Ash-kha
МУЖ ЖЕНОВИДНЫЙ
(со вставками из Младшей и Старшей Эдды)
1.
Во всех покоях Асгарда было тихо, эйнхерии давно закончили свой пир в Вальхалле и заснули там же в зале, вповалку на скамьях, кто как сидел. Немногие пошли сменить вечерний караул. Винг-Тора не было дома вот уже месяц, а остальные боги и богини разошлись по своим дворцам прежде, чем петухи пропели полночь. Только светлый Бальдр, бог справедливых законов, и однорукий Тюр пировали вместе с Одином и его воинами в Вальхалле.
Локи, сын Лаувейи, раздраженно посмотрел на чуть посветлевшее ночное небо. Часы убегали стремительно и, кажется, сегодняшняя ночь предвещала нежелательное спокойствие.
Раздался осторожный стук в дверь.
- Ну, наконец-то! — выдохнул Локи. — Входи, входи, Гун!
Дверь отворилась неуверенной рукой, отворилась совсем как-то робко. Непохоже это было на своенравную и необузданную валькирию Гун. Даже гнев Отца Павших не смущал ее, а ведь ей было бы несдобровать, если бы он узнал, куда бегает по ночам девица, презрев все нормы морали.
На пороге стоял белокурый юноша с открытым и приятным лицом. Его улыбка мгновенно располагала к нему собеседников, а глаза лучились такой благожелательностью, что невольно хотелось угодить ему, чтобы продлить центробежное тепло, растекавшееся по всему телу от этой улыбки. Впрочем, Локи на такую светозарностъ не поддался. Он не разделял стремления Одина и Фригг окружить младшего из их отпрысков каким-то особым ореолом красоты и добродетели. Локи же видел перед собой обыкновенного человека (гм!.. аса), и не понимал, что так слепит другим глаза? Любовь, быть может?
— Славься, Бальдр, — холодно сказал Локи.
— Славься, Родитель Волка, — отозвался тот, неуверенно переминаясь на пороге. — Меня, послала сюда Гун, она сказала, что Хлорриди вернулся и сейчас у тебя. Мне надо с ним поговорить...
Так... Локи прищурился. Гун затеяла какую-то собственную игру в обход его.
— Как видишь, Тора здесь нет.
Бальдр кивнул, оглядывая темные углы комнаты, словно думая, что бог грозы где-то там прячется. Потом, он вздохнул и попятился.
— Извини, что побеспокоил тебя, Ругатель и Насмешник, — сказал он, и хотя Локи так часто называли подобным образом, что он уже и потерял счет, сейчас это обращение не показалось ему именем собственным и болезненно резануло слух.
— Доброй ночи тебе, — сказал Бальдр и потянулся к ручке двери, чтобы закрыть ее за собой снаружи, но тут его руку накрыла чужая ладонь.
— Постой.
Локи с внезапным вдохновением рассматривал загорелое широкоскулое лицо молодого бога с огромными голубыми глазами, нос с небольшой горбинкой и чувственные губы, которыми (Локи знал) целомудренный бог до сих пор касался всего одной женщины — своей жены.
— Так Тор еще не вернулся? — спросил сообразивший что-то про себя Бальдр.
"Интриганка Гун! Она с умыслом прислала его ко мне, — думал Локи, — Я не должен... Проклятая девчонка, она знала, как меня спровоцировать. Но сдерживаться нет ни сил, ни желания!.."
— Тор еще не вернулся, — подтвердил он. — Заходи, я кое-что скажу тебе.
Бальдр не любил Локи и опасался его, зная, что злокозненному хитрецу нельзя доверять; но чего ему было бояться здесь, в самом сердце Асгарда?.. Он вошел, захлопнул дверь и встал, прислонившись к ней спиной.
Локи разглядывал его со странной улыбкой, то расцветавшей в изгибе губ, то рассыпавшейся пеплом смутной неясности в уголках.
— Ты боишься меня? — спросил он.
Бальдр рассмеялся, хотя и не вполне искренне.
— Тебя ли бояться сыну Одина? — ответил он.
— Меня, — кивнул Локи. — В пророчествах много недосказанностей и метафор, но все считают, что я не забуду приложить руку к твоему убийству, поскольку уж я — источник всех мировых несчастий, — он усмехнулся. — А вдруг это произойдет прямо сейчас? Ты не можешь знать этого, сын Одина. И ты боишься меня...
Губы Бальдра дрогнули чуть презрительно.
— Склоки, ссоры, брань — это для женщин. Я не стану препираться с тобой, ибо среди богов нет тебе в этом искусстве равного, хоть и недостойно это мужа и аса. Впрочем, тебе вести себя, как женщине, не впервой. Полагаю, такое поведение твоей натуре ближе. Женщиной, должно быть ты предпочел бы родиться...
Локи побелел от оскорбления и сжал кулаки.
— Ты похож в этом на своего отца, Бальдр, — слова и дыхание вырывались из его груди с пришепетыванием. — А много ли вы знаете о том, что высокомерно называете женовидностью? Да, я делил ложе с мужчинами! — голос его взлетел, — и не припомню большего экстаза...
— Ты был не... не с женщинами? — Бальдру, только что повторявшему то, что он слышал о боге огня от своих старших братьев, задумываться о подобном долго было стыдно, и он покраснел. — По мне так лучше выкупаться в помоях...
Голос Локи вдруг стал тихим и вкрадчивым. Он приблизился к Бальдру почти вплотную, положил руку ему на плечо, возле расстегнутого выреза рубашки.
— Ты не можешь судить, — сказал он, — пока сам не испытаешь.
Три коротких слова, тонкая рука, стремительным зигзагом чертящая руну (а в мире было мало существ, могущих превзойти Локи в колдовстве), и Бальдр почувствовал себя словно спеленатым волшебными путами. Все-таки он угодил в ловушку!
— Один отомстит тебе, — прохрипел он, пытаясь сладить с непослушным языком.
— Нет! — Локи рассмеялся. — Отец Богов и Людей ничего не узнает о сегодняшней ночи. Ты будешь свободен, но ни за что не расскажешь ему... добродетельный Бальдр, — закончил он с издевкой.
И когда его руки умело расстегнули на пленнике пластинчатый пояс с мечом и кинжалами, стащили с него через голову рубашку, потом сняли обувь и занялись штанами, Бальдр понял, что должно произойти, и страх, которого обычно не ведают бессмертные (скажем, почти бессмертные) асы, на миг погрузил его разум во мрак Хель.
Он вынырнул из тьмы, попытался сбросить магические путы, рванулся, но только мысленно. Заклятье крепко держало его.
— Не растрачивай сил, — между тем посоветовал Локи, сам разоблачаясь. - В настоящий момент твой разум не контролирует тела, я управляю всеми его движениями.
