Автомобильное оборудование

Ash-kha

ХВАЛА ХВЕДРУНГУ*

(набросок)

Пролог

Князь последний раз обозрел равнину, вражеские рати и поднял вверх руку, подавая сигнал к атаке.

Сомкнутым строем двинулась вперёд пехота, воинов дюжина дюжин. Запела тетива луков, когда засевшие в кустах у опушки леса лучники осыпали неприятеля дождём стрел. То был смертельный дождь, и те, кого настигали выкованные в огненных горнах стальные капли, корчась от боли, падали на землю, бились в агонии или погибали мгновенно, без крика, не успев понять, что за напасть настигла их.

Сошлись воины в рукопашной схватке, и не было жалости к упавшим – под ногами сражающихся и для живых настало царство Хель. Ступая по телам мёртвых и раненых, поскальзываясь на траве, мокрой от крови, витязи бились, взывая к крылатой деве-воительнице Магуре, Радегасту и верховному богу ириев Видриру, Отцу битв.

...Но не слышали боги. Пировали они беззаботно в своём чертоге, попивая хмельной мёд и вспоминая о собственных славных победах, о смелости в битвах, о почтении смертных, и славили боги себя.

Только Хведрунга не радовал пир, ибо, вспоминая былое, ворошили боги пепел, некогда ярко пылавших чувств, и болью отдавались слова родичей-ириев в висках того, кого ныне редко называли старыми именами – Локи, Лофт, Лодур. Стало так, однако и ныне никто с похвалой не вспомнил его имя, Прародителем Чудовищ, как прежде, звали его. Сладкий мёд Хведрунгу казался ядом гадюки, и горечь разъедала губы его.

Встал Хлорриди и поведал, как в юном Асгарде заставил он Локи добыть золотые волосы для Сив, прежней своей жены. Со смехом вспоминая давний испуг названного брата, он и взгляда не бросил на Хведрунга. Тот, молчаливей обычного, сидел в углу стола - там, где свет факелов, освещавших покой, был всего слабее. Язвительная усмешка кривила губы проклятого бога, а прекрасное лицо его было снежно бледным.

Веселятся ирии - великие боги. Только Хведрунг в молчании тоску и боль слушает свои. Он знает: на землях людей помнят его, но "злобным" зовут и "источником каверз","насмешником в горе","глухим до мольбы". Ему не возносят моления в храмах, умилостливают, лишь чтобы беду отвести. Обидно великому ирию, что братья его и сестры больше власти и почитания от смертных имеют...

...Сражаются витязи, гибнут...

— Измена!

Укрытое войско из леса пришло. И нет уже битвы - резня. О доспехи совсем затупились воинов мечи.

И, подняв глаза к серому небу, где тучи тяжелых елей коснулись, воскликнул в отчаянии князь:

— Почто вы оставили, мудрые боги?! Я ли не давал вам жертвы?! Гибель дружине моей принесли...

Пируют боги, и нет им дела, что гибнут где-то дети земли. Но Хведрунг, погруженный в думы, услышал. Расплавленной сталью полыхнули его глаза. Шепнул он князю, как будто ветер навеял думу:

— Пой песню мне.

И вот сложились слова той песни, и громко славя, запела рать:

— О Хведрунг-ирий,
Дитя Заката,
Правитель грозный,
Дай силу длани,
Направь мой меч!

Сражаясь, гибнуть
Не стыдно воину.
Бесстрашна в битвах
Хведрунга рать.
Огонь предвечный,
Бессмертье храбрым
Дал Хведрунг славный—
Восславит песнь.

Воззвать к тебе мы
Не смеем, ирий!
Не любишь плакс ты
Молящих слов.
Огонь пылает
Твой ярче солнца!
Восславься, Хведрунг,
Средь ратных сечь!

...Простер бог руки...

Из чаши выгнал лесной пожар врагов на воинов мечи.

...Пришла победа, и пир кончался.

— Посмотрим, что там творится на земле смертных.

Сказал так Видрир и глянул: хвалу Хведрунгу курили костры. И вздрогнул Видрир, отпрянул, потрясенный.

— Как такое случилось? - спросил у богов.

Улыбнулся Хведрунг улыбкой томной, легко коснулся темных волос. Поднялся с места и, уходя, сказал он:

— Победой нелегкой получена верность. Забудете свой смех надо мной.

