. Он стал для них одним из своих, равным. А приказ равного не трудно поставить под сомнение, легко оспорить. Ты же, - тут Саурон повернулся к девушке, и улыбнулся чуть насмешливо: только не понятно было, над кем эта насмешка, над ней, над самим собой, или над людьми, о которых шла речь, - моя женщина, это знают все. И едва ли кто-нибудь рискнет перечить тебе.

Обнаженная, она вскочила с постели, подбежала к нему, поймала его руку и поцеловала.

- Благодарю за доверие, мой Повелитель.

- Надеюсь, ты оправдаешь его, - он притянул ее к себе, поцеловал в губы, а потом оттолкнул легонько. - Все. Жди возвращения.

Подхватил со спинки кресла широкий черный плащ и вышел.

Не удосужившись одеться, Гхаш выбежала на открытую всем ветрам площадку Башни, перевесилась через зубчатый парапет, глядя вниз.

...Крохотным показался ей сверху силуэт всадника, удаляющегося в сторону гор. Гхаш смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду.

* * *

Повелитель вернулся глухой полуночью, когда небо было затянуто тучами, и даже свет луны не рассеивал сумрак. Гхаш проснулась от странного ощущения его близости и выбежала на башню.

Девушка напрягала зрение, вглядываясь во мрак, но было темно настолько, что разглядеть ей ничего не удавалось. От холодного ветра ломило уши, а кожа покрылась мурашками под тонкой ночной рубашкой. Гхаш сбегала в комнату, закуталась в подбитый мехом плащ, недавно подаренный братом, натянула высокие сапоги и вернулась на свой наблюдательный пост.

...Минуты складывались в часы.

Гхаш уже было подумывала, не возвратиться ли ей в теплую постель. Должно быть, померещилось ей: хочется, чтобы Повелитель вернулся поскорее, вот и придумала, что он уже здесь...

Внезапно тьму озарил багровый всполох, и Гхаш повернулась на зарево.

Вулкан клокотал, выбрасывая брызги пламени. Тучи взрыхлялись вспышками молний. И где-то на грани сознания, словно бы в голове, но не слышимые ушам, звучали колючие, как крошево снега, обжигающие, словно уголья, тяжелые, словно обреченность смерти, рваные, как удары клинка, слова. Гхаш не знала, откуда и каким образом доносятся до нее эти фразы, но она узнала голос, их произносивший, и от чего-то ей было страшно, и крупная дрожь била ее тело уже не от холода.

Разрывая у горла завязки плаща, как будто бы они душили ее, лишали воздуха, девушка сползла на пол, привалившись спиной к зубцу башни. И тут же, усилием вздернула себя на ноги, бегом бросилась в комнату, захлопнула за собой дверь и...

И голос, звучавший в ее голове, смолк.

Гхаш забралась в постель и с головой накрылась одеялом. Заснуть ей удалось лишь под утро.

 

Она ждала его всегда, даже во сне, а потому ответила, еще находясь в полудреме. Непроизвольно двигалась в такт, принимая в себя, устремляясь навстречу. Лишь подступивший экстаз окончательно прогнал сон.

- Ты вернулся...

Его длинные волосы упали ей на лицо, она вдохнула их дымный, с привкусом металла аромат и счастливо застонала.

Потом он лег рядом, а она устроила голову у него на плече. Несколько раз трепетно коснулась губами прохладной бархатистой кожи.

- Значит, я верно почувствовала, Повелитель. Ты и в правду вернулся...

Он приобнял ее правой рукой, а левой отвел с ее лица упавшие пряди волос.

Перед глазами сверкнул узкий ободок кольца, надетого на безымянный палец.

...И ударил болью ночной, яростный, глухой голос...

Она отшатнулась, пытаясь руками зажать уши.

Он мягко остановил ее. Заставил лечь на место.

Голос в голове исчез - ведь это было только воспоминание. Но Гхаш не могла унять дрожь в теле, обуздать холодные щупальца ужаса, пеленавшие ее.

- Глупое дитя, как удается тебе оказываться не вовремя там, где не нужно?.. Не бойся. Для тебя нет в нем опасности, нет зла. Дай-ка руку, - он заставил ее прикоснуться к светлому металлу Кольца. - Ну, видишь? Ничего страшного не произошло. Это кольцо, просто кольцо, и нет в нем ничего необычного. Успокоилась?

Гхаш еще раз коснулась Кольца Всевластья и неуверенно подтвердила:

- Д-да...

- Вот и отлично! А теперь перестань дрожать и иди ко мне. Я успел по тебе соскучиться...

Сквозь растворенную на площадку башни дверь светили косые лучи солнца.

 

---

*Перевод - Н. Григорьевой, В Грушецкого.

**Перевод - Н. Эстель.

 

3.

Кольца

"Много Колец создали эльфы; Саурон же тайно сотворил Единое, что повелевало всеми прочими кольцами, и мощь его была связана с его мощью, и существовала до тех пор, покуда существовало Оно. Много силы и воли своей вложил Саурон в Единое Кольцо, ибо мощь эльфийских Колец была велика, и Кольцо, что правит ими, должно обладать небывалым могуществом; а сковал его Саурон на Огненной Горе в Стране Мрака. И покуда Кольцо находилось при нем, ему были открыты все деяния, совершенные с помощью младших Колец, и мог он зрить самые мысли тех, кто владел этими Кольцами, и управлять ими. Но не так-то легко провести эльфов. Едва надел Саурон на палец Единое Кольцо, как они уже знали о том и прозрели, что Саурон жаждет поработить их самих и все их творения. И, исполняясь страха и гнева, эльфы скрыли свои Кольца. Саурон же, узнав, что выдал себя, и что эльфы не были обмануты, пришел в ярость и объявил им войну, требуя, чтобы все Кольца были отданы ему, ибо без его мастерства и совета никогда не смогли бы их сделать эльфийские мастера. Но эльфы бежали перед ним, и Три Кольца им удалось спасти и сохранить..."

"О Кольцах Власти и Третьей Эпохе"

"1693 год В. Э. - Начало войны между Сауроном и эльфами. Три Кольца спрятаны.

1695 год В. Э. - Полчища Саурона вторгаются в Эриадор. Гил-Гэлад посылает Элронда в Эрегион.

1697 год В. Э. - Эрегион разорен. Гибнет Келебримбор. Врата Мории закрываются. Элронд с отрядом Нолдор вынужден отступить и укрепиться в Имладрисе.

1699 год В. Э. - Саурон захватывает Эриадор."

"Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"

1600 - 1699 годы Второй Эпохи

Неспешно сменяли друг друга годы. Взрослели близнецы. Неуклонно росло население Черной Башни. Да и сама Башня увеличивалась в размерах - дома и различные пристройки окружили ее. Сновали по коридорам люди, и каждый был занят своим делом. Возились в серой пыли бесплодной равнины малыши-полукровки - первое поколение рожденных от союза вастаков и северян. И прибывали пророй к Черной Башне новые караваны поселенцев с нехитрым скарбом своим, с женами и детьми. Перемешивались с теми, кто считал себя уже старожилами.

Темный Властелин уезжал порой из Башни с эскортом в дюжину человек, но отлучки его были кратковременными - видно, ездил он недалеко. Сопровождающие его о том, где были, что видели и что делали, молчали, как рыбы. А сам Повелитель с каждой поездки возвращался мрачнее прежнего, и немногие из воинов могли выдержать его взгляд.

* * *

Властелин писал письма и рассылал их с воронами, слетавшимися отовсюду к зубчатому парапету башни. От гвалта птиц Гхаш почти перестала спать. Она осунулась на лицо, похудела и часто нервничала, но не осмеливалась сообщать о своем раздражении Повелителю.

Последние дни он почти не замечал ее. Молча мерил шагами комнату из угла в угол. Писал письма, так яростно скрипя пером, что казалось - оно сломается. Ничего не ел и не пил. И чуть что принимался крутить на безымянном пальце левой руки тонкое светлое кольцо. Багровая тьма плескалась в его глазах, и когда взгляд его останавливался на Гхаш, мнилось ей, что не узнает ее Господин.

...Сегодня утром Властелин вызвал к себе Кхамула, и теперь Гхаш тихонечко сидела в дальнем уголке кровати под балдахином и прислушивалась к разговору мужчин.

- Верен ли ты мне, мальчик мой, душой и телом, помыслом и действием?

Брат стоит, преклонив колено.

- Верен, Повелитель мой. Чем заслужил я сомнения?

- Готов ли ты служить мне преданно и усердно, как служил раньше, впредь?

- Готов, Повелитель, всей своей жизнью.

- А за порогом смерти готов ли ты будешь служить мне?

По лицу было видно, что Кхамул опешил.

- Я готов служить тебе вечность, мой Повелитель... Но не могу обещать того, что не в моей воле. Что ждет меня за порогом смерти, я не знаю...

- Вечность! - сухо усмехнулся Черный Майя. - Ты быстр на слова, мой воспитанник. Меня радует твоя искренность.

Он подошел к столу и открыл шкатулку, которую привез из последней поездки и которую любопытная Гхаш всегда находила запертой. Откинул крышку. На черном бархате лежало восемь одинаковых тонких колец, их гладкий металл искрился лиловой вязью.

Властный окрик:

- Гхаш!

- Да? - приподнялась она.

- Выйди!

Девушка не посмела ослушаться, пусть и хотелось ей узнать, что произойдет дальше. Слезла с кровати и выбежала за дверь, на лестницу.

С другой стороны щелкнул засов.

 

Пять долгих дней Гхаш, словно потерянная, слонялась по замку. Приходила порой под запертую дверь комнаты Повелителя и сидела там, бездумно считая мгновения. Никто не тревожил ее, не пытался заговорить, не отвлекал от мрачных мыслей. Люди молчаливо сторонились ее, и сама она бродила среди них неприкаянная, нигде не задерживаясь подолгу. Даже читать не могла - расплывались перед глазами буквы.

На шестой день, когда девушка дремала, сидя на лестнице, привалившись головой к косяку, засов двери негромко щелкнул.

Она проснулась мгновенно.

Подняла взгляд от носков высоких сапог вверх по латанным-перелатанным полотняным штанинам и загорелой волосатой груди, неприкрытой расстегнутой кожаной безрукавкой, к лицу брата.

- Гхаш, - медленно произнес он, и в голосе его звучала неестественная отрешенность от мира; невыразительными, тусклыми казались глаза, - я уезжаю.

- Куда? - шепотом спросила Гхаш, будучи не в силах отвести взгляд от узкого, светящегося лиловой вязью ободка кольца на руке Кхамула.

- Это не важно. Иди к Повелителю, он ждет тебя.

Девушка потеснилась, пропуская брата, и он ушел вниз по лестнице, ни разу не оглянувшись на нее.

Со всхлипом Гхаш втянула в легкие воздух. Заставила себя встать. Оправила измятое и замызганное платье. Взялась за ручку двери. Вошла. Застыла на пороге, не поднимая глаз.

- Грязнуля! Ты что же за всю неделю так ни разу и не помылась?

Тонкие сильные пальцы взяли ее за подбородок, приподняли кверху ее лицо. Она зажмурилась. Сухие горячие губы коснулись ее век - одного, потом второго. Без слов она подалась вперед и прильнула к Властелину...

...Позднее, лежа в постели, девушка осмелилась задать терзавший ее вопрос:

- А мне, Повелитель, ты дашь Кольцо?

- Нет. И не спрашивай об этом впредь.

Гхаш промолчала, только теснее придвинулась к Властелину, пряча слезы обиды в уголках глаз.

 

- Я беременна, мой Господин.

Майя чуть приподнял брови, оглядывая хрупкую девичью фигурку.

- Вот как? Отлично!

- Знахарки говорят, будет сын.

- Иди-ка сюда...

Он посадил ее себе на колено и долго держал руку возле ее живота, словно бы прислушиваясь к чему-то...

- Да, - нежно провел ладонью по ее лицу, - сын. Мальчик.

Взгляд его потеплел от улыбки.

* * *

Дня не проходило, чтобы Гхаш не думала о Кольцах. Магическая сила, скрытая в них, притягивала девушку, как магнит. Пугала - но не то, чтобы очень сильно. А вот завораживала, не давала покоя разуму - это да.

Ничем не могла отвлечь свои мысли Гхаш от семи Колец, лежавших в запертой шкатулке. Все дела валились из рук.

"Почему Кхамулу, почему не мне?" - спрашивала она себя в который раз.

И разум подсказывал ответ: "Он мужчина, воин. Ты - женщина. А Кольца - это власть. Не та мимолетная власть, которую дает тебе благоволение Властелина. Власть огромная, непреходящая. Власть и ответственность. Подобная сила не дается за просто так. Полезен должен быть Повелителю человек, которому вручит он подобную власть. А ты нужна ему лишь в постели..."

"Но я маг!" - спорила сама с собой Гхаш.

"Какой ты маг? Очнись! Ты всего лишь дикарка, знающая пару волшебных фокусов, которые он показал тебе."

"Я буду учиться... Да, я буду усердно учиться! Я докажу ему, что достойна!"

Снова засела девушка за книги, все свободное время проводя за чтением и попытками применить на практике то, что узнавала она из древних фолиантов, оплетенных в темную кожу. Не щадила себя, уставала сильно, и однажды Повелитель обратил внимание на ее изможденный вид.

- Тебе расцветать следует, а ты дурнеешь, - отметил он. - Побереги-ка себя, а то запру тебя в комнате и сиделок к тебе приставлю. Мне нужен здоровый сын.

 

Однажды осенним вечером, когда Гхаш читала при свете свечи, дверь в библиотеку распахнулась.

- Заждалась, сестрица?

- Кхамул!

Стремительным черным вихрем брат подскочил к ней, без труда подхватил на руки, закружил, расцеловал в обе щеки.

- Да поставь же меня!.. Ох! Дай на тебя посмотреть... Ну, вроде, ты нормальный теперь. А то уехал ты странный, я за тебя волновалась...

Кхамул улыбался во все лицо.

- Это из-за Кольца. На первых порах трудновато было, потом попривык. Ты-то как?

Брат и сестра сели у стола друг напротив друга. Кхамул взял руки Гхаш в свои.

- Я ничего... Читаю вот. А Повелителя сейчас в Башне нет, он уехал.

- Я знаю. Я приехал к тебе. Повелитель разрешил. Я вот тут подарок тебе привез...

- Какой подарок?

Кхамул отцепил от пояса вместительный кожаный мешок, развязал тесемки, извлек и установил на стол перед Гхаш белесый человеческий череп.

- Фу!..

- Это Дхейр. Ты, конечно, не узнаешь, но иначе сохранить я не мог...

- Варвар ты, - печально констатировала девушка. - Как дикарем был, так дикарем и остался.

- Ты что, не рада? - встревожился Кхамул.

- Рада. Ты лучше скажи, как ты с ним, - Гхаш покосилась на череп, - встретился?

- Мы там на юге... работаем, - уклончиво ответил брат, но тут же лицо его озарилось улыбкой, и он гордо добавил: - Я привел наше с тобой племя под руку Повелителя!

- И языки больше не режут? - настороженно спросила сестра.

- Нет! - рассмеялся Кхамул.

...Уехал он следующим же утром.

 

Кончилась осень, неспешно подступила зима.

Гхаш старалась следить за своей внешностью, но красота ее увядала, и ужасом пульсировала в висках мысль: "Еще не старость, но зачем я ему такая? Прогонит он меня. Вот рожу, и прогонит... Успеть доказать! Успеть!"

Девушка чувствовала: не успевает. В учениях и тренировках промелькнули четыре месяца, и день ото дня Гхаш чувствовала себя все хуже и хуже. Ей стало сложно просыпаться по утрам, а за работой постоянно клонило в дремоту. Часто кружилась голова, и дважды уже она падала в обморок - хорошо, что случалось это, когда была Гхаш в одиночестве; если бы Повелитель узнал, он запретил бы ей спускаться в библиотеку, и, тем более, уходить надолго в лес.

Целительница-северянка, осмотрев Гхаш, велела ей всего лишь не напрягаться и побольше отдыхать, тогда головокружения и тошнота отступят.

- У тебя сильное тело, созданное для материнства, - сказала знахарка. - То, что с тобой случается, это ничего, мелочи. Многим в твоем положении гораздо тяжелее приходится. А то, что подурнела слегка, не волнуйся. Дитя из тебя соки пьет. Немудрено, чьего ребенка-то носишь!..

Гхаш не стала надолго задумываться над словами целительницы. Припомнила, конечно, что многие будущие матери из тех, что жили в Барад-Дур, не дурнели лицом, а хорошели, словно расцветали, в период беременности. Но подумала - и прогнала мысль. Итак ей было понятно, что дитя Майя выносить не тоже самое, что ребенка, зачатого от союза людей.

Уделять внимание недомоганиям своим у Гхаш не было времени. Важнее было успеть - узнать и освоить новое - доказать Повелителю свою ценность. И она не оставляла учебы, жадно впитывая каждую каплю знаний. Но день ото дня ей становилось все хуже.

Как-то раз Гхаш перебирала свитки с верхней полки книжного шкафа, стоя на стуле. Вдруг руны разбежались с бумаги муравейником, заплясали перед глазами Гхаш цветные круги, подкосились ноги. Девушка попыталась ухватиться рукой за полку и, падая, увлекла за собой на пол ворох свитков...

...Острая боль пульсировала в левом виске, распространялась, жгутом охватывая голову.

Кто-то нес ее на руках.

Гхаш пошевелилась, собираясь открыть глаза. Веки будто бы налились свинцом.

- Не пытайся двигаться, - голос Саурона.

Звук удара, скрип дверных петель ("Надо бы смазать...") - Повелитель ногой распахнул дверь. Несколько быстрых шагов - и он опустил ее на холодные белые простыни. Потом висков ее коснулись его пальцы.

- Господин мой, постой! - прошептала Гхаш. - Позволь мне показать, мой Повелитель... Я училась... Я много читала... Позволь доказать... Я достойна Кольца!

- Молчи.

Но она уже не могла молчать. Скопившиеся в душе сомнения и страх прорвались бессвязным потоком лепета - на грани бреда, сквозь слезы и стоны.

- Успокойся, Гхаш! - Властелин чуть повысил голос. - Ты не даешь мне помочь тебе.

- Повелитель мой, Господин, поверь, я достойна!.. Позволь доказать...

Он сильнее стиснул ладонями ее виски. Она вскрикнула от боли и провалилась в вязкую темноту...

 

Просыпалась Гхаш с трудом, словно всплывая из глубокого омута на поверхность. Разлепила веки. В глаза ударил яркий солнечный свет, освещавший вершину Башни даже в те дни, когда небо над Горгорат было затянуто тучами. Во рту было сухо. Попыталась сглотнуть и закашлялась.

Саурон подошел сразу и сел рядом с ней, на край кровати.

- Доброе утро! Как ты себя чувствуешь?

Гхаш снова сглотнула и выговорила в ответ:

- Лучше.

- Что-нибудь болит?

"Зачем ты спрашиваешь, Повелитель? Ведь ты и так знаешь, что и где..."

- Нет, - ответила в голос.

...Только в сознании дымка, и мысли вялые, словно рябь на стоячей воде...

- Вот и хорошо. Сейчас тебе принесут еды и питья. Потом ты будешь снова спать.

- Но, Господин мой...

- Надеюсь, ты не собираешься перечить мне?

"Как невыносимо больно смотреть на тебя, Повелитель... Как я могу тебе возражать?.."

- ...нет...

 

Поправилась Гхаш быстро - за пару дней после того, как Властелин перестал погружать ее в колдовской сон. А проспала она больше недели, пробуждаясь лишь для еды и отправления естественных нужд.

Каждый раз при пробуждении она видела Повелителя. Он был неизменно ласков с ней, но тверд. Он приставил к ней двух девушек, служивших сначала сиделками, а когда Гхаш было позволено вставать с постели и гулять на свежем воздухе, сопровождавших ее словно тени. Повелитель запретил Гхаш работать в библиотеке и заниматься магическими упражнениями, и она не посмела ослушаться - да и возможности такой, по правде говоря, не было. Повелитель предпочитал держать ее у себя на виду, когда же его не было рядом, приставленные им девушки зорко наблюдали за ее поведением, ни на минуту не упуская из поля зрения.

Гхаш жила будто бы в дреме, и лишь иногда ее сон наяву прерывался болезненными нервическими вспышками. Однажды, при очередном подобном приступе, Гхаш бросила своих спутниц и бегом побежала в Башню. Взлетела по лестнице и, тяжело дыша, без стука распахнула дверь.

Черный Майя сосредоточенно делал какие-то пометки на большой карте Средиземья, лежавшей перед ним на столе. На стук двери он не обернулся.

- Больше не бегай по лестнице, - сказал он, не поднимая взгляда от бумаг. - Можешь упасть. Это опасно.

Она поняла недосказанное: опасно для нерожденного сына. Она поняла и вскрикнула прежде, чем успела обдумать свои слова:

- Ты думаешь лишь о нем! И никогда - обо мне!

- Так, - Темный Властелин отложил перо и медленно обернулся к женщине. - Не стоит ли тебе взять интонацию ниже?

Но Гхаш не вняла доводам разума, Гхаш не испугалась собственной дерзости. Гхаш чувствовала себя под защитой того, кого носила под сердцем. Ничего не сделает ей Повелитель - по крайней мере, сейчас!

- Я не нужна тебе! - продолжала она, не снижая тона. - И никогда не была нужна, теперь-то я знаю! Тебе нужен был только он! - Гхаш ткнула себя пальцем в выпиравший живот. - Только он! Все из-за него! Если бы не он, я смогла бы доказать, что достойна Кольца, но ты меня даже не слушаешь! Ты взрастил меня, как... как... как корову! Чтобы я родила тебе этого... этого!..

- Гхаш, сядь!

Властелин повысил голос лишь слегка, зато интонационная окраска слов несла колдовской нажим.

Женщина подавилась собственным криком и рухнула на постель раньше, чем поняла, что уже подчинилась.

- А теперь послушай меня. И запомни: подобный разговор мы поведем с тобой в первый и последний раз. В дальнейшем наблюдать твои истерики я не намерен. Ты обвиняешь меня в том, что я жду рождения нашего сына? Да, он нужен мне. Ребенок Майя и смертной - большая редкость, иначе я мог бы создать сейчас армию из одних только своих потомков... От тебя, Гхаш, я ожидал большей ответственности и большей любви к нашему сыну! Ты разочаровываешь меня. Твое увлечение магией похвально, но абсолютно неуместно сейчас, когда малейшее потрясение может повредить твоему здоровью, а, следовательно, и здоровью ребенка, которого ты носишь. Когда сын родится, я не буду возбранять тебе продолжить свои занятия...

- И ты дашь мне Кольцо? - Гхаш жадно подалась вперед.

- Не перебивай меня! - глаза Повелителя полыхнули жаром. - Никогда. Что же касается Кольца... Я уже ответил тебе однажды: нет.

- Но почему, Господин мой?! - Гхаш сползла с кровати на колени, потянув за собой на пол пушистое покрывало; в голосе ее была мольба: - Почему?! Властелин мой, ведь я так люблю тебя... Я хотела бы служить тебе вечность... Почему? Я буду полезна тебе, Повелитель мой, клянусь! Позволь мне показать тебе, чему я научилась...

Черный Майя мягко поднялся из кресла, в несколько быстрых бесшумных шагов преодолел комнату, осторожно подхватил коленопреклоненную женщину, заставляя ее встать на ноги, а затем усаживая на кровать.

- Лучшая служба, которую ты можешь сослужить мне, это забота о нашем ребенке. Воинов у меня достаточно и без тебя. И не у тебя одной есть способности к магии...

На глаза набежали слезы, и Гхаш спрятала лицо на груди Повелителя, осмелившись последний раз прошептать:

- Почему "нет"? Почему Кхамул, почему не я?

Саурон коротко вздохнул и притянул женщину ближе к себе, обнимая ее.

- Упрямство - полезное качество, если направлять его в нужное русло. Надеюсь, наш сын унаследует его от тебя.

 

Гхаш стояла на площадке Башни, провожая взглядом отряд всадников, удалявшийся на запад. Когда клубы пыли рассеялись вдали, она вернулась в комнату, где ждали ее служанки.

Девушки помогли Гхаш раздеться и лечь - на восьмом месяце беременности она стала крайне неповоротливой - подоткнули одеяло, затушили свечи в стенных канделябрах. Видя, как устраиваются они на коврике возле кровати с явным намерением провести здесь ночь, Гхаш приказала резко:

- Оставьте меня!

- Но, госпожа, - запротестовала старшая из девушек, белокожая северянка, - Властелин приказал нам не оставлять тебя ни на минуту. Мы не можем нарушить приказ...

- А я не смогу выспаться, если вы обе будете сопеть рядом, - голос Гхаш предательски дрогнул, выдавая ее волнение, хоть и пыталась женщина сдержать его. - Уходите.

Девушки вместе, как одна, отрицательно покачали головой.

- Мы не можем, госпожа, прости. Властелин нас накажет.

- Я сказала, подите вон!

Гхаш повысила голос, но служанки не двинулись с места. Тогда она призвала на ладонь маленький язычок пламени и обратилась ко второй из девушек, южанке:

- Ты знаешь, что я могу сделать с вами?

Служанка вздрогнула, на лице ее, не смотря на загар, проступила бледность.

- Да, госпожа...

- Не по своей воле мы перечим тебе, госпожа, - вступилась старшая. - Не гневись, прости нас! Хоть убей, не можем мы нарушить приказ Властелина...

- А если так?

Легкое движение руки, и длинные распущенные волосы девушек вспыхнули огнем. Мгновение шока - и они, визжа, заметались по комнате. Северянка первой добралась до умывальной чаши и вылила воду себе на голову, затем, зачерпнув из стоявшей возле столика бадьи, помогла подруге. И, когда суета утихла, вновь повернулась к Гхаш:

- Убей, госпожа, иначе мы тебя не оставим, - сказала твердо, хоть и подрагивал ее голос от пережитого страха.

Гхаш хмыкнула, разглядывая оплавившиеся патлы служанок, и откинулась на подушки.

"Не убивать же их в самом деле?.."

И она смирилась.

- Оставайтесь.

 

Дни летели, как камешки из под копыт мчащегося галопом коня. Гхаш, с тревогой считая дни и опасаясь, что Повелитель вернется раньше обещанного срока, изыскивала способ отослать служанок от себя хоть на минутку. Но девушки были бдительны и покидали комнату лишь поодиночке. Тихие, молчаливые они всегда были рядом: проводили уборку или сидели в уголке за вышиванием.

...А дни бежали, и времени для осуществления задуманного оставалось все меньше...

Утром, накануне дня возвращения Властелина, Гхаш осенила идея.

"Конечно, глупая! Как не догадалась я раньше?"

Весь день она жаловалась на боли и не вставала с постели: это было несложно - ребеночек часто пихался в утробе, доставляя ей неприятные ощущения. Под вечер Гхаш принялась метаться в кровати и часто постанывать. Девушки волновались и предлагали позвать целительницу, но Гхаш неизменно отказывалась. На закате Гхаш успокоилась, сделав вид, что боль ее отпустила. Потребовала принести ужин. Северянка сразу убежала вниз. Гхаш знала, что скоро вернуться старшая из служанок не сможет: специально ведь назаказывала ей тех блюд, что нечасто готовились на кухне Барад-Дура.

Теперь оставалось самое сложное: только бы сыграть достоверно, только бы не сфальшивить!..

...Когда от стонов Гхаш перешла на крики в голос и принялась корчиться, хватаясь руками за живот, молоденькая южанка не выдержала:

- Я сейчас, госпожа! Потерпи!

Взвилась на ноги и выскочила из комнаты.

Гхаш выдала еще пару воплей, дожидаясь пока затихнут на лестнице шаги, потом со скоростью, которой сама не ожидала от себя, скатилась с постели и бросилась к двери.

Щелчок - заперта задвижка.

Перевела дыхание. "Не трусить!" - велела себе. Подошла к столу Повелителя и остановилась напротив запертого ларца.

Прикрыла глаза. Сосредоточилась, выискивая охраняющие заклятия. Медленно, с трепетом и дремлющей на грани сознания боязнью, принялась распутывать магические узлы один за другим. Тонкое, искусное плетение - в книгах примеры намного проще... Лишь бы не ошибиться, лишь бы не сорваться, Всесильная Тьма!.. Ну вот, и последний узел.

Дверь тряхнули. Затем раздался стук.

- Госпожа, открой! - голос вастакской служанки.

И взволнованные слова старой целительницы:

- Зови мужчин, надо выломать дверь!

...Висячий замок на ларце.

"Как же я не подумала об этом раньше?!"

Гхаш в панике заозиралась. Метнулась к каминной полке, где лежал подаренный Повелителем стилет. Вогнала кинжал прямо в ножнах в дужку навесного замка. Ударила кулаком сверху и чуть сбоку. Еще раз. Еще. И еще. Добилась лишь одного - рассекла себе руку до крови.

Дверь сотрясли тяжелые удары.

"Скорее! Чем же, как же его сбить?!"

Заметила на столе тяжелый том в кожаном переплете, инкрустированном каменьями...

Хватило двух ударов.

Отшвырнула книгу, кинжал, распахнула крышку.

...Лиловая вязь неспешно бежит по узким ободкам светлого металла...

Очередной удар топора насквозь пробил дверь. Гхаш вздрогнула, оглянулась через плечо, порывисто схватила первое из лежавших в ряд семи колец и без раздумий одела его на палец.

 

...Гхаш рухнула в бездну разламывающей тело, сжигающей разум боли. Кровавая пелена застлала ей зрение. Из горла рвался крик, ногти в агонии скребли пустоту.

Гхаш падал, падала - падала...

Тьма обступала ее - кровавая тьма. И не было воздуха, чтобы дышать. И не было голоса для крика. И сердце не билось. А тело, которого, казалось, не было тоже, в клочья рвала непереносимая боль. Доминантой бытия стала судорога обнаженной мучениям души.

И даже сознание не могла потерять Гхаш в этой нескончаемой пытке. Собственный разум не принадлежал ей. Он полнился чужеродными, приходящими неизвестно откуда образами. Тьма дробилась багрово-кровавыми бликами, и бледные призраки тянули к женщине костлявые руки...

А потом вокруг не стало ничего - даже цвета.

...Мгновения ли небытия, вечность ли - но Гхаш вынырнула на поверхность и увидела над собой ночное небо, усеянное звездами. Бестелесная, она парила в облаках, и расстилались под ней бескрайне зеленеющие леса и поля.

Секундный отдых, и вновь спеленали белесые щупальца ее душу, утягивая ее в безвременье, в пустотное небытие, в бесчувственно кровавую муку...

Сколько - дни, годы, столетия - продолжалась борьба?

Гхаш забывала себя и вспоминала заново, тонула и выныривала, умирала и возрождалась.

В краткие мгновения передышки, словно разноцветные витражи, мелькали перед ней события ее жизни...

...Однажды она увидела лицо брата и другое лицо - незнакомого мужчины, темноволосого нуменорца.

Широко распахнуты глаза Кхамула. Алыми отсветами бьются в них живые чувства - ужас и боль сопричастия.

"Что ты натворила, сестра?!"

...Гхаш видела Арду с высоты птичьего полета. Видела - и не узнавала. Смерть царила везде. Неприкаянные тени бесцельно бродили средь мертвых, разлагающихся тел. Не ночь, не день - серый туман скрывал землю. Обугленные остовы деревьев. Гранитные скалы, на глазах ее истлевающие песком времени.

Белесые тени звали Гхаш к себе, тянули к ней призрачные руки, стремясь поймать, и гнались за ней вослед. И в голове ее звучал эхом шепот: "Ты наша!.. наша... Останься с нами!.. с нами..."

Гхаш улетала, убегала, пряталась. Но сил у нее оставалось все меньше, все реже выныривала она из прогорклой мертвящей пустоты к зелени лета, свежему воздуху, высокому звездному небу...

В очередной раз сорвавшись от пьянящей свежести жизни в гнилостный туман небытия, Гхаш поняла: "Я не выкарабкаюсь..."

 

Темный Властелин стоял на пороге своей комнаты. За спиной толпились перепуганные люди.

Переступил порог. Бросил резко:

- Займитесь делами!

Захлопнул перед ними покалеченную ударами топора дверь.

Подошел, опустился на колени подле скрючившегося на ковре женского тела. Положил руку ей на живот, подождал несколько томительно долгих мгновений.

- Дура! - то ли выкрик, то ли вопль - все сжигающая ярость.

Коротко, с несдерживаемой силой ударил ее по лицу. Голова Гхаш бессознательно мотнулась от удара. Край кольца до крови рассек бледную губу. Кровь свернулась мгновенно.

Схватил ее левую руку, придавленную весом тела, потянул к себе.

Темный след на безымянном пальце, как от ожога раскаленным металлом. Кольца нет. Он долго бессмысленно смотрел на этот след, словно не понимая, что он значит, потом отпустил холодную ладонь и закрыл лицо руками.

Мысленный зов - надсадный, ломкий, неумелый - оборвал мысли Черного Майя, метавшиеся по кругу, словно хищник в клетке.

"Властелин!"

"...да, Кхамул. Я тебя слушаю."

"Пощади ее, Властелин мой, умоляю! Помоги ей!"

"Я не могу ей помочь. Она ушла на Путь без меня. И тело ее уже мертво."

Молчание.

"Ты позволишь приехать мне, Повелитель?"

Жесткое:

"Нет. Ты нужен Моргулу."

Тишина. Пульсирует в висках кровь - тоска, горечь не оправдавшейся надежды. Потом робкое:

"Прости ее, Повелитель... Она любила тебя."

"Я знаю."

 

...Гхаш провожали молча, без речей и без почестей. Костер сложили невысокий, и пока он не прогорел, никто не смотрел в пламя.

Повелитель на церемонию не спустился.

* * *

Саурон задумчиво следил, как играет, переливается бликами розовое вино в прозрачном кубке. За окнами шумел ветер. Негромко потрескивали в камине дрова.

Кольцо на пальце потеплело прежде, чем Темный Властелин заметил чужое присутствие в комнате и отреагировал на едва слышимый звук, шедший от двери.

Тонкая фигурка, закутанная во тьму, приблизилась. Угольями тлели малиновые сполохи там, где должны были находиться глаза. Лиловой вязью мерцало призрачное кольцо на прозрачном пальце.

- Итак, ты преодолела Путь, - констатировал Черный Майя. - Сама.

Безликая тень медленно перетекает на колени.

"Накажи, Властелин, теперь я понимаю свою дерзость."

Не мысли даже звучат - так, легкое дуновение ветерка. И пустыми, ненужными кажутся сами слова - нет в них эмоций.

Холодный голос, равнодушный и властный - ни нотки прежней нежности и ласки нет в нем:

- Ты выбрала. Сделанное менять поздно. Служи.

Недвижна черная тень.

...Теперь знаю я, Повелитель мой, зачем так нужен был тебе смертный сын - сын по духу и крови. Знаю, зачем ты растил меня, почему выбрал... Мать ведь тоже определяет наследственность, и не всякая смертная способна выносить дитя бессмертного Майя... Знаю, что отняла Кольцо у собственного неродившегося ребенка... Знаю, что убила его...

Но даже "прости" не просится быть высказанным. Отстраненно спокойно, бездушно звучит вопрос:

"Каковы будут приказания Властелина?"

Некоторое время он молчит, раздумывая. Потом одним глотком допивает вино и отставляет кубок.

- Найди себе тело. Отправляйся в Нуменор. Докладывать происходящее там будешь раз в месяц, не чаще. Если понадобишься, я вызову тебя сам.

В поклоне склоняется тень.

"Будет исполнено."

Плавно поднимается с колен. И уходит: быстро, бесшумно - призраки не издают звуков.

...Мало чувств в оголенной душе, но не изжиты они совсем: одно, основное, всепоглощающее сопутствует Гхаш даже за гранью смерти...

* * *

Ее звали Илианэль, и была она младшей четвертой дочерью в семье нуменорского полководца Лаэрнана, державшего недавно отстроенную гавань в устье Барандуина. Девушке исполнилось девятнадцать лет - возраст, по меркам нуменорцев, совсем юный - однако на нее уже заглядывались и сверстники, и юноши постарше. Красавицей Илианэль назвать было нельзя, но было в ней некое нежное, влекущее душу очарование, пусть веснушки ее на курносом носике, травянистая зелень глаз и пышная копна каштановых кудрей, и не отвечали канонам красоты, за эталон которой была принята нуменорцами эльфоподобность. "Год, другой - и отбоя тебе от женихов не будет," - говорила мать.

Вместе с матерью и сестрами жила Илианэль в большом двухэтажном белокаменном особняке, окруженным садом. Дом стоял на склоне холма в Арменелосе, в Арандоре, неподалеку от королевского дворца, то есть в том районе города, где застройка разрешалась лишь приближенной по двору знати. Дни Илианэль проводила дома за чтением, музицированием или рисованием, нередкими вечерами отправляясь вместе с родней на приемы в королевский дворец.

Илианэль любила мать и сестер, и, наравне с ними, тосковала в разлуке с отцом. Потому безмерно обрадовалась она, услышав от матери новость: "На континенте сейчас спокойно, и Государь разрешил нам отправиться в плавание с первым же попутным судном." Весело побежала девушка собирать сундуки в дорогу.

Семья отплыла с острова в солнечную, ясную погоду, и Оссэ благоволил к мореходам в пути. Рад был встретиться Лаэрнан с женой и детьми после долгой разлуки. Три недели промелькнули так, что не успели заметить. Неудивительно, что супруги, счастливые встречей друг с другом, не уделили должного внимания переменам, произошедшим в их младшей дочери вскоре после того, как семья прибыла на континент.

Илианэль, прежде слывшая неусидчивой хохотушкой и озорницей, вдруг стала тиха и молчалива. Привычные занятия перестали привлекать ее, заброшено было рукоделье. Все свободное время девушка проводила теперь, прислушиваясь к разговорам солдат отца или разъезжая верхом по окрестностям. Она с интересом рассматривала полевые карты Лаэрнана и выспрашивала: "Что означает эта пометка отец? А эта что?"

А дни бежали, и вскоре пришло время собираться в обратный путь. Прощаясь с отцом на причале, девочки разрыдались вслед за матерью - все, кроме Илианэль. Она позволила себя обнять и сдержанно поцеловала отца, а не повисла с визгом у него на шее, как непременно сделала бы раньше.

- Что с тобой, дочь? - спросил Лаэрнан и попытался пошутить: - Уж не влюбилась ли ты в кого-нибудь из моих бравых ребят?

Илианэль покачала головой и улыбнулась отцу как-то натянуто.

С тяжелым сердцем Лаэрнан распрощался с семьей. Он и сам не понимал, чем тревожат его изменения, произошедшие в дочери.

...Серьезнее стала? Ну и что? Взрослеет...

Однако тревога не уходила.

Жена и старшие дочери долго махали Лаэрнану, оставшемуся на берегу, с борта отплывающего корабля. Лишь одна Илианэль стояла неподвижно, глядя мимо отца, куда-то вдаль за его спиной.

 

Как прежде, зеленеет лужайка под окном спальни Илианэль, и колышутся на окне белые занавески. Цветет сирень и жасмин, поют в ветвях сада птицы.

Здесь все так же, как было. Как будто бы и не уезжали никуда.

Но странный взгляд у младшенькой - словно не узнает она родного дома.

 

- Доченька, совсем ты забросила лютню и кисть... Что происходит с тобой?

- Эти детские забавы стали скучны мне, мама. Испроси для меня разрешения у государя бывать в королевской библиотеке...

 

- Что читаешь ты, доченька? Дай взглянуть... Что это? Мне не понять здесь ни строчки!

- Это язык южан, мама.

- Зачем знать его тебе?

- Я хочу понять намеренья тех, кто служит Врагу.

- Оставь эти мысли, девочка. Отдай мне книгу! Ничего не выйдет хорошего из подобных дум...

 

"Брат!"

"...Гхаш?! Это - ты?.. Ты жива?!"

"Не совсем. Повелитель не сказал тебе?.."

"Я почувствовал, что нас уже трое, но не мог и предположить, что это ты... Я странно ощущаю тебя, Гхаш. Что с тобой?"

"Я раньше прочих стала тем, кем со временем статут все, надевшие Кольца."

"Ты умерла."

"Да."

"Тебе не следовало трогать Кольцо..."

"Сделанного не изменишь. Я хочу вернуть себе расположение Повелителя."

"Выполняй свой долг. Жди. Пройдет время, и он забудет."

"Он не забывает ничего. Ты поможешь мне?"

"...Я постараюсь. Что нужно?"

 

- Доченька, вороны - птицы несчастья. Зачем созываешь ты их к нашему дому, зачем кормишь их? Соседи косятся...

- Ну что ты, мама, какой вред от птиц? И разве вороны - не творения благих Валар?

- Не знаю, не знаю...

 

"Сестра!"

"Мои сведения оказались полезны?"

"Да. Первый благодарит тебя."

"Значит, так и продолжим?"

"А почему ты не сообщаешь всего Повелителю?"

"Он не спрашивает меня. По-моему, его больше интересуют Элдар."

"Так и есть. Он велит нам не вступать в конфликты с нуменорцами, лишь отпугивать их от южных рубежей и копить силы."

"Вчера в Линдон отплыли посланники короля."

"Зачем ты говоришь это мне? Повелитель знает?"

"Да."

"Тогда ладно..."

 

...Текут годы...

 

- Доченька, у сестер твоих уже дети растут, сколько же можно? Так и незамужней остаться недолго!

- Ах, мама, разве могу я выйти за немилого? Нет среди женихов никого, достойного чести нашего рода.

- Уж слишком ты горда, девочка! Вот подожди, вернется отец...

Но годы шли, а Лаэрнан не возвращался. А потом пришло известие - он убит в пограничной стычке. В безутешное горе погрузилась вдова и перестала донимать младшую дочь воспитательными беседами.

 

...Летят годы...

 

- Илианэль, взгляни, это старшенькая моя, Исильдэ.

- Имя ты странное выбрала для дочери, сестра. Я подумала это, еще когда родилась она...

- Не я выбирала. Муж.

- ...Ну, подойди, Исильдэ. Красива ты, племянница, нет спора. Ты, сестра, ко двору ее из Хьярростара привезла представлять?

- Жениха ей подыскивать. Верно, сестрица.

 

- Красива ты, племянница моя Исильдэ! Волосы твои словно спелая рожь, в глазах твоих лазурь высокого неба, тонок твой стан, словно ствол ивы, округлы бедра твои, словно склон Менельтармы, истомны груди твои, словно плоды, что соком налились в нашем саду...

- Что говоришь ты, тетушка? К чему похвала твоя? Разве красота человека в том, что получено им от рождения?

- Не бойся, милое дитя. Подойди ко мне. Сядь рядом. Вот так... Хорошо ли тебе?

- Большей ласки я не ведала и от рук матери, госпожа моя Илианэль. Чем заслужила я нежность твою?

- Красотой своей, милая девочка.

- Чем могу я отплатить за твою ласку?

- Люби меня, дитя, будь мне подругой...

- Нет для меня счастья выше, сестра матери моей!..

 

Душно в мареве летнего полудня. Илианэль спешит к городской площади, отирая со лба пот, придерживает полы лазурной юбки, чтобы не испачкать их в грязи мостовой. Останавливается возле нищего, выпрашивающего милостыню у края обочины.

- Это ты рисовал портрет дочери купеческого старшины? - ни не дожидаясь ответа, повелительно: - Иди за мной.

Косматый седой старик в рубище пытается было протестовать:

- Благородной госпоже, подобной тебе, прекрасная дама, пристало доверять свой лик кисти придворных художников...

Усмешка трогает яркие пухлые губы на бледном лице аристократки.

- Умеешь говорить ты, нищий!.. Мне нужен именно ты. Следуй за мной.

Со звоном ударяется о мостовую возле ног старика золотая монета.

 

- Ты звала меня, тетушка?

- Сядь здесь, Исильдэ. Этот человек нарисует твой портрет.

- Этот?.. Да и к чему еще один портрет, тетушка? Часто рисовали меня, спроси у матери моей...

- Этот портрет для меня, милая Исильдэ. Ты ведь не откажешь мне в такой малости?

- Что ж...

 

"Брат!"

"Да?"

"Я птицу тебе послала. Перешлешь то, что она несет, Повелителю, ладно?"

"А что за послание?"

"Сам увидишь."

 

Ночь.

Темны и гулки коридоры Барад-Дура. Сон объял Башню, дремотная тишь царит на мили вокруг. Лишь окно наверху, среди зубчатых стен, мерцает багровыми отсветами.

Владыка Мордора - как всегда, за столом; как всегда, за работой и тревожными думами. Искрами пламени играет ночь в его волосах. Точеный профиль, недвижное совершенство черт лица. И взгляд черных глаз - непроглядная тьма, бездна. Тонкие, изящные руки перебирают бумаги на столе.

...Вдруг - хлопанье крыльев среди ночной тиши. Крупный ворон, почти не различимый во мраке, присаживается на зубчатый парапет.

Темный Властелин оборачивается на звук, встает из-за стола и выходит на открытую холодным ветрам площадку Башни. Он подзывает птицу, и ворон спокойно ждет, пока его избавят от доставленного груза.

Тонкий пергамент, аккуратно сложенный множество раз. Если развернуть его - широкое бумажное полотно, а на нем - девичий портрет: хрупкая незавершенная прелесть в свободных контурах чернового наброска. Ни полстрочки, ни подписи не добавлено к рисунку.

Задумчиво улыбается Черный Майя, разглядывая рукотворный портрет...

 

"Гхаш!"

"Мой Повелитель..."

"Привези ее мне."

 

"Кхамул!"

"...Варга тебе под одеяло! Чего ты орешь, Гхаш? Нельзя же так пугать спросонья! Ты, может, и призрак уже, но я-то пока человек, и мне здоровый сон нужен..."

"Получилось! Повелитель вызвал меня к себе!"

"Простил?"

"Не знаю. Но за двадцать последних лет хоть три слова сказал мне."

"Ну, вот и славно. Я же говорил, что все уладится. А теперь отстань, ладно? Я спать хочу, сил нету..."

 

- Девочке надо расширять кругозор.

- Но, говорят, на континенте неспокойно...

- Я понимаю, ты волнуешься за дочь. Но мы же ни куда-нибудь поплывем, а в Линдон. И в диких землях без охраны передвигаться не будем.

- Не пойму я только никак, Илианэль, зачем? Зачем ехать?

- Мама давно переживает, что могила отца на чужбине, заброшенная, должно быть, без родственной заботы. Сама все рвется, но, ты же знаешь, больна она. Хочешь, поедем с нами...

 

Илианэль вместе с племянницей отплыли в Средиземье шесть дней спустя из гавани Роменны.

Путешествие вызвало у Исильдэ морскую болезнь, и девушка не выходила на палубу. Тетушка не отходила от нее и покидала отведенную пассажиркам каюту лишь ненадолго, для того, чтобы подышать свежим морским воздухом.

Трепетали паруса под попутным бризом, когда на горизонте показалась эльфийская гавань.

 

Две долгих недели провели нуменорки среди Нолдор, не покинувших Сирые Земли после окончания Войны Гнева. Встречены были женщины при дворе Гил-Гэлада с гостеприимством и радушием.

Юной, влюбчивой, увлекающейся Исильдэ дни, проведенные среди Элдар Средиземья, не показались долгими, но вот тетушка... Поведение Илианэль было выдержанно в рамках светского этикета, однако нет-нет да проявлялась в ее манерах необъяснимая напряженность: разговаривая с Перворожденными, женщина предпочитала не поднимать на них глаз, тогда, как племянница не могла отвести от эльфов восторженного взгляда; была Илианэль молчалива, отвечала только, когда спрашивали ее, и никогда не заговаривала первой; большую часть времени проводила в одиночестве и на приемах появлялась лишь, казалось, в силу необходимости. Исильдэ предпочитала списывать необычность поведения тетушки на приступ застенчивости перед Элдар.

Выждав в гостях положенное этикетом время, Илианэль стала торопить племянницу собираться в дорогу:

- Скоро уже настанет время нам возвращаться, милая, но прежде нужно нам посетить могилу твоего деда...

Гил-Гэлад галантно выделил смертным женщинам из народа, звавшегося Друзьями Эльфов, сопровождение и охрану на время пути, и вскоре паломницы тронулись в путь.

 

Гарцуют ретивые кони на опушке леса, сумрачно смыкающего кроны деревьев.

Темноволосый Нолдо, предводительствовавший отрядом сопровождения, уже сообщил двум странницам, что нуменорцы, чьи могилы интересуют женщин, похоронены в глубине леса - около получаса неспешной езды.

- Мы хотели бы в одиночестве оплакать своих мертвых, - говорит предводителю отряда старшая из женщин, потупив глаза.

Нолдо согласно кивает, у него нет никакого желания посещать кладбище смертных.

Элдар спешиваются, намериваясь ожидать возвращения странниц на опушке, а нуменорки, ведя коней на поводу, углубляются в чащу леса.

 

Поднимается с колен Илианэль, вытирая платком в уголках глаз слезы. И преклоняет колени Исильдэ.

- Благородный господин мой Лаэрнан, отец матери моей, хоть не довелось мне узнать тебя, оплакиваю я тебя ее слезами и слезами благородной супруги твоей, матери моей матери. Скорбит сердце мое, что не увидишь ты более лиц близких своих... Великие Валар, молю вас!..

Холодные пальцы касаются висков девушки - неслышно подошла к ней со спины Илианэль. Без вскрика, без стона опускается недвижное тело на траву возле ног Назгула.

"Этому я научилась от тебя, Повелитель мой и Господин, пусть давно и не давал ты мне уроков..."

 

...Сутки прочесывали Элдар подлесок, где некогда произошло столкновение нуменорского отряда с разведчиками диких племен, но пропавших странниц отыскать не сумели. Путь исчезнувших женщин застилала Тьма, и даже самые искусные следопыты не могли определить их дороги. Ни с чем вернулись Нолдор к своему королю...

 

Летят из-под конских копыт гравий и пыль. Мчатся на восток две всадницы: одна из них твердо и уверенно держится в седле, вторая - повисла на шее своего коня, и будто бы спит, но если приглядеться, можно заметить, что привязана она веревками к седлу, что сомкнуты веки ее, и развеваются по ветру золотистые волосы.

Мчатся галопом кони, оставляя на влажной земле четкие отпечатки подков. Мелькают мимо древесные стволы, колючий кустарник. Поет где-то в зарослях ежевики иволга...

- Стойте! Кто вы такие и чего ищете в Черной Земле?

Преградил дорогу, цепью развернулся отряд, ощетинившийся обнаженной сталью клинков - скорее по привычке, чем из необходимости: видят же воины - перед ними две безоружных женщины, и пустынна степь за их спинами.

- Приветствую тебя именем Темного Властелина, страж Мордора! - отвечает командиру отряда рыжеволосая нуменорка, выпрямляясь в седле. - По воле Повелителя Гортхаура Саурона едем мы в Барад-Дур.

Смуглый светлоглазый командир, в ком смешалась кровь вастаков и северян, оценивающе прищуривается, оглядывая странниц.

- Почему я должен верить тебе, женщина? Твой народ издревле враждует с нами, а то, что назвала ты имя Владыки Мордора... Многие произносят его ныне от южных пустынь и до лесов севера!

Женщина выпускает поводья коня из рук, медленно стягивает с левой руки некогда белую, а теперь посеревшую от пота и пыли перчатку, поднимает ладонь так, чтобы видна она была воинам. Спрашивает:

- Этого будет достаточно, чтобы ты поверил мне?

На безымянном пальце, где мгновение назад ничего не было, лилово мерцая, проступает призрачный ободок Кольца.

Командир низко кланяется.

- Приветствую тебя, Темная. Прости, но не смог я узнать тебя сразу...

 

Предоставив спящую Исильдэ заботам набежавших служанок, Гхаш спросила:

- Что Властелин? Он ждет меня?

Суровая женщина средних лет, одетая опрятнее и богаче служанок, оглядела критически Гхаш с ног до головы, неодобрительно пожевала губами и ответствовала:

- Ждет. Но даже не думай, что я пущу тебя к нему в подобном виде. Помоешься сначала, в порядок себя приведешь.

Гхаш чуть приподняла брови в немом удивлении: кто же такая эта женщина, что позволяет себе регламентировать исполнение желаний Повелителя? Заметила огромную связку ключей, прицепленных к атласному поясу платья женщины на видном месте.

- Ты ключница?

- Я управительница Барад-Дур волей Властелина, - строго поправила женщина. - А вот, кто ты такая, я не знаю. Иди-ка лучше мыться, и не перечь мне, девочка!

Гхаш стало так искренно, по-детски смешно, что она не сдержалась и фыркнула. "Конечно, даже те, кто помнил меня, теперь бы меня не узнали..." Оттаяли чувства, растопив льдистую корку отчужденности, так радостно Гхаш было вернуться сюда.

- Ну, показывай тогда, где мыться мне! - весело приказала она.

 

Гхаш медленно поднялась по ступеням знакомой лестницы. Муарово-черное платье приятно облегало фигуру, привычно было нести на голове тяжелую корону каштановых кос.

Женщина постучала костяшками пальцев в дубовую, окованную железом дверь.

- Входи!

Что-то трепыхнулось в груди и подскочило к горлу при звуке этого голоса.

Гхаш вошла в комнату и притворила за собой дверь. Колыхнулась, зашелестела юбка от быстрого шага, и Гхаш преклонила колени у ног Саурона, сидевшего в кресле возле жарко растопленного камина.

- Повелитель мой...

- Встань, дай на тебя посмотреть... Да, надо признать, ты могла бы выбрать тело и получше.

- Все тела стареют, - словно оправдываясь, сказала Гхаш.

- Дело не в старении, дело в пошлости, простоватости этих черт. Мне не нравится.

- Уж, что нашлось, Повелитель, не обессудь! - почти огрызнулась Гхаш и тут же мысленно ойкнула.

Но Саурон в ответ расхохотался.

- Мелешь ты языком все так же, не думая! - отсмеявшись, велел: - Садись и рассказывай.

"Надо же, кресло второе поставили!" - подумала Гхаш, усаживаясь напротив Повелителя, и расправляя юбки.