Он подвел Бальдра к своей кровати и, сбросив на пол медвежью шкуру и плед, которым обычно укрывался, велел юному богу лечь. Сам Локи уселся на него сверху и некоторое время задумчиво рассматривал пленника, прикидывая, каким будет наказание, если он просчитался, и Один все узнает. Потом он склонился над лежащим под ним молодым мускулистым мужчиной и заскользил по его торсу губами.
От его прикосновения Бальдра затрясло, словно в лихорадке. Его ментальная сила, подхлестываемая гордостью, частично нарушила корреляцию связей заклятия.
— Лофт, - белыми непослушными губами пробормотал Бальдр, — Лофт, умоляю тебя, не надо. Пощади! Что я сделал тебе дурного? Это... это мерзко, унизительно...
Локи стремительно вскинул голову, и в свете ущербной луны его черные глаза вдруг вспыхнули огнями демонов Муспелля.
— Унизительно?! А как только вы не унижали меня, благородные асы!
Локи взглянул на сильное, молодое, красивое тело, целиком находившееся в его власти. Он может терзать его и мучить, пока не устанет сам. Он отомстит асам за их презрение, за их насмешки и оскорбления, за тот образ глупого и трусливого злодея, под которым они спрятали от людей его лицо, заставив смертных забыть, что он – один из творцов этого мира, он отмстит за то, что он должен – вынужден - быть таким, каким хотят его видеть асы, в особенности Один, ревниво относящийся к своему титулу Отца Богов и Людей, за то, что он вынужден играть по чужим правилам и от самого себя не может никуда спрятаться.
Но его глаза встретились со взглядом Бальдра, отчаянным, молящим, полным боли. Гордый ас не смирится, да и, кроме того, он невиннее многих, хотя и служил олицетворением пропасти, отделявшей Локи от прочих богов — его побратимов и родственников. "Он пониже ростом, чем Тор, и мускулы не так развиты, зато как все пропорционально," - Локи поймал себя на этой мысли и постарался ее отогнать. Простодушный храбрый Тор — некогда самый близкий его друг среди асов, а последнее время самый яростный ругатель. "Он убил бы меня за одни только мысли о том, чтобы увидеть его здесь, на месте Бальдра, если бы знал о них. Он никогда не понимал меня, он слишком мужественен, чтобы постичь то раздвоение, которое я испытываю, оказываясь в постели с себеподобным..."
Бальдр, с беспокойством наблюдавший за своим пленителем, заметил, как черты его разгладились, и какая-то умиротворенность появилась в глазах.
Локи протянул руку и осторожно, двумя пальцами, провел по щеке молодого бога.
— Не бойся ты так, — он сдержанно улыбнулся, — а то стонешь, словно девственница на пороге первой брачной ночи.
Такое сравнение уязвило пленного аса, и он сжался, ожидая, что последует, но замолчал.
Локи был ласков и последователен. Он баловался игрой — много столетий назад заключенным с самим собой пари, что ни одна женщина и ни один мужчина не смогут сказать после ночи, проведенной с ним, что бог огня взял их силой — даже если так произошло в действительности, не смогут. В наслаждении Локи каждого приводил к благостным садам вечноюной Идун.
Бальдр стыдился волны извращнно-эстетского сюрреалистично-нездешнего тепла, которое поднималось в его теле под ласками Локи. А потом мягкие и нежные губы (в голове Бальдра мелькнуло шальная мысль, что губы его жены Нанны не более притягательны и, по сравнению с этими, совсем неумелы) заскользили по его телу и бедрам, и с ужасом Бальдр обнаружил, что до крайности возбужден. Мягкие губы, пошевелив волосы в паху, сомкнулись на члене, и Бальдр ощутил щекочущую шелковистую поверхность языка, и в этом было незнакомое острое наслаждение, совсем не схожее с вхождением в женское лоно.
Бальдр просто расслабленно лежал. Даже если бы он хотел и мог проявить какую-либо активность, это было не нужно. Его член, измученный лаской многоопытных языка и губ, то появляющийся почти полностью изо рта, то исчезавший в нем снова, напрягся и пульсировал от притока спермы.
Локи тоже, кажется, был близок к экстазу. Его ладони, лежавшие на поясе Бальдра, вдруг скрючились, словно птичьи лапы, и ногти вонзились Бальдру в кожу. И в тот же момент сам Бальдр кончил.
Локи перекатился на спину и тыльной стороной ладони вытер с губ семя. Вид у него был измученный и блаженный. Дышал он часто и тяжело.
Бальдр почувствовал, что свободен. Невидимые путы больше не держали его. Видимо, в момент оргазма, Локи ослабил магический контроль.
Бальдр выругался и вскочил на колени. Локи вслед за ним приподнялся.
— Как?..
Он не закончил. Тяжелый удар кулака Бальдра отбросил его на пол.
— Как ты смел обращаться со мной так, словно я блудодейка из племени трэллей?! — кричал сын Одина.
Он поспешно отыскал свою одежду и принялся ее на себя натягивать.
Локи с трудом поднялся на ноги и добрался до задней стены комнаты, где стояла бадья с водой. Он прополоскал рот, умылся и замер, привалившись к оконному косяку. Лучи лунного света, проникавшие в зал сквозь арочный проем окна, понизали его тело рваными серебристыми нитями.
Бальдр, уже почти натянувший рубашку, остановился. У него перехватило дыхание и мужское достоинство поднялось.
Бледная кожа Локи отливала серебром в лунном свете. Стройное и изящное тело гармонично совмещало все пропорции мужской красоты и что-то еще, эфемерное, неуловимо манящее. Волосы, казавшиеся чернее звездного неба за окном, были по-женски длинными, но не заплетенными в косу, как носят мужчины-ярлы. Они шелковистым плащом до наряженных мускулистых бедер и поджарых ягодиц окутывали фигуру Локи. На правой щеке его кровоточила широкая ссадина (падая, он приложился об угол сундука, стоящего возле кровати).
Не раздумывая особенно, что он делает, Бальдр быстро шагнул к Локи.
— У тебя кровь, — он показал на его щеку, — я... извини.
Его ладонь, зависшая вблизи от лица Локи, была перехвачена горячими пальцами, и жадные, требовательные губы, так не похожие на губы Нанны, дважды коснулись ее.
— Лофт, — запротестовал сын Одина.
Тот шагнул к Бальдру, по-драконьи (не выпустит!) вцепился в его предплечья, отыскивая дрожащие губы. Чувствуя, как горячими толчками что-то бьется внутри, ас и сам устремился ему навстречу.
— Что за заклятье ты наложил на меня, Лофт? — потерянно прошептал Бальдр, снова неведомо как оказавшись в постели, где был быстро избавлен от надетой одежды.
Локи гортанно рассмеялся.
— Я всего лишь учу тебя маленьким проказам. Хочешь знать, хотя бы приблизительно, что чувствует женщина, когда ты берешь ее?