Глава 1

В летние безоблачные ночи дышит небо над Становищем черно мягкой, согревающей темнотой. Звезды горят сверкающей россыпью, крупными скоплениями или дымчатой пылью. Их пульсирующий синий ореол возникает как блики бриллиантов в бесцветных, словно сам космос волосах Ньюгеллэ, Царицы Ночи.

...Бальдар ещё отдыхает в своем золоченом чертоге, и чтобы притупить сияние его ясного дня, солнце смиряет жар своих лучей, отражает его вовнутрь, дожидаясь того часа, когда Дивия в утренних одеждах укажет ему путь восхода, когда проснется Несущий Свет и запряжет в колесницу ветров огнегривых коней, у начала времени подаренных ему Хведрунгом. И промчится колесница Бальдара над миром смертных, неся исцеляющий свет и тепло цвета спелого мёда. И, коснувшись вечерних одежд Дивии, светило угаснет, как тлеющий уголек в костре, потому что и звезды не вечны. Но в первозданной мгле Хаоса, что вернет на землю богиня-Ночь, возродится солнце, чтобы продолжить свой путь по небесному своду...

До дневного возвращения Светоносного еще часа три, прикинула Спика. Она плохо спала этой ночью, с волнением ожидая часа, когда прокричат первые петухи. В тёмный предрассветный час Ньюгеллэ была слабее всего, а Бальдар крепко спал, набираясь сил. Спика знала, что тот, к кому нынче она собиралась воззвать, не в чести у собратьев-богов, но по старой привычке не обделять ни одного пса (вдруг укусит или облает?), девушка соблюдала тайну.

Спика неслышно встала с лавки, отыскала впотьмах свой сарафан и натянула через голову. На печке завозились малыши, когда она неосторожно наступила на скрипучую половицу. Глянула, не проснулись ли мать и отец.

Фу!.. Вроде бы все тихо. Осторожно обогнув скамью, на которой спал старший брат Тинк, Спика вылезла в окошко(петли на дверях давно не смазывались, и чуткий бабушкин слух уж наверняка бы не подвел её, избери Спика этот выход).

Ньюгеллэ была на ущербе, и в море из звезд серебристо сияла её небесная ладья.

Спика оглянулась на родительский дом - крепко сколоченное одноэтажное строение с верандой. Не особо богатый, но и не бедняцкий дом по меркам их деревни. Ей повезло, что девочку-подкидыша приютили в этой семье.

...Крестьяне знали, кому молиться, чтобы был хороший урожай, чтобы звери сами лезли в силки, а в реках не переводилась рыба, и не любили, когда их размеренный, за века устоявшийся быт нарушало что-то необычное и сверхъестественное.

В ночь появления Спики небо было звездным, а диск Ньюгеллэ почти истаял. Над Становищем повисла непроглядная тьма, и только вдалеке на востоке, там, где по легендам располагался Ирии-сад, обитель богов, вспыхивали прозрачно-голубые и пурпурные молнии, рождая неестественные отблески светотени в чернильном тумане ночи.

Когда утром жрец пришел к храму, на капище, возле одной из деревянных статуй богов он обнаружил плачущего младенца.

В тот год была засуха, да и небесные явления смутили умы мирных сельчан, и потому вече без долгих раздумий постановило утопить ребенка, чтобы не навлек он болезни или какой иной беды на деревню. Только кожевник Варим и жрец не согласились с общим решением.

— Дитя - это дитя, - пожал плечами Варим и предложил удочерить найденыша.

Жрец же указал, что знамения, предшествовавшие появлению ребенка, могут быть истолкованы как благословение, а не предостережение богов. Тут же, чтобы правильно истолковать волю богов, он призвал односельчан молиться, а потом трое суток гадал, запершись в храме.

Великие боги молчали и на первый день, и на второй, и на третий. Им не было дела до судьбы младенца.

Жена Варима - Инга с радостью приняла в свой дом ребенка, потому что после рождения третьего сына она не могла больше иметь детей. Она нарекла девочку Спикой, искупала её и запеленала в чистое полотно. Инга сказала мужу:

— Оставим её, будет мне по хозяйству помощница.