- Что рассказывать, Господин мой?

- Ну, уж всяко не то, как вы с Кхамулом за моей спиной интриги плести вздумали! О девушке рассказывай. Почему ты решила, что она подойдет?

- Как могу я решить подобное, Властелин мой? Я осмеливалась лишь надеться, что мой подарок будет тебе угоден...

- Я смотрю, ты не разучилась кокетничать, Гхаш. Надеюсь, еще помнишь, что я не люблю повторять дважды?

Женщина смешалась. Пальцы взялись теребить юбку.

- Прости, Повелитель. Она... умна, образована, хорошо воспитана и послушна...

- А, кроме того, довольно красива.

…Я поняла ценность того, что потеряла. Я хотела бы сама родить тебе сына, Властелин мой, любовь моя, моя яростный бог, хотела бы... Но насильственно захваченное тело, чья душа покинула мир до срока, не способно зачать...

Саурон сидел, опершись рукой о подлокотник кресла и подперев ладонью щеку. С губ его не сходила насмешливая полуулыбка.

- Это уж тебе судить, Господин мой, - ответно улыбнулась, пряча волнение, и стрельнула глазами Гхаш. - Думаю, не было еще среди избранных тобою женщин такой, которую нельзя было бы назвать красавицей...

- Опять дерзишь, - отметил Черный Майя мимолетно, словно незначительную подробность. - Но ведь она воспитана в почитании Эру и Валар?

Ободренная попустительством, Гхаш взглянула Властелину прямо в глаза.

- А разве так не интереснее, Властелин мой? Прикажешь сломать ее?

Он снова рассмеялся и отнял ладонь от лица.

- Нет. Приведешь ее ко мне завтра. Посмотрим, что это за подарочек!

Понимая, что слова эти подводят итог разговору, Гхаш поднялась из кресла:

- Как прикажешь, Повелитель мой.

Женщина уже дошла до двери, когда Черный Майя остановил ее:

- Помнится, ты все хотела продемонстрировать мне, чему научилась. Так чему же?

Обрадованная Гхаш поспешно обернулась.

- Мне перечислить, Господин?

- Ни в коем случае. У меня нет желания слушать тебя до рассвета. Завтра принесешь список.

Глаза женщины лучились счастьем. Она низко поклонилась.

- Да, мой Властелин.

 

Переночевала Гхаш в маленькой комнатке в южном крыле первого этажа Башни, куда управительница Барад-Дур поместила Исильдэ. Улаири не нужен был сон, но смертное тело нуждалось в отдыхе.

Утро в Мордоре начиналось за два часа до рассвета, и, услышав первые голоса в коридорах, Гхаш вызвала служанку, потребовала бумагу и перо, и принялась писать. Ее работа была уже почти окончена, когда солнечные лучи проникли в комнатушку через узкое, забранное решеткой окно, и Исильдэ заворочалась в постели. Гхаш подошла, присела рядом с девушкой, ласково погладила ее золотоволосую головку, ликвидируя одновременно остатки магического дурмана.

Тихонько позвала:

- Исильдэ, милая, просыпайся!

Задрожали светлые пушистые ресницы.

- Тетушка...

- Доброе утро!

Девушка стряхнула остатки сна и села в кровати. Заозиралась.

- Что случилась, Илианэль? Где мы?!

Исильдэ морщила лоб, припоминая мгновения, предшествовавшие забытью.

- Мы дома, милая. Здесь теперь твой новый дом.

Девушка перевела на Гхаш встревоженный взгляд.

- Я не понимаю тебя, сестра матери моей. Где мы? Как оказались здесь? Почему говоришь ты, что здесь мой дом?

Гхаш улыбнулась, как можно ласковее, и погладила девушку по руке.

- Я объясню тебе все чуть позже, а теперь...

- Милосердные Валар, где я?! - Исильдэ сорвалась на крик. - Куда ты привезла меня, ответь сейчас же!.. - голос упал до испуганного шепота. - Здесь так душно, так странно... Я чувствую что-то... что-то... Мне страшно!

После нескольких нервических всхлипов она разрыдалась.

Гхаш досадливо поморщилась.

- Перестань плакать, Исильдэ. Я хотела смягчить для тебя потрясение, но, раз ты настаиваешь, отвечу сразу... Да, перестань же рыдать!

Грубый окрик прервал поток слез. Золотоволосая девушка выжидающе затихла.

- Так-то лучше... Земля эта, Исильдэ, называется Мордор, а крепость, где находимся мы сейчас, Барад-Дур.

Девушка подавила всхлип и недоверчиво переспросила:

- Мы в плену у Врага?

- Считай, что так. А теперь слушай меня внимательно...

- Почему ты так спокойна, тетя? - перебила Исильдэ. - Почему мы не в темнице, не в кандалах? Скажи, скоро ли нас спасут?

- Не стрекочи и слушай! От этого зависят твоя жизнь и благополучие...

- Нас будут пытать?!

- Исильдэ!

- Да, тетя... Прости...

- Так вот, девочка моя, советую тебе побыстрее забыть Остров. Отныне судьба твоя здесь, до самой смерти. Не думай о побеге, это бесполезно. Тебе поймают, и ты будешь сурово наказана. Будь мила и послушна со здешними людьми, и тогда никто не причинит тебе вреда. Не вздумай упоминать имена Валар. Выполняй все, что тебе будет приказано. И главное! Сегодня я отведу тебя к... одному мужчине. Ты примешь его, как мужа, и будешь покорна ему... Ты поняла? Покорна!

Девушка прятала лицо, но Гхаш взяла ее за подбородок и повернула ее лицо к себе. Исильдэ высвободилась и отшатнулась в смятении.

- Я не понимаю тебя, Илианэль, сестра матери моей, я не понимаю тебя! Как можешь ты предлагать мне такое? Как можешь ты...

- Я ничего не предлагаю тебе, - жестко прервала ее Гхаш. - Я приказываю! Ты должна сделать все возможное, чтобы понравиться ему, иначе... Иначе я собственноручно убью тебя. И постараюсь, чтобы ты умирала долго. В мучениях.

Холодная, как отточенный клинок, ярость - тяжелыми, гранеными фразами. Не как пустые угрозы звучат они - они звучат правдивым предупреждением.

Золотоволосая девушка отползает в уголок кровати. Глаза ее расширены от ужаса.

 

После полудня Гхаш отыскала управительницу Барад-Дура. Разговор состоялся в коридоре Башни.

- Та комната, которую ты предоставила мне, сгодится на первое время, но она слишком мала для двух женщин. Там станет жить Исильдэ, когда Повелитель не будет оставлять ее у себя.

Пожилая женщина нахмурилась и раздумчиво пожевала губами.

- Исильдэ, это кто? Спутница твоя, что ли? Та, которую Властелин вечером приказал к себе привести?

- Именно она, - кивнула Гхаш. - Теперь далее. Прикажи начать работы на верхнем этаже, под Тронным Залом. Там должны быть оборудованы девять одинаковых по размеру комнат. Видимо, тупик коридора придется срезать... Девять, и чтобы ничего больше там не было, понимаешь меня? Тех, кто живет сейчас там, выселяй куда хочешь... Я займу одну из этих комнат.

- Постой-ка, - управительница выглядела слегка опешившей, - я, конечно, понимаю, что ты считаешь себя важной особой, раз Властелин принял тебя вчера и говорил с тобой, но это еще не повод, чтобы мне тут в нос тыкать своими замашками Высшей! Владыка поставил меня управительницей Башни; кто, где и как жить будет, здесь решаю только я. А кто ты такая, милая, я и вовсе не знаю, так-то!

Гхаш коротко вздохнула.

"Что я теперь каждому встречному должна Кольцо показывать? Не так уж это легко, между прочим... Интересно, кстати, чем они считают Кольца? Скорее всего, просто символами - знаком высшего доверия Повелителя. Пограничник узнал Кольцо сразу, и вопросов больше не задавал..."

- Ну, что ж, ты права, что напомнила мне мое упущение. Ты права, я не представилась. Меня зовут Гхаш.

Женщина, прищурившись, оглядела рыжеволосую нуменорку с головы до ног.

- А разве не Илианэль? Гхаш, значит. Редкое имя. Только одну еще, на моей памяти, так звали. Первую здешнюю наложницу Властелина.

Гхаш поморщилась на слове "наложница" и ответила:

- Я - она и есть.

Управительница комично всплеснула дебелыми руками.

- Та самая, значит? Ты уж за дуру-то, милая, меня не считай! Та из наших была, южанка. Умерла она, когда я еще пешком под стол ходила. Умерла и сожгли ее. Сама видела я, так-то!

Гхаш разговор наскучил. Она встала боком, приложила левую ладонь к стене - белая рука на черном камне.

- Ладно уж... Смотри внимательно!

Сконцентрировалась. Невольно напряглась в ожидании боли.

...Словно прикосновение раскаленного металла к коже...

Опустила руку. Перевела взгляд на лицо управительницы. Та задумчиво жевала губы.

-Да... Благоволит к тебе, значит, Властелин наш... А почему это у тебя оно обычно невидимо? - и не дожидаясь ответа: - Та самая Гхаш, говоришь... Сколько залов изначально на пятом этаже Башни было?

- Два. Коридор в центре, и залы по бокам. Так было на всех этажах, кроме верхнего.

- Смотри-ка ты! Верно... А сколько окон на нижнем этаже было раньше?

- Не было на первом этаже окон, - Гхаш устало потерла лоб. - Ну что, выполнишь, или к Повелителю мне за подтверждением идти?

- Да нет, к чему же Властелина тревожить? Выполню все,.. госпожа. Под Тронным Залом мастерские располагаются, я их, честно-то говоря, давно подумывала из Башни выселить...

- Ну, вот и хорошо.

Гхаш развернулась и ушла, не попрощавшись. Управительница проводила взглядом ее путь по коридору, неуверенно перетаптываясь на месте и теребя связку ключей у пояса.

 

Темный Властелин просматривал свиток, длинной не меньше, чем в десять локтей. Гхаш в ожидании стояла рядом. Наконец, Саурон отложил список в сторону и перевел на женщину взгляд.

- Все это неплохо. Но твои знания слишком хаотичны. Нет в них системы...

Огорченная Гхаш осмелилась все же попросить:

- Позволь мне продемонстрировать что-нибудь, Повелитель.

- Не надо. Завтра с рассветом придешь ко мне, тогда и посмотрим, - усмехнулся. - Придется мне, все-таки самому заканчивать твое обучение.

Гхаш и помыслить не могла о подобном счастье.

- Ты сам, Господин мой, будешь обучать меня? Разве не проще отдать эту заботу Моргулу? - спросила Гхаш, по рассказам Кхамула уже достаточно много знавшая о первом из Кольценосцев.

- У вас с ним разная направленность. Он силен в магии Творения и Разрушения, у тебя же способности к cтихиям. По крайней мере, к одной из них, к Огню... Ладно, иди. И приведи мне... Как ее там зовут? Исильдэ.

 

Стук двери разбудил Гхаш. Она села на кровати, протирая руками глаза.

Исильдэ, рыдая, рухнула на постель и зарылась лицом в подушку.

С тяжелым вздохом Гхаш выбралась из-под теплого одеяла и отправилась выяснять, что же случилось.

Захлебывавшаяся слезами Исильдэ долго не могла ответить ни на один из вопросов. Тогда Гхаш заставила ее лечь на спину и не скукоживаться, как подзаборная дворняга на морозе.

Гхаш обозрела ссадину на скуле девушки и синяки на ее голых руках - отчетливые следы пальцев. Раздраженно втянула носом воздух.

- Ну, так что случилось? Отвечай, наконец!

- Он... бил меня, - Исильдэ предприняла новую попытку расплакаться.

- А сейчас еще я добавлю, - угрожающе предупредила Гхаш. - Дальше!

- Он... взял меня насильно! Он держал меня и... и...

Гхаш одолела досада.

"Я должна выслушивать эти излияния, когда хотела бы оказаться на ее месте? Несчастная дуреха даже не понимает, какое счастье на нее снизошло!.."

- Перестань рыдать! Пока что не о чем. Плакать начнешь, если я узнаю, что ты ему не угодила...

Исильдэ всхлипнула еще раз и смолкла. Она неотрывно смотрела Гхаш в глаза, словно завороженная змеей жертва.

- Ты служишь Врагу?

Гхаш вернулась в свою постель и легла.

- Повелителю. Властелину. Здесь не говорят "Врагу". Еще раз повторишь, будешь наказана.

- Значит, ты предательница, - тихо сказала, словно сама себе, девушка и шмыгнула носом. - И меня хочешь сделать предательницей...

Долго длилось молчание. Гхаш начала задремывать.

- А какой он, Вра... Властелин?

Гхаш хмыкнула и перевернулась на другой бок - так было удобнее.

- Дуреха ты, дуреха и есть... Это он и был.

- Он?!

 

- ...Не нужно ни слов, ни движений рук. Нужно видеть суть вещей и явлений, тогда тебе будет подвластно изменять их при помощи лишь мысли и желания...

- ...Не так. Показываю еще раз...

- ...Расслабься... Я разве сказал "сконцентрируйся"? Расслабься!..

-...Используй Кольцо, как проводник. Помни, что оно усиливает твои способности, но исключительно на него полагаться не стоит...

Перед тем, как уйти, Гхаш, приободренная терпением и мягкостью, с которыми Темный Властелин вел урок, осмелилась заговорить о тревожившем ее вопросе:

- Тебе понравился мой подарок, Повелитель?

Лицо Черного Майя выразило скепсис.

- Не слишком. Хотя протесты ее были довольно занятны.

- Ты оставишь ее при себе, мой Господин?

- Посмотрим. Но если она будет продолжать вести себя в том же духе, это станет утомительным. И не эффективным.

Гхаш прекрасно понимает, о чем идет речь. Она отыскала женщину, чье тело способно зачать, выносить и родить дитя Майя, однако этому едва ли суждено произойти, если Повелителю каждый раз придется брать Исильдэ силой. В нуменорке сильна частица эльфийской крови, и зачатие вопреки ее воле, от нелюбимого, не удастся.

- Она не будет. Я научу ее, Властелин мой, как вести себя.

"Я научу, я заставлю ее любить тебя, мой Повелитель!"

Полуулыбка трогает тонкие губы.

"Я все слышу, Гхаш."

И вслух:

- Посмотрим.

 

Гхаш склонилась над златовласой девушкой, чьи кудри разметались во сне по подушке. Осторожно, чтобы не разбудить, накрыла ее горячий лоб ладонью.

"Это будет сложно..."

И распахнула свои воспоминания, падая в чужое сознание, как в омут.

...Как пахнут его волосы: лесными травами, горьким медом, костром и ветром! Кружит голову их аромат...

...Как он красив... Он прекрасен, но даже думать об этом - кощунство. Во всем мире нет никого, желаннее его...

...Прохлада его прикосновений, бездонная чернота глаз, горячие губы... Я умру, я не выдержу этого счастья!..

...Его голос - все, что слышу я, все - для чего живу... Как могу я не любить тебя, Властелин мой, как смею я любить тебя... Ты приказал, и я подчиняюсь...

Очнулась Гхаш на полу, с трудом добрела до кровати - тело плохо слушалось приказов - и провалилась в зыбкий сон.

А с утра был разговор, и завела его сама Исильдэ.

- Я не знаю, тетя, что со мной. Я страшусь приближения вечера, но, томлюсь, ожидая, когда он придет... Что делается со мной, сестра моей матери? Помоги... Я не могу забыть его лица, все время вижу его перед собой...

Гхаш слушала и отвечала, чувствуя блаженное умиротворение в душе.

"Я справилась. Мне удалось..."

 

...Ветер пропитан влагой. Опадают с деревьев листья, багрянцем пятная побуревшую траву...

Однажды Гхаш почувствовала: пришел Четвертый. Она выскочила из комнаты, которую по-прежнему делила с Исильдэ, побежала на конюшню выяснять, не приезжал ли кто-либо за последние недели в Башню: сама она была слишком занята последние дни, чтобы уделять внимание гостям.

- Нет, - ответил старший конюх, - никого не было.

Одиннадцать суток, в течение которых Исильдэ не покидала комнаты, а Гхаш не ходила рассветной порой к Повелителю обучаться. Одиннадцать дней...

"Что-то он долго, - думала Гхаш, невольно ежась от мертвящего ужасом воспоминания. - Тяжело ему дается Путь..."

Почему "ему", а не "ей"? Гхаш не задумывалась над этим, она просто знала: других женщин, кроме нее самой, в Девятке не будет. Ведь и ее не должно было быть среди Кольценосцев...

На двенадцатый день Гхаш услышала зов Повелителя и поспешила подняться на башню.

В дверях комнаты Властелина она почти столкнулась нос к носу с незнакомым юношей. Мгновенно поняла - он.

Юноша ушел от столкновения с кошачьей гибкостью и теперь, неуверенно улыбаясь, рассматривал Гхаш. Был он невысокого роста, светловолос и сложения какого-то хрупкого - узкая кость. Выглядел он явно младше своих лет - казался, совсем подростком.

Заговорил первым, и на лице его блуждала смущенная радостная улыбка. Ни следа отстраненной холодности, недавно пережитого страдания не было в его глазах.

- Мы не знакомы, - он помедлил, - сестра...

Никто, кроме Кхамула, не называл Гхаш так. Она и сама не поняла, почему ей захотелось улыбнуться юноше в ответ.

- Здравствуй...

- После познакомитесь, - прервал их голос Повелителя. - Иди, Лингул. Гхаш, я тебя жду.

 

Лингул был странствующим менестрелем. До того, как пришел он в Барад-Дур, его звали иначе, но старого имени своего он никому не называл и откликался только на новое. Гхаш, когда она спросила, как звали его раньше, юноша ответил:

- Это не важно. Того человека больше нет. Повелитель назвал, и теперь таково мое имя.

После ответа менестреля, Гхаш ненадолго задумалась над тем, кем, интересно, был в прошлой своей жизни, до получения Кольца, Моргул - нуменорец. Подумала - и прогнала мысль. С Первым она еще даже не встречалась, да и в чужую душу со своим любопытством лезть неприлично: сама же она не хочет Лингулу свою жизнь пересказывать.

Лингул следил за выражением лица Гхаш и понимающе улыбался. Впрочем, он и в самом деле понимал: Кольценосцы обнаружили, что, находясь рядом, слышат мысли друг друга, даже не заводя специально безмолвный разговор.

...У Лингула был редкий музыкальный талант. Гхаш догадалась об этом еще раньше, чем услышала его пенье - каждую фразу, каждую мысль Лингул строил подобно мелодии.

Юноша оказался на редкость смешлив. Казалось, что он вовсе не знает, что такое грусть. Одним своим появлением он прогонял тоску, и, разговаривая с ним, люди невольно улыбались ему в ответ. Он предпочитал наигрывать на лютне веселые танцевальные мелодии и петь застольные песенки или коротенькие частушки, однако под настроение или по просьбе мог исполнить серьезную поэму или поминальную песнь, и сила его музыки была такова, что перед глазами слушателей воочию вставали события, о которых пел менестрель, и ни одно сердце не могло остаться равнодушным.

- Ты сияешь, словно солнышко, - заметила как-то Гхаш. - В тебе случайно нет эльфийской крови?

Лингул по обыкновению своему рассмеялся и легкомысленно махнул рукой.

- Почем я знаю?

Юноша не умел обращаться с мечом, и Гхаш сначала решила, что это указывает на его поразительную безалаберность по отношению к собственной безопасности, но ошиблась. Несмотря на кажущуюся физическую слабость, Лингул оказался непревзойденным мастером безоружного боя - гибким, стремительным, вертким. Кроме того, он умел превращать в оружие самый, казалось бы, безобидный предмет, начиная от струны собственной лютни и заканчивая обыкновенной пуговицей. Учиться же обращению с мечом, Лингул отказывался принципиально. "Менестрель с мечом - это аномалия, - однажды заявил он. - И не убеждайте, в руки не возьму этой отвратительной длинной штуковины! У меня же мозоли не там, где надо, появятся. Как я тогда играть буду?!"

Вскоре после знакомства с менестрелем, Гхаш с удивлением поняла, что она не одинока в своей любви к Повелителю - хотя иной была любовь Лингула. Юноша восхищался Властелином, преклонялся перед ним, боготворил его, но ко всем этим, вполне объяснимым чувствам примешивалась какая-то трепетная, щемящая нежность, которой Гхаш никак не могла понять. Любовь Гхаш была страстной, и в Повелителе она видела могущество и силу. Лингул же видел нечто иное - то, чего Гхаш разглядеть не могла. А еще - юноша порой называл Темного Властелина тем напевным длинным именем, что нашла в детстве Гхаш в первой, самостоятельно ею прочитанное книге, и говорил: "Учитель". Это было так неожиданно и так пугающе фамильярно, что у Гхаш опускались руки.

Однажды Гхаш решилась спросить Повелителя об именах.

- Скажи, Господин мой, почему мы называем самих себя и вещи, окружающие нас, языком наших врагов? Ведь имена эти и названия, похожи на устрашающие прозвища, которыми награждают во гневе и горе...

Черный Майя зло рассмеялся.

- Именно поэтому. Элдар любят страшные сказки, так пусть любуются на них воочию!

- Но ведь был когда-то язык...

- Был. Больше его нет. Он остался лишь в книгах. Забудь. Не спрашивай.

- А тот язык, из которого пришло мое имя...

- Это не язык в полном смысле слова. Так... аккорды настроения.

- Но орки разговаривают на нем...

Саурон поморщился.

- Наречие орков слишком примитивно и не подходит для людей.

Больше Гхаш не задавала вопросов.

...Лингул прожил в Барад-Дуре полтора года, а потом сказал, что его тянет в дорогу, и ушел, прихватив лютню и суму для еды. Он не взял ни коня, ни оружия...

 

О том, что Исильдэ беременна, Гхаш узнала первой и так громко возликовала мысленно, что Повелителю ничего больше не пришлось сообщать.

Сама Исильдэ беременности своей была рада, но ее одолевали опасения.

- Будет ли Властелин любить его, скажи, тетя? - с тревогой спрашивала она.

Исильдэ так и не отучилась называть Гхаш "тетей".

- Он уже любит его, поверь!

- Но какая судьба ожидает мое дитя? Ответь, ты, должно быть, знаешь...

Гхаш улыбнулась и украдкой потерла безыменный палец левой руки.

- Его жребий будет лучшим, чем могла бы надеяться любая мать. Верь мне.

"Лучшим, чем ты можешь мечтать, глупышка! Он получит Кольцо."

 

...Саурон ждал ее на открытой площадке Башни.

- Мой Повелитель, - Гхаш поклонилась и застыла рядом в ожидании.

- Ты поедешь на юг. На побережье неспокойно, и твоя внешность уроженки Острова сослужит нам хорошую службу.

- Меня знают в Линдоне, Господин мой, - напомнила Гхаш.

- Поэтому я и не посылаю тебя искать эльфийские Кольца! Собирайся в дорогу.

Женщина снова поклонилась и вышла.

* * *

Мчится черногривый конь вдоль гор Эфел-Дуат, по побережью Нурнена - на восток. Позади оставляет черногривый конь горный перевал, узкую обрывистую тропу, по которой можно следовать лишь шагом, и пустоши Кханда, дорога его лежит к югу.

Торопит коня всадница, одетая по-мужски в черные брюки и куртку, высокие сапоги и длинный плащ с глубоким капюшоном. Колчан, полный стрел, и легкий короткий меч за спиной, к седлу приторочен лук.

Мчится вперед черногривый конь, минуя селения смуглокожих людей, стучат подковы о сухую, растрескавшуюся под жарким высоким солнцем землю. Редки привалы.

...Песок - море песка, барханы, желтизна смыкается у горизонта с прозрачным маревом неба. Пустыня Ближнего Харада.

Повесив черногривую голову, бредет конь, с трудом переставляя ноги, копыта его увязают в песке. Облизывает пересохшие от жажды губы всадница, в дорожной фляге у пояса воды осталось на донышке.

 

...Всадница дремлет в седле, уронив голову на грудь. Конь идет шагом, но пободрее, чем днем - вечерняя прохлада, западный ветер от далекого моря сушит пот, охлаждает разгоряченное тело.

Серые тени стремительно и бесшумно скользят между барханов, окружают коня. Прежде чем удила перехватывает смуглая рука, всадница просыпается.

"Лорд Моргул?"

Несколько резких слов, сказанных на харадском наречии человеку, взявшему черногривого коня под уздцы, и он отступает в сумрак. К всаднице подходит высокая, закутанная в черное, фигура, почти не различимая в ночной мгле, когда с бархата южного неба светят лишь звезды, а тонкий серп луны скрыт облаками.

- Полагаю, леди Гхаш, - человек не спрашивает, а утверждает; у него низкий, чуть хрипловатый, но все же звучный, голос. - Мы ждали тебя. Сойди с коня. Дальше мы пойдем пешком.

Всадница создает на ладони язычок пламени и в его свете пытается разглядеть предводителя отряда харадцев. Попытка эта оказывается бесполезной, поскольку фигура мужчины скрыта просторным плащом, а лицо - темной материей, крепящейся к странного вида головному убору. Видны лишь глаза.

- Не надо света, - человек предупреждающе поднимает руку, и на пальце его мелькает лиловый отблеск узкого кольца.

Гхаш послушно гасит язычок пламени и спешивается.

Из теней выступает харадрим - тот самый, что первым подошел к всаднице - и вновь берет коня под уздцы.

- Дорога займет около часа, - говорит предводитель отряда женщине. - Ты способна идти?

Гхаш молча кивает.

 

Тлеет догорающими угольями костер в центре палатки из шкур животных. Дым вытягивается через отверстие в верхнем навесе шатра. Кострище аккуратно обложено камнями по кругу. Земля застелена тонкой циновкой, по которой в изобилии разбросаны пушистые коврики и подушки.

Гхаш медленными глотками пьет терпкое золотистое вино из чеканного рога. Она устроилась возле огня на мягкой подушке. Кхамул сидит рядом с ней и время от времени искоса разглядывает сестру: ему никак не удается привыкнуть к ее новому облику.

- Да ты и сам изменился, - замечает Гхаш. - Постарел... Седина на висках.

Кхамул мимолетно усмехается.

- Да уж, не помолодел, это верно…

Дотянувшись, женщина осторожно касается двух длинных параллельно бегущих шрамов, прочертивших смуглое лицо брата от виска через щеку к основанию шеи.

- Красавец совсем стал! Чем это тебя?

Кхамул отстраняется чуть смущенно.

- Да так... Покажу потом как-нибудь. Они здесь каких только инструментов для убийства не придумали... Но я-то все тот же я, а вот тебя, действительно, не узнать: абсолютно другой человек! Даже в мимике нет ничего похожего...

- Давай, не будем об этом, - тихо просит женщина и сама переводит разговор в новое русло: - Я, честно говоря, думала, что харадрим - не кочевники. Слышала, что культура их достаточно развита, а мастера-ремесленники почище нуменорских будут...

- Удивлена? Но, вообще-то, все так и есть. Города Харада находятся далеко на юге, за пустыней, а здесь только авангард армии, которую собрали мы с Моргулом. В открытое противостояние с островитянами и Элдар мы пока стараемся не вступать. Держим рубежи Харада, сами не атакуем, разве что балуемся время от времени диверсиями...

- Если сами балуетесь, то я-то вам зачем нужна?

Кхамул обернулся к сидевшему чуть в отдалении от брата с сестрой Моргулу. Тот снял в шатре свой плащ и странный головной убор, и Гхаш удалось, наконец, рассмотреть его. Был Первый Кольценосец очень высок, худощав и мускулист, с волосами цвета вороньего крыла, с очень бледной кожей, сероглазый. Гхаш, долго прожившая на острове, назвала мысленно черты его лица "выражено аристократическими", а манеру вести себя "высокомерной". Моргул несомненно услышал мысли женщины, но не подал вида, что они его хоть сколько-нибудь волнуют.

- Сам расскажешь или я?

Моргул ответил Кхамулу какой-то направленной мыслью, которой Гхаш не расслышала, а затем заговорил в слух, обращаясь к женщине:

- Два последних года нуменорцы пытаются закрепиться на побережье, которое мы охраняем. Если им удастся построить порт в такой близости от границ Харада, это станет для нас серьезной проблемой. Думаю, ты знаешь сама, что военные силы Мордора сейчас еще не настолько велики, чтобы вести войну на два фронта. Наша основная цель - Эриадор, и Повелитель приказал нам с Кхамулом набрать армию в южных землях. Я не могу позволить себе бросаться жизнями харадцев ради обуздания захватнических аппетитов островитян, зная, что Властелину люди нужны для иной войны. Но я и не могу бросить Харад без защиты, иначе однажды мы обнаружим у себя в тылу не союзника, а врага. Все это тебе понятно, леди Гхаш?

- Несомненно, лорд Моргул, - скорее поклонилась, чем кивнула Гхаш. - Я благодарна тебе за то, что ты знакомишь меня с ситуацией.

Черноволосый нуменорец-перебежчик, принявший Кольцо от Властелина и воевавший на стороне Мордора против своих родичей, внушал ей уважение, смешанное с легким, не вполне объяснимым трепетом, отчего Гхаш быстро вспомнила о светских манерах и элементах этикета, усвоенных при нуменорском дворе. Моргул был прирожденным лидером, повиноваться ему казалось естественным и правильным.

Кхамул фыркнул и потянулся за бурдюком, лежавшим у полога палатки, чтобы подлить сестре вина. Гхаш услышала мысль брата, адресованную ей и Моргулу в равной степени:

"Да прекращайте вы расшаркиваться, как два эльфа перед песенным поединком. Смешно же, право!"

Гхаш взглянула на черноволосого нуменорца. Тот смотрел на нее с непроницаемой серьезностью, затем сказал:

- Я продолжу в надежде, что нас больше не перебьют...

Кхамул сделал в сторону нуменорца неприличный жест, который был Моргулом благополучно проигнорирован, и подмигнул сестре.

- ...Итак, леди Гхаш, нам требуется отвратить, хотя бы временно, островитян от попыток закрепиться в устье Харнена. Мои разведчики сообщили, что около трех недель назад возле интересующего нас места побережья встали на якорь четыре крупных нуменорских корабля при сопровождении дюжины барок, и была начата постройка форта. Твоей задачей, леди Гхаш, будет проникнуть, используя любую подходящую легенду, в лагерь островитян, узнать их численность и вооружение, а так же их намерения. Передать эти сведения мне. Дальнейшие наши действия будут зависеть от тех данных, которые мы получим от тебя.

Моргул замолчал, ожидая ответа женщины.

- Когда мне выезжать? - спросила Гхаш.

- Не раньше, чем через два дня, - вмешался Кхамул. - И не говори мне, Первый, что время не ждет! Ждет оно, ждет, еще как ждет, а сестру я больше тридцати лет не видел.

- В таком случае, я полагаю, вам есть, о чем поговорить, - сухо подвел итог разговору черноволосый нуменорец.

Кхамул взял сестру под локоть и потянул за собой.

- Пойдем ко мне в палатку.

Гхаш встала на ноги.

- Доброй ночи, лорд Моргул.

- Доброй ночи, леди Гхаш.

Нуменорец уже сосредоточенно изучал какую-то бумагу, извлеченную из вороха свитков, лежавших на походном столике вдали от очага.

Брат с сестрой вышли на воздух.

Гхаш запрокинула лицо к звездному небу, подставив щеки ласке прохладного ветра, потянулась, разминая уставшие мышцы.

Кхамул прошел не дальше десяти шагов и отпахнул полог такой же, как у Моргула, палатки. Позвал сестру:

- Заходи.

Пока он затепливал лучины и разжигал очаг, Гхаш молча следовала взглядом за ним повсюду.

- Есть хочешь?

- Немного.

- Много, много! Я же чувствую.

Они поужинали вяленым мысом и ржаными лепешками, больше напоминавшими сухари, чем хлеб. Запили еду вином из бурдюка, не разливая по чашам.

- Зачем ты волосы в косы заплетаешь? Это как-то... не по-мужски... Эльфийскостью отдает. И не идет тебе.

- Разве? Здесь воины все, конечно, стригутся коротко, если не на лысо бреются, но... Так мне нравится больше.

Мелькнул образ - неоформленный, туманный, потаенный: Гхаш, сидящая возле камина, расчесывает мокрые после мытья пряди длинных черных волос; Гхаш оборачивается на резкий возглас, и каскад искр темного пламени блещет водопадом за ее спиной, обнимает фигуру хладным плащом; вот она смеется, ластясь к рукам Властелина, и темный полог ее прядей отражает блики огня…

…Мы так похожи, сестра моя. Мы такие разные. Память о тебе - шелковистые тенета иссине-черной мглы…

Брошен смятенный взгляд из-под ресниц: а вдруг ошиблась?

…Я слышала это? Видела?.. Или мне показалось?.. Твои волосы - знак траура, не обрезанный по смерти моей?..

- Моргул вон в хвост волосы завязывает.

- Так его же при всем желании за харадрима не примешь! Не то, что меня... Местные меня за своего считают и ждут, соответственно, что я буду их обычаи выполнять. А я упрямлюсь… - …Сумрак безлунной полуночи дробится у родника Тьмы… То - память о тебе. То - отрицание смертной власти, власти смерти над тобой… То - боль моя, боль от потери целостности, которую я не признаю словами, потому что мужчина и женщина не могут быть едины, даже если вскормила их одна утроба… - Кроме того, это удобно и практично: песок меньше набивается...

Гхаш, не выдержав, расхохоталась, то ли пытаясь смехом своим замаскировать смятение от невольно подслушанных мыслей, то ли попытавшись скрыть сам факт прозрения своего от брата. Она подавилась вином и чуть не выронила бурдюк.

- Ну-ка, отдай! Вот и доверяй тебе ценные вещи...

Кхамул поспешно отобрал бурдюк.

Некоторое время брат и сестра просидели у очага за разговорами. Кхамул рассказывал о том, как жил после отъезда из Мордора, вспоминал литые купола дворцов и глинобитные хижины Харадской столицы, разноцветные одежды южных женщин. Гхаш описывала белокаменные особняки, резные флюгера и шпили Нуменора, Эриадорские леса и утонченных Нолдор, упоминала, как разросся Барад-Дур и благоустроились прилегающие к Башне земли.

Под конец беседы Кхамула начало клонить в сон, и он все чаще позевывал. А Гхаш вдруг ни с того, ни с сего предложила:

- Давай, я расчешу тебя.

Кхамул не стал отказываться, тем более, что не любил возиться с отросшими ниже пояса волосами. Гхаш расплела ему косы и принялась расчесывать плащом упавшие на спину волосы костяным гребнем, извлеченным из дорожной сумки.

- Еще один седой волос...

- Ой! Ты чего делаешь?! Больно же...

- Сиди смирно! Что, уже стариком решил стать?

- Все равно, все не передергаешь...

Плавные движения гребня по волосам прекратились, и Гхаш порывисто обняла брата со спины, прижалась к нему всем телом.

- Я так по тебе соскучилась, братец!

Глухо, со страстным надрывом прозвучал голос. И Гхаш принялась осыпать поцелуями волосы Кхамула, его плечи, шею…

Кхамул некоторое время сидел в оцепенении, потом, придя в себя от неожиданного напора, развернулся к женщине лицом.

- Ты ничего не перепутала, сестренка?

- Нет!

Она припала губами к двум шрамам, поднимаясь вслед им снизу вверх. Кхамул почувствовал, как разгорается в нем ответное желание, но попробовал еще свести ситуацию к шутке:

- Мне, вообще-то, южанки нравятся... Да и старовата ты...

А потом подхватил сестру, отыскал ее губы, перехватывая инициативу. Тело отозвалось быстрее разума.

...Позднее, когда брат и сестра засыпали рядом на разбросанных подушках, Кхамул негромко прошептал в темноте:

- Говорил же я, что ничего хорошего из твоей влюбленности в Повелителя выйти не может...

 

Четверо суток спустя, на рассвете, когда встающее над горизонтом солнце окрасило прибрежные волны моря в розовато-сиреневые тона, пришла в лагерь нуменорцев, расположенный в устье Харнена, вокруг недавно заложенного форта, изможденная дорогой через пустыню женщина в ярких и разноцветных обносках одежд, которые носят южные варвары. Харадкой она не была, на Адунаике говорила правильно, словно язык этот был ей родным, и солдаты отвели ее к своему командиру.

- Леди Илианэль, ты ли это?! Ты жива? Мы столько лет уже считаем тебя погибшей!

- Эти годы я провела в плену, сын брата деда моего, и племянница моя Исильдэ погибла...

Командир нуменорцев оказался дальним родственником Лаэрнана, что сильно упростило для Гхаш задачу разведки. Илианэль была принята с радостью, ее окружили вниманием и почетом, а капитан одного из кораблей пообещал женщине, что не позже, чем через месяц, доставит ее домой, на Остров.

 

"Лорд Моргул!"

"Я слушаю тебя, леди Гхаш."

"...полторы сотни тяжелых латников, пятьдесят человек конницы... строительство начали со стен... ров будет закончен в ближайшие сутки..."

"Мы атакуем завтрашней ночью. Ты должна будешь перекрыть им возможность к отступлению."

"Не беспокойся, милорд, до кораблей они не доберутся."

 

Нападение состоялось задолго до рассвета. Часть нуменорцев была перебита прежде, чем успела схватиться за оружие. Харадрим действовали быстро и слаженно, выныривая из тьмы и бесшумно растворяясь в ней мгновением позже.

Атакующих было не больше полусотни, но, когда нуменорцы, которым спросонья померещились варварские орды, разобрались, наконец, в происходящем, и осознали свое численное превосходство, глухой низкий голос раскатился над полем боя, выговаривая слова на незнакомом наречии. Вперед выехал всадник, закутанный в черное. Он говорил, и рокочущий звук непонятных слов парализовал ужасом сердца островитян прежде, чем стало явно действие заклятия.

Когда упал на землю, корчась от удушья, латник из первого ряда строя, задние ряды развернулись и, не слушая окриков и проклятий командира, побежали к кораблям. Но раньше, чем смогли они достигнуть шлюпок, огненный дождь обрушился на легенькие лодочки с неба, поджигая их и топя. Стена огня преградила отступающим дорогу к морю, и, скатываясь по прибрежным кручам, нагоняли нуменорцев обнаженные до пояса, раскрашенные харадрим, предводительствуемые черноволосым воином, в чьих косах была первая седина. Лидер атакующих казался неуязвимым, он с легкостью уходил из-под любого удара, и два узких изогнутых меча, которыми он сражался, не знали пощады, и лиловым светом пульсировало его Кольцо, бросая на раскрашенное лицо, пересеченное двумя шрамами, призрачные отсветы.

Упал, оступившись, командир островитян, и прежде, чем тонкий изогнутый клинок нашел его сердце, увидел он на склоне холма женщину - ту, что считал он дочерью своего двоюродного брата Лаэрнана. Она выпевала речитативом жуткие непонятные слова, и пламя рождалось на ее ладонях, и дыбилась под ногами нуменорцев земля.

Прибрежный песок впитывал кровь, и волны моря, накатывавшие на берег, стали розовыми не от заката.

…Моргул остановился за спиной Гхаш.

"Корабли не должны выйти из бухты!"

"Я пыталась уже! Мне не дотянуться."

"Я направлю ветер. Начинай!"

Одновременно они вскинули руки к ночному небу, одновременно яростным светом полыхнули их Кольца. И последние из гибнувших на прибрежном песке нуменорцев увидели, как столб пламени, родившийся из ниоткуда, ударил в борт флагманского корабля и пожег его.

Все было кончено в течение часа. Остались лишь тела на влажном песке и обгорелый остов недостроенного форта.

 

Потянулись месяцы, заполненные рутиной быта, переездами с места на место, редкими пограничными стычками. Гхаш ожидала, что Повелитель вызовет ее в Барад-Дур, но он связался с ней лишь однажды и совсем по другому поводу.

"Мальчик родился, Гхаш. Я дал ему имя Хильмор. Мать умерла родами."

"Ты не мог спасти ее, Повелитель?"

"Не стоило. Она все равно не прожила бы долго. То, что ты вытворила с ее разумом, разрушало ее тело, и ребенок выжал ее силы до капли."

"Мне хотелось бы увидеть мальчика, Повелитель..."

"Увидишь позже. Тебе следует научиться работать в паре с Моргулом. Для первого раза у вас получилось неплохо."

Гхаш была рада этому сдержанному одобрению.

 

...Сменялись месяцы, но этого почти не заметно было в жаркой пустыне, где все сезоны года были похожи один на другой.

Гхаш лучше узнавала Моргула, удивлялась переменам, произошедшим в брате.

Могул был рассудочен и последователен во всех своих действиях, умел ставить цель и добиваться ее во что бы то ни стало. Воинам он внушал восхищение смешанное со страхом. Ему никогда не перечили. Его приказы выполнялись четко и без задоринки. Моргул владел магией, чуждой для Гхаш, но обращение со стихиями было доступно ему лишь в основах. То, что изначально Гхаш сочла высокомерием, на деле оказалось равнодушной отстраненностью Высшего от хаоса мелких забот и тревог. Моргул умел быть внимательным и чутким, когда того хотел; он с интересом вникал во все детали и частности, связанные с бытом воинов и их нуждами, и никогда не откладывал на завтра, то, что можно было сделать сегодня. Талант командира и полководца в Моргуле был очевиден: даже маленькую вылазку он планировал с тщательностью большого сражения. И все же было в Первом Кольценосце что-то, тревожившее Гхаш - что-то, поощрявшее соблюдать от него дистанцию. Он был одиночкой по натуре, и прошлое его оставалось загадочным.

Кхамул же за прошедшие годы изменился не только внешне. Он стал суровее, жестче. Харадрим не столько боялись его, как Моргула, сколько уважали... да и любили, пожалуй. У Кхамула обнаружилось около десятка шуринов и тестей. Каждый четвертый в отряде был его побратимом, а каждый второй был обязан ему тем, что еще ходит под солнцем. Кхамул всегда был хорош в обращении с оружием, но теперь умения его возросли до небывалых высот. С одинаковым мастерством он владел полуторным мечом и двуручником, топором и палицей, ятаганом и копьем, а также всеми теми хитрыми штучками, которые Гхаш и не знала, как называть. Был он превосходным наездником и отличным стрелком...

Кольценосцы держались уединенно от людей, с которыми делили быт и заботы похода. Духовная близость между ними переросла в единение, которое не требовало слов или выражения дружеских чувств. Холодность Моргула стала для Гхаш привычной, манеры его больше не раздражали женщину - напротив, если бы нуменорец повел бы себя вдруг как-то иначе, Гхаш заподозрила бы, что в мире творится что-то неладное, и настала пора закапываться в песок, не дожидаясь того момента, когда небесный свод упадет тебе на голову. Гхаш оценила новую манеру Кхамула надо всем и вся грубовато подшучивать, и выпады брата в сторону черноволосого нуменорца больше не коробили ее эстетических чувств, тем более, что сам Моргул воспринимал их спокойно и, кажется, одобрительно: однажды он даже улыбнулся и подумал нечто весьма нецензурное Кхамулу в ответ. Вскоре Гхаш и сама вступила третьей не лишней в шутливую пикировку старших Кольценосцев, и тут уж стало не до расшаркиваний, хотя вслух Моргул и Гхаш по-прежнему обращались друг к другу с придворной учтивостью. Харадримы, копируя их манеры, тоже начали называть трех своих командиров "лорд", "леди", забросив уважительные обращения, бытовавшие в их собственном языке.

Летели дни...

 

Юный харадрим из недавно прибывшего в отряд подкрепления отодвинул полог и заглянул внутрь палатки командующего.

- Мой лорд, там старик какой-то пришел, тебя хочет видеть.

- Кто такой? - обернулся Моргул.

Кхамул, проведя неправильную линию на карте, неловко проткнул тонкий пергамент и досадливо выругался. Гхаш отложила бумаги, которые просматривала.

- Старик, мой лорд. Думаю, бродяга. Имени он не назвал. Очень кричит. Тебя требует.

Моргул поднялся на ноги.

- Пойдем что ли, посмотрим? - предложила брату Гхаш.

Они вышли из шатра на яркий солнечный свет вслед за Моргулом.

...Человек оказался не так уж стар, как описывал мальчик, а скорее потрепан жизнью. Правда, волосы его и борода были седы, но морщины на лице появлялись лишь, когда он сильно щурился. Пришелец был бос и одет в рваные лохмотья неопределенного цвета. Был он тощ, костляв, но высок ростом, хотя и сильно горбился. Кожа его была смугла и обветренна, однако черты лица не принадлежали харадцу.

"Вастак, или, возможно даже, кто-то из Западных Земель," - решила Гхаш.

- Ага! - закричал старик, потрясая своим сучковатым дорожным посохом. - Соизволили наконец-то! Кто же это заставляет больного пожилого человека на жаре маяться?

Вопрос был явно риторическим.

Моргул остановился, шагов пяти не дойдя до старика, и сложил на груди руки. Кхамул, шедший сзади, подозрительно понюхал воздух и наморщил нос.

- Кто ты такой?

- Пророк я. Странствующий провидец. Мор-Ромэном меня кличут. Но я с тобой, человек, говорить не буду, я с тем, кого Моргулом называют, буду говорить!

- Занятное имечко, - шепнула Гхаш на ухо брату. - Среди людей Запада редко подобное встретишь…

- Я перед тобой.

Моргул стоит холодный, словно изваяние из черного камня, но в его мыслях брат с сестрой слышат веселую заинтересованность.

- Так это ты Моргул, что ли? - старик прищуривается, разглядывая нуменорца. - А, ведь и верно, ты... Вот и славно! - присматривается к Кхамулу и Гхаш: - И еще двое... Ага, вас я тоже видел...

- Где? - прерывает его Первый.

- Что где? - старик начинает озираться по сторонам, и Гхаш кусает губы, чтобы не хихикнуть. - А... понял. Во снах своих видел, господин, и в видениях.

Моргул чуть приподнимает бровь (это у него выражение высочайшего изумления) и спрашивает:

- Чего же ты хочешь?

Старик мнется, потом отвечает, потеряв разом вдруг всю свою громогласность:

- К Владыке Мордора прошу отвезти меня, господин...

Брат с сестрой переглядывается и начинают хохотать одновременно. Даже бледные губы Моргула трогает подобие улыбки.

- Благодарим, Владыка уже позавтракал сегодня! - сквозь смех выговаривает Кхамул.

Гхаш пихает его кулаком в бок.

- И зачем же тебе это? - спрашивает Первый.

- А что, нельзя что ли? - возвращается к прежней наглости старик и вызывающе поводит плечами.

- Почему же, можно. Вот только, зачем? Или ты считаешь, что мы станем выполнять твои требования безо всяких вопросов?

Сникает старик, опускает взгляд, лицо его болезненно морщится.

- С детства я знаю, господин, свою судьбу... Долго я от нее бегал, да нет у меня больше сил умирать каждую ночь и ждать смерти с каждым закатом... Лучше уж сразу умереть, окончательно, и не мучаться больше... Вот я к вам и пришел.

Трое Кольценосцев одновременно коснулись разума старика, ловя сотканный им образ.

"Он видит Путь!" - мысленно ахнула Гхаш.

"Непонятная история, - отозвался Кхамул. - Но у меня же в детстве так тоже было. Может быть, ему предназначено стать Пятым?"

"Ему?!" - Гхаш настроена скептически.

"В любом случае, - выслушав двоих, отзывается Моргул, - нужно сообщить Повелителю."

И, в обычной своей манере, не дав ни мгновения передышки после решения, Первый приступает к действию.

- С ним чего? - косится на нуменорца, оледеневшего с закрытыми глазами, старик. - Плохо ему что ли?

Моргул открывает глаза. Бледен он сильнее обычного: впрочем, после мысленного общения с Повелителем Кольценосцы всегда чувствуют себя не очень уютно - его голос, слышимый в голове, болезненно подавляет волю.

- Поедешь в Мордор, - отрывисто бросает Моргул. - Тебя отвезет Гхаш.

- Почему я? - вскидывается женщина.

- Потому, что Кхамул мне здесь нужнее.

"Я тебе это, Первый, припомню!"

"Пожалуйста, только без обид."

 

Дорога в Мордор прошла для Гхаш без приключений, если не считать приключением раздражающую способность Мор-Ромэна гнусаво и велеречиво выражать свое недовольство по поводу и без повода. Уже на второй день пути женщина подумывала о том, чтобы прибить провидца на месте, а потом сообщить Повелителю, что он повесился на придорожном дереве, захлебнулся водой во время питья или свалился с коня и сломал себе шею. В конце концов, Гхаш решила проблему просто и эффективно, однако удивилась сама, что меры, ею предпринятые, оказались действенными.

Как-то раз, выслушав очередную тираду Мор-Ромэна о том, что солнце печет слишком сильно, недвижный воздух чересчур душен, а если пойдет дождь, "старые косточки разболятся", а во всем этом, оказывается, виноваты трое неоперившихся юнцов, которые не соизволили выделить достойному старцу приличествующий эскорт и обеспечить комфорт в дороге - выслушав всю эту трескотню и много чего еще в дополнение, Гхаш подожгла на сварливом пророке плащ (перед поездкой Мор-Ромэну предоставили новую чистую одежду) и стала ждать результатов. Старик поднял крик, едва заметил, что одежда на нем загорелась, сполз с коня и успокоился, лишь вывалявшись в песке и затушив огонь. Потом Мор-Ромэн поднялся, сердито, но с полным пониманием ситуации взглянул на Гхаш и укоризненно сказал голосом нормального человека, оставив на время свои кривляния:

- Ты же убить меня могла. Не делай так больше...

Гхаш наклонилась к старику, опершись о луку седла.

- Это будет зависеть от того, как ты будешь вести себя.

- Ты больше и слова от меня не услышишь! - с жаром пообещал Мор-Ромэн, и Гхаш в его клятве немедленно усомнилась. - Могла бы ведь и словами сказать, что тебе не нравится, зачем же жечь сразу...

Женщина подумала, что одними словами пророка остановить было бы трудно.

…Когда на востоке обозначились пики Эфел-Дуат, Гхаш приказала своему спутнику спешиваться и укладываться на ночлег.

- Завтра нас встретят, - сказала она.

Странников, прибывших с юга, и в правду встретили - их разбудил по утру передовой отряд пограничной заставы. Командир отряда узнал Гхаш и беспрекословно выделил ей часть своих людей для сопровождения.

Два дня спустя горный перевал остался позади.

 

Гхаш взбежала по лестнице на башню, пока Мор-Ромэн кряхтел, отстав, на пару пролетов ниже.

"Можно, Повелитель?"

"Заходи."

Отряхнула запыленный дорожный костюм, поправила волосы. Распахнула дверь. Вошла.

Опустилась на колено у ног Властелина. Припала губами к его руке.

- Я доволен тобой. Встань.

В дверь постучали - осторожно, неуверенно. Стук был больше похож на поскребывание.

Гхаш поднялась и, подойдя к двери, открыла ее. Мор-Ромэн топтался на верхней ступеньке, опустив глаза к долу и теребя край своего плаща. Женщине пришлось взять его за локоть и практически втащить в комнату.

- Вот он, Повелитель.

Мор-Ромэн поднял на Саурона взгляд и застыл, словно пришпиленный к месту. Глаза его распахнулись так широко, что стали похожи на плошки; губы дрожали, и нервно дергались пальцы. Внезапно человек громко застонал, запрокинув лицо к потолку, и мешком рухнул на колени.

Не дожидаясь приказа Властелина, Гхаш вышла и притворила за собой дверь снаружи.

 

Первом делом по приезде Гхаш собиралась отыскать управительницу замка, но этого делать не пришлось. Женщина уже сама ждала ее возле лестницы, на этаже, располагавшимся под Тронным Залом.

- Твоя комната готова, госпожа, - поклонилась она и повела Гхаш по длинному темному коридору, на стенах которого не было ни канделябров, ни креплений для факелов.

Пол коридора устилал мягкий ворс темного ковра.

Одним из приготовленных ключей управительница отперла первую дверь по левую сторону коридора, передала ключ Гхаш и, отступив в сторону, пропустила женщину внутрь.

- Принц, *- управительница осеклась и с опаской взглянула на Гхаш, - то есть, я хотела сказать "лорд Хильмор", живет в комнате напротив.

Гхаш был не совсем понятен испуг пожилой женщины, связанный с ее оговоркой. "Принцем" называют мордорцы юного сына Властелина, ну и что? Что тут такого страшного? Хотя, наверное, Повелителю не нравится это прозвище, иначе нечего было бы управительнице пугаться. Повелителю не нравится... Оно и понятно. Сын Майя - огромная редкость, и по одному своему рождению он стоит выше любого из принцев - людских ли, или эльфийских. "Надо будет познакомиться с мальчиком," - подумала Гхаш.

- Благодарю, - кивнула она управительнице, и та ушла, позвякивая ключами.

Гхаш оглядела комнату.

"Уютно. Мастера постарались, это надо признать. Надо будет уточнить, все ли девять сделаны по одному стандарту..."

Стены комнаты были облицованы резными панелями из темного дерева. Весь пол был закрыт одним большим ковром, затканным геометрическими узорами. Стрельчатое окно в кружеве барельефов было застеклено витражом, в котором сочетались лиловые, голубые и темно-синие тона, а так же занавешено шторами из черного шелка. В стенной нише, на возвышении в три ступени, располагалась широкая кровать под бархатным балдахином с кистями. У окна находился письменный стол и два деревянных кресла с резными подлокотниками и спинками. По бокам стола стояла пара открытых шкафов с пустыми полками. Незажженный камин имел при себе экран из паяной металлической сетки и низенький табурет-пуховичок на трех ножках. Ширмой был отгорожен в углу столик для умывания, ванна и шкафчик для туалетных принадлежностей.

"Мне здесь нравиться," - решила Гхаш и, обнаружив, что ванна кем-то предусмотрительно наполнена горячей водой, не успевшей еще, кстати, остыть, принялась разоблачаться перед купанием.

 

Гхаш ожидала, что Мор-Ромэн пробудет у Повелителя не меньше недели, однако уже два дня спустя после приезда провидец бродил по Башне, распугивая челядь своими воплями, проклятьями и скрежетливыми жалобами, и на руке его тускло поблескивало пятое Кольцо.