— Нет, - поспешно ответил Бальдр, ненавидя себя за то, что на самом деле ему хотелось, чтобы Локи продолжал, продолжал и продолжал — делал с ним все, что ему заблагорассудится.
Локи понял настоящий ответ. Он перевернул Бальдра на живот, приподнял его, поставив на четвереньки, и вошел стремительным толчком. Бальдру казалось, что он умрет от отвращения к самому себе, но ноющая боль, когда Локи терзал его, почти выходя и стремительно нанося удар снова, отстранила на задний план все прочие мысли, заставив его лишь кричать и стонать под гнетом страсти. Он чувствовал себя загнанной оленьей самкой, кошкой, избравшей в партнеры кота-скальда.
Потом Локи оставил его и обессилено лежал, осторожно гладя его спину рукой.
- Впервые мной подобным образом овладел конунг Хремвир, — неожиданно произнес он чуть слышно. — Я был тогда в плену, лишенный своих магических возможностей, и никто не знал, что я бог из Асгарда...
Бальдр, перевернувшись на спину, пытался разглядеть лицо Локи в темноте. Почему-то ему казалось, что сейчас он может увидеть его истинное лицо, а не ту маску, за которой Локи прячется обычно.
— Этот похотливый кабан выматывал меня каждую ночь, а к утру отдавал своим ярлам, чтобы они подобрали объедки...
О, Иггдрасилль! И никто из асов не знал об этом?.. Лишенный своей силы, беспомощный, истязаемый, втоптанный в грязь — никто из богов не оказывался в таком положении. "Не нам судить его, — подумал Бальдр, — у нас нет на это права".
Локи вдруг резко и глубоко вздохнул.
— Иди к Одину, — сказал он. — Я тебя не держу. Ты ведь этого хочешь? И не стыдись особенно, тут только моя вина. Не бойся, имя всеми любимого Бальдра "женовидностью" не запятнают. Я взял тебя силой.
Бальдр знал, что надо уйти, поступить так, как говорит Локи, но доводы разума не были действенными.
— Ты ... устал? — он коснулся груди Локи. — Могу ли я помочь тебе чем-нибудь?
Тот даже не смотрел на него.
Бальдр медленно-медленно склонил голову, и его губы припали к влажной от пота коже аса. Он целовал Локи торопливо, волнуясь, чувствуя, как закипает в нем страсть, как кровь превращается в огонь, расплавленную слюду, хлещущую по жилам. Он восхищался совершенством прекрасного, пропорционально сложенного, худощавого тела, ласкал черные волосы, тонкие руки с красивыми длинными пальцами. То, что его партнер — мужчина, больше не смущало Бальдра, он не помнил за всю супружескую жизнь с Нанной такого блаженства, какое испытал за несколько минут с Локи.
Его руки скользнули к упругим, маленьким ягодицам.
— М-можно? — срывающимся голосом спросил он.
Чуть кривоватую улыбку Локи было трудно разглядеть в темноте, а его голос был насмешливым:
—Дерзай, ученик.
И он сам перекатился на живот.
В следующее мгновение дыхание Локи прервалось, он застонал, пытаясь сдержаться, потом закричал от ликующего безумия.
Мужская потенция Бальдра была весьма велика. Когда он кончил в пятый раз подряд, в промежутках даже не выходя, и оставил Локи в покое, тот даже не пошевелился. Повернув его лицом к свету, Бальдр увидел на щеках Локи грязные разводы от слез. Его губы были в крови, а к плоть возле правого запястья прокушена.
— Лофт... я... прости, я... Лофт, я хочу... я... — он убрал с бледного лица Локи черную прядь волос, попытался привести в порядок собственные смятенные мысли и вернуть себе контроль над собственным языком. — Наверное, я совсем потерял рассудок. Что мне теперь делать?..
Локи переглотнул, пошевелился и, наконец, на его губах появилась измученная улыбка.
— Зачем ты явился сюда на мою погибель? — спросил он.
2.
Винг-Тор, вернувшийся из похода на восток, в Ейотунхейм, обнаружил Бальдра возле мирового дерева Иггдрасилль. Молодой бог сидел в задумчивости, привалившись к стволу, и грыз листочек, словно пасшаяся тут же коза Хейдрун.
— Славься, Бальдр! — приветствовал его бог грозы. — Что ты так грустен? Один и Фригг волнуются о твоей непонятной тоске...
— Славься, Хлоридди, — ответил Бальдр. — Снятся мне недобрые сны.
Тор закивал:
— То-то я погляжу, и глаза у тебя усталые, и краски на лице совсем нет, словно полотно белый, и...
— А скажи, — перебил его заботливые перечисления Бальдр, — ты так сердит на Хведрунга, а раньше вы были почти что друзьями. Почему?
— Будто бы ты не знаешь, что он пытался залезть в постель к моей жене в мое отсутствие, — Тор пожонглировал молотом Мьелльниром в воздухе. — Благо Сив мне верна, да и справедливо считает она, что мужчина — это мужчина, а женовидную шлюху, пусть и в штанах, она и на порог не пустит, как красив бы он ни был.
Бальдр закусил верхнюю губу, погладил траву рядом с тем местом, где сидел, и она тут же распрямилась за его ладонью, потом отвернулся от Тора и принялся отколупывать малюсенькие чешуйки коры Иггдрасилль.
— Женовидный? А что значит "женовидный"? — спросил он так тихо, что Тор едва расслышал. — Вы все не раз произносили это слово. Я не вполне понимаю, что это значит.
Конечно, Бальдр лгал. Но заподозрить ложь в его словах не пришло в голову старшему брату. Лгать мог кто угодно из альвов, асов или асинь, прежде слывших честнейшими – только не Бальдр!
Тор смутился. Вот уж, не думал он, что бог справедливых законов может быть настолько наивным по части того, до каких грехов может довести человеческая похоть. Как же ему объяснить это?.. Уши у Тора запылали, а щеки, лоб и подбородок сделались почти такими же медно-красными, как и его борода.
— Ну... — пробормотал он, — Это разврат такой, извращение.
— А что вы имеете в виду, называя так Локи? – попытался помочь ему Бальдр.
Здесь было все просто, и Тор ответил:
- Так ведь он превращал себя в женщину, рожал детей, а как-то даже в кобылицу, и тогда появился Слейпнир. Ну, ты знаешь... Что может быть мерзостнее?
Бальдр так низко наклонил голову, уставившись в землю, так, что волосы закрывали его лицо, не давая понять выражения его лица.
— Ты считаешь, что Лофт красив? — спросил он затем.
Тора аж передернуло.
— Если бы он родился женщиной, я бы на это еще посмотрел!
Бальдр, кажется, не слышал ответа. Дыхание его чуть сбилось, стало прерывистым.
— Ему нет равных, — прошептал Бальдр, — даже Фрейя уступает ему в красоте...
Старший ас подумал, что с его братом творится что-то неладное. Что за странные разговоры он заводит?..