Но решать это было не кожевнику, и не его жене.

На четвертый день сказал жрец, что боги не дают совета, а значит решение старейшин справедливо и найденыша должно убить.

Спику отобрали у Инги, сколько та не плакала и не просила. Нашли камень, чуть ли не в двое больше самого младенца и привязали к его шее. И хотел уже жрец призвать благословение Видрира на дело это и препоручить ребенка в руки Морейны, когда в языках оранжевого пламени ударившего из-под земли огненного столба возникло видение гигантской птицы, распластавшей в полете крылья с многоцветным оперением. Жрец осмелился взглянуть в глаза цвета расплавленной стали и, охнув, прижал ладони к лицу. Вся радуга плясала в его зрачках яркими бликами. Только когда утишилась боль, он снова, взглянул на капище.

Птица плевала огнем в старейшин вече. Она не думала их убивать, а просто учила. Люди в страхе жались друг к другу, но из огненного кольца бежать было некуда.

Потом один глаз птица скосила на огромный камень и запеленатого младенца, и издала яростный вопль. Её изогнутый клюв приоткрылся, а могучие крылья подняли настоящий ураган, от которого, казалось, затряслись глубоко врытые в землю, дубовые ограды стен храма.

Жрец понял мгновенно, он бросился к девочке, перерезал крепящую камень веревку и положил ребенка на руки не помнящей себя от благоговейного ужаса Инги. Птица взглянула на женщину, и из клюва её вырвался звук, странно напоминающий смех. Потом огнеперая ещё раз широко взмахнула крыльями и исчезла. На месте огненного столба не осталось и следа обожженной земли, а вот там, куда птица плевалась, лежали горочки пепла.

Крестьяне понемногу приходили в себя от пережитого потрясения и испуга, начали переглядываться, перешептываться. Не было никаких сомнений, что один из великих богов посетил их. Только какой? Вот в чем сомнение.

Варим сразу подошел к жрецу.

— Уж не Видрир ли сам благословил мою дочь своим покровительством? - спросил он его.

Жрец помотал головой, скорбно и как-то испуганно поджав губы.

— Хлорриди? Радегаст? Кто, отвечай!

Кожевник сам тщетно пытался припомнить, кто же из богов, являясь людям, предстает многоцветной птицей. Волхв? Пронот? Сильно?..

— Повелитель стихии огня... - пробормотал жрец.

— Что?!

Огнем повеливал Хведрунг, в древних сказаниях звавшийся также Лофтом и Лодуром. Хведрунг, известный среди богов своим презрительным отношением к смертным и нежеланием принимать какое-либо участие в их судьбах, если это не послужит его собственной выгоде или не развлечёт его.

Люди давно поняли, что молить Хведрунга о помощи напрасно, бог не слушает их. На уме у него интриги и каверзы, а то и незарифмованные строки новой эпиграммы. Не гневить Хведрунга единственно важно, восхвалять его в легендах и песнях и благодарить за то, что угли в очаге тлеют, да не вспыхивают в засушливую пору пожары. Но чтобы Хведрунг лично вмешался в судьбу младенца-найденыша?!.. Да еще когда другие боги молчат, и нет им до него дела... Невиданное за многие века случилось.

Младенец остался в деревне. Да и кому бы пришло в голову идти против явленной так открыто воли самого мстительного и таинственного из богов?

Крестьяне быстро привязались к сообразительной и шустрой малышке, а приемные родители и вовсе в ней души не чаяли...

Спика слышала эту историю много раз от разных рассказчиков с добавлениями, оханьями, аханьями и приукрашиваниями. Многие детали в истории разнились, но в одном сходились все рассказчики - её нежданным покровителем был Хведрунг.

Простой люд редко вспоминал о боге огня. Случалось это лишь темной порой, когда беда стояла у порога. О домашнем очаге молились Тантилии, о свете и благополучии Бальдару, об обильном урожае - Видриру и Марциане. Впрочем, Хведрунгу всегда приносились обильные жертвы, чтобы отвести напасть. В сказаниях пелось, что он - зачинатель всяческих каверз и опасных приключений, острый на язык стихотворец, не раз доставлявший неприятности не только смертным, но и богам. Им опасливо восхищались и называли богом аристократов (только к ним иногда Хведрунг прислушивался). Вообще, о Хведрунге знали мало, но поскольку обращение к нему никакой практической пользы принести не могло, то особо и не интересовались...