"Гхаш, значит, Повелитель его принял?" - донеслась издалека до женщины мысль Кхамула.

"Интересно, почему?" - проворчала Гхаш, с брезгливостью разглядывая, как некультурно поглощает старец пищу, костеря при этом на чем свет стоит кухарку.

"Это что же нам теперь вечность с этим чучелом мучаться?" - тоскливо вопросил брат.

"Не кисни. Берусь его выдрессировать!"

Взяться за почти непосильную задачу превращения полусумасшедшего старика в нечто, похожее на человека, Гхаш пришлось не только по собственной инициативе, но и по приказу Повелителя. Мор-Ромэну предстояло пройти полный образовательный курс, который был назначен для любого ребенка, выросшего в Барад-Дуре: языки, чтение и письмо (впрочем, оказалось, что грамотой провидец владеет), обращение с разными видами оружия, овладение начатками магии, улучшение навыков верховой езды (поскольку и это Мор-Ромэн худо-бедно умел), рисование и картографирование, игра на лютне, пение. Когда Мор-Ромэн начинал петь, всем окружающим хотелось заткнуть уши, однако факт этот не снимал с преподавателя пения обязанности поставить старику голос и научить его разбирать нотную грамоту.

За неделю пребывания в Барад-Дуре Мор-Ромэн превратился в страх и ужас замка, и одновременно во всеобщее посмешище. Учителя жаловались на него все, как один, и Гхаш прекрасно понимала их, ведь обучать магии старика ей приходилось лично. Не то чтобы он был глуп или у него отсутствовали способности - нет! Он просто не хотел учиться, а от того вел себя, словно капризный ребенок. Как-то раз Гхаш в сердцах пригрозила: "Все расскажу Повелителю!" Угроза подействовала мгновенно, в глазах Мор-Ромэна пойманной птицей забился ужас, и старик мгновенно постарался продемонстрировать, насколько он умел и понятлив. Вскоре прием Гхаш взяли на вооружение и остальные учителя, тогда-то образование провидца пошло ускоренными темпами.

Но одно дело обучение, другое - быт. В повседневной жизни Мор-Ромэн бранился через слово, причитал через два и не пропускал мимо себя ни одной юбки - несмотря на свой возраст (какой именно, кстати, никто толком не знал), он оказался редкостным бабником.

Гхаш запомнился один эпизод того времени: Мор-Ромэн идет по двору, размахивая своим сучковатым посохом, с которым он никогда не расстается, распихивает играющих в тенечке детей, отпуская проклятия, и внезапно наталкивается на Хильмора. Мальчик шести лет от роду упражняется с деревянным мечом - настоящий ему еще не дают, хотя он и требует его при каждой возможности...

...Старик мгновенно понял, кто перед ним. Да и сложно было не догадаться. Тонкие изысканно красивые черты лица, глаза, манера вести себя - все в мальчике напоминает Темного Властелина. К тому же его волосы - это нечто столь уникальное, что разом выделяет сына Черного Майя среди окружающих его детей. Волосы у Хильмора разноцветные - не по волоску, а целыми прядями; и пряди эти - иссиня-черные, каштановые, огненно-рыжие, золотистые, пепельно-белые с отливом в серебро - прямы, мягки и шелковисты, как не у многих детей, и ветер любовно играет ими, перебирая оттенки.

При виде Хильмора с провидца мгновенно слетела вся его спесь. Мор-Ромэн потянулся к мальчику, словно собираясь погладить его по головке, но, не решившись на этот жест, отдернул руку. Заискивающе спросил:

- Хороший мальчик! Поиграешь с дедушкой?

Хильмор, до боли знакомым Гхаш жестом, отбросил назад упавшие на лоб волосы и выпятил вперед подбородок.

- Нет! - заявил мальчишка. - Я лучше тебя убью.

Мор-Ромэн опешил, но, кажется, принял слова ребенка всерьез и попятился от него.

- За что?

- Ты взял то, что должно было бы быть моим, - четко выговорил Хильмор. - За это я тебя убью. Если не сейчас, то позже.

Мальчик хотел добавить что-то еще, но внезапно глаза его остекленели, а лицо исказила боль. Мгновение спустя он пришел в себя, только губы шевельнулись, и Гхаш успела прочитать по ним: "Прости, отец, прости. Я понял..."

"Еще не имея Кольца, он разговаривает с Повелителем! - удивилась женщина. - Впрочем, наверное, этого следовало ожидать..."

Гхаш подошла к Хильмору и, присев рядом с ним на корточки, тихо сказала ему:

- Мой мальчик, неважно, каким по счету будет твое Кольцо. Твоя доля и так достаточно высока, чтобы омрачать свою душу завистью...

Хильмор кивнул и повернулся к спешившему скрыться в собравшейся толпе Мор-Ромэну.

- Постой! Я прошу у тебя прощения за свою грубость. Давай поиграем? Иди сюда!

...Хильмор был одарен многими талантами и развивался с потрясающей для ребенка его возраста быстротой. Учился он охотно и с усердием. Уже сейчас мальчик превосходно пел и играл на лютне, изящно танцевал и был жаден до чтения. Учителя прочили ему мастерство в обращении с мечом и луком. Животные Хильмора любили: кони возили его без седла, словно драгоценную ношу, и даже волколаки падали перед ним на спину, предлагая почесать брюшко. Обладал Хильмор и способностью к магии - не сильной, но разносторонне направленной, и чарам сына обучал сам Повелитель.

Маленького "принца" в Барад-Дуре холили все от мала до велика. Каждый норовил погладить его по головке или сунуть ему украдкой какое-нибудь лакомство. Почему украдкой? Гхаш однажды обратила внимание на то, как округлились щечки ребенка, и приказала не сбивать мальчику режим питания различными сластями. Мордорцы запрету не вняли, и тогда пришлось первых же двух деятелей, попавшихся на месте преступления, подвергнуть прилюдной экзекуции. Устрашение помогло, но лишь частично. Гхаш оставалось надеяться, что физические нагрузки и благоприятная наследственность помешают мальчику растолстеть.

Поскольку жил Хильмор рядом с Гхаш, все свое свободное время женщина уделяла ребенку. Мальчик тянулся к ней, и очень скоро от шалостей и проказ его могло отвлечь только мысленное обращение отца или появление Гхаш поблизости от места действий - больше ничьих запретов Хильмор не слушался.

…Хильмор взял за правило перед сном приходить в комнату Гхаш и заводить долгие беседы о мироустройстве, о Свете и Тьме, или выпрашивать рассказы о дальних землях. В один из таких визитов, целуя Гхаш перед сном в щеку, мальчик сказал:

- Лучше бы ты была моей матерью. Нехорошо, что Властелин не любил мою мать.

"Глупенький, ты думаешь, что он любил меня?" - мысленно вздохнула Гхаш, и вздрогнула от неожиданности, получив мысленный же ответ:

"Мне кажется, любил. Мне кажется, и сейчас любит."

Гхаш печально покачала головой и, поцеловав в лоб на прощание, выпроводила ребенка из своей комнаты.

 

С первым таяньем снегов в Барад-Дур вернулся Лингул. Залы и коридоры Башни наполнились весельем и песнями. Надолго менестрель в Мордоре задерживаться не стал и уже месяц спустя засобирался в дорогу.

Придя попрощаться с Гхаш, Лингул сообщил:

- Я забираю с собой Мор'эна.

- Кого? - не поняла женщина.

- А, ну да, ты же не знаешь... Я так провидца нашего прозвал. Рычащее имя у него слишком, выговаривать его устаешь.

- Прозвал, значит. И тебе не захотелось сбежать, чтобы не слушать его комментариев по данному поводу?..

- Не захотелось. Он несчастный, Гхаш, его же никто не любит и не понимает, - юноша серьезно и печально смотрел на женщину, потом во взгляде его появилась укоризна: - А вы его все шпыняете...

- А ты его так-таки понимаешь? - усмехнулась Гхаш.

- Не совсем, конечно. Но я вижу, что ему обидно из-за вашего отношения и больно из-за своих снов и видений. Мы же не знаем, что он видит... Уведу я его от вас, злых, недобрых! Может, ему хоть полегче будет...

- Только не спои его в конец, - предупредила Гхаш, вспомнив недавний эпизод, когда провидец на пару с менестрелем добрых полбочки вина из барад-дурских запасов вылакали и лыка после этого не вязали. - А Повелитель разрешил?

- Иначе разговора бы не было...

* * *

Шли годы.

Повзрослел Хильмор и принял Кольцо в день своего шестнадцатилетия. А потом приехал из Харада Кхамул и привез с собой пленника-нуменорца, захваченного в одной из побережных стычек.

Нуменорца звали Галворн, был он довольно молод и хорош собой. Чем-то он неуловимо напомнил Гхаш Лингула, только вот улыбки его больше походили на оскалы, в глазах таились тоскливый страх и сознание собственной беспомощности, а в повадке была угрюмая озлобленность. Он боялся Кхамула, боялся места, в которое его привезли, боялся людей, место это населявших. Он замкнулся в себе и не собирался отвечать даже на самые простые вопросы типа: "Хочешь ли ты пить?", и явно ожидал пыток.

Пытать нуменорца не стали, но в темницу посадили на долгий срок. Первые дни он пытался шуметь и буянить, к исходу второй недели затих, а в начале следующего месяца из камеры его донеслись плач и стенания.

- Ты зачем, вообще, его привез? - спросила Гхаш брата.

- Сам толком не знаю, - ответил Кхамул. - В нем есть что-то странное. Моргул говорит, что ощущает в его душе Тьму. Может быть, это и так, но в таком случае парень упорно со своей внутренней Тьмой борется. Слышишь? Он опять Валар проклинает, а минут через пять начнет им молиться.

Галворна продержали в подземной темнице, куда не проникали лучи солнца, более шести месяцев. К исходу четвертого месяца с пленником начали происходить странные метаморфозы, недели две-три спустя ставшие окончательно явными. Для начала нуменорец забыл своих Валар и начал молиться тьме, окружавшей его. Затем взялся поминать Черного Валу Мелькора и рассказывать вслух самому себе странные истории из Предначальной и Первой Эпох. Потом запел горестные протяжные песни, от которых Гхаш пробирали мурашки, и ей вспоминалось то, чего вспоминать никак не хотелось: вечер у камина, вопрос: "Скажи, Господин, ты ведь не человек?", слова - густые, тяжелые и маслянистые, словно капли крови, багровое пламя в глазах Повелителя и страницы книги, оплетенной в черную кожу... И, наконец, в качестве развязки, нуменорец заговорил на забытом языке Темных Племен - языке напевном, протяжном и звонком, словно весенняя капель.

- Знаешь, я думаю, он что-то вроде пророка наоборот, - задумчиво сказал как-то Кхамул, когда они с сестрой поднимались по лестнице к свету после очередного посещения пленника. - Он видит не то, что в будущем, а то, что было в прошлом.

Гхаш согласилась молча.

В начале седьмого месяца заключение Галворна закончилось. Властелин приказал привести пленника к себе. И когда щелкнул засов на знакомой двери, Гхаш поняла, что с нуменорцем скоро произойдет.

...Едва получив Кольцо, Галворн был отослан в Нуменорэ - по-видимому, с целью подрывной и диверсионной деятельности, как предположила Гхаш, заметившая иступленный фанатизм в глазах Седьмого. Ей не удалось поближе познакомиться с новым Кольценосцем, так поспешен был его отъезд.

Вскоре и Кхамул вернулся в Харад и по приказу Повелителя забрал с собой Хильмора. После их отъезда Гхаш почувствовала себя покинутой и одинокой, а от того позволила себе погрустить пару недель.

* * *

Восьмым Кольценосцем стал харадрим - грабитель и убийца с большой дороги, люто ненавидевший эльфов и клявшийся, что жизнь готов положить, лишь бы извести их всех до единого. Звали его Гуртанг, и было это, конечно, не имя, а прозвище, но другого харадрим не признавал и называть отказывался. Был Гуртанг дебошир и пьяница, почему и отыскал его Лингул в одном придорожном трактире к востоку от Мглистых гор, где оный харадрим громил мебель и требовал еще пива, предупреждая хозяев, что если желание его не будет скорейшим образом выполнено, он перейдет от ломания бессловесных деревянных предметов к врезанию животов и выворачиванию суставов всем мимоходящим.

Почему Повелитель дал Гуртангу Кольцо, Гхаш не поняла, хотя понять очень пыталась. Гуртанг показал себя хорошим воином, но стиль его был далек от совершенства. Владел харадец различными ремеслами, видно, бурной была его жизнь, и много чем в ней харадрим занимался - был он этакий мастер-на-все-руки, но ремесло его оставалось только ремеслом и до уровня искусства не дотягивало. Чтению и письму он обучился споро, и весьма прикипел душой к составлению карт. Магией мог пользоваться лишь простейшей, да и то при большом усилии и только при посредстве Кольца. Доминантой характера Гуртанга была ярость, и он легко впадал во гнев. Гхаш, в конце концов, сама для себя решила, что существуют у этого человека некие тайные уникальные способности, которые проявятся, когда придет время, и перестала себя мучить вопросом: "Почему?"

 

Девятый Кольценосец был уроженцем Барад-Дура, талантливым лекарем, человеком тихим, застенчивым и вдумчивым. Имел он склонность ко всем естественным наукам, превосходно разбирался в травах, и целительство считал своим призванием. Он неплохо владел оружием, ибо не было в Черной Башне таких людей, кто не знал бы с какой стороны браться за меч, но конфликтов не любил и в любом споре предпочитал сдавать свои позиции, а не ввязываться в ссору на повышенных тонах.

Было у него одно особенное, сугубо личное умение, которое сам он не мог ни объяснить, ни передать кому-нибудь другому - он убивал прикосновением. Убивал - при желании и концентрации, в приступе гневе, которые, правда, случались у него не часто, из жалости к умирающему. Убивал - не сразу, а, словно бы медленно иссушая, выпивая из человека или зверя жизнь. Он даже не мог толком контролировать свою способность, но, тем не менее, она существовала. Повелитель как-то назвал ее "обращенной песней исцеления".

Звали человека Хелеворн. Почему родители назвали его так, как звалось в Первую Эпоху одно из озер Белерианда, лежавшее в границах земель князей Нолдор, никто не знал - да, впрочем, никто особенно и не задавался этим вопросом. Мало ли какие странные имена можно встретить? Вероятнее всего, родителям будущего целителя понравился сам смысл имени - "черное стекло", ведь каждый второй житель Барад-Дура носил имя, имеющее отношение ко тьме, черному цвету, мгле или сумраку.

* * *

Гхаш проснулась от резкой боли и рывком села в кровати. Отчего-то схватилась за шею и застонала. Безымянный палец левой руки жгло огнем.

"Кхамул! Братец, милый, держись!.."

Нет ответа.

"Моргул!.. Первый, Валар тебя задери!"

"Он мертв."

"Кольцо! Что с ним?"

"Оно исчезает."

Гхаш перевела дух.

"Значит все в порядке, - и, мысленно обращаясь к тому, кто уже (еще?) не мог ее слышать: - Держись, братишка! Я знаю, ты справишься..."

Дверь в комнату распахнулась. Гхаш с трудом перевела взгляд изнутри вовне.

...На пороге стоит встрепанный спросонья Хелеворн. Глаза потерянно блуждают. И слышно, как за дверью дальше по коридору что-то падает, звенит, разбившись, под шквалом проклятий.

- Что... это... такое?! - Хелеворн хватается за горло и начинает сползать по косяку, глаза его медленно стекленеют.

Гхаш выпрыгивает из кровати, оказывается рядом, подхватывает юношу, ведет к креслу и усаживает в него.

- Ничего, ничего страшного, милый мой, - ласково поглаживает по волосам, словно ребенка, прижимает к себе, теребит, не давая впасть в прострацию, - все будет хорошо, успокойся... Кхамул погиб, но все вы когда-нибудь умрете в первый раз... Ничего страшного...

Хелеворн затихает в ласковом объятии рук женщины.

"Заставь их спать! - шквальным гулом ударяет в виски голос Повелителя, и Гхаш вздрагивает от боли. - Они еще слишком слабы, чтобы осмыслить и принять происшедшее."

"Да, мой Господин..."

Отвести Хелеворна в его комнату, уложить его в постель и усыпить оказалось достаточно просто. Он был послушен и податлив, еле переставлял ноги и обвис на плече Гхаш. Опустошенный после вспышки эмоций, он не протестовал, когда Гхаш погружала его в сон.

С Гуртангом все оказалось сложнее. Когда Гхаш вошла в его комнату, харадрим бесновался, круша все, попадавшееся под руку. Увидев женщину, он метнулся к ней с воплем:

- Кто?! Кто?! Он у меня наестся собственных кишок! Пусть вороны выклюют его глаза!..

- Ложись в постель, - тихо велела Гхаш, по опыту зная, что только спокойствием можно усмирить дикую ярость Гуртанга.

Харадрим пнул ногой попавшуюся на дороге ширму и завопил что-то нечленораздельное.

- Ложись, - повторила Гхаш.

Повторять ей пришлось еще раз десять, терпеливо ожидая результата, прежде чем Гуртанг начал успокаиваться и затихать. Наконец, он послушался и лег. Когда Гхаш коснулась его лба ладонью, сердито проворчал:

- Я не буду спать! Эти штучки на меня не подействуют...

И почти сразу вслед за тем, как договорил эти слова, харадрим провалился в сон.

"Кто бы усыпил меня?.." - отрешенно подумала Гхаш и тут же сморщилась от нового приступа боли, когда Повелитель ответил ей:

"Иди ко мне."

Подняться на два этажа было делом пары минут. В дверях комнаты Властелина Гхаш столкнулась с босоногой молоденькой девчушкой, стягивавшей на груди шерстяной платок поверх ночной рубашки. Девочка испуганно зыркнула глазами на Гхаш и проскользнула мимо.

Саурон сидел на разостланной кровати, на смятых простынях, подперев голову руками, и рассыпавшиеся длинные волосы скрывали его лицо. Гхаш опустилась рядом с ним на пол и обняла колени Повелителя. Почувствовала его руку на своих кудрях. Услышала тихий голос:

- Это гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. Я ведь чувствую вас всех девятерых, как себя самого... Я сопутствую вам в каждой вашей мысли, в каждом вашем движении...

Гхаш подняла на Черного Майя сухие горячечные глаза.

- И со мной... тогда?..

- Нет. Тогда, нет. Лишь после твоего возвращения...

Гхаш взяла руку Повелителя и прижалась к его прохладной коже щекой.

- Как он умер, мой Господин?

- В бою. Ему отрубили голову, - он откинулся на подушки и позвал: - Иди ко мне.

Гхаш дернулась, словно от удара, подняла на Властелина неверящий взгляд и потянулась к нему несмело.

- Надеюсь, в следующий раз ты выберешь более радующее меня тело...

 

Кхамул вернулся беззвездной ночью, и Гхаш проснулась, почувствовав его приближение. Он прошел по Барад-Дуру невидимым для любого, кроме тех, кто носил Кольца.

Он остановился возле постели Гхаш, и похожим на ласку ветра было его прикосновение.

"Вот и я теперь знаю, как это - умирать, сестра..."

"Тебе надо найти себе тело."

"Найду. Я пришел повидаться. Мне надо будет вернуться в Харад."

"Как жаль..."

"Война начнется уже скоро. Тогда и увидимся..."

"Кхамул..."

"Да?"

"Ты не сожалеешь о своем выборе?"

Он не переспросил: понял сразу, о чем идет речь.

"Нет. Это моя судьба, и иной быть не могло."

"Мне, кажется, что для меня тоже..."

 

Вторым ушел Гуртанг - глупо, смешно и ненужно умер - напоролся на меч в дружеском поединке. Не возвращался он так долго, что Гхаш поняла: Восьмой медлит намеренно, боится гнева Повелителя. И бояться, действительно, стоило. Чего конкретно, Гхаш не знала, потому что от наказания, которое учинил Властелин харадриму у нее остались только смутные неприятные ощущения - но было ясно, что Повелитель скрыл от остальных Кольценосцев большую часть произошедшего в комнате наверху.

Третьим умер Мор-Ромэн. От старости. Вернулся он быстро, захватил первое попавшееся из не слишком ценных тел, и вскоре уже с юношеской стремительностью носился по замку, щедро рассыпая жалобы и брань на все подвернувшиеся головы.

Хелеворн, в расстроенных чувствах оперируя тяжелого пациента, порезался и подхватил заражение крови. Если бы не был он Кольценосцем, люди сказали бы, что существование его пресеклось слишком рано из-за несчастного случая. За неосторожность и ему досталось от Повелителя, но наказание его было мягче, чем в отношении Гуртанга.

Лингула убили за песни, которые он пел, и похожей была судьба Галворна - его сожгли на костре на главной площади Арменелоса за еретические проповеди и осквернение святынь. Нуменорец в Мордор не вернулся, он отыскал себе новое тело прямо на Острове и продолжил свое дело, прерванное приговором суда. Лингул же долго не мог найти для себя подходящую оболочку - ему почему-то непременно хотелось, чтобы второе его тело было похоже на первое. Даже в призрачном облике менестрель не потерял своей смешливости и легкомысленности, что казалось всем остальным Кольценосцам, прошедшим сквозь смерть, невероятным и невозможным. Менестрель развлекался, устраивая различные забавные шуточки и подвохи жителям замка: то опустошал кринку молока под носом у кухарки, то перепутывал с трудом расплетенную вышивальщицами пряжу, то вторгался на тренировочную арену и подставлял подножки бойцам - каждый раз он выдумывал что-то новое. Фантазия его не иссякала, а невидимость призрачного тела предоставляла огромные возможности для реализации разнообразных каверз.

Год за годом Гхаш все острее чувствовала, как стареет ее второе тело, и понимала, что скоро и ей самой придется заново пройти Путем. Приближение смерти уже не пугало, а лишь пробуждало тухнущие в дряхлеющем теле силы. Гхаш, когда пришло ее время, подыскала себе юную девушку из варьягов с глазами в пол-лица, точеной фигуркой, маленькими острыми грудками и плащом чернильных волос. Повелитель одобрил выбор.

Вселяясь во второй раз, Гхаш обнаружила, что процесс дается ей намного труднее, чем было когда-то с Илианэль. Душа варьяжской девочки не хотела покидать свою физическую оболочку, и Гхаш, пытавшуюся занять чужое тело, раз за разом выталкивала из него незримая сила.

С трудом, но, все-таки, справившись с делом, Гхаш поспешила сообщить Повелителю о непредвиденном осложнении.

- Проходя по Пути, вы забираете часть силы неприкаянных душ, обитающих там, - объяснил Саурон, - впитываете ее в себя, и от того ваша призрачная форма уплотняется.

- Значит, с каждым разом мне будет воплощаться все труднее, мой Властелин? - озаботилась Гхаш.

- Да. И когда-нибудь настанет такой момент, когда вы не сможете воплотиться вовсе.

Гхаш ничего не сказала в ответ, хотя нарисованная Повелителем перспектива ей не слишком понравилась - точнее, не понравилась вовсе. Призрачная форма лишала Назгулов многих бытовых прелестей жизни.

* * *

Подготовка к началу военных действий против эльфов Эриадора в Мордоре шла уже давно, а потому никто из Назгулов не удивился, когда в конце 1693 года Властелин сказал: "Пора!" Последние приготовления были закончены, и войско людей, сопровождаемое стаями варгов и сотнями орков, спустившихся с гор, выступило через горный проход между Эред-Литуи и Эфел-Дуат на запад. С юга заранее предупрежденный Моргул вел объединенное войско Харада. Встреча двух армий предположительно должна была состояться на северо-западе Каленардона, однако на пути следования южан возникли непредвиденные сложности (одной из частностей был лошадиный мор), и Повелитель, решив не дожидаться разрешения проблемы, разделил свое войско и в сопровождении семи Назгулов и двухсот воинов легкой конницы повернул на север.

На исходе лета 1695 года авангард армии Темного Властелина с ним самим во главе обнаружил движущееся навстречу воинство Элдар, однако не принял сражения и, обойдя эльфийское войско стороной, зашел с тылу, перекрывая дорогу на Эрегион. Основные силы Мордора, догонявшие авангард, приняли бой, и заставили отступить Нолдор под предводительством Келебримбора на север, так как дороги к Ост-ин-Эдхилу для них уже были отрезаны.

Двух сотен легкой конницы оказалось достаточно для захвата поселения Гвайт-и-Мирдайн, а вскоре и Келебримбор был схвачен передовыми отрядами, прочесывавшими леса, что задержало на время продвижение основной армии, так как у каждой войны есть своя цель, и призом в этой были Кольца.

 

Гхаш молчаливой тенью стояла за левым плечом Повелителя Саурона, за правым высился Хильмор. Властелин был холоден и даже чуточку чересчур равнодушно спокоен, и это заставляло Гхаш нервничать: она слишком хорошо знала своего Господина, чтобы верить в его кажущееся спокойствие.

Эльф, сидевший на скамейке возле окна просторного помещения с высокими потолками, молча смотрел на свои связанные руки, лежавшие на коленях. Солнечные лучи, проникавшие сквозь не зашторенное окно, золотили его волосы.

- Ну что ж, так, наверное, все и должно быть, - произнес он, наконец, тихо. - Здесь все началось, здесь все должно и закончиться.

- Ты должен понять меня, - в голосе Черного Майя был мягкий нажим, - ты должен понять меня, мальчик мой, ученик... Зачем ты пытаешься сейчас закрыть от меня свою душу? Ведь я всегда хорошо понимал тебя...

- Я тебя никогда не пойму!

Эльф резко отвернул голову в сторону, пряча лицо. Показалось, или на ресницах его действительно сверкнули слезы?

- Ты сможешь меня понять, если захочешь. Ты должен только захотеть. Я помогу тебе...

- Не надо, Аннатар!

Имя вырвалось почти криком, и эльф закусил губы.

- Они нужны мне, Келебримбор, - интонации, напоенные ласкающей нежностью, очаровывали слух. - Ведь ты же понимаешь, что ни у кого нет больших прав на Них, чем у меня...

Эльф покачал головой и попытался пошевелить затекшими от веревок запястьями.

- Это не так.

Повинуясь безмолвному приказу, Хильмор достал из-за пояса кинжал и подошел к эльфу. Тот поднял на Кольценосца взгляд, и что-то такое мелькнуло в его глазах... как будто бы он ждал и желал, чтобы человек ударил его кинжалом в сердце. Но Хильмор всего лишь перерезал стягивавшие руки эльфа путы и вернулся на свое место за спиной Повелителя.

Казалось, частичному своему освобождению эльф был не рад. Его мучили затаенные мысли, и запястья он растирал, чтобы восстановить кровообращение, лениво, почти автоматически.

- Сейчас тебе принесут еды и вина, - негромко сказал Саурон, глядя куда-то в сторону, - поешь, подкрепи силы...

- Не стоит, Жестокий! - губы эльфа исказила горечь. - Ты ничего этим от меня не добьешься, и тебе не удастся купить меня. Если осталась в тебе хоть капля жалости, давай закончим скорее.

Гхаш почувствовала подступившую к горлу дурноту и поняла, что ощущает смятение Повелителя.

- Ты все неправильно понимаешь, ученик мой. Позволь мне объяснить...

- Не надо! - эльф тряхнул головой, и солнечные зайчики окружили его голову сверкающим ореолом. - Я и так слишком долго обманывался твоими речами.

Темный Властелин долго молчал, но не было спокойствия в его молчании. Затем его голос разорвал тишину:

- Итак, ты не скажешь мне, где Они?

- Нет, - отозвался эльф. - Пока есть у меня на то силы и воля, я буду молчать.

Саурон откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и прикрыл глаза.

- Что ж, значит ты - самая большая моя неудача, ученик.

"Гхаш, он твой."

Женщина подошла к эльфу, и в глазах его плеснулся с трудом скрываемый страх.

- Как я могу отдать Их, видя, что произошло с людскими? - прошептал он потерянно.

"Надо же, как это он определил? - мимолетно удивилась Гхаш, перед тем как сосредоточиться на деле. - Ведь мое Кольцо давно уже нематериально..."

Женщина спеленала эльфа путами Воздуха, прежде чем он успел сделать хоть бы движение - впрочем, кажется, он и не собирался никакого движения делать - и раскаленным жалом вонзилась в его сознание. Тело эльфа конвульсно выгнулось, и невольно у него вырвался крик.

...По глазам Гхаш ударил ослепительный Свет, и почти вышвырнул ее вовне, но она устояла. Медленно, осторожно, шаг за шагом она начала сгущать вокруг себя тени, призывая сумрак, но тут ей предстали образы могучие и устрашающие в своем сиянии, и они охраняли, не давая сделать вперед ни шага. Но Гхаш знала, чем закрыться ей, и, взмолившись, призвала над собой черный щит без герба, и, прикрытая им, она двинулась вперед, перебирая, отсеивая воспоминания.

...Она видела Повелителя в серебристых одеждах и улыбку на его лице: он что-то объяснял, показывал. Она слышала слова заклятий и видела, как остывает с шипением в воде тонкий ободок кольца, нет-нет да искрящегося лиловой вязью. Она отступала в прошлое и узнавала все больше незнакомых лиц, потом возвращалась к событиям относительно недавним - и искала, искала, искала. Она видела Повелителя в венце из молний, и дымное марево, встающее от жидкого камня, плыло за его спиной - и в видении этом Повелитель внушал лишь ужас, всепоглощающий, парализующий тело и душу ужас, которому не было предела, и возможности не было скрыться от него...

Гхаш ослабела и едва не потеряла контроль, но тут же почувствовала рядом поддержку Хильмора, и он умело перехватил плетение Воздуха из ее рук. Затрата сил уменьшилась, и на некоторое время Гхаш полегчало. Она снова продолжила поиск. И в тот момент, когда ей показалось - вот оно, нашла, слепящие образы вновь подступили к ней, на этот раз недвусмысленно воздевая мечи. Треснул черный щит и распался...

Гхаш, задыхаясь, упала на пол.

Сильные руки Хильмора подхватили ее, заставляя подняться, выпрямиться, встать. С трудом перенося пляшущие перед глазами радужные блики, Гхаш заставила себя взглянуть на эльфа. Он сидел, чуть покачиваясь, стиснув руками виски, и тело его била крупная дрожь.

Гхаш обернулась к Повелителю.

"Прости, Господин мой, я не сумела..."

Саурон встал, резко оттолкнув кресло, и быстро вышел из залы.

Хильмор остался стоять возле Гхаш, поддерживая ее. Женщине постепенно становилось лучше, да и эльф, похоже, приходил в себя. Когда Гхаш и Хильмор собрались уйти, он остановил последнего вопросом:

- Ты его сын?

Хильмор повернулся стремительно, так что разноцветная грива его взлетела пышным шатром, и удивленно вскинул брови: только слепой мог не узнать в нем отпрыска Черного Майя, но зачем же спрашивать об этом вслух?

- Да.

- Кем нужно быть, чтобы сделать подобное с собственным сыном? - прошептал эльф, обращаясь словно бы к самому себе. - Как же я ошибался...

Хильмор досадливо дернул плечом и, отвернувшись от пленника, подтолкнул Гхаш к выходу.

 

Почти две недели провели мордорцы в Ост-ин-Эдхиле, и среди воинов поднялись недоуменные шепотки: "Когда же мы двинемся дальше?"

Гхаш казалось, что она понимает причины задержки. Повелитель не двинется с места, пока ситуация с пленным эльфом не будет решена. А проблема не решится, пока он сам не приложит к этому усилий. Властелин прилагал усилия, но не те, и не так, как следовало. После многих бесплодных попыток заставить эльфа говорить, он даже отдал пленника Гуртангу, ограничив эльфоненавистника лишь одним приказом - не калечить. Отдал, а потом в часы проводимого Восьмым допроса метался, словно зверь в клетке.

Пришел к пленнику, как только Назгул закончил.

- Никогда не думал, что окажусь на месте Финарато,** - сказал эльф, слизнув кровь с разбитой губы, едва Черный Майя переступил порог.

И Саурон ушел, так и не подняв на пленника глаз.

Гхаш в течение первых же часов после того, как эльфа доставили в походный лагерь, раскинувшийся средь обугленных остовов частично сожженного города, поняла, что не сможет Повелитель сам причинить никакого вреда Келебримбору - физически ли, или с помощью магии. Гхаш было грустно впервые обнаружить в своем Господине слабость, но она не была уверенна в том, что бессилие Властелина в данной ситуации надо считать слабостью. Женщина испытывала некоторую зависть к эльфу, сумевшему непонятно какими путами привязать к себе сердце Повелителя.

Хильмор же ревновал почти в открытую. Из дня в день наблюдая за трансформациями его чувств, Гхаш не удивилась событию, подведшему итог для данного этапа войны.

…Однажды утром, когда траву на лугах покрывал еще не растаявший иней, Хильмор ворвался в шатер Саурона и упал на колени перед Владыкой Мордора.

- Покарай меня, Повелитель, но больше я не мог этого терпеть! Я убил его!

Черный Майя вздохнул и мягко привлек к себе сына.

- Мне не за что наказывать тебя, мой мальчик. Я благодарю тебя.

Два дня спустя войско Мордора выступило на Линдон.

 

Догорал, уходя искрами в прошлое, 1699 год. Весь Эриадор лег под ноги солдатам Черного Воинства. Натиск эльфов Лориэна был отбит. Гномы были загнаны в подземные пещеры своего королевства, и носа теперь они не казали наружу. Правда, ушел на юг Элронд, угрем проскользнув сквозь сеть, но Моргул, чьи харадрим следовали в арьергарде, развернул свою армию для преследования.

Впереди оставался лишь Линдон, Край Поющих, Оссирианд. И Владыка Мордора вел свои войска к сердцу эльфийских владений, к последнему форпосту Нолдор Средиземья, с остервенением сметая все преграды, попадавшиеся на его пути.

 

---

* Не стану скрывать, что сама идея того, что один из Назгулов был сыном Саурона, я заимствовала из стихотворения Рангвэта Улаири и текстов Тайэрэ. Однако, на мой взгляд, предположение Тайэрэ о том, что детей, как сыновей, так и дочерей, у Саурона было множество, начиная еще с Первой Эпохи, кажется мне несостоятельным. Если смотреть по Профессору, то мы доподлинно знаем о существовании только одного ребенка от подобного смешанного союза - Лутиэнь, дочери Майэ Мелиан и Элу Тингола. Дж. Р. Р. Толкиен концентрирует внимание читателей на том, что Лутиэнь уникальна, поэтому я считаю, что предположение о наличии у Саурона десятков, сотен детей несостоятельно. Но один ребенок?.. Почему бы и нет? Плюс к тому, мнение Тайэрэ, на мой взгляд, опровергают математика и законы теории вероятностей: ведь если бы она была права, то уже к концу Первой Эпохи Саурон мог бы создать многотысячную армию ТОЛЬКО из своих собственных потомков...

** В настоящее время, когда толинисты пости все поголовно прочли роман О. Брилевой "По ту сторону рассвета" я ничем не могу доказать, что мои пассажи по поводу истории Финрода, Берена и Лутиэнь не имеют к ее тексту никакого отношения. :( Я купила книгу О. Брилевой в ДК им. Крупской (СПб) в марте 2003 года - как раз тогда, когда дописывала главу "Возвращение". Прочитав эту работу, я нашла в ней параллели с тем, что писала сама... Ассоциации и аналогии моего текста с текстами О.Брилевой я могу сама для себя объяснить лишь следующим образом: они родились вследствие того, что в коллективном бессознательном представителей ДРИ уже года полтора-два, как витали подобные идеи, и многие за них хватались, и каждый выражал их по-своему... Наличие того же "Финрод-Зонг" может служить косвенным подтверждением подобного коллективного безумия. :))

 

4.
Девять

"Те, кто владел девятью Кольцами, обрели могущество, стали королями, витязями и чародеями древности. Стяжали они славу и великое богатство, но все это добро обернулось лихом. Казалось, они обрели бессмертие, но постепенно жизнь становилась им непереносима. Пожелай они - могли бы бродить путями незримыми, недоступными глазу существ поднебесного мира, и зрить миры, непостижимые смертным; но слишком часто они зрили лишь призраки и ловушки, сотворенные Сауроном. И один за другим, раньше или позже - что зависело от их природной силы и от того, добро или зло двигало ими с самого начала - они становились рабами своих Колец и подпадали под власть Единого Кольца - кольца Саурона. И стали они навеки невидимы, доступны лишь взгляду того, кто владел Верховным Кольцом, и сошли в мир теней. Назгулами стали они, Призраками Кольца, ужаснейшими слугами Врага; тьма следовала за ними, и крик их был голосом смерти..."

"О Кольцах Власти и Третьей Эпохе"

"1700 год В. Э. - Тар-Минастир направляет из Нуменора в Линдон огромный флот. Саурон терпит поражение.

1701 год В. Э. - Саурон изгнан из Эриадора. В Западные Земли надолго приходит мир.

Около 1800 года В. Э. - Нуменорцы начинают овладевать побережьем. Саурон распространяет власть на восток. Нуменор затемнен.

2251 год В. Э. - Тар-Атанамир получает скипетр. Восстание в Нуменоре. Появляются Назгулы - призрачные Кольценосцы, Рабы Колец.

3255 год В. Э. - Ар-Фаразон Золотоликий захватывает трон.

3261 год В. Э. - Ар-Фаразон отправляется в плавание и высаживается в Умбаре."

"Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"

1700 - 3261 годы Второй Эпохи

...Эльфийские стрелы косили орков, с воем рвавшихся к стенам прибрежной крепости в первых рядах атакующих. Орки видели цель - ненавистного многовековой враждой противника, и даже приказ Темного Властелина не мог их сейчас заставить повернуть назад. Отряд всадников, выехавший за стены крепости, был смят орками за пару минут. Упоение кровью врагов и горячка битвы заставили орков позабыть о чувстве самосохранения, и стрелы защитников Линдона, летящие со стен, легко нашли свои цели.

Стрелки армии Черного Владыки, прикрывавшие орков, идущих на штурм, были хороши, но все же они не могли тягаться в меткости с эльфийскими лучниками: за все время сражения не больше двух десятков защитников Линдона были сняты ими со стен.

И все же падение Линдона было неизбежно, ведь атакующие имели огромное численное превосходство над обороняющимися. Но в тот момент, когда казалось уже - победа близка, на горизонте лазоревого моря показались паруса нуменорского флота.

...Во влажный песок гавани уткнулся нос первой из шлюпок, заполонивших все морское пространство от берега и до армады нуменорских кораблей, вставших на якорь. Хильмор развернул левый фланг армии, состоящий исключительно из воинов Черной Земли, навстречу новому противнику.

...Гхаш была измотана затянувшимся магическим противостоянием. Все попытки женщины применить собственные умения и силу своего Кольца против защитников Линдона были бесплодны. Ее заклятия тухли, не набрав силы, поглощенные эльфийской магией, незримо хранившей эту землю - магией, многократно усиленной присутствием Трех Колец. Когда же Гхаш попыталась обратить заклятия свои против людей, прибывших на помощь Линдону, словно сама природа восстала против нее: шквальные порывы ветра, возникающие из ниоткуда и гаснущие, не причинив легким суденышкам нуменорцев, спешащим от кораблей к берегу, никакого вреда; брызги морской пены и хлынувший ливень, гасящий искры огня на лету. Гхаш с великим трудом манипулировала одной лишь стихией Огня; противодействие эльфийских магов было настолько сильно, что Земля, Воздух и Вода стали женщине неподвластны. Работая с Огнем, Гхаш добивалась хоть какого-то результата: если можно было назвать результатом четыре - всего четыре! - потопленных шлюпки и подожженный у ворот крепости подлесок: возникшей там огонь больше напугал атакующих орков, чем защитников Линдона, и был потушен начавшимся дождем.

"Здесь Моргул нужен с заклятиями Смерти, а не я, - устало подумала женщина и, прежде чем предпринять очередную попытку пробить защиту эльфийских магов, взглянула на своего Повелителя, гарцевавшего на вороном жеребце на вершине холма, откуда хорошо было видно все поле битвы. - Почему он ничего не предпримет? Мы проиграем, если он не вмешается сам!"

С прибытием нуменорского флота расстановка сил в битве сильно изменилась: благодаря появлению союзников, численный перевес теперь был на стороне защитников гавани. Там, где островитяне не могли взять качеством (как, например, было при столкновении с отборнейшими отрядами воинов, воспитанных в самом Барад-Дуре), они давили количеством. Левый фланг армии Темного Властелина рассеялся и, потеряв две трети своих бойцов, Хильмор был вынужден отступить от берега. Это стало началом конца. Более несдерживаемые никем островитяне волной хлынули на побережье: шлюпки подвозили все новые и новые подкрепления, и солдаты, едва ступив на песок, устремлялись в битву.

Гхаш, находившуюся на пределе истощения физических сил, болезненным ударом застиг мысленный приказ Повелителя - отступить. Бросив последний взгляд на остатки орочьего авангарда, зажатого между стенами Линдона, и высаживающимися на берег нуменорцами, женщина пришпорила коня и поскакала к вершине холма, где собрались уже вокруг Повелителя шестеро из Девяти.

 

Недели поспешного отступления сквозь чащу леса на юг - отступления, больше похожего на бегство. Некогда могучая армия таяла, день ото дня вынужденная принимать бои, навязываемые ей преследователями. Варги рассеялись в лесах. Большинство орков было уничтожено под стенами Линдона. Отступали на юг лишь люди.

Саурон был мрачен, и ледяное спокойствие его пугало больше бешеной ярости, которую следовало бы ожидать. Никто из Кольценосцев не осмеливался заговаривать с Властелином, они следовали за ним, скрывая в молчании свои сомнения и страхи.

Возле Сарнского брода через Барандуин отступающей армии пришлось выдержать очередное сражение с преследователями, сократившее численность боеспособных воинов более чем в половину. Если бы не возвращение вместе с подкреплением Кхамула, отосланного Повелителем вперед, следующее же столкновение с войском нуменорцев закончилось бы плачевно.

Истрепанная боями армия Мордора продолжала отходить на юг под прикрытием приведенных Кхамулом резервов. Гхаш осмеливалась предположить, что они движутся на соединение с войском Моргула. Лингул, с которым женщина поделилась своими подозрениями, с ней согласился. Однако прежде чем соединение армий было осуществлено, в ход событий вмешался случай.

Подъем воды затруднил возможность перехода через Гватло, и армия Темного Властелина была вынуждена остановиться на северном берегу реки и принять бой от наступавшего ей на пятки врага. Кольценосцы предполагали, что бой будет тяжелым, но никто из них не ждал, что это сражение станет для них итогом военной компании, длившейся больше шести лет.

...Когда шальная стрела пронзила предплечье Саурона, семеро Кольценосцев сомкнулись вокруг Владыки в кольцо, готовые защищать его, покуда хватит им искусства и крепости оружия. Они отчетливо понимали, что еще пять-десять минут и волна атакующих поглотит их; знали, что не выстоят в бою, где на каждого из них придется не меньше, чем по сотне противников.

Черный Майя коротко поморщился, одним резким движением обломил стрелу и выдернул ее древко из раны.

- Нечего больше ждать. Уходим!

Руки в черных перчатках из тонкой кожи стиснули удила, когда Саурон заставил коня войти в бурные воды реки.

- Вплавь? - шепотом переспросил смущенный Хелеворн.

А Гуртанг, яростно оскалившись, глянул через плечо в кровавый хаос проигранной битвы.

Остальные Кольценосцы последовали за своим Повелителем без сомнений и лишних слов.

 

День и ночь, ночь и день - сутки за сутками бешеной скачки. Редкие остановки в пути - лишь для того, чтобы дать отдых усталым коням. Хоть ненамного опередить, оторваться от погони, получить передышку... Но нет - преследователи неотступно идут по пятам за маленьким отрядом, нагоняют, день ото дня сокращая расстояние до своей цели.

"Что с Моргулом? - на скаку обращается Гхаш к брату. - Где мы встречаемся с ним?"

"Нигде, - отзывается Кхамул. - Элронд окопался с западной стороны Мглистых гор. Моргул долго держал осаду, но сейчас, когда к Элдар подошли подкрепления в лице нуменорцев... Повелитель приказал Первому отступать."

"Куда? В пустыню?"

"Большая часть войска дождется прибытия нуменорцев, даст им пару показательных боев, не втягиваясь в затяжное противостояние, а потом уйдет на юг. Если к тому времени будет, кому уходить... Четыре сотни конницы Моргул отводит к Барад-Дуру."

"Но не станет ли враг преследовать отступающих? За нами ведь идут по пятам..."

"Кого преследовать? Харадрим? Островитяне увязнут в песках, - в интонациях Кхамула налет презрения. - Они не пройдут далеко и повернут назад."

"Нет, я говорю о нашей земле. Не пойдут ли они на Мордор, зная, как мы слабы сейчас?"

"Ну, во-первых, противник не может точно знать о том, какие у нас остались резервы. Во-вторых, Элдар и нуменорцы сами обескровлены боями, не так уж мало мы заставили их понести потерь! А в-третьих... Моргул потому и отступает к Кирит-Горгор, чтобы его конница в случае чего могла прикрыть Башню..."

"Четыре сотни - слишком мало, чтобы сдержать объединенную армию эльфов и Верных!"

"Мор-Ромэн пророчествует, что они не нападут."

"И Повелитель ему верит?"

"Видимо, да. Я думаю, Повелитель разбирается в ситуации лучше нас с тобой..."

День за днем - бешеная скачка...

 

Смерть Моргула все Кольценосцы почувствовали одновременно. Замедлился бег коней.

Гхаш от внезапного удушливого приступа боли пошатнулась в седле. Кхамул, мгновенно оказавшийся рядом, поддержал ее, и дальше они поехали бок о бок.

Повелитель о произошедшем не сказал ни слова, только губы его сжались в твердую линию, да мимолетным пламенем полыхнули глаза.

...Много позднее Гхаш узнала, как умер Моргул. Первого убило его же собственное заклинание, экранированное группой эльфийских магов. Новое тело Моргул выбирал с не меньшей щепетильностью, чем когда-то менестрель, хотя, казалось бы, и не было у него времени на подобные капризы. В конце концов, он приспособил для своих нужд оболочку младшего принца боковой ветви королевского дома Нуменора...

 

...Сверкнула среди листвы обнаженная сталь.

Мужчины обнажили мечи - все, кроме Лингула, но и он готов к бою. Гхаш плетет заклинание, но мысли туманит страх - не за себя, за Повелителя. Абсурдный ненужный страх: "Он же бессмертный! Как они могут убить его?" Но страх не изгоняет доводы разума: "Я же видела, что его можно ранить. А если можно ранить, то, значит, можно и убить..." Часто колотится сердце, пульсирующий комок ужаса встал в горле. И лезут в голову строки из давно прочитанных легенд: "Говорят, он может превращаться в волка, в летучую мышь, вообще, во что пожелает..."

Мысленный вскрик с храбростью отчаянья:

"Уходи, Повелитель! Уходи, мы задержим их!"

Ответный смешок:

"Зачем же? Что-то давно я не держал меча в руках..."

Выкрик Мор-Ромэна:

- Мы победим, я вижу!

А нуменорцы идут через лес, идут, ломая кустарник, идут, растянувшись цепью...

Островитян было полторы сотни - будь их больше, ни мастерское владение оружием, ни магия не спасли бы маленький отряд.

Повелитель дрался мечом наравне с Кольценосцами, и стремительная, плавная отточеность его движений завораживала взгляд - казалось, он предугадывает выпады противников раньше, чем они бывают задуманы.

В бою Саурон применял лишь простейшую магию - никаких глобальных заклятий, и это весьма озадачило Гхаш. Она верила - да нет, знала! - что захоти того Повелитель, и он разметал бы нападающих одним жестом, отобрал бы их жизни одним кратким словом. Но он не делал этого также, как не применял своей силы в битве при Линдоне. Почему? Гхаш не могла найти ответа.

...Десятки мертвых, искалеченных тел на влажной от крови траве.

Хильмор возвращает меч, чья гарда выполнена в виде крыльев летучей мыши, в ножны у тяжелого пояса, набранного из металлических пластин. Гхаш помнит день, когда впервые увидела этот меч - меч Повелителя, отданный им сыну в тот час, когда Хильмор принял Кольцо. Разноцветные волосы Шестого взмокли от пота и липнут ко лбу.

Одежда Лингула рассечена столь во многих местах, что теперь больше напоминает рванье, чем приличный костюм. Из многочисленных неглубоких ран сочится кровь, однако нет ни одного серьезного ранения. Сражаясь безоружным против вооруженных врагов, менестрель убил почти столько же противников, сколько Хелеворн и Мор-Ромэн вместе взятые. Целитель и пророк показали себя хорошими воинами, и все же они были бы уже мертвы, если по ходу битвы им не приходили на помощь то Хильмор, то Кхамул, а то и сам Повелитель.

Расчлененные тела на поляне - результат работы двуручного меча Кхамула. Гхаш подозревает, что у братишки сложился определенный комплекс по поводу того способа смерти, которым было прервано существование его первого тела - последнее время Второй отдает предпочтение рубящему оружию перед колющем. Конечно, можно заколоть противника и двуручным мечом, но часто ли придется так поступать, если проще будет просто разрубить врага надвое?

Глаза Гуртанга бездумно блуждают - безумие битвы еще не окончательно отпустило Восьмого. Гхаш видела, как он сражался, и была потрясена: Гуртанг не замечал наносимых ему ран, он рвался вперед, расшвыривая противников, как картонные фигурки, и рубил, колол, резал. Сражался харадрим мечом и кинжалом, когда же удачный выпад одного из нападавших лишил Гуртанга меча, он подхватил первое же попавшееся на глаза оружие и продолжил бой. Когда пал последний из нуменорцев, Гуртанг остановился, озираясь по сторонам и, кажется, не вполне понимая, кто он и где находится, а потом начал медленно оседать наземь.

- Хелеворн! - резко окликнул Повелитель. - Займись им!

Целитель, впервые лично участвовавший в битве и впервые в своей жизни убивший человека (ведь нельзя же было, право, считать убийством освобождение от мук смертельно больных или тяжело раненных?), находился в каком-то столбняке и мог лишь переводить потерянный взгляд с окровавленного меча в своей руке на мертвые тела, лежавшие на поляне. Потребовался второй окрик Повелителя, что бы Хелеворн встряхнулся и занялся Гуртангом, лежавшим без сознания. Умения врачевателя не хватило для полного исцеления собрата, и Черному Майя пришлось, в конце концов, самому приводить Гуртанга в чувство. Хелеворн между тем, уже пошатывавшийся от усталости, но не могущий забыть своего долга, занялся царапинами Лингула. Менестрель отбрыкивался, протестовал, говоря, что "это все ерунда", и во внимании лекаря он не нуждается.

Мор-Ромэн шепотом себе под нос жаловался на незавидную свою судьбу и боль во всем теле. Однако ранен провидец не был, а горести свои высказывать в голос не решался из-за близкого присутствия Темного Властелина.

...Повелитель свистом подзывает коня. Брызги крови почти не видны на черной ткани его одежд. Он берет с луки седла оставленный там перед боем длиннополый плащ и набрасывает его на спину, одним резким движением стягивает завязки у горла и взлетает в седло с той присущей только ему легкой грациозностью, порыв которой не смог замедлить даже долгий тяжелый бой.

- Поехали!

Кольценосцы садятся на коней: умные животные не разбежались, испуганные звоном оружия и криками битвы, они лишь отошли на безопасное расстояние и вернулись, едва сражение было закончено.

 

...Лесными тропами и первыми пустошами, указывающими на близость бесплодной Черной Земли, мчатся на юго-восток восемь всадников. Все одинаково одетые в черное, на черных конях, они почти не различимы в сумраке ночи, лишь ранние рассветы выхватывают стремительные тени в просветах зеленой листвы деревьев и кустарников...

 

Пытка для натянутых, словно струны, нервов - необходимость пройти сквозь толпу собравшихся у подножья Башни стариков, женщин и детей, а также тех мужчин, кто не ушел на войну, потому что кто-то должен был остаться на защите Барад-Дура.

Ни слов, ни вздохов - ни крика. Люди молчат, и лица их мрачны пониманием того, что не требует вопросов, не требует слов. О чем спрашивать, если видно: утомленные долгой дорогой кони, одежда Повелителя потрепана и грязна, а семеро, сопровождающих его, похожи на воинов, едва уцелевших в жестокой сече.

Темный Властелин спешивается у ворот Башни, конюшенный мальчик забирает у него уздечку коня. Ждут обитатели Барад-Дура. Ждут харадрим, с неделю назад приведенные в Мордор Моргулом, и сейчас смешавшиеся с толпой.

Чего ждут? Слова своего Господина, которому они беспрекословно, по первому требованию отдали жизни своих родных и близких.

Неужели он так ничего и не скажет - не объяснит?

Моргул, встречающий в первом ряду многоликой толпы маленький отряд выживших, оставшийся от некогда огромной армии, подходит к Саурону и опускается на колено перед ним. Повелитель некоторое время молча смотрит на склоненную перед ним черноволосую голову нуменорца, потом поднимает взгляд, обводит глазами собравшуюся толпу.

Люди затаили дыхание, и голос Черного Майя громко и отчетливо разносится в тишине.

- Их больше нет! Плачьте, скорбите, но не забывайте о мести, ибо дети ваших детей отомстят за тех, кто не вернулся сегодня... Мы не побеждены, и враги наши лишь получили отсрочку от нашей ярости, которая неизбежно настигнет их. Ждите: растите детей, учитесь, готовьтесь. Я обещаю вам, что придет день, когда ваши потомки отмстят за пролитую кровь ваших отцов, сыновей и братьев!

Он замолкает так же внезапно, как начал говорить. Легонько касается плеча Моргула, и Первый из Кольценосцев поднимается на ноги, чтобы молчаливым сумрачным изваянием застыть за спиной своего Повелителя.

Меняются лица людей, исчезает с них напряженная замкнутость, давая дорогу чувствам. Робкий шепот нарастает над толпой, раздаются первые стоны и всхлипы. Но не только горе искажает черты собравшихся - есть место здесь и холодной, как сталь клинка, ненависти, и яростному пламени надежды в глазах, и граниту веры в своего Властелина, и собственному сознанию избранности.