Тем же вечером Тор пошел к Одину и рассказал отцу о странном поведении Бальдра.
...А ночи без сна между тем продолжались, и если порой страсть Локи спадала, словно морской прибой, становилась устало-ласковой, как пена волн, то столь же быстро она и набирала силу. Бальдр же не помнил себя: он не думал о своих детях, не вспоминал о родителях, словно их не существовало вовсе, односложно отвечал на вопросы, не желая завязывать разговор и ожидая ночи, а на жену с трудом смотрел без отвращения. Когда он видел ее, за белесыми, приятными, но не очень выразительными чертами вставало другое лицо: веки Локи с длинными черными ресницами дрожат; они прикрывают глаза с мечущейся в них бликами расплавленной в горне стали; скула Локи со ссадиной, которую Бальдр столько раз целовал, словно извиняясь за ее появление; тонкие губы Локи, искривленные, сжатые в беззвучном крике...
Бальдр вспоминал, и дрожь желания охватывала его, он еле сдерживался, чтобы дождаться ночи и сохранить видимость приличия в общении с Локи днем. Кажется, ему это удавалось. Да и кому бы пришло в голову заподозрить в чем бы то ни было всеобщего любимца Бальдра? Другое дело Локи, которого не переставали поддевать на каждом шагу и в подозрениях об очередной каверзе или злодеянии ни на минуту не оставляли в покое.
— Муж разлюбил меня, — жаловалась Нанна Фригг. — Вот уже скоро месяц, как он не приходит ко мне по ночам.
Мудрая Фригг решила расспросить сына.
— Это все ужасные сны, — ответил Бальдр, — они накатывают с наступлением ночи, я не могу заснуть, но даже наяву смутными тенями они преследуют меня. Я не хочу пугать Нанну, пойми, а помочь она мне ничем не может.
Фригг в испуге осознала, что близится время, предсказанное вельвой — гибель ее младшего сына. И она обратилась ко всем живым существам в Асгарде и Мидгарде, ко всем растениям, камням и металлам с просьбой, чтобы не чинили они вреда Бальдру. И все дали слово.
3.
Предрассветное небо было серым.
Локи не помнил, как заснул вчера, прождав Бальдра дольше обычного и не дождавшись. С непонятной для самого себя тоской он оглядел пустую кровать и отругал себя за то, что позволил чувству заинтересованности мальчишкой перерасти в нечто большее.
Почему он не пришел?.. Локи вскочил с кровати и быстро оделся. Он это выяснит и, по возможности, скорее.
Пройдя половину дороги до покоев Бальдра, он услышал голоса и влил силу в руну перевоплощения, чтобы обратить себя в мышь. Серенькая маленькая мышка – незаметная такая: хвостиком шир-шир, туда-сюда шмы-шмыг - спряталась в ближайшей щели и затаилась.
...По галерее шли двое. Шуршание тонкой ткани одежд. Мягкий кисельный звук соприкосновения сапог из оленьей кожи с камнем.
— Вот видишь, — говорила Фригг, — я знала, что все пройдет. А Нанну ты очень обижал своим нежеланием поделиться бедой. Ведь тебе стало легче, стало?
Ответ Бальдра был еле слышен, но, кажется, он ответил утвердительно. Мудрая супруга Отца Богов и Людей похлопала сына по руке.
— Вот и славно, — сказала она. — Для того ведь муж с женой и даны друг другу, чтобы их ложе было не только местом их счастья, но и местом излечения от болезни и местом искупления...
Если бы Фригг спросили, к чему она добавила последнее слово, она бы не нашлась с ответом. Но Бальдр вздрогнул на окончании материнской фразы, и щеки его окрасились легким румянцем.
Двое удалились по коридору к покоям Вальхаллы.
Локи, вновь ставший самим собой, едва затихли шаги, прижался пылающим лбом к каменной шероховатой стене. Виски терзала тупая саднящая мука. Он несколько раз ударил стиснутым кулаком в стену, и телесная боль привела его в чувство. Он взглянул на разбитые в кровь костяшки пальцев и поразился силе нахлынувшей на него ярости.
4.
Старая женщина стояла перед Фригг.
— Хорошо ты сделала, асинья, что защитила Бальдра нашего лучезарного, свет ясный, от злых козней, напастей, — бормотала она. — Только уверена ли ты, что со всех людей, вещей и животных взяла ты клятву?
Фригг, смотревшая на огонь в очаге и расчесывавшая костяным гребнем свои длинные темно-русые волосы перед поставленным ребром медным блюдом, кивнула.
— Не волнуйся, бабушка, со всех.
— Никого не забыла? — настаивала старуха. — А то ведь знаешь, как чего бы да не случилось...
Кто-то словно шептал матери на ухо: "Не говори!" Но старуха назвалась родительницей ее давней подруги-асиньи, и не было причин ей не доверять.
- На стволе Иггдрасиль поселился молодой побег омелы, — сказала Фритт. — Он так тонок и юн, что вряд ли может причинить какой-либо вред Бальдру. Я пока не взяла с него клятвы, пусть подрастет...
Старуха кивнула довольно.
...Старуха, путаясь в юбке, спешила на запад от Вальхаллы, обогнув двор, где молодые боги и эйнхерии развлекались, бросая в Бальдра камни, кинжалы и копья, стреляя в него из луков. Давшие обет веши, не достигая тела Бальдра вонзались в землю, какой бы меткой рукой они не были направлены цель.
Отбежав достаточно далеко от площади тинга, старуха забормотала какие-то слова, и вот - это уже был Локи, выдергивающий с корнем тонкий побег омелы.
Он вернулся на поле тинга и подошел к слепому богу Хеду.
— Отчего ты не мечешь оружием в Бальдра, как другие? - спросил Локи, как будто бы это было не понятно без слов.
— Оттого, что я не могу видеть Бальдра, о злоязычный, — со скрытой горечью ответил слепец, — да и оружия у меня нет.
Локи меж тем смеялся, следя за веселой игрой.
— Брось и ты что-нибудь! — предложил он Хеду. — Я направлю твою руку, метни в него этот прут.
Хед взял омелу и метнул ее так, как показал ему Локи. И говорят эйнхерии, да и сам Эску-Тор признается, что в мгновение броска Бальдр глянул через толпу туда, где стояли двое — Хед и Локи — и, глядя ему прямо в глаза, Локи вызывающе и победно усмехнулся, а во взгляде бесстрашного Бальдра промелькнул страх. И в ту же секунду прут омелы точнехонько вошел ему в сердце. Кровь залила светлую рубашку. Прижав руки к пронзенной груди, Бальдр осел на землю.
— Только тебя, — прошептал он с уносящимся вздохом.
Что он хотел сказать?.. Не знает и, уж верно, не узнает никто.
Великое горе охватило Асгард и Мидгард, ибо все любили светлого Бальдра.