Спика не чувствовала себя отмеченной богами, но поскольку решение, которое ей предстояло ныне принять, было слишком серьёзным, чтобы пустить всё на самотек, она решилась-таки обратиться за советом к тому, кто, по мнению односельчан, благоволил к ней.

...До храма девушка добралась быстро, темными переулками, мимо дощатых домиков и усадьб сельских богачей - кузнеца и двух купцов, которые жили здесь только в холодную пору, а летом странствовали со своим товаром. Сколько они должно быть интересных мест повидали... Сама Спика не бывала дальше соседней деревни: когда болела мать, она ездила туда вместе с Тинком за знахаркой.

Не о том думаешь, оборвала себя девушка. Нужно сосредоточиться, настроиться на нужный лад, а у неё мысли, что пшено по земле рассыпанное.

Справа осталась харчевня. Становище лежало возле Северного Тракта, по которому, чуть только тополя покрывались первой листвой, ползли купеческие караваны, шли странствующие охотники, гусляры и просто путешественники, отправившиеся в дорогу, по своей, им только одним известной надобности. Летом харчевня обычно бывала переполнена, и жившие ближе всего к дороге крестьяне иногда сдавали проезжим комнаты на ночь.

* * *

Спика дрожала от холодного ночного ветерка, и кожа на её обнаженных руках покрылась крошечными пупырышками. Впрочем, нагревшаяся за день земля, ещё отдавала свой жар, и босые ступни касались теплого камня.

Спика вышла на Тракт, здесь дорога была мощеной. Девушка пожалела, что не взяла плащ, или хотя бы не надела кофточку, но если бы она начала искать вещи тогда, в темноте, родные непременно проснулись бы, а класть одежду рядом с собой на ночь - только вызывать подозрения. Вот если все удастся, она непременно родителям расскажет, но заранее – ни за что. Лучше помолиться одной, тайно, вдруг не выйдет?.. А ведь односельчане обязательно бы сбежались посмотреть на зрелище, как отмеченная Хведрунгом будет взывать к нему и ждать ответа.

Даже жрецу она ничего не сказала. Не хватало только, чтобы он сегодняшней ночью запер на воротах храма замок...

Слева от Тракта открылось большое пустое пространство – деревенская площадь, дальше опять тянулись дома, амбары и хозяйственные постройки.

В Становище площадей было две - Рыночная и Храмовая. В центре Храмовой площади возвышалось строение(не очень-то изящное, надо сказать, подумала Спика), деревянное как и все дома в лесостепной области страны. Толстые стены из дубовых бревен накрывала высокая двускатная крыша, увенчанная символами Видрира, Велеса и Ньёрда - фигурками орла, медведя и дельфина. Дерево потемнело от времени, и храм казался едва различимым, более плотным сгустком тьмы, чем сама ночь.

Ворота ограды были прикрыты, но не заперты, и мысленно поблагодарив Додоллу, покровительницу проказ молоденьких девушек, Спика скользнула во двор. Она миновала внешний круг храма - требище, где во время больших празднеств жглись костры и потребляли жертвенную ритуальную пищу – и скользнула под арку капища, находившегося в отличие от многих деревенских храмов не под открытым небом, чем сельчане Становища очень гордились.

Внутри было пусто, прохладно и тихо. Спика нашла лучину, зажгла ее, и, обойдя каменный алтарь - цельный кусок гранита прямоугольной формы - находившийся в центре концентрического круга, поклонилась статуе верховного бога Видрира и его жены Тантилии и пошла вдоль левой стены, пытаясь отыскать среди статуй богов (богини стояли справа) изображение Хведрунга.

Наконец, она отыскала его. Молодой мужчина в тунике с изящным орнаментом по краю, высоких сапогах и плаще с пряжкой в виде изрыгающего пламя дракона. Резчик постарался, и бог, вытесанный из красного дерева, казался теплым и почти живым. Тонкая рука с красивыми длинными пальцами лежала на рукояти легкого короткого меча, привешенного к бедру на широком пластинчатом поясе. Что-то смутно знакомое увидела Спика в чертах древнего бога, вот только убрать бы с тонких губ кривящую их язвительную усмешку, да опустить пониже надменно вздернутый подбородок... Глаза бога были практически скрыты за прядями волос, упавшими на лицо. Длинные, как у женщины, волосы, словно второй плащ, окутывали до пояса его фигуру.