Когда Черный Майя поднимается по темным мраморным ступеням к вратам Башни, его провожают сотни глаз.

* * *

Годы бегут, как песок сквозь пальцы.

Растет население Мордора и сопредельных земель, и вскоре уже лишь старики могут припомнить, как десятки лет назад полнился гулкий сумрак колоннад Черной Башни плачем по непогребенным, погибшим на чужбине воинам. Уже многие поколения жителей Барад-Дура сменились, не зная войны, но детей, мальчиков и девочек наравне, учат обращению с оружием с малолетства.

Ширятся год от года колониальные владения Нуменора на побережье, и трое Кольценосцев сражаются далеко на юге, предводительствуя войсками смуглых людей. Сражаются - и отступают милю за милей перед натиском завоевателей-островитян. Моргул, Кхамул и Хильмор - все трое теперь носят княжеские венцы стран далекого юга.

Лингул все также смешлив на людях, но Кольценосцы слышат в его мыслях грусть, и Гхаш не спрашивает менестреля, отчего не спешит он, как раньше, в дорогу. Мор-Ромэн, напротив, не оставляет странствий: пешком он прошел от песков Дальнего Харада до северных гаваней Верных, лишь в землях эльфов не бывал никогда. Хелеворн стал первым целителем Барад-Дура, к нему идут за знаниями изо всех союзных земель, живущих под рукой Темного Властелина; седые знахарки и лекари зовут его "учителем". О Галворне по-прежнему нет ни слуху не духу, лишь изредка Гхаш слышит его имя, всплывающее в разговорах с Повелителем Сауроном. Гуртанг отвечает за казематы Башни и предводительствует орками, заново расплодившимися в близлежащих горах. Восьмому удалось добиться от орков не только повиновения из страха, но и личной преданности, даже, пожалуй, привязанности - ненависть к эльфам роднит его с диким племенем. Гхаш не оставляет занятий магией, обучает детей и ждет - сначала нетерпеливо, а затем со ставшим привычным неспешным спокойствием, когда же Повелитель поручит ей какое-нибудь важное дело.

 

Однажды Гхаш поздним вечером пришла в комнату Повелителя, чтобы поговорить о том, что тревожило ее не первый год, не находя разрешения. Женщина задала свой вопрос, ожидая, что Властелин рассердится и прогонит ее, однако он стал отвечать, и Гхаш поняла, насколько тяжел для него был каждодневный выбор между жаждой мести и стремлением к призрачной цели.

- Прости за дерзость, Господин мой, но почему ты никогда не применяешь силу своего Кольца и почти не пользуешься собственной магией? Ведь только пожелай ты, и враги бы наши пали во прах...

Отблески пламени камина играют на серебре чеканных кубков. Свечи не зажжены, и две фигуры, сидящие у огня, отбрасывают на пол длинные тени.

- Мощь Кольца нужна мне для другого, Гхаш. И собственные силы я не расходую, а лишь коплю, по той же причине.

- Позволено ли мне будет спросить, какова эта причина, мой Повелитель? Что может быть важнее отмщения за пролитую кровь, как ты учил меня с детства?

Саурон убирает со лба упавшие пряди волос, и в медленном движении его нечеловеческая, не физическая усталость - утомление духа.

- Цель, девочка моя, цель, достижение которой искупит миллионы оборвавшихся жизней. Ведь ты любишь меня, не так ли?

Гхаш делает движение вперед, то ли ожидая прикосновения Черного Майя, то ли собираясь упасть возле его ног на колени. С ней всегда так: толика ласки в его голосе, и она уже не знает, что делать ей с часто колотящемся сердцем, как скрыть страстность мыслей своих, да и стоит ли эти мысли скрывать.

- Зачем ты спрашиваешь, Повелитель? Любовь к тебе - все, чем я живу!

Саурон пресекающим жестом останавливает незаконченное движение женщины.

- Да, я знаю это. Поэтому и отвечаю на твой вопрос. Ты да еще, возможно, Моргул с Лингулом, сможете понять меня... - Он пригубляет малиновую влагу из кубка, и Гхаш тоже тянется к своей, отставленной на время чаше, чтобы, отхлебнув, на мгновение спрятать лицо. - У меня есть две возможности, Гхаш... Я должен либо пробить Илюрамбар, Стены Мира, и помочь вернуться в Арду Мелькору, либо же... Либо повернуть течение времени вспять и переписать историю мира... Хоть я и Айну, Гхаш, но все же Младший. Без Кольца подобное мне было бы не под силу. Но ведь и Кольцо - это только инструмент, одно его наличие не уравнивает меня с Илуватаром... Кольцо действует, как накопитель, и должно пройти время, прежде чем мощь Его возрастет настолько, что будет ее достаточно для осуществления задуманного мною.

- И... сколько? - несмело спрашивает Гхаш.

- Века. Возможно, тысячелетия. Я чувствую, как растет сила Кольца, но когда мощи Его будет достаточно, не знаю даже я. Могу лишь предполагать и ждать.

- Я поняла, Повелитель мой. Но Кольцо - это кольцо, а как же твоя собственная сила, мой Господин?

- Кольцо - это часть меня. Неужели ты до сих пор этого не поняла, Гхаш? Я не могу расходовать собственные силы так же, как не могу воспользоваться магией Кольца. В бою ли, в повседневной ли жизни я могу полагаться лишь на свои знания и умения, на свой ум, на свое тело и сталь своего меча...

Гхаш долго молчала, глядя в огонь. Наконец, негромко произнесла:

- Ты знаешь, Властелин мой, мне кажется, Лингул всегда подозревал о чем-то подобном. Я же была слепа...

Черный Майя вдруг рассмеялся и, поймав руку Гхаш за запястье, притянул женщину к себе.

- Ну, улыбнись же! Ведь для того вы, Девятеро, и существуете, чтобы ускорить претворение моих планов в жизнь.

"Да. И чтобы защищать тебя, Господин мой... Потому что сам ты за стремлением к цели забываешь себя."

- А вот эта мысль была лишней! Не настолько уж я бессилен, даже без магии...

Гхаш ответила на желание Повелителя своего с той неизменной страстью, которая поселилась в ее душе еще в ту пору, когда она смотрела на Темного Властелина восторженными глазами юной бессловесной дикарки.

 

...Ранней весной 1813 года умер Хильмор. Он был отравлен на пиру в столице Харада представителем оппозиционного движения, требовавшего от своего правительства разрыва союза с Мордором. Как сына бессмертного Майя, Хильмора ждала жизнь столь долгая, что долгожители-островитяне могли бы ему лишь позавидовать, но оборвалась она намного раньше назначенного срока не по собственной его вине. И все же Хильмор прожил дольше всех остальных Кольценосцев.

В день смерти Хильмора Гхаш не узнавала знакомых лиц, потеряла ориентацию во времени и пространстве и едва не убила зашедшую к ней в комнату служанку, столь кроваво яростными были мысли Повелителя, разрушительной болью рвавшиеся в ее мозг. Женщина смогла лишь мысленно отметить то, как повезло незадачливому отравителю, которого четвертованием казнили в Хараде - попади он в руки Повелителя, подобная смерть показалась бы ему легкой...

Захватывать чужое тело Хильмор не стал, и Гхаш так и не поняла, с чем было связано подобное решение: с природной ли гордостью его, не склонной довольствоваться объедками, или с особенностями призрачной формы его духа, несшего в себе гремучую смесь могущества Айнур и слабости смертных - возможно, он просто не мог воплотиться.

Присутствие бестелесного духа первоначально пугало обитателей Барад-Дур и харадрим, к которым вернулся "принц" вскоре, и тогда Хильмор взял за правило обозначать свою призрачность долгополым черным одеянием, напоминавшим нечто среднее между рясой и плащом. Люди постепенно привыкли. Парит над землей сам по себе черный балахон - ну, и что в этом такого? Стоит ли пугаться того, чей голос слышишь в своей голове при ответе на заданный вопрос, того, кто учит детей обращению с мечом, если выдается свободная минутка, того, кто едет в бой впереди других воинов? Невидим? Так что же! Разве стал он от этого более чужд нам, чем был прежде?..

Хильмор достаточно легко принял ограничения бестелесного своего существования, а Гхаш испытала даже что-то, отдаленно напоминающее радость, когда поняла, что любимые черты, отраженные, словно в зеркале, в лице сына Майя, ей не придется заменить лицезрением смертного суррогата. В призрачной форме своей Назгулы для тех, кто мог их видеть, имели образ, присущий им от рождения, и выглядели на тот возраст, в котором приняли Кольцо. Почти все эмоции оставляли Не-Мертвых, но сохранялись привязанности, предпочтения и интересы...

 

Гхаш сладко потянулась, нежась в мягком тепле, но взгляд ее в который раз остановился на прозрачности кожи собственной руки у запястья - бледности кожи, несмотря на природную смуглость тела, и прозрачности ее такой, что видны были вены. Женщина приподнялась в постели, опираясь на локоть, и выжидающе взглянула на Повелителя, проверяя, не оторвет ли она его своим вопросом от важного дела.

Саурон сидел за столом перед разложенными бумагами, но он не читал и не писал, и мысли его были далеко.

- Господин мой...

- Да? - несколько мгновений без ответа, потом Майя обернулся: - Ты уже проснулась?

- Повелитель мой, пожалуй, мне стоит съездить в Кханд...

- Зачем?

- Мое тело стареет, Властелин. Пора, наверное, подыскивать ему замену...

Скрипнули об пол ножки отодвигаемого кресла. Темный Властелин встал и подошел к кровати, где смуглая черноволосая женщина средних лет куталась в ворох пледов и одеял, несмотря на жарко растопленный камин и марево безветрия, царившее в комнате.

- Тебе не нужно искать новое тело, Гхаш.

- Мой Повелитель?..

Саурон коротко вздохнул и, присев на край постели, поманил женщину к себе. Она пододвинулась. Майя нежно провел пальцами от виска Гхаш по ее щеке к подбородку, очерчивая овал ее лица.

- Может настать такой день, когда умение занимать чужие тела окажется для тебя не просто полезно, а жизненно необходимо. Нельзя расходовать эту способность впустую. Ты уже неоднократно менала тела, и близок тот предел, когда ты не можешь больше воплощаться в чужеродное тело...

У Гхаш тоскливо засосало под ложечкой.

- Ты запрещаешь мне, Повелитель?..

- Не только тебе. Всем.

Женщине захотелось заплакать, но она уже почти позабыла, как это делается, а потому лишь нашла губами ласкающую ее ладонь и замерла так, бессильно вслушиваясь в стук собственного сердца.

"Любовь моя, как могу я уступить свое место другой? Господин мой, мой бог, как могу я не выполнить твоего приказа?.."

 

Старели тела Назгулов, и без разрешения Властелина никто не осмеливался взять себе нового тела. То, что раньше жило лишь в виде слухов среди поколений обитателей Барад-Дура, стало обращаться в легенду. Вскоре о Призраках Кольца стало известно Верным и Элдар.

Лишь один из Девятерых невозбранно менял тела - Седьмой, Галворн, продолжая сеять сомнение и ересь в душах жителей подзвездной Эленны. Впрочем, хотя и сократился уже срок жизни потомков Аданов Трех Племен, но был он еще достаточно долог, чтобы не приходилось Галворну умирать и возвращаться слишком часто.

* * *

...Текут века, словно поток реки - от истока к устью...

 

Ожидание - терпение бессмертного или Не-Мертвого, нужно для того, что ждать сотни, тысячи лет.

С каждым промчавшимся мимо годом, с каждой весенней капелью, с каждым осенним листопадом Гхаш все четче понимает: тот, кто готов за целью своей идти так долго, тот, кто готов жертвовать всем, что имеет, всем, чего смог достичь - либо безумен, либо преданно и бескорыстно (ибо какая может быть корысть у того, кто поступается близким сегодняшним - реальным благом ради осуществления призрачной мечты?) влюблен (какое иное подобрать слово?), очарован и связан путами памяти своей, не отпускающими его ни на минуту. Гхаш ревнует, почти ревнует... ревновала бы, если бы смела, к образу Того, чье имя больше не произносится в Арде.

Порой Гхаш задумывается, что произойдет в час, когда осуществится желание Повелителя? Что станет с Девятью? Что станет с ней самой - будет ли она не нужна, забыта, покинута? Или и в обретении Того, к которому стремится, не забудет Повелитель женщины, что согревала его постель, матери своего нерожденного сына? Что станет с Ардой, если рухнут Стены Мира? Что станет с Кольценосцами, если время будет обращено вспять, к тем годам, когда не только родителей их, но вообще людей не существовало в Арде? Как идти вперед, зная, что, возможно, ты станешь жертвой на алтаре победы? Как отступиться, если желания и чувства Повелителя для тебя превыше собственных?

Гхаш не знает, да, пожалуй, и не хочет знать. К чему ей подобное знание, если слово Повелителя - закон, и исполнение воли его - счастье...

 

"Сестра, что творится с тобой? Твоя тоска туманит мне мысли..."

"Ты хочешь сказать мне: замолчи, перестань? Не надо, Кхамул. Я и сама знаю, что чересчур подвержена чувствам..."

"Точнее одному чувству. Только одному!"

"Теперь."

"Да. Тебе всегда не хватало самодисциплины."

"Наверное..."

 

- Гхаш, послушай, я тут... что-то вроде делегации... представитель то есть...

Призрачная рука лохматит призрачные же светлые вихры. Лунный свет, падая сквозь раздернутые шторы окна, рассеивает сумрак помещения.

- Ну, представитель. И что?

Лингул мнется.

- Ты, честно говоря, уже всех нас утомила своими терзаниями. Кроме того, согласись, не совсем корректно сообщать нам всем то, о чем Повелитель разговаривал с тобой приватно. Не обижайся, пожалуйста, но не могла бы ты думать потише?

Гхаш подставляет прозрачный профиль лунным лучам.

- А как? Ты умеешь?

- Вообще-то, нет… Тогда, может, тебя как-нибудь развеселить?

- Убить ей кого-нибудь надо, - авторитетно сообщает неслышно выплывший из мрака Гуртанг. - Это всегда от хандры помогает.

Лингул удивленно косится на товарища.

- Кажется, ты решил перещеголять меня по части юмора?

- Я серьезно, - набычивается Гуртанг.

А Гхаш вдруг принимает решение:

- Ну что ж, почему бы не попробовать?

 

Глубокая ночь.

Пустынны улицы колониального города. Черная тень неслышно скользит в сумраке. Впрочем, возможно, это и не тень вовсе - обычным взглядом ее не разглядеть. Лишь поскуливают собаки, забиваясь в конуру; лишь волнуются в стойлах лошади.

Сумрак вздрагивает там, где проходит Улаири, словно от легкого дуновения ветерка. Движение воздуха леденит дыхание смерти.

Сады вокруг белокаменных особняков. Распахнутые навстречу свежести летней ночи окна. Гхаш заглядывает в окна домов и минует их одно за другим. Она пришла сюда, чтобы убить, но не находит жертвы.

...Мирны лица спящих. Младенец гулькает в своей колыбели...

Ветер с залива колышет ветви плакучей ивы. Гхаш выходит на площадь, останавливается возле фонтана.

Мгновение, и она вскидывает над головой руки. Напевным речитативом стекают с губ заклятия. Ослепительно ярко вспыхивает Кольцо на пальце. Занимаются огнем деревянные перекрытия особняков, окружающих площадь. Не от искры - от слова вспыхивает в домах все, что может гореть. Кострами взмымаются ввысь языки объятых пламенем деревьев в садах.

...Тяжелая разламывающая боль - боль такая, какой не приходилось еще испытывать Улаири, прошедшей Путем Смерти, рвет горло Гхаш воплем, слышимым даже живыми и леденящим кровь в их жилах.

"Зачем ты это сделала?!"

Пощади! - хочет выговорить она, умолить, но нет на мольбу ни воли, ни силы.

"Возвращайся!"

 

...Она распростерлась у ног того, в ком непрекращающаяся мука и ужас не позволяют ей увидеть возлюбленного своего, но лишь - Властелина. Таким не знала она его никогда: величие и мощь, багровое пламя и беспредельный мрак, где нет ни искорки звездного света.

И нескончаемая пытка. О, он умеет наказывать!..

 

Медленно отступает боль, но измученное сознание еще не готово в это поверить.

"За что, Властелин? Ведь ты знаешь все помыслы наши... Почему ты не запретил мне, если было намерение мое тебе неугодно?.." - нет, это не мысль, обращенная к нему, а лишь бессильное недоумение, которое бьется в ее душе вместе с затихающей болью.

Но он отвечает:

- По-твоему, я не отвлекаюсь ни на миг от намерений ваших и действий? Слишком много доверия я оказывал тебе, Гхаш! Где был разум твой? Мне не нужна сейчас война с Нуменором. Мне нужно время! Я думал, ты поняла...

Мысли не мечутся больше в разброд. Возвращаются чувства.

- Я поняла. Прости, Господин мой, я поняла. Они узнают, поймут, испугаются... Тысяча смертей... не одна.

- Страх - первый источник войн. Никогда не загоняй противника в угол, если не собираешься через мгновение уничтожить его. Сейчас же - еще не время!

- Как исправить мне содеянное, Повелитель мой?

- Никак. Поздно. Научись, по крайней мере, извлекать уроки из совершенных ошибок.

* * *

Уставший, серый с лица всадник на взмыленной лошади. Гонец из Пограничья. Он скорее сползает с седла на землю, чем спешивается обычным порядком. Не просит, велит сухим, надтреснутым голосом:

- Проводите меня к Властелину!

…Гхаш, стоит за спиной вестника, выслушивая новости, которые привез он к темному престолу.

- Властелин мой, от Умбара в нашем направлении движутся сотни людей... и мы не знаем, как поступать с ними! Они идут караваном, среди них есть женщины и дети. Командир мой считает, что цель их отнюдь не война... Какова твоя воля, Повелитель наш? Остановить их или дать им дорогу?

Черный Майя долго молчит, не отводя глаз от сложенных на коленях рук.

- Пропустите, - велит он, наконец, - и не чините препятствий. Взгляну я, с чем пришли они в мои земли...

 

...Люди, чья стать, повадка и характерные мнемонические признаки выдавали в них потомков Трех Племен, прибыли восемь суток спустя, около полудня.

Собственно, прибыл не весь караван, о приближении которого предупреждал пограничник - одни лишь мужчины. Повозки с женщинами и детьми были оставлены мили за две до Кирит-Горгора, под охраной части прибывших воинов. Пять десятков конников и около полусотни пеших воинов вступили на плато Горгорат, не встретив на своей дороге ни патрулей, и охраны.

Все казалось странникам чуждым, незнакомым и пугающим в Черной Земле: и пустынные степи, растянувшиеся вокруг, и огнедышащий зев Ородруина, и скользящие в сумраке звериные тени, и отблески костров на склонах Эфел-Дуат...

- Не сделали ли мы ошибки, придя сюда? - спрашивал своего командира белокожий темноволосый мужчина, намотавший на руку удила коня по той причине, что знал он уже, какой ужас внушает животным одна близость варгов.

- Куда нам идти еще, друг мой, ответь? - откликнулся командир. - Если он не примет нас, останется нам лишь прозябание среди Низших!

И гулко стучат копыта по растрескавшейся черной пустоши. И несут кони всадников к Барад-Дуру.

...Встает на горизонте Черная Башня - сталактитом беззвездной полуночи, сгустком оплавленной лавы, зеркальным обелиском, загустевшей кровью открытых вен...

Вкруг Башни теснится город - ибо, как иначе можно назвать поселение, размером своим превышающее все центры, выстроенные нуменорцами на побережье?

Недоумение на лицах всадников. Они видят женщин, несущих коромысла от глубоких колодцев. Они видят мужчин, возделывающих землю там, где не может она, не должна давать пищи. Они видят зелень засеянных полей, окружающих крепость из черного камня, и детей, резвящихся с боевым оружием так, словно это выструганные из берез игрушки. Они видят черных оборотней, спящих у порогов домов, словно цепные собаки. Они видят физиономии орков, мелькающие среди сонма людских лиц, и никто из здешних обитателей не смущается этим.

Гости едут в молчании, шагом, и нет у них слов, чтобы спросить, чтобы высказать протест - лишь гордостью своей они прикрывают страх. Они спешиваются у ворот Башни, и конюшенный мальчик выходит им навстречу, досадливо вытирая руки о задубевший от дневной грязи передник.

- Вы кто такие? У меня четыре стойла пустые, больше никак не размещу...

С неожиданной для самого себя робостью отзывается предводитель отряда:

- Мы к Владыке вашему. С Сауроном говорить хотим.

Конюшенный мальчик лишь пожимает плечами.

- Мне дела до этого нет. У меня своя работа. Ждите пока, придут за вами... Ишь ты, коней-то как загнали! Кто вас ездить-то так учил?..

Свистнув помощников и не дожидаясь ответа, мальчик занялся лошадьми новоприбывших, ничуть не озаботившись недоумением их и осторожно опасливыми взглядами с толикой агрессивности. Спешившиеся гости тискали рукояти мечей и переглядывались с напряжением, перешептываясь между собой.

...Идут мимо люди, направляясь по своим делам, и никому нет дела до странников. Небо серо под тяжестью грозовых туч. Сушит губы безвкусность дымного пепла...

"С чем пришли вы к Владыке Мордора? - не голос, а чужеродная мысль звучит в головах прибывших к вратам Барад-Дура. - Где дом ваш, каковы имена ваши и какая судьба привела вас в Черные Земли?"

Почти одновременно оборачиваются странники. И замирают, потому что гордость не позволяет им показать свой невольный страх.

Черный плащ, окутывающий пустоту, колышется у ворот Башни. Холодом веет от невидимого существа, ужасом парализует его голос, звучащий в сознании.

Вслух, один за другим, пересиливая страх и укрепляя в себе мужество, произносят гости свои имена, с гордостью за наследие свое и знатность рода, но бесплотный дух останавливает их, не дослушав и до половины:

"Довольно. Властелин примет вас. Пойдемте!"

Гулкими коридорами, где черный мрамор стен поглощает неверные тени, идут пришельцы к лестнице через рой незнакомых лиц. Ступают они под арочные своды темного зала, и взгляды их мечутся в запоздалом раскаянии, но находят лишь Черный Трон и неподвижную фигуру на нем, и лицо, завораживающее нездешней красотой, какой не встретишь и среди Перворожденных.

И сами собой подгибаются колени, клоня пришельцев к земле, и раньше еще, чем успевают они осмыслить, слетают с их губ - в унисон, почти хором - слова:

- Мы пришли искать покровительства твоего, великий Владыка. Эленну покинули мы как изгнанники. Умбар стал нашим новым домом, но и его мы были вынуждены были оставить, ибо не было мира среди нас, отверженных, и те, кто прежде были товарищами нашими по несчастью, изгнали нас. Пять высоких родов пришли, Властелин, к стенам твоей крепости, ища приюта. Дай кров нам, и мечи наши в твоей власти...

Холодно лицо сидящего на троне из черного камня, но мольба о покровительстве - теперь осталось лишь молить, ибо как можно уйти и позабыть это лицо, этот взгляд...- звучит раньше, чем он произносит хотя бы слово.

- ...присягой свяжем себя и потомков наших. Прими нас, Владыка! Некуда нам больше идти, и нет у нас в Средиземье дома...

Тихий смешок пустоты. Шевельнулся балахон стоящего за троном призрака.

"Галворн хорошо поработал, мой Господин?"

"Неплохо, неплохо... Он меня радует."

...Некуда спрятать глаза. Есть лишь сияющий совершенной красотой своей лик - такой, что глазам смертных кажется изнурительным томлением смотреть на него. Есть лишь мертвящая духота под черными плащами тех, кто кругом обступили трон.

"Я займусь ими, Повелитель мой, если ты не против..."

Неслышный шелест сумрака. Ледяное касание полуночи.

"Они твои, Моргул."

"Что, по соплеменницам своим соскучился, Первый? Давно хорошеньких шлюшек с аристократическими чертами Верных тискать не приходилось?"

"А если и так, Третья? В чем здесь ты отыскала повод для язвительности?"

"Как это, в чем? Находить тела нам, вроде как, никто не разрешал... Как ты трахать островитянок-то собрался?"

"А ты, Второй, укоротил бы лучше язычок сестренке, вместо того, чтобы пошлости высказывать..."

"Я тебе, Первый, сейчас сама язык укорочу!"

"Ох, мамулечка, только не спали тут все: отца это, может быть, и развлечет, а вот юродивые гости наши помрут со страху!"

В ответ:

"Хильмор! Я тебя предупреждаю: еще раз назовешь мамулечкой... уши отрежу! И нечего ехидно косится на меня - призрачные уши отрежу, призрачные!"

Одновременно:

"Не помрут они, а в штаны наделают..."

И затем:

"Хм, кажется, наш пророк взялся острить? Хлеб не отбирай у меня, Мор'эн! Я же побираться пойду..."

"Тихо вы, обормоты!" - суровый окрик Властелина мгновенно пресекает перепалку Назгулов, однако за жесткой интонацией слов Саурона пляшут смешинки.

Сумрак. Темные своды тронного зала теряются в вышине - даже если запрокинуть голову, не рассмотришь ни зги.

...Нет слов у того, кто спрашивал своего командира, не ошиблись ли они, избрав дорогу на Мордор. Теперь он знает, как и все склонившие в присяге колени, что не ошибся. Нет слов. Есть лишь гордость и воля, которая позволит склониться лишь перед истинно высшим, есть вера в себя и стремление к мести...

- ...Кровью своей и душой клянусь служить Повелителю моему и Властелину Гортхауру Саурону словом каждым своим и действием от рождения и до смерти! Да свяжет клятва сия потомков моих, покуда существует жизнь! И да не будет прощения тому, кто отступится от данной клятвы!..

...Так в Мордор пришли первые из тех людей, которых позднее называли Черными Нуменорцами, не делая различия между родами, поселившимися в пределах Мордора, и тем изгнанниками, что укрепились в Умбаре - а различие было.

* * *

Отсветы пламени, проникающие в комнату сквозь плетеную решетку каминного экрана, скользят по шпалерам на стенах, по темному ворсу ковра, мимолетно замирают на спинке или сидении одного из расставленных полукругом стульев, и бегут дальше - к занавешенному черными шторами окну, к письменному столу, заваленному грудой свитков - и обижено гаснут, не найдя в комнате никого, достойного пристального внимания. Зачем трещат сухие дрова в огне, если нет людей, греющихся у очага?

Пусто и тихо. Только пляшут в камине языки пламени.

Но комната не пуста. Любопытный каминный зайчик ошибся.

"Жарко мне! - капризничает Лингул. - Купаться хочу!"

"Не может быть тебе жарко, - наставительным голосом родителя, узревшего очередную несуразную выходку своего дитяти, сообщает Моргул. - И купаться тебе не стоит. А то растаешь еще, как Бастинда..."

"А я хочу! - упорствует менестрель. - Я грязный, у меня все тело чешется..."

"Не может у тебя ничего чесаться," - успокаивает его Первый с профессиональным спокойствием терапевта, разговаривающего с умалишенным.

"А у меня чешется!"

"Какое место?" - ехидно осведомляется Кхамул.

"Левая пятка! - гордо заявляет Лингул. - И можешь оставить свои инсинуации, Второй!"

"Эй, послушайте! - вмешивается Гхаш. - Какая это Бастинда? Из наших нуменорцев, что ли?"

"Колдунья одна из Внешних Миров, яхонтовая ты моя! - елейным голосом отзывается Мор-Ромэн, по настоятельному желанию коллег уже столетия четыре как заменивший ругательные обращения в своей речи на ласкательные: впрочем, приятнее его монологи от этого не стали. - Ты бы поменьше под юбки наложницам Повелителя заглядывала, тогда, может быть, побольше бы знала!"

"Тоном ниже, Мор'эн, - коротко вмешивается Хильмор. - Гхаш имеет полное право делать то, что ей заблагорассудится, если действия ее не расходятся с приказами Властелина."

"Ты еще лекцию мне прочти, - огрызается пророк, - о моральном поведении Назгулов! Спелись между собой, правильные вы мои, на почве любви большой и неразделенной! Хоть ты, лекарь, скажи! Думаешь, я не знаю, что эта парочка просила тебя подмешать этой новой девице Господина в питье?"

"Слушай, не лезь ты, куда не просят, а?" - беззлобно отзывается Хелеворн.

"А ну, как я все Властелину расскажу?" - Мор-Ромэн триумфально озирает остальных Улаири.

"А ты думаешь, он не знает?.." - вкрадчиво интересуется Гхаш.

Предположение это заставляет пророка надолго задуматься.

"Купаться хочу! - ноет Лингул. - Дайте искупаться, или повешусь!"

"Вешайся! - хмыкает Гуртанг. - Тебе веревку дать?"

"Добрый ты мой! Как же я тебя люблю!" - виснет на шее у Восьмого менестрель и лезет с поцелуями.

Мощный харадрим предпринимает безуспешные попытки отбрыкаться, но оказывается скручен щуплым парнишкой и целован в губы.

Отпущенный на свободу Гуртанг брезгливо отирает рот, с опаской косится на Лингула и бочком-бочком отсаживается от него.

"Поганое у меня сегодня настроение! - радостно сообщает довольный произведенным эффектом Лингул. - Так и хочется кому-нибудь что-нибудь доброе-доброе сделать!"

"Только не мне!" - в один голос откликаются Хелеворн и Кхамул.

Целитель встает со своего места и пересаживается на край кровати, а Кхамул просто напросто отодвигает свой стул подальше от расшалившегося менестреля.

"Тогда я спою!"

"Не надо!" - теперь уже семеро Назгулов протестуют в один голос.

Последние несколько месяцев Лингул подразумевает под пением жуткий ультразвуковой вопль, называя его своим самым гениальным музыкальным творением, одой восхваления глупости противника и результатом тайного задания, порученного ему лично Повелителем Сауроном. Кроме того, менестрель при каждом удобном случае грозится научить остальных Улаири орать так же.

"Вы меня слушать не хотите? - крайне удивляется светловолосый юноша. - Ну, тогда я обиделся... И пошел приставать к Кхамулу."

"Только не ко мне, только не ко мне! - гротескно пугается Второй, залезает с ногами на стул и тычет пальцем в Хелеворна. - Вон к нему, к нему приставай!"

Лингул, подбоченись, рассматривает целителя, как будто видит его впервые, а не встречается с ним по тридцать раз на дню.

"А что? Подойдет. Он тоже красивенький!"

"Эльфов иди ешь! - вяло огрызается Хелеворн с кровати. - Моей кровушки ты не получишь..."

...Тихо в комнате. Не слышно даже шороха. Может быть, и в правду, никого нет здесь?

Прогорают дрова в камине...

"Дети, сущие дети," - констатировал Моргул, обозрев творящиеся безобразия, после чего подошел к книжному шкафу и после недолгих раздумий выбрал книгу, раскрыл ее, уселся с ней у стола и погрузился в чтение.

"Сущие? Ты это о чем?" - переспросил Лингул, но Первый не отозвался.

"...А мне по Внешним Мирам времени шататься нет, - продолжает Гхаш тираду, к которой никто не прислушивался. - Поэтому о всяких ваших там бастиндах, коллегах и психоаналитиках я слыхом не слыхивала..."

Гуртанг все еще задумчиво трет губы, вспоминая поцелуй Лингула.

"Слушайте, - перебивает он вдруг, - между собой же мы общаться может, верно? Нас, конечно, семеро мужиков на одну бабу, но не сахарная она, не..."

"На одну... бабу?" - очень раздельно и ласково переспрашивает Хильмор.

Когда Шестой заговаривает таким тоном, все остальные Назгулы знают, что следует делать: становиться тихими и незаметными как можно скорее, ибо шутить в такие минуты с "принцем" не стоит, так как становится он похож на своего отца не только внешне.

"Э-э, ты чего?.. В смысле... Я не хотел... то есть... Ну, с Кхамулом она же спит, вот что я думаю! Мы-то чем его хуже?"

"Я пока что здесь нахожусь, - сообщает Гхаш. - А потому нечего говорить обо мне в третьем лице..."

"Слушай, Гуртанг, - вмешивается Кхамул. - Малыш прав. Ты чего-то не того! Ты мне, конечно, брат, но все же не кровный..."

"Я сам разберусь! - осаживает его Хильмор и вновь поворачивается к харадриму. - Итак. Ты посмел оскорбить избранную женщину Властелина. Женщину, которая вырастила меня и заменила мне мать..."

"Нашу сестру," - вставляет Лингул, временно оторвавшийся от развязывания тесемок горловины рубашки Хелеворна.

"Нашу сестру по властному служению, - соглашается Шестой, - и кровную сестру нашего брата. Не кажется ли тебе, что ты взял на себя слишком много, Гуртанг? Полагаю, ты..."

Холодный спокойный голос. Фразы построены четко, почти сухо. Ветер мира Не-Мертвых треплет разноцветные пряди волос. Чеканный профиль. Бледный лик. И бездонный багрово-яростный сумрак в озерах темных глаз. Хильмор и сам не подозревает, насколько он сейчас похож на своего отца.

"Хватит! - резкий окрик; Моргул поднимает голову от книги. - Немедленно прекратить!"

Хильмор запинается на полуслове, багровые отсветы тают на дне его зрачков. Кхамул прячет глаза. Лингул возвращается к прерванному занятию. Гхаш встречает взгляд Первого и что-то говорит ему приватно: похоже, что извиняется. Гуртанг трясет головой, словно бык, врезавшийся в каменную стену, а потом неуверенно поднимается со стула на ноги, подходит к Третьей, склонившись, берет ее руку в свои.

"Прости... В смысле... Не хотел я тебя обидеть. Так вырвалось..."

"Я понимаю. Забудем."

Хильмор некоторое время потерянно, пусто рассматривает харадца, потом протягивает ему руки.

"Мир?"

"Да, что уж там... Забыли. Ты извини меня..."

Они обнимаются.

Удовлетворенно кивнув головой на эту картину примирения, Первый возвращается к чтению книги.

Гхаш подманивает к себе Хильмора и обращается лично к нему:

"Не надо так больше, ладно? Я сама могу за себя постоять. А Гуртанг... Он ведь просто фантазировал. Шутил."

"Странные у него шутки!"

"Ты не сердись на него. Он не нарочно."

"Я не сержусь. Что я не понимаю, с чего он так?.. Понимаю. Эх, мамочка..."

"Уши отрежу!"

"А я не дамся!"

Они рассмеялись вместе.

И несколько мгновений в комнате действительно царила тишина.

"Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! - завопил Хелеворн, укушенный Лингулом, при очередной безуспешной попытке последнего развязать тесемки рубашки целителя зубами. - Ты кем меня, вообще, считаешь?! Я лично за предложение Гуртанга!"

"Что?! - вместе со стулом развернулся к кровати Кхамул. - Тут, кажется, еще кому-то неймется?"

Лингул выплюнул в его сторону ошметки отгрызенной тесемки и возопил:

"Я купаться хочу, идиоты! Ку-па-ться!.. Все! Пошел в Андуине топиться!..

И менестрель действительно спрыгнул с кровати и направился к двери.

"А, может, лучше пойдем по Внешним Мирам послоняемся? - предложила Гхаш. - Все вместе? А?"

"У-у, золотце мое, а говорила времени нет у тебя," - буркнул из угла за камином Мор-Ромэн.

"А вот нашлось!" - скорчила забавную рожицу в сторону пророка Третья.

Лингул без предупреждения выдал ультразвуковой вопль.

 

Гроза понемногу стихала, отползая на юг. И когда буря, наконец, перевалила через горный хребет, тишина зазвенела в ушах Карамона громче самых яростных штормов. Снаружи развиднелось, и небо очистилось - до следующей грозы. Теперь на нем стало возможно разглядеть и луны, и звезды…

Карамон еще некоторое время сидел в грязной норе, вырытой им под бревном, словно ожидая, пока до него донесется запах жаренной картошки со специями или пока звонкий смех Тики не прогонит эту странную тишину. Он хотел, чтобы страшная боль в голове, которую он часто испытывал с похмелья, заглушила острую боль в его сердце.

Но ничего такого не произошло. Над мертвой землей воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь далекими раскатами грома. Карамон чуть слышно вздохнул, поднял голову и посмотрел в небеса.

Он сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и до рези в глазах стиснул веки, стряхивая набежавшие слезы.

Над ним в вышине горело неоспоримое подтверждение всех его худших опасений и страхов.

В небе появилось новое созвездие.

И оно имело вид руны Песочных Часов…*

 

Гхаш стояла, запрокинув лицо к ночному небу.

- Какие странные звезды! - отметила она.

- Незнакомые, - уточнил Кхамул.

- Это тоже, но главное… Они другие. Не просто искорки на ночном покрывале, а словно бы… как будто…

За спиной близнецов хмыкнул Мор-Ромэн.

- Да уж, здесь-то Варда точно ничего не возжигала! Созвездия - это сами боги этого мира, а небо - большой экран телевизора, на котором сотворенные наблюдают перипетии войны божеств…

- Что такое «телевизор»? - без особого энтузиазма поинтересовалась Гхаш, по-прежнему, будучи не в силах отвести глаз от звездного неба. - И какие это «сотворенные»? Здесь есть люди?

На этот раз отозвался Моргул, подошедший и вставший рядом с Кхамулом.

- Люди есть во всех мирах, где нам доводилось бывать. Но в этом мире есть еще эльфы и гоблины, драконы и иные существа, которым я не знаю названия. На самом деле, этот мир, больше многих других, похож на наш, поэтому я и предложил посетить его первым…

- Так что же такое, все-таки, этот ваш «телевизор»? - отвел Лингула в сторону от основной группы Хильмор.

Менестрель рассмеялся вопросу:

- Да ничего особенного, в общем-то! Что, любопытство тебе заело, принц?.. Штуковина это такая, вроде Палантира. Вот сейчас Третья на звезды налюбуется, и мы пойдем дальше. Тогда своими глазами и увидишь!..

 

Розмари сходила в верхнюю часть Бродвея за филе меч-рыбы и отправилась через весь город на Лексингтон-авеню за сыром; конечно, все это можно было купить и по соседству, но в такое ясное прозрачное утро ей хотелось прогуляться по городу, идти энергично, чтобы развевалось пальто, ловить на себе восхищенные взгляды, поражать невозмутимых продавцов своей осведомленностью и точностью заказов. В понедельник, 4 октября, в город должен был приехать Папа Павел, и в преддверии этого события все были разговорчивее, чем обычно.

«Как хорошо, - думала Розмари, - что весь город счастлив вместе со мной.»

Днем, отодвинув телевизор от стены кабинета (скоро здесь будет детская!), чтобы видеть экран из кухни, она посмотрела проезд Папы, пока готовила рыбу и овощи для салата. Речь Папы в ООН растрогала ее и наполнила уверенностью, что с вьетнамской войной скоро будет покончено…**

 

«Ну, и как тебе, принц?» - осведомился Лингул, широким жестом указывая на светящийся говорящий ящик, в котором мелькали черно-белые картинки, с таким видом, словно менестрель сам изобрел его или сделал своими руками.

Восемь Назгулов, невидимые, стояли в паре шагов от женщины, за которой наблюдали сегодня несколько часов к ряду, сопровождая ее по шумным, кишащим людскими толпами и десятками железных металлических повозок улицам, вслед за которой пришли в эту квартиру.

«Забавно, - отозвался Хильмор. - Мне, конечно, Палантира пока видеть не приходилось, но я не думаю, что он хуже этого те-ле-ви-зо-ра!»

Провидец сдавленно хихикнул.

«Ты чего?» - глянул на него Хелеворн.

«Парадокс, однако! У сына Черного Майя находится тема, по которой он солидарен с Элдар. Назгул хвалит изделия Нолдор. Это надо занести в анналы истории!»

И Мор-Ромэн продолжал сдавленно хихикать до тех пор, пока не получил локтем в бок от менестреля, опасавшегося, что Хильмор обидится на пророка, заведется и в очередной раз возьмется устраивать разборку.

«Взгляните, а девочка-то наша, - Гхаш указала на Розмари, - смотрит на старикашку, которого по ящику этому показывают, и чуть не плачет от умиления! Чего это она так прослезилась, а?»

«Опосредованный религиозный экстаз, - констатировал Кхамул, бросив короткий взгляд на хорошенькую миниатюрную женщину, топтавшуюся возле кухонного стола с ножом для нарезания овощей в руке. - Это же местный представитель духовной власти, наместник здешнего Единого Бога…»

«Кто-то типа Манвэ, что ли?» - не поняла Гхаш.

«Да нет! - Кхамул досадливо скривился. - Это человек. Хотя у предшественников этого старика была когда-то власть поднимать людей на священные войны…»

«Что-то вроде Войны Гнева?» - уточнила Гхаш, теперь уже с брезгливостью поглядывая на лицо старика, вещавшего с экрана телевизора.

«Мероприятия помельче, но, в целом, похоже.»

«Так, значит, в этом мире есть свой Властелин Тьмы и те, кто ему служат?»

«Конечно! Противостояние Тьмы и Света наблюдается почти во всех мирах, которые мы посещали, только иногда оно так закамуфлировано, что по началу даже не понять, о чем идет речь. Но не в этом случае. Не в этом мире.»

Моргул напряжен и насторожено поглядывает по сторонам, словно чувствуя чье-то незримое присутствие.

«Нам пора уходить отсюда! - прерывает он одним махом все разговоры подчиненных. - Кхамул, твоя сестра выбрала не удачную тему беседы для подобного места. Хозяева могут счесть, что мы покушаемся на их территорию…»

«Это еще почему?» - удивилась Гхаш.

«Эта женщина, - Моргул указал на Розмари, - носит ребенка Властелина Тьмы здешней реальности. Больше, надеюсь, ничего объяснять не надо?»

Прежде чем покинуть мир, в котором Назгулы были незваными гостями, Гхаш обернулась и бросила последний взгляд светловолосую женщину, занятую возле кухонного стола приготовлением пищи. Третья чувствовала сопричастие нуждам незнакомки из чужой Вселенной, ей очень хотелось знать на что будет похожа судьба Розмари: на собственную ли судьбу Гхаш или на краткую жизнь Исильдэ, чей образ сейчас настойчиво рвался заполонить собой сознание Улаири, словно бы видимый воочию.

 

…Андре-Луи вскочил на пьедестал. Ле Шапелье, боясь, что Андре-Луи, публично объявленный представителем привилегированных сословий, намерен произнести речь в их поддержку - ничего другого он не мог себе представить, - схватил его за ногу и попытался стащить вниз.

- О нет! Спускайтесь, глупец! - кричал он. - Вы думаете, мы позволим вам все испортить своими шутовскими выходками? Спускайтесь!

Ухватившись за ногу бронзового коня, Андре-Луи удержал позицию, и его звонкий голос, подобно призывному горну, грянул над бурлящей толпой:

- Граждане Рена, Родина в опасности!

Эффект был поразительным. По людскому морю пробежала легкая зыбь, лица обратились вверх, шум стих. Все молча смотрели на стройного молодого человека со съехавшим на сторону шейным платком, с длинными развевающимися на ветру черными волосами, бледным лицом и горящими глазами.

Когда Андре-Луи понял, что в мгновение ока овладел толпой и покорил ее смелостью обращенных к ней слов, его охватило чувство торжества.

Даже Ле Шапелье, который все еще сжимал колено молодого человека, перестал тянуть его вниз. Реформатор по-прежнему не был уверен в намерениях Андре-Луи, но и его этот призыв привел в замешательство.

Медленно, внушительно начал свою речь молодой адвокат из Гаврийяка, и голос его долетел до самых дальних концов площади.

- Содрогаясь от ужаса перед содеянным здесь, взываю я к вам. На ваших глазах совершено убийство того, кто движимый истинным благородством, не думая о себе, поднял голос против беззакония. Страшась этого голоса, боясь правды, как твари подземные боятся солнца, наши угнетатели подослали своих агентов, чтобы они заставили его навсегда замолчать…***

 

Все восемь Назгулов, смешавшись с толпой, дослушали до конца речь оратора.

«Какой стиль, какое знание человеческой природы!» - Лингул был восхищен.

«Да, - согласился Мор-Ромэн, - этот парень умеет говорить убедительно! Не подвергая сомнению ни одну из общественных догм и даже опираясь на них, он умудряется переворачивать все с ног на голову, подменять черное белым. Тебе бы надо взять его способ на вооружение, менестрель! А еще лучше: собрать группу учеников и натренировать их проповедовать наши ценности и верность Владыке Мордора подобными методами…»

Лингул отыскал глазами в толпе лицо провидца.

«А что? Это не плохая идея, Мор’эн. Благодарю!»

«Только дурных лицом и увечных в ученики не бери,» - вмешалась Гхаш, находившаяся где-то вне поля зрения менестреля.

«Это еще почему?» - подозрительно переспросил Мор-Ромэн, углядев во фразе Третьей Улаири камень в свой огород.

«Да потому, милый мой, что человеческая душа тянется к красоте. Проверено на примере эльфов. Красивый лицом и телом оратор располагает к себе слушателей быстрее, и доверяются ему люди охотнее, чем убогому какому-нибудь или калеке! Человеческая природа страшится несовершенства, и потому отвергает любое напоминание о нем…»

«Вот только, понятие красоты у всех разное, - присоединяется к дебатам Хелеворн. - Уверяю, есть такие места, где люди далеко не всех эльфов считают достойными восхищения, даже, скорее, наоборот…»

«Забавное, должно быть, место! - хмыкнул Кхамул. - Что-то я там не бывал…»

«Так за чем дело стало? Пойдемте?» - предложил целитель.

 

Это - Подземье.

Здесь есть очаги жизни - города, такие же большие, как на поверхности. За одним из бесчисленных изгибов туннеля из серого камня путешественник может внезапно наткнуться на границу такого города, являющего резкий контраст с пустотой коридоров. Но это не мирные убежища, как мог бы подумать непосвященный; наоборот, эти города - сосредоточение самых зловредных рас во всех Королевствах, среди которых особенно выделяются дуэргары, кво-тоа и дроу, или темные эльфы.

В одной из пещер, шириной две мили и высотой тысячу футов, смутно вырисовывается Мензоберранзан - памятник неземной, чрезвычайно опасной и смертельной красоте, присущей расе дроу. По меркам дроу, Мензоберранзан - небольшой город; здесь живут всего двадцать тысяч темных эльфов. Эта пещера, прежде не заселенная и полная разве что сталактитов и сталагмитов, теперь выглядит настоящим произведением искусства: грандиозные замки мерцают дивным, магическим светом, их стены покрыты изысканной, чудной резьбой. Город этот - образец совершенства форм, где ни один камень не сохранил свои естественные очертания. Тем не менее, этот идеальный порядок - обман, за жестким фасадом которого скрываются хаос и гнусность, царящие в сердцах темных эльфов. Внешне, впрочем, дроу подобны своим городам; это красивые, стройные, кажущиеся утонченными создания с резкими и запоминающимися чертами лица.

Дроу являются правителями этого неуправляемого мира, беспощаднейшего из беспощадных, и все другие расы стараются обходить их стороной. Сама красота бледнеет на острие меча темного эльфа. Дроу - это те, кто выжил в Подземье, Подземье же - это долина смерти, страна безымянных кошмаров…****

 

Глаза Не-Мертвых лучше видят во тьме, чем на свету, однако и им далеко до четкости теплового зрения дроу, рожденных и воспитанных во мраке Подземья. Назгулы стоят, не шевелясь, переговариваются молча, так как Хелеворн заранее предупредил, что темные эльфы из стражи Мензоберранзана всегда начеку и способны отреагировать даже на малейшее колебание воздуха.

«Они все равно не смогут нам ничего сделать, так зачем мы таимся?» - недоумевает Гуртанг.

Ему никто не отвечает. Семеро Улаири зачаровано наблюдают за огнями подземного города.

«Как здесь красиво!.. - вздыхает, наконец, Гхаш. - Ты сказал глупость, Хелеворн, не могут людей не восхищать подобные творения! Что же до самих здешних эльфов, то я же вижу того стражника на эстакаде слева от нас… Он хорош собой, очень хорош, и даже бледная кожа с этим странным оттенком в синеву не портит его красоты. Если остальные дроу хоть в половину так же красивы…»

«Тогда что?» - настаивает на окончании фразы целитель.

«Тогда мне жаль, что в нашем мире нет подобной им расы.»

«Даже не смотря на кровожадность дроу и отсутствие у них моральных принципов?» - поддевает сестру Кхамул, как будто бы цитируя кого-то.

«Ты говоришь глупости, брат! - раздражается женщина. - Светлые любят навешивать на нас подобные ярлыки! Моральные принципы не могут отсутствовать вовсе. Мораль есть всегда, вот только у каждой расы, каждого народа она своя, и зачастую постулаты, непреложные для одних, для других - аморальны…»

«Но есть ведь некие объединяющие принципы…»

«Ты, в самом деле, так думаешь? А мне кажется, что едва ли это так. Мораль - не мертвая структура, она находится в постоянном развитии. Нравственные догмы военных и мирных лет уже различны между собой, что же говорить о большем?»

Хелеворн вмешивается, решив выступить примирителем в споре брата с сестрой:

«В любом случае, жаль, что у нас нет таких вот дроу. Светлые любят повторять, что среди эльфов никогда не было тех, кто принимал бы сторону Тьмы. Дроу стали бы наглядным опровержением этого тезиса!»

«Это другой мир, - спокойно возражает Моргул. - У него иная теология, иная история, иные законы. Дроу не имеют никакого отношения к Элдар Арды. Даже если бы был способ привести их в наш мир, они не могли бы служить опровержением верности эльфов Свету.»

«Но говорят, когда-то были среди Элдар те, кто служил Мелькору,» - неуверенно напоминает Лингул.

«Мы не будем говорить об этом, - останавливает менестреля Первый из Кольценосцев. - Повелитель запретил касаться этой темы, и мы не нарушим его волю.»

Гхаш кивает своим собственным мыслям, соглашаясь со словами Моргула.

«К тому же, возможно, что это просто легенда,» - добавляет она.

 

Небо на востоке уже начало сереть, и громада капсулы тяжелой тенью вырисовывалась на его фоне. Под защитной завесой Темпорального поля очертания капсулы казались неясными и расплывчатыми.

- Смотри, перед нами Земля, - сказала Нойс, - но не вечный и единственный приют человечества, а всего лишь его колыбель, отправная точка бесконечного приключения. Ты должен принять решение. Будущее людей в твоих руках. Поле биовремени предохранит нас с тобой от Изменения. Исчезнет Купер, погибнет Вечность, а вместе с ней и Реальность моего Столетия, но останется человечество, и останемся мы с тобой. У нас будут дети и внуки, и они станут свидетелями того, как человечество достигнет звезд.

Харлан повернулся и увидел ее улыбку. Перед ним снова была прежняя Нойс, которую он знал и любил: и, как прежде, при взгляде на нее его сердце забилось сильнее.

Но он еще сам не знал, что уже принял решение, пока громада капсулы вдруг не исчезла, перестав заслонять алеющую полоску неба.

Обнимая прильнувшую к нему Нойс, он понял, что это исчезновение означает конец Вечности…

…И начало Бесконечного Пути.*****

 

Мужчина и женщина, обнявшись, ушли навстречу алеющему горизонту. Призраки Кольца, уже некоторое время незамеченными наблюдавшие за ними, остались одни.

Первым вслух заговорил Хильмор:

- Странно! Я, должно быть, чего-то не понимаю. Они говорили об уничтожении вечности… Что это, отказ от бессмертия? Неужели в этом мире люди были бессмертны и добровольно выбрали увядание, смерть, распад?.. Такое возможно?

- Да они просто безумцы, принц! - рявкнул Гуртанг. - Чего ты хочешь от сумасшедших?

Гхаш задумчиво смотрела вслед двум фигурам, удалявшимся прочь по пустынной равнине.

- Я не уверена, что речь шла именно о бессмертии, - сказала она. - А если все-таки так, то устремления этих людей и для меня не понятны. Смертные Арды веками грезят о бессмертии, а эти люди презирают его… Почему? Может быть, они открыли какой-то закон мироздания, неведомый нам? Может быть, им известно назначение смерти? Каково должно быть величие их цели, если они променяли на нее вечность!..

- Звезды. Они говорили что-то о звездах, - напомнил Кхамул.

- «Достигнет звезд»… Да! Неужели они нашли способ преодолеть Стены своего Мира? Неужели?..

- А ты уверена, сестренка, что у всех Миров есть свои Стены?

- Я предполагаю.

- А что, если у этого Мира Стен нет? Ты подумала об этом?

Гхаш смутилась.

- Я не знаю. Разве богам не свойственно ограждать свои творения от угрозы, могущей прийти извне? Разве у этих людей нет богов?..

- У них нет богов, - сухо отозвался Моргул. - Своих богов эти люди давно уничтожили.

Гхаш развернулась к Первому Кольценосцу.

- Нет? Но как же они живут тогда?

Моргул усмехнулся:

- Неплохо живут. Может быть, даже получше нашего.

- Но в кого им верить? На что надеяться? - не отставала Гхаш.

- Они верят в себя, - коротко ответил Первый. - Они сами для себя боги.

 

- Но в любом случае конечный результат один - вечное проклятие, - Он повторил прежний жест, словно подписывая в воздухе воображаемый договор. - В оплату идет невинность души.

Она опять вздохнула:

- Ты уже давно расплатился, Корсо. И продолжаешь платить. Забавная привычка - откладывать все на конец, чтобы было похоже на последний акт трагедии… Ведь каждый тащит на себе свое проклятье с самого начала. Что касается Дьявола, то это сердечная боль Господа Бога, и только Его; ярость тирана, угодившего в собственные сети. История, рассказанная с позиции победителей.

- Когда это случилось?

- Так давно, что ты и вообразить не можешь. И дело было очень тяжким. Я билась сто дней и сто ночей - без надежды на победу и пощаду… - Слабая, едва заметная улыбка мелькнула в уголке ее губ. - Только этим я и могу гордиться, Корсо: я сражалась до конца. И отступила, не показав спины, вместе с теми, что тоже падали с высот… Я охрипла, крича от ярости, страха и усталости… Потом, уже после боя, я поняла, что бреду по безлюдному голому полю; и была я так же одинока, как холодна вечность… Еще и сейчас я порой нахожу след того боя или встречаю старого товарища, который проходит мимо, не смея поднять глаз.