Когда он упал, застыли в смятении боги, никто не мог произнести ни слова и никто не был в силах протянуть руку, чтобы поднять его. У всех был в мыслях тот, кто совершил злодеяние, но никто не посмел убить его, потому что тинг был великим урочищем мира.
Когда же к асам вернулся голос, на слова его не хватило, а только на плач. Тяжелее всех было горе Одина, единственного изо всех осознавшего, что теперь, со смертью Бальдра, Гибель Богов неотвратима.
Тут Фригг вышла вперед.
— Кто из вас, могучие асы, хочет заслужить мою милость, кто отправится в Мир Мертвых и попросит Хель отпустить Бальдра обратно к нам за выкуп?
И вызвался бог Хермод поехать туда. А тем временем асы стали готовить тело Бальдра к погребению, если вести будут неутешительными, и им все-таки придется расстаться с ним. Тор, могучий воин, храбрейший среди богов, плакал словно ребенок.
Хермод приехал к Хель. Дочь Локи и великанши Ангрбоды, повелительница подземного царства, была ужаснее самых чудовищных великанш. Одна половина ее лица была красной, словно обваренной кипятком, другая — синей, и распространяла запах гниения. Но поклонился ей Хермод и сказал:
— Отпусти Бальдра со мной обратно в Асгард, ибо великий плач идет по земле, и никому нет ни счастья, ни покоя без Бальдра.
Хель засмеялась, нагоняя ужас видом раскрытой пасти с клыками, что пили кровь из неостывших тел мертвецов, и ответила ему:
— Не бывало еще такого со Дня Сотворения Мира, но соглашусь я, пожалуй, если во всех мирах все живое и мертвое будет один день, от восхода и до заката, плакать о Бальдре. Это несложно, если действительно был он всеми так почитаем и любим, как сказываешь это ты, его брат.
Влекомый радостной надеждой, быстро вернулся Хермод в Асгард и пересказал богам все слышанное. Тогда асы разослали гонцов по всем мирам просить, чтобы все плакали о Бальдре и освободили его от Хель.
И стали плакать все люди и все существа, даже вечно враждующие с богами великаны пролили о безвинном Бальдре слезы, плакали животные и растения, камни, земля, и небо пролилось дождем, металлы источали капли, как бывает с ними, если они попадают с мороза в тепло.
Посланцы асов шли к Владычице Мертвых, чтобы сказать ей, что исполнено условие договора, когда в одной из пещер нашли великаншу по имени Токк. Она сидела на камне недвижима и молчала. Гонцы переглянулись испуганно и попросили ее плакать о Бальдре. Она же на это ответила:
— Над погребением Бальдра убитого
Плакать могла бы я только без слез.
Ни при жизни, ни мертвый он не был мне нужен!
Пусть у Хель останется добыча ее.
В ужасе отшатнулись от великанши гонцы, ибо эти противоречивые, непонятные слова подводили итог их надеждам.
А великанша злорадно захохотала и прокричала в ночь:
— Такова моя благодарность тебе, светлый Бальдр! Прими же ее!
Безумием огня, что пылает в горне у литейщика, полыхнули глаза великанши, и также, как кузнечный огонь расплавляет металл, так и это пламя выжгло что-то в душах тех, кого оно коснулось. И клялись потом гонцы перед богами, что эти отчаянные глаза принадлежали сыну Лаувейи.
5.
Великан Эгир пригласил асов на пир к себе, и они согласились, надеясь весельем разогнать грусть и позабыть хоть на время о прошлых бедах и грядущих. На пир пришел Один и жена его Фригг. Тор не пришел, потому что как раз в это время уехал на восток, узнав, что великаны опять безобразничают у границ Мидгарда. Но златокудрая Сив, жена его, была там. Были там Браги, бог скальдов и Идун, супруга его, хранительница яблок вечной молодости. Однорукий Тюр был там; и Ньерд, морской бог, со Скади, их дети Фрейр и Фрейя с супругами своими Герд и Одом. Пришел и Видар, сын Одина, и Локи, сын Фарбаути и Лаувейи. Было там много богов и альвов, а также множество слуг, а среди них и Эгировы Фимафенг и Эльдир.
В палате были расставлены длинные столы и скамьи вдоль них, накрытые шкурами животных. На золотые шиты, развешанные по стенам, и на посуду было наложено такое заклятие, что они сами светились в темноте, и не нужно было факелов.
Пиво лилось непросыхающей рекой. Все должны были соблюдать там мир. Иногда кто-нибудь из богов с печалью вспоминал об ушедших, коих не было с ними сейчас за столом.
Локи нервничал, сидя на своем месте, и то и дело вонзал в доски стола свой нож для разделки мяса, недлинный, но великолепно сбалансированный, с обоюдоострым клинком и инкрустированной прозрачными камнями рукоятью. Пиво не приносило ему облегчения, благое забвение не нисходило на душу. Он вздрагивал при каждом резком звуке, движении, а потом вновь замирал в неподвижности.
— Хорошие у тебя слуги, Эгир, - сказал хозяину Один. — Сметливые и проворные.
В этот момент Фимафенг, проходивший мимо Локи с тяжелым блюдом, нечаянно задел его. Локи развернулся к нему, и занес руку, как видно, собираясь слегка проучить нерасторопного парня. Но в руке был нож...
Падая, Фимафенг увлек вниз и своего убийцу, не выпускавшего рукояти ножа. Что произошло, Локи осознал только, когда мертвое тело навалилось ему на руку и потянуло к полу. Он разжал пальцы и посмотрел на труп у своих ног.
В палате поднялся шум. Неслыханное дело! Нарушен мир на пиру у асов! Оскорблен гостеприимный хозяин, попраны заветы, самые давние на памяти богов.
Асы схватились за оружие, но не обнажили сталь, а только потрясали щитами и били по ним ножнами мечей. Так они прогнали Локи из дома Эгира в лес, а сами снова сели пировать.
Но вскоре Локи вернулся, проплутав в лесу три четверти часа; раздираемый болью и не находящей выхода страстью, ненавидя всех богов и себя самого, он забыл о самосохранении и не страшился кары.
У дверей он встретил Эльдира. Локи обратился к нему:
— Эльдир, ответь,
Прежде, чем ты
С места сойдешь:
О чем на пиру
За пивом хмельным
беседуют боги?
— Об оружье своем,
О смелости в битвах
Беседуют боги;
Но никто из них другом
Тебя не зовет —
Ни асы, ни альвы.
Локи сказал, не дрогнув ничуть от нахальных слов:
— К Эгиру в дом
Войти я решил.
И на пир посмотреть;
Раздор и вражду
Я им принесу,
Желчью приправлю им праздничный мед.
— Если в палаты
Войти ты решил,
На пир посмотреть
И асов забрызгать
Грязною бранью —
Об тебя же оботрут ее, — Эльдир отвечал.