В храме не было окон. Во время служения и празднеств здесь горели тысячи лучин, а сейчас дрожащий свет в руке девушки даже не охватывал фигуры Хведрунга целиком, бросая странные тени, создавшие иллюзию того, что статуя пошевелила рукой и чуть склонила голову.

Спика вздрогнула. Она затушила лучину, убедив себя, что снаружи в щели между бревнами можно увидеть свет. Уютная темнота сомкнулась вокруг неё и, успокоившись, девушка преклонила перед статуей бога колени.

— О светозарный Хведрунг! - зашептала она. — Ты, растопивший лёд небытия огненным дыханием жизни, услышь и направь! Дорога, по которым ведет меня судьба, неясна и туманна... Светом высоких звезд, бесконечностью космоса, Магурой твоей супругой, заклинаю тебя ответь! Идти ли мне на запад с зовущими? Остаться ли мне в Становище? Изучать ли мне искусство чар дальше или отступиться от него? О, Хведрунг-шутник, не смейся надо мной, молящейся! Ты выпустил огонь земных недр и возжег костры воинов и священный огонь храмов, и поленья в домашних очагах! Твой огонь горит в душах бесстрашных воинов, идущих на смерть, жриц, отрекающихся от мира. Где твой огонь во мне? Скажи мне, огнеокий Хведрунг, избрать ли мне путь волшебства?..

Она уронила голову на вытянутые перед согнутыми коленями руки, мелкие камешки песчаника впились в её тело. Распущенные золотистые волосы упали вокруг её головы, повторяя форму лучезарного солнца.

Она лежала ниц тихо, осторожно переводя дыхание. Никакого звука - ни шороха.

Спика осмелилась приподнять голову. У ног божества, в двух ладонях от места, где она припала, в ореоле оранжевого света лежал стебель стрелолиста.

Испуганная тем, что получила ответ, пожалуй, больше, чем его возможным отсутствием, Спика недоверчиво протянула руку к стеблю. Ее пальцы согрело ласковое тепло, но чуть только она коснулась растения, огненный ореол пропал. Девушка держала в руке обыкновенный стебель стрелолиста, который можно собирать охапками на лесной опушке.

Светало. Бледный утренний свет Бальдара просачивался с улицы через щели.

Спика восхвалила Хведрунга, поклонилась статуе ещё раз и вышла из храма. Экстатический восторг заставил позабыть её об осторожности, в припрыжку она неслась по поселку, только что не распевая во все горло. Да и чего теперь было опасаться?.. Пусть теперь кто-нибудь попробует сказать о равнодушии бога огня к делам смертных! Хведрунг ответил - ей-ей!- и даровал знак!.. Вот только что может означать стебель стрелолиста?..

* * *

От толчка чего-то горячего и фырчащего в бок, бог проснулся. Он сел на кровати и неприязненно оглядел золотистый мохнатый шарик, выпустивший в него острые когти.

— Люб, ты что ополоумел? - он стряхнул о себя маленького духа.

Тот по плавной траектории полетел к полу, но почему-то на середине дуги остановился и спланировал в ноги к Хведрунгу, где устроился поверх льняных простыней и одеял.

— Опять ты с Хлорриди вчера перепился? - со сварливостью, неожиданной для такого маленького и симпатичного существа, осведомился дух.

Хведрунг пару раз ткнул кулаком подушку и, поставив ее вертикально, привалился к спинке кровати.

— Ну, было дело... К вечернему столу такого меда из Запределья доставили, — он блаженно сощурился, вспоминая, - я со времен пира у Эгира такого не пробовал.

Дух покосился на него недобрым взглядом.

— Ага, и чуть было не заварил такой же каши, как тогда у Эгира. Как говориться "язык свой не в силах тот обуздать, кто не в меру напьётся".

Хведрунг обеспокоено взглянул на маленького собеседника:

— Что, меня опять на разоблачения потянуло?

Дух скептически хмыкнул.

— Честное слово, ничего не помню, - помотал головой бог.