- Но почему я? Почему ты не выбрала кого-то из другого лагеря, из тех, что всегда побеждают?.. Ведь я выигрываю сражения только в масштабе один к пяти тысячам.

Девушка снова была далеко. В этот миг проглянуло солнце, и первый горизонтальный луч прорезал утро тонкой красноватой иглой, которая впилась прямо ей в глаза. И когда она опять повернулась к Корсо, у него закружилась голова от моря света, отраженного в зеленом взоре.

- Потому что мудрость никогда не побеждает. А кому же интересно соблазнять глупца…******

 

Они сидели за стойкой бара уютной камерной забегаловки на Монмартре, где подавали горячительные напитки в любое время суток, даже с раннего утра.

- Хорошо, что мы не стали приближаться к этим двум и заговаривать с ними, - отметил Кхамул. - В какой-то момент мне показалось, что девушка знает о нашем присутствии, и только решает, как следует воспринимать нас: как друзей, или как врагов. Если Темные Духи этого мира похожи на нашего Повелителя, мне не хотелось бы, чтобы она выбрала последнее…

Лингул, перепробовавший уже с дюжину разнообразных коктейлей, заказывал бармену «Магдалину».

- Отчего она стала бы считать нас своими врагами? - возразила Гхаш. - Наши цели и судьбы похожи. Так много Миров, где подобных нам называют демонами, бесами, чертями…

- Хотелось бы поближе познакомиться с этими ребятами! - хмыкнул Гуртанг.

- Было бы занятно, - согласился Хильмор и перевел взгляд на свою соседку в мини-юбке и утягивающем топике: - Тебе мартини, мамочка?

 

...Странное дело - Назгулы обнаружили, что во Внешних Мирах их попытки воплощаться в людские тела не встречают такого сопротивления и не имеют таких последствий, как в Арде.

Занимая чужие тела, они не изгоняли из них человеческих душ. Можно было часа на два воплотиться и надраться в чужом теле до поползня, а, уйдя из него, не испытывать никаких признаков похмелья. Можно было завязать интрижку и покувыркаться в постели, используя чужое тело, как инструмент. Можно было выкурить трубочку, набитую табаком или сигаретку, а потом покинуть временное телесное пристанище и чувствовать послевкусие в гортани призрачных тел. Можно... Много чего еще было можно.

Но самое главное: человеческие души не оставляли своего пристанища при визите нежданного гостя. Стоило Назгулу покинуть тело, и душа пробуждалась от спячки, возвращала себе контроль над телом и продолжала жить, тасуя хрупкие карты вариаций своей реальности...

* * *

- Встань, - обратилась Гхаш к коленопреклоненному гонцу. - Твои сведения верны?

Черный нуменорец, потомок тех людей, что поселились некогда у южных склонов Эред-Литуи, севернее моря Нурнен. Связной другого Черного Нуменорца - лазутчика, большую часть своей жизни проведшего в колониальных центрах Эленны. Изможденное лицо. Потрепанная и запыленная одежда. Кровожадная болезненная надежда в глазах - надежда, ждущая утоления.

- Да, милорд. Клянусь в том своей кровью!

Гхаш отвела глаза. Она уже успела привыкнуть, что ее величают "милордом". Многие поколения людей сменились в Барад-Дуре, и мало кто помнит теперь, что среди Назгулов есть одна женщина. Напоминать об этом - к чему? Под черными плащами люди видят пустоту, и никому нет дела до того, какое тело было раньше у Призрака Кольца. Воины же с большим доверием повинуются мужчине, чем женщине, так зачем же вносить в их души сомнения?..

- Я сообщу о твоем приезде Властелину. Жди.

И она быстро поднялась по черным ступеням к воротам Башни.

...Барад-Дур. Не башня уже, но замок. Не замок уже, но город. Город, раскинувшийся вокруг черного сталактита - многоэтажные жилые дома, мастерские, конюшни и амбары, ипподром, тренировочные площадки для мечников и лучников, кузницы, сады и парки, с великим трудом выращенные на мертвой пустоши Горгорат. Четыре ряда крепостных стен: от гранитной, украшенной изысканными барельефами внутренней стены до внешней - сложенной из неровных булыжников и встающей едва ли в три человеческих роста. Когда-нибудь ее, возможно, и перестроят: уж очень ненадежна четвертая стена. Перестроят ее - и две предшествующих, потому что сейчас стены стоят, словно ступени, и если двигаться от цента Башни, то каждая стена ниже предыдущей. Город рос постепенно, население множилось, и новые поколения, не любя тесноты, окружали фермами возведенные стены. Сменялись десятилетия, на месте одноэтажных хибар возводились трехэтажные и пятиэтажные дома, и начиналось строительство очередной стены, прикрывающей новую часть разросшегося города. Уже сейчас, в 3261 году, вокруг внешней стены Барад-Дура, ютилось столько ферм, особняков и временных хижин, что Улаири без труда делали вывод: еще лет 20-30 и придется возводить пятую стену. И это при том, что четвертая стена была возведена каких-то 68 лет назад!..

Гхаш бесшумно скользила по лестнице вверх, к комнате Повелителя, когда на лестничной площадке на шестом этаже объявился Мор-Ромэн.

"Стой! Да, стой же ты, радость моя неизбывная!"

Гхаш затормозила.

"Чего тебе? Давай позже, а?"

"Нельзя позже, нельзя! - пророк почти икал от волнения. - Я видел, что будет! Я видел, как Златоликий сровнял с землей четыре стены! Я видел, как горела Башня!"

"Уйди! - Гхаш почти оттолкнула пророка. - Отстань от меня! Только паники нам сейчас не хватало!"

И, подобрав полы длинного черного плаща, Гхаш бегом устремилась по лестнице.

 

Вечером того же дня восемь Назгулов стояли перед троном Черного Майя, и иных существ в полутемном зале не было.

Все девятеро присутствующих разговаривали в голос, а не мыслями. Зачем? Почему? Так приказал Властелин, и вопросов у Улаири не было.

- ...Я видел это, видел, Господин мой! - Мор-Ромэн предпринял очередную попытку упасть ниц перед черным троном, но Гуртанг и Кхамул оперативно подхватили его под локти и заставили остаться на ногах.

- Это не важно, - сухим песком осыпаются слова Темного Властелина. - Ты видел, что станет с Кольцами? С моим Кольцом и вашими?

Некоторое время пророк потерянно озирался по сторонам, пытаясь вырваться из сжавшего его замка рук. Потом подошел Лингул, аккуратно отстранил Кхамула и Гуртанга, заставил Мор-Ромэна опереться на себя, осторожно обняв его за плечи.

Саурон терпеливо ждал.

- Нет, Повелитель, - наконец, обуздывая свое смятение, выговорил пророк. - В своем видении я не узрел Колец. Но я видел что-то там... позднее... Галадриэль отплывала из Серебристой Гавани, и на ее руке было одно из Трех...

Саурон подался вперед, и руки его стиснули подлокотники трона так, что показалось: сейчас начнет плавиться камень.

- Как выглядел сапфир?! Он светился?!

- Нет, - пробормотал седовласый Назгул, зарываясь лицом в плечо менестреля.

Приступ кровоточащего отчаянья накрыл Улаири волной, и невозможно было спрятаться от него, закрыться, потому что боль Властелина была их болью.

- Когда?! Когда это будет? Ты можешь определить хотя бы примерно?!..

- Через тысячелетия два, два с половиной, - Мор-Ромэн почти хрюкал от рыданий, и Лингул ласково поглаживал его плечи. - Не меньше... Не меньше, мой Господин...

Черный Майя откинулся на спинку трона.

- Отец, Властелин мой, - осмелился вмешаться Хильмор, - зачем будет носить свое Кольцо эта эльфийская стерва, если сила Его погасла десятки веков назад?

...Есть ли цвет во Тьме? И если есть он, как разделить иссине-черный свет полночного южного неба, чернозвездную славу избранности, серебренно-черную пульсацию струй грозового дождя, исчерне-золотую реку власти, багрово-черную страсть уничтожения и незамутненную Тьму, несущую отдохновение духу? Где найти слова для описания черного цвета, названного глупцами квинтесенцией Небытия? Как можно быть и не быть? Любить и ненавидеть? Желать и отступаться? Лгать и приносить клятвы? Уходить и возвращаться, зная, что иной доли тебе не будет?..

...Перчатки... Эти проклятые перчатки! Как давно я не видела твоих рук, о бог мой! Зачем эта черная кожа?!.. Сними их, молю! Дай коснутся кожи твоей губами, и поверь не будет большего счастья для меня, хоть и сделал ты меня бесчувственной!.. Эти перчатки... Что они? Образ? Тень Того, другого? Или ты боишься и нам, верным слугам своим, явить яркость Кольца, обретающего мощь?..

- Ты прав, сын, - Саурон медленно стягивает перчатку с левой руки. - Реальность пока вариативна...

Черным смерчем метнулась к трону фигура Третьего Назгула.

- Нет, Господин мой, не делай этого!

...Алые буквы проступают сквозь золото Кольца Всевластья...

- Не надо! Не-е-ет!..

...Зачем ты сделал это, Повелитель мой?.. Ради нас, Девяти? Но мы - прах! Мы не дети твои, мы - твоя защита!..

Зачем ты сделал это, Повелитель мой?.. Ради людей, населяющих Черную Землю? Что тебе жизни их - дай им лишь благословение смерти! Они умрут, сражаясь за тебя, и нет для них награды выше!..

Зачем ты сделал это, Повелитель мой?.. Ради себя? Конец всех мечтаний, всех дум - войско Златоликого... Я понимаю тебя. Останови его - пусть будет так!..

...Но, применяя силу Кольца, насколько отодвигаешь ты воплощение собственных целей? Чем поступаешься ты, что отдаешь? И каковы же будут последствия?..

О, Властелин мой, любовь моя, зачем ты это сделал?!..

 

---

* М. Уэйс, Т. Хикмэн «Трилогия Легенд: Испытание близнецов»

** А. Левин «Ребенок Розмари»

*** Р. Сабатини «Скарамуш»

**** Р. Сальваторе «Темный эльф» (В данном отрывке мною были подправлены транскрипции некоторых слов. Например: «drow» - дроу, а не дров (дровы), как у переводчика.)

***** А. Азимов «Конец Вечности»

****** А. Перес-Реверте «Клуб Дюма, или Тень Ришелье»

 

5.

Нуменорэ

"3261 год В.Э. - Ар-Фаразон отправляется в плаванье и высаживается в Умбаре.

3262 год В.Э. - Саурона в качестве пленника увозят в Нуменор. <Саурона заточают в нуменорскую темницу.>

3262 - 3310 годы В.Э. - Саурон обольщает короля и развращает нуменорцев.

3310 год В. Э. - Ар-Фаразон начинает Великое Вооружение.

3319 год В. Э. - Ар-Фаразон нападает на Валинор. Падение Нуменора. Элендилу с сыновьями удается спастись."

"Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"

3262 - 3319 годы Второй Эпохи

"...Страшно разгневался Ар-Фаразон <...> и возжелал он всей душой того, о чем мечтал так долго - безграничного могущества и безмерной власти. И решил он, не советуясь ни с Валар, не с чьей-либо мудростью, кроме своей собственной, что сам провозгласит себя Королем Людей и вынудит Саурона стать его данником и слугой - ибо в гордыне своей считал, что не было, нет и не будет владыки, который мог бы тягаться с потомком Эарендила. Потому велел Ар-Фаразон сковать великое множество оружия и, выстроив множество боевых кораблей, оснастил их этим оружием; и, когда все было готово, во главе своего войска отплыл на восток."

"Акаллабет"

 

Восемь Назгулов стоят на ступенях Башни. Неслышно колышет ветер полы черных плащей, отбрасывает на плечи глубокие капюшоны, чтобы обнажить пустоту.

Улаири молчат: все слова уже сказаны, приказы получены. Моргул станет наместником Мордора на время отсутствия Властелина. Кхамул отъезжает в Харад. Хильмор остается в Барад-Дуре, и пятерым Кольценосцам было приказано охранять "принца" так, словно он - сам Владыка Мордора.

Саурон медленным взглядом охватывает восьмерых своих слуг, распахнутые железные ворота Башни и темный камень ее стен, серое небо, затянутое низкими грозовыми тучами, пыль подъездного двора в тишине и безлюдии.

Старший конюх подводит Повелителю вороного коня в простой сбруе, под солдатским седлом.

Хильмор делает стремительный шаг вперед, нервно сжимая у горла побелевшими пальцами золотую цепочку с тонкими звеньями изящной работы - цепочку, на которой отныне Шестой носит на груди, под плащом, Кольцо Всевластья. В порывистом движении "принца", человеку почудилось бы лишь колыхание черного плаща, но Темный Властелин и Назгулы, собравшиеся у ворот Башни, видят смятение и страх в призрачных чертах лица Хильмора.

"Отец, Повелитель мой, постой! Позволь хотя бы одному из нас сопровождать тебя!"

Саурон отрицательно качает головой. Плотно сжатые тонкие губы его на мгновение расслабляются, подтаивает жесткость в чертах лица, что-то похожее на мимолетную нежность освещает глаза.

- Нет, сын. Мы обсуждали это уже неоднократно. Я должен ехать один. Сохрани Кольцо до моего возвращения.

Хильмор хочет сказать еще что-то, губы его болезненно кривятся. Он так плотно сжимает руку в кулак, что звенья цепочки впиваются в кожу. Яростно тряхнув головой, так что разноцветные волосы его взлетают каскадом, Шестой коротко кланяется и отступает в шеренгу остальных Улаири.

Саурон уже в седле. Молодой жеребец гарцует под ним, норовисто встряхивая гривой. Молчаливо провожают в дорогу своего Повелителя восемь Назгулов.

Шагов за десять до распахнутых ворот подъездного двора, Саурон придерживает на минуту коня и, обернувшись в седле, поднимает в прощальном приветствии руку, а потом пускает вороного с места в галоп - на выезд из города. Все ворота распахнуты перед ним - от первой стены до последней.

"Он вернется," - ни к кому конкретно не обращаясь, говорит Кхамул.

"Он всегда возвращается," - соглашается Гхаш, грустно наблюдая за тем, как оседают на дворе клубы пыли, взметенной копытами вороного коня.

"Есть опасность, что... - начинает Мор-Ромэн, но, бросив быстрый взгляд на Хильмора, замолкает. - Ну, я думаю, вам не обязательно это знать…"

* * *

"И послал он <Ар-Фаразон> герольдов, и велел Саурону явиться и принести ему ленную клятву.

И Саурон явился. Пришел из могучей крепости своей Барад-Дур и даже словом не обмолвился о войне. Ибо видел он, что мощь и величие Морских Владык превышают все слухи о них, так что Саурон не мог и надеяться, что самые могущественные его слуги сравнятся с ними; и понял Саурон, что не пришло еще время утвердить свою власть над дунаданами. А уж он-то владел искусством добиваться хитростью того, чего не мог добиться силой. Поэтому он унижено склонился перед Ар-Фаразоном и сладко заговорил с ним; и дивились люди - так мудра и прекрасна казалась им его речь.

Но Ар-Фаразон еще не был обманут, и пришла ему в голову мысль, что ради прочности ленной клятвы разумно было бы доставить Саурона в Нуменор, и пусть он живет там заложником за себя и за всех своих прислужников в Средиземье."

"Акаллабет"

 

Рассветной порой, когда роса покрывает зеленые травы, и изморозь лежит на ветках тополей и лип, командующий передового отряда нуменорской армии донес до короля Ар-Фаразона Златоликого весть: с востока движется одинокий всадник - "задержать или пропустить его прикажет великий король?" Государь милостиво пожелал сам взглянуть на странника.

Четыре с лишним часа спустя, когда дневное солнце начало немилосердно припекать непокрытые головы, а птицы раздражающе гомонили в северном подлеске, к шатру короля, где восседал Ар-Фаразон в парадном начищенном до блеска доспехе с тонкой гравировкой по зерцалу и мантии из белой, шитой золотом и украшенной драгоценными камнями парчи, в окружении советников своих и офицеров армии, закованные в броню воины доставили пленника.

Прежде, чем взглянуть в лицо пришельца, Златоликий недоуменно нахмурился, отметив на лицах сопровождающих пленника солдат странное выражение: какая-то нездешняя радость была в чуть глуповатых улыбках, наивная, почти детская восторженность и искреннее изумление, которого никто не пытался скрыть. Король перевел взгляд на странника.

Высокий, молодой еще мужчина, одетый с почти вызывающей простотой рядового воина - впрочем, нет: легионеры Ар-Фаразона одевались богаче. Мускулистое, пропорционально развитое тело - это на первый взгляд, а на второй... Странное дело, его нельзя было назвать худощавым или узким в кости, однако в каждом движении его сквозили легкость, грациозность и изящество, какие приходилось Аданам видеть у Перворожденных. Безупречная осанка, гордая посадка головы, спокойное сознание собственной силы в каждом движении. Очень бледная кожа контрастирует с темным цветом волос... Черным? Но почему-то кажется королю, что вспыхивают в волосах пленника порой то рыжие пряди, то серебряный отблеск... Лицо. Правильные, даже, пожалуй, чересчур правильные черты: изящно очертаны нос и скулы, подбородок волевой, но не тяжелый, большие глаза под изогнутыми бровями, высокий лоб, и даже тонкие губы не портят гармонии и картинной законченности этого лица. Человек? Но в разрезе глаз, мягкости длинных ресниц и изяществе узких ладоней есть что-то эльфийское. Полукровка? Но они все известны наперечет! Да и не может смешанная кровь объяснить того общего впечатления, которое оставляет в памяти внешность пришельца. Если рассматривать каждую деталь его фигуры и лица по отдельности, вроде бы ничего особенного, но в целом... Он завораживающе красив - красив так, что не отвести глаз. Красив, как величайший шедевр гениального скульптора, и почти также холодно недвижим. Кажется, словно время останавливается возле него. Даже спонтанное движение его выглядит картинно изысканным, искусственно правильным. Ни человек, ни даже эльф не может быть таким: в каждом можно найти хотя бы маленький изъян...

- Кто ты? - через силу заставил себя выговорить король.

Мужчина спокойно спешился и бросил поводья своего коня одному из солдат, а тот поймал их с такой готовностью, словно только и ждал того, чтобы выполнить обязанности конюха.

- Ты, Ар-Фаразон Златоликий, желал встречи, - и голос странника под стать его внешности: глубокий, завораживающий; не портят его нотки отстраненной надменности, силы, привыкшей встречать подчинение, - с Владыкой Мордора Гортхауром Сауроном. Я перед тобой.

Одновременный потрясенный вздох прокатился по лагерю - от передних рядов к дальним. Запереглядывались солдаты, ища друг у друга поддержки. Не этого - нет, совсем не этого! - ждали они, отправляясь воевать с Врагом. Где ужасное чудовище, оборотень-лиходей, которого ожидали встретить? Это - он? Не может быть!

- Это действительно ты? - Ар-Фаразон, не пришедший еще в себя от удивления, растерял большую часть той спеси, с которой повел он флот островитян под красными парусами против Темного Властелина.

В уголках губ пленника появилась легкая понимающая улыбка.

- Полагаю, что да. Если в Средиземье нет еще одного Владыки Мордора.

Оттенок лукавства в мягких интонациях голоса. Первые ряды солдат не в силах сдержать тихие смешки.

Смех легионеров помог, наконец, королю взять себя в руки. Впрочем, уравновешенное состояние духа Златоликий сохранял не дольше мгновения. Ему тут же пришла в голову мысль: "Над кем смеются? Надо мной смеются!", и лицо его побагровело.

- Как смеешь ты, гнусный червяк, раб Моргота, проклятый Валар, насмехаться надо мной Ар-Фаразоном Златоликим, Морским Владыкой, Королем Людей, потомком Эарендила?!

Оледенели темные глаза Майя. Недовольно зашептались солдаты и согласно закивали на ответ пленника:

- Легко оскорблять того, кто пришел безоружным, король.

- Разогнать этот сброд! - рявкнул Ар-Фаразон одному из офицеров и одним взмахом руки охватил весь народ, собравшийся возле шатра. - Они солдаты, или кто?! Пусть несут службу, а не бездельничают!

Офицер неодобрительно нахмурился, подумывая, не указать ли королю на то, что подобным поведением он настраивает против себя легионеров, но промолчал и отправился выполнять приказ.

Расчищенная от леса площадка перед шатром опустела.

Черный Майя стоял молча, неподвижно, и, казалось, он даже ни разу не моргнул с того момента, как произнес последнюю фразу. Окружала его теперь лишь охрана из двадцати воинов.

Вернувшись к разговору, Ар-Фаразон не взглянул на пленника, боясь опять потерять присутствие духа под взглядом холодных темных глаз.

- Долго чинил ты зло подданным моим на побережье, - медленно произнес король. - Десятки городов были разрушены твоими мерзостными слугами, Жестокий. Сотни людских жизней должен ты мне. Я пришел получить с тебя долг.

Златоликий прервался, но Саурон молча ждал продолжения.

- ...Ты, назвавшийся Королем Людей, правишь лишь дикими варварами юга, обманом склонив их под свое ярмо. Я - истинный Король Людей, король Эндора! Склонись передо мной, принеси ленную присягу, стань данником моим и покорным слугой, иначе легионы мои дойдут до Нурнена и дальних пустынь варваров, и править ты будешь лишь мертвыми!

Старательно продуманы и взвешены были слова короля, а потому, как не хотелось ему добавить личных угроз, он не высказал их, так как не знал, чем можно напугать бессмертного Айну. А так хотелось увидеть, как дрогнут черты этого равнодушно совершенного лица, и ужас растопит ледяное спокойствие глаз!..

Но не дрогнула холодность черт, прямым и незамутненным остался взгляд. Когда Саурон заговорил, его можно было сравнить со статуей - двигались одни лишь губы.

- Без сомнения мудр ты, правитель Эленны, и в мудрости своей должен знать, что не перед кем не склонял я колен от начала этого мира. Зовешь ты себя Королем Людей, но подданных твоих наберется едва ли треть на все людские роды Арды... Разумно ли было брать титул, оправдать который ты будешь не в силах? Чужая корона не принесет тебе счастья, и на одно чело можно возложить лишь один венец. Прими мою дружбу, король, и пусть не будет больше войны между людьми Востока и Запада. Из моих рук можешь ты принять корону, силой надеть которую никому не удастся!.. Ты можешь пройти до Нурнена и миновать бесплодные пустыни юга, уничтожая все живое на своем пути... Немногое приобретешь ты в этой войне, но многое потеряешь... Ответь, прирастет ли от действий, которыми грозишь ты сейчас мне, величие твоего имени? Не думаю. Титул твой станет насмешкой, и даже последний из твоих подданных сможет сказать: "Тот, кто убивает людей, Королем Людей не является". Воины, которых ты пошлешь убивать ради удовлетворения своих амбиций, не смогут найти оправдание крови на своих руках и возненавидят тебя. Жены и дети их не простят тебе смерти тех, кто не вернется из бессмысленной бойни. Ты будешь ненавидим везде, и даже стены дворца не защитят тебя от проклятий твоего народа. А потом переполнится чаша терпения, и ты будешь свергнут, как тиран и безумец. Такой судьбы ты ждешь для себя, потомок Эарендила? Тогда начинай войну и жди исполнения моего пророчества! Я не принесу тебе ленной присяги, но протяну тебе руку друга. Прими ее - и ты будешь благословляем своим народом!.. *

Внимательно слушали советники короля речи Черного Майя, и кое-кто из седобородых старцев согласно кивал головой. Но Ар-Фаразон, не дослушав, вскочил на ноги в гневе и возопил:

- Благословляем?! Если я приму твою руку, мои же собственные воины не дадут мне проснуться с завтрашним рассветом! Что предлагаешь мне ты, тварь?! Предать милость Валар и вместе с тобой испытать на себе их гнев?! Ты искусен во лжи и обольщении, выкормыш Моргота, но я не поддамся тебе! Союзы заключают между собой лишь равные, ты же - всего лишь грязный слуга, присвоивший то, что принадлежит мне по праву! На колени, или узнаешь гнев потомка Эарендила!

Пленник не шевельнулся.

Яростный взмах руки - знак солдатам. Те неуверенно мялись, но все же подступили к пленнику, взяли за плечи, ожидая, что он отшвырнет их легко, словно глиняные фигурки, и пригнули к земле.

Уже стоя на коленях Черный Майя поднял на Златоликого короля взгляд, и бледные губы его произнесли почти неслышно:

- Горе тебе, Эленна!..

Расслышал ли король эту фразу? Едва ли. Он триумфально выпрямился, оправляя парадный наряд.

- Присягай! - велел он. - Быть может, ты и Майя, но тело твое испытывает боль и может быть уничтожено. Присягай, или я начну искать способ смерти для тебя прямо сейчас!

Страх надеялся увидеть Ар-Фаразон в глазах пленника, но льдистая тьма их осталась незамутненно спокойной, словно гладь ночного озера. Голос, четко и размеренно произносящий слова вассальной присяги, звучал ровно, и ни одной эмоции не слышалось за плавным течением слов. Дослушав до конца, король довольно осклабился и подвел итог:

- Слова произнесены, но я не верю в твои добрые намерения, оборотень, и потому не отпущу тебя на свободу, чтобы ты мог продолжать свои злодейства и нарушить данное тобой слово! Я забираю тебя с собой в Нуменорэ заложником данного обещания, и если мерзостные рабы твои осмелятся причинить вред кому-нибудь из моих подданных или не выполнить условий дани, которую я назначу, мне придется вспомнить о поиске способа смерти... а, по началу, лучше боли, для воплощенного Айну. Заковать его в цепи!

Солдаты подняли пленника и увели его от шатра.

Его доставили к войсковому кузнецу под конвоем. Он не сказал ни слова, пока руки его и ноги сковывались кандалами, лишь единожды промелькнула на его губах странная полуулыбка, более всего похожая на насмешливый излом. Над кем? Почему? Нет ответа.

 

- Как они смели?! Как они смели! - бесновался Хильмор. - Как посмели они прикоснуться к нему?! Я убью каждого из них! Своими руками! Медленно, наслаждаясь каждым мгновением!.. Как они посмели?! Как посмели они?!..

И речь его в который раз начинается снова по кругу. Назгул мечется по комнате, словно дымный вихрь. Разноцветная шевелюра его растрепалась, резко обозначились скулы, запали глаза, и в глубине зрачков тлеет невыносимая мука.

- Никто не смет унижать моего отца! Что возомнил о себе этот человечишка?! Я убью его... Я убью его! Я выпотрошу его и повешу на его же собственных кишках! Как он посмел?!.. Отец мой, Повелитель, как он посмел так говорить с тобой?!.. Я убью его!..

Гхаш тихо шевельнулась в кресле у камина.

- Хватит кричать, Хильмор. Достаточно уже криков. Ты никого не убьешь. Ты будешь делать то, что велел Властелин. Ты будешь сидеть в Башне и охранять Кольцо. А мы будем охранять тебя... И еще: постарайся больше не трогать Единое. Я не думаю, что Властелину понравилось бы то, что ты за ним подглядываешь...

Хильмор вцепился в цепочку на шее так, словно она душила его.

- Кольцо! Опять Кольцо! При чем здесь Кольцо?! Он там ОДИН, неужели ты не понимаешь?! Как ты можешь не понимать?! Сидеть здесь и бездельничать, когда он... там... Мы должны быть рядом с ним!.. Это предательство!

Гхаш резко вскинула голову, и на скулах ее проступили яркие пятна.

- Предательство? Какое предательство? Думай, о чем говоришь! Предательством было бы нарушить приказ Властелина.

Хильмор ускорил темп своих метаний по комнате, и пальцы его бездумно теребили Кольцо на цепочке.

- И что же, нам просто сидеть здесь и ждать?.. Это ты предлагаешь?! Сколько? Сколько ждать? Месяц? Год? Столетия?!

- Столько, сколько будет нужно, - жестко прерывает его Гхаш.

"Принц" вдруг одним стремительным движением оказывается возле ее кресла и обнимает колени женщины.

- Мамочка, милая, ты ведь столько раз нарушала уже его приказы! Он простит тебя. Пожалуйста!..

Гхаш долго тяжелым взглядом смотрит на измученное лицо того, кто мог бы при иных обстоятельствах, быть ее сыном. С трудом подавляет рвущийся из груди всхлип.

- Я боюсь, мальчик мой, - еле слышно отвечает она. - Мне придется нарушить не один приказ, а два... по меньшей мере. Мне страшно.

- Он простит тебя, потому что поймет! - отметает Хильмор все возражения. - Он же тебя любит! Ну, пожалуйста!..

Последняя слабая попытка сопротивления:

- Там ведь Галворн, милый...

- Что ему Галворн?! Незнакомец!.

- У него одно из Колец, не забывай об этом...

- Мама!.. - сломленный голос, в котором больше искренней боли, чем наигранной тоски.

Гхаш отстраняет Хильмора и поднимается с кресла.

- Ну, хорошо!.. Я поеду. Пусть готовят лошадей.

В глазах ее стынет предчувствие пытки.

...Он умеет наказывать. И не прощает нарушение своего приказа, чтобы ты не думал о его чувствах ко мне, Хильмор... Я лишь одна из Девяти, и к тебе, малыш, он привязан больше. Он не простит меня, не обманывайся. Но ты прав: там сейчас ему нужна поддержка, пусть никогда он этого и не признает перед нами... Я поеду. А наказание... Что ж, придется стерпеть. К тому же, оно наступит не так уж скоро...

"Ты что-то сказала, Гхаш?"

"Нет, ничего. Тебе померещилось."

* * *

Звонко цокают новенькие подковы о булыжники мостовой.

Цок-цок-цок! Тря-ля-ля!

Упоенной радостью дышат лица людей, столпившихся вдоль фасадов домов Арменелоса, на пути всего следования триумфальной процессии.

Враг повержен и схвачен, Враг больше не опасен, и нечего теперь эльфам тыкать нам в лицо заявлениями, будто бы мы склоняемся ко Тьме! Мы победили Тьму! Вот ОНА - золотые оковы, и даже взгляд Враг не поднимет на нас! Мы победили!

Цок-цок-цок! Тря-ля-ля!

Где полчища орков и оборотней, где лавинные орды варваров юга? Нет их! Все отступились от него. Жаль, конечно: неплохо было бы и их вразумить, раз уж собрались! Но Враг - вот он!

Цок-цок-цок! Тря-ля-ля!

И это его - ЕГО - бояться Эльфы? Да они слабаки! Майя, говорите? Сильнейший из Майяр, вот как? Да вы на него посмотрите! Ну, гляньте, гляньте, чего глаза-то прячете, будто он вас съест?

Ну, заморыш заморышем, право слово! Патлы эти косматые, худющий, словно месяц не кормленный... Да вы на пальцы-то его, на пальцы посмотрите! Чисто - паучьи лапы! Мордашка, говорите? Да, мордашка у него эльфячья, честно слово! Глазки большие, овальчик такой... Нежность, право слово! Да у нас... А вы, барышня, слушаете?.. Да, у нас таких, как он, имеют во все дырки, и... #%&*№"№... а еще !$#@%%^^*.... Не верите?! Ну, я бы лично его %$^)*^%$&*&#%#$%^$&(%#$^&$$#. Так-то!

…Бравада на словах, но кто сможет заглянуть в души человеческие?..

Цок-цок-цок! Тря-ля-ля!

Большой праздник в Арменелосе. Принарядились девицы и матроны. Драгоценными камнями разукрашены перевязи мечей знатных господ. Пыли нет на проезжих улицах, надраены мостовые до блеска. На белом коне, под фанфары и литавры возвращается в свою столицу Ар-Фаразон во главе победоносной гвардии, ни разу еще не истрепанной в боях внешних войн или внутренних. От сладковатого аромата роз трудно дышать. Розовые лепестки сыплются под ноги белогривого коня. Оседают лепестки роз на парадном облачении короля, и крики: "Слава!" слышны отовсюду.

Цок-цок-цок! Тря-ля-ля!

Но не Златоликий король притягивает к себе взгляды пестрых уличных толп.

...Увидев однажды - не забудешь. Заставишь забыть себя - вспомнишь. Взглянув на золото перстней и алую парчу, ты спросишь: "Красиво - это? " И сплюнешь тайком (пока что тайком) - а вдруг, кто заметит? Ты рассмеешься, пряча глаза, или поднимешь камень, но ночная тьма потребует у тебя ответа. И если спросит у тебя призрачная женщина с глазами-кострами, вставшая у ложа твоего: "Он безобразен? Ответь!", ты не сможешь смолчать. "Он прекрасен! - хрипом надрывом рвется крик. - Но я хочу жить!.." И хладный металл стали, еще не получившей названья, коснется горла твоего...

Тело. Сила и гибкость в каждом движении. Лицо. Как взглянуть на лицо? Как можно забыть это лицо? Как можно жить, его не видя? И эти глаза... Что в них? Проклятия и ненависть, отчаянье и жалость? И эти губы... Тонкие - горькие или злые губы? Отточенная линия скул, излом бровей, меловая бледность кожи... Он не может быть живым! Статуя, картина - может быть, но не человек, то есть... не тот, кто кажется тебе человеком. И все же он двигается, пусть и молчит... Эльфы? Эльфы. Они другие. Красивы, нет спору - но эльфы, не люди. А он... он выглядит человеком - таким человеком, каким тебе хотелось бы быть.

...Таким человеком, которым каждый из вас хотел бы являться...

* * *

Поздним вечером невысокая коренастая фигура, закутанная в широкий темный плащ, остановилась возле небогатого двухэтажного особняка на северной окраине Арменелоса. Из-под плаща выскользнула рука в добротно сшитой перчатке и осторожно постучала в дощатую дверь особым стуком: четыре быстрых удара и два раздельных. На втором этаже дома мелькнул огонек свечи, послышались легкие шаги, скрипнула лестница, а затем приотворилась дверь.

- Это ты? - спросил женский голос. - Заходи, я ждала тебя.

Гость быстро вошел и изнутри задвинул щеколду на двери.

Женщина средних лет, цветущая последними красками былой привлекательности, высоко держала свечу, пока мужчина снимал плащ и разувался.

- Идем в столовую, милый. Ужин на столе.

Темными комнатами двое прошли вглубь дома.

- Я отпустила сегодня служанок. Надеялась, что ты придешь.

- Я пришел.

Голос у мужчины низкий и чуть глуховатый. Он не столько мускулист, сколько дороден, и волосы его тронуты первой сединой.

От огарка свечи в руке женщина зажигает лампады, и просторная комната, в центре которой стоит большой обеденный стол, наполняется светом. Становятся видны геометрические узоры ковра на полу, искусная резьба на деревянных панелях, которыми обиты стены, глиняная посуда на столе, бутыль вина и нехитрый ужин: форель, тушеное мясо, овощи, хлеб.

Мужчина присаживается к столу и первым делом наливает себе вина в простой оловянный кубок. Смотрит на женщину.

- Ты будешь?

Она кивает, берет второй стул и подсаживается ближе к нему.

- Ты не приходил полторы недели, милый, - ласковая укоризна в голосе. - Я считала дни...

- Прости! - мужчина залпом выпивает вино из своего кубка и наливает еще. - Я был при дворе. Я же говорил тебе, что тело это, несмотря на его внешнюю неказистость, окажется весьма полезно...

Он замолкает, и взгляд его тонет в рубиновой влаге напитка.

- При дворе. И... какие новости? - мягко спрашивает женщина.

Мужчина со стуком возвращает на стол пустой кубок.

- Сохрани нас Великая Тьма! Они все еще держат его в темнице!

Черты лица мужчины мучительно искажаются, и женщина успокаивающе обнимает его за плечи, притягивает к себе.

- Ты ничего не можешь изменить, милый. Ты ничем не можешь ему помочь.

Мужчина резко высвобождается из ее объятий.

- Будь оно все проклято! Я должен - ты понимаешь?! - должен!.. Как взгляну я ему в глаза, скажи?! Он ведь знает, что я здесь - что я рядом, и бездействую!..

- Ты не бездействуешь, дорогой. Ты делаешь все, что в твоих силах...

- Но этого не достаточно!

- Он не будет тебя винить. Он сделал выбор, зная, что его ожидает...

- Я сам не смогу простить себя!.. О, Эанэль, ты не понимаешь: я чувствую свою вину за то, что происходит!.. Ведь Остров был поручен мне, и я не оправдал доверия Повелителя, позволив случиться тому, что произошло!..

- Муж мой, подумай, что ты говоришь! Как мог ты остановить короля?

- Не знаю как, но я должен был! Сколько раз я видел во снах своих и в видениях прошлое, как мечтал я быть одним из тех, кто отдали свои жизни за Владыку Мелькора... И за мечтами такими я забывал Повелителя своего, тем самым предавая его, ведь хотел я служить Тому, кто сильнее его и старше!.. Но я не способен, нет... Я оказался не способен служить даже Ученику Его, Первому-из-Его-слуг! Память моя - прогоревшие уголья. К чему нужна она, если история ходит по кругу, и события повторяются, если...

Внезапно мужчина запнулся, лицо его застыло, а взгляд устремился в пространство.

- Галворн, муж мой! - встревожено окликнула его женщина и осторожно коснулась его плеча. - Что с тобой?

Дрогнули веки, расслабились, словно судорогой сведенные, черты лица. Мужчина откинулся на спинку стула.

- Знаешь, жена, - сказал он после длительного молчания. - Сейчас произошло что-то странное. Такого со мной никогда раньше не бывало... Я словно услышал чьи-то мысли, звучащие невдалеке. Что это может значить?

Женщина печально покачала головой.

- Откуда мне знать, любовь моя? Я тебе не отвечу.

Мужчина крепко схватил женщину за запястье. Мигнули лампады.

- Вот опять! Отчетливее. Слова складываются во фразы...

В этот момент во входную дверь постучали.

Женщина вздрогнула.

- Кто это может быть? Я не звала гостей.

"...Открой мне, брат. Я пришла говорить с тобой..."

Мужчина вскочил, отшвырнув стул.

- Это происки жрецов! Не открывай!

- Но соседи знают, что я дома, - рассудила женщина. - Придется открыть. Ты спрячься, а я посмотрю, кого принесла недобрая...

И, затеплив огарок свечи, она направилась в прихожую.

- Кто там? - спросила сквозь дверь.

- Открой мне, добрая женщина, - послышался в ответ звонкий юный голос. - Я дочь подруги матери твоей, и лишь сегодня прибыла в столицу. Я прошу у тебя приюта на ночь и щедро отплачу тебе за гостеприимство.

- Моя мать лет двадцать уже, как мертва, - пробормотала хозяйка, но запор на двери все же отворила.

Ни к чему соседям шушукаться о том, кто наведывается по ночам к добропорядочной матроне. Стоит не впустить гостью - заподозрят неладное, приглядываться начнут. А так ничего необычного вроде: ищет провинциалка связей в столице, кого это должно удивлять?

Свет, упавший на уличную мостовую через проем растворенной двери, выхватил из темноты хрупкую фигуру юной девушки, замотанную в лазоревые шелка до самого кончика носа. Маленькая рука с унизанными перстнями пальцами придерживала у горла короткую меховую накидку, подбитую зеленой парчой.

Глаза девушки озорно блеснули, когда она встретила взгляд хозяйки дома. Указательным пальцем гостья сдвинула к подбородку тонкую материю, прикрывавшую рот.

- Прохладные ночи у вас, дорогая моя госпожа, - улыбнулась она чуть лукаво. - Простыть я боюсь.

"Красивая девица, - отметила про себя хозяйка. - Этакий ломкий цветочек в проэльфийском стиле! Надо же, и откуда взялась такая? Ну, что ж... на вид она совсем не опасна…"

- Входи.

Женщина отступила от порога, чтобы пропустить гостью внутрь и задвинуть засов на двери за ее спиной.

- Ну, милая, так кто же ты все-таки такая? - спросила хозяйка, едва дверь оказалась заперта. - И не вздумай рассказывать мне сказки про мою покойную матушку, которая была отменнейшей стервой, а потому не имела подруг!

Гостья сбросила меховую накидку на пуфик у двери и распутала длинный шелковый шарф. Хозяйка отметила для себя тот факт, что платье девушки сшито из лучшего шелка, что темно-золотые, медового оттенка волосы ее уложены в высокую сложную прическу по последней моде, что серьги в ушах ее золотые, а возле глаз нет даже легких морщин, а потому она не просто молода - но юна; едва ли возраст ее больше двадцати лет.

- Я не буду обманывать тебя, гостеприимная госпожа, - мягко улыбнулась девушка, поправляя чеканное ожерелье на своей тонкой шейке. - Мне нужно поговорить с человеком, который находится в этом доме...

- Здесь никого нет! - поспешно возразила Эанэль. - Я в доме одна.

Легкая тень набежала на лицо гостьи, и что-то колючее, недетское мелькнуло в ее глазах.

- Не стоит мне лгать, хозяюшка. Ведь я с тобой откровенна. Отведи меня к человеку, с которым мне нужно переговорить. Или ты хочешь, что бы я искала его сама?

Эанэль всплеснула руками.

- Да откуда же я могу знать, с кем ты хочешь говорить, юная госпожа, если не называешь ты никакого имени?

Гостья звонко рассмеялась, не удосужившись даже прикрыть ладошкой рот, как принято среди людей благовоспитанных.

- Все время я забываю о частностях, прости уж меня! Того, кто мне нужен, зовут Галворн. И, надеюсь, ты не станешь уверять меня, что впервые слышишь это имя, потому что я не поверю тебе в этом случае...

Эанэль сделала вид, что задумалась, а затем отрицательно покачала головой.

- Можешь не верить мне, но я действительно никогда не слышала этого имени. Однако раз уж ты вошла в мой дом, я приглашаю тебя разделить со мной вечернюю трапезу.

Девушка слегка пожала плечами, потом кивнула.

- С благодарностью принимаю твое предложение.

В дверях столовой хозяйка пропустила гостью вперед, а сама остановилась в дверном проеме, загораживая его. Из дальнего полутемного угла комнаты на свет вышел мужчина.

- Похоже, ты был прав, милый, - сказала Эанэль. - Эта шлюшка здесь по наводке жрецов. Она знает твое настоящее имя.

- Как жаль! - вздохнул мужчина, и ладонь его сомкнулась на рукояти кинжала у пояса.

"Еще бы мне не знать твое имя, брат мой! Или ты считаешь, что я страдаю забывчивостью?"

Мужчина отпрянул к столу, судорожно прижав к вискам пальцы.

- Кто ты такая?! Что ты делаешь в моей голове?! Что тебе от меня нужно?!

"Кто я такая? Странный вопрос! Я та, кто слышала твои причитания в подземельях Мордора. Я та, что наблюдала каждый твой шаг, сделанный от Света к Тьме. Я сестра пленившего тебя вастака... И твоя сестра по воле Повелителя Саурона. Быть может, ты хочешь видеть мое Кольцо?"

Долгая тишина, и два взгляда, встретившиеся в пустоте.

Неуверенное:

- Гхаш?..

"Да, это я. Не пугайся того, что слышишь мои мысли. Я также слышу твои. Ты слишком долго оставался в одиночестве, а потому не знаешь о многом из того, что умеем мы, остальные восемь. Ничего, я научу тебя. А сейчас не предложишь ли мне присесть? Я проделала долгий путь, добираясь сюда..."

Мужчина поднимает перевернутый стул и пододвигает его к столу.

- Присаживайся! Я... рад встрече с тобой... сестра.

Эанэль оставляет свой пост у двери и подходит к мужчине.

- Милый, она одна из?..

- Да. Гхаш, познакомься: это моя жена Эанэль, то есть...

- Вдова, - поправляет хозяйка. - Причем дважды.

Девушка приветливо кивает ей.

- А также помощница и верная соратница, - заканчивает она. - Я не ошиблась, Галворн?

- Нет. То есть... Да, это так.

Гхаш переводит на него теплый взгляд лучистых карих глаз.

- Ну, что же ты сам стоишь? Садись! Нам нужно поговорить о многом...

 

- Клянусь тебе, государь, подобной красавицы ты еще не видел! Персик, наливное яблочко! - Тарилон, известный всему Арменелосу, как поставщик лучших девочек к королевскому двору, от избытка чувств аж причмокивает губами. - Юна, неиспорченна! Просто сокровище! На всем Острове ты не найдешь, государь, лучшего товара, поверь мне!

- Ты, кажется, говорил, что она полукровка? - с легкой брезгливостью осведомляется Ар-Фаразон, вкушая по ягодке ранний виноград с золотого блюда.

- О, не волнуйся об этом, государь! Она образована, умна и послушна, словно чистокровная нуменорка, а южная дикость сказывается лишь в темных глазах и томном сладострастии, которого не встретишь среди наших чопорных дам! Поверь, государь, тебе понравится!..

Златоликий приподнимается на локте и сердито отодвигает от себя блюдо с фруктами.

- Постой, постой! Каком еще "томном сладострастии"? Ты же сказал мне, что она невинна!

- Так и есть, государь, так и есть, поверь мне! - усердно кланяется Тарилон. - Но я вижу по ее глазам: ох, и горячая штучка!

Король успокоено откидывается на подушки.

- Ну, хорошо. Приведи ее сегодня вечером. Я посмотрю, в чем обманываешь ты меня на этот раз...

 

Золотоволосая девушка, стоя перед высоким, в человеческий рост, зеркалом, удивленно и чуть смущенно оглядывает себя.

"Я, вообще-то, не особая скромница, но это уж, по-моему, слишком!"

"Что? Я не расслышал..."

"Уши прочисти! Я говорю, что наряд мой чересчур экстравагантен."

"Разве? А мне нравится!"

Девушка рассерженно оборачивается к мужчине, сидящему в кресле у окна, сквозь которое попадают в комнату косые лучи послеполуденного солнца.

"Вот как? А если я расскажу все твоей жене?"

- Ну, зачем же сразу так? - вслух отзывается Галворн и лохматит свою седую шевелюру. - Ты действительно выглядишь очень соблазнительно, и я просто констатировал факт... И если честно, Гхаш, если бы я не любил и уважал Эанэль так, как ныне люблю и уважаю ее, я бы... с радостью за тобой приударил!

"Мало мне Гуртанга с его шуточками, - вздыхает Третья с наигранной обидой, - так и ты туда же! Кажется, я начинаю понимать, почему Повелитель не хотел, чтобы в Девятке были женщины..."

Девушка смотрится в зеркало, подправляет художественных хаос рассыпанных по обнаженным плечам медовых кудрей, еще раз скептически оглядывает свою фигуру с головы до ног, и, подойдя к мужчине, присаживается на подлокотник его кресла.

- Послушай, а ты уверен, что другого способа нет?

Галворн покаянно качает головой.

- Извини, но я в этом теле меньше трех месяцев, и еще не успел завести новые знакомства и возобновить старые, не привлекая к своей персоне излишнего внимания. Тарилон - лучшее, что есть на сегодняшний день в моем списке...

Гхаш задумчиво теребит тонкую, словно паутинка, прозрачную ткань платья, окутавшего ее обнаженное тело дымчатым облаком. Множество позолоченных цепочек крепятся к низкому вырезу платья и широкому атласному поясу, расшитому мелким речным жемчугом. Тяжелые длинные серьги в ушах. Широкие позолоченные браслеты охватывают запястья и предплечья.

"В бесстыдности этих тряпок и украшений есть что-то харадское..."

"Златоликий любит экзотику."

"Что случилось с твоим предыдущим телом? И почему на этот раз ты взял такое... немолодое тело?"

Мужчина поморщился.

"За первое надо благодарить Амандила, советника короля, а второе... Мне казалось, что я вообще не смогу больше воплотиться, но на этот раз обошлось. Хозяином этого тела был дальний потомок моего родного брата. Странно это, но, похоже, что и в таких делах узы крови имеют немалое значение..."

"Это интересно! Надо бы запомнить на будущее..."

И вслух:

- Кем ты представил меня этому работорговцу?

- Тарилону? Я сказал, что тебя привез из колоний молодой офицерик, что я перекупил тебя, а потом понял, что такая девочка, как ты, слишком хороша для старикашки, вроде меня, и решил найти на тебя настоящего ценителя... Я сказал, что ты выросла в колониях и воспитывалась, как знатная барышня, потому что нуменорец, бывший твоим отцом, служил тамошним крупным чиновником и держал твою мать-южанку на содержании...

- В общем, ты создал для меня легенду наследственной куртизанки. Благодарю покорно!

- Так будет лучше, поверь мне! Соблазнительное юное тело - это, конечно, хорошо, но среди знатных господ ценятся разносторонне образованные девочки...

- Разносторонне? - приподнимает левую бровь Гхаш. - Образованные?

Галворн перехватывает в воздухе ее занесенную для шутливой оплеухи ладонь.

- Тебе следует внимательнее следить за своей мимикой! Когда ты улыбаешься так цинично, как вот сейчас, становится трудно поверить, что тебе восемнадцать лет, и большую часть своей жизни ты провела за вышиванием, музицированием и чтением. Последи за собой, ладно?..

Гхаш высвободила руку и встала с подлокотника кресла. Облачко тревоги набежало на ее лицо.

- Я постараюсь.

 

- На этот раз Тарилон не солгал! - отметил Ар-Фаразон, оценивающе разглядывая хрупкую девичью фигурку, тайных мест которой не могло скрыть прозрачное платье. - Иди сюда, малышка!.. Сядь рядом. Ты знаешь, кто я?

- Да, великий государь...

Застенчивый шепот. Девушка прячет лицо.

- Нет-нет, не бойся! Взгляни на меня... Очаровательно! Надо будет завозить к нам дикарок, словно кобылиц, ведь от них рождаются такие миленькие полукровки...

И король рассмеялся, а широкая ладонь его властно легла на бедро девушки.

Гхаш вздрогнула и с трудом подавила желание отшатнуться от неприятного прикосновения.

- О, да ты еще и пуглива?.. И, в самом деле, роскошный подарок!.. Не бойся меня, дитя, я буду ласков...

Девушка ничего не ответила, но покорность и понятливость ее оказались выше всяких похвал.

…Не выйти из роли! Только бы не выйти из роли! Юна, наивна, невинна. Потом: темпераментна, страстна. Послушна, молчалива, скромна. Благоговеет от оказанной ей чести, застенчива... Не выйти из роли! Только бы не выйти из роли!..

 

Гхаш яростно рванула одну из позолоченных цепочек на горловине платья, и тонкая материя затрещала, распуская волокна.

"Все это - для чего?! Он приказывает приводить меня к нему раз в неделю, иногда чаще, трахает и засыпает!.. И какая нам от этого польза?! Я трачу силы, а результатов нет! Это был дерьмовый план, и мне следовало отказаться от него с самого начала!.."

Эанэль подняла голову от шитья.

- Ты знаешь, сколько стоит это платье? - со свойственным ей неизменным спокойствием осведомилась женщина. - И ничего не говори мне о тех деньгах и драгоценностях, что ты привезла с собой. Деньги уже все вышли, и драгоценности проданы. Проявляй хотя бы внешнее уважение моему труду, будь добра!

- Извини, - коротко бросила Гхаш. - Я сама зашью...

Эанэль презрительно фыркнула.

- Зашьет она, как же! В штопаном наряде не появляются перед королем. Снимай, давай, я сама попытаюсь поправить: авось, незаметно будет...

"Может, тебе следовало показать ему, что ты годишься не только для... ну, в общем... но и для умных бесед? - предположил Галворн. - Заинтересовать его не только своим телом, но и... умом?"

Гхаш вскочила на ноги и принялась метаться по гостинной комнате маленького особняка, расположенного на северной окраине Арменелоса. Растрепанные волосы при каждом резком движение плащом взмывали за ее спиной.

"Ты думаешь, я не пыталась?! Пыталась и не однократно! Он не слушает меня и просто смеется!.. Проклятый остров! Я даже убить его не могу, ведь это ничем не поможет Повелителю!.."

Седовласый мужчина некоторое время молчал, озабоченно теребя кончики своих жидких усов.

Потрескивали, прогорая, дрова в камине.

"Послушай, - прервал затянувшееся молчание Галворн. - А ты не пыталась поговорить с Повелителем? Ну, ты ведь рассказывала, что он может слышать нас и разговаривать с нами на любом расстоянии, и никакие стены тут не помеха..."

Гхаш прекратила метания и замерла на месте так резко, что будь пол чуть более скользким, она непременно упала бы.

"Ты прав. Я сама должна была подумать об этом. На самом деле, я думала, но каждый раз прогоняла подобную мысль... И не спрашивай, почему! Я просто... просто не решалась..."

"А теперь?" - настаивал Седьмой.

Долгое время не было ответа. Кажется, сам воздух звенел от напряжения. И, наконец, через силу:

"Я... попытаюсь..."

Эанэль отложила шитье.

- Ну что, умники мои, ужинать-то вы хотите?

- Подожди, жена, - остановил ее Галворн. - Чуть позже...

 

"Властелин мой!.."

Ответ приходит почти мгновенно:

"Итак - Гхаш. Долго же ты не вспоминала обо мне! - знакомые насмешливые интонации. - Я давно чувствую твое присутствие рядом."

"Прости, Господин мой, я..."

Жесткое:

"Ты нарушила мой приказ. Приказы. Оба. Ты оставила Хильмора и вновь взяла себе тело."

Поспешно:

"Я готова понести положенное наказание, Повелитель мой, но сейчас, когда я уже здесь, позволь мне помочь тебе!.."

"С чего ты взяла, что мне нужна твоя помощь?»

"Я..."

"Ждать можно и здесь. Время не течет быстрее или медленнее в зависимости от того места, где ты его проводишь... Впрочем, - смешок, - эта клетушка мне порядком уже надоела! Ты можешь помочь, раз уж пришла."

"Я... хотела бы... спросить тебя, Господин мой, - слова даются с трудом, - что прикажешь ты... мне сделать?"

"Продолжай начатое. Только побольше души вкладывай в работу, - язвительное: - Ты ведь это умеешь!"

Комок встал в горле. Сперло дыхание.

"Ты... знаешь, Повелитель мой?"

"А ты полагала, что нет? - пламя под хрупкой корочкой льда: - Я всегда знаю, что происходит с моей собственностью!"