Губы Локи искривила та тонкая, словно змея ядовитая и извивающаяся, усмешка, которая, бывало, лишала Бальдра всякой возможности о чем-либо размышлять и приводила его в совершенное исступление.
— Знаешь ли, Эльдир, — сказал слуге Локи, —
Если начнем мы
Обидно браниться,
Ответами я буду
Богаче тебя,
Если ты не замолкнешь.
С этими словами Родитель Чудовищ вошел в палату Эгира. Когда сидевшие внутри увидели, кто вошел, они сразу замолчали, хотя до этого было много и разговоров, и смеха.
Локи, с той же неисчезнувшей с губ улыбкой, обвел глазами зал.
— Я, Лофт, издалека
Жаждой томимый,
В палату пришел,
Асов прошу я,
Чтоб кто-нибудь подал
Мне доброго меда...
Что ж вы молчите,
Могучие боги,
Что слова не скажете?
Пустите меня
На пиршество ваше
Иль прочь прогоните!
Браги, поднявшись со свого места за пиршественным столом, ответил ему вперед всех:
— Не пустят тебя
На пиршество наше
Боги могучие;
Ибо ведомо им,
Кого надлежит
На пир приглашать.
На скулах Локи мгновенно вспыхнули алые пятна, он стремительно развернулся к Отцу Битв, сидевшему на почетном месте во главе стола, и едва не опрокинул при этом кувшин, стоявший на краю стола. Мигнули языки пламени факелов на стенах.
— Один, когда-то —
Помнишь ли? — кровь
Мы смешали с тобою, —
Сказал ты, что пива
Пить не начнешь,
Если мне не нальют!
Один вздохнул и, взглянув на сидевшего рядом сына, попросил его:
— Видар, ты встань,
Пусть Волка отец
Сядет за стол наш,
Чтоб Локи не начал
Бранить нечестиво
Гостей в доме Эгира.
Видар неохотно встал, но, повинуясь воле отца, налил полный кубок и подал его Локи. Тот, прежде чем выпить, скользнул ироничным взглядом своих черных глаз, в бездонной глубине которых таилась тоска, по лицам гостей великана Эгира и сказал:
— Славьтесь, асы
И асиньи, славьтесь,
Могучие боги!
Одного я не стану
Приветствовать — Браги,
Что сел в середине...
Бог поэтов сумрачно посмотрел на оскорбителя.
— Меч и коня, и кольцо тебе дам я, — сказал он, — только не затевай сейчас ссор.
Локи заливисто расхохотался и, несколькими большими глотками осушив свой кубок, ответил:
— Не дашь ты коня
И кольца ты не дашь:
Посул твой напрасен;
Из асов и альвов,
Что здесь собрались,
Ты самый трусливый
И схваток страшишься!
Браги сжал кулаки и уставился перед собой на поверхность дощатого стола, стараясь сдержаться и не вспылить, понимая, что именно этого и ждет от него хитрый Локи.
— Когда бы не связывали меня законы гостеприимства, твою голову снял бы я в отплату за ложь, — выдавил он, наконец, из себя.
На скулах скальда играли желваки.
— О блистательное украшение скамьи, — продолжил издеваться Локи, — кто смел, тот, известно, не медлит и поводов отвертеться от боя не ждет!
Браги вскочил в бешенстве, но жена уговорила его опуститься на место.
— Браги, не надо
У Эгира в доме
Ссориться с Локи, — сказала Идун. —
Уместны ли распри
Среди сыновей
Родных и приемных?
Внимание Локи переместилось на нее.
— Ох, Идун, не стоило тебе голоса здесь поднимать, — заметил он, — любовница брата родного убийцы...
Вскрикнув, Идун спрятала лицо в ладонях, а Браги недоуменно посмотрел сначала на нее, потом на Локи, на Одина и остальных, словно пытаясь по выражению лиц богов понять, о чем собственно идет речь.
— Локи-насмешник, — Гевьон спросила, — зачем эта ругань? Ведомо всем, что слывешь шутником ты и любимцем богов за острый язык. Так ведь он не оружье!
— Напрасно вмешалась, — ответил ей Локи, — непорочной считают тебя в Асгарде и Мидгарде, разве ж ты дева?
Этого Один уже не мог стерпеть и, молчавший до сих пор, вмешался:
— Безумен ты, Локи,
Что дерзостно вздумал
Гевьон гневить:
Ведь ей, как и мне
Открыты и ясны
Судьбы всех сущих!
Локи, словно только того и ждал, что вступления в беседу демиурга, развернулся к нему с удвоенными силами:
— Ты, Один, молчи!
Ты удачи в битвах
Не делил справедливо:
Не воинам храбрым,
Но трусам победу
Нередко дарил ты!
Отец Богов грохнул кулаком по столу, вскакивая.
— Коль не воинам храбрым,
Но трусам победу
Нередко дарил я,
То ты под землей
Сидел восемь зим,
Доил там коров,
Рожал там детей.
Ты — муж женовидный!
Едва произнесено было это оскорбление (а более страшных, обидных слов не существовало у асов), как стало понятно, что ничего уже не поправить. Локи понесло, словно сорванное с обода колесо, и мосты за его спиной обрушились.
Он выпрямился, расправил плечи, натянутый, словно струна арфы, невысокий и худенький, казавшийся почти мальчишкой рядом с гороподобными телесами асов, и вкрадчиво, что резко диссонировало с гневными раскатами голоса Одина, ответил:
— А ты, я слышал,
На острове Самсей
Бил в барабан,
Средь людей колдовал,
Как делают ведьмы, —
Ты — муж женовидный...
Да, чтобы подвести такое оскорбление к Отцу Богов, надо было быть искуснейшим из риторов!.. Один побагровел, а Фригг попыталась успокоить спорящих:
— К чему говорить
О прежних делах,
О том, что свершили
Вы, двое асов,
В давнее время;
Что старое трогать?
Локи грациозным движением, которому бы позавидовала любая кокетка, заправил за ухо прядь прямых черных волос, по-прежнему, незаплетенных в косу, и взглянул на нее:
— Ты, Фригг, молчи!
Ты Фьергюна дочь
И нравом распутна;
Хоть муж тебе Видрир,
Ты Вили и Ве
Обнимала обоих.
— О! — вскрикнула Фригг, -
Будь со мной
У Эгира в доме
Бальдру подобный,
Ты б не покинул
Пиршество асов
Без схватки жестокой!
Непроницаемо, неподвижно, неподвластно для чувств оставалось лицо Локи. Только один раз дернулся у него уголок рта, когда он ответил:
— Видно, хочешь ты, Фригг, чтоб еще говорил
О делах своих пагубных Локи;
Я виной тому был, что ты более Бальдра
Не увидишь в чертоге златом...
Тишина повисла в пиршественном зале, потому что с гибелью Хеда, которому отомстил-таки за смерть Бальдра Вали, сын Одина и Ринг, никто точно не знал, как попало смертельное оружие в руки убийцы, как мог слепой с такой точностью поразить цель. Разные были догадки, но только теперь все стало ясно.