— А ты больше пей, - ехидно ответствовало золотистое создание, - а потом спи, пока не проспишься, а молитвы к тебе я буду слушать...

Хведрунг зевнул и глянул через каменное кружево стрельчатого окна на небо, которое осветили первые лучи просыпающегося Бальдара.

— Что, кто-то молился? - Хведрунг наконец понял, почему сейчас он вынужден терпеть боль в бедре - след маленькой когтистой лапы. - И надо было будить меня из-за этого? У литейщика в горне опять жара не хватило, и металл раньше времени загустел? - Дух не ответил, но Хведрунг от протестов перешел к жалобам: — А мне такой сон снился! Спика с волосами, пылающими как само солнце, смотрит на меня, улыбается и говорит: "О, светозарный огнеокий Хведрунг!".. А ты тут царапаться! - бог жалобно сморщился:— У-у-у, вредитель!

Люб сурово обозрел своего господина и счел, что пока тот не протрезвеет, от разговоров не будет толку. Однако правду он не собирался скрывать:

— Это был не сон, о огнедышащий, как раз Спика к тебе и взывала!

Если можно вернуть способность соображать полупьяному и невыспавшемуся божеству, то Любу это удалось как нельзя лучше. Хведрунг уставился на него абсолютно осмысленными, чуть испуганными глазами и неуверенно переспросил:

— Я... я всё проспал?

Золотистый дух закивал головкой.

— Да уж, это только ты, огнекрылый, мог так отличиться, - промурлыкал он, - столько лет ждать, а накануне напиться...

— Но откуда я мог знать? - сердито возразил Хведрунг, отбрасывая от себя одеяла.

Маленький дух захихикал, устраиваясь поудобнее на опустевшей кровати:

— Такие речи от бога из Ирии-сада? Будем считать, что я ничего не слышал.

— Ладно тебе хихикать тут! - огрызнулся Хведрунг, натягивая одежду.— Я понимал бы, если бы такую чепуху болтал смертный этого недоделанного мира... Но когда ты, один из перворожденных Создателем на заре Истинного Мира, говоришь о всеведении богов Ирии-сада - это смешно! Не много чести властвовать в зазеркальном отражении, куда люди приходят лишь во снах. Мы!.. Мы, Духи Первозданной Земли, владели такой силой!.. - он стиснул кулаки, в глазах его вспыхнули отблески мощи огненных духов Муспелля, канувших в прошлое. — Невежды стали называть нас богами. Но я готов отказаться от прежних и нынешних власти и могущества, прожить короткую жизнь обыкновенного человека ради надежды вновь побывать на Первозданной Земле...

Он замолчал, невидящим взглядом уставившись на черное ночное небо, потом резко повернулся:

— Чего она просила?

— Совета, - Люб посерьезнел, - совета, заниматься ли ей дальше магией.

Ирий замысловато выругался.

— Конечно! Даже если она не та, кто я предполагаю, у неё великолепные способности к ворожбе. Такое дарование не выкидывают на корм собакам. О чем она думает?! - он резко повернулся к маленькому духу. — Ты, надеюсь, объяснил ей?

Люб фыркнул. "Объяснишь ей, как же! Она ждет кого-то великого и могучего, а тут побеседовать прибегает полубожок. А-ну как расстроиться, расплачется, вздумает на себя руки наложить, на недостойную... Думать надо, мой повелитель, прежде чем спрашивать!" Вслух он только ответил:

— Я подбросил ей стебелек стрелолиста.

Хведрунг рассматривал разбитые в кровь костяшки пальцев, пытаясь понять, откуда взялись ссадины. Вспомнить ему это так и не удалось, и он, вздохнув, оставил в покое руку.

— Ну и как она может это истолковать? - спросил он подавленно. – Почему я сам не проснулся...

Обиженный попреками дух все косился на бога сердито. "Вот и обеспечь, чтобы истолковала правильно. В конце концов, она - твоя подопечная!"

* * *

Спика укладывала вещи в дорожный мешок. Сидя рядом на лавке, вздыхала мать Инга.

— Ох, не нравится мне это, девочка, - пробормотала она. - Куда ты пойдешь?