"Я... Властелин мой, поверь, я..."

Ехидство:

"Только ради меня? Я знаю, можешь не продолжать! Без сомнения это так, а иначе и быть не может... Возвращайся к работе. Мне непереносимо раздражает крысиный писк в этом каземате!.."

"Но, Господин мой, я не знаю, как повлиять на него... Мне не удается..."

"Привлечь его внимание? Надо же, какой разборчивый! Объедки с моего стола ему не нравятся? Ай-ай-ай!.. Впрочем, все это не важно. Тело, я думаю, ты выбрала себе удовлетворительное, а остальное приложится. Докажи ему, что он совершенство, твой бог и единственный смысл твоей жизни. Так, как ты это умеешь..."

"Повелитель мой!.."

"Ты будешь еще меня перебивать?! - трескается лед, яростное пламя прорывается наружу. - Не умножай и без того длинный список твоих проступков!.. Итак, ты сделаешь, как я сказал. Если же обычное твое кокетство не окажет эффекта, вмешайся в его сознание. Но только слегка, осторожно, чтобы не вызвать подозрений окружающих. Ты все поняла?"

"Да, Властелин мой. Я выполню."

"Тогда оставь меня. И возвращайся лишь с результатами!.."

 

Гхаш скорчилась на ковре, хватаясь за горло и за живот, задыхаясь болезненными спазмами и рыданиями. Галворн присел рядом с ней на корточки, мягко взял за плечи, приобнял.

- Ничего, ничего, сейчас пройдет, - успокаивающе повторял он. - Это и я знаю. После разговора с Повелителем всегда так...

...Нет, не всегда. Больно, плохо, но... не так! Но объяснять тебе разницу я не стану...

Спазмы постепенно отпустили тело. Ноющая боль отступила за грань сознания.

Гхаш освободилась из объятий Седьмого и села на ковре, поджав под себя ноги.

- Все хорошо, Галворн. Уже порядок...

- Ты знаешь, что нужно делать?

- Да.

* * *

...Сменяют друг друга сезоны года. Весенней капелью истаяли две зимы, осенней листвой опали три лета...

Арменелос полнится слухами о новой фаворитке Златоликого короля. Чего только не рассказывают о ней!

Живет она во дворце, в лучшие шелка одевает ее Ар-Фаразон, драгоценнейшими изделиями гномов и эльфов украшает ее. Поет она - эльфы бы заслушались, а танцует - что лебедь плывет по водной глади. Прекрасна она, словно солнечный лучик, и надменна, что твоя королева. Плачет в своих покоях Ар-Зимрафель, плачет и молится Валар, а ложе с мужем ее делит безродная самозванка. На приватных обедах сидит она рядом с королем, и улыбкой ее меряет Ар-Фаразон удачу. На официальных пирах не скрывает она себя, и король, не смущаясь, оказывает ей внимание. Просители выстраиваются у ее дверей толпами и несут ей дорогие подарки, чтобы в минуты страсти вливала она в уши короля их горести своими сладкими речами...

Много ли правды в слухах? Кто разберет! Из уст в уста передаются рассказы, и на третьем сплетнике уже не понять, где правда - где ложь.

 

- А Саурон, Черный Враг, какой он? Расскажи мне, возлюбленный государь!

- Оставь! Я не хочу вспоминать о нем...

 

- Государь, свет очей моих, мне столько раз приходилось слышать от придворных твоих рассказы о Жестоком, но ни разу не случалось видеть его при дворе. Ведь он пленник, не так ли? Где он, скажи, огонь жизни моей, мне интересно!

- Лучше иди ко мне! И не будем об этом...

 

- О, великий государь, измучило меня любопытство! Прости верной служанке своей дерзость, но нельзя ли мне одним глазком взглянуть на того, чье зло обезопасила для нас твоя доблесть?

- Нет, дитя. И не проси меня больше!

 

...Бегут недели, сменяются месяцы...

* * *

Белые колонны ротонды, утопающей в зелени. Свежий весенний воздух напоен ароматами первых цветов. На мраморной скамейке в тиши парка сидят двое. Женщина жмется к плечу мужчины, а он задумчиво перебирает пальцами мягкий шелк ее медовых кудрей.

- Возлюбленный государь мой, скажи мне, что тревожит тебя? Грустен ты последние дни, и нет улыбки в очах твоих, когда смотришь ты на меня...

- Милое дитя, не понять тебе моих тревог...

- Что гложет тебя, любовь моя, господин мой? Что мучает? Быть может, я не смогу понять, но я выслушаю тебя и не усомнюсь в силе твоей и благородстве, как поступают изо дня в день советники твои, расстраивая тебя...

Женщина склоняет золотоволосую головку к плечу мужчины.

- Ах, девочка, и в правду, ты единственное мое утешение среди скопища лицемеров и интриганов!.. Ну, слушай... С тех пор, как три года назад побежден и схвачен был мною Враг, и привезен в кандалах в Нуменорэ, нет мне покоя!.. Пытаюсь я забыть его слова, но тщетны попытки! Раз за разом встает перед глазами лицо его, словно я вижу его воочию; раз за разом я слышу голос его так, словно он сейчас стоит предо мной... В гневе и гордости отринул я предложенное им, а теперь... Теперь я думаю, что совершил ошибку. Ведь он, Майя, мог дать мне тайные знания, не доступные смертным и Элдар в равной степени... Я старею, дитя мое...

- Что ты, государь! Ты силен, как никогда!

- Нет, постой! Не надо лести. Я чувствую приближение старости, пусть тело мое еще и не подозревает об этом... Я, Король Людей, величайший из правителей, буду вынужден умереть, как любой подзаборный нищий, коими полны улицы колониальных городов!.. Скажи, справедливо ли это, дитя? За что эльфам даровано бессмертие, а я, победивший общего Врага, лишен этой милости?.. Справедливо ли это, скажи?!

Тяжело дышит мужчина, словно запыхался он от долгого бега. Женщина льнет к нему и ласкается.

- Конечно, нет, счастье очей моих! Это несправедливо!

Мужчина порывисто притягивает к себе женщину и осыпает ее лицо поцелуями.

- Одна ты только и понимаешь меня, милая девочка! Но что делать мне? Как избежать мне Проклятия Смертных?!

Женщина прячет лицо на груди у мужчины. Бешено колотится сердце, мышцы натянуты, словно звонкие струны, но наложница короля пытается не выдать своего волнения.

- О, благородный возлюбленный мой, зачем спрашиваешь ты меня, глупую? Ведь ты сам знаешь ответ...

- А если он откажет мне? - затаенный страх в голосе.

- Кто может отказать тебе, Златоликий?

- Ты права! Если он откажет мне, я найду способ заставить его подчиняться!

...Вовсе не это я имела в виду, но тебе, король, этого знать не нужно...

 

"Властелин мой!.. Я исполнила повеление твое. Не больше пары дней остается ждать тебе..."

"Хорошо. Но ты могла бы быть и более расторопна."

Скрипят на несмазанных петлях железные двери подземной темницы.

 

Ар-Фаразон расправляет тяжелые складки своей алой церемониальной мантии, бросает через плечо:

- Я приказал привести его на сегодняшний пир. Там я и решу дальнейшую его участь!

- Благословен будь, светлый государь мой!..

- Принарядись, девочка, - с этими словами король покидает роскошную спальню своей фаворитки.

Бирюзовая ткань в обивке стен. Золоченые канделябры, полные свечей, по стенам. Огромное, во всю стену, арочное окно, выходящее на парадный фасад дворца. Широкая кровать под белоснежными простынями. Два зеркала в рост. Пуховички, трехногий столик. Четыре двери - одна потайная, из покоев государя, вторая ведет в коридор, третья - в гардеробную, и четвертая - в маленькую гостиную для приемов.

Едва за королем закрывается дверь, женщина стремительно соскакивает с постели, подбегает к столику, на котором стоит миниатюрный золотой колокольчик, и звонит в него.

Ожидание длится не более пары минут, а за тем в комнату прибегают служанки.

- Желаете одеться, госпожа?

- Чуть позже, - наложница короля раздает приказы: - Ты! Приведешь ко мне начальника тюрьмы.

- Но, госпожа...

- Никаких "но"! Я сказала. Далее... Ты! Велишь от моего имени приготовить рубиновые комнаты восточного крыла для принятия гостя. Теперь - ты! Сбегаешь на улицу Малых Монеток и заберешь у портного мужской костюм, который я заказывала ему накануне... Да, и пусть не пытается выманить у тебя денег, ему за все с лихвой заплачено. И, наконец, ты! Велишь с моих слов освободить Лазоревую купальню и разогнать зевак изо всей западной части парка. Всем все понятно? Бегом!

Хлопают створки дверей. Женщина утомленно присаживается на край постели.

"Ну вот, я либо с головой выдала себя, либо... Впрочем, если этот Златорылый дурак спросит, мне найдется, что ответить ему. Он хочет получить благосклонность Майя и одновременно унижает его, выставляя под обозрение сотен глаз после почти трехлетнего заключения? Идиот! Только тот, кто не знает бешеного нрава моего Повелителя, может думать, что он подобное кому-либо спустит!.."

В задумчивости женщина меряет шагами комнату. Внезапный зов отвлекает ее от волнительных мыслей.

"Гхаш!"

"...Галворн? Что случилось? Я давно не слышала тебя..."

"Гхаш, они схватили Эанэль! Ее казнят сегодня, под развязку праздничного пира, в подарок королю!"

"Кто схватил? Кто?!"

Отчаянье в голосе и робкая надежда:

"Жрецы. То есть, я думаю, что жрецы... Ты... поможешь?"

Волнение, неуверенность:

"Я не знаю... Не знаю как! Да и поздно уже. Боюсь, что уже поздно... Почему ты не сообщил мне раньше?.."

Сухие рыдания, похожие на смех:

"Поздно?! О, Эанэль моя!.. Для тебя - поздно?!"

Удаляется голос, тухнут мысли.

"Галворн, постой! Куда ты?.. Что ты собираешься делать?!"

"Оставь меня! Ты ничем не можешь мне помочь!"

"Галворн!.."

Нет единения, оборвана связь.

 

Золото и драгоценные инкрустации каменьев на стенах играют бликами в пламени свечей. Алой тканью драпированы стены под стать кровавой яркости королевского облачения. Пестреют вдоль длинных столов наряды дам и господ. Тонко позвякивает хрусталь встречающихся кубков.

В теплые меха и парчу укутана хрупкая фигурка королевской наложницы. Женщина сидит по левую руку от государя. По правую руку Ар-Фаразона сидит тот, кого Верные менее всего ожидали встретить на праздничном пиру. Темно-синей, почти черный, бархат одежд, завораживающая плавность движений, и высокий красивый голос, который хочется слушать и слушать - слушать, даже не разбирая слов. Восторгом и предвкушением неизведанного светятся глаза короля каждый раз, когда он встречает взгляд Черного Майя. Одобрение, заинтересованность и даже восхищение порой мелькают на лицах советников Златоликого, и лишь один из них хмурится, внимая речам того, кого еще недавно при дворе именовали не иначе, как "Врагом" или "черным оборотнем". Амандил, владетель Андуниэ, переводит встревоженный взгляд с короля своего на золотоволосую женщину, в нарушение всех приличий занимающую на пиру место королевы Мириэль, и успевает поймать в глазах ее искру сладостного торжества, успевает заметить циничный излом ее улыбки, адресованной королю. Но Ар-Фаразон не замечает ничего! Он упоен мгновениями мнимого величия своего и в памяти его звучат еще слова, произнесенные освобожденным из заточения пленником в начале пира: "Я не держу обиды на тебя, великий король, и восхищен я радением твоим о доле Смертных. Восхваляю я мудрость твою, ибо воистину люди достойны бессмертия!.."

Льется вино в прозрачные чаши. Смех, перешептывания и улыбки резвятся среди гостей. Манерно прикрывают рот ладошками придворные дамы, на ушко слушая развратный шепоток соседей-господ. Душен и затхл воздух в огромном зале, но пламя свечей трепещет, словно от ветра.

Резко встает со своего места Амандил, поднимая наполненный кубок. Настороженно следит за отцом глазами Элендил, ощущая смятение чувств его, сожаление и сдерживаемый гнев.

- Высокий государь, да пребудет с тобой благословение Валар! - начинает старик свою речь, и постепенно стихают гости, и неохотно отводит взгляд свой от лица Саурона Златоликий король. - В священный день сей хочу я преподнести тебе, государь, подарок! Трудами племянника моего Серегдила была задержана и приведена на светлый суд опаснейшая еретичка и растлительница душ, не побоявшаяся признать, что почитает Моргота. Покинь же ныне покои дворца, великий король, и укрепи в народе своем веру в благоволение Валар...

На мгновение каменеет лицо Черного Майя, но никто из собравшихся не успевает заметить в нем перемены.

"Что это значит, Гхаш?!"

"Это жена Галворна, Повелитель. Мы узнали слишком поздно... Прости, я ничем не могла ей помочь!"

...Вниз от дворца, по мраморным ступеням шествует процессия, возглавляемая самим Ар-Фаразоном Златоликим, Королем Людей. В молчании, на шаг лишь отставая от правителя Нуменора, следуют юная фаворитка государя и пленник, привезенный легионами три года назад с континентальной суши. За ними идут все остальные придворные.

...Площадь Арменелоса.

Стражники расчищают процессии дорогу сквозь толпу. Все открытое пространство заполнено народом, но люди жмутся к стенам домов.

Столб посредине площади. И вязанки хвороста вкруг него...

Приговоренная стоит у столба, прикрученная веревками к нему, словно может она убежать - словно есть ей, куда бежать и где прятаться. Светло-русые волосы растрепались из пучка на макушке. Порвано, грязью и кровью заляпано скромное малиновое платье. Обрюзгло лицо немолодой уже женщины. Потерянно ищут кого-то в толпе застланные слезами серые глаза…

Торжественную речь произносит Амандил, величественно и благородно звучат последние фразы его, адресованные приговоренной. Жалость и сочувствие в словах его - сожаление о погибшей душе. Молятся, преклонив колени, жрецы, облаченные в белое.

Первым подносит факел Ар-Фаразон к вязанкам костра.

...Лишь на мгновение он замешкался, обернулся к Черному Майя и спросил с кривоватой усмешкой, в последней искре сомнения проверяя лояльность своего пленника:

- Как тебе кажется, давний враг мой и, надеюсь, сегодняшний друг, правильно ли мы поступаем, сжигая эту еретичку?

Поджал губы Амандил, расслышавший вопрос короля, собрался он высказать свое мнение: "Не дело это, спрашивать у слуги Моргота, как следует поступать с прислужницей Проклятого!", но промолчал, разгадав, видимо, игру короля.

Саурон дал ответ немедленно, но были его слова столь туманны, что истолковать их можно было множеством способов:

- Без сомнения, благородный государь, правильным является тот выбор, который подсказывает тебе честь твоя и совесть.

Ар-Фаразон коротко кивнул, как будто бы довольный ответом, и сунул факел в валежник...

Огонь перекидывается на сухие ветки. Жадно ищет пищу язычок пламени - находит и разрастается.

Стискивает ладони, заламывая пальцы, наложница короля, и счастье, что не видит никто смятения женщины, ведь взгляды всех собравшихся прикованы к костру.

"Нет, Гхаш! Не смей!"

"Позволь мне, Повелитель!.."

"Я запрещаю!"

...Одна за другой занимаются вязанки хвороста. Пламя лижет ступни Эанэль, судорогой в путах выгибается тело ее, и окровавлены искусанные губы...

Приземистая фигура немолодого мужчины прорывает кольцо охраняющих костер солдат.

- Она невинна! - вопль, разнесшийся над толпой, слышен до самых дальних рядов собравшихся. - Слышишь ты, Златоликий тиран?! Она невинна! Казни меня! Я - еретик! Она - невинна!..

- А-а-а..? - брови Ар-Фаразона приподнимаются, он делает вопросительный знак рукой в сторону Амандила.

Тот лишь недоуменно пожимает плечами.

...Мужчина карабкается вверх к столбу по прогорающим вязанкам хвороста, и одежда на нем занимается огнем раньше, чем добирается он до вершины и обнимает колени умирающей женщины.

"Назад, Галворн! Я приказываю!" - ударом набата слышит в своем сознании Гхаш голос Повелителя и понимает: он не получит ответа.

...Тлеют, скручиваясь, в огне волосы. По площади тянется запах горелого мяса...

- Эанэль, жена моя! Прости, я не сумел тебя защитить!..

...Столп пламени взмывает к небу, закрывая две фигуры, слившиеся в последнем объятии...

* * *

"Так однако он <Саурон> был хитроумен и сладкоречив, так сильна была его скрытая воля, что и трех лет не прошло, а он уже стал ближайшим тайным советником короля; ибо сладкий мед лести стекал с его языка, и было ему ведомо многое, недоступное еще людям.

<...>

Ныне, владея слухом людей, Саурон хитроумно исказил все, чему учили Валар; говорил он, что в мире на востоке и даже на западе есть множество морей и земель, ждущих завоевания, где лежат втуне несметные сокровища. Если же они и достигнут края мира, за ним лежит лишь Древняя Тьма.

- Из нее же был сотворен мир. Ибо лишь Тьма божественна, и Властелин Ее в силах дарить своим верным слугам новые миры, так что могуществу их не будет предела.

- Кто же Властелин Тьмы? - спросил Ар-Фаразон.

И тогда, запершись вдвоем с королем, Саурон заговорил с ним и солгал, говоря:

- Властелин Тьмы - это тот, чье имя не произносится ныне; ибо Валар обманули вас, представив вместо него Эру, близкий призрак, сотворенный их злодейством, дабы заставить людей служить себе. Истинный повелитель еще возвысится и освободит вас от этого призрака; имя же его Мелькор, Владыка Сущего, Дарующий Свободу, и он даст вам куда больше силы.

Так Ар-Фаразон обратился к почитанию Тьмы и Мелькора, Владыки Ее - вначале тайно, а затем открыто, при подданных своих; и они большей частью последовали за ним.

<...>

Ар-Фаразон, одурманенный и преследуемый тенью смерти - ибо жизнь его шла к концу - внимал Саурону и в сердце своем лелеял мысль о войне с Валар."

"Акаллабет"

 

Гарцует белая в яблоках кобылица под дамским седлом. Легка ей знакомая ноша - хрупкая золотоволосая женщина лет шестидесяти с небольшим, изысканно красивая, как и в дни своей юности, несмотря на легкую сеть морщинок вокруг глаз и блеклость губ, не тронутых кармином. Узкое, ладно пригнанное платье обтягивает тело женщины, словно вторая кожа, и маленькие руки в мягких перчатках мнут удила лошади.

- Не правда ли, красивы рассветы, милорд советник, средь полынных трав и влажного от росы ковыля?

"Почему ты отсылаешь меня, Господин мой? Разве не могу я тебе более быть полезна?"

- Без сомнения так, прекрасная дама. Ваш ум и утонченность вашего стиля объясняют благоволение государя к вам лучше всяких слов!..

"Ты сделала, что от тебя требовалось. Остальное я закончу сам."

Догоняет двух всадников кавалькада придворных, утомительная льстивость которых стремительней ветра.

"Мне возвращаться в Барад-Дур?.. Повелитель?"

Гарцует черногривый жеребец под всадником, облаченным в темный бархат. Узкие руки в перчатках из черной кожи умело придерживают удила коня. Нет напряжения в движениях пальцах. Уверенна и спокойна посадка мужчины в высоком седле.

- Господин советник, вы слышите этот шум?

"Властелин мой, король едва ли захочет отпустить меня..."

- Да, прекрасная госпожа. Собаки загнали дичь.

"Придумай что-нибудь! Даю тебе неделю, чтобы убраться с Острова."

Ар-Фаразон, умчавшийся далеко вперед от основной кавалькады, возвращается теперь и осаживает коня в паре шагов от беседующей парочки.

- Разве лгал я тебе, друг мой, когда говорил, что охота в Хиарнустар отменна?..

Счастливо смеются глаза короля.

 

- Я хочу ехать, возлюбленный мой, свет жизни моей! Ведь ты мне не откажешь?

Искрятся слезы на длинных ресницах.

- А с кем я останусь? - сердито отзывается Златоликий король и в раздражении меряет шагами спальню своей фаворитки. - Кто лучше тебя поймет счастье мое от бесед с Темным? Кто сможет расшифровать мне тайнопись символов, которыми говорит он со мной?..

- Твои советники, любовь моя, умудренные возрастом люди...

Король останавливается и сотрясает ударом кулака хрупкий трехногий столик с цветочной росписью на лакированной крышке.

- Но слепы они, и видят лишь малую толику того, что дает мне Гортхаур!

Женщина, поджав ноги, садится в постели, и закутывается до плеч в белую простыню.

- Позволь мне, свет жизни моей, осуществить давнишнюю свою мечту! Я вернусь очень скоро...

Призывно объятие раскинутых в стороны белоснежных рук. Обнажена высокая, по-детски маленькая грудь. Сладострастно изогнуто тело.

Ар-Фаразон делает стремительный шаг к постели, скидывая с себя ставшей ненужною ткань.

- Ну, почему я не могу ни в чем отказать тебя, ласковое дитя мое?.. Десятки лет, и не встретил я женщины, которая могла бы сравниться с тобой...- он зарывается лицом в сладко пахнущий шелк ее волос. - Езжай. Но возвращайся быстрее! Близится час моего торжества, и я хочу, чтобы в миг триумфа ты была рядом со мной!..

 

Пустынны, темны и глухи коридоры Темного Храма. Сумрак рождает тени. Капители на черном мраморе колонн словно служат желобками для стока крови. И болезненно ярко рвется сквозь прозрачные грани высокого купола звездный свет. Эхом отзываются шаги в ночных переходах, и гаснут они, не набрав полноты звука. Еле колышется язычок пламени лампады.

Одинокая женщина склоняет колени перед алтарем.

- Владыка Тьмы Мелькор, прими благодарную радость сердца моего за удачу, ныне сопутствующую моему Господину. Защити того, кто был Первым-из-твоих-слуг, помоги ему осуществить задуманное. Властелин Тьмы, тебе приношу я...

Долог шепот моления.

Женщина поднимается с колен. Слышен легкий шелест одежд.

...Горе тебе, Эленна!.. А я... почти полюбила тебя...

* * *

Мчится легконогая кобылица от города-порта ... вдоль Изена и дальше, через равнины, сквозь лесную чащу, тайными тропами, взметает серую пыль плата Горгорат.

...Где спутники мои? Спросите - не отвечу. Где легионеры охраны, отборнейшие воины Златоликого короля? Вороны выклевали им глаза, волки терзали их плоть...

За что, почему, Господин мой, ты отослал меня? Чем не угодила я тебе? Чем рассердила?..

Мчится легконогая кобылица. Мерно ударяют подкованные копыта о влажную землю лесов, топчут зеленую поросль пустошей, звенят о черные бугорки застывшей лавы.

 

Никто не останавливает золотоволосую всадницу на легконогой кобыле.

Распахнуты врата четырех стен Барад-Дура. Стучат копыта о булыжники мостовой.

Перед литыми воротами Башни спешивается всадница, и семеро Призраков выходят ей навстречу.

"Приветствую, Третья," - это Моргул.

"Гхаш, я... - секундная заминка, Хильмор ищет слова, затем облегченно: - Я соскучился!"

Гуртанг:

"Где же ты шлялась? Мы тут без тебя просто торчком стояли, сестрица!.."

И Хелеворн:

"С возвращением, сестра!"

"Я за тебя выпью, только вино не отбирай!" - Мор-Ромэн.

Лингул удивленно:

"Кажется, мне и сказать уже нечего? Дай, я тебя обниму, расцелую!.. Кстати, вот и наш новенький!"

Полупоклон Галворна:

"Здравствуй, Гхаш."

* * *

...После двух пенальти, Хильмору удалось засадить мяч в ворота противника.

Пока тренер ободряюще похлопывал подопечных своих по плечам, Гхаш успела шепнуть нападающему:

- Пить хочу, мочи нету!

- Ты что, мамочка, - так же шепотом отозвался Шестой. - Мы же игру завалим, если тела свои напоим, это уж так! Прости...

Гхаш выдала несколько умопомрачительных скачков, свойственных девочкам команды поддержки, и сообщила:

"Ну, я и одна могу напиться, ублюдочек! А не хочешь, так наливай!"

Квадратная челюсть футболиста, тело которого временно занимал Шестой, неодобрительно зашевелилась.

"Ты бешеная совсем стала, Гхаш, как вернулась! Кхамула на тебя нет..."

"Что, сыночек, не нравится?.. Ну так что, пить будете, или мне в алкоголички подаваться?.."

И в этот момент сияние неоновых ламп погасила мгла...

 

"...И разверзлась в море бездна меж Нуменором и Бессмертными Землями, и хлынула в бездну вода, и рев и пена этого потока достигли небес, и мир содрогнулся. И бездна та поглотила весь нуменорский флот, и он сгинул. Король же Ар-Фаразон и смертные витязи, что ступили на землю Амана, были погребены под обрушившимися скалами...

<...>

Эндор же, Дарованная Земля, Царственный Нуменор, Эленна Звезды Эарендила - земля эта погибла. Ибо она оказалась на восточном краю чудовищной расселены, и ее основание рухнуло, и она погрузилась во тьму, и ее нет более.

<...>

Рок этот, нежданный людьми, свершился на тридцать девятый день после отплытия флота. Менельтарма извергла внезапный пламень, и налетел чудовищный вихрь, и земля сотряслась, и небо заколебалось, и горы сдвинулись с места, и Нуменор погрузился в пучину, и с ним все дети его, жены и девы, и горделивые дамы; и все его сады, чертоги, башни и гробницы; все богатства, ткани и драгоценности, все картины, резьбы и статуи, и вся мудрость его - все исчезло навеки..."

"Акаллабет"

 

...Не возвратились, нет. Их вышвырнуло из тел людей Внешний Миров.

Знакомая полутемная комната. Тлеют в камине уголья.

Все восьмеро Улаири что-то говорят, не слушая и перебивая друг друга - лишь несколько мгновений недоумевают, затем удивление переходит в смятение. Стекленеют глаза, в дымке, расплывчатыми контурами узревшие то, что происходит сейчас за сотни миль от Барад-Дура...

Хильмор скорчился на ковре, вцепившись пальцами в мягкий ворс ковра. Лишь он один видит падение Нуменора отчетливо, в деталях и красках.

Мор-Ромэн пытается биться головой об стену, но это плохо получается у него из-за субстанционального различия материй.

Хелеворн кричит в голос, и рука его конвульсно шарит вокруг себя, отыскивая далекий источник жизни.

Гуртанг застыл в столбняке, и только горло его время от времени прихватывает икота.

Моргул бледен, пальцами он мнет виски, и взгляд его устремлен в пространство.

Гхаш стонет, не теряя рассудка, хотя сейчас она хотела бы забытья, и мысли ее мукой бьются о стены разума.

Галворн мечется в поисках острой заточки, которая помогла бы ему покончить с собой, но ни стекло, ни сталь не наносят ему ни малейших ранений.

Лингул спонтанно сорвался на ультразвуковой вопль, и не умолкает, даже дотянувшись до инструмента и механически начав тренькать струнами своей давно заброшенной лютни, теперь вдруг отчего-то попавшейся ему под руку.

И каждый из восьми Кольценосцев слышит отголоски боли девятого, Кхамула, находящегося в Хараде и бессильно наблюдающего свершение неизбежного, как и собратья его в Мордоре.

 

...Дымное марево предгрозового неба. Чист небосклон на западе, и разветвленные молнии бьют на фоне алого заходящего диска...

...Пенятся волны моря. Ветер завывает отголосками бурлящей воды...

...Дрожат колонны Черного Храма...

...Яркими трещинами ломается склон Менельтармы, и гаснут, не возгорев, звезды в синеве вечернего неба...

...Люди бегут по улицам, отшатываясь от рушащихся домов. Нищий ли, смерд, знатный ли господин - не разобрать в вареве лиц. Хаос отчаянья. Проклятия, слетающие с губ...

...Огонь и вода. Буря, отнимающая жизни...

...Черный плащ за плечами. Темные волосы, бьющиеся на ветру. Багряная отрешенность глаз. Насмешка и вызов в последней улыбке...

...Дрожит земля под ногами Черного Майя. Раскалывается купол Храма, и сеточка трещин облепляет беззвездные стены...

 

...Нет, Господин мой, прошу - не надо! Зачем?.. Зачем?! Мы слышим месть твою, но останься с нами!..

"Мы видим месть твою, отец!" - вскидывается Хильмор, и в кулаке его сжато Кольцо Всевластья.

Словно порыв ветра, смыкаются женские пальцы на цепочке Единого Кольца.

Рывок.

Золотая искра, ударившаяся об пол.

"Нет, Хильмор! Если матерью ты называешь меня, то не смей... никогда!.."

 

...Рушится в бездну гора Менельтарма. Черные воды моря смыкаются над ней...

 

"Отец!!!"

"Он вернется, мальчик. Он вернется. Он всегда возвращается... Поверь!.."

Бессильно приваливается призрачная женская фигура к решетке камина. Пьяно пляшут языки пламени, не смея коснуться растрепанных нездешним ветром черных волос.

"...Он вернется... Он всегда возвращается... Он..."

...Вернись, Господин мой!..

 

---

* Очень мне бы хотелось, чтобы читатель обнаружил, где же здесь подвох в речах Саурона - подвох, который можно назвать ложью, лестью или попыткой соблазнить с точки зрения терминалогии и этики "Сильмариллиона", да и просто с точки зрения логики современного нам реалиста тоже! Но пока что, кроме моего мужа, этого не увидел никто из тех, чьи отзывы я читала или слышала на свою работу...

 

6.

Последний Союз

"3320 год В.Э. - Основание Арнора и Гондора. Саурон возвращается в Мордор.

3429 год В. Э. - Саурон нападает на Гондор, захватывает Минас-Итиль и сжигает Белое Дерево. Исилдур спасается по Андуину и отправляется на север к Элендилу. Анарион защищает Минас-Арнор и Осгилиат.

3430 год В. Э. - Заключен Союз Людей и Эльфов.

3431 год В. Э. - Гил-Гэлад и Элендил идут в Имладрис.

3434 год В. Э. - Войска союзников переходят Мглистые Горы. Битва в Дагорладе заканчивается поражением Саурона. Начинается осада Барад-Дура.

3441 год В. Э. - Саурон повержен Элендилом и Гил-Гэладом. Они погибают. Исилдур присваивает Кольцо Всевластья. Саурон исчезает, Девять Призраков уходят в тень."

"Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"

3320 - 3441 годы Второй Эпохи

"...И Саурон, восседая на черном троне посреди Храма, смеялся, услышав боевой клич труб Ар-Фаразона; и вновь рассмеялся он, услышав грохот бури; когда же в третий раз смеялся он своим мыслям, думая о том, как избавясь от Аданов, будет он править миром - в разгаре веселья он был схвачен и вместе с троном и Храмом низвергнут в бездну. Но Саурон не был смертен, и, хотя он лишился облика, в коем содеял столь великое лихо - так что никогда уже не мог являться прекрасным в глазах людей - дух его взмыл из пучины, черным ветром перелетел море и вернулся в Средиземье, в Мордор, бывший его обиталищем."

"Акаллабет"

 

Темное пламя и лед. Осколки ненависти в вязком забытьи непрощенного. Черный смерч, не обредший еще формы, но узнаваемый для тех девяти, что собрались приветствовать возвращение Властелина.

Дрогнул сумрак, скрытый плащами. Клонятся к полу колени, и горчит на губах:

- Слава!

...Повелителя не сложно узнать, но в реальность его трудно поверить. Знакомый лик, знакомое пламя в глазах, но сквозь тело его просвечивает спинка черного трона, и движение воздуха не трогает одежд его или длинных волос.

Усилие воли - Назгулы могут его распознать, - и Саурон предстает перед ними почти таким же, как в пору ту, когда приносились ему клятвы. Почти таким же - и все же иным. Если прежде красота облика Властелина внушала почти священное благоговение тем, кто видел его, теперь же... Трудно передать словами ощущения. Все мелкие детали во внешности Повелителя вроде бы остались теми же, и, все же, он иной. То, что прежде вызывало восхищение, теперь пробуждает лишь трепет. Красота Черного Майя все также совершенна, но рождает в душах тех, кто смотрит на него, лишь удушливый слепящий ужас. Нет звездного света в глазах, есть лишь багровое пламя. Человекоподобный облик с трудом скрывает черный смерч мощи воплощенного Айну, и это видение силы смущает и пугает даже Назгулов, хотя они готовы принять Повелителя своего таким, каков он есть, более, чем кто-либо другой.

"Мы привыкнем," - бормочет, будто бы сам себе Лингул.

"Главное, что он вернулся," - соглашается Кхамул.

Преклоняет колени перед троном Хильмор, и на протянутой ладони возвращает он Господину и отцу своему Кольцо Всевластья.

 

Сумрачны и тихи коридоры Черной Башни. Бесшумно спешат по своим делам слуги, не решаясь нарушить молчание даже кратким шепотом. А эхо, будто бы издеваясь над людьми, хохотом подхватывает любой шорох.

Кажется, будто черная тень вернувшегося Властелина придавила Барад-Дур тоской и страхом. Пустынны некогда шумные галереи Башни. Не слышно песен менестрелей, детского смеха и звонких девичьих голосов. Мрачны лица стражников. Недвижно-затхлым кажется воздух в огромных залах. Факелы, свечи, лампады горят еле-еле и часто гаснут, словно отсырели они или были тяп-ляп изготовлены. Вечная ночь, где не может быть места свету, предъявляет свои права на замок. Черный камень стен дышит незримым жаром, а в просторных коридорах гуляют холодные ветры.

 

С легким скрипом отворяется дверь комнаты. Гхаш поднимается с кресла у камина и откладывает копию древнего свитка, чтением которого она была занята.

- Повелитель мой?

... Тонкое, полупрозрачное лицо: впрочем, не настолько уже эфемерное, каким казалось оно раньше. Знакомая резкость движений, и сардоническая усмешка на губах...

- Я готова, Господин мой.

...Я готова принять наказание, пусть даже действия мои и послужили во благо...

"Ты лишь ускорила процесс, результаты которого должны были сказаться раньше или позже."

"Ты... слышишь?"

"Мысли твои, скрываемые ото всех? Безусловно, да!"

Смятение, стыд в темных озерах глаз.

"Не усложняй неизбежного, Гхаш. Не калечь сопротивлением тело, которое еще может послужить мне..."

...Тонкие, полупрозрачные пальцы касаются хладных висков...

Темный Властелин подхватывает на руки хрупкое тело золотоволосой женщины, медленно оседающее на пол от одного прикосновения его рук.

 

Гхаш не единожды приходилось умирать. Ей были знакомы пепел и тление мира умерших - мира, который Миром в полном смысле этого слова, конечно же, не являлся, а был лишь Путем, по которому проходили все расставшиеся с телом души. Она знала зыбкую серость мира Не-Мертвых - тонкой прослойки всеобщего бытия, незначительного пласта непостижимого мироздания. Но то место, где пришлось ей оказаться сейчас, женщина видела впервые.

...Багряно-оранжевый небосвод. Низко нависшие тучи исхлестаны зигзагами лиловых молний. Каменистая пустошь, поросшая жухлой травой. Причудливые валуны необычных форм. Искрошенные зубья скал, встающие далеко на горизонте. Скелеты высохших деревьев, в гротескной мольбе тянущие голые ветви к невозможному небу. Запах гари и сладковатый привкус разложения в воздухе. Безжизненно, мертво все вокруг. Словно мыльный пузырь нависла куполом над землей прозрачная оболочка, нет-нет да вспыхивающая всеми цветами радуги...

"Где мы?"

"На стыке мира умерших и мира Не-Мертвых, Гхаш. В той сути Пути, что очерчена Тьмой."

"Зачем мы здесь, Повелитель мой?!.. Мне... мне страшно!"

Женщина сама удивляется тому, что сказала, и, тем не менее, она знает: ее слова правдивы.

"Так и должно быть, Гхаш, так и должно быть."

"Но..."

"Лучше молчи!"

Темный Властелин подводит Гхаш к стволу иссохшей ивы, чья кора потемнела от времени, и усаживает женщину у корней дерева. Черты лица его хранят грусть, а в глазах таится отгоревшая нежность.

"Ты... простил меня, Господин мой?"

"Ты была мне полезна, я не могу этого отрицать. Ты сделала больше, чем я мог ожидать от Служанки Кольца или рабыни, истомой своею простертой предо мной..."

"И..."

"Как могу я спустить тебе то, что не позволено никому из подданных моих?"

Звездные блики играют в темных зрачках. Ветер треплет полы черного плаща и темные пряди волос, оттененных рыжиной под светом оранжевого небосклона.

Несмелая надежда улыбки тает на губах, так и не родившись. Клонит женщина к земле черноволосую голову.

"Я понимаю..."

Нет у нее сил, чтобы просить для себя помилования. Да и к чему просить, зная, что получишь отказ?

...Текут разобщенные в круговерти времени мгновения...

Ласково касаются сильные пальцы ладоней Гхаш. Руки Властелина берут ее ладони в свои. Женщина несмело поднимает глаза.

"Только... молю, не сердись на Галворна, Повелитель! Он..."

"Подумай лучше о себе!"

Тонкие пальцы сомкнулись на ободке серебристого, с лиловой вязью Кольца и сдернули его одним стремительным движением.

"...Властелин мой!..."

...Гнилостный запах разлагающихся тел ударяет в ноздри. Отсветы пылающего неба ослепляют болью широко распахнутые глаза. Стремительно приближается земля, и все мелкие камешки на ней видны так, словно объектив вдруг навели на резкость. Раскат грома бьет по ушам. Песок и пыль оседают в гортани...

Стон-вопль перекрывает завывание ветра.

"Ты думала, что его невозможно снять?.. Я могу это."

Распластавшаяся на земле женщина медленным невероятным усилием вскарабкивается на колени, поднимается в полный рост. Неверие, болезненно-чуждая остекленелость в ее взоре:

"Ты... отсылаешь меня, Властелин?.. Но я верно служила тебе!!!..."

На мгновение смягчаются черты лица Черного Майя.

"Я не отсылаю тебя. Я не мог бы, даже если бы мне этого захотелось... Кольца выбрали вас, а не вы Кольца..."

Мгновения раздумья, потом черная фигура взлетает в воздух, без усилия оттолкнувшись от земли, и зависает между затянутым тучами небом и мертвой пустошью.

Дымком истаивает в руке Саурона назгульское Кольцо.

"Найди его и ты вернешься! Купол защищает тебя, и пока ты не выйдешь за его пределы, Кольцо на пальце твоем, и ты остаешься его носительницей... За пределами купола без Кольца ты станешь обычной человеческой душой, расставшейся со своим телом, и ничто не удержит тебя от разложения и ухода за границы Арды. Ищи Кольцо, но не выходи за пределы купола! Таково будет твое наказание..."

Яркое небо рассекает зигзаг молнии. Гхаш невольно щурится от яркого света, и когда она открывает глаза: никого, кроме нее, нет на сумрачной пустоши Некроса.

...Властелин мой, прости, должно быть, я это заслужила...

Гхаш присаживается возле дерева и спиной приваливается к стволу.

...Господин мой, ты ведь знаешь, что лишь любовь к тебе заставила меня нарушить твои приказы... За что же ты так наказываешь меня? Уж лучше бы, как в прошлый раз, только не ЭТО!..

Саможаление, боль и страх. Путаются мысли.

Сколько проходит времени? Минута, час... или намного больше?

Наконец, женщина поднимается на ноги и потерянным взором оглядывает равнину.

...Что делать мне? Как мне искать Кольцо? Ты мог спрятать его где угодно, даже в толще этой горы! Что же, камень прикажешь мне прокопать руками?!.. Это невозможно...

* * *

Галворн ходит мрачным и притихшим не первый день. Мысли его закрыты от Кольценосцев. Недоумевают Назгулы: наказание Повелителя было таким суровым, или что-то иное мучит Еретика?

Нерадостно настроение всех Улаири. Тело Гхаш уже шестой месяц недвижно лежит в своей комнате, уставив в потолок остекленевшие глаза. Служанки и целители поддерживают жизнь в ее теле, но душа молчит, и нет ей возврата. Назгулы не чувствуют присутствия своей сестры ни в одном из миров, что доступны для посещений. Кхамул выбился из сил, пытаясь докричаться до Гхаш, но не получил ответа. Хильмор рискнул спросить у Повелителя о причинах ее отсутствия, но тот лишь коротко взглянул в ответ, и Шестой больше к вопросу не возвращался. Лингул обругал "принца" словами нехорошими за то, что спрашивал он у Властелина не о том, о чем следовало: "Не почему, а где и когда вернется, тупица!"

 

Ширится королевство Изгнанников. В считанные годы возводятся новые твердыни и города. Союз с Элдар и поддержка Гил-Гэлада способствуют процветанию Арнора и Гондора.

Не ведают страха уцелевшие в катаклизме сыновья Эленны: лишь горы Эфел-Дуат отделяют их владения от Мордора. Недовольство растет среди Черных Нуменорцев, и они шлют к Владыке послов: "Сколь долго будем мы отступать перед Верными? Или пришла нам пора искать себе новый дом?"

Густым дымом исходит Роковая Гора, и подземные толчки сотрясают Горгорат все чаще.

По приказу Повелителя Кхамул собирает воинов харадских княжеств под свои знамена.

Кханд не спокоен. Ищут защиты у Темного Властелина от беспокойных соседей вастаки. Мордорским оркам тесно в горах, и голодный вой варгов не смолкает даже днем. Скудна охота в Черной Земле, и тяжело землепашество. Даже людям уже не хватает пищи, и урезаны воинские пайки стражников Барад-Дура.

"Повелитель, еще пара зим, подобных последней, и нам придется столкнуться с голодными бунтами," - в который раз сообщает Моргул.

"Еще не время, - как и прежде в подобных же случаях отзывается Саурон. - Мы не готовы к войне, и они раздавят нас одной лишь своей численностью..."

Ожидание, казалось бы, ставшее привычным, терзает раздражением натянутые струны нервов.

* * *

Семеро Назгулов собрались в тронном зале Барад-Дура и ожидают приказов своего Господина. Фигуры их, закутанные в плащи, не отбрасывают в слабом, дрожащем свете факелов даже зыбкой тени на матово-темную гладь пола.

Голос Владыки Мордора бесстрастен, размерен. Слова падают, как густые тяжелые капли в пустоту глубокого колодца.

"Моргул, начинай мобилизацию среди наших островитян и людей Башни. Даю тебе не больше полугода, чтобы все, я подчеркиваю, ВСЕ совершеннолетние здоровое население было готово к войне. Гуртанг, на тебе орки с волками. Сроки те же. Хелеворн и Мор-Ромэн, позаботьтесь о том, чтобы ваши нынешние ученики и специалисты из предыдущих выпусков могли принести пользу в час, когда появится в них нужда. Хильмор, ты займешься экипировкой и снабжением армии. Особое внимание обрати на лошадей. Мне не понравился приплод, получившийся в результате последней селекции... Галворн, займись переговорами со старейшинами кхазад. Они должны понять свою выгоду... Пусть образумят Дарина Морийского. Я не хочу, чтобы гномы участвовали в грядущей войне. Лингул, твоя задача - отыскать оставшиеся семейства троллей и указать им дорогу к Мордору. Здесь они будут полезны нам, а главное - окажутся в относительной безопасности. Меня волнует это, так как их численность сокращается день ото дня..."

Одна из темных фигур подалась вперед, ближе к трону. Галворн что-то сказал, но его речь была направлена только к Повелителю, и остальные Назгулы не расслышали ничего. Зато ответ Саурона был открыт и абсолютно ясен.

"Я помню о своем обещании, Галворн. Месть будет осуществлена, можешь не сомневаться."

Призрачное лицо Еретика судорожно исказилось, заострились черты.

"Но кто?! Ведь всем ты, Господин наш, дал другие..."

Сгустился багровый сумрак в зале. Если бы оказался здесь в эту минуту живой, он бы решил, что стало трудно дышать.

"Я сказал, Галворн. Ты позволяешь себе усомниться в моем слове?"

Сник Седьмой, опустил взгляд.

"Нет, Властелин, прости. Я просто..."

"Довольно, - остановил его Саурон. - Всем все понятно?.. Идите."

 

...Оранжевое небо. Сполохи лиловых молний...

Сухой ветер кашлем рвет легкие. Колет босые ступни острый щебень.

По унылой равнине бредет женщина в разорванной черной хламиде. Пара шагов, и она опускается на колени, израненными в кровь руками ощупывает землю, пропуская сквозь пальцы мелкие камешки и песок. Растрескались губы, бездумно блуждают глаза.

Взвихряется пыль от земли, спиралью скручивая сумрак. Темный кокон твердеет, формируя высокую мужскую фигуру под однообразно-неизменной яркостью неба.

"Гхаш..."

Женщина даже не поднимает глаз. Шарят по земле, перебирая камешки, пальцы.

- Гхаш!

Женщина медленно, словно бы неохотно поднимает взгляд. Кажется, что реагирует она просто на звук, а вовсе не потому, что узнала свое имя. Пустой, отрешенный взгляд. В глазах не мелькнет узнавание.

Выражение сожаления и чего-то еще, похожего на легкую, от чего-то брезгливую, жалость появляется на лице Саурона. Мгновение - и он оказывается в шаге от женщины. В его руках кольцо из светлого металла с лиловой вязью рун, бегущих по ободку.

"Глупое бедное дитя! То, насколько я переоценивал твои силы, было бы смешно, если бы не казалось грустным..."

Он осторожно надевает Кольцо на ее палец.

 

Гхаш резко села в постели, недоуменно оглядываясь по сторонам.

Белые простыни. Мягкая перина, подушки. Шторы окна раздернуты, и сквозь витражное стекло в комнату попадают лучи восходящего солнца.

Черный плащ проплыл от кресла у камина к кровати, и призрачное худощавое лицо целителя озарила радостная улыбка.

"Ну, наконец-то! Я уж боялся, что этого никогда не случится!"

Гхаш потерла рукой лоб, неуверенная в реальности того, что ее окружало.

"Я... вернулась? И Кольцо?!.."

Она судорожно ощупала руку так, словно эта проверка могла ей что-либо дать, потом облегченно улыбнулась и откинулась на подушки.

"Что такое с твоим Кольцом?" - не понял Хелеворн.

"Все в порядке... Ты дашь мне покушать? Я голодна просто зверски!"

Целитель раздумчиво оглядел свою пациентку.

"Конечно… Сейчас."

 

Еле слышный скрип петель отворяемой двери.

Каждая мелочь знакома Гхаш в небольшой уютной комнате - знакома и чужда одновременно. Здесь ничего не меняется сотнями лет.

...Сколько же времени прошло с тех пор, как я входила сюда желанной гостьей?..

- Много. Даже по моей мерке, много.

Женщина склоняется в почтительном поклоне.

- Прости, Господин, я забываю, что ты слышишь меня...

Саурон оборачивается к ней через плечо и облокачивается о спинку кресла.

- Это не так уж важно, поверь. Твои суждения порой бывают очень забавны.

Гхаш клонится еще ниже, хотя кажется, что это уже невозможно.

- Поднимись. Я хочу говорить с тобой.

Она выпрямляется и застывает, не смея, однако, поднять на Повелителя глаз.

- Сначала о том, что было... Я никогда не боялся признавать свои ошибки, Гхаш, и потому знаю теперь абсолютно точно, что переоценивал тебя, ожидая от тебя больших ума, мудрости и духовной силы, чем дано тебе было от рождения. Я назначил тебе наказание, непреодолимое для тебя. Это моя ошибка, и мне грустно было осознать ее. К сожалению, я не могу изменить уже сделанного, и потому смерть нынешнего твоего тела вернет тебя к условиям испытания, которое я временно прервал... Теперь о насущном. Ты, конечно, помнишь жену Галворна, сожженную на костре в Нуменорэ? Не отвечай. Ее кровь требует отмщения, Галворн прав в этом. Имя человека, погубившего ее - Серегдил, и в настоящее время он проживает в Осгилиате. Ты поедешь за ним и привезешь его сюда. Способ, которым ты сделаешь это, меня не интересует. Только помни, что он бывал при дворе Ар-Фаразона и может узнать тебя...

Гхаш сделала попытку склониться в новом поклоне. Саурон остановил ее движением руки.

- Теперь иди. И, - он немного помолчал, - не думай, что я сержусь на тебя. Душевные терзания делают тебя слабой. Более того, мне - не нужной.

* * *

Бледно-розовое платье, затканное золотым шитьем по подолу, выгодно оттеняет цвет кожи. Темные глаза контрастируют с медовым золотом волос. Пухлые губы чуть разомкнуты в улыбке и обнажают молочную белизну маленьких крепких зубок. Хрупкая невысокая фигурка девочки-подростка. Миниатюрная ручка стягивает у горла прозрачную ткань накидки, ведь глубокий вырез платья ничуть не скрывает по-девичьи высокой груди.

- Не может быть! Благородная госпожа, вы ли это? Радостно видеть мне соотечественницу в тяжелую пору сию, когда нет отдохновения душе от воспоминаний о горе!..

Смущенный взгляд из-под ресниц.

- Я рада нашей встрече, лорд Серегдил.

 

- Позволь мне поднять этот кубок за твою красоту, светлая госпожа моя!

- Мне лестно внимание, лорд Серегдил, но, право же, я его недостойна...

Пламя свечей отражается от золота чеканных кубков.

 

- Послушай меня, дядюшка! Это, конечно, твое личное дело, но весь город уже говорит о тебе... По приезде я только об этом и слышу! Она же в матери тебе годится, пусть и мало изменили ее годы... Красива, нет спору, но ты вспомни, откуда вышла она, кем была и чья в ней кровь!

- Ты прав, Анарион. Не твое это дело!

- Ну, как знаешь...

Распахнуто окно. Колышутся от дуновения свежего ветерка легкие занавески.

 

- А что, прекрасная госпожа моя, не окажешь ли ты мне честь прокатиться со мною верхом завтра по утру?

Искренней радостью сверкнули глубокие темные глаза.

- О, светлый господин мой, прогулка такая мне будет очень приятна!

 

Бок о бок мчатся всадник и всадница через поля. Топчут свежую поросль, подминают ковыль конские копыта.

Крик на скаку:

- Не пора ли повернуть назад, госпожа моя? Впереди вражеские земли!

Растрепались золотые кудри, выбившись прядями из высокой прически. Всадница смеется на скаку и весело машет рукой своему спутнику.

- Вот до того леска, наперегонки! А потом обратно!

И пускает лошадь в галоп. Лишь доля секунды - сомнение. Мужчина понукает коня и устремляется вслед за женщиной.

Нет, не догнать! Хороша наездница!

...Въезжая под сень древесных крон, Серегдил придерживает коня. Следы подков лошади его спутницы отчетливо видны на примятой траве, но на всякий случай мужчина окликает ее.

- Я здесь, господин мой! Спеши! - отзывается невдалеке звонкий голосок, и Серегдил вновь пришпоривает коня.

 

Небольшая полянка в круге дубов, тополей и кленов. Кузнечики стрекочут в траве. Запах древесной смолы щекочет ноздри. Пряно благоухает цветущий чабрец.

Золотоволосая женщина стоит возле своей лошади, и алое платье ее выделяется ярким пятном среди зелени леса.

Мужчина спешивается у края поляны.

- Куда же ты убежала, светлая госпожа моя? - спрашивает он, приближаясь, с ласковой укоризной.

Женщина оборачивается. Смеются в лицо Серегдилу ее карие глаза.

- У меня здесь назначена встреча, светлый господин мой, - отвечает она.

В голосе ее слышен намек на издевку, а общеупотребимое обращение звучит, словно передразнивание, но мужчина не обращает на это внимания и подходит ближе.

- С кем может быть встреча у тебя, возлюбленная госпожа моя, в этом глухом месте? И почему ты ничего мне не говорила об этом? Ты, должно быть, шутишь надо мной!

Лицо мужчины несдержанно отражает надежду и предвкушение: вот сейчас он познает, наконец, запретный плод, добытый в результате длительных ухаживаний.

Заливисто хохочет женщина, и словно в ответ на ее смех выступают из сумрака леса на поляну три фигуры, закутанные в черное. Холодом веет от них в жаркий полдень. Пусты рукава плащей и мгла под глубокими капюшонами.

Не подавив невольного вскрика, пятится к краю поляны Серегдил - туда, где оставил он своего коня. Но со смехом подбегает к нему женщина, хватает за запястье и тянет к себе, не давая ступить ни шагу.

- Куда же ты, возлюбленный господин мой? Постой, я представлю тебе своих братьев!

А конь за спиной дунадана ржет, поднимается на дыбы и мчится прочь, не разбирая тропы.

- Братьев своих? - минул первый испуг, и рука Серегдила тянется к эфесу меча. - Кем же был отец твой, если породил он подобную нечисть?!

Залом запястья. Рывок. Дунадан отшвыривает женщину, и она падает на траву.

Плавно, словно плывя по воздуху, придвигаются ближе черные фигуры. Скрежет стали. Три обнаженных меча тускло мерцают.

Женщина садится в траве и, тихонько постанывая, трет левой ладонью правую руку.

- Эй, Хелеворн! Оставь ты его, Галворн с Гуртангом сами разберутся, слышишь? Этот гад мне, по-моему, руку вывихнул!.. Да иди ты сюда, говорю! Еретик теперь с этим парнем не меньше пары месяцев будет развлекаться, точно!.. Ты, вообще, целитель или кто? Мне больно!

* * *

"Час настал," - сказал Владыка Мордора.

Воинство Черной Земли двинулось на Гондор. Орки и варги, черные нуменорцы и вастаки, элитные отряды Барад-Дура, союзные гномы, не первый век торговавшие с Мордором и видящие в процветании его свою прибыль, а также авангард армии харадрим, приведенный Кхамулом с юга, выступили через Кирит-Горгор на запад. Все девять Назгулов вели объединенное воинство, Моргул возглавлял его.