Локи стоял пред суровыми, помрачневшими богами и улыбался бескровными губами. В глазах его стыла тоска.
6.
После этих событий Локи скрылся, приняв облик лосося, в водопаде Франангр. Асы, горевшие жаждой мщения, изловили его там, собравшись все вместе. При этом были оба сына Локи от законной жены-асиньи Сигюн: Нари и Нарви. Кишками Нарви боги привязали Локи к скале внутри горной пещеры, и путы эти были крепче любых железных оков. Нари был превращен в волка.
Потом Скади, жена Ньерда, взяла ядовитую змею и повесила ее над лицом Локи. С раздвоенного языка змеи капал яд.
Сигюн не оставила мужа. Она села рядом с ним с чашей в руке и, плача, подставляла чашу под капающий яд, спасая Локи от боли и от смерти, ибо, если бы яд капал непрерывно, как и было задумано, он не выдержал бы таких мук долго.
Когда чаша наполнялась до краев, Сигюн ее выносила, чтобы вылить в волны водопада Франангр, думая при этом, что станет пустынный берег сей ее последним пристанищем в жизни. Яд в это время падал на Локи. Тогда он бился так сильно, что горы дрожали. Видевшие такое чудо люди назвали его землетрясением.
7.
Рушились стены Асгарда, ибо пришел Регнарек — час Последней Битвы Богов.
Как и было предсказано за много веков до этого дня, запел сначала красноперый петух Фйалар, стерегущий страну великанов. Предупреждая о грядущей беде, запел.
Утреннее солнце, последний раз взошедшее над миром, заиграло лучами на золотых щитах, которыми была выложена крыша Вальхаллы.
Первому петуху вторил второй, черно-красный, в подземных владениях Хель. И, послушавшись этого приказа, отпустила Владычица Подземного Мира мертвых наружу. В час последней битвы снова оказались с родными Бальдр и Хед. Но не было времени и слов для радости, только молча обняла сына Фригг. Она знала, насколько недолга будет ее радость от встречи с ним, и вряд ли кому-нибудь из богов суждено выжить в сегодняшней страшной битве...
В чертогах Одина закричал петушок Гуллинкамби, будя эйнхериев. Во главе героев встал сам Отец Дружин. Вооружились все боги и богини, и Тор взял свой Мьельнир.
— Мы отомстили за тебя, — подойдя, сказал он младшему брату.
Голубизна бальдровых глаз потемнела.
— Хед невиновен, — ответил он строго. — Не много было чести в убийстве слепца.
Тор тряхнул рыжей гривой и оскалился.
— Я говорю о настоящем убийце, — пояснил он, - о злокозненном Локи, пожри его собственный сын Йомунгандр!
Бальдр нахмурился так, словно не согласен он был со словами брата, словно неприятны они были богу справедливых законов. Как подобное может быть?.. Выяснить точно мысли младшего брата Тору не удалось.
Ясень Иггдрасилль дрогнул и загудел под копытами вражеской конницы. Это дети Муспелля, турсы, черные альвы и прочая нечисть шли походом на Асгард.
Страх пронзил сердца даже самых отважных, потому что предводительствовал огненными духами сам Сурт из Муспелльгейма. Огромными прыжками мчался к Асгарду освободившийся от колдовских уз Фенрир, за ним следовал пес Гарм из пещер Гнипаэгллира. Из моря вздымался Мировой Пояс — чудовищный змей Йомунгандр.
Сошлись в жестокой схватке порождения Тьмы с воинами светлого Асгарда. Падали сраженными эйнхерии. Вот уже серый орел, великий Грэсвельгр, Пожиратель Трупов, заклекотал над павшими, вонзая в холодеющие тела когти и изогнутый клюв, когда асам стал виден плывущий с севера корабль - Нагльфар, построенный из ногтей мертвецов.
Мертвецы — вот войско Хель, и она их послала в поддержку отцу. Сам Локи стоит у руля: исхудалое лицо с синими тенями у глаз, некогда великолепные густые волосы грубо обкромсаны по плечи и уже не блестят, темно-синяя, словно небо в беззвездную ночь, одежда в наступающей мгле кажется совсем черной, плащ бьется за плечами и трепещет на ветру, словно крылья гигантской птицы - Локи и сам немногим отличается от мертвеца.
Корабль подошел к сходням, и сын Лаувейи первым спрыгнул на берег. Высокомерным бесстрашием брызжет от него, со знакомой усмешкой смотрит он на богов.
А те замирают, не зная, что сказать, не решаясь напасть на него, не в силах сдвинуться с места. Даже после всего, что было, они не могут забыть, что тот, кто стоит перед ними - побратим и родственник. Все они знают, что он также враг, и многие хотели бы быть первыми среди тех, кто вырежет из его груди сердце, кто доберется до него первым, сломит, сомнет, растопчет — уничтожит источник всех несчастий.
Внезапно впереди сомкнутого строя воинов-асов появляется Бальдр в сияющих белизной одеждах. Никто не успевает перехватить его, и вот он уже перед своим убийцей.
"Бей же! Опереди его!" — мысленно советует брату Тор, видя, как рука Родителя Чудовищ скользит по поясу за кинжалом.
Бальдр хватает эту руку в свои, сжимает ее между ладонями.
— Лофт! — у него вырывается полувсхлип, полувскрик.
Бог огня смотрит на него в смятении, его сковывает неподвижность, как будто известковый столб.
На глазах ошеломленной, не знающей, куда ей деваться от стыда и отвращения толпы асов, Бальдр покрывает поцелуями лицо Локи, его шею и ниже, в вырезе темно-синей рубашки, и руки. От первой же ласки Локи весь сжимается, ссутуливается, но потом словно опьянение накрывает его: большего счастья на его лице, чем в тот момент, когда он, откинув назад голову, подставлял поцелуям Бальдра подбородок и шею, никто из асов не видел. И если до этого совращенные богом огня смертные женщины называли его красавцем, то в этот момент все, видевшие его, готовы были признать, что Локи неизбывно, предначально, ни с чем не сравнимо прекрасен.
Губы Локи нашли рот Бальдра и, вцепившись, зажали его вдох. Языки встретились и оттолкнулись. Поцелуи были настолько жестоки, словно каждый из двоих старался причинить как можно большую боль другому. Острые зубы то тут, то там разрывали плоть, и вскоре у обоих губы были в крови. Их тела словно сплелись воедино: две ноги или четыре?... и руки где?... они зажаты в замок; и темная материя на белой, и белая на темной... Ветер треплет перепутавшиеся пряди светлых и темных волос.
Застыли в молчании боги, наблюдая за этой встречей. Заплакала Фригг, спрятал глаза от стыда Один-отец.
— Распутство, вот что привело асов к гибели, — сурово произнес Хеймдалль.