Девушка передернула плечами. Её уход они обсуждали с родителями с раннего утра, когда она, вернувшись в рассветную пору, поняла, что её исчезновение было обнаружено, и в доме переполох. Она рассказала, как пошла на капище, как молилась там и как чудесным образом получила стебель стрелолиста.

Стрелолист – символ Люба, духа-охранителя брачного ложа, являющегося смертным обычно под видом котенка, вспомнила мать и сказала:

—Боги хотят, чтобы ты осталась в деревне и вышла замуж!

Такое житейское толкование Спику не устроило. Она с ходу восприняла его в штыки.

— Но трава стрелолист, кроме того, еще и один из самых сильных магических компонентов, - возразила она. - Это знак, что я должна продолжить следовать путем ведовства.

Этот путь никогда не нравился ни кожевнику Вариму, ни его жене. Среди простых людей существовало предубеждение против колдунов, даже если те были служителями добра и не делали людям ничего дурного. Впрочем, сладить со своенравным приёмышем кожевнику с женой не удалось, и Спика беспрепятственно училась у местных кудесника и знахарки. Девушка усваивала знания легко, буквально схватывала на лету, училась с жадностью и скоро сравнялась со своими наставниками и в знаниях, и в практическом мастерстве. Новый знаний ей было теперь черпать неоткуда.

— Куда ты пойдешь? – раз за разом повторяла свой вопрос мать.

— В Ясноград, — по сведениям это был ближайший к Становищу крупный город. - Там есть библиотека и, наверное, есть учителя магии...

Инга снова вздохнула.

— Ну как можно молоденькой девушке странствовать одной по дорогам в нынешнее неспокойное время? - жалобно вопросила она.— А ну, как недобрые люди нападут?..

Спика, склонившаяся над дорожным мешком, посмотрела на мать из-под руки.

- Нечего красть у меня.

Инга даже покраснела от такой наивности. Впрочем, Спика прекрасно поняла, о чем говорит мать, только не показала этого. Она была уверена, что от назойливых мужских приставаний сумеет защитить себя.

— Чтобы все-таки чего-нибудь не украли, ты не пойдешь никуда, Спика, - веско утвердил голос Тинка.

Спика фыркнула над словами брата, но оба родителя поддержали его. Нельзя отпускать девицу одну неизвестно куда. Кто после этого захочет её брать замуж, даже если она вернется живой и невредимой?..

Последнее замечание особенно раздражило Спику, которая ни о каком замужестве не помышляла и, будучи о себе весьма высокого мнения, была уверена, что в этой жизни ей не встретить себе ровни.

Долго еще продолжались споры и причитания. Наверное, и до заката не удалось бы Спике переубедить родителей, но вмешался брат.

— Я поеду с тобой, - стремясь разрешить маяту, непререкаемо заявил Тинк и при всеобщем ошеломленном молчании, наслаждаясь полученным эффектом, отправился доставать из сундука доспехи.

Старший сын Варима унаследовал высокую, могучую фигуру отца и добрые, открытые черты лица матери. Он отказался продолжить родовую традицию и учился воинскому искусству. В 16 лет он ушел воевать наемным солдатом к Князю Ши-цзу. Междоусобицы который год раздирали мелкие феоды на севере страны. Тинк вернулся нынешней весной, с началом таяния снегов. В закаленном боями воине в кожаных с клепками доспехах Спика с трудом узнала прежнего белокурого мальчика, товарища её детских игр. Он через слово ругался, призывая в свидетели Хлорриди-громовника и Радегаста-воина, тискал молоденьких сельчанок и стаканами пил водку. Только улыбка его осталась прежней - широкой и безмятежно-добродушной.

Спика подумывала возразить, что ей не нужны провожатые, но ведь Тинк был ей не кто-то там с боку-припеку, да и вдвоем веселей в пути...

Она просто кивнула.

— Хорошо.

И склонилась над мешком, продолжая сборы.

Глава 2

Он брел по ледяной пустыне. Со всех сторон была только тьма, пронизывающий до костей ветер и скалы. Колючее крошево снега било в лицо, и Фомальгаут чувствовал струйки край, которые текли по его израненному лицу, и тут же застывали на морозе.

Шквальный порыв ветра, ударив в спину, свалил Фомальгаута на колени. Колени тут же сковала тонкая корка льда. Фомальгаут рванулся, пытаясь подняться, и застонал, почувствовав как вместе со льдом отрываются от его тела куски мяса.