Черной волной прокатилось войско по приграничным землям, выжигая деревни и села, и дошло до крепости Минас-Итиль, которую можно было в то время называть столицей Гондора, ибо росток Белого Дерева прижился на ее земле. Когда Минас-Итиль пал, не топором и не мечом было уничтожено растение, служившее символом сплоченности дунадан на континенте. Черными заклятиями Смерти уничтожил Белое Дерево Моргул, Первый из Кольценосцев. Оставив в захваченной крепости надежный гарнизон, он повел затем свое воинство дальше - к Осгилиату, который уже был взят в осаду авангардом армии Темного Властелина.

Кхамул, предводительствовавший авангардом, обещал, что осада не затянется надолго, но бОльшие надежды возлагал на прямой штурм и ожидал лишь приказа Повелителя Саурона.

 

Гхаш оставила свое мертвое тело под стенами Минас-Итиль. Стрела, выпущенная со стен крепости, сразила ее. Памятуя об обещании Повелителя, Гхаш не ожидала, что ей доведется увидеть падение Осгилиата.

 

...Пламенеющее небо разорвано вспышками молний. Шквальные порывы ветра взметают пыль и песок. Утробным стоном звучит скрип ветвей иссохших деревьев. Гротескным безумием высятся каменные валуны. Холодно, и одновременно бросает в пот женщину, одиноко застывшую среди мертвенно пустынной равнины.

...За что мне все это?! Я должна быть там, вместе с братьями! А не здесь!.. не здесь...

Прозрачный, время от времени вспыхивающий радужными бликами, купол находится всего в нескольких шагах. Бездумным порывом женщина устремляется к нему и замирает, не добежав пары шагов.

...Повелитель сказал, что если я пересеку его... Но я должна! Какой еще у меня есть выход?! Искать Кольцо?.. В этой пустыне я буду искать его до скончания мира... Или пока не сойду с ума!..

Пара шагов, и женщина останавливается у Грани Миров.

За куполом виден знакомый ландшафт: пыль и песок на голой пустоши, далекие горы, корявые остовы деревьев. Только вот небо над равниной за куполом густо-черное, беззвездное. Маревом застыл воздух, нет и ветерка. Блеклые тени умерших бесцельно снуют от дерева к камню, от камня к ложу высохшей реки, а оттуда к горам, и вновь по пустому пространству.

...Я должна! Я попробую!..

Она уже готова сделать шаг, но внезапно внимание ее привлекает лиловый отблеск, сверкнувший шагах в пятидесяти справа, у самой стены купола. Так и не переступив за Грань, женщина бросается бегом - туда, где сверкнула искорка.

...Неужели?!.. Неужели все так просто? Неужели, это оно?..

Запыхавшаяся, она останавливается, глазами обшаривает землю.

...Нет... Ничего нет! Мне показалось?.. Но я же видела!..

Один единственный взгляд брошен за прозрачно-радужную стену.

Узкое кольцо из светлого металла, призывно играющее лиловой вязью по ободку, лежит в паре-тройке шагов за куполом, на невысоком камушке, покрытым бурым, давно истлевшим мхом.

...Как же так? Что же это?.. Повелитель ведь говорил, что мне нельзя выходить за грань купола... Он сказал так, сам положив Кольцо там, где мне до него не добраться? Зачем?..

Догадка приходит вспышкой прозрения.

Перво-наперво женщина отстегивает от пояса меч, но он слишком короток для того, чтобы использовать его, не высовывая за купол руку. Тогда она бросается к ближайшему дереву и мечом начинает обрубать его сухие ветки. Набрав охапку хвороста, Гхаш возвращается к куполу.

Первая попытка оказывается неудачна: все ветки, каждая по отдельности, слишком коротки, чтобы можно было дотянуться до Кольца.

...Ну, это совсем уж просто! Право же, какой я, оказывается, была дурой!..

Женщина развязывает черную ленту, стягивавшую ее тяжелые золотые кудри, когда она последний раз была живой. Лентой она надежно связывает между собой две ветки.

 

Радость рвется наружу безмолвным криком, адресованным всем и каждому, кто может Гхаш слышать:

"Я вернулась!"

Повелитель отзывается первым, насмешливо и чуть ласково:

"Надо же, какая скорость!"

Потом Хильмор:

"Привет, мамочка, ты поспела в самое время! Через пару часов начнется штурм..."

И Кхамул:

"Рад слышать тебя, сестренка! Давай-ка к нам, поскорее!"

* * *

...Потрепанное боями воинство Мордора отступало с завоеванных земель милю за милей, теснимое объединенной армией людей и эльфов, к Дагорлад.

Битва на Ратном Поле, у самых врат Черной Земли, не принесла победы отступающим. Серые мхи побурели от крови, и вороны с клекотом кружили над хаосом битвы, предвкушая пиршество.

Ничтожная часть воинства, ушедшего пять лет назад на запад, вернулось к воротам Барад-Дура. На сутки лишь распахнулись ворота города, чтобы принять беглецов. Распахнулись - и захлопнулись, чтобы оставаться запертыми в течение семи лет.

От Дагорлад и до восточных рубежей Мордора прошла победоносная армия Последнего Союза. Кровью за кровь платили эльфы и дунаданы, как повелось испокон веков. Кострами, свет которых не могло затмить даже солнце, пылали фермы, имения и города, и не было пощады тем, кто не успел вовремя укрыться за стенами единственной уцелевшей крепости. В осаду был взят Барад-Дур, и разноцветными шатрами украсилась стылая лава плато Горгорат...

 

Голод косил защитников Барад-Дура нещадно. В первый год мордорцы еще ждали: вот подойдет армия союзного Харада, и... Потом ждать перестали: прошел слух, что Владыка послал харадрим приказ повернуть назад - все равно противостоять объединенным силам дунадан и эльфов они не смогут, так зачем бессмысленно помирать? Надежда поддерживает силу духа, а если нет ее - держаться не за что. Второй год осады унес больше трети населения города. А потом... медленнее. Притерпелись, что ли?

Опустели улицы Барад-Дура. Не слышно стало детских голосов и старческого шепота: самые слабые уходят первыми. Ранняя старость обезобразила лица женщин. Мужчины научились довольствоваться малым и по необходимости подменять пищу сном, и от того сменялись караулы на стенах крепости очень часто. Но караулы еще стояли, хотя бесстрашие обреченных защищало их от эльфийских стрел не лучше прежней ярости.

 

"Я иду к Саммат-Наур, - сообщил Повелитель Девяти Кольценосцам, и все они, хотя и находились в разных местах и занимались каждый назначенным ему делом, откликнулись мгновенно. - Найдите мне человека помоложе. Подростка. Лучше бы, ребенка. Молодую кровь."

Гхаш выпустила последнюю стрелу из колчана, но рука ее дрогнула, и стрела ушла мимо цели.

"Повелитель, ты... ты хочешь применить Кольцо?!"

"Нет! - яростно: - Для этого мне не нужно было бы никуда ходить!"

С шипением остывает раскаленный металл в воде. Хильмор отвлекся, и заготовка меча, который он ковал самолично, так как кузнецы в крепости не справлялись с назначенной им работой, выскользнула из захвата щипцов.

"Отец!.. Господин мой, ты идешь... один?"

"С человеком, которого вы для меня найдете. И довольно вопросов!"

"Властелин, это неразумно, - вмешался Моргул. - Две предыдущие наши вылазки были замечены осаждающими прежде, чем им был нанесен хоть сколько-нибудь существенный урон..."

"Но новый ход еще не использовался?" - скорее утверждение, чем вопрос.

"Нет, Повелитель. Он был закончен только вчера к вечеру."

"Я пройду им."

"Учитель, не надо! - звонко врывается Лингул. - Это слишком опасно!"

"Позволь нам пойти с тобой!" - не умолкает Хильмор.

"Нет! Барад-Дур нуждается в охране."

"Но, Господин наш, Повелитель, что ты собираешься там делать? - осмеливается спросить Гхаш. - Ты не можешь рисковать собой!"

"Я сказал: довольно!.. Кто-нибудь из вас, слуги, собирается выполнять мой приказ, или мне придется ожидать вечно?!"

Слабый, пока предупреждающий, удар боли. Гхаш потирает висок.

"Я уже! Я, кажется, нашел, Властелин мой! - встревает Мор-Ромэн, молчавший до этого. - Я сразу искал, поверь, не то, что эти оболтусы!.."

"Кто?"

"Мальчик лет тринадцати. Он только что сменился с караула..."

"Подойдет. Приведи его ко мне. Быстро!"

 

Густая тьма, в которой нет и движения. Давно уже не зажигались факелы между колонн тронного зала.

"Властелин ушел," - констатирует свершившееся Галворн.

"Один! - поджимает губы Лингул. - Это просто невозможно! Как мы можем защищать его, если он сам нам этого не позволяет?"

Мор-Ромэн теребит край черного плаща, вглядываясь в будущее:

"Он что-то решил. Что-то важное. Я вижу вариации реальности... Не-е-ет!.."

Провидец взвыл в голос, а после закашлялся.

"Что? - вскидывается Хелеворн. - Что ты увидел?"

Пророк с трудом восстанавливает спокойствие: точнее безуспешно пытается спрятать свое волнение от тех, кто делит с ним даже мимолетные эмоции. Он не хочет говорить о том, что вспышкой донесло до него предвидение, но он не может и молчать.

"...Самое худшее. Лучше не говорить об этом. Есть множество других исходов..."

Все понятно без слов. Ни у кого нет жалания уточнять частности.

"Я чувствую, что мы не должны были отпускать Повелителя одного, пусть это даже и означало бы нарушение его приказа!" - высказывается Кхамул.

"Что может причинить ему вред? - усмехается Гуртанг. - Он же Майя! Он же..."

Лингул перебивает его на полуслове, не скрывая своего возмущения:

"Дурак ты, харадец! Он с таким трудом создал себе новое тело... Как ты не понимаешь, что оно - смертно!"

"Один... Он ушел один! - потеряно бормочем Галворн. - Зачем? Почему он нам не позволил...?! Я никогда себе не прощу, если..."

"Он ушел не один, - тихо вмешивается Гхаш. - Где Хильмор, по-вашему?"

Кхамул даже не пытается скрыть своего удивления:

"Ты что, сестричка, всерьез думаешь... что он вселился в того мальчишку?"

Гхаш не отвечает ничего. Ее взгляд встречается с глазами Моргула, который так и не высказал своего мнения.

 

Разламывающей болью ударяет в виски:

"Уходите! У меня нет времени!.. Уходите немедленно, оставьте Барад-Дур, он долго не продержится... Я приказываю уходить и ждать моего возвращения! Уходите немедленно!"

За рваными фразами отчетливо встает видение: Властелин с мечом в руке стоит против воинов в сияющих доспехах - полководцев армии Последнего Союза. Лицо Повелителя застыло восковой маской, недвижны черты - только багровое пламя бушует в темных глазах, только треплет ветер длинные волосы, только Кольцо Всевластья искрится проступающей вязью, и камни двух эльфийских Колец будто бы подмигивают ему в ответ - недобро подмигивают. Смятение и страх - не за себя - на бледном худом лице мальчишки-подростка, судорожно стискивающего рукоять короткого меча. Дымится Роковая Гора, исходя жаром. Подземные толчки сотрясают землю.

Один молчит, но семь голосов одновременно восклицают неслышным обычному уху хором.

Хелеворн:

"Что... что происходит?"

Галворн потеряно:

"Не может быть!.. Я говорил, я же говорил..."

Лингул отчаянно:

"Учитель, Господин мой!.. Великая Тьма, почему?!.."

Гуртанг коротко:

"Сволочи! Всем скопом на одного!" - и дальше непечатно.

Гхаш стоном:

"Любовь моя... Властелин мой... Повелитель!.."

Кхамул яростно:

"Мы должны идти к нему! Сейчас же!"

Мор-Ромэн шепотом:

"Худшая из реальностей..."

И вдруг нежданный ответ далеким отголоском:

"Прости, отец, я не сумел!.."

Крушащие разум блики страдания того, кто, потеряв свое тело, ушел на Путь.

Холодное спокойствие Моргула, словно и не коснулся его вихрь страстей, пронесшийся под сводами темного зала:

"У нас есть приказ. Мы уходим."

 

"...Саурон принужден был сам выйти на бой; он сражался в поединке с Гил-Гэладом и Элендилом, и оба они погибли; и когда пал Элендил, меч его переломился под ним. Но и Саурон был повергнут, и Исилдур обломком Нарсила отрубил с руки Врага палец с Кольцом Всевластья, и взял это кольцо себе. Так Саурон на время был покорен, и покинул свое тело, и дух его бежал прочь и сокрылся в дебрях; долго еще после того не обретал он зримого облика."

"О Кольцах Власти и Третьей Эпохе"

 

Чувство, накрывшее восьмерых Кольценосцев, как волна, было сродни физической боли. Удушье. Исчезли все ощущения. Мир распался перед глазами многоцветием красок, дробным крошевом форм. Оглушала всеобъемлющая тишь, лишенная даже шорохов...

Это длилось не больше мгновения, но Назгулам не нужно было объяснений для того, чтобы знать, что именно произошло.

 

Накрапывает мелкий дождичек. Шагом плетутся украденные у зазевавшего арьергарда вражеской армии кони. Кажется, что сами идут они, и пусты их седла от всадников.

"Что будем мы делать, братья мои?"

"Не надо вопросов, Третья... Привал! - Моргул натягивает удила своего коня. - Мы будем ждать возвращения Повелителя, как он приказал нам. Ждать и готовиться к его встрече."

 

7.

Одиночество

"490 год Т.Э. - Первое вторжение вастаков.

1050 год Т. Э. - Тень покрывает Зеленолесье, и оно получает название Лихолесье <Чернолесье>.

1100 год Т. Э. - Мудрые узнают, что злая сила укрепляет Дол-Гулдур. Думают, что это один из Назгулов.

Около 1300 года Т. Э. - Вновь появляются лиходейские твари. В Мглистых горах множатся орки и нападают на гномов. Снова появляются Назгулы, их предводитель приходит в Ангмар.

1409 год Т. Э. - Король-Чародей вторгается в Арнор. Гибель Арвелега I. Форност и Тирн Гортад защищаются. Крепость на Амон-Сул разрушена.

1634 год Т. Э. - Пираты Умбара разоряют Пеларгир и убивают короля Минардила.

1636 год Т.Э. - Великий Недуг опустошает Гондор. Смерть короля Телемнара и его детей. В Минас-Арноре умирает Белое Дерево. Недуг захватывает северные и западные области, население вымирает.

1640 год Т. Э. - Руины Мордора больше не охраняются.

1851 год Т. Э. - Первые нападения кочевников на Гондор.

1944 год Т. Э. - Арведуи притязает на корону Гондора.

1945 год Т. Э. - На престол вступает Эарнил II.

1974 год Т. Э. - Конец Северного Княжества. Король-Чародей опустошает Архедан и захватывает Форност.

1975 год Т. Э. - Арведуи тонет в Форохельском Заливе. Палантиры Аннуминаса и Амон-Сул утрачены. Эарнур приводит флот в Линдон. Король-Чародей разбит в битве при Форносте. На севере его больше нет."

"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи."

1 - 1979 годы Третьей Эпохи

Табачный дым тяжелым облаком висит под потолком просторного зала таверны "Два оленя". Тихо переговариваются между собой завсегдатаи из соседней деревни, потягивая из кружек пиво. Стынут в глиняных тарелках на дощатых столах тушеные овощи с мясом - обычная еда, которую можно найти в любой придорожной харчевне вдоль Королевского Тракта. Хозяин таверны, плотно сбитый бородатый мужчина, сидит за стойкой, неспешно покуривая трубочку. Жена его ушла из гостевой комнаты в мансарду, укладывать детей стать. У столов и на кухне хлопочет служанка - высокая, тощая, словно жердь, женщина, некрасивая, смуглая и темноволосая харадка, нанятая в харчевню четыре зимы назад.

Внезапно распахивается входная дверь, и порыв ветра заметает снег на порог. Кружатся, тая в теплом воздухе, снежинки. Дверь захлопывает изнутри сильная рука мужчины, вошедшего внутрь.

"Дунаданский лорд, - с одного взгляда определяет хозяин таверны и поднимается за стойкой, чтобы приветствовать нового гостя. - Из разорившихся. С такого много прибыли не получишь, одни неприятности..."

Мужчина отряхивает снег с глухого плаща неопределенного цвета, откидывает капюшон. Белокож, сероглаз, темноволос - ничего особенного, каждый второй потомок нуменорцев подошел бы под это описание. Внимание в пришельце привлекает только одно - озлобленный взгляд, так и ищущий, на ком бы сорвать раздражение.

- Вина и еды, трактирщик! - густой бас без усилия перекрывает гомон голосов в зале; десятки глаз обращаются в сторону нового гостя.

Он неприятно осклабливается на заинтересованные взгляды собравшихся и, заприметив пустующий стол в дальнем углу зала, начинает пробираться туда.

- Не изволь беспокоиться, благородный господин! - уверяет пришельца хозяин таверны, кланяясь из-за стойки. - Вкуснейший ужин, какого не встретишь и на королевских обедах! Отменное вино! Все будет тебе немедленно предоставлено.

И хозяин шикает на служанку: поторопись, не видишь что ли, клиент нынче пошел нервный? Та устало отирает пот с разгоряченного лба и убегает в кухню, гремя пустыми кружками на подносе.

Дунадан снимает подбитый куцым мехом плащ, присаживается и раскуривает трубочку, с недобрым прищуром озирая таверну.

"Ох, будет сегодня драка! - мучается предчувствием добродушный хозяин. - Только ведь и ищет бродяжник этот, на ком бы зло сорвать... Видно насолил ему кто-то шибко!"

Из кухни выбегает служанка, несущая на подносе горячую похлебку, второе и кувшин вина с кружкой. Умело протискивается она между столами, направляясь к дунадану.

- Ваша еда, господин, - бормочет она на плохом Вестроне, бухая тяжелый поднос на стол перед странником.

Несколько мгновений тот рассматривает пищу в тарелках, и лицо его медленно багровеет.

- И это мне, потомку Эарендила, ты, черномордая мразь, предлагаешь есть свинячью бурду?!

"Как же, как же! - думает между тем хозяин. - Все вы теперь заделались потомками Эарендила, и родственники у вас, уж конечно, королевских кровей!.."

- Это что?! - дунадан цепко ухватывает за длинные патлы служанку и притягивает ее лицо к своему: - Что ты принесла мне, сука?! Помои и шкварки одни! Я разве этого требовал?!

Хозяин харчевни смущенно отводит взгляд от этой сцены: он-то знает, что служанка не виновата - никто не ждал новых посетителей в вечернюю зимнюю пору, когда темнеет рано, и завывает метель, а потому на дне кухонного котла плескались лишь остатки пригоревшего супа, и не единожды разогретые овощи успели пережариться.

Южанка панически дергает головой, пытаясь вырваться, и на ее тяжелом лошадином лице появляется выражение тупого испуга.

- Пусти, добрый господин! - молит она, картавя Вестрон. - Щас новое налью... Пусти!

Дунадан отшвыривает от себя женщину, и она больно ударяется об угол соседнего стола, потом с трудом, кряхтя и постанывая, взбирается на ноги.

Среди части завсегдатаев слышны смешки, но иные лица нахмурены. Первые принадлежат тем, кто невзлюбил болезную умом, некрасивую харадку с первого дня ее появления в таверне, или тем, кто неоднократно подкатывался к южанке с небезызвестными намерениями, ожидая встретить благодарное согласие в той, на которую не позарится ни один мужчина, будь он в здравом уме и трезвой памяти, но получал лишь от ворот поворот. Вторые отражали распространенное мнение: "Служаночка-то, хоть и убогая, но своя. Прижилась. А вот кто ты, господин хороший, мы и слыхом не слыхивали! Чё глотку-то разеваешь на тех, кто не в твоем ведомстве?"

Оправляя тусклое, заляпанное жиром, стиранное-перестиранное и штопаное-перештопаное платье, служанка неуверенно подбирается к столику, чтобы забрать поднос. Но взгляд дунадана, слышавшего и смешки, и перешептывания, уже остекленел под напором несдерживаемого гнева. Вскакивает он на ноги, вновь перехватывает рукой растрепавшиеся из засаленных кос темные пряди волос служанки и за волосы тащит женщину к столу.

- Новое нальешь, тварь?! Сначала ты сама у меня эту блевотину скушаешь!

И он окунает ее лицом в тарелку с похлебкой, а потом рывком - в миску с овощами и мясом.

Гул голосов нарастает в зале: большинство посетителей возмущено, и лишь не больше десятка человек издают подбадривающие выкрики.

Хозяин таверны откладывает трубку и поднимается в полный рост, нашаривая под стойкой тугой лук, который верно служил еще его деду. Происходящее сейчас превышает все пьяные безобразия, которые когда-либо случались в "Двух оленях". Лапаешь служанку? Лапай! Никто тебе и слова не скажет. Шпыняешь ее словами, для женских ушей не предназначенными? Твое дело! Кружки, тарелки бьешь? Пожалуйста! Только вот за ущерб заплатить придется... Но такое?.. Нет, такого безобразия в придорожном трактире никогда (или просто, давно?) не случалось! Чем тебе служанка-то виновата, бла-а-родный? Что ты к женщине беззащитной привязался?..

Хозяин таверны не успел достать из-под стойки лук. И женщина оказалась отнюдь не беззащитной. Того, что сделала убогая, некрасивая, необразованная, но давно знакомая всем и каждому в окрестностях харчевни служанка, не мог ожидать никто из посетителей.

Едва лицо ее увязло в тарелке с подгорелыми овощами, женщина рванулась, оставляя в пальцах дунадана клок своих волос, извернулась со стремительностью кошки, и, обойдя мужчину откуда-то сбоку, поймала его шею крепким захватом, так что не мог он даже дернуться без опасности удушения, а потом перебросила его через себя, шмякнув об стену таверны.

Стих гул голосов в зале. Потрясение заморозило на миг мимику лиц.

Дунадан поднялся с трудом, тряся очумелой головой, словно бык, и одновременно доставая из ножен длинный меч с плоской гардой работы немастерской, но добротно сделанной.

- Никакой крови в моем доме! - заорал пришедший в себя хозяин.

Но женщина лишь расхохоталась, как показалось многим, полубезумно, а мужчина ринулся вперед, выставив перед собой клинок...

Если дунадан намеревался насадить нахальную служанку на лезвие меча одним стремительным выпадом, то он весьма переоценивал свои возможности. А ему следовало бы поостеречься, памятуя о том, с какой силой и стремительностью двигалась женщина, производя рукопашный захват.

Южанка плавно перетекла влево, и в следующее мгновение послышался утробный рык и хруст ломаемой кости. Дунадан выронил меч из правой руки, но тут же подхватил его левой. И началась бешеная свистопляска.

Хозяин таверны и все посетители ее наблюдали за происходящим, приоткрыв рты. Уж чего-чего, а тренированного воинского умения, нельзя было заподозрить в полубезумной харадке. Конечно, она была высока, широка в плечах и мускулиста, как не всякий мужчина, и все же...

Приняв очередной удар меча дунадана плашмя на сгиб предплечья, женщина вдруг оттолкнулась ногами и, сделав в воздухе кувырок через голову, приземлилась на крышку ближайшего к ней стола, расшвыряв при этом глиняную посуду.

Восхищенно ахнул зал. Даже недоброжелатели служанки не могли скрыть своего удивления.

- Ну все, с меня хватит! - сообщила женщина на неожиданно чистом Вестроне, бросив лишь мимолетный взгляд на замешкавшегося внизу потрясенного дунадана. - Пора подыхать, козье говно! Молись своим Валар!..

И жилистые пальцы ее больших рук заплясали в воздухе, творя непонятные знаки, а с губ потекли слова, состоящие из странного горлового шипения и резких звуков, оглушавших собравшихся недвижимым ужасом.

Пересиливая смятение, дунадан рванулся вперед...

Но было уже поздно.

Спазм перехватил горло мужчины, кровавая пелена застлала глаза. Разжались сведенные судорогой пальцы и выронили меч. Вопль-крик-стон рвался из груди и захлебывался где-то в гортани.

Туманящий мысли дурман застлал сознание людей, собравшихся в гостинном зале таверны.

- На выход, идиоты! - отчетливо и яростно выкрикнула женщина. - Или сдохните здесь, как крысы!

Ее послушались мгновенно. Люди повскакали с мест и, пошатываясь на нетвердых ногах, ломанулись к двери.

...Метель крошевом снежинок охолодила растерянную толпу.

Зачерпывая полные пригоршни снега и втирая их в лицо, чтобы снять пьяный и магически-смрадный дурман, переговаривались мужчины, растревожено, с долей неверия оглядываясь на захлопнувшуюся дверь таверны.

Прямо в снежный сугроб уселся хозяин, выбежавший из дома одним из первых, несмотря на то, что стойка его находилась прямо напротив двери, а, следовательно, дальше многих столов от выхода. Обняв двумя руками голову, кипевшую от разнообразных мыслей и вопросов, на которые не у кого было искать ответов, он покачивался из стороны в сторону и подвывал еле слышно.

А потом распахнулась дверь харчевни, и на пороге появилась женщина - та, которую многие столь долгое время считали безобидной служанкой-южанкой. Медленно скользнул ее тяжелый, мглисто-темный взгляд по толпе, задерживаясь на каждом лице по отдельности хотя бы на недолгое время. Затем она спустилась с невысокого, обледеневшего крыльца таверны и медленно пошла прочь. Молчаливые взгляды собравшихся провожали ее.

Внезапно хозяин таверны стал выкарабкиваться из сугроба, поднялся на ноги и побежал за женщиной вслед.

- Постой! Остановись!

Она замедлила шаг, обернулась.

Сбившемся, задыхающимся после быстрого бега голосом хозяин таверны спросил у той, кого в течение двух лет он считал безмозглой, полубезумной дикаркой, которой оказывал он незаслуженное сострадание, позволяя подметать пол в большом зале и выносить отбросы из отхожего места:

- Кто ты?

Странная, неживая улыбка, в которой чудилась еще близость не рассеявшегося в пустоте безумия, тронула холодные, синеватые от мороза губы.

- Нужно ли знать тебе это, гостеприимный друг мой? Благодари лучше того, кто обучил меня малым заклятиям Смерти, за то, что не спалила я нынче твой дом...

Женщина отвернулась и, не оглядываясь больше, ушла в ночь. Ушла, как была, в старом холщовом платье и плетеных сандалиях, надетых на босую ногу.

Завывала пурга, взметая белый, хладный покров земли.

 

"Кхамул!"

"О, рухни Таникветиль, я тебя наконец-то слышу, Гхаш!"

"Ты где?"

"В Форносте. Заделался тут подмастерьем кузнеца..."

"А? Неплохо! Нам надо бы встретиться..."

"Конечно. Когда пожелаешь."

"Я буду у Ясненки, знаешь где?.. Через двое суток. И захвати вторую лошадь."

Встревожено:

"У тебя проблемы?"

"Тело может не выдержать. Я на морозе почти голая..."

"Еду!"

 

Языки пламени лижут дрова, сложенные пирамидкой в очаге камина.

Двое сидят друг напротив друга в креслах возле огня. Двое - каждый из которых похож на другого, словно зеркальное отражение и оригинал. Не разобрать, кто мужчина, кто женщина... Да и с чего вы взяли, что один из собеседников женщина? Тяжелый подбородок, высокие скулы, мускулы играют под тонкой тканью льняных одежд. Нет женственности в чертах двукратно явленного лица. Грудь и... хм, говорите вы? Что ж... если один из двоих людей действительно женщина, то не разобрать какой. Одинаково плоская грудь, а мешковатые штаны скрывают остальное. У обоих черные волосы отпущены до плеч, и нет различий в смуглом оттенке кожи.

Один из двоих кутается в шерстяной плед. Другой раскуривает набитую трубку.

"Где ты подцепил эту дурацкую привычку, братишка?"

"Во Внешних Мирах, сама же знаешь. Сигаретки там всякие... Но у нас оттянешься разве что с трубочкой!"

"Я долго... не отвечала?"

"Полтысячи лет. С лишком... Сначала... почти сразу после... Ну, в общем, сама понимаешь после чего, ты вроде бы была нормальной, разговаривала и вела себя разумно, а потом... Ты хоть помнишь, как мы взяли эти тела?"

Ожидание ответа.

Задумчивость.

"Нет."

"Эх! Я так и предполагал, впрочем... Хильмор нашел себе тело в Хараде, едва только вернулся с Пути... И куда только, спрашивается, его брезгливость девалась?.. Моргул сначала был в Гондоре, каким-то писцом там заделался, потом, когда его тело умерло, ушел на север, создал там себе маленькое королевство с завоевательскими наклонностями... Лет так четыреста назад, или около того, он уже воевал с дунаданами. Его войско вошло в Кардолан, осадило Заверть и разрушило Амон-Сул... Это я тебе так, кратенько рассказываю. Потом пришли эльфы из Имладриса, и Первому пришлось отступить... Лингул и Мор-Ромэн шляются где-то не первый год, уже лет пятьсот от них ни слуху, ни духу. Но я думаю, что не случайно умбарцы и вастаки на юге активизировались... Галворн затаился, ему же больше не воплотиться... Хелеворн здесь, в Форносте, целительствует, как всегда, и периодически морит своим любимым приемчиком всяких там... Хотя "периодически" - неподходящее слово; за последние двенадцать лет всего три смерти: не хочет Девятый вызывать подозрения, и так уже вслед за последней смертью расползся по городу слушок о загадочной эпидемии... Ты же знаешь, что оставленные Хелеворном трупы, выглядят, словно высохшие, только кожей и обтянутые скелеты?.. Но об этом - ладно! Гуртанг наш ушел к оркам, в Мглистые горы, от него давно уже ничего не слышно..."

Выпускает первые колечки дыма раскуренная трубка.

"И?"

"Что «и»? В общем, когда мы все стали разбредаться-рассеиваться, я предложил тебе поискать тела... Долго искали. Не нашли. Никак не удавалось вселиться, вышвыривало нас наружу... К Хильмору мы с тобой решили съездить, а там я обнаружил двух своих пра-пра-пра... в общем, и так далее, внуков. Близняшек. Мальчик с девочкой, как и мы с тобой. Наследственное, наверное..."

Один из двоих, сидящих у камина, созерцает плывущий по комнате табачный дым от раскуренной трубки из вишневого дерева.

"Ну?"

"Не нукай, не лошадь!.. Вселились мы, в общем, удалось нам... А потом такое пошло... Года два спустя ты в рассудке совсем повредилась: меня не узнавала, на мысленные призывы не откликалась, все плакала и говорила, что есть великий бог... ну, наш Властелин, то есть... что он придет, покарает всех неправедных и повесит тех, кто не служит ему, на каких-то столбах с перекладиной... По-моему, продолжала ты по Внешним Мирам шляться и набиралась там всякого бреда, только вот не могла его систематизировать и не знала, как с ним поступать... В общем, долго я твои причитания слушал, думал уже, что сам свихнусь от них со дня на день, а ты от меня сбежала... Я тебя, конечно, потом нашел, но ты меня не узнавала, всякую муть несла, так что я тебя так в этом самом трактире и оставил... Как он там назывался?"

"Два оленя."

"Ну да! Оставил, в общем, себе прибежище нашел... и ждал, как все мы ждем. За тобой, правда, краем глаза приглядывал. Ты уж не обижайся, сестренка, но уж очень смурная ты была! Надеялся, что рассудок к тебе вернется... И, вот, не ошибся, видишь ли!"

Стягивает у плеч один из двоих шерстяной плед, прячет лицо в плотных складках материи.

"Умница ты, братец, люблю я тебя... Плохо тебе со мной, бестолковой, пришлось?"

"Да уж не сладко!"

Глубокий вдох. Оживает темень черных зрачков. Поудобнее пересаживается в кресле один из людей, подбирая под себя ноги. И спрашивает в голос:

- Не нальешь ли мне вина? Никак не могу согреться.

А в мыслях звучит вопрос:

"Что теперь будем делать, Кхамул? Есть идеи?"

 

...Умереть! Умереть окончательно... Раствориться во Тьме, уйти... Что делать мне без тебя, Властелин мой?! К чему это блеклое существование мое, если не служу я тебе?.. Зачем?.. Почему ты не возвращаешься?! Предвечная Тьма, дай мне силы! Я не могу, я не выдержу больше...

... Я не выдержу больше вдали от него!!!..

Ты, бог мой, любовь моя, Господин мой и Повелитель, вернись!..

Отчего не возвращаешься ты? Вернешься ли ты когда-нибудь? Жалкое существование я влачу вдали от тебя, и нет мне покоя... Пусть не внимание твое и ласка, а мука и смятение... Дай мне хотя бы их! Я ничто вдали от тебя, и не для чего мне жить, когда тебя нет рядом!..

Властелин мой, не оставляй меня одну под этой затхлостью лазурного неба и стрелами ярких лучей, что один лишь ты можешь от меня отвести!.. Не оставляй меня!.. За что ты меня покинул?..

Умираю я в каждый миг разлуки - умираю, и не могу умереть...

Возлюбленный бог мой, Владыка!...

 

Трясут сонное тело за плечи сильные руки.

- Гхаш! Гхаш, проснись!

Она резким рывком садится на постели, находясь еще в дремотном забытье, и видит отражение своего страха в глазах Кхамула.

- Опять? - с затаенный тоской спрашивает он. - Снова?.. Когда же это прекратится, Гхаш?!

- Когда он вернется, - шепотом отвечает женщина, машинально оправляя остриженные до плеч пряди темных волос. - Когда он вернется, не раньше, брат мой!

Руки мужчины больше не держат ее, и Гхаш падает обратно в прохладу белых простыней, зарывается лицом в подушку.

- Я не выдержу этого! - бормочет Кхамул, возвращаясь к своей кровати. - Я или свихнусь, или измыслю способ смерти для Не-Мертвых, и придушу себя, но сначала ты получишь сполна все, положенное тебе за подобное издевательство!..

В ответ слышны лишь тихие всхлипы.

Уже накрывшись одеялом, Кхамул огрызается:

- Чего ревешь? Замолкни! Ты уже которую ночь мне спать не даешь?!

Эхом звучат усиливающиеся рыдания.

- У, Валар тебя побери, уёбище!

И Кхамул затыкает пальцами уши.

 

С глухим звуком ударяет о наковальню молот. Плещут в разные стороны искры.

- Мальчик! Ты что, совсем болезный? Кто так мехи раздувает, уродец?!

"Уродца я тебе припомню, Кхамул!"

"Давай работай, а не языком трепи!"

Старательнее прежнего налегает ученик форностского кузнеца на деревянные рукояти механизма поддувки. Раз за разом опускает подмастерье тяжелый молот на наковальню.

 

- Сколько времени прошло с ухода Повелителя? - Гхаш мнет в руках стенки оловянного кубка, и мягкий сплав поддается под давлением не по-женски сильных пальцев.

- Долго ты будешь еще истязать себя надуманными муками? - резко отзывается Кхамул на возвращение к избитой теме. - Он вернется. Это главное. А сколько нам придется ждать, не наша забота!

Трепещет пламя за мелкой вязью каминной решетки.

Гхаш медленно прихлебывает вино из смятого кубка, но словно судорогой сведенные челюсти ее впиваются в край, корежа металл. С трудом удается женщине взять себя в руки.

Медленно и размеренно звучит ее голос, когда Гхаш через силу заставляет себя высказывать свои мысли вслух:

- Наша или не наша забота, не нам об этом судить... Ты никогда не говорил мне о том, сколько лет минуло после падения Властелина. Я, конечно, ищу ответ сама, но я не помню, а окружающие нас люди говорят: "Третья Эпоха". Когда она началась эта Третья Эпоха, ответь мне!

Кхамул одним размашистым движением отшвыривает еще дымящуюся трубку на стол, лакированную поверхность которого попирает его локоть.

- А ты сама не можешь догадаться? - отзывается он зло.

- Ах, вот как...

- Да!

- И Моргул уже держит вотчину в северных землях... Как там называется его княжество? Ангмар, кажется?.. Хильмор возвел крепость среди болот Зеленолесья, и сумрак, порожденный им, гонит эльфов прочь от исконных земель... Лингул с Мор-Ромэном подняли Умбар и вастаков против Гондора. Набеги орков Гуртанга не позволяют гномам забыть предательства, которого Мордор не мог ожидать от них... А что сделали мы? Что сделали мы, Кхамул?!

Он лишь откидывается на спинку резного кресла и устало протестует:

- Уймись. Довольно уже истерики!

Близняшка вскакивает на ноги и начинает метаться по узкой комнатенке, предназначенный кузнечным цехом для проживания подмастерьев и учеников. Скрипят под шагами женщины растрескавшееся деревянное покрытие пола.

- Какие результаты мы представим ему, когда он вернется? Какие результаты, Кхамул?!

Мужчина тянется за потухшей трубкой, лежащей на столешнице.

- Ну вот, опять началось! - бормочет он себе под нос.

* * *

"Кхамул! Гхаш! Вы нужны мне."

"Первый?" - брат и сестра отвечают почти в унисон.

"Я планирую начало новой военной компании против Архедана через год-полтора, но они могут опередить меня и напасть первыми. Конечно, подобная авантюра была бы со стороны князя Арведуи чистейшим самоубийством, но мало ли, что может взбрести в эту светлую голову! Сейчас война была бы некстати и существенно нарушила бы мои планы..."

"Остановить князя мы едва ли сможем," - осторожно перебивает Гхаш.

"Не нужно его останавливать, - отвечает Моргул. - Пока мне всего лишь требуется находиться в курсе всех планов Архедана, своевременно получать точную, неискаженную информацию... Кхамул, в Форносте ведь собирают городское ополчение?"

"Был недавно такой слух," - соглашается Второй.

"Окажи мне услугу, вступи в него, - просьба, высказанная Первым Кольценосцем, выглядит немного коряво: Моргулу привычнее приказывать, чем просить, но в отсутствие Повелителя он предпочитает держать себя с остальными Назгулами на равных, не злоупотребляя данным ему Владыкой Мордора статусом. - С твоими талантами, Кхамул, тебе не сложно будет стать сотником. В будущем это может нам пригодиться, а пока будешь иметь доступ к оперативной информации..."

"Да ты, Моргул, видимо, ничего не слышал о командующем форностским ополчением? Этом... как его там?.. лорде Турмире, кажется, - возражает Второй. - Он же мужеложец! У него сотниками станут только те парни, кто сумеет его ублажить!.. И не молчи так, Первый! Хотя зарежь, играть в его игры я не буду!"

"Ну, тогда, может быть, ты, Гхаш?"

"Что я?! - тут же взвивается Третья. - Вы меня что, все портовой шлюхой считаете? Чуть что, сразу Гхаш! Поищи кого-нибудь другого, Первый!.."

"Кого? - в голосе Моргула появляются стальные нотки. - Хелеворна мне, что ли, просить?"

"Твои просьбы, король, больше похожи на приказы, - вмешивается новый нежданный голос; в обращении, которое он адресует Первому Назгулу, присутствует толика ехидства, - тут уж ничего не попишешь!"

"Подслушивал, Девятый?" - сердито рыкает на нового собеседника Кхамул.

"Слушал, а не подслушивал, Второй, - парирует целитель. - А что, запрещено? Ко мне же никто из вас не удосужился обратиться! Ладно, я не в обиде..."

"Приветствую, Хелеворн," - сухо говорит Моргул.

"Если бы вы у меня спросили, - не умолкает целитель, - я бы вам сказал, что нужно лучше уметь пользоваться преимуществами, которые дают нам физические тела..."

"Что ты имеешь в виду?" - подозрительно осведомляется Гхаш.

"Ничего особенного. Просто напоминаю, что вы с Кхамулом теперь двойняшки, верно? Так чего же огород городить?.. Используйте метод подмены. Ты, Гхаш, соблазнишь лорда Турмира, и он даст тебе сотню. А Кхамул поведет людей..."

Гхаш отзывается возмущенно:

"Я, между прочим, женщина! Женщина, ты слышал, Хелеворн? А потому для любителя мальчиков не подхожу никак, даже если бы согласилась на это бредовое предложение!"

Кхамул начал отвечать одновременно с сестрой:

"Кузнечный цех - заметное место в Форносте. Так что можно не сомневаться в том, что нас, близнецов, вся округа знает, как облупленных!"

Девятый адресовал Гхаш свой ответ на слова Кхамула:

"Если тебя и знают в Форносте, то считают парнем, верно? Так и отыгрывай роль до конца!"

"А когда дело дойдет до постели?"

"Не мне тебя учить, Гхаш, ты же лучше меня в подобных вещах разбираешься! Ну, замути ему мозги, внуши ложные воспоминания..."

"Умник ты наш! Ты хоть знаешь, насколько это непросто?.."

"Может и непросто, - в интонациях Хелеворна проскальзывает вкрадчивость, - но ведь ты всегда гордилась тем, что являешься лучшей ученицей Властелина, и освоила досконально его любимые трюки..."

Гхаш промолчала в ответ - кажется, устыдилась.

"А то, что вас знают в городе, - продолжил целитель, теперь уже обратившись к Кхамулу, - будет вам только на руку. Не скрываете очевидное, а выставляйте на показ: тогда ни у кого не возникнет подозрений. Внесите некоторые различия в свой внешний вид и манеру вести себя, и тогда ни одному любопытному не придет в голову искать иной связи, кроме родственной, между учеником кузнеца и городским сотником..."

"Так мне что, продолжать горбатиться в кузне?! - почти взвыла Гхаш. - Я, между прочим, женщина, как бы я не выглядела сейчас!"

Повторное напоминание очевидного факта было явно излишним.

Хелеворн усмехнулся:

"Женщина из тебя, может быть, и дурнушка, но парень весьма симпатичный!"

"Достал, Девятый! - огрызнулась Гхаш. - В печенке у меня уже сидишь! Был когда-то такой тихий милый юноша, а что теперь?.. Мозги надо Лингулу вправить за то, что он с добропорядочными Назгулами делает! Чую, уже скоро и до Галворна доберется..."

Целитель лишь рассмеялся.

"Гхаш, Кхамул, я жду результатов," - сообщил Моргул, доселе молчаливо слушавший перепалку младших Улаири, и скрылся.

"Я же говорил, просьба, как приказ! - хмыкнул Хелеворн и прежде, чем уйти, добавил: - Между прочим, если кому-нибудь интересно, я недавно с Мор'эном говорил. Его стараниями Кханд с Харадом союз заключили, так что набеги южан, которые Гондор видел раньше - это только цветочки! Скоро им действительно придется несладко!.. Ну, я прощаюсь!.."

"Что будем делать, сестра?" - спросил Кхамул, но по голосу его было ясно, что вопрос задан лишь для проформы; Второй уже принял решение.

"Служить Повелителю, как всегда, - устало отозвалась Гхаш; возбуждение оставило ее, едва в мыслях своих она уединилась с братом. - Служить, выполняя желание Первого..."

* * *

До первого таянья снегов 1974 года многосотенное воинство северного княжества Ангмар и вассальных ему Рудаура и Кардолана затопило приливной волной степи и леса Архедана.

Армия, собранная князем Арведуи за коротких год, прошедший со времени, когда разведчиками была доставлена первая информация о возросшей активности северян, о военных учениях и дыме, который стоит над кузницами Ангмара даже ночью, была слишком малочисленна и не достаточно хорошо обучена, чтобы оказать достойное сопротивление подданным Короля-Чародея. Неся тяжелые потери, дунаданы отступали шаг за шагом, теснимые к стенам столицы княжества.

Едва первой капелью зазвенели сосульки на покатых черепичных крышах городских домов, Форност был взят в осаду.

 

"Первый!.. Моргул, да ответь же ты!"

"Кхамул? Что случилось?"

"Мы узнали, что Арведуи еще на исходе прошлого года отправил посланника к Эарнилу с просьбой о помощи людьми и оружием!"

"Вот как? Буду иметь это в виду."

"Как у тебя дела?"

"Мы взяли Форност."

"Это я и так знаю! Будь осторожен, ладно? Не нравится мне думать, что Гондор пришлет войска на помощь Архедану..."

"Едва ли это произойдет. После всех игр Арведуи с наследованием... Едва ли!"

"Все может быть. Я сообщу, если будут еще новости."

 

Лорд Турмир заворочался в гамаке провисшей от частого использования походной кровати, неохотно сбросил с себя одеяло и спустил ноги на циновку, покрывавшую земляной пол шатра. В голове царил глухой гул, виски раскалывались тупой болью, а конечности плохо слушались.

- Ох, и перебрали мы вчера! - пробормотал, потирая лоб, командующий форностского ополчения, ныне вошедшего в объединенную армию Гондора и Линдона, как и еще немногие уцелевшие, рассеянные вдоль Синих Гор части армии князя Арведуи.

В ответ на его слова кто-то слабо застонал и заворочался, сворачиваясь калачиком в кресле, стоявшем возле входного клапана палатки.

Добравшись до складного столика, где плесневели остатки вчерашнего ужина, лорд Турмир отыскал початую, но полную еще на две трети бутылку красного вина и приложился к горлышку. Тихое похрапывание отвлекло его внимание к креслу, где дремал виновник вчерашнего бесчинства.

- Простыл мальчишка, - пробормотал командующий ополчения еле слышно. - Оно и не мудрено, такая холодрыга!

Он сделал еще глоток из бутылки, приободрился и подошел к креслу, где спал молодой человек лет двадцати восьми, черноволосый, узкоглазый и смуглолицый, одетый в форменные цвета сотника городского ополчения. Мужественное лицо его с высокими скулами и твердым подбородком было расслаблено во сне, а рот приоткрыт.

Вид мягких податливых, не смотря на суровость лица, губ вызвал у лорда Турмира сладостные воспоминания прошедшей ночи. Он вспомнил о том, что юноша никогда прежде не ночевал в его палатке, предпочитая уходить перед рассветом, и подался вперед, к креслу...

...Гхаш проснулась оттого, что кто-то пытался стащить с нее войлочные брюки, постаралась отпихнуть нахала и возобновить сон.

Очередной рывок окончательно вывел ее из дремоты, а последовавший за ним возглас прояснил ситуацию, лучше некуда.

- Благословенный Свет, что же это такое?! Женщина?.. Как же так?!.. Как же…

Гхаш открыла глаза.

Лорд Турмир пятился от кресла, прижимая к груди снятые-таки с Гхаш брюки, и бормотал - что-то бормотал потерянно, не разбирая собственных слов.

Гхаш, спавшая, свернувшись калачиком, теперь нормально села в кресле, ничуть не смущаясь своим полуобнаженным видом. Впрочем, она ничем вообще сейчас не смущалась: жутко болела и раскалывалась голова.

- Эй! - окликнула она форностского лорда, тряся головой для прочищения мыслей. - Выпить еще осталось?

Он не ответил, все также тиская к груди войлочные штаны и не отводя ошеломленного взгляда от места между ног Гхаш.

Досадливо взмахнув рукой, женщина с трудом поднялась с кресла и, пошатываясь, направилась к походному столику, возле которого стояло еще штук пять непочатых бутылок вина. Откупорила, налила в первый подвернувшийся под руку бокал - неизвестно чей, выпила. Смолкли барабаны в голове, чуть притупилась боль.

Гхаш обернулась к командующему городским ополчением.

- Ну что, лорд мой, набрались мы вчера изрядно, а? Как видишь, и я перестаралась, иначе такого бы казуса не было...

Турмир пятился все дальше к походной кровати, бормоча лишь:

- Ты... Ты?.. Ты!..

- Что я? - переспросила женщина, делая шаг ему навстречу. - Ответов найти не можешь? Понять не можешь, как такое случилось?.. - мгновение молчания, а затем жестко: - И не надо тебе понимать! Моя ошибка, мне и расплачиваться.

Пара шагов по небольшой палатке, и сильные пальцы ученицы кузнеца цепко впились в плечо форностского лорда. Он попытался вырваться, но его сопротивление было умело подавлено, а чувствительный толчок в спину направил его к походному секретеру для военных депеш.

- Пиши, милорд, - голос был почти ласковым.

- Что писать? - пробормотал он, предпринимая еще бесплодные попытки освободить плечо и, одновременно, надеясь заморочить голову пленительнице своей мнимой покорностью и преувеличенным испугом (первый шок, испытанный лордом в момент неожиданного открытия, уже пошел на убыль).

- Приказ о передаче полномочий пиши, - мягко отозвалась женщина, не ослабляя захвата. - Узнав, кто я, ты подписал уже себе смертный приговор, теперь же пиши бумагу, которая сделает его более быстрым и менее болезненным...

Турмир еще раз безнадежно рванулся, пытаясь выкрикнуть в голос: "Стража!", но широкая ладонь зажала ему рот прежде, чем он смог издать хотя бы звук. Эта неудача наглядно продемонстрировала лорду, что в общении с данной женщиной стоит полагаться не на силу, а на хитрость.

- Не надо кричать, милорд. Иначе сначала я вырежу тебе язык, а уж потом ты будешь подписывать отречение...

Женщина медленно чуть отстранила ладонь от губ лорда Турмира. Он тяжело перевел дух, не попытался закричать, а лишь вопросил:

- Зачем... Кому нужно мое отречение?! Принц Эарнур командующих назначает сам...

- Сейчас, на марше? Брось! Он примет без раздумий того, кого рекомендуешь ты.

Дрожащей рукой лорд Турмир нащупал перо и окунул его в чернильницу. Он тянул время, полагаясь на последнее, что оставалось ему - на надежду.

- Кто ты такая? Как удавалось тебе так долго обманывать меня?..

- О, милорд! Кто я такая, не имеет значения. Что же касается обмана... Объяснений моих тебе не понять, да и слишком долги будут они. Все, что тебе нужно знать, это то, что смерть твоя не задержится и на четверть часа. Каким же будет твой конец, зависит только от тебя...

Турмир не мог позволить себе согласиться с этой фразой. Ведь спасение так близко - за пологом палатки! А женщина... Пусть и сильная, словно мужчина - но она же только женщина! Турмир большую часть своей сознательной жизни презирал женщин, и не думал теперь, что одни лишь мускулы южанки помогут ей остановить его, когда он рванется к выходу...

- Даже не думай об этом, милорд. Единственное, что умеют подобные мне в совершенстве, это убивать. В конце концов, я ведь могу обойтись и без твоего отречения. Не заставляй меня торопиться! Подыши еще немного воздухом мира живых...

Мерно скрипит гусиное перо по бумаге.

- Ну вот, я написал...

Мечутся безумно глаза, ища дорогу к бегству. Ладонь женщины, стоящей за спиной Турмира, словно невзначай ложится на горло лорда, готовая в любой момент сжать пальцы.

- Хорошо, - другой рукой Гхаш забирает бумагу. - А теперь пиши последнее прости, которые так любят люди, добровольно уходящие на Путь Смерти...

- Нет!..

Рывок в сторону, но сильные пальцы большой ладони умело сдавливает мышцы и сухожилия шеи, почти смыкаясь возле позвонков.

- Бесполезно сопротивляться, милорд, - слышит Турмир знакомый голос сквозь кровавую пелену, застлавшую сознание. - Не лишай себя легкой и быстрой смерти. Пиши!

Ослаблен захват пальцев. Кашляет, восстанавливая дыхание, форностский лорд, глаза его потеряно шарят по белому, чистому листу пергамента, наталкиваются на перо, протянутое властной рукой.

- Пиши.

- Что?.. - бормочет он сквозь кашель.

Негромкие слова, чернильными линиями ложащиеся на бумагу, и почти нежный ошейник пальцев, небрежно перехватывающий горло возле кадыка.

- Удачного тебе следующего рождения, милорд! - это было последнее, что услышал дунадан, прежде, чем мрак заволок его сознание. - Никогда впредь не вставай на дороге Темного Повелителя и слуг его, и тогда во всем будет тебе удача!..

 

Много дней по лагерю ополченцев бродили слухи о повесившимся неизвестно с чего командире и о сотнике, сменившем лорда на этом посту.

Взгляды ратников притягивал высокий мускулистый мужчина, гарцевавший на черном, словно южная ночь, коне, но ни один взгляд не задержался на близнеце сотника - ученике войскового кузнеца, заморыше в холщевых одеждах, исправно раздувавшем мехи, державшем заготовки клинков при ковке и молчаливо опускавшем глаза в ответ на любое постороннее внимание.

А сотник... Что сотник? Мифриловая кольчуга, доставшаяся по наследству от лорда Турмира, черная бездна раскосых глаз, меч эльфийской закалки у бедра, и холодные усмешечки надо всем и вся, которые нельзя встретить без смеха. *

Ратники форностского ополчения боготворили своего нового командира, а люди, некогда бывшие в сотне его, почитали за честь служить ему охраной. Он вызывал восхищение даже у бывалых вояк малейшим жестом своим и благоволил к солдатам, как ни один командир до него. Он давал им развлечения и море выпивки после каждого боя первых месяцев освободительной войны и позволял насиловать пленниц, не заботясь о будущем. Куда девались опозоренные девицы и вдовушки после первой ночи, никто не знал, но, надо признать, никого это особенно и не волновало.

"Кхамул, я тебя яйца откушу однажды!"

"Набралась слов-то, бесстыдница, с нашим любителем мальчиков!.. Да, не злись ты! Я их к Хильмору отсылаю. Плохо что ли?.. И дунаданская кровь в потомках будет... Полезно."

Форностское ополчение, считавшееся прежде не пригодным ни на что другое, кроме как послужить мясом в первых рядах свалки, на второе полугодие войны показало себя, как отменное подразделение, терявшее даже в самых тяжелых боях не больше пятой части своего состава.

Месяц за месяцем Кхамул обучал дунадан владению оружием.

"Ты так мне скосишь форпосты только на своих ополченцах," - вмешался как-то Моргул.

"Ты чего, Первый? Я же их вечно в резерве держу, несмотря на приказы. Только когда исход битвы предрешен..."

"Меня интересует не это! Кому они преданы, Кхамул? Королю Верных, или тебе, своему командиру?"

"Мне! То есть... О, надеюсь, что мне!"

Отвоевывая в тяжелых боях пядь да пядью землю Северного Княжества, воинство дунадан и эльфов продвигалось к Форносту.

 

"Кхамул, закрой проход через Березовицу!" - штормом ворвался в сознание Второго голос Моргула.

"Тебе нужно время?" - отозвался Кхамул.

"Да! У меня есть еще резервы. Но я должен их поднять, вооружить, подтянуть прежде, чем..."

"Я сделаю, Король!" - нет ни тени насмешки в ставшем привычном обращении.

"Постарайся."

 

...Смерчем вырвалось вперед форностское ополчение и оставило за своей спиной воинство Гондора и Линдона. Дыбились кони всадников, стремящихся вперед; не сбавляли скорости монотонного бега пехотинцы. За двое суток до подхода основных сил объединенной армии дунадан и Элдар оказались они возле маленькой деревни, прилепившейся на опушке березовой рощи, с двух сторон обступившей проезжую дорогу, лежащую на Форност.

"Брат, мы не сдержим их!" - воззвала Гхаш, убирая упавшие на лицо потные пряди остриженных до плеч черных волос и склоняясь над кузнечным горном.

И Кхамул отозвался, теребя постромки нетерпеливо перебиравшего копытами коня:

"Я знаю! По крайней мере, мы их задержим!"

И прежде еще, чем туманный рассвет открыл взглядам северян знамена приближающегося воинства гондорцев и Элдар, Кхамул велел наступать.

- Друзья мои, сограждане, войско Ангмара обошло нас с тылу и ныне желает прикинуться друзьями нашими, ближними и равными! Да не войдет зло врага в души ваши!.. Держите Березовицу, не открывая ваших сердец теням вражеского морока!

Натянуты луки, и стрелы наложены на тетиву. Угрюмая решимость на лицах людей форностского ополчения. Тянутся руки ратников к эфесам мечей.

 

Истерзанные, покалеченные в горячке битвы тела на холодной равнине. Здесь лежат те, кто пошел в бой по слову своего командира и те, кто отступал, узнав в противниках своих друзей и союзников, кто поверил глазам своим и не обнажил меча. Не было пощады предателям от светлых клинков, и десятки дунадан легли мертвыми на ратном поле бессмысленной стычки.

Бессмысленной для всех, кроме одного. Нет, двоих.

…Иголки далеких елей схвачены инеем первых заморозков. Перебирают копытами продрогшие кони.

- Как ты, бывшей командиром форностского ополчения, посмел вывести свои рати против меня?

В снег, едва припорошивший землю, смотрит Кхамул. Стискивает ладони скованных рук стоящая рядом с ним сестра.

Искриться, бежит над землей белое крошево поземки.

- Мне нечего ответить тебе, милорд, - почти невнятно проговаривает сквозь стиснутые зубы Кхамул.

- Соблазнен ли ты был врагом, или был затуманен твой разум, - отвечает Эарнур, сын Эарнила, придерживая удила коня, - нам ныне не важно. Что ждет нас у Форноста, ответь: и тем облегчишь свою участь!

Падают мелкие снежинки с неба, тают на теплой коже.

- Не знаю я будущего, милорд, - отвечает скованный воин, отводя от полководца дунаданов глаза, - и нет у меня для тебя ответов...

Гневом искажено бледное лицо потомка Элендила. Мнут удила коня руки в шитых бисером узорных перчатках.

- Ты ответишь! Не сейчас - так позже. Не ты, так та тварь, что произошла с тобой из одного чрева!.. Быть может, все-таки ты дашь мне ответ сейчас?

- Нет, - Кхамул отрицательно качает головой, не поднимая взгляда от снега.

Вздернутый за поводья, поднимается на дыбы каурый жеребец.

- Заберите их! - голос наследного принца Гондора перекрывает вой поднявшейся метели. - И не раньше, чем произнесут они требуемые мной ответы, будет смягчена их участь!

 

Жар раскаленного железа оплавил кожу. Рванулся из груди крик, открылись едва зажившие ссадины от кнута на спине, и потекла по позвоночнику горячая струйка крови.

"Чего они хотят от нас, Кхамул?! Форност взят, чего они хотят еще?!"

Тело Второго конвульсно содрогнулось в кандалах, держащих его распятым на раскаленном камне. Запах жирно скворчащей от жара плоти вызывал мысли о вкусной еде.

- Эй, мальчик! - окрикнул палач своего помощника. - Парню хватит уже, а то совсем изжарим его... Мертвые не разговорчивы!

Он расхохотался, а подбежавший подросток опрокинул ведро воды на горячий камень.

"Кхамул?! Я спалю тут все, и будь они все прокляты!"

Смрад испарений поднялся с охлажденного камня.

"...Не ори! Не видишь, отключилось тело?"

"Почему мы должны сносить все это?! Я и сейчас еще могу кое-что!.."

Изогнувшись, Гхаш закричала в колодках выворачивающей суставы дыбы.

"Уйди куда-нибудь, душой уйди, сестренка! Только не бей! Мы не должны обнаруживать себя, это не наша тайна! Призрак Кольца, как они понимают нас, - это одно, но дух, способный воплощаться в людские тела - совсем другое! Терпи или уйди куда-нибудь, оставь тело!"

Замутненный взгляд. Белок глаза окрашен прожилками лопнувших сосудов. Расширены зрачки, и в них отражается блеск металла холодных острых приспособлений, назначение которых непонятно никому, кроме посвященных.

"А у них тут штуковин не меньше, чем было в ведомстве Гуртанга..."

"Ты еще можешь ерничать?.. Уходи, дурочка, уходи сейчас же!"

"Ты боишься, что я не выдержу?"

"Ты не выдержишь. Уходи!"

Безвольно расслабляется тело, сжатое в деревянных колодках.

* * *

"Когда исход битвы был уже ясен, на поле боя появился сам Король-Чародей. Он ехал в черной мантии на черном коне, и лицо его было скрыто под черной маской. При виде его людей поражал страх, руки опускались, а ноги переставали служить воинам. В смертельной ненависти к победителям Король-Чародей избрал своим противником гондорского полководца и, испустив леденящий сердца вопль, поскакал к нему. Эарнур был доблестным воином и выстоял бы, но его подвел конь: он встал на дыбы и унес всадника прежде, чем тот совладал с ним.

Король-Чародей рассмеялся так страшно, что у всех на поле кровь застыла в жилах. Но тут белый конь вынес вперед Глорфиндейла. Грозный витязь приближался, не спуская пристального взгляда с Короля-Чародея. И тот оборвал смех, повернул коня и, обратившись в бегство, скрылся во тьме. На поле битвы быстро пала ночь, и никто не знал, куда умчался хозяин Ангмара.

Эарнур, усмирив коня, вернулся, но Глорфиндейл, глядя в сгущающийся мрак, сказал: "Не преследуй его! В эти земли он больше не вернется. Его рок не близок, и не руке воина дано сразить его". Слова эти заполнились, но едва удержали Эарнура, рвавшегося отомстить за свой позор.

Так кончилось время королевства Ангмар, и так Эарнур, полководец Гондора навлек на себя смертельную ненависть Короля-Чародея; но это стало ясно спустя многие годы."

"Хроники Королей и Правителей"

 

...Будь проклят род дунадан до скончанья веков! Да заберет в свою власть Тьма все начинания их, и да уйдут они прахом в тленье умерших, и пусть доколе горит Звезда Восхода, не будет им приюта и дома, семьи и домашнего очага! Пусть смерть ускорит своей зов к племени полукровок, пусть мрак поглотит их души и не даст родиться ищущими Света! Тьма Предвечная, закатным небом, полынью и чертополохом, кровавым рубином и потерянным орихалком, заклинаю!.. Да будет так!..

...Нет им мира до скончания мира...

 

Гхаш высвободилась из цепей, на которых повисло ее тело в душном смраде форностской темницы. Призрачные пальцы неуверенно коснулись призрачных же висков.

"Я это слышала? Или мне показалось?"

Кхамул, растянутый на стене цепями и еще живой последними силами истерзанной плоти, отозвался с трудом, через боль и неутолимый гнев:

"Послышалось, наверное..."

Гхаш в несколько стремительных шагов оказалась возле брата и обняла его обвисшее в цепях тело.

"Он говорил не совсем так, я поняла только главное... Чем помочь тебе?!"

"Ничем. Я сам освобожусь уже вскоре... Ты уверена, что слышала Моргула?"

"Да."

"В таком случае, ты, действительно, лучше всех усвоила уроки Повелителя... Я не слышал ничего!"

"Первый говорил не мыслями... это... мне сложно объяснить! Кхамул, как помочь тебе?!"

"Просто прикончи это тело, ладно?.."

* * *

Первая весенняя листва изумрудно искрилась смолой под лучами полуденного солнца. Серая в яблоках кобыла неспешно продолжала свой путь по лесной тропе, хотя седло ее было пусто от всадника, и человеческий голос не нарушал тишины изумрудных дубрав Зеленолесья.

Стрекотали, прыгая с ветки на ветку, белки. Легкий ветерок шелестел листвой. Мхами и лишайниками поросли стволы голубых елей. Где-то в отдалении слышалась капель воды о камень, и журчал ручеек. Одуванчики поворачивали желтые головки к солнечным лучам, пробивавшимся с лазоревого неба сквозь густой купол кроны. Впереди, прямо возле тропинки, запел соловей.

Невидимый взглядам живых всадник, или вернее, всадница, ехал медленно, погруженный в невеселые раздумья, и едва придерживал уздечку призрачной рукой.

"Сколько сплетен-то было, сколько страхов! Я, помнится, даже подумывала о том, не стоит ли Хильмору попенять за то, что он привлекает к себе излишнее внимание... А что на поверку? Вокруг благодать, прямо-таки! Где затемнение, о котором столько бормотали краснобаи за кружечкой пива? Где оно? Орки и варги здесь, мол, просто табунами теперь бегают... Что-то я за четыре дня ни одного не встретила! Светлые привыкли делать из мухи мумака и обывателей своими выдумками запугивать, чтобы они нас ненавидели загодя! Да если бы я хотя бы четверть тех ужасов, которые о здешних местах были понарассказаны, увидела - впору было бы плакать от умиления!.."

Внезапно кобыла всхрапнула, поднялась на дыбы и рванула в чащу леса, напролом, через кустарник. Невидимые руки безуспешно натягивали удила коня. Треск ломаемых веток слышан был, наверное, на милю в округе.

"Вот неладная! Что с ней случилось-то?!"

Пытаясь удержаться на спине испуганной лошади, Гхаш одновременно внутренним взором обшарила лес. Ощущения донесли о наличии каких-то крупных животных, быстрой рысью следовавших за рванувшейся в чащу кобылой шагах в двадцати. Гхаш узнала, что преследователей не меньше дюжины, и прочувствовала их хищный азарт погони, кровожадность и голод. В этот момент ошалевшая от ужаса кобыла, попытавшаяся без разгона перепрыгнуть ствол поваленной сосны, ударилась передними бабками о препятствие и кувырком полетела на землю, подминая под себя всадницу.

Волчий вой разорвал безмятежную лесную тишь.

"Мясо!" - теперь Гхаш отчетливо услышала мысль зверя и, прежде чем успела она подняться на ноги, кобыла ее, катавшаяся по земле со сломанными передними ногами, тонко и пронзительно завизжала.

"Назад!" - яростно вскрикнула Гхаш, но ее никто не услышал.

Волчьи клыки сомкнулись на горле бьющейся в агонии лошади, а между деревьев скользили темные тени волколаков, спешивших присоединиться к пиршеству.

"Ни стыда, ни совести! - на этот раз Гхаш обратилась прямо к вожаку стаи. - На чем я поеду дальше, пушистый ты мой?!"

Огромный черный варг, секунду назад рвавший плоть мертвой уже лошади зубами, насторожил уши и поднял окровавленную морду от еды, напряженно принюхиваясь.

Гхаш стояла неподвижно, ожидая, когда желтые глаза волка остановят на ней взгляд. Варг больше полагался на свой нюх и чуткий слух дикого зверя, чем на зрение, однако отменная скорость его решений и действий показала, что он не даром является вожаком стаи.

"Не-Мертвая?.. Кто ты такая? Откуда взялась в нашем лесу?"

"Вашем? Я-то полагала, что этот лес принадлежит эльфам..."

Черный волколак утробно заворчал и присел на задние лапы, сосредоточенно облизывая окровавленную пасть.

"Безволосым с яркими глазами? Нет. Это лес Лунного Волка, и он разрешает нам здесь охотиться."

Гхаш уловила знакомые черты в том образе, что нарисовал варг, и переспросила с некоторым недоверием:

"Лунного Волка?"

"Вожака. Отца нашей стаи. Сына Великого Волка, Всеобщего Отца."

"А... другого имени у него нет?"

Варг чихнул и принялся чесать себя за ухом.

"Уруки называют его Хильмором."

Женщина удивилась, постаралась не подать виду, и одновременно испытала облегчение.

"В таком случае, меня зовут Гхаш. И мне нужно увидеться с Лунным Волком, как можно скорее..."

Вожак стаи прервал свое демонстративное почесывание, внимательно посмотрел на Гхаш, и глаза его показались ей вдруг застывшими янтарными каплями, сияющими собственным светом в сумраке леса. Волколак поднялся, неспешно подошел к женщине и лег возле ее ног; холка его при этом оказалась выше коленей Гхаш.

"Старшая самка Великого Волка... Отец стаи говорил о тебе. Мы приветствует тебя, вскормившая Вожака! Мы убили твое ездовое мясо. Прости, мы не знали, что оно твое. Стая была голодна. Садись на меня. Я отвезу тебя в логово Лунного Волка."

Логово?.. Впрочем, можно уже не сомневаться, что речь идет о Шестом. "Старшая самка Великого Волка"... Надо же такое придумать!

Открыто Гхаш ответила только одно:

"Благодарю детей полнолунья!"

И взобралась на мохнатую спину варга.

 

Начал накрапывать дождь.

Черный волколак со всадницей на спине мчался через лес одному ему ведомыми тропами. Низкие ветки деревьев и растопыренные колючки кустарников хлестали по его плотной шкуре, вцеплялись в нее. Волк не обращал внимания на незначительные помехи, ведь густая шерсть надежно защищала его. Он несся вперед, не сбавляя скорости.

И вот в очередном просвете между деревьями Гхаш увидела холм, а на нем - замок. Тяжелая массивность крепостной стены, ров, черепичные крыши хозяйственных построек и черный шпиль башни, пронзивший вечереющее небо нацеленной в облака стрелой. Что-то до боли знакомое было в архитектурной строгости этой башни, Гхаш даже знала что: бледное подобие, но все же замок напоминал Барад-Дур.

Мост через ров был опущен, и варг, так и не замедлив темпа бега, вынес женщину к чернокаменному крыльцу во внутреннем дворе замка. Волк остановился и прилег, давая Гхаш возможность спешиться, потом поднялся на четыре лапы, встряхнулся и неспешно потрусил прочь.

"Удачной охоты, сын полуночи!" - послала ему прощальную мысль Гхаш.

Он ответил, так и не обернувшись: "Удачной охоты, Алый Цветок!"

Ну, вот и меня нарекли! - мысленно рассмеялась Гхаш. - Впрочем, нет. Просто интерпретировали имя...

Она оглядела двор замка.

Десятки орков, спешащих неизвестно куда и неизвестно по каким делам. Людей немного: в основном, это южане или те, кого война согнала с промерзших земель Ангмара.

Двор вымощен крупным булыжником. Сама башня рукотворна, а не создана чарами - вблизи это отчетливо видно, хотя, возможно, какая-то доля магии и была вложена в холодный черный камень стен. Слышны удары молота о кузнечный горн. Дымки от растопленных печей поднимаются над черепичными крышами.

...Гхаш не услышала даже скрипа, когда открылись железные ворота башни. Впрочем, может быть, они были приотворены с самого начала?

"Сестра моя! Мамочка!"

Черный вихрь устремился к Гхаш, заключил в объятия, и Третья запуталась в плаще Хильмора.

"Как ты себе представляешь такое сочетание: сестра и мать? - недовольно осведомилась она, высвобождаясь наконец из объятий Шестого. - Совсем разума лишился тут в одиночестве?"

Хильмор в ответ лишь рассмеялся.

"Представляю нормально. А тебя я просто ужасно рад видеть!"

Гхаш сменила гнев на милость и улыбнулась в ответ.

"Я тоже рада, мальчик мой."

 

Библиотека.

Сотни, тысячи свитков разложены на дощатых стеллажах. Ярко пылают на стенах факелы. Канделябр, полный свечей, стоит посредине широкого письменного стола, с двух сторон которого, друг напротив друга, сидят двое призраков. Откинуты на плечи капюшоны черных плащей. Таинственно мерцают в сумраке алые озера глаз.

- Я чувствовал то, что они делали с вами, Гхаш. Я... я чуть было не сорвался и не повел имеющиеся у меня силы на Форност, но Первый запретил. Правильно запретил, наверное... Я думаю, что не хватило бы у меня сил добраться даже до Архедана, меня бы остановили раньше... Да и оставлять в своем тылу Авари... Я мог бы лишится Дол-Гулдура...

- Не будем об этом. Моргул был абсолютно прав, что остановил тебя. В том положении, в котором оказались мы с Кхамулом, самым главным было не привлекать внимания. Я это и тогда понимала, хотя и спорила со Вторым...

Хильмор не сдерживается, вскакивает на ноги и начинает мерить шагами комнату. Густой ворс ковра заглушил бы его шаги даже, если бы они могли бы быть слышны обычному уху.

- Зачем они вас пытали?.. Вот чего я не могу понять! Ну, сначала еще понятно! Они предполагали вызнать у вас планы Моргула. А потом? Какой в этом смысл?!

Гхаш рассматривает трещинки на лакированном покрытии письменного стола.

- Я не знаю... А разве есть какой-то смысл в том, как поступает Гуртанг с пленными эльфами и Верными? Он же не отстанет от них даже, если они выложат ему все, что знают!

От резкого движения всколыхнулся черный плащ "принца".

- В этом есть смысл! Кровь за кровь и мука за муку!

- Они чтят этот принцип не хуже нас, - устало отвечает Гхаш.

- Да, конечно! Но в случае с вами он не подходит. Ведь тебя и Кхамула можно было скорее счесть "людьми, обманутыми Врагом", как они любят говорить, но не лазутчиками! Вы были слишком хорошо известны среди дунадан...

- Предателям воздается десятикратно.

- У них не было оснований считать вас предателями! Заблудшими - да, но не сознательно изменившими!

- Не знаю, милый... Конечно, мы упорно говорили им, что враг навел на нас морок, и в туманном рассвете мы приняли войско союзников за полчища Ангмара, но... Ты знаешь, мне кажется, что истинно Светлые чуют нас, под какими бы личинами мы не скрывались. Этот Эарнур... он так смотрел... в какой-то миг мне показалось, что он видит не тело, а душу... Я думаю, что он заподозрил что-то, что он испугался...

Пола черного плаща смахнула с полки, мимо которой промчался Хильмор, несколько свитков.

- И, все равно, этого не достаточно! - горячился Шестой. - Дойдут руки, я разорву этого эльфийского прихлебателя собственными руками!

Гхаш откинулась на спинку стула и плотнее стянула у горла края темного плаща.

- Уймись, Шестой. Меня не радует выбранная тобой тема. Что же касается мести... Первый из тех, у кого есть счет к Эарнуру - это Моргул, и боюсь, что после его мести не останется, чем поживиться, даже Гуртангу с его изощренной фантазией по поводу подобных штучек...

Хильмор вернулся к столу и сел в кресло, порывисто нашел ладони Гхаш и взял их в свои.

- Ты прости меня, мамочка!.. Я просто... Пойми, мне кажется, что, пока не вернулся отец, я должен защищать тебя, как если бы ты была моей настоящей матерью!

Женщина тяжело вздохнула и отобрала руки.

- Порой мне кажется, Хильмор, что ты действительно мой сын. Во всяком случае, моей эмоциональности у тебя в избытке...

 

Неспешно сменяются дни.

Хильмор строит орков, тренирует людей во владении оружием, учит и тех и других основам магии, а порой отправляется охотиться вместе с местными волколаками, которые боготворят его не меньше, чем мордорские волки его детства.

Круглыми сутками просиживает Гхаш в библиотеке Дол-Гулдура или поднимается на башню замка, чтобы заняться магическими экспериментами. Порой она выезжает на прогулки в лес, и окрестные варги теперь хорошо знают: лошадь Не-Мертвой - это не пища. Вечера Третья проводит вместе с Хильмором в большом, вечно пустующем пиршественном зале, у камина, за разговорами.

- Все забываю спросить, а куда девался Кхамул? Я думал, вы приедете вместе...

- Не знаю. Он не сказал толком. Куда-то на юг.

- Опять в Харад потянуло?

- Не знаю. На юг отсюда. Может, и в Гондор...

Долгое молчание, уютное и привычное обоим.

На этот раз тишину нарушает Гхаш:

- Я, вот, тоже все забываю... Варги называют тебя Отцом Стаи, отчего это?

Удивленный взгляд, сменившийся пониманием, а затем легким смущением.

- А... Так ты не знаешь! В общем, я действительно в какой-то мере прародитель нынешних местных волколаков...

- В каком смысле?

- В прямом.

- То есть?

- Ты не знаешь потому, что я всегда скрывал это от тебя в детстве... Это был мой личный способ уйти от твоих взбучек!

Гхаш хмурится.

- Ну-ка, немедленно объяснись!

- Я перекидывался в волка, мамочка! Тогда, еще в своем теле. Наследственность, наверное... Это же любимая животная форма отца: мыши и все такое прочее случались редко!

Третья некоторое время молчит, осмысливая услышанное.

- Надо же! Я, и в правду, не подозревала... Так вот, почему ты так долго не брал себе нового тела! Верно?

Смущение в улыбке Шестого теперь не прикрыто иными эмоциями.

- Ну, да. Мне казались людские тела ущербными, чего-то не доставало...

- Постой! Хорошо. А при чем здесь местные варги?

- Наш поход за Тремя Эльфийскими, помнишь? У меня тогда четыре подружки было...

- А после поражения у Линдона, уцелевшие волколаки рассеялись по склонам Мглистых Гор, - задумчиво подытожила Гхаш. - Значит, местные волки, действительно, твои потомки?

- Ну, да!

- Надо же... Получается, что в них есть малая толика крови Майя...

Женщине вдруг стало понятно то уважение, с которым к ней отнесся черношерстный вожак стаи, и та гордость, с которой он называл Хильмора "Вожаком" и "Отцом Стаи".

- Во всех волколаках есть толика крови Повелителя.

Гхаш подняла глаза.

- А Властелин, твой отец, он... знал?

- Конечно!

На этот раз Хильмор улыбнулся открыто и без смущения.

- И... что он говорил?

- Что я улучшаю вид. Что это правильно.

Гхаш перевела взгляд на пламя за каминной решеткой.

- Мне потребуется время, чтобы осознать это вполне...

- Сколько угодно! - легко согласился Шестой. - Может, сыграет в шахматы?..

* * *

Знакомый голос гулом набата вырос в сознании Гхаш.

Моргул вел перекличку. Слова его были обращены ко всем Кольценосцам.

"Возвращайтесь в Мордор! Я жду вас до восхода новой луны. Выезжайте немедленно! Это приказ."

Гхаш захлопнула и отложила книгу, в чтение которой она еще недавно была погружена, и развернулась к Хильмору. Тот продолжал еще прислушиваться к словам Первого, звучащим рефреном.

- Он приказывает. Мне не показалось?

- Наверное, ему надоело демонстрировать свои либеральные взгляды...

- Нет! Тут что-то другое...

- Но тогда... Гхаш, неужели?! Отец возвращается!

---

 * Тут надо, конечно же, немного распространиться о том, почему слухи о возможном мужеложстве нового командира ("ведь он, вероятно, был наложником лорда Турмира?") не вызывали отвращения к нему у солдат. Но загруз на эту тему слишком длинен и тяжел, чтобы автор сейчас же занялся психоанализом... Так что, позвольте оставить рассмотрение данного казуса в скобках. Может, когда-нибудь и сподоблюсь дописать...

 

8.

Возвращение

"1980 год Т. Э. - Король-Чародей приходит в Мордор и собирает там Назгулов.

2000 год Т. Э. - Назгулы выходят из Мордора и осаждают Минас-Итиль.

2002 год Т.Э. - Захват Минас-Итиля и превращение его в Минас-Моргул. Палантир захвачен.

2043 год Т. Э. - Королем Гондора становится Эарнур. Король-Чародей вызывает его на поединок.

2050 год Т. Э. - Повторный вызов. Эарнур скачет к Минас-Моргулу и исчезает. Мардил становится первым Наместником-Правителем."

"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи."

1980 - 2059 годы Третьей Эпохи

Высоко взмывает пламя жаркого костра, разожженного на руинах Барад-Дура. Низкими тучами затянуто ночное небо, ни блика звездного света не пропустит серая сырость. Порывы холодного ветра взметают пыль стылого плата Горгорат.

Девять призрачных фигур, закутанных в темные плащи, стоят вокруг костра. Не сказано ни слова, но совокупно звучит молчаливый призыв девяти душ.

Голубыми и лиловыми искрами плюется огонь. Трещат, прогорая, поленья. Свист ветра в ушах, и огромный багряный язык пламени вздымается к небесам.

Зыбкая фигура, сотканная из тьмы. Багровая магма взгляда, и дымчатая пелена одежд.

Все Девять безмолвно преклоняют колени. Прячет слезы Хильмор, уткнувшись носом в край собственного плаща.

Дымный вихрь, поднятый незримым порывом ветра, окутывает призрачную фигуру. Языки костра обнимают разлаписто тугую воронку смерча.

Из ничего, из пустоты, из мелкой пыли и искр пламени фигура набирает плоть. Формируется тело, подобное человеческим, но белизна кожи слишком холодна, багрянец глаз слишком нездешен, и сирень свечения, окутавшего фигуру, лучше всяких слов, говорит о том, что облик этот - лишь иллюзия, созданная магией.

- Встаньте! - первое слово, похожее на пробу голоса, словно создатель мистификации еще не до конца уверен в том, насколько исправно будет служить ему новый инструмент.

Восемь встают, но один остается коленопреклоненным.

- Властелин мой, мы готовились к твоему возвращению...

Голос, набравший мощь и обредший интонации, узнаваемые для Кольценосцев, останавливает:

- Об это позже, - легкая, но от чего-то кажущаяся искусственной, усмешка, - Король. Я знаю обо всем, что было сделано в мое отсутствие. Поднимись! Вы действовали хорошо, но можно было сделать и большее. Близится время закончить войну, начатую не нами. Все возвращается на круги своя, и границы Мордора должны быть в безопасности. Я даю вам месяц, чтобы вернуть Минас-Итиль и отбросить гондорцев за реку. Вам не нужна армия, чтобы исполнить мои указания. Я разрешаю вам явить врагам нашим мощь Девяти Колец. Теперь - идите!

Гхаш стиснула руки так, что ногти вонзились в ладони.

...Господин мой, едва вернувшись, ты прогоняешь нас? Пощади! За что мне это?!..

Нет ответа. Багровое пламя глаз не ведает сострадания.

Взгляд Хильмора потеряно мечется по пустоши бесплодной равнины, но сыновняя любовь не позволяет ему смолчать:

- Повелитель мой, мы ждали тебя столетиями! Позволь хоть одному... любому!.. остаться с тобой...

Слепящая душу боль нарастает во всех Девятерых одновременно, и только Моргулу удается удержать невольный стон. Хильмор падает на колени возле костра, дрожа и кусая губы. Гхаш знает, что сегодня Черный Майя не закрыл от восьмерых силу наказания, доставшегося одному.

- Ты знаешь, за что, сын, - отчужденно безэмоционально звучит голос. - Не стоит усугублять свою провинность неповиновением. Ступай! К исходу месяца мои приказания должны быть выполнены.

...Любовь моя, ты ли это? Я не могу, не смею узнать тебя...

"Довольно, Гхаш. Твои излияния давно уже стали неинтересны."

Как это ни странно, но лишь получив мысленный ответ, каков бы ни был его смысл и содержание, Третья сумела поверить и понять, что долгожданное свершилось - Властелин вернулся. Внутренняя речь Саурона была лишена того налета искусственности, которым дышал весь его нынешний облик - она была полна знакомых эмоциональных оттенков и многоточий, которых не могла скрыть нынешняя внешняя, не знающая различий безжалостность.

Гхаш удалось поймать свою собственную жалкую радостную улыбку в тот момент, когда она уже сползала с ее лица.

Моргул первым отвернулся от костра и сделал шаг в темноту. Он не звал никого за собой, но остальные восемь последовали за ним молча, даже Хильмор, с трудом поднявшийся со стылой земли.

 

...Аккорды Пламени и ломкая напевность Воды, скованной покровом льда, тяжелый речитатив заклятий Земли и шепот в плетение потоков Воздуха...

Голос Гхаш не смолкал, и руки ее двигались в стремительном танце. Порой она лишь помогала Моргулу, а порой действовала сама.

Рассветная яркость небосвода затмилась над башнями Минас-Итиль туманной серостью, прогорклый дым удушьем перехватывал горло тех защитников крепости, кто еще крепко сжимал ладонями эфесы мечей. Прочих парализовал страх. Несмолкающий вопль одного из Назгулов звучал с самого начала атаки. Мотивы его перетекали, то взвиваясь до высоких нот, то падая до хрипоты. Лишь немногие люди с поистине крепкой волей могли противостоять магическому воздействию этого звука, но и их движения были вялы, замедленны, а мысли - инертны. Те же, у кого вера в Валар и сознание собственного долга были слабы, в исступлении, близком к помешательству, бегали по внутреннему двору крепости, что-то бессвязно причитая и зажимая руками уши, или падали ничком на пыльный щебень двора, криком заходясь от ужаса.

- Сноси ворота! - велел Моргул, коротко взглянув на Гхаш.

Женщине потребовалось сконцентрировать всю свою силу, нанося удары заклятиями Огня, чтобы тяжелые дубовые створки ворот, сплошь покрытые охранными благословениями, занялись дымком, и начал плавиться металл петель, на которых они держались.

Кхамул первым оказался возле тлеющих врат Минас-Итиль. Его двуручный меч без труда завершил работу, начатую заклятиями сестры. Прогорающее дерево легко поддавалось ударам холодной стали. Когда ворота пали, рассыпая искры от тлеющих головешек, Второй ступил во двор крепости, где царил хаос.

Кхамул не ожидал встретить серьезного сопротивления, однако немногочисленные, сохранившие разум защитники крепости сомкнулись перед ним, ощетинившись оружием. Улаири промедлил не больше мгновения и врубился в толпу. Огромный клинок поднимался и падал, снося головы, отрубая конечности, корежа тела. Черный плащ развивался на ветру, алым огнем пылали глаза, дымным контуром виделся в сумраке силуэт Назгула. Ни одному смертному не дано было выстоять против десятков хорошо обученных противников, ведя бой в окружении, в кольце врагов, чье боевое искусство увеличивали многократно страх, отвращение и ненависть к вражеской нечисти. Но Кхамул давно уже не был смертным. Отточенные рефлексы позволяли ему уходить из-под многих ударов, но он мог бы и не защищать себя столь тщательно. В тот момент, когда нежданный удар в спину пронзал черную ткань его плаща, или сосед атакуемого врага, чей финт Кхамул не успел отследить, рубал его по запястью - ярко вспыхивало Кольцо на пальце Улаири, и меч, прошедший сквозь нематериальную плоть, расплавлялся и таял, соприкоснувшись с Гранью Небытия и оставляя хозяина своего безоружным. Кхамулу оставалось лишь вовремя добивать незадачливых наглецов.

А потом рядом с собой он почувствовал плечо Хильмора, слева же его прикрыл Гуртанг. Число защитников Минас-Итиль неуклонно уменьшалось. Лингул не снижал частоты своего вопля, Гхаш дыбила землю под ногами дунадан, поливала их огненными стрелами и ледяным дождем. Хильмор пользовался заклятиями Воздуха, отшвыривая атакующих и оглушая их. Еретик призвал Покров Тьмы, и взгляд живых затмился чернотой беззвездной полуночи. Хелеворн же вошел в ряды потомков Трех Племен, не обнажив оружия, но руки его несли на себе призыв Смерти, и одно его прикосновение к незащищенной латами ли, или одеждой плоти врагов убивало их.

...Когда колдовская тьма развеялась над башнями Минас-Итиль, ни одного живого не осталось внутри крепостных стен...

* * *

Тихий шелест в листве зеленых дубрав. Солнце давно прошло зенит, и длинные тени ложатся от стволов деревьев на высокую зелень порея, которой, насколько хватает глаз, заросла вся, лишенная весеннего тепла почва.

Неспешной иноходью белогривая гнедая кобыла следует узкими тропами. Очередной поворот открывает перед ней большую поляну и замок на невысоком холме - замок, чьи башни устремились к облакам, а фундамент попирает землю. Узкая лесная тропинка выводит кобылу к запертым двустворчатым воротам башни, но древковые оружия орков-охранников (то ли копья, то ли алебарды) преграждают ей путь.

Лошадь взволнованно роет копытом землю, клубится пустота над лукой седла, бледнеют с лица стражники-орки, поспешно разводя в стороны оружие, распахиваются тяжелые створы ворот.

Кобыла встряхивает снежной гривой и поворачивает морду свою к невидимой всаднице, а затем, всхрапнув, неспешным шагом вступает на двор Дол-Гулдура.

 

Спальня Хильмора, двадцати шагов в длину и десяти в ширину, тесна для двух Улаири.

Шестой Назгул сидит на застланной постели, внешне спокойный, но с трудом приглушающий жар своих глаз. Третья меряет широкими шагами комнату.

- Он не хочет меня видеть?

- Он не хочет видеть никого.

- Но я должна с ним повидаться! Милый мой, любимый мой, дорогой мой - брат мой, сын мой!...Ты должен понять!..

- Я понимаю тебя! Но, пойми и ты, я ничего не могу сделать! Он приказал - я не могу ослушаться. Я... я вообще не понимаю, почему он здесь! Почему вновь не возведен Барад-Дур... Ему же достаточно одного жеста! Почему?... Почему?!.. Мы сидим здесь второе десятилетие, и... и ничего не делаем! Я не узнаю своего отца, Гхаш! Я... не понимаю его! Сколько лет прошло с тех пор, как был взят Минас-Итиль?!.. За годы, прошедшие со времени возвращения отца, мы могли уже сровнять с землей Гондор и жалкий хаос княжеств севера! Мы могли, хотя бы, навсегда очистить мой лес от эльфийской заразы!... Но мы сидим! Он бездействует, Гхаш! Почему?!..

- Тише, Хильмор! Чуть-чуть тише... Позволь мне задать ему эти вопросы. Быть может, я узнаю ответ?

Взлет и порыв языков пламени в камине повторили движение Хильмора, когда он встал с кровати и порывисто шагнул к Гхаш.

- А если нет?.. Если я проведу тебя к нему, а он будет недоволен?.. Кто из нас будет отвечать, сестра-мать?..

Гримаса, выдающая нежданную, но застарелую боль, мелькнула на лице женщины.

- Ты так боишься его, Хильмор?

- Боюсь?! - сначала Шестой взвился, но, взглянув в глаза своей приемной матери, снизил тон. - Ну, да... Боюсь. А кто из живущих его не боится?! Кто из нас, Девятерых, посмеет,.. - он запнулся, - Ну, да, разве только ты!

 

Гхаш переступила порог.

Она не смела видеть ни комнаты, и того, кто находился в ней. Едва женщина затворила дверь за своей спиной, и ладонь ее обняла косяк, запечатывая дверную щель символом отрицания, знакомый голос спросил:

- Я разве ждал тебя?..

В звуке этого голоса были и отстраненность, и насмешка. Была в нем равнодушная хладность при сознание собственной силы, и болезненная яркость одиночества, и сомнение, неизбывное другими мотивами.

- Конечно, нет, Властелин мой, - душой и телом склонилась Гхаш. - Ты ждешь лишь одну - совершенную Айну, подобную тебе во всем. Я никак не подхожу под ее образ.

Жаркое пламя гнева опалило разум Гхаш.

- Если бы я мог уничтожить тебя!.. Вы все, словно насмешка моя над самим собой - бессмертные спутники мои, болтливые тени, самоуверенное небытие!..

Тлели уголья за каминной решеткой. Властелин сидел неподвижно. Восковой маской застыли его черты, а темные пряди волос растрепались по спинке высокого кресла.

Страх, ставший привычным за века, призывал женщину сжать чувства свои в комочек, молчать и быть незаметной; самосохранение диктовало ей - это главное. Но иступленная страсть, которой не могли положить преграду ни боль, ни разочарование, толкнули ее к тому, кто был всем для нее в этом мире - был богом, отцом и мужем, и тоску его она ощущала чуть ли не острее своей собственной.

- Ты можешь прогнать меня, Повелитель мой, можешь наказать за то, что я пошла против твоей воли, но ты не можешь разрушить строй моих мыслей и чувств, и отменить те решения мои, которым они велят следовать!..

Фраза и движение слились в один порыв. В пару стремительных шагов Гхаш оказалась возле Саурона, встала напротив него, загораживая пламя камина - встала, но не преклонила колен, как привыкла поступать каждодневно с момента принятия Кольца.

Черный Майя был столь удивлен поведением одного из своих Назгулов, что даже не потрудился скрывать этого.

- Надо же! - со спокойной улыбкой отметил он. - И что же должно означать подобное поведение?

Гхаш на мгновение растерялась, но собрала по крупицам ускользающую смелость, и ответила:

- Господин мой, ты знаешь мысли мои и желания. Со дня встречи с тобой, нет для меня иного бога, кроме тебя. Любое твое слово для меня - закон. Но не могу я при этом забыть о существование тех, кого ты приказал мне называть своими братьями. Они в смятении, Властелин мой! Их души полны неуверенности и страха... Они не понимают... так же, как и я!

Саурон наблюдал с искренним интересом за попытками Улаири обрести внутреннее спокойствие и высказаться.

- И чего же они не понимают? Чего не понимаешь ты? - вкрадчиво прозвучал голос Майя.

Гхаш судорожно вздохнула и потеребила ожерелье из черного мелкого стекляруса на шее.

- Не сердись на меня, Повелитель мой! - взмолилась она. - Я говорю лишь то, что мне... как мне кажется, следует сказать...

- И что же?

Несколько глубоких вдохов, и Гхаш восстановила иллюзию спокойствия на своем лице и упорядоченности - в мыслях.

- Не сердись, - повторила она. - Я хочу спросить тебя, Господин мой, о том, о чем остальные спросить не решаются... Мы ждали тебя столетиями, мы верили в твое возвращение, и вот ты вернулся... И что же? Разве, когда я была ребенком, не ты учил нас с Кхамулом: "Кровь за кровь, и не может врагам быть прощения"?.. Почему же тогда год проходит за годом, а эльфы и потомки нуменорцев все также правят этой землей, а мы бездействуем, хотя ко дню сегодняшнему могли бы положить к твоим ногам три четверти - если не все! - Средиземье?! Вернувшись, ты приказал нам начать войну, но после первой же победы...

- Мои верные слуги устали от безделья? - насмешливо переспросил Саурон. - Похоже, я изрядно перестарался, вкладывая в Кольца ваши страсть и волю, и теперь собственная кровожадность не дает вам покоя... Что ж, пусть так! Но первый и основной постулат, являющийся стержнем вашего бытия - это повиновение, повиновение мне без вопросов!

Майя не повысил голоса, лишь в интонациях его чуть проявился накал.

Гхаш вздрогнула и спрятала глаза.

- Воистину так, Властелин мой, но ответь мне... хотя бы однажды! Меня терзают сомнения, таким ли ты вернулся, каким мы помним тебя, и цели твои... сравнимы ли они с прежними нашими чаяньями?..

Тишина. Ни звука в ответ. Капель минут, растворяющихся в озере вечности.

А потом:

- Уходи, Гхаш. Сам не могу понять причин собственной мягкости, но эту дерзость я прощаю тебе... Уходи. И возвращайся не раньше, чем через полстолетия...

"Если ты не позовешь меня прежде, Властелин?"

"Не позову."

Медленный, выверено правильный реверанс - безуспешная попытка замаскировать вопль отчаяния в исступлении души и плоти. Гхаш тихо отступает к двери. Негромко шуршит ткань ее черных одежд.

 

Хильмор ждал ее шагах в двадцати от апартаментов Повелителя.

- Ну, как?!

- Я уезжаю, - коротко ответила Гхаш, предприняв попытку миновать лестничный пролет и спуститься ниже.

- А... он что? - Шестой не сводил жадного взгляда с лица женщины, как будто намериваясь пролистать страницы ее надежд и сомнений.

- Он приказал мне уезжать. И не возвращаться в ближайшие полстолетия.

Изысканно красивые черты молодого лица в копне разноцветных волос исказились, словно от неожиданной боли.

- Так у тебя ничего не вышло?.. - вопрос не требовал ответа. - Он сердится на меня за то, что я пропустил тебя, да?!

- Не знаю.

Пожав плечами, Гхаш отстранила Хильмора и продолжила спускаться по лестнице.

* * *

"Гхаш!"

"Кхамул? Привет, братишка, ты где?"

"Я-то вестимо где, а вот ты - в Хараде?"

"С чего ты взял?"

"Да так... Доходили слухи."

"Ну, если слухи!.. И чего тебе надо?"

"А в то, что я просто с тобой пообщаться хочу, не веришь?"

"Не-а!"

Довольный смешок:

"Ну, в общем... правильно! Слушай, ты Эарнура помнишь?"

Сгустились оттенки мысленной речи, словно заклубился туман:

"Еще бы мне его не помнить!"

"Так вот, Первый его таки достал..."

"Что, неужели удалось-таки на поединок вызвать?"

Еще до отъезда Гхаш - до того, как Повелитель отослал ее - Моргул предпринимал попытку вызвать на поединок нынешнего короля Гондора. Нет, конечно, предводитель Назгулов не собирался биться с ним в честном бою, но намеревался заманить дунадана в ловушку, нанеся словесный урон его чести. Однако, то ли сам Эарнур оказался слишком труслив, то ли его советники были излишни мудры - до нынешнего момента из затеи Первого толку не выходило.

"Ну да. Завтра это. И именно в связи с этим у меня к тебе просьба..."

"Ну, так не тяни!"

"Ты же знаешь, какой у нас Король обстоятельный... Он года два сочинял свое заклинание, проверял его на всех встречных-поперечных... В общем, собирается он сделать так, чтобы у гондорского царька этого самосознание и память о себе остались, а защита духовная атрофировалась полностью, то есть, чтобы сдачи он не умел на удар давать, чтобы гордость в нем играла, а сопротивляться сил не было. Понимаешь?"

"Ну, да. А я-то тут при чем?"

"Да ни при чем особенно-то... Но, как только мы лизоблюда этого эльфийского в плен возьмем, нам надо будет его куда-нибудь пристраивать: туда, где похуже, желательно. Что бы унижали много и безосновательно зачастую, морально и телесно, опять-таки, желательно..."

"Я понимаю. А в плен-то вы его точно возьмете?"

"Я думаю, без накладок! Они же с Моргулом договорились встречаться без сопровождающих. Конечно, эскорт какой-накакой с этим потомком Элендила приедет, но так с Королем мы пойдем..."

Недоверчивое:

"Что, все семеро? А Властелин разрешил?"

"Все вместе, точно! А Властелин... По-прежнему не слышно от него ничего, даже Хильмор его редко видит... Не будем об этом, ладно?"

"Ладно... Так ты к чему про Харад спрашивал? Хочешь, чтобы я продала его на невольничьем рынке?"

"Неплохая идея! Верно?"

"Не знаю... И, к тому же, я не в Хараде."

"А где?"

Дрогнула слабая искорка в тумане эмоций.

"Не скажу. А-то ты еще лично пообщаться захочешь... А если я с тобой встречусь, мне совсем невмоготу станет, так вернуться захочется... Ладно?"

"Ладно, чего уж там! Но ты, как есть, помочь не можешь?"

"Ну, почему же? Мне тоже поучаствовать хочется! А, кроме того, я давно осмысливала вопрос: можно или нельзя изнасиловать мужчину?.."

"Фу, сестренка! Ты меня удивляешь! Какой дурной вкус! Этот вернейший из верных, просветленный, можно сказать... пфе!"

Смешинки звонким каскадом распадаются в душной сырости.

"Перестань, Кхамул, ты мне просто подыгрываешь! Тебе моя помощь надо или не надо?"

"Надо, конечно! А особенно я будут потом наслаждаться твоим рассказом о том, что же все-таки с Эарнуром было..."

"В таком случае, привози его к истоку Златолиственной. Я там буду ждать."

"А когда?"

"Ну, как возьмете его, свяжись со мной, и договоримся..."

"Принято! Ну, тогда... пока, сестренка?"

"Целую, милый. И, учти, что после Повелителя, ты - самый лучший: люблю я тебя!"

Наивное удивление, подозрительно смахивающее на ерничество:

"Правда?! А как же Хильмор?"

"Он - лучший, но после тебя."

"Фу! Успокоила."

 

Шепчутся между собой, свивая прозрачные струи, потоки Златолиственной реки - да нет, не реки, а речушки - притока великого Андуина. Изумрудно искрится недавно распустившаяся листва на ветвях весеннего леса.

Пара пегих коней пасется на поляне возле родника, из которого берет свое начало Златолиственная. Ни человека, ни эльфа, ни гнома не видно поблизости. Только травинка порея, зажатая в невидимых пальцах, раз за разом в полете вспарывает воздух.

Трещит сухостой под копытами лошадей путников, новоприбывших к месту встречи. Сначала на поляну выходит конь, чья уздечка неестественно вытянута вперед, словно кто-то невидимый ведет его на поводу. За первой появляется вторая лошадь. В седле ее сидит мужчина среднего возраста, довольно моложавый и красивый. Родовая правильность черт лица выдает в нем дунадана. Человек инертен и пассивен, вся его поза выдает беззащитность и слабость, однако глаза живут самостоятельной жизнью - и в них есть огонь, в них есть гнев и унижение от сознания собственного бессилия.

Движение ведущего коня остановлено умелой рукой.

"Я привез тебе подарочек, Гхаш!"

Перестает порхать в воздухе сорванная травинка.

"Весьма благодарна, братец! Оставляй-ка его тут и быстренько сам сматывайся."

Недоумение:

"Ты это серьезно? Мы же уже... сколько не виделись?"

"Куда уж серьезнее! Давай, Кхамул! Ты что, не понимаешь, что у меня нервов на встречу с тобой не хватит?"

Сомнение с оттенком раздраженности:

"Так уж и не хватит?"

"Не хватит, прости. Еще пять минут разговора, и я готова буду наплевать на любые запреты!.."

Сомнение со смешком и толикой недоверия:

"Неужели все так страшно, а?"

"Правда, правда!.. Слушай, ты что, действительно, не понимаешь, как мне хочется поскорее вернуться?"

Глубоко интонированное сочувствие:

"Ну да, конечно! Прости уж, что помешал твоей меланхолии!.. Больше не буду. Счастливо оставаться!"

Повисла узда, отпущенная невидимой рукой. Не слышен был шорох шагов на поляне возле родника, однако один из тех, кто только что присутствовал здесь, уходит.

"Кхамул, постой! Ты что, обиделся?"

Сухой ответ:

"Ничуть не бывало."

"А что же тогда? Ну, постой же!"

Резкое:

"Что ты хочешь услышать, Гхаш? Что ты самая великолепная, единственная и незаменимая, что без тебя Девятка существовать не может?.. Это не так. Ты знаешь, что это не так. На твоем месте мог быть кто-то другой, и это не значит, что Девятка была бы хуже, слабее!"

Екнуло в груди сердце.

"Мужчина?"

"Да, мужчина, Гхаш! Твои страсти абсолютно неуместны и лишни в сложившимся положении, более того, они вредны. Будь бы на твоем месте мужчина, у нас не было бы таких проблем. Они возникают только с тобой! Кому, кроме женщины, не знающей, что такое суть законов и иерархия, пришло бы в голову задавать те вопросы, которыми ты осмелилась нарушить покой Властелина, складывая при этом ответственность на всю Девятку?! С чего ты решила, что мы поддерживаем тебя? Наше дело не задавать вопросы, а повиноваться. Ты этого не умеешь! На сомнения свои ты обязана отвечать сама и, уж тем более, не должна безобразиями своими сбивать с толку Хильмора... Я пытался тебя понять, Гхаш. Я пытался тебе сопереживать и сочувствовать, но ты переходишь всякие границы. Стань мужчиной или умри!"

Беззвучно напряглось, дрогнуло, словно отражение в кривом зеркале, марево воздуха.

"Кхамул, да остановись же ты! Ты сам хотя бы понимаешь, что сказал?!"

"Прощай!"

 

Ровно сорок два дня Гхаш позволяла себе развлекаться с пленником, доставленном к ней братом. Она утомлялась, придумывая все новые издевательства для гордой души, разучившийся противоречить. Наконец, ее фантазия иссякала. Можно было заставить раба рыться в грязи и кушать землю, можно заставить его готовить пищу для гостей уединенной лесной хижины, где жила ныне Третья, можно вылить ему на голову котел со свежеприготовленным супчиком, а потом наслаждаться, наблюдая за тем, как он пытается утишить боль от ожогов и гордость свою заодно, можно было заставить его языком вычищать шерстку домашних кошкетин и выносить за ними дерьмо, можно было испытывать его благопристойность, принуждая еженощно устраивать стриптиз, и насмехаться по поводу и без повода над ним: его телом, отправлением физиологических функций, мыслями его и желаниями, но нельзя было затушить искру самоуверенности, веру в самоценность и сознание самодостаточности, нет-нет да вспыхивавшее искрой в миндалевидных глазах.

Гхаш поняла, что самой ей не справиться. Воля гондорского короля была слишком сильна даже под действием заклятия Моргула, и издевательства он сносил, словно мученик. Присутствие нежити, служанки Врага, лишь подхлестывало в нем волю к борьбе: он не мог не подчиняться ей внешне, но духовная его защита была крепка.

"Только человек сможет сломать человека," - решила Гхаш и отдала приказ продать Эарнура на невольничьем рынке Харада одному из тех людей, что с удивительной неизменностью находили Назгулов, жаждая власти или богатства, где бы те ни находились и под какой бы личиной не скрывались.

Месяца два спустя Гхаш поинтересовалась личностью вдовой матроны, прикупившей себе раба из северян, и осталась довольна выбором судьбы. Внебрачная дочь мелкого южного князька, эта женщина любила роскошь и за шестнадцать лет своей вдовей жизни научилась отлично усмирять строптивых мужчин, не желавших выполнять ее постельные прихоти. Там, где не удавалось сломить волю раба для удовольствий с помощью запугивания и наказаний, она с поразительным постоянством находила иное - маленький ключик к боязням и слабостям конкретного мужчины. Но, что особенно порадовало Гхаш, эта вдова, натерпевшись невзгод от деспотичного мужа, любила властвовать над мужчинам, ежечасно демонстрируя собственные право и силу, данные ей законом свободолюбивого Харада.

"Мне это не удалось, а она это сделала, - грустно подвела итог Гхаш. - Быть может, я слишком привыкла быть рабой, чтобы уметь властвовать?..”

И она позвала, отыскивая того, кто находился от нее в десятках дней пути.

"Король, ответь мне!"

"...Гхаш? Я тебя слушаю."

"Твой народ отомщен, Первый."

"Я знаю."

"Откуда?.."

Искажение пространства, похожее на улыбку.

"Я знаю понемногу о вас всех."

И невысказанный вопрос:

Точно... понемногу?

Долгое молчание. Звонкая безликая тишина. И, наконец:

"А сама ты себя отомщенной чувствуешь?"

Гхаш задумалась.

"Наверное, все-таки, да..."

Вздох, похожий на шелест ветра.

"Это самое главное. Расскажешь мне подробности при встрече, хорошо?.. Мне жаль, что ты не с нами, Гхаш."

Что-то ало дрогнуло в сумраке.

"Правда? А Кхамул говорил..."

"Я знаю. Ты поссорилась с братом, Гхаш. Это иногда случается. То, что он сказал тебе... Быть может, он и прав, но..."

Женщина перебила:

"Ты думаешь, что лучше было бы, если бы меня не оказалось среди Кольценосцев?"

"Не знаю. Иногда, да. Но в следующий момент я понимаю, что реальность была бы иной, если бы среди нас был другой человек - неважно, мужчина или женщина. Чтобы тебе не сказал Кхамул, ты - наша сестра, Гхаш, была и будешь ею. Этого не изменить. Я весьма сомневаюсь, что окажись на твоем месте кто-то иной, мы существовали бы так дружно... В конце концов, но не по последнему счету, всех нас, восьмерых мужчин, роднит одно - у нас есть женщина, которую мы должны защитить и без которой нам грустно!"

Недоверие, истекающее сиреневыми потоками в серой сырости.

"Правда?"

"Мы все немножко влюблены в тебя, Гхаш."

Робкая улыбка:

"Мне так хотелось бы верить тебе, Король, но... ты ведь меня просто утешаешь, верно? Ты гениальный лидер, словно для того только и был рожден, чтобы властвовать... С твоими талантами и пары лет, не то что десятков веков, проведенных вместе, было бы достаточно для того, чтобы досконально изучить слабые и сильные стороны, цели и устремления своих подчиненных - всех нас восьмерых... Не так ли?"

Искажение, похожее на усмешку:

"Только не говори никому! Мужчины не так уж легко прощают своему ближнему всеведенье!"

"Не скажу, - допустив мимолетную улыбку, согласилась Гхаш. - А знаешь, ты в своих решениях и поступках иногда очень похож на Повелителя..."

Он, кажется, опешил и даже в первый момент не нашел для ответа слов.

"Ты умеешь удивлять, Гхаш, и это самое увлекательное в твоей натуре. Но, пожалуйста, я не стою подобных комплиментов!"

"Ты только так говоришь... Впрочем... Что ты подумал? Что я сию же секунду возьмусь вешаться тебе на шею с поцелуями, соплями и слезами? Оставь, Первый! Я всего лишь заявила о существующем феномене."

"Тогда я, действительно, наверное, должен тебя поблагодарить?.. Возвращайся, Гхаш. Осталось уже недолго."

Кому как кажется...

Гхаш казалось, что впереди еще тысячи тысяч дней, хотя, наверное, их можно было исчислить сотнями, но взгляд на календарь рождал в ней ослепленность беззащитности, а от того она не желала считать дни.