Тор тотчас же вскинул молот.
— Во всем только эта мерзостная тварь виновата! — проревел он, швыряя Мьелльнир в Локи.
Удар пришелся Родителю Чудовищ по плечу, не задев Бальдра. Локи пошатнулся, отступил на шаг и разомкнул объятья. Бальдр еще мгновение пытался не отпускать его, но вокруг уже закипела битва.
Затрубил в рог Хеймдалль.
Один вступил в сражение с чудовищным волком Фенриром и пал с перегрызенным горлом. Светлый Фрейр, бог земледелия и хорошей погоды, схватился с Суртом, но разве может что-нибудь остановить сам огонь, пожирающий сущее? Пал Фрейр.
Рыдает Фригг. Отбиваясь, как может, кричит богиня любви, Фрейя. Воительница Скади стоит спиной к спине со своим мужем Ньердом, сражаясь с полчищами йотунов. Вот падает Идун, и древко пронзившего ее копья, застревает в изломанном теле.
Над полем кружат валькирии. Здесь сражаются не смертные — боги. За гранью их встретит Ничто, и растащен по камням фундамент Вальхаллы.
Видар бросается к Волку и отмщает за отца его смертью. Тор бьется со Змеем. Последним ударом слабеющих рук он обрушивает Мьелльнир на голову Йомунгандра, и, отступив на девять шагов, падает замертво.
Локи и Хеймдалль сходятся в поединке. Звенят, встречаясь, мечи. Черной птицей взлетает за плечами Воздушного плащ.
Выбитый из руки меч Хеймдалля падает но траву, истоптанную сотнями ног, обожженную огнем, на землю, пропитанную кровью, на землю, где уже никогда не поднимутся побеги посевов. Страж богов хватается за посох.
— Вот и возмездие, сын Лаувейи!
Локи не успевает отвести удар, но наносит встречный. С расколотым черепом падает в траву Хеймдалль. Насквозь пронзен Локи магическим посохом.
...Пал Асгард, пусты и мертвы равнины Мидгарда. Пес Гарм проглотил солнце. Тонет земля в мировом океане. Срываются с неба искристые звезды. Все что осталось — огонь.
... Вот первый рассвет новорожденного солнца. Снова вздымается из мирового океана земля. Высокие горы, скалистые фьорды, равнины, покрытые молоденькой травкой-порослью, взбухающие на деревьях почки.
Бальдр и Хед в одиночестве стоят среди океана зелени, буйной, молодой, стремящейся из небытия к существованию, и тяжело на душе у выживших асов.
— Что будем делать, брат? — спрашивает Хед.
— Перед нами небо — открытый отцами для нас дом ветров...
Бальдр отрешенно смотрит вдаль, мучительно пытаясь не забыть или, наоборот, вспомнить что-то, и его губы почти беззвучно шепчут:
- О, Аса-Хведрунг,
Дитя Заката,
Воитель грозный,
Бесстрашный в битвах,
Насмешник первый,
Чей меч – язык.
Сражаясь, гибнуть
Не стыдно воину.
Бесстрашна в битвах
Видрира рать.
Ты – пламя – землю
Понять не в силах,
Себя убьешь ты,
Сгубив ее.
Ты – Лофт, ты – Лодур,
Не гасит пламя
Огонь морей.
Я помню. Песня
Сокроет память.
Покоя, Локи,
Не жди в пути...
23 - 24 апреля 1997 года
В какой-то мере послесловие:
Пока рассказ готовился к печати, Ash-kha согласилась ответить на несколько вопросов.
Dircus - Расскажи для начала немного о себе, что подтолкнуло тебя попробовать свои силы в литературе?
Ash-kha - Сколько себя помню, всегда собиралась стать писателем. В трехлетнем возрасте сочинила первую сказку, мама ее записала. Так и пошло... Сильное влияние на меня оказал отец — профессиональный литератор. Я выросла в атмосфере писательского творчества.
D. - Скажи, пожалуйста, вот ты все-таки девушка. Воздушное, эфемерное создание, нечто среднее между героиней Тургенева и Золушкой на балу. Не сложно ли тебе было, именно как девушке, писать подобное произведение? Все-таки, что скрывать, некоторые сцены довольно откровенны?
А. - С сексуальными сценами ситуация была такая: однажды один мой хороший знакомый, выкурив косячок, начал выдавать вслух набор странных ассоциаций. Я тогда была с головой погружена в скандинавскую мифологию. Я быстренько сунула человеку под нос диктофон. Он говорил, а передо мной вставали картины. Сложно было потом расшифровывать запись и превращать рваные предложения, типа: "Он сделал...", "Он ощутил...", в нечто эстетически приемлемое. Смущения я не испытывала. В 13 лет я посмотрела "Сатирикон" Феллини, а в 16 — уже зачитывалась романами Гая Петрония Арбитра и Жана Жене, Платоновским «Пиром». Какое уж тут смущение...
D. - Ты так уверенно все это описываешь... Это исключительно работа воображения, или за твоим произведением стоит некоторый личный опыт?
А. – Ну, некоторый опыт был. Говорят, первая влюбленность многое определяет. У меня вышло так, что объектом моей первой любви оказалась девчонка. Терзания бисексуалов мне понятны не понаслышке и близки. Кроме того, моим первым сексуальным партнером был гомосексуалист, постоянно сожалевший, что я не мальчик.
D. - Ну а если честно, зачем все-таки, ты его написала?
А. - На самом деле, рассказ первоначально задумывался как прикол — изврат над святостью самого чистенького из богов Асгарда. Но я села писать, и у меня возникло ощущение, что моей рукой кто-то водит — ощущение настолько сильное, что при редактуре я не смогла исправить ни строчки... Для чего писала? Не знаю. Просто рассказ родился и должен быть написан.
D. - Как ты думаешь, читатель дорос уже до твоего творчества или все-таки не дорос? Не секрет ведь, что у нас крайне много еще людей, искренне считающих, что "в СССР секса нет".
А. - Да, ханжество у многих наших соотечественников еще ночует. Но немало и свободных, раскрепощенных людей. На них я и ориентируюсь, как на читателей.
D. - Ну и традиционный вопрос — каковы твои планы на будущее?
А. - Писать, творить, работать, совершенствоваться. Сейчас обдумываю сюжеты сборничка "Черных сказок" про баб-ежек, кощеев, ведьм и инквизиторов. Ну, а в несколько отдаленном будущем рассчитываю все-таки получить второе высшее образование в московском Литературном институте им. Горького.
Послесловие Dircus'а:
В процессе печати рассказа, мои, замечательные во всех отношения, родственники ненароком прочитали несколько отрывков из него и, по-моему, мне так и не удалось убедить их в том, что не я автор этой веши.
Что уж тут говорить о "...свободных, раскрепощенных людях"... Не знаю, будем надеяться, что автору видней.