Фомальгаут попытался оттолкнуться руками, и ладони тут же примерзли. Он скорчился, стараясь собрать внутри себя остатки тепла, но в сердце не было жара, и по жилам, казалось, бежала жидкость, столь же ледяная, как воды Окраинного моря, смутно темневшего вдали.

Там, среди бушующих волн, высилась скала, а на ней замок - чернее окружающего мрака настолько, что выглядел светом во тьме. Его темнота слепила Фомальгаута, выбивая слезы из глаз.

И он пополз вперед, выдираясь изо льда и снега, оставляя за собой кровавый след, пытаясь подняться и снова падая. Он должен был добраться до замка!

Почему?.. Фомальгаут не знал. Не первый раз он шел этим путем, но никогда не подбирался ещё так близко.

Он дополз до берега и упал на холодящую гальку. Серые камни были прямо перед его глазами. И вдруг Фомальгаут понял, что это не камни, а человеческие кости и черепа.

Он закричал от ужаса. Безотчетный страх того, что ждало его впереди, скрутил его жесткой судорогой.

Он не пойдет дальше. Он не хочет!

И тут, когда уже Фомальгаут принял решение повернуть назад, в его сознании зазвучал голос: "Поднимайся, сын! Ты почти дошел. Вперед! Я жду тебя."

Не смотря на мягкость, почти нежность, звучавшую в этих словах, ужас Фомальгаута ещё больше усилился. Безотчетным движением он поднял голову и посмотрел на черный замок. Тьма, окружавшая его, сгустилась еще более, хотя и казалось это невозможным, и потянула щупальца вперед. Словно гигантское многорукое чудовище она тянулась к Фомальгауту.

И оледеневшее сердце с восторгом рванулось тьме навстречу. А разум с ужасом и непониманием метнулся в сторону, надеясь еще спастись. Но он уже не контролировал тела...

Фомальгаут поднялся и, почувствовав, как заживают многочисленные раны, как сила вливается в него, сделал шаг и вступил в обжигающую холодом воду.

Боли не было. Тьма признала в нем своего, и путь был открыт. Фомальгаут шел вперед, он шел, а потом плыл, дрожа от восторга при осознании своего все возрастающего могущества и одновременно от отвращения к себе.

Волны несли его к замку. Один раз он захотел повернуть, но было уже поздно.

Поздно...

Фомальгаут закричал. Из темной башни ему эхом ответил ласковый смех.

* * *

Солнце било в окно.

Сейчас была середина лета, и маг любил спать в хорошо проветренной комнате. В отличие от многих своих собратьев по ремеслу он предпочитал высокое небо, открытые просторы лугов и уют густых лесных зарослей четырем стенам и возможности посидеть у камина с книгой. Впрочем, Фрмальгаут был необычным магом. Научившийся управлять стихиями раньше, чем ходить, понимать язык природы раньше человеческого, он был сыном озерной феи и... Вот того, что после "и" он не знал. Мать никогда не говорила об этом, а из словесных пикировок, в которых сын пытался выведать у неё, кто же был его отцом, всегда выходила победительницей.

Почему, проснувшись, маг подумал именно об этом? Наверное, потому что застарелая, но от этого не менее острая боль, постоянно напомнила о себе. Фомальгаут всю свою жизнь ощущал настороженное, опасливое недоверие, возникавшее вокруг него, стоило ему представиться. Он помнил оценивающий взгляд своего первого учителя и его гнев, когда старик узнал, что Фомальгаут, подобрав ключ к дверям его библиотеки, тайно изучал колдовские книги, совать нос в которые ему было строго заказано. Он помнил разговор, состоявшийся тогда с матерью и её слова: "Подобными поступками ты пятнаешь душу и отдаешь себя во власть тьмы." Фомальгаут сказал тогда, что не знает, почему у него так вышло, а мать понимающе кивнула, словно и не ожидала иного ответа.

(продолжение не предвидится)

* Гомосексуальные отношения внутри обоих полов (как, впрочем, и гетеросексуальные) предполагались в тексте, но так как дальше я ничего не написала, то... извиняюсь! :)

© "Купол Преисподней" 2015 - 2024. Все права защищены.
